Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. ФИЛАРЕТ НИКИТИЧ: ФОРМИРОВАНИЕ ЛИЧНОСТИ 40
1.1. Жизненный путь Филарета Никитича; формирование религиозной, политической и гражданской позиции 40
1.2. Семья, быт и благотворительность 70
ГЛАВА 2. ГОСУДАРСТВЕННО-ЦЕРКОВНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ПАТРИАХА ФИЛАРЕТА (РОМАНОВА) 88
2.1. Участие в государственных делах 88
2.2. Управление Русской Церковью 116
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 140
ПРИЛОЖЕНИЕ 145
ПРИМЕЧАНИЯ 148
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ 168
Источники 168
Литература 169
- Жизненный путь Филарета Никитича; формирование религиозной, политической и гражданской позиции
- Семья, быт и благотворительность
- Участие в государственных делах
Введение к работе
В российской и мировой истории XVII столетие принято считать переломным. Оно оказалось своего рода водоразделом между двумя эпохами -средневековьем и новым временем. Это век, с которым связано начало утверждения буржуазной цивилизации. Не удивительно, что переломное столетие оказалось временем противоречий и контрастов. Все сказанное в полной мере относится и к России, где, однако, начало перехода от традиционного общества к современной цивилизации имело свою специфику, выражавшуюся в существовании крепостнических отношений и отсутствии устойчивого капитала, необходимого для развития рыночных отношений. Комплекс проблем, концентрирующихся вокруг генезиса капитализма и связанных с ним феноменов - например, абсолютизма - решающим образом повлиял на содержание исследовательских задач, которые традиционно ставила перед собой отечественная историческая наука. В области социально-политической истории России XVII в. интерес исследователей вызывали, главным образом, вопросы эволюции государства и его институтов. При изучении социальных аспектов доминирующая тематика была связана с вопросами трансформации общественного значения отдельных сословий и классов, в частности, боярства и дворянства.
Кроме того, первая половина XVII столетия являлась тем временем, когда в России шел процесс формирования абсолютизма и постепенного слияния боярства и дворянства в единое государственное сословие. Русское правительство пыталось вывести страну из дипломатической и экономической изоляции, вызванной смутой начала семнадцатого столетия, а общественная элита с каждым десятилетием проявляла все больше интереса к достижениям европейской культуры. Но все это происходило на фоне усиления феодально-крепостнических порядков и постоянной военной угрозы со стороны соседних государств, что порождало в умах передовых людей эпохи мысль о проведении
социальных, военных и финансово-административных реформ.
На сегодняшний день совершенно очевидно, что понимание проблем
исторического развития России эпохи начала нового времени невозможно без
изучения роли конкретных людей - типичных представителей своей эпохи,
непосредственных участников происходивших событий,
персонифицировавших сложные процессы, происходившие в жизни общества и государства. Возникла необходимость по-новому подойти к осмыслению ряда персоналий, посмотреть на общественное значение их деятельности в ракурсе их же эпохи. Важно также проследить роль субъективных, психологических факторов в принятии принципиальных решений, определить личное влияние отдельных исторических фигур на происходившие события.
В ряду эпох, пережитых нашим Отечеством, Смутное время, выходящее из рамок спокойной жизни и нарушающее обыденное течение истории, его деятели привлекают серьезное внимание историков, ищущих причины данного явления. Специального рассмотрения, в частности, заслуживает такой видный государственный деятель России конца XVI - начала XVII веков, как патриарх Филарет Никитич Романов. Его фигура выделяется на фоне большинства других представителей московской элиты первых десятилетий XVII столетия, а его поступки оказали значительное влияние на экономическое, политическое и социальное развитие страны в целом. В народном понимании он был, вероятно, наследником московского престола и, в то же время, опальный монах-изменник под именем Филарет в далеком архангельском Списком монастыре при Борисе Годунове; митрополит Ростова Великого при первом самозванце и первоприсутствующий при открытии мощей царевича Димитрия в царствование Василия Шуйского; нареченный патриарх Московский при дворе Лжедмитрия II одновременно с патриархом Гермогеном; участник московского посольства, предложившего царский престол католику-поляку Владиславу; смоленский посланник и, наконец, великий государь патриарх при сыне-царе Михаиле Федоровиче. Всё это весьма редкое сочетание почёта и унижения,
знатности и заточения.
