Содержание к диссертации
Введение
1 глава. Эмиграция «первой волны» и положение беженцев в странах Прибалтики 28
1.1. Причины эмиграции 28
1.2. Численность Российского Зарубежья 36
1.3 Правовой статус беженцев в странах-реципиентах 40
2 глава. Региональные особенности положения русских диаспор в странах Прибалтики 78
2.1. Численность русских в странах Прибалтики 80
2.2. Правовое положение русских диаспор в Прибалтике 85
2.3. Отношение властей стран Прибалтики к русским диаспорам в их странах 105
2.4. Отношение населения к русским диаспорам 114
2.5. Русская Православная Церковь и русские диаспоры в Прибалтике 124
2.6. Российский Красный Крест и русские благотворительные общества в Прибалтике 130
2.7. Организации и союзы русских в Прибалтике 138
3 глава. Вклад русских диаспор в культурное развитие стран Прибалтики 156
3.1. Школьное дело в русской Прибалтике 156
3.2. Книжное дело в русской Прибалтике 175
3.3. Русский театр в странах Балтии 182
3.4. Живопись и музыка русских диаспор 185
3.5. Проживание известных представителей правящей и культурной элит 187
3.6. Заработок русских 189
3.7. Прием беженцев на государственную службу 191
Заключение 196
Список использованных источников и литературы 200
Приложения 212
Введение к работе
Актуальность темы. История Российского Зарубежья привлекает в последнее время всё больше внимания широкой общественности и специалистов. Сегодня мало у кого вызывает сомнение, что зарубежная Россия является органической частью Отечественной истории XX века. Невозможно представить полнокровное духовное развитие современной и будущей России без использования богатейшего и разнообразного наследия, сохраненного и развитого нашими соотечественниками в рассеянии.
История русских национальных меньшинств в Прибалтике в межвоенный период - это часть истории России XX века, причём важная часть, поскольку русские составляли значительную часть населения вновь образованных государств Балтии. При этом проблемы взаимоотношений русского национального меньшинства с населением и властями данных государств были достаточно острыми. Без основательного изучения истории русских национальных меньшинств в Прибалтике в межвоенный период невозможно создание ни подлинно научной истории России, ни полноценной истории русского рассеяния XX века. К тому же эти меньшинства были очень специфичными по своему составу, отличавшимися от русских диаспор, например, во Франции или в Китае. Они проделали любопытнейшую социально-психологическую эволюцию - пришли к осознанию себя как национального меньшинства. До получения независимости Прибалтийскими государствами русские, проживавшие здесь до 1918 г., не считали себя национальными меньшинствами и их менталитет был совершенно иным. Постепенно русскоязычное население стран Прибалтики пришло к осознанию необходимости создания своей субкультуры1. Поэтому история русских национальных меньшинств в Прибалтике в межвоенный период представляет интерес и в плане теоретическом, культурологическом.
Изучение русских национальных меньшинств в Прибалтике в межвоенный период особенно важно для современного русскоязычного населения стран Балтии. Ныне они во многом столкнулись с теми же проблемами, которые были актуальны для местных русских в 1920-е - 1930-е годы. Перед ними точно также встала проблема сохранения своей национальной идентичности, создания единого гражданского общества в странах Балтии, изменения в менталитете и
См. обращение к читателям редакционной и издательской коллегии первого выпуска сборника «Витязь»: Витязь. Весна 1939. С. 3.
многое другое, аналогичное тому, что волновало русскоязычное население Прибалтики в межвоенный период. Опыт 1920-х — 1930-х годов может помочь современному русскоязычному населению стран Балтии может помочь современным русским в Прибалтике понять своё положение и, главное, наметить пути развития в будущем, определить перспективы, цели, к которым они должны стремиться.
Степень изученности темы.
История русских национальных меньшинств в Прибалтике в межвоенный период изучена очень слабо. На то были свои причины. Русским 1920-х - 1930-х годов в Прибалтике было не до изучения своего недавнего прошлого, которое к тому же и не осознавалось как объект исторического исследования, было чересчур злободневным. В советский период республик Прибалтики изучение русских общин в межвоенный период находилось под запретом. Власть предержащие очень подозрительно относились к истории русских национальных меньшинств в Прибалтике в межвоенный период. Это было вызвано прежде всего тем, что наиболее активную часть русских диаспор составляли эмигранты («белоэмигранты», как было принято тогда говорить) и те местные русские, которые отнюдь не сочувствовали идеям коммунизма. Не случайно почти весь цвет русского образованного общества в Прибалтике 1920-х - 1930-х годов был репрессирован в сталинский период и практически уничтожен, о нём нельзя было говорить и писать.
Первые работы советских авторов по истории Российского Зарубежья появились в 1920-е годы . Написанные партийными историками и публицистами эти работы были не столько историческими исследованиями, сколько непосредственными откликами на злободневные проблемы идеологической борьбы. Поэтому нельзя сказать, что вопросы, связанные с изучением беженства первого послеоктябрьского десятилетия находились в стороне от отечественной исторической науки. Однако в Советском Союзе круг изданий к концу 1920-х годов по идейным соображениям власти значительно сузился. В результате, например, в 1930-е годы в печати лишь проскальзывали отдельные «обрывочные» замеча-
Мещеряков Н.Л. На переломе. (Из настроений белогвардейской эмиграции). М., 1922; Покровский M.H. Что установил процесс так называемых социалистов-революционеров. М., 1922; Он же. Контрреволюция за 4 года. М., 1922; Ярославский Е. Третья сила. М., 1922; Бубнов А. Буржуазное реставраторство на втором году нэпа. Пг., 1923; На идеологическом фронте борьбы с контрреволюцией. Сб. статей. М., 1923 и др.
ния о рассеянии, в большей степени, обращенные к своему времени . Такое положение вещей длилось достаточно долго.
Качественно новый период в изучении истории Российского Зарубежья 1920-х — 1930-х годов связан со второй половиной 1950-х - концом 1980-х годов, когда общественно-политические тенденции относительной либерализации нашли свое непосредственное отражение в исторической науке. Только в 1950-е годы появились первые диссертационные исследования. Некоторые из них в последующем стали частью фундамента работ о Российском Зарубежье. Правда, в большинстве своем, они продолжали нести на себе печать авторитарного режима. Но сам факт введения в научный оборот новых документов и материалов, стремление на профессиональном уровне рассмотреть важную проблему был заслуживающим пристального внимания историческим явлением. Отдельные аспекты политической истории Российского Зарубежья раскрывались в работах советских историков и философов, посвященных изучению проблем истории интеллигенции и истории политических партий, оказавшихся в политической и идейной оппозиции новому режиму2. Публикуются воспоминания бывших эмигрантов, возвратившихся в СССР . Историки начинают активно интересоваться «белой эмиграцией» .
В период хрущевской «оттепели», по существу, можно было заниматься в исследовании истории русских национальных меньшинств в Прибалтике в межвоенный период только изучением жизни и творчества Игоря Северянина, самого крупного русского поэта, проживавшего в первой Эстонской республике. Появился целый ряд воспоминаний о нём5, а также ис-
1 Заславский Д. Коротенькие люди // Книга и революция. 1929. № 2. С. 24.
2 Трифонов И.Н. Из истории борьбы Коммунистической партии против сменовеховства // История СССР.
1959. № 3; Он же. Ликвидация эксплуататорских классов в СССР. М., 1975; Федюкин С.А. Великий Октябрь и
интеллигенция. Из истории вовлечения старой интеллигенции в строительство социализма. М., 1972; Он же.
Борьба с буржуазной идеологией в условиях перехода к НЭПу. М., 1977; Голинков Д.Л. Крушение антисовет
ского подполья в СССР. М., 1978 и др.
3 Губарчук П. За океаном. Киев. 1960; Шостаковский П.П. Путь к правде. Минск. 1960; Забужко С. Через
тернии к звездам. Львов. 1963; Кунда Н. В поисках заокеанского рая. Минск. 1963; Бенуа Г. 43 года в разлуке //
Простор. 1967. № 9,10,12; Александровский Б.Н. Из пережитого в чужих краях. М. 1969 и др.
4 Плаксин Р.Ю. Крах церковной контрреволюции 1917-1923. M. 1968; Федюкин С.А. Борьба с буржуазной
идеологией в условиях перехода к нэпу. М. 1977; Комин B.B. Политический и идейный крах русской мелко
буржуазной контрреволюции за рубежом. Калинин. 1977; Иоффе Г.З. Крах российской монархической контрре
волюции. М. 1977; Сонин B.B. Крах белоэмиграции в Китае. Владивосток. 1987 и др.
5 Перечень многочисленных и часто дублировавших друг друга публикаций воспоминаний Ю.Д. Шума
кова об Игоре северянине можно найти в библиографических указателях О. Киви «Эстонская художественная
литература, фольклор и критика на русском и других языках народов СССР» за 1956 - 1985 гг. См. также более
поздние публикации: Шумаков Ю. Пристать бы к родному берегу... Игорь Северянин и его окружение в Эсто
нии. Таллинн, 1992; Он же. Избранное. Таллинн, 1997. С. 215 - 252; О воспоминаниях Ю. Шумакова см.: Го-
следований его биографии эстонской поры В. Адамса, Р. Крууса, С. Исако-ва1.