Роль патриарха Филарета явилась прямым отражением роли Русской Православной Церкви (далее - РПЦ) в истории России, его роль в эпоху Смуты всегда привлекала историков и приводила их подчас к прямо противоположным выводам. Настоящей теме посвящена достаточно обширная историография, которую следует разделить на несколько периодов: дореволюционный (Е.А.Белов, П.Г.Васенко И.И.Голиков, И.Е.Забелин, Д.И.Иловайский, Н.М.Карамзин, В.О.Ключевский, М.В.Ломоносов, митр.Макарий (Булгаков), А.Смирнов, С.М.Соловьев, Е.Д.Сташевский, М.В.Толстой, С.Ф.Платонов, А.В.Карташев); советский (Н.Ф.Демидова, Б.Ф.Поршнев, Р.Г.Скрынников, П.П.Смирнов, М.Н.Тихомиров, Л.В.Черепнин) и современный (А.П.Богданов, В.Г.Вовина, Н.А.Лобанов, Л.Е.Морозова, В.Н.Козляков). В основе предложенной периодизации лежат политико-методологические различия. Дело в том, что здесь следует учитывать социально-политические особенности указанных периодов. Для первого из обозначенных периодов характерно монархическое или же постмонархическое, буржуазно-демократическое, сознание (как в случае с А.В.Карташевым, относящегося скорее к эмигрантской демократической линии), второй -находится во власти классовых установок «марксистско-ленинского учения», представителям третьего периода удалось вырваться из рамок советской идеологии и приступить к формированию своего собственного взгляда на историю, определить который достаточно затруднительно в виду его хронологической непродолжительности. Методологические и политические различия неминуемо повлекли за собой серьезные разногласия в трактовках основных биографических моментов жизни и деятельности Филарета Никитича, среди которых следует, в первую очередь, выделить присутствие нареченного патриарха в лагерях двух Лжедмитриев и отношение к их политике; участие в смоленском посольстве; созыв Земского собора 1619 года; политическое могущество после плена; жесткая антикатолическая линия в
6 патриаршем достоинстве; составление «Нового летописца», Смоленская война.
Исследование первого периода отечественной историографии применительно к нашей теме следует начать с примечаний М.В.Ломоносова к «Истории Российской империи при Петре Великом», сформулированных в 1755 году. В этом труде затрагивалась проблема двоевластия при Михаиле Федоровиче; Ломоносов полагал, что Михаил Федорович был в «полном» возрасте и мог сам управлять государственными делами, т.е. был вполне самостоятельным политиком (1).
И.И.Голиков также считал, что власть Михаила Романова не была ограничена, но, в то же время, патриарх как отец и царь как сын соединили власть «воедино, царь повиновался советам патриарха, которые подкреплял их верой и согласием церкви» (2).
Взгляд на Филарета как на соправителя своего сына был впервые сформулирован И. Устряловым. Автор основывается на том обстоятельстве, что иноземные послы, после царской аудиенции, в обязательном порядке представлялась патриарху, более того - в своих землях патриарх собственной властью назначал подати, определял наказания и без доклада государю вершил все дела, исключая уголовные (3).
Обширный фактический материал об участии Филарета в политических событиях первой трети XVII в., его роли как полновластного государя в управлении державой приведен С.М.Соловьевым в «Обзоре царствования М.Ф.Романова», но при этом он ограничивается лишь положительной оценкой Филарета как государственного деятеля, «выступившего против злоупотреблений и поддержавшего людей, потрудившихся во время смуты за государство» (4).
Н.И.Хлебников оценивает период правительства Михаила-Филарета как время политической и религиозной реакции (5).
Без преувеличения этапной для изучения личности Филарета в XIX столетии стала монография А.Смирнова «Святейший патриарх Филарет
Никитич Московский и всея России» (6), отличающаяся от предыдущих исследований всесторонним анализом жизни и деятельности первосвятителя. Автор, оценивая значение патриарха Филарета как великого государя, подчеркивает, что титул «великий государь» был у Филарета Никитича не только почетным, как у патриарха Никона, «но действительным обозначением и его государственной власти, и деятельности» (7). Указанное обстоятельство стало причиной того, что у одних современников Филарет пользовался хорошей репутацией, у других - нет. Последняя появилась вследствие толков относительно его тушинского пленения, когда он, будто бы, забыл «долг чести». Однако, как заключает А.Смирнов, подобные толки были, скорее всего, проявлением ложных слухов и пасквилей поляков, отзываясь о Филарете в традиционно-монархических рамках почтительно и уважительно. Митрополитом Макарием (Булгаковым) выделяется кроме указанных предыдущим историком отзывов, то обстоятельство, что значение московского патриарха в лице Филарета Никитича достигло «такой степени, какой оно не достигало никогда, ни прежде, ни после» (8) и вообще, он «достойно исполнил свое призвание» (9), «ревностью и заботливостью» охраняя русскую церковь от католицизма и западной культуры.
Е.А.Белов в статье «Об историческом значении русского боярства до конца XVIII века», опубликованной в третьем номере Журнала министерства народного просвещения за 1886 год (10) особо отмечает роль патриарха Филарета в отечественной истории, характеризуя ее как важную и значительную, подкрепляя эти слова знанием им всех тонкостей борьбы Иоанна IV с притязаниями бояр и вообще пониманием «современного ему положения вещей» (11), и, как следствие, необходимости созыва Земских соборов для единения страны. Мнение соборов в то время являлось авторитетным для русских, поэтому Филарет, согласно мнению автора, никак не мог обойтись без соборной поддержки. К.Н.Бестужев-Рюмин видит в событиях смуты происки интриг Федора
Никитича, охотно признавая за ним главенствующую политическую роль; вместе с тем данный автор не считает такую политическую линию удачной, так как «подкапывать под Годунова и отступать от Расстриги не значит действовать для блага страны» (12).