Во второй половине 1970-х - начале 1980-х годов были опубликованы и специальные исследования по истории российской эмиграции - статьи и монографии В.В. Комина, Ю.В. Мухачева, Г.Ф. Барихновского, Л.К. Шкаренкова и
'у
других авторов . В них собран конкретный материал по истории «белой» или «антисоветской эмиграции», несмотря на чинимые в то время препятствия к его выявлению, обобщению. Сюжеты подаются «под соответствующим углом зрения». Это объяснимо. «Эмигрантской» темой в те годы застоя можно было заниматься «только разоблачая» буржуазную идеологию и осуждая уехавших. Даже самый общий анализ содержания и направленности многих публикаций этого периода по истории общественно-политической жизни в эмиграции позволяет констатировать их основной методологический изъян: за редким исключением подавляющее большинство из них имеет неконструктивный, априори разоблачительный характер. Главные усилия авторов были направлены в лучшем случае на то, чтобы доказать, будто многие интеллигенты покинули Россию, не разобравшись в политической ситуации первых лет революции, чаще же - чтобы разоблачить контрреволюционные замыслы эмиграции. При этом, как правило, игнорируются либо искажаются её собственные точки зрения, её взгляды на происходившие в России события. Так, по мнению Г.З. Иоффе, русская контрреволюционная эмиграция представляла собой ни больше, ни меньше как «весь контрреволюционный лагерь России, передислоцировавшийся за рубеж». Эта эмиграция, по мнению автора, состоявшая из «кающихся либералов» и «нераскаявшихся черносотенцев», по словам автора, ловко «маскировал свою классово-контрреволюционную сущность, стремясь представить себя некоей хранительницей традиций»3.
родницкий Л. О бессмертье своем не забочусь... Рассказы, очерки, эссе об Игоре Северянине. Гановер, 1999, С. 114-118. Формаков А. Встречи с Игорем Северяниным. // Звезда. 1969. № 3. С. 173 -181.
1 Адаме В. Утопия Игоря Северянина. // Ученые записки Тартуского университета. 1986. Вып. 683. С. 328
- 338; Круус Р. Новые данные о жизни и творчестве Игоря Северянина // Там же. С. 32 - 37; Исаков С. Игорь
северянин и Эстония. Таллинн, 1987. № 3. С. 79 - 86; и др
2 Комин В.В. Указ. Соч.; Барихновский Г.Ф. Идейно-политический крах белоэмиграши и разгром внут
ренней контрреволюции. 1921-1924. М., 1978; Мухачев Ю.В. Идейно-политическое банкротство планов буржуаз
ного реставраторства в СССР. М.1982; Шкаренков Л.К. Агония белой эмиграции. М., 1987; и др.
3 Иоффе Г.З. Крах российской монархической контрреволюции. M. 1977. С. 265.
В советской (и позже в российской) литературе существует три подхода к проблеме, как называть население, покинувшее Россию после Октябрьской революции:
слово «беженец» и «эмигрант» выступают как синонимы;
слово «беженец» и само понятие «бег» характерны для описаний ранней стадии исхода россиян (начало двадцатых годов XX века), при этом словом «эмигрант» используются в описании последующих стадий процесса (разные авторы границу этапов связывают с разными событиями);
советские авторы отдают исключительное предпочтение одному из двух терминов - эмигранты - выбор терминов выражает суть явления через его наименование.
Необходимо отметить, что понятие «беженец» шире понятия «эмигрант». Суть различия в мотивации: причины эмиграции более конкретны и носят экономический, политический, религиозный или иной характер; в то время как определение «беженец» подразумевает более широкий спектр мотивации — кроме политических и военных причин, сюда относят стихийные бедствия, катастрофы и т.д.
Таким образом, перед современными авторами встает вопрос: как называть население, покинувшее Россию после 1917 года, - эмигранты, т.е. беженцы (ибо с правовой точки зрения эти понятия синонимы), или эмигранты, настаивая на исторически и юридически сомнительной точке зрения о том, что государство, в котором они жили, перестало существовать .
Необходимо отметить, что традиционное определение «эмигрант» по отношению к россиянам, вынужденным после Октябрьской революции 1917 года и братоубийственной Гражданской войны в России оставить Родину, дом и близких, категорически отвергается многими из них, особенное теми, которые не были военными. «Мы не эмигранты, мы беженцы» - заявляли они.
Формально эта проблема возникает в 1917 году, в этот же период в международном праве появляется термин «беженцы», после того как перестает действовать старое русское право; появившееся государство РСФСР - не признавали ни эмигранты, ни правительства тех стран, в которые они переселились. В связи с этим появилась категория лиц без гражданства, права которых не были гарантированны властями страны их происхождения, и не могли быть гарантирован-
! Российская эмиграция в Югославии, С. 27 - 28 2 Русские в Болгарии. София. 1999. С. 62
ны договорами этой страны со странами-реципиентами. Следовательно, ни одно из национальных государств не могло быть гарантом правового статуса русских беженцев.
Любопытно проследить изменение трактовки понятия «эмиграция» в трех изданиях Большой Советской Энциклопедии (БСЭ). В первом - (1934) статья обстоятельна и информативна. В ней охарактеризована экономическая и политическая эмиграция ряда стран мира, и отдельный раздел посвящен российской эмиграции. Авторы В. Батуев и Д. Шморгонер приводят таблицу ежегодного ее роста с 30 тыс. человек в 1887 г. до 291 тыс. человек в 1913 г. Как особенность национального состава эмигрантов из России справедливо отмечена весьма высокая доля украинцев, евреев и представителей других национальных меньшинств. Ссылаясь на перепись 1910 г. в США, они называют цифру в 1 700 000 российских эмигрантов. Эта статья — один из немногих источников, уделивших внимание массовой экономической эмиграции из бывшей царской России. В статье В. Горева также подробно рассмотрена история политической эмиграции в рамках ленинской периодизации революционного движения в России, начиная с первой четверти XIX в. до 1917 г. Наиболее отчетливую политическую окраску имеет, естественно, раздел о послереволюционной, так называемой, белой эмиграции. Но, если отвлечься от присущих 1930-м гг. политических ярлыков, а нем можно найти немало фактических данных. Численность эмигрантов, покинувших страну после 1917 г. определена в пределах 2 миллиона человек. Заметим, что имеются некоторые сведения и о возвращения из эмиграции: 121 843 человек за 1921 г., а всего за 1921 - 1931 гг. - 181 432 человек1. Хотя эти данные фрагментарны, они представляют ценность ввиду ограниченности доступных источников. Данные о возвращении из эмиграции за 1917 - 1920 гг., к сожалению, отсутствуют.
В БСЭ второго издания (1957) в статье «Эмиграция» российский сюжет исчерпан одной фразой: «Глубокие социальные преобразования в СССР и странах народной демократии привели к уничтожению причин, ранее вынуждавших трудящихся этих стран к эмиграции». Это красноречивая иллюстрация возможностей для исследования истории эмиграции.
После непродолжительной «оттепели» в конце 1950-х — начале 1960-х гг. возможности изучения этой темы стали вновь ограничены.
1 Тарле Г.Я. История Российского зарубежья: термины; принципы периодизации. Культурное наследие российской эмиграции, 1917 - 1940 гг. Книга первая, М., 1994. С. 64.
Статьи «Эмиграция» в БСЭ третьего издания (1978) и в Советской исторической энциклопедии (1976) отличались содержательностью, обилием фактов, которые стали доступны для публикации в предшествовавшие годы. Однако и в 1970-е гг. основной массив источников и литературы оставался под запретом. Общая статья БСЭ этого издания об эмиграции излагала историю только послереволюционной (белой) эмиграции, трактуя ее в рамках официальной идеологии.
Сведения по истории русских национальных меньшинств в Прибалтике в межвоенный период, даже в области литературы и искусства, очень редко попадали тогда на страницы печати, да и то, чаще всего, в виде «вставок» в работы на иные темы. Отметим, например, в качестве подобной «вставки» анализ роли русского балета и русских балетных студий в Таллинне в становлении эстонского нацинального балета в посвященной последнему монографии Л. Тор-мис1. Можно также назвать монографию Е.В. Рихтер «Русское население Западного Причудья (Очерки истории материальной и духовной культуры)» (Таллинн, 1976), в которой содержатся данные о жизни и быте русских староверов в Эстонии 1920-х - 1930-х годов, сведения по их этнографии. Материалы же о политической и общественной жизни русских в Прибалтике в межвоенный период до начала горбачевской «перестройки» вообще не могли появиться на страницах печати.
Объективные факторы позволяют определить лишь конец 1980-х - 1990-е годы как новейший период в изучении общественно-политической жизни Российского Зарубежья, который открывает перед исследователями широкие возможности синтезировать достижения отечественной мысли, преодолеть тенденции к нигилистическим оценкам предшествующих этапов, продвинуться вперед в концептуальном анализе роли Российского Зарубежья в современном российском обществе. Осмысление серьезных структурных изменений в истории России вплоть до весны 1991 года осуществлялось, прежде всего, писателями, журналистами в жанре публицистики. Ей принадлежала ведущая роль в формировании нового общественного сознания. Более успешному изучению проблем общественно-политической жизни 1920-х годов способствовало введение в научный оборот трудов П.Н. Милюкова, П.А. Сорокина, П.Б. Струве, И.А. Ильина, Г.П. Федотова. Обращение к трудам этих и многих других рос-
1 Tormis, Lea. Eesti balletist. Tallinn. 1967. Lk. 29-44.
сийских ученых, а также таким интересным периодическим изданиям как «Архив Русской Революции», «Социалистический Вестник», «Новая жизнь», «Накануне» позволило историкам более конструктивно обсудить проблемы идейно-политического поиска в эмиграции.