Среди персоналий русской истории М.В.Толстой, автор «Рассказов из истории Русской Церкви» (13), пишет и о святейшем Филарете, характеризуя его чрезвычайно высоко и ставя его на первое место среди исповедников веры, засвидетельствовавшего такой подвиг служением Отечеству, говоря, что «нашлась твердая рука для управления кормилом государства» (14). Д.И.Иловайский в «Истории России» подчеркивает, что в московских правительственных кругах в связи с появлением патриарха произошли большие изменения: почувствовалась «опытная, твердая рука» (15). Однако в отличие от большинства других исследователей Иловайский относит все экономические мероприятия того времени к инициативе Думы, а не первосвятителя. В.О.Ключевский определяет двоевластие как сделку «семейных понятий и политических соображений»: велось совместными силами обоих государей при участии Боярской думы и земского собора (16).
С.Ф.Платоновым Филарет Никитич Романов упоминается на страницах монографии «Очерки по истории смуты в Московском государстве XVI-XVII в.в.» (17) при упоминании ссоры бояр по вопросу первенства придворных группировок после Лжедмитрия II, главой одной из которых, враждебной Шуйскому, стал Филарет. Действительно, он был в Москве «самой большой властью под патриархом» и называется «умным врагом» Шуйских (18). Противостояние указанных партий закончилось восстанием москвичей и свержением царя Василия. Автор замечает, что руководство этим восстанием принадлежало В.В.Голицыну и Филарету.
Н.И.Костомаров в монографии «Смутное время Московского государства в начале XVII столетия» (19) вспоминает твердость, проявленную Филаретом в смоленском посольстве, эта твердость и последующий плен давали ему в
народном воображении ореол «мученика за святую веру, за Русскую землю» (20). М.М.Богословский, напротив, считал, что именно Филарет, «воспользовавшись благоприятными обстоятельствами, завладел опекой над сыном, сбыл с рук под разными предлогами республиканские умы и уничтожил ограничительные условия» (21).
Властолюбие Федора Никитича выделяет и М.А.Дьяконов в «Очерках общественного и государственного строя Древней Руси», отмечая фактическое руководство Филаретом государственной политикой (22).
С этой мыслью согласен П.П.Тальберг, говорящий, что сама политическая практика при Михаиле Федоровиче состояла из Боярской думы, являвшейся лишь необходимым органом суда, и патриарха, выступавшего как судебный орган в кругу политических обвинений не только в делах государства, но и затрагивающих церковь (23).
П.Г.Васенко, автор второй главы коллективной монографии «Начало династии Романовых. Исторические очерки» (24), затрагивает щекотливую тему: почему Романовы и, прежде всего, Филарет, не разоблачили Лжедмитрия. Причиной этому были, согласно убеждению автора, «страх и великая нужда» (25). По нашему же мнению, под словами "великая нужда" следует понимать осознание ими острой необходимости в тот момент для нашей страны иметь единовластного признанного правителя, чтобы смута и сердечные шатания не усугублялась.
Е.Д.Сташевский, выделяя наиболее властные черты характера патриарха Филарета, говорит, что именно эти свойства натуры святейшего определяли его решающую роль в политической жизни Московского государства, а его политическая программа «находилась в тесной зависимости от текущих условий момента» (26); автор именует упомянутую программу «диктатурой общего блага».
Размышляя о том, насколько верным является утверждение, что в годы правления Филарета государство жило в «покое, тишине, оправлялось от
разорений и пополнило свои достатки, так что все «пришло в достоинство», Сташевский отмечает, что святейший принимал деятельное участие и в высших общегосударственных и текущих делах. Как бы в продолжение мысли о боярской политике Ивана Грозного, упомянутой в начале второй части настоящей монографии, автор указывает, что патриарх уменьшил значение Думы и увеличил значение приказов. Резюмируя результаты своего исследования внутренней политики Филарета, Е.Д.Сташевский подчеркивает, что она действительно проводилась под девизом общего блага и принесла ощутимые положительные результаты (27). То же самое качество патриарха констатирует и Е.Поселянин (28). По его мнению, восстановление всего разрушенного составляло главную задачу деятельности Филарета, которую он непреклонно осуществлял до самой кончины своей (29)
С.М.Некрасов и И.Мещанинов рассматривают деятельность Филарета в ключе его патриаршества, замечая, что при нем были значительно расширены права церкви (30).
В монографии «Смутное время» (31) С.Ф.Платонов продолжает начатый
предыдущими историками анализ внутриполитического и
внутриэкономического состояния Московского государства в конце XVI-начале XVII. В избрании Василия Шуйского на царский престол представители романовской группы семей (И.Н.Романов, Ф.И.Шереметев) действовали на стороне первого. В качестве «воздаяния» за это указанная группа стремилась привести Филарета Романова к патриаршеству. Не соглашаясь с Костомаровым и Забелиным, которые полагали, что смута ничего не изменила в ходе московской истории, автор говорит, что она «сделала московскую жизнь иной во многих отношениях» (32). Среди основных ее последствий он указывает следующие. Во-первых, в смуте исчезла московская знать, а новая династия создала новую знать, «придворно-бюрократическую» (33). Во-вторых, изменилось положение служилого класса (помещиков) - произошла смена господствующего класса: центр тяжести в общественном строе переместился с
11 боярства на дворянство («средний класс»). В-третьих, появился выборный «совет всея земли» - полномочный совет земских выборных людей, который почитал самого себя верховным распорядителем дел и хозяином страны (34). Подытоживает рассуждения историков первого периода А.Е.Пресняков. В работе «Российские самодержцы» он дает не только характеристику Филарету, но и определяет социальную базу его политики, подчеркивая, что Федор Никитич остался и под монашеским клобуком главой тех общественных элементов, связь с которыми служила опорой для значения боярского дома Романовых, и выдвинувших его на первое место, когда назрел вопрос восстановления государства (35) - таков общий лейтмотив работ дореволюционных историков.