В течение 1991 - 1999 годов наметились и получили первое воплощение новые постановки проблем, расширились хронологические и географические рамки работ, появились исследователи и исследования, неординарно трактующие известные факты, вводящие в оборот новые источники по проблемам истории идейно-политических поисков в Российском Зарубежье. Это Т.И. Славко, Г.С. Ерчеев (Екатеринбург, 1995), Г.И. Королева, М.Е. Хлопаева, О.Е. Литви-ненко (Москва, 1996), Г.В. Корзенко (Иваново, 1998) и др. Впрочем, число серьёзных научных работ со всеми их достоинствами и просчетами было не так велико. Необходимо выделить труды А.В. Квакина, С.А. Красильникова, О.Ю. Олейника, Е.И. Самарцевой1. Они различны по своей тематике. Но их объединяет одно - все они посвящены проблемам эмиграции, где определенное место занимают и сюжеты идейно-политических исканий.
В определенной мере серьезный шаг в изучении различных регионов пребывания российской эмиграции сделали работы В.А. Тесемникова, Н.Е. Сони-чевой, В.Т. Пашуто, опубликованные в конце 1980-х - начале 1990-х годов . Однако идейно-политическая проблематика в них не получила реального воплощения. Исключение составляет книга М.В. Назарова «Миссия русской эмиграции», но и здесь некоторые стороны идейно-политической жизни за рубежом (монархическое движение, фашизм) носят весьма фрагментарный характер3. Более полно панорама общественно-политической жизни Российского Зарубежья представлена в двухтомном академическом издании «Культурное наследие российской эмиграции (1917 - 1940)», коллективных монографиях «Российское Зарубежье: история и современность», «Российская эмиграция в Турции, Юго-Восточной и Центральной Европе 20-х годов», работах Е.П. Сера-
1 Квакин А.В. Идейно-политическая дифференциация российской интеллигенции в условиях новой эко
номической политики. 1921-1927 гг.: Дисс. д-ра ист. наук. М., 1991; Красильников С.А. Социально-
политическое развитие интеллигенции Сибири в 1917 - середине 1930-х гг.: Дисс. в виде научн. доклада ...д-ра
ист. наук. Новосибирск. 1995; Олейник О.Ю. Интеллигенция и Отечество: проблема патриотизма в советском
обществе и российском зарубежье в 30-е годы XX века: Дисс. д-ра ист наук. Иваново. 1998; Самарцева Е.И. Ин
теллигенция России в отечественной историографии (1917-90-е годы XX века): Дисс. д-ра ист. наук. М. 1999.
2 Тесемников В.А. Российская эмиграция в Югославии (1919-1945 гг.) // Вопросы истории. 1988. № 10;
Соничев Н.Е. На чужом берегу М. 1991; Назаров М.В. Миссия русской эмиграции. Ставрополь. 1992. Т.1; Па
шуто В.Т. Русские историки эмигранты в Европе. М. 1992.
3 Назаров М.В. Миссия русской эмиграции. Ставрополь. 1992. Т.1. С. 31, 117, 119, 134 и др.
пионовой, З.С. Бочаровой, Е.С. Постникова и других . Среди множества рассматриваемых вопросов, внимание авторов привлекает и деятельность российской интеллигенции по созданию идеи нового облика России после освобождения от большевиков. Вопросы, связанные с культурной жизнью в странах про-живания, нашли свое отражение в сборниках научных трудов , отдельных статьях . Не обошли своим вниманием вопросы идейно-политических поисков в эмиграции авторы «Золотой книги эмиграции» . В ней фрагментарно представлен разнообразный по своему содержанию материал, дающий общую картину жизни российских эмигрантов в различных странах мира, рассказывается, правда, лишь отрывочно, и об общественно-политической мысли Российского Зарубежья. В эти же годы были опубликованы работы, защищены диссертации Н.А. Омельченко, А.П. Ивкиной, О.Ю. Олейника, B.C. Меметова, А.В. Квакина, Г.Я. Тарле, посвященные отдельным аспектам российской эмиграции . В них актив-
1 Российская эмиграция в Турции, Юго-Восточной и Центральной Европе 20-х годов (гражданские бежен
цы, армия, учебные заведения). М.1995; Российское Зарубежье: история и современность. М. 1998; Серапионо-
ва Е.П. Российская эмиграция в Чехословацкой республике (20-е - 30-е годы). М. 1995; Бочарова З.С. Судьбы
российской эмиграции: 1917 - 1930-е годы. Учебное пособие. Уфа 1998; Постников Е.С. Демократические тен
денции российского беженства за рубежом: проблемы становления // Интеллигенция России: уроки истории и
современность. Тез. докл. межгос. науч-теор. конф. 20 - 22 сент. 1994. Иваново. 1994; Он же. Российское бе
женство за рубежом и его монархическое крыло // Российская интеллигенция XX век. Тез. докл. и сообщ. науч.
конф. 23-24 февр. 1994. Екатеринбург. 1994; Он же. Российское беженство во Франции в 20-х годах // Русская
эмиграция во Франции (вторая половина XIX - середина XX вв.): Тез. респ. науч. конф. РПГУ 20-21 апр. 1995.
СПб. 1995; Он же. Отечество и религиозные устремления российского беженство за рубежом // Интеллигенция,
провинция, отечество: проблемы истории, культуры, политики: Тез. докл. межгос. науч.-теор. конф. 24 - 25
сент. 1996. Иваново. 1996; Он же в соавторстве с З.С. Бочаровой. Образование российского беженства за рубе
жом в начале 20-х годов: преемственность традиций // Интеллигенция России: Тез. докл. межгос. науч.-теор.
конф. 25 - 27 сент. 1997. Иваново. 1997 и др.
2 Русская эмиграция во Франции (1850 - 1950-е гг.). Сб. науч. ст. СПб. 1995. С.81 - 88, 105 - 112, 161 - 167;
Российская эмиграция в Чехословакии (1918 - 1945). СПб. 1996. С.163 - 178; Культура Российского Зарубежья.
М. 1995. С. 8 - 19, 29 - 46; История российского зарубежья. Проблема адаптации эмигрантов в XIX - XX вв. М.
1996. С. 133-145.
3 Дик Е.Н. К истории Российской эмиграции в Аргентину // Латинская Америка 1991. №6.; Вьюницкий В.
Эмиграция разнесла и разносит по свету наших сограждан // Третье сословие 1992. № 3; Кишкин Л.С. О рус
ской эмигрантской молодежи в Праге (1920 - 1930-е годы) // Славяноведение 1992. № 4; Ипполитов С.С., Кар
пенко СВ., Пивовар Е.И. Российская эмиграция в Константинополе в начале 20-х годов (Численность, матери
альное положение, репатриация) // Отечественная история. 1995. №5; Даниэль Б. Преступление без намерения.
Возникновение и формирование российской диаспоры за рубежом // Отечественная история 1996. № 1 и др.
4 Российское Зарубежье. Золотая книга эмиграции. Первая треть XX в. РОССПЭН. 1997.
5 Тарле Г.Я. Российское Зарубежье и Родина. М. 1993; Квакин А.В. Общее и особенное в положении рос
сийской диаспоры «первой волны». Тверь. 1992; Он же. Российская интеллигенция и «первая волна» эмигра
ции. Тверь. 1994; Омельченко Н.А. Указ. Соч.; Ивкина А.П. Библиография Российского Зарубежья. (Первая
«волна» послереволюционной эмиграции): история и современное состояние: Автореф. Дис. канд. пед. Наук.
М. 1996; Олейник О.Ю., Меметов B.C. Интеллигенция, эмиграция, Отечество: проблема патриотизма в творче
ском наследии представителей российского зарубежья 20-30-х годов XX века. Иваново. 1997.
5 О России и русской философской культуре. Философы русского зарубежья: Н.А. Бердяев, Б.П. Вышеславцев, B.B. Зеньковский, П.А. Сорокин, Г.П. Федотов, Г.В. Флоровский. М., 1990; Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. М., 1990; Он же. Философия неравенства. М., 1990; Он же. Новое средневековье. Размышления о судьбе России и Европы. М., 1991; Он же. Самопознание. Опыт философской автобиографии. М., 1991; Франк С.Л. Духовные основы общества. М., 1992; Струве П.Б. Размышления о русской революции.
но стали разрабатываться проблемы патриотизма, развития общественно-политической мысли Российского Зарубежья, особенности эволюции эмиграции «первой волны». Исследования глубоки по своему содержанию, написаны на высоком научном уровне. В широком исследовательском поле находятся и некоторые документальные материалы (чаще всего материалы прессы), связанные с образованием движений «младороссов», «новопоколенцев», «фашистов», рассматриваются проблемы «вживания» в иную культурную среду. Однако они не определяют содержание названных публикаций, в которых ставились иные задачи.
В свою очередь представители Зарубежной России, пройдя через этап естественной смены поколений и уровня подведения итогов обратились к изучению рассматриваемой проблемы с позиций меньшей политической предвзятости, углубления культурно-нравственных нюансов темы и взвешенного анализа исторических работ своих предшественников 1920-х — 1930-х гг., которые стали активно переиздаваться в 1990-е гг. Названные тенденции в какой-то мере характерны и для исследований российских ученых в 1990-е гг. Рост взаимо-обогащающих контактов между учеными «двух России», доступность научных работ из разных уголков планеты способствовали развитию процесса объединения, воссоздания исторической более полноценной картины развития отечественной общественно-политической мысли 1920-х годов. В ходе конкретных исторических исследований учеными России и Российского Зарубежья были предложены интересные варианты рассмотрения различных граней темы.