Как отмечалось, особняком среди отечественных исследователей стоит А.В.Карташев, которого следовало бы отнести к дореволюционной школе, однако это сделать непозволительно в виду его размежевания с общей монархической традицией данного периода. Анализ патриаршества Филарета данный автор на страницах монографии «Очерки по истории Русской Церкви», изданной в Париже в 1956, начинает с утверждения, что в процедуре и форме делопроизводства стало выявляться исключительное положение патриарха Филарета (36), выражавшееся в употреблении титула «великий государь», что, в свою очередь, подчеркивает, что по своему исключительному положению родного отца царя он действительно был особой фигурой - «соцарствовал» последнему (37).
П.П.Смирнов в монографии «Посадские люди и их классовая борьба до середины 17 в.» (38) с присущим советской историографии социально-классовым подходом вскрывает монархические абсолютистские тенденции политики Филарета. Им отмечается, с одной стороны, стремление патриарха заменить укрепившееся народовластие, формами патриархального абсолютизма, с другой - его желание перенести «на русскую почву западноевропейские идеи и образцы раннего абсолютизма» (39). Более того, по
мнению автора, Филарет начинал свою государственную деятельность с попытки провести ряд реформ вместе с земским собором и при его помощи, а затем его фактически упразднил.
Л.В.Черепнин - исследователь абсолютистских классово-сословных устремлений патриарха Филарета. Данный автор полагает, что последний был «идеологом абсолютизма» и что в результате его активного вмешательства в государственные дела после возвращения в 1619 г. из польского плена намечается «поворот к абсолютизму» (40).
Б.Ф.Поршнев в монографии «Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства» (41) выводит исследование политического курса правительства Филарета на новый уровень, рассматривая московскую внешнюю политику первой трети XVII столетия в контексте российской экономики. Автор отмечает, что важнейшей внешнеполитической задачей России, по представлениям Филарета, было сокрушение Польско-Литовского государства, что требовало сокрушения всего габсбурско-католического лагеря в Европе. Причиной такой направленности была не «обида» святейшего на поляков, а «приобретенная за границей ... широкая международная перспектива» (42).
Поршнев опирается на мнение, что патриарх Филарет был фактическим правителем Московского государства, а, стало быть, руководил всей указанной политикой - именно ему принадлежит авторство большинства внешнеполитических посланий (и всей дипломатической линии России того времени).
В целом же, служение Филарета имело как религиозную сторону, так и светскую (государственную). И та и другая сторона была направлена на укрепление единства и государственности России.
Н.Ф.Демидова в работе «Служилая бюрократия в России 17 в. и ее роль в формировании абсолютизма» (43) выделяет проблему формирования при первых Романовых приказной системы в России. По ее мнению, новым для
приказной системы (пер. пол. 17в) явилось формирование учреждений патриаршего управления, совпавшее с возраставшим значением в управлении государством патриарха Филарета и образованием его двора. Именно с этого времени устанавливается тройное деление приказной системы государственных учреждений (приказы государственные, дворцовые, патриаршие), сменившее двухчастную систему 16 в. (44).
Р.Г.Скрынников идет по пути возведения гипотез в ранг достоверного факта. Видимо, известная фрагментарность дошедших до нас источников вынуждает этого историка идти по пути логической реконструкции описываемых событий. Так, в монографии «Россия в начале XVII в. «Смута» (45) он пишет, что тяжелая и продолжительная болезнь Бориса Годунова «подала Романовым надежду на то, что они вскоре смогут вновь вступить в борьбу за обладание короной» (46), не подкрепляя указанное заявление какими бы то ни было источниками. По его мнению, слухи о яко бы спасшемся царевиче Димитрии, в целом, порочили правителя Бориса Годунова и при этом были проникнуты «явным сочувствием» к Романовым. Никак не оговаривая гипотетичность рассуждений, автор заявляет: «Очевидно, их распускали люди, живо симпатизировавшие Романовым» (47). Подобный подход представляется вполне оправданным, поскольку историк идет путем «преодоления пробелов в источниках с помощью интуитивного постижения иррациональных сторон» бытия. Успешность подобного подхода иллюстрируется еще одним удачным примером из более поздней монографии того же автора «История российская, IX-XVII вв.». Пользуясь данными Л.ПЛковлева о находке реставраторами в селе Коломенском портрета Филарета в патриаршем облачении, написанном еще при жизни первосвятителя, на котором первоначально он был изображен в царском кафтане со скипетром в руке (48), Р.Г.Скрынников приходит к заключению, что в конце концов святейший «отказался от возвращения в мир» (49).