В западной исторической литературе истории развития Российского Зарубежья до сих пор не уделялось должного внимания. Первые попытки серьёзного изучения российской эмиграции предпринимались в 1924 и 1927 годах в книгах германского исследователя Ганса Римши «Русская гражданская война и русская эмиграция 1917 - 1921 годов» и «Зарубежная Россия 1921 — 1926 годов»1. На эту тему в разное время было написано немало работ, как иностранными авторами, так и самими эмигрантами, в том числе книги О. Босса, Л. Полякова, И. Степанова, М. Агурского2. Различные аспекты этой темы рассматривались Р.К.
М., 1991; Христианский социализм (С.Н. Булгаков): Споры о судьбах России. Новосибирск, 1991; Ильин И.А. О грядущей России: Избранные статьи. М., 1993; Он же. Путь к очевидности. М., 1993 и др.
1 Rimscha H. Der russische Burgerkrieg und die russische Emigration 1917-1921. Jena, 1924; Rimscha H.
RusslandjenseitsderGrenzen. 1921 - 1926. Jena, 1927.
2 Boss Otto. Die Lehre der Eurasier. Wiesbaden, 1961; Poljakov Leon. The Aryan myth. Sussex, 1974; Степанов
И. Белые, красные и евразийство. Брюссель, 1927; Агурский М. Указ. Соч.
Вильямсом в его известном исследовании о российской диаспоре в Германии . В.В. Зеньковским — в труде «Русские мыслители и Европа» , а также С. Утехи-ным в книге «История политических идей в России»3 также поднимались некоторые исторические сюжеты темы. Как отметил германский исследователь Леонид Люкс, опубликовавший в журнале «Вопросы философии» одну из работ на данную тему , эмигранты «были рассеяны по многим странам и в высшей степени разобщены политически», что делает их письменное наследие «почти необозримым». Этим объясняется то, что на Западе «до сих пор была детально исследована лишь часть всех аспектов проблемы»5.
До середины 1980-х годов на Западе не было заметно интереса к истории русских национальных меньшинств в Прибалтике в межвоенный период. В общих трудах о русской эмиграции послереволюционной поры иногда можно было встретить кое-какие данные о русских в странах Балтии 1920-х — 1930-х годов6. Однако это были обрывочные и зачастую случайные сведения, не дающие ни малейшего представления о положении русских национальных меньшинств в Республиках Прибалтики. Очень краткий - всего несколько страниц - обзор жизни русских в Прибалтике 1920-х - 1930-х годов дал американский исследователь Джон Глэд в недавно вышедшей книге на английском языке «Россия за границей»7.
Только в 1988 г. Появилась книга на английском языке профессора Илли-нойского университета в США Темиры Пахмус (родом из Эстонии), посвященная русской литературе в странах Балтии в период между двумя мировыми
войнами . В этой книге множество ошибок и странных пропусков, на что обратили внимание критики9, но всё же в ней впервые даны обзор русской литературы в Прибалтике в 1920-х - 1930-х годах, характеристика жизни и творчества крупнейших местных русских авторов, приведены в переводе на английский язык образцы их творчества. Т. Пахмус первой в литературоведении постаралась раскрыть место русских авторов из Эстонии, Латвии и Финляндии в исто-
1 Williams R.G. Culture in Exile. Russian emigres in Germany. 1881-1941. London, 1972.
2 Зеньковский B.B. Русские мыслители и Европа. Критика европейской культуры у русских мыслителей.
Париж, 1955.
3 Utechin S. Russian political thought. A concise History. London, 1963.
4 Люкс Л. К вопросу об истории идейного развития «первой» русской эмиграции // Вопросы философии.
1992. №9.
5 Люкс Л. Указ. соч. С. 160.
6 Ковалевский П.Е. Зарубежная Россия. Париж, 1971 - 1973.
7 Glad, John. Russia Abroad. N.Y., 1999, P. 198-202.
8 Pachmuss, Temira. Russian Literature in the Baltic between the World Wars. Columbus, Ohio, 1988.
9 См. рецензию С. Исакова и П. Торопа: Akadeemia. 1990. Nr. 7. Lk. 1501 - 1509.
рии русской эмигрантской литературы, постаралась показать, что их творчество отнюдь не было второразрядным провинциальным явлением в этой литературе1. Что же касается систематических исследований истории положения русскоязычного населения в странах Прибалтики «первой волны» российской эмиграции в целом, то и на Западе их до последних пор еще не было, как не было их и в самой России.
Положение несколько изменилось в период горбачёвской «перестройки» и в особенности после восстановления независимости стран Балтии. Коренные преобразования в общественной и политической жизни Прибалтики позволили обратиться к изучению прошлого русскоязычного населения в независимых республиках. Более того - сама эта тема стала актуальной и для местных русских, и для коренного населения.
Для русских обращение к данной теме означало попытку осознания своего нынешнего положения, возврат к своим национальным корням, к своей культурной традиции, преемственная связь с которой была искусственно прервана в советский период. Это крайне негативно сказалось на судьбах современных русских общин в Прибалтике, обусловило их культурную слабость, поскольку была нарушена преемственность в развитии культуры, нарушена связь времен, связь поколений. К сожалению, кадры русских исследователей истории русских национальных меньшинств в Прибалтике в межвоенный период крайне малочисленны, у них нет своего координирующего научного центра. Их возможности из-за визовых сложностей в деле серьёзного научного изучения истории русских национальных меньшинств в Прибалтике в межвоенный период крайне ограничены.
С конца 1980-х годов резко возрастает число публикаций, посвященных отдельным русским литераторам, жившим и работавшим в Прибалтике в 1920-е - 1930-е годы. В 1989 г. В журнале «Радуга» появился цикл публикаций в серии «Антология русской поэзии в Эстонии 20-30 годов», в которой помимо статей о жизни и творчестве отдельных авторов проводились и образцы их произведе-
"2 НИИ .
1 Об этом Т. Пахмус писала и в других своих работах: Russian Culture in the Baltic States and Finland, 1920 —
1940. II Journal of Baltic Studies. 1985. Vol. XVI. N 4. p. 383 - 402.
2 Kpyyc, Рейн. Вальмар Адаме — Владимир Федорович Александровский. // Радуга. 1989. № 1. С. 59 — 63;
Он же. Леопольд Петрович Акс // Радуга. 1989. № 2. С. 52 - 54; Он же. Алексей Алексеевич Байов - А. де Гот-
виль. // Радуга. 1989. № 3. С. 61 - 66. Он же. Иван Дмитриевич Беляев // радуга. 1989. № 4. С. 67 - 74; Он же.
Борис Вильде // Радуга. 1989. № 8. С. 44 - 49; Он же. О Шумакове. // Радуга. 1989. № 9. С. 52 - 56; Он же. Вла
димир Вейдле. // Радуга. 1989. № 10. С. 47 - 49; Он же. Елизавета Роос-Базилевская // Радуга. 1989. № 11. С. 36
Более же разностороннее изучение основных сторон истории русских национальных меньшинств в Прибалтике в межвоенный период начинается в 1990-е годы. Тогда появилось несколько работ, посвященных данной проблематике, хотя они всё-таки далеко не охватывают всего комплекса проблем, касающихся истории русских в странах Балтии в 1920-е - 1930-е годы. Исследовательские работы редко выходили отдельными изданиями, чаще публиковались во всевозможных сборниках и на страницах журналов и газет.
Из сборников следует отметить сборник к 75-летию союза русских просветительных и благотворительных обществ в Эстонии «Просветители», выпущенный Русским исследовательским центром в Таллинне в 1998 г. Он основывался на материалах научной конференции, проведённой в том же году указанным исследовательским центром в Нарве и приуроченной к юбилею Союза. В сборнике помещены исследования по истории Союза русских просветительных и благотворительных обществ в Эстонии (С. Исаков), об отдельных русских объединениях в годы первой Эстонской Республики (Т.Шор, В. Бойков), о русском театре (Н. Сиднецкая), русских изобретателях в Прибалтике (Ю. Мальцев), ряд воспоминаний.
Предыстория русской общины в Эстонии 1920-х - 1930-х годов - это трагедия белой Северо-западной армии генерала Н.Н. Юденича в 1919 - 1920 гг. Именно бывшие воины северо-западной армии с отступившими вместе с ней на территорию Эстонии беженцами составили костяк русского эмигрантского общества в первой Эстонской Республике. Изучением истории армии Юденича и военных действий на северо-западе России активно и в целом успешно занимаются петербургские историки. В 1995 г. В Санкт-Петербурге вышла их коллективная монография «Интервенция на северо-западе России, 1917 — 1920 гг.» (ответственный редактор В.А. Шишкин; авторы отдельных разделов - В.И. Му-саев, А.И. Рупасов, А.В. Смолин, А.Н. Чистяков, В.А. Шишкин и другие). В 1999 г. там же появилась основательная, основанная на широкой источниковедческой базе (включая материалы российских и американских архивов) монография А.В. Смолина «Белое движение на северо-западе России в 1918 — 1920 гг.». Правда, Смолиным оказались неиспользованные публикации на эстонском языке 1920-х — 1930-х годов, в том числе воспомиания эстонских деятелей, старших офицеров и генералов, раскрывающие сложные отношения эстонского
- 40; Левин А., Шумаков Ю. Ирина Борман. // Радуга, 1989. № 5. С. 72 - 77; Морев Г. Юрий Иваск // Радуга. 1989. № 8. С. 44 -49; Шмидт В. Мария Владимировна Карамзина // Радуга. 1989. № 8. С. 44 - 49.
воєнного командования и властей Эстонии с белой северо-западной армией и многое объясняющие в трагедии северо-западников. В последнее время свой вклад в изучение Северо-западной армии и её судьбы внесли и местные эстонские исследователи: в 1999 г. в Таллинне состоялась научная конференция, посвященная данным историческим сюжетам.
Первую общую этнодемографическую и этногеографическую характеристику русского населения Эстонской республики 1918 - 1940 гг., его социальной структуры дал Рейн Руутсоо в своей появившейся сначала на немецком, а затем на эстонском языке статье о формировании русского национального меньшинства в Эстонии1. В его работе содержатся и самые общие данные о культурной деятельности русских в Эстонии, их политических организациях, системе образования, о русской православной церкви, о национальной идентификации русских в межвоенный период. В процессе формирования русского национального меньшинства в Эстонии Р. Руутсоо выделяет 3 периода: 1920 — 1922 гг. «период фрустрации и возмущения, потеря почвы под ногами»; 1923 г. - первая половина 1930-х годов - «период адаптации, налаживания структур разных организаций, школьной сети и т.д.»; вторая половина 1930-х годов — «период возникновения определённого симбиоза русского национального меньшинства и Эстонского государства, период формирования прибалтийских русских»2. Не со всеми положениями статьи Р. Руутсоо можно согласиться, но в целом это была полезная работа об истории русских национальных меньшинств в Прибалтике в межвоенный период.
Больше всего исследований посвящено культуре, литературе и общественной жизни русских в Эстонской Республике. Отдельным изданием вышла книга профессора Тартуского университета С.Г. Исакова «Русские в Эстонии, 1918 — 1940. Историко-культурные очерки» (Тарту, 1996). В книге собраны статьи, публиковавшиеся до этого в периодической печати, в выпусках учёных записок и всевозможных сборниках. Но вместе с тем, как отмечалось и критических статьях , эти материалы в совокупности давали читателю представление об интенсивной и богатой общественной, культурной и литературной жизни русского национального меньшинства в Эстонии. Фактически это был первый обзор
1 Ruutsoo, Rein. Die Herausbildung einer russischen Minderheit in der Republik Estland 1918 - 1940. II Nor-
dost-Archiv. Zeitschrift fur Regionalgeschichte. N.F.B. IX. 1995. H. 2. S. 551 - 575.
2 Ibid.
3 Звонарева Л. Новая книга о русских в Эстонии // Русская мысль. Париж. 1998. № 4249.
общественной и куьтурной жизни эстонских русских. В книгу, помимо работ более общего характера («Начало нового этапа. Русская общественная и культурная жизнь Эстонии в 1919- 1921 гг.», Культурная жизнь русских в Эстонской республике в 1920 - 1940 г.», «Русские литературные объединения в Эстонии», «Евразийцы в Эстонии» и другие), были включены также исследования некоторых русских периодических изданий, жизни и творчества отдельных русских деятелей литературы и культуры.
За последние годы были опубликованы статьи о системе русского образования, об отдельных русских учебных заведениях, о русских культурных, просветительных, религиозных обществах и кружках, о Русском студенческом христианском движении, о судьбе Русской Православной церкви, истории отдельных православных приходов, о русском театре, о русской периодике, о русских архитекторах, ученых священнослужителях, иконописцах и т.д. Имеются обобщающие работы о вкладе русских диаспор в Прибалтике в сокровищницу культуры Русского Зарубежья вообще1.
Отдельные аспекты темы, как мы видим, рассматривают литературоведы, культурологи, искусствоведы, но не историки. Исключение составляют обобщающие работы , где обозначены подходы к изучению истории русскоязычного населения в странах Прибалтики в межвоенный период. В этих работах заметна попытка балансирования между современными русскоязычным населением и властями стран Балтии. Поэтому в данных монографиях собран значительный фактический материал, но его анализ предоставлен читателям. Постоянно подчёркивается лояльность русских в странах Прибалтики местной власти как в прошлом, так и в настоящем. Во многом это, наверное, вызвано влиянием современного политического состояния русских меньшинств в странах Балтии, что не создаёт возможностей для объективной и взвешенной оценки.
Цель диссертации заключается в обобщении исторического опыта адаптации русскоязычного населения Прибалтийских государств в межвоенный период к жизни в новых для себя условиях, деятельности российских эмиг-
1 Русские Прибалтики. Механизм культурной интеграции (до 1940 г.). Вильнюс, 1997; Культура русской
диаспоры: саморефлексия и самоидентификация. Материалы международного семинара. Тарту, 1997; Плюха-
нов Б.В. РСХД в Латвии и Эстонии. Материалы к истории Русского Студенческого Христианского Движения.
Paris, 1993; Патриарх Алексий Второй. Православие в Эстонии. М., 1999; Русская сцена в Эстонии. Очерки ис
тории русского театра. Таллинн, 1998; и др.
2 Русское национальное меньшинств в Эстонской республике (1918 — 1940 гг.) / Под ред. С.Г. Исакова. —
Тарту, 2000; Фейгмане Т. Русские в довоенной Латвии. Рига. 2000.
рантов по воспроизводству культуры Родины в новых для себя условиях национальных меньшинств.
Исходя из этого, определяются следующие задачи исследования:
Рассмотреть причины эмиграции;
Выявить численность русских в странах Прибалтики в межвоенный период;
Проанализировать правовой статус беженцев в прибалтийских странах-реципиентах;
Исследовать проблему взаимоотношений властей стран Прибалтики и русской диаспоры в этих странах;
Определить место Русской Православной Церкви в жизни русских диаспор в странах Балтии;
Охарактеризовать роль организаций и союзов русских в Прибалтике;
Объективно оценить значение вклада общественных, политических, культурных и научных сил отечественной диаспоры в Прибалтике 1920-х -1930-х годов в развитие Российского Зарубежья XX века.
В качестве теоретико-методологического основы исследования предположена материалистическая диалектика, а основополагающим методологическим принципом научного мышления и исследования для диссертанта является историзм, призванный способствовать восстановлению картины прошлого для настоящего. Он требует изучения каждого явления в его развитии с позиций исторического детерминизма, предполагает «реконструкцию исторического прошлого в условиях существующего мировоззрения и уровня развития общественного сознания и идеологии» , иными словами «умение понять и ощутить те-
перъ, как это выглядело тогда» . В процессе анализа предмета исследования автор использовал следующие методы научного познания: Сравнение, которое позволяет выявить общее и особенное в развитии явления, а также проследить его изменения на протяжении рассматриваемого периода. Абстрагирование и восхождение от абстрактного к конкретному необходимые для определения категориального аппарата исследования, а также для осмысления сущностных черт и свойств в конкретно-исторических условиях. Анализ и синтез, позволяющие выявить природу исследуемых явлений и причинно-следственные свя-
Шмаков B.C. Структура исторического знания и картина мира. Новосибирск. 1990. С.20. Биск И.Я. Введение в писательское мастерство историки: Литературная форма исторического труда. Иваново. 1996. С. 135.
зи, обусловливавшие их развитие. Автор руководствуется принципами объективности, комплексности, всесторонности изучения явлений общественной жизни и использует общепринятые методы источниковедческого анализа (выявление, отбор, критика происхождения и содержания источника). На указанной теоретико-методологической основе создаются условия для самостоятельных выводов, обобщений, рекомендаций.
Научная новизна диссертации состоит в том, что автором предпринята попытка обобщения и дальнейшей разработки некоторых проблем истории российского беженства, в частности:
Практически впервые проводится системное исследование положения в Прибалтике русскоязычного населения в сопоставлении с нормами межвоенного международного права.
Исследование представляет собой первую попытку в комплексном изучении различных сторон эмигрантской жизни русскоязычного населения - правовой, материальной, культурной, общественно-политической.
В диссертации привлечены неисследованные страницы документов о возникновении, развитии и эволюции русских общественных организаций за пределами России — в прибалтийской эмиграции.
На основе изучения архивных источников в научный оборот вводятся новые материалы. В частности, документы из Государственного архива Российской Федерации (ГАРФ), материалы фондов Русского заграничного исторического архива (РЗИА), ряда других архивов, а также материалы биографического характера, отражающие мысли, настроения эмигрантов.
Объектом исследования является социально-экономическое и правовое положение и общественно-политическая деятельность представителей Российского Зарубежья в Прибалтийских государствах. Знакомство с литературой и документами показывает, что наиболее распространенным является словосочетание «русская эмиграция», применяемое практически для всех периодов ее истории ко всем без исключения выходцам из бывшей царской России, из Советской России и из СССР. На наш взгляд, точнее понятие «российская эмиграция», отражающее пестроту этнических групп выходцев из России, обосновавшихся в зарубежных странах в качестве эмигрантов. Статистика свидетельствует, что в ряде случаев, например, в дореволюционный период, большинство эмигрантов составляли украинцы, поляки, латыши, литовцы, финны, евреи, а не
этнические русские . Однако тогда в странах, куда они переселись, всех российских выходцев называли русскими. Это касалось и немцев, и евреев, и армян и т.д., выходцев из бывшей Российской империи. Возможно, так происходит отчасти хотя бы потому, что большинство стран Запада учитывает фактор гражданства, а не национальности. Между тем «русский» и «российский» в английском языке, например, обозначаются одинаково - Russian. При этом речь идёт не только об эмигрантах, прибывших в Прибалтику в результате Гражданской войны в России, которых более правильно было бы называть беженцами, но и о тех, кто оказался на положении русского национального меньшинства в результате распада бывшей Российской империи. Кроме того, необходимо учитывать, что к числу лиц, принадлежащих к русскому национальному меньшинству в странах Балтии в межвоенный период, достаточно часто относили всех выходцев с территории бывшей Российской империи, использующий русский язык в качестве основного языка общения.