Предметом исследования Е.Ю.Люткиной является состав штата патриарших стольников при патриархе Филарете. Автор полагает, что это был скорее церемониальный штат и онрі не входили в патриарший двор и предназначались только для Филарета, что подтверждает их упразднение после его смерти (50). А.П.Богданов, отказываясь от классового подхода, расширяет методологические рамки отечественной исторической науки, рассматривая результаты деятельности Филарета в сфере идеологии с позиции необходимости, по А.С.Лаппо-Данилевскому, «духовного взаимодействия» историка с исследуемой личностью. Автор именует попечение патриарха о единомыслии «горячим», подчеркивая «свирепые меры вкоренения в людские души ненависти к иноверию и иномыслию» (51). Определение единомыслия «горячим», а меры вкоренения ненависти «свирепыми» придает исследованию А.П.Богданова эмоционально-личностную окраску, свидетельствующую об упомянутом духовном взаимодействии и стремлении автора вжиться в образ исследуемого индивида.
Без преувеличения этапной можно назвать статью В.Г.Вовиной «Патриарх Филарет (Федор Никитич Романов)» (52). Автор в отличие от предшественников проводит мысль о том, что Романовы именно знали (это краеугольно), что Лжедмитрий - не истинный наследник, хотя это и не вяжется с памятью о "суровом и страстном человеке, которую он (Филарет) оставил по себе" (53). По мнению автора, Филарет уехал из Польши решительным противником всего западного, там он окончательно сформировался как гонитель западничества.
Особого внимания в нашем историографическом «срезе» заслуживает статья Н.А.Лобанова «Истоки династии Романовых» (54). Гипотезы, высказанные в настоящей работе, носят предельно необоснованный характер. Так, указывается, что появление Лжедмитрия было санкционировано самим Филаретом для смещения ненавистного ему Бориса Годунова: Лжедмитрий был «задуман Филаретом как реванш» за свою неудачную попытку занять царский
трон (55). Лобанов выдвигает гипотезу, что Филарет мог быть и организатором убийства царевича Дмитрия. Можно было бы согласиться с тем, что подобные гипотезы могут иметь право на существование, однако грубая фактическая ошибка, допущенная автором в конце статьи свидетельствует скорее о его некомпетентности, чем о фундаментальности; он заявляет: «в Московском Кремле более полутора (!) десятилетий у кормила власти стоял патриарх Филарет» (56), в то время как Филарет был у власти не более 14 лет (1619-1633 гг.).
В диссертации В.В.Маландина на соискание ученой степени кандидата исторических наук на первый план выдвигается проблема «формирования Филарета как политического деятеля» (57). Рассматриваемая, главным образом, государственно-церковная деятельность Филарета Никитича выводится на первый план. В этой деятельности автор видит в ней только стремление патриарха укрепить самодержавие и собственную власть, личностно-психологические аспекты не рассматриваются вовсе.
Исследование личности Филарета Никитича на рубеже XX-XXI столетий получило продолжение в работах Л.Е.Морозовой. Её монография "История России в лицах. Первая половина XVII века» (58) посвящена определению взаимоотношений представителей высшей знати русского общества XVII столетия; здесь наиболее ценным для нас представляется определение братьев Романовых «дружными» (59). В работе того же года «Смута XVII века глазами современников» Л.Е.Морозова проводит мысль о сопротивлении многих представителей тогдашней знати поставленню Филарета в патриархи (60), что существенно выделяет эту работу из общего числа, т.к. здесь впервые говорится о существовании политических сил, противных Романовым. Свое продолжение эта идея получила в следующей работе Л.Е.Морозовой «Два царя: Федор и Борис» (61). Со смертью старшего Романова, Никиты Романовича, социальное положение Никитичей потеряло присущую этому роду силу -«теперь ... защищать Романовых было некому» (62).
16 Последней монографией, пополнившей данный период отечественной историографии, стало исследование В.Н. Козлякова «Михаил Федорович» (63). На страницах этой работы автор безапелляционно заявляет: «сомнений в том, что он (Филарет) должен занять ... патриаршую кафедру не было» (64). В.Н.Козляков идет в своих заявлениях дальше самых смелых предположений. Так, говорится о наличии у мальборкского пленника Филарета большого количества времени, которое, «и вряд ли можно ошибиться», им было направлено на чтение книг «Священного писания», что, в свою очередь, позволило патриарху «легко» вмешаться в споры «современных ему московских богословов» (65). Однако подобное проникновение в прошлое вряд ли можно признать удачным: осведомленность в «современных» богословских проблемах не находится в прямой зависимости от чтения первоисточника -книг Священного писания.