Предмет исследования - социально-экономическая и общественно-бытовая жизнь и общественно-политическая деятельность в эмиграции в 1920-х — 1930-х гг. как результат внутриполитических событий в России в ситуации поиска альтернатив исторического развития. При этом акцент делается на изучении деятельности Российского Зарубежья не только по адаптации к новым историческим реалиям, но и по воспроизводству российской государственности. «Воспроизводство - это основное определение человеческой деятельности, ее направленности на сохранение, воссоздание, восстановление, развитие сложившихся условий жизни, социальных отношений, культуры, ее смыслов, самой воспроизводственной деятельности, организо-ванных сообществ, окружающей среды, на стабильность» . Революционные и военные потрясения 1917 - 1922 гг. вынудили покинуть Россию определенную часть российского общества, с которой связан феномен «Российского Зарубежья». Большая часть его представителей независимо от социального происхождения, конфессиональной и этнической принадлежности, места проживания в эмиграции, как правило, считали себя соотечественниками, являлись носителями российской культуры.
1 Тарле Г.Я. История Российского зарубежья: термины; принципы периодизации. Культурное наследие российской эмиграции, 1917 - 1940 гг. Книга первая, М., 1994. С. 78.
2 Ахиезер А.С. Россия: критика исторического опыта. (Социокультурная динамика России). Новосибирск, 1998. Т. 2. С. 107.
Хронологические рамки исследования — межвоенный период между окончанием Первой мировой войны (11 ноября 1918 г.) и началом Второй мировой войны (1 сентября 1939 г.). С окончанием Первой мировой войны было связано обретение независимости Литвой 11 декабря 1917 г., Латвией 12 января 1918 г., Эстонией 24 февраля 1918 г. Но процесс оформления независимости не был и не мог быть одномоментным актом. Поэтому есть смысл пользоваться расплывчатой верхней хронологической границей - 1918 год, которая приемлема в отношении всех стран Балтии. В эти годы российское эмигрантское сообщество прошло трудную школу адаптации в зарубежных странах. Во многих странах, в том числе в Прибалтике, были образованы и активно действовали многочисленные российские эмигрантские организации, ориентировавшие беженцев на служение обновленной России, освобожденной от власти Советов. Они внесли существенный вклад в укрепление взаимоотношений Российского Зарубежья с государственными, политическими, общественными организациями стран-реципиентов. Нижняя граница исследования также условна - 1939 год, год начала Второй мировой войны - ибо это был последний год независимости стран Прибалтики, а в 1940 г. на их территорию были введены войска Красной Армии. Непосредственно после начала Второй мировой войны СССР заключает «пакты о взаимопомощи» 28 сентября 1939 г. с Эстонией, 5 октября с Латвией, 10 октября с Литвой, что предопределило последующие события: 5 августа 1940 г. Латвия, 3 августа 1940 г. Литва, 6 августа 1940 г. Эстония вошли в состав СССР. Эти события коренным образом изменили положение русских диаспор в Прибалтике.
Территориальные рамки, ограничивающие исследовательское поле, включают страны, где обосновались российские эмигранты — новые независимые государства Прибалтики — Латвию, Литву и Эстонию. На сегодня -это наименее исследованный регион Российского Зарубежья. Проведение ис-торико-сопоставительного анализа положения русских диаспор в странах Балтии с другими центрами расселения русских беженцев, позволит расширить наши знания по истории российской эмиграции как части Отечественной истории. При этом следует указать, что анализ данных, относящихся к конкретному региону, дает основание для выделения как типичных, так и особенных черт многообразных явлений и процессов в эмигрантской среде.
Теоретическая и практическая значимость работы состоит в том, что обобщенные автором материалы и сделанные на этой основе выводы расширяют возможности для дальнейшего осмысления проблем эмиграции «первой волны», способствуют формированию новых подходов в изучении отечественного культурного наследия в первой трети XX века. Проведенный анализ помогает постигнуть смысл процессов, происходивших в зарубежной части российского общества в 1920-е - 1930-е гг. Всестороннее изучение российского рассеяния позволяет глубже понять жизнь и судьбу наших соотечественников на чужбине, а также историю развития самой российской диаспоры «первой волны» - от радужных надежд на скорое возвращение в обновленную и демократическую Россию до осознания в конце 1930-х гг. необходимости адаптации и натурализации в странах-реципиентах. Диссертация может быть полезна исследователям, разрабатывающим проблемы истории политической культуры России. Проанализированный автором исторический опыт Российского Зарубежья, накопленный в 1920-е - 1930-е гг., поучителен для современного общества. Собранные и обобщенные в диссертационной работе исторические сведения создают возможность применять и активно использовать материалы исследования при чтении лекций, на семинарских занятиях вузовского курса Отечественной истории, в спецкурсах, на уроках истории в средних и средних специальных учебных заведениях.
Источниковую базу исследования составил достаточно широкий и обширный комплекс разнообразных по форме и содержанию материалов, многие из которых вводятся в научный оборот впервые. При этом основной группой источников были документы эмигрантского происхождения: статьи и книги представителей российской диаспоры, выходившие на протяжении исследуемого периода отдельными изданиями, а также публиковавшиеся в различных органах эмигрантской периодической печати. Не все они изучены достаточно глубоко и анализ всего комплекса источников по истории российского беженства еще ждет своего исследования. По своему происхождению и содержанию комплекс источников по изучаемой теме можно условно структурировать в несколько блоков:
Первый блок источников — документы фондов центральных государственных архивов. Особый интерес вызывают фонды Русского заграничного исторического архива (РЗИА), находящиеся в ГА РФ. Они позволяют раскрыть
эмигрантские сюжеты, в том числе жизни российского беженства. Абсолютное большинство документов вводится в научный оборот впервые. Определяющими для диссертанта стали несколько фондов. Это в первую очередь документы и материалы ряда эмигрантских общественных организаций, учреждений и редакций различных изданий находящихся в этом архиве.
Сегодня исследователи Российского Зарубежья активно пользуются возможностями по привлечению новых исторических источников, как отечественных, так и зарубежных, ранее недоступных для исследования, например, в фондах Архива Гуверовского института войны, революции и мира Стэндфордского университета (Hoover Institution Archives). К ним, безусловно, относятся документы аналитического плана, содержащие сведения о численности и положении русской диаспоры в мире. Например, значительный интерес представляют документы из Коллекции баронессы Марии Врангель1 (Baroness Maria Vrangel'. Box 54. Folder 54.-3; 54.-5.; 54.-7.; 54.-13; Box 55. Folder 55.-1.; Box 57. Folder 57.-4.; Box 58. Folder 58.-1.). Используя своё особое положение в российской диаспоре, эта инициативная и настойчивая дама смогла собрать интересную подборку материалов по истории современного ей русского рассеяния второй половины 1920-х годов.
Второй блок источников — мемуарная литература российских эмигрантов, значительно обогатившая многие аспекты темы. Важнейшая информация была получена из воспоминаний как самих российских эмигрантов, а так и реэмигрантов, находившихся в 1920-е гг. за границей.
Третий блок источников — разнообразный материал многочисленных эмигрантских периодических изданий, освещавших жизнь Российского Зарубежья. Автором использовано большое число эмигрантских газет и журналов, выходивших на русском языке в Прибалтийских странах, как имевших в эмиграции большую популярность, так и менее известных, но представленных в архивах и библиотеках Москвы. (См. Приложение 1)
Четвертый блок источников — опубликованные документы организаций и политических объединений Российского Зарубежья в Прибалтике.
Пятый блок источников — документы и материалы советской периодической печати 1917 - 1927 годов. Разнообразный материал использован из цен-
1 Врангель Мария Дмитриевна (урождённая Дементьева-Майкова), баронесса (1857 - 1944) мать П.Н. Врангеля. В 1917 - 1920 гг. жила в Петрограде, с 1918 г. служила в Музее города, исполняя обязанности эмиссара художественного отдела, в конце Гражданской войны ей удалось бежать из РСФСР.
тральных газет и журналов, где часто и подробно, порой в специальных рубликах, отражалась жизнь Российского Зарубежья.
Шестой блок — документы и материалы советских и коммунистических организаций, где отслеживались процессы в российском рассеянии.
Седьмой блок — опубликованные документы личного происхождения (письма, дневники, мемуары) деятелей науки, культуры и воспоминания об эмигрантах 1920-х - 1930-х годов. Так как контакты между деятелями науки и культуры Советской России и Зарубежной России, хотя и были затруднены, но продолжались до конца 1920-х годов, то в этих материалах представлено немало важных сведений об общественно-политической и культурной жизни Российского Зарубежья в Прибалтике.
Например, значительный интерес представляют письма поэта Игоря Северянина к Ирине Борман за 1932 - 1935 годы из архива Рейна Крууса1. Имя Ирины Константиновны Борман (1901 - 1985) мало что говорит современному читателю. Лишь в последние 10-12 лет в журналах «Радуга» (Таллинн) и «Тал-линн» появились посвященные ей статьи и мемуары . В конце 1980-х — начале 1990-х гг. ее воспоминания об Игоре Северянине и выдержки из писем Северянина к ней были опубликованы в газетах «Молодежь Грузии» (Тбилиси) и «Русская мысль» (Париж) . Между тем И.К. Борман была заметной фигурой в русской литературе Эстонии межвоенного периода. По словам Т. П. Милютиной, «Ирина была человеком особенным, вот уж ничего не было в ней от трафарета! Всегда все свое, неожиданное и оригинальное» . Она писала своеобразные стихи, была участницей русских литературных объединений в Эстонии. В 1929 г. она входила в секцию поэтического творчества «Чугунное кольцо» при Таллиннском литературном кружке, объединявшем любителей литературы. Название секции отсылает нас к пушкинской эпохе — чугунное кольцо носили лицеисты первого выпуска Царскосельского лицея. В 1933 г. И. Борман стала активной участницей возглавляемого Павлом Иртелем «Ре-
1 Труды по русской и славянской филологии. Литературоведение. 4 (Новая серия). Тарту, 2001. С. 260-
281.