Проблематикой, сходной с выше означенной, занимались и зарубежные историки. Статья английского историка Дж.Кипа «Правление Филарета. 1619-1633» (66) несет в себе идею, согласно которой митрополита Филарета после поставлення в московские патриархи следует именовать «хозяином страны». Однако, по мнению автора, нельзя говорить об узурпации власти, хотя и «патриаршеством» такое положение дел в государственном управлении России нельзя назвать. Указанное явление стало возможным благодаря «трогательному и даже преувеличенному сыновьему почтению» Михаила Федоровича (67). Обращаясь к общей оценке внутреннего и внешнего положения России во время правления Филарета, Кип констатирует, что «Московия восстановила часть стабильности после катаклизмов гражданской войны» (68). Однако в качестве политической цели патриаршей деятельности указывается стремление восстановить авторитет власти аристократии, поскольку «под его духовным облачением билось сердце властолюбивого боярина» (69), в чем повторяется абсолютистская концепция, высказанная Л.В.Черепниным. Филарету, согласно Кипу, были присущи основные черты ментальности
ортодокса этого периода: негатив по отношению к «западной культуре» и всецелое принятие византийской, т. е. руководство «традициями русской старины». И как следствие подобного сердечного расположения - стремление оградить Московию идеологическим занавесом - «он пытался решить текущие проблемы, применяя формулы давно ушедших дней» (70). Кип называет Филарета «умелым политиком», действующим административными методами (71). Кроме того, говоря о концепции абсолютистского правления Филарета Никитича, автор подмечает ее основную черту - отсутствие институциональных барьеров между верховной властью и индивидуальным субъектом или группой субъектов.
Кип не совсем уверен в успехе мер по укреплению государственной власти, предпринятых Филаретом, однако замечает, что успех был достигнут только благодаря его умению маневрировать между боярскими группировками. В качестве итоговой оценки правления патриарха Филарета можно, вероятно, считать слова, сказанные Кипом еще в начале работы. Исследователь полагает, что Филарет после Алексея Михайловича - самый значимый правитель России XVII века, связывая деятельность патриарха с продолжением традиций централизации Ивана IV и Бориса Годунова.
К характеристике личности Филарета Никитича необходимо добавить замечания и других зарубежных историков, достаточно точно уловивших ментальность русского средневекового человека. В статье «Светская причина или Божественное провидение в истории. К исторической картине повествовательных источников о смуте (72) Вольф Гюнтер Контиус констатирует, что для России характерно «христианское понимание» истории, которое не претерпело изменений в свете событий смуты (73); в нашем случае подобный тезис видится в известной неизменности традиционно-религиозного мировоззрения Филарета: до смуты он был религиозным индивидом - им он и остался по возвращении из Польши. Следующий из интересующих нас авторов, Роберт Крамми, начинает статью
«Реконструкция боярской аристократии. 1613-1645» (74) с утверждения о том, что в ряде работ по русской истории придается недостаточное внимание «российской властной элите». Основываясь на исследовании Ключевского «Боярская дума Древней Руси», Крамми говорит, что существовал некий «внутренний» кружок как бы внутри самой аристократии, «самые удачливые члены» которого обычно вознаграждались членством в Боярской думе, которая, в свою очередь, определяется как «совещательный орган, который служил нервным центром и административной и юридической системы Московии» (75).
Р.Крамми вторит Х.-И.Торке. Его работа «Олигархия в аристократии - кризис власти Боярской думы XVII столетия» (76) посвящена проблеме состава Боярской думы XVII столетия. В работе указывается, что в первой половине этого века думское «членство» не означало обладание политической властью. Автор утверждает, что «если правительственная власть в XVII веке имела характер де факто олигархии, то это ни в коем случае не означает ограничения автократии, а всего лишь в зависимости от обстоятельств меньшую власть царя» (77).
Статья «Московское право XVII столетия и нерусские подданные» (78) Андреаса Кеппелера интересна для нас мнением, что для московского государства XVII столетия было характерным тождественное отношение и лояльность («Loyalitat und Identitat») между государем и православной верой, что мы видим в случае властных взаимоотношений Филарета и Михаила Федоровича, а точнее - в их мирном двоевластии.
Исходя из выше сказанного, отметим, что среди историков никаких расхождений в изложении и оценке жизни Филарета Никитича до появления его на Ростовской кафедре нет. Однако вокруг дальнейшей судьбы патриарха наблюдается разность мнений. Так, А.Смирнов полагает - Филарет был только формально главой партии приверженцев Владислава, его голос был рядовым. М.В.Толстой же говорит, что святейший патриарх был на первых позициях и
«действовал как верный сын отечества», т. е., по словам Н.И.Костомарова, «твердо». В свою очередь, С.Ф.Платонов видит в этом главенстве наличие у первосвятителя политической воли, основанной на нравственном мужестве и горячем патриотизме (П.Г.Васенко). Данные качества в глазах народа сделали его мучеником за Веру (Н.И.Костомаров), вследствие чего патриарший престол был приготовлен для него желанием народа (А.Смирнов), а деятельность патриарха в делах управления государством характеризуется М.В.Толстым и Д.И.Иловайским как «опытная и твердая». При этом Л.Е.Морозова говорит о том, что политика, проводимая Филаретом, была более крутой и жесткой, чем у царя Михаила, но вряд ли для страны она принесла большую пользу. А.В.Карташев, как бы сомневаясь в народном уважении, отзывается об исповедничестве Филарета в духе: «ореол исповедника, чуть не мученика». Настрадавшись от поляков-католиков, святейший Филарет, по мысли А.Смирнова и митрополита Макария (Булгакова), всеми силами стремился сохранить чистоту православия в своем Отечестве, при этом А.Смирнов полагает, что Филарет Никитич вовсе не чуждался иностранцев. П.Г.Васенко дополняет такое суждение словами, будто бы патриарх после перенесенных страданий в плену «сделался чрезвычайно раздражительным и вспыльчивым». Однако А.В.Карташев доводит такие рассуждения до излишнего радикализма, говоря о самой крайней нетерпимой позиции в настоящем вопросе со стороны Филарета.