2 См.: Левин А. Ирина Борман (1901-1985). Шумаков Ю. ИрБор // Радуга. 1989. № 5. С. 72-75; Хлебни
кова-Смирнова К. Воспоминание об Ирине Борман (псевдоним Ирбор) // Таллинн. 1996. № 5/6. С. 186-188.
3 См.: Борман И. Игорь Северянин в Тойле / Вступ, заметка и публ. Л. Мнухина // Русская мысль. Па
риж. 1992. №3916. 14февр.; Письма Игоря Северянина Ирине Борман. (Из архива М. Харази)/ Публ.
Г. Григорянца// Молодежь Грузии. Тбилиси. 1989. 10 окт., 14 окт.
4 Милютина Т. Юрий Галь (Из воспоминаний. Люди моей жизни. Сыновьям)// Блоковский сбор
ник. XI/ Учен. зап. Тарт. ун-та. Тарту, 1990. Вып.917. С. 126. О Ю.Гале см.также: Минц3. Г. О
Т. П. Милютиной, ее воспоминаниях и о поэте Юрии Гале // Там же. С. 113-120.
вельского цеха поэтов», возникшего из «Юрьевского цеха поэтов». И. Борман публиковала свои стихи в русской периодике Эстонии: в «Нови», «Русском магазине», «Всходах», а также в варшавской газете «Единение». Обычно она выступала под псевдонимом Ир-Бор. Впоследствии она часто подписала свои письма этим псевдонимом, а некоторые ее корреспонденты, например, В. Адаме, так и обращались к ней: «Дорогая Ир-Бор!». И. К. Борман была дружна со многими русскими и эстонско-русскими писателями: Игорем Северяниным, Василием Никифоровым-Волгиным, Юрием Иваском, Карлом Гер-шельманом, Павлом Иртелем, Борисом Тагго-Новосадовым, Елизаветой Роос-Базилевской и ее сестрой Метой Роос, Вальмаром Адамсом, Алексисом Ранни-том. С 1928 г. И. Борман входила в состав правления Общества русских христианских студентов в Таллинне1, с которого началась деятельность Русского Студенческого Христианского Движения (РСХД) в Эстонии. К. Хлебникова-Смирнова вспоминает, что она познакомилась с И. Борман в 1934 г. в Таллинне в кружке РСХД2. В 1920 - 1930-е гг. И. Борман училась пению, принимала участие в местных концертах. Иногда она выступала с чтением стихов. Например, в Литературном кружке в феврале 1928 г. она декламировала вместе с М. К. Кайгородовой стихотворения эстонского поэта X. Виснапуу в переводах И. Северянина . В 1943 г. гражданским мужем Борман стал литератор, молодой ленинградский поэт Юрий Галь, попавший в плен к немцам летом 1941 г. Его выпустили из лагеря как «доходягу». Юрий Иваск, живший в годы войны в Таллинне, так вспоминал это время во вступительной заметке к публикации писем Ю. Галя: «Мы полуголодали, "комбинировали" на черном рынке и перечитывали старые книги и журналы»4. Летом 1944 г. Галь уехал один к родственникам в Германию. И. Борман была моложе мужа на 20 лет, но война сильно меняет возраст людей. Ю. Галь писал Иваску в начале 1945 г.: «В 1943 г. Ирина (жена) была моей ровесницей, а год спустя ровесницей мне стала Иринина мама. Я превратился в Фирса из "Вишневого сада". Ирина стала для меня "молодо-зелено"»5. В 1945 г. после прихода Советской армии в Германию Галь попал в сталинские лагеря и в 1947 г. умер в Баиме от туберкулеза. И. Борман оказа-
1 См.: Шор Т. К. Русское Студенческое Христианское Движение (РСХД) // Русское национальное
меньшинство в Эстонской республике (1918-1940). Тарту; СПб., 2001. С. 142.
2 Хлебникова-Смирнова. Указ. соч. С. 186.
3 См.: Вести дня. 1928. № 52. 22 февр. С. 2.
4 См.: Иваск Ю. Вступительная заметка к публикации. Галь Юрий. Письма// Опыты. Нью-Йорк. 1955.
Кн. 4. С. 91-92.
5 Галь Юрий. Письма// Опыты. 1955. Кн. 4. С. 99.
лась в числе тех немногих русских литераторов Эстонии, кто не был расстрелян, посажен в тюрьму или выслан в Сибирь. Как правило, активные участники Русского Христианского движения, — а Ирина Борман относилась к таковым, — сразу подверглись преследованиям. Так, И. А. Лаговский, Н. Н. Пенькин, Т. Е. Дезен были расстреляны, а Т. П. Милютина, К. С. Хлебникова-Смирнова получили сроки тюремного заключения по 5 — Шлет. Ирине Борман повезло дважды. В годы войны она окончила специальные курсы по массажу и физиотерапии. В кругу друзей, а также в Таллиннской республиканской больнице, где она работала инструктором, И. К. Борман рассказывала о творчестве полузапрещенного тогда Игоря Северянина. Как вспоминает К. Хлебникова-Смирнова, «Ирина была активной участницей не очень ярких и людных в те годы юбилейных мероприятий в Тарту и Таллинне по поводу 80-летия, а затем и 90-летия со дня рождения Игоря Северянина»1. До конца своей жизни И. К. Борман сохраняла бодрость. Еще в 1984 г., за год до смерти, в возрасте 83 лет, она продолжала работать и даже ездила в Москву. В письмах Ирины Борман к ее ровеснику и поэту Вальмару Адамсу воссоздается ее облик хозяйки салона и поклонницы творчества Северянина. Как вспоминает Хлебникова-Смирнова, «по установившемуся обычаю ежегодно, 16 мая, в день рождения Игоря Северянина друзья посещали его домик в Тойла» . Ирина Борман позна-комилась с Игорем Северяниным летом 1927 года . У ее отца были дачи в Шмецке (часть нынешней Усть-Нарвы). В 1920—1930-е гг. зимой Ирина жила в Таллинне, а лето проводила обычно в Шмецке, где на даче Борманов часто собиралась молодежь, интересующаяся литературой. В архиве покойного исследователя Рейна Крууса в Литературном музее (Тарту) хранится машинопись воспоминаний И. Борман об Игоре Северянине, сделанная 13 сентября 1985 г., незадолго до смерти Борман. Воспоминания были ранее записаны на магнитофон Р. Круусом и С. Кульюс. Они во многом совпадают с опубликованными в «Русской мысли» Львом Мнухиным воспоминаниями Ирины Борман о Северянине, написанными в 1967 г. После первого знакомства летом 1927 года у ИР-БОР завязалась переписка с Игорем Северяниным. Точнее, Северянин нередко
1 Хлебникова-Смирнова. Указ. соч. С. 188.
2 Хлебникова-Смирнова. Указ. соч. С. 188.
3 В воспоминаниях «Игорь Северянин в Тойле», опубликованных Л. Мнухиным, Ирина Борман пишет:
«Я познакомилась с поэтом Игорем Северяниным на вечере, после его концерта в Нарве в 1927 году» (Русская
мысль. 1992. 14февр.). В записанных Р. Круусом и С. К. Кульюс мемуарах «ИР-БОР. Из воспоминаний об
Игоре Северянине» речь идет о концерте в курзале Гунгербурга (Нарва-Йыэсуу).
писал ей из Тойла и из своих зарубежных поездок, а отвечала ли она ему — об этом можно только гадать. Из данной переписки можно почерпнуть немало важных сведений о взаимовлиянии эстонской культуры и культуры русской диаспоры в Эстонии.
Объективными затруднениями при выполнении данного исследования стало выявление конкретных источников по рассматриваемой теме и поиск возможности для работы с ними. Сложности обнаруживались как на этапе ознакомления с современной исторической литературой (малые тиражи изданий, труднодоступность сборников материалов многих конференций), так и при изучении публикаций в газетах и журналах 1920-х - 1930-х гг. (недостаточная сохранность некоторых изданий и др.). Итак, анализ исторических публикаций, научных трудов и источников показывает, что рассматриваемая нами проблема изучена далеко не полностью. Одновременно следует подчеркнуть необходимость дальнейшего изучения проблемы.
Апробация результатов исследования. По теме диссертации соискатель опубликовал 2 работы общим объемом свыше 1 п.л. Они апробированы на научных конференциях.
Структура работы: В соответствии с целью и задачами исследования работа состоит из введения, трех глав и заключения. Во введении обосновываются актуальность и новизна проводимого исследования, определяются его цель и задачи, хронологические и территориальные рамки, дается обзор комплекса источников и используемой литературы. В 1 главе дается характеристика причин эмиграции, ее численности и правового статуса беженцев, а также показаны региональные особенности прибалтийской русскоязычной эмиграции. Глава 2 посвящена процессам адаптации к жизни в Российском Зарубежье, с выделением особенностей русских диаспор в странах Прибалтики. В 3 главе рассмотрены вопросы вклада русских диаспор в культурное развитие стран Прибалтики. В заключение диссертационного сочинения сделаны наиболее общие выводы по работе. В конце работы помещен список использованных источников и литературы, а также приложения и таблицы. Здесь также находится «КРАТКИЙ ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ ИЗВЕСТНЫХ РУССКОЯЗЫЧНЫХ ДЕЯТЕЛЕЙ СТРАН ПРИБАЛТИКИ МЕЖВОЕННОГО ПЕРИОДА».
Причины эмиграции
Первая мировая война, революции, крушение политических режимов явились причинами переселения массы народа. Но если на рубеже веков эмиграция из России имела преимущественно экономический или религиозный характер (и лишь частично политический характер), то по мере разгорания пожара мировой войны в ней стали преобладать политические тенденции. Февральская революция и падение монархии вынудили покинуть страну семьи аристократов из приближенных ко двору. Не вернулись дипломатические представители, преданные династии Романовых. Но число людей, пытавшихся пережить «сложное время» за границей, было еще незначительно. Беженство к этим первенцам эмиграции не имело почти никакого отношения и радовалось «как на Пасху» гибели старой власти .
Более полноводный поток российских беженцев хлынул за рубеж непосредственно после октябрьских событий 1917 г. Покидали родину политики, бывшие государственные деятели, предприниматели, интеллигенция. За границей оказалась часть российских экспедиционных корпусов, военные и интернированные, не пожелавшие возвращаться в советскую Россию. Людей гнал за границу и ужас Гражданской войны. Западная часть Украины (январь — март 1919 г.), Одесса (март 1919 г.), Крым (ноябрь 1920 г.), Сибирь и Приморье (конец 1920 — 1921 гг.) поочередно становились свидетелями многолюдных эвакуации с армейскими частями.
В период Гражданской войны в России белая Северо-западная армия формировалась в Эстонии. Её руководство во главе с генералом Н. Юденичем стояло на правых монархических позициях и не признавало независимости Эстонии. Но начавшееся осенью 1919 г. наступление на Петроград закончилось разгромом Северо-западной армии. Разбитые и деморализованные остатки армии отступили через реку Нарва на эстонскую территорию, потянув за собой волны беженцев. 2 ноября главнокомандующий вооружёнными силами Эстонии сообщил руководству Северо-западной армии, что переступившие через границу.
Эстонии воинские части должны быть разоружены и интернированы. В конце декабря 1919 — начале 1920 г. началась ликвидация Северо-западной армии, и официально она закончила свою деятельность 22 февраля 1920 г. Часть личного состава возвратилась в Россию, часть отправилась на Запад, часть беженцев осталась в Эстонии, большая часть погибла от сыпного тифа. Считается, что в январе 1920 г. в Эстонии было 50 - 60 тысяч северо-западников и беженцев, из которых личный состав северо-западной армии составлял 20 - 25 тысяч человек1.
Параллельно шла так называемая «мирная эмиграция», когда определенная часть россиян стремилась за пределы своей «кровью умытой» Родины. О национальном, половозрастном, социальном составе уехавших дает представление информация 1922 г., приведенная в монографии В.В. Комина. Уезжали русские (95,2 %), мужчи-ны (73,3 %), в возрасте от 17 до 55 лет (85,5 %), образованные (54,2 %) . В современной отечественной и зарубежной исторической литературе этот поток покидавших Россию в 1920-е гг. принято называть «первой волной» российской эмиграции.
Изначально существовало несколько направлений движения эмигрантского потока: 1 - Прибалтийские государства — Северная Европа; 2 - Турция — Балканы — Чехословакия — Франция; 3 - Китай — азиатские страны; 4 - Северная Африка - Центральная и Южная Америка, Австралия.
Численность русских в странах Прибалтики
К сожалению, в большинстве стран специальные переписи и подсчеты численности русских не проводились. Поэтому для исторического анализа важен каждый документ, содержащий подобные сведения. Чаще всего проверить и перепроверить данные, представленные в дошедших до нас документов, бывает практически невозможно. Документ № 1 из Гуверовской коллекции о численности русских в стране сообщает следующее: «Положение русских эмигрантов в Латвии отличается в значительной мере от положения тех же эмигрантов в других странах благодаря тому обстоятельству, что Латвия, кроме русских эмигрантов, и нансенистов , как их тут называют, имеет и довольно значительное коренное русское население.
Русское население в количественном отношении является наиболее крупным меньшинством. Точного числа этого населения у меня под рукою нет, но оно должно быть около 200.000 из 1.800.000 общего населения Латвии. Русские живут преимущественно в г. Риге (29 тысяч по переписи 1925 г.) и в Латгаллии, т.е. в бывших трех уездах, Двинском, Режицском и Люцинском Витебской губ.), где русские составляют 12% всего населения.
Городские русские делятся на православных и старообрядцев (или староверов). Сельское население в Латгаллии распадается на великороссов, православных или старообрядцев и белорусов, в большинстве римско-католического вероисповедания» .
А в документе анонимного автора, сохранившемся в Пражской коллекции ГАРФ, приводится важное замечание: «В Риге русская общественность, в силу местных условий, находилась и до войны в незавидном положении. Верхи, то есть интеллигенция, ориентировалась на немцев, а низы были предоставлены сами себе и жили в разброд...» .
На 1931 г. документ № 2 даёт следующие сведения: «Русское население Латвии составляет приблизительно 13 % всего населения государства (из 2 миллионов жителей Латвии около 260.000 русских). Главный массив русского населения приходится на Латгалию, т.е. на восточную приграничную с СССР частью страны, в которую включены части бывшей Витебской (несколько уездов) и Псковской губ. В Латгалии проживает около 200.000 русских, остальные же 60.000 распределены по остальной Латвии, при чем на Ригу приходится до 30.000 русских»1.
Главное Справочное Бюро 15 января 1922 г. в Константинополе запросило Председателя Особого Комитета по делам русских эмигрантов в Латвии по следующим вопросам: «В виду общей ориентировки прошу не отказать сообщить: Какие районы и города Латвии включат регистрация вверенного Вам учреждения; Какой процент, в сравнении с общим количеством проживающий русских эмигрантов зарегистрирован; Какая система хранения результатов регистрации (карточки, списки и пр.); Есть ли другие регистрационные учреждения в Латвии и если есть, то где; Общая цифра в январе месяце находящихся в Латвии; Производится ли регистрация русских беженцев, лишь проезжающих территорию Латвии и какая система получения сведений о проезжающих и убывающих беженцах» . В ответ на данный запрос Особым Комитетом по делам русских эмигрантов в Латвии было сообщено в Главное Справочное Бюро в Константинополе: «На Ваше отношение от 15-го января с.г. за № 4268 Особый Комитет имеет честь удостоверить Вас, что регистрация русских эмигрантов производиться им по просьбе Международного Красного Креста (Миссия в Риге). Образец регистрационных бланков при сем прилагается.
Школьное дело в русской Прибалтике
Беженские организации стремились в первую очередь оказать помощь детям. Например, в Латвии для этого была проделана значительная работа по организации Детского приюта и школы К.Г. Гудим-Левковича при Особом Комитете по делам русских эмигрантов в Латвии. «Детский приют открылся 23-го марта 1921 г. на 30 человек. Цель его - призрение детей русских эмигрантов в возрасте от 5 до 14 лет, сирот, полу сирот и нетрудоспособных и многосемейных, бедствующих родителей». Ввиду того, что дети оказались разных возрастов, то было решено в «учебном отношении дети распределены на две группы: старшая (12 чел.) учатся в соответствующих возрасту и положению средних и основных (дописано карандашом) учебных заведениях г. Риги, и младшая (13 чел.) в начальной школе, организованной при приюте, и пятеро детей, по малолетству, еще не учатся». На содержание приюта и школы только в 1922 г. Комитетом было израсходовано 511.273 рубля 80 копеек1.
Но уже 2 июля 1923 г. был вынужден обратиться в Международный Союз помощи детям в Лондоне в связи с тем, что «...ныне Комитет находится в крайне тяжелом финансовом положении, ибо приток денежных средств из других источников за последнее время приостановился и приюту снова грозит закрытие. Это положение приюта еще более отягчается тем, что, за окончанием срока аренды дома, занимаемого приютом, Комитет вынужден нанять помещение за значительно повышенную против прежнего арендную плату, с производством сверх того, за свой счет предварительного ремонта квартиры, без соблюдения чего ныне квартиры в Риге не сдаются»1.
В Рижское русское благотворительное общество 20 августа 1924 г. было направлено следующее уведомление: «Особый Комитет имеет честь довести до сведения Благотворительного Общества, что Комитетом своевременно объявлено всем живущим в общежитии, что последнее должно было быть очищено и сдано Гимназии к 15 сего августа и потому Общество может этой комнатою воспользоваться. О срочном же переводе Детского приюта в другое помещение принимаются Комитетом все меры, но, к сожалению, вопрос этот отложился и пока еще не решен» .
Особый Комитет по делам эмигрантов в Латвии 2 октября 1924 г. был вынужден вновь обратиться в Международный союз помощи детям в Лондоне: «17 июля с.г. за № 2092 Особый Комитет обратился к Вам с просьбою о продолжении помощи на содержание Детского приюта... Ныне Комитет, к сожалению должен сообщить Союзу, что он за недостатком средств вынужден ликвидировать приют, если в ближайшее время не получит поддержки Союза и тогда дети, значительная часть которых круглые сироты, буквально окажутся на улице, потому что в Латвии нет ни одного другого приюта, в который принимались бы дети русских эмигрантов, в латвийские же городские приюты русские дети с нансеновскими паспортами не принимаются вовсе и, таким образом, эмигрантские дети обречены не гибель» .