Что же касается участия Филарета Романова в государственных делах, то и здесь имеется разномыслие. Владыка Макарий говорит, что последний «достойно исполнил свое призвание». Е.Д.Сташевский же, выделяя властность натуры Филарета, пишет о своенравном уменьшении им значения Думы и увеличении значения приказов. Более того, не практичность, а личные симпатии святейшего породили т.н. «ближнюю думу».
И, наконец, последний «камень преткновения» - война с Польшей. Эта тема породила также различные трактовки. А.Смирнов не связывает её начало с
личной местью патриарха. Однако Б.Ф.Поршнев, следуя за Н.И.Карташевым (который считает, что Филарет был психологически и умственно на уровне московских консерваторов), говорит, что по представлениям Филарета, "важнейшей" внешнеполитической задачей России было сокрушение Польско-Литовского государства.
Нам особо интересно мнение Е.Ю.Люткиной, которая высказывается в пользу того, что перед исследователями «пока не стояла задача создания синтезирующего исследования», воспроизводящего личность Филарета и его роль в политической жизни страны (79).
Исходя из сказанного, цель настоящего исследования заключается в воссоздании исторического образа патриарха Филарета сквозь призму его личностных качеств.
Для достижения поставленной цели были определены следующие задачи работы:
- проследить формирование личности Филарета Никитича и его
эволюцию на протяжении жизненного пути;
- рассмотреть быт и семейную жизнь святейшего;
- определить место и роль патриарха Филарета в жизни церкви и
государства, степень его влияния на решение государственных дел;
- выявить влияние личностных качеств и нравственно-идеологической
стороны харизмы патриарха на характер его государственно-церковной
деятельности.
Объект данного исследования - личность Филарета Никитича; предметом является его жизненный путь, государственно-церковная деятельность, взаимоотношения с близкими, а также с государственными и церковными деятелями эпохи.
Источниковую базу исследования составили летописные, актовые, переписные и эпистолярные источники, а также известия современников.
Первым в числе летописных источников следует назвать «Новый
летописец», опубликованный в 14 томе «Полного собрания русских летописей». Указанный свод весьма информативен в отношении фигуры Филарета. О патриархе летописец вполне подробно пишет в случаях захвата разбойничьими отрядами Ярославля, когда он отказался от отъезда из осажденного города, оставшись «аки агнец к заколению», попав затем в первый тушенский лагерь (80).
Подробно говорится об обстоятельствах избрания смоленского посольства и его благословении патриархом Ермогеном, когда Филарет именуется «непоколебимым столпом» (81).
В 1618 году, когда перспектива освобождения митрополита Филарета стала реальностью, митрополит Филарет велел москвичам не отдавать полякам «ни одной чети» (82) - об этом мы знаем также со слов летописца. «Новый летописец» включает повествование о широте торжеств по случаю «пррішествия» Филарета в столицу, о трех встречах «со всем народом Московского государства» и взаимных приветствиях сына и отца (83). Последовавшие за этими событиями выборы патриарха, заставили царя и бояр просить Филарета Никитича на патриаршество, о чем летописец говорит вполне лаконично: «поиде со властьми и со всеми бояры ко отцу своему Филарету Никитичю и молише ево» (84).
В данном своде упоминается и о месте жительства первосвятителя; до 1624 года он жил на Троицком подворье, в 1626 году - в Кремле (85). Летописец подробно информирует о браках Михаила Федоровича и участии в них его родителей (86); семейном устройстве в браке и рождении внуков (87). Однако необходимо заметить, что данный источник требует к себе весьма внимательного отношения. Дело в том, что еще С.Ф.Платонов и Л.В.Черепнин отмечали: «Новый летописец» не является собственно летописью, а был составлен около 1630 г. одним лицом, принадлежащим к церковным кругам, а, значит, так или иначе близким к патриарху Филарету (88). Изложенное позволяет нам говорить о необходимости критического рассмотрения данного
источника, принимая при этом во внимание его придворный, конъюнктурный, характер.
В названной Н.М.Карамзиным «филаретовой» «Рукописи Филарета, патриарха Московского и всеа России», (89), святейший упоминается нечасто. Первый раз мы видим его в связи с обретением мощей святого благоверного царевича Димитрия, при этом указывается на местоблюстительское положение владыки: "днесь же правяща Престол великия соборныя и апостольския церкви пресветейшего патриарха всеа великия России" (90). Вообще же о патриархе Филарете летописец отзывается исключительно благоговейно, говоря о нем как о мученике: «много пострада от царя Бориса и заточен бысть» (91). Для безвестного летописца фигура Филарета Никитича примечательна также и в связи с другими событиями Смутного времени: о нем говорится в рассказе о смоленском посольстве. В ответ на наставление патриарха Ермогена пребывать в православии митрополит Филарет « ... со слезами ... обешаваясь, глаголюще: «сие твое наказание ... с радостию в сердце своем приемлем» (92).
В целом же в отношении летописных документов необходимо принимать во внимание то обстоятельство, что летописные источники содержат исторические традиции повествования и не являются юридическими документами как, например, актово-переписные материалы. Последние относятся к документам, содержащим более достоверную информацию, чем летописи.
Источниковая база нашего исследования, кроме того, базируется на государственных и патриарших актах первой четверти XVII столетия, опубликованных в различных актовых сборниках (93).
«Памятники дипломатических сношений» содержат одно из первых свидетельств о государственной службе Филарета Никитича на посту псковского наместника (94).
«Собрание государственных грамот и договоров» содержит обширный актовый материал, относящийся к жизни патриарха Филарета и хронологически
охватывающий период с содержания Филарета в замке Мальброк до патриарших установлений о деле Хворостина и учреждения Тобольской кафедры. Публикация «Законодательные акты Русского государства второй половины XVI - первой половины XVII веков» содержит материалы о Смоленском посольстве и участии в нем Филарета Никитича; «Памятники русского права» - земельные пожалования правительства Михаила-Филарета. К этой же группе источников следует отнести «Акты Сийского монастыря. Грамоты патриарха Филарета», изданные в 1913 году в Архангельске. Послания патриарха Филарета Никитича, представленные в настоящей публикации, касались ряда важнейших вопросов как в общецерковном, так и в монастырском масштабе. Условно первая группа - богослужебно-канонические акты; ко второй группе филаретовых грамот относятся послания административно-канонического характера.
Серьезное внимание святейший Филарет уделял вопросам религиозно-нравственным. Так, он строго наказывал за сожительство и, тем более, за "прижитие детей" в таком сожительстве.
Многотомник «Русская историческая библиотека» - издание, в котором наиболее объемно отразились данные о жизни и государственно-политической деятельности первосвятителя: даренья в монастыри, финансирование реставрационных работ в Успенском соборе и многих русских монастырях. Переписные приказные книги также являются важнейшими источниками, используемыми в данной работе. В третьем томе упомянутой выше «Русской исторической библиотеки» опубликована опись келейной казны и дарений святейшего патриарха Филарета Романова 1630 года. Эти материалы входят ныне в состав Российского Государственного Архива Древних Актов РФ (далее РГАДА) - в фонд Казенного патриаршего приказа № 235. Опись несомненно свидетельствует о ранге владельца казны. Содержание описи, вероятно, следует разделить на следующие отделы. Первый - мощи святых угодников Божиих. Второй - иконы, среди которых образы «кладные большие статьи. Образы
окладные средние статьи и меншие. Третий - богослужебная утварь и святительское облачение: посохи, панагии, кресты, «святительское платье», клобуки, мантии и пр. Четвертый - повседневная утварь: шубы, спорки с них, шапки, «бархаты и отласы золотые», кутки, камки, «суды деревяные» (95), ковры и пр. Особым отделом выделим книги печатные и рукописные, часть из которых святитель Филарет часто жаловал в монастыри. Так, 3 марта 139 года он пожаловал в новгородский вишерский монастырь преподобного Саввы минею за март месяц (96), заметим в данной связи, что эта обитель пользовалась большой милостью патриарха - сюда приходили книги от него не один раз. Неоднократно также посылал он книги в другой новгородский монастырь - «Еуфимьин».
В 235 фонде (оп. 2) РГАДА РФ сохранились приходные книги 1628 - 1631 гг. и расходные 1627 - 1631, 1634 гг. (97). В приходных книгах содержался перечень всех церквей по городам и уездам патриарших десятин. Указывались должностные лица местного управления, сроки уплаты налогов, церкви, имеющие жалованные грамоты от патриарха, иногда упоминались переписанные мероприятия, в результате которых составлялся перечень церквей, и их участники.
Еще более важную информацию несут расходные книги: здесь мы находим статьи расходов в патриаршем хозяйстве, структуре патриаршего двора и управления, положение, компетенция и деятельность патриарших чиновников. Поскольку во многих записях имеются ссылки на тех или иных дьяков, это позволяет довольно точно определить, когда происходила смена руководящего состава приказов и проследить их передвижение в рамках патриаршего двора. Следует особо отметить и опись келейной казны Филарета Никитича 1630 г. (98): в ней зафиксированы различные пометки дьяков Казенного приказа до 1633 года. Необходимо отметить то обстоятельство, что информацию по 20-м гг. XVII в. содержится и в т.н. «приходной книге 1628 г.» (99).
Формуляр приходных записей общий для всех поступлений, например,
«церковь Благовещение Пречистые Богородицы, что у Вареных ворот
(Москва.), дани два алтына две денги. Сентября в К А день ... те денги взято»
(100). В другом случае читаем: «Церковь Пречистые Богородицы Гребневские
против Николских ворот (Москва). Дани ... декабря в И день ... те денги взято»
(101).
В расходных книгах содержится богатейшая информация о тех людях, которые
в те годы окружали святейшего. Здесь же мы находим сведения о домашней
резиденции Филарета Никитича Фёдоровском монастыре у Никитских ворот в
Москве.
Среди ближайшего чиновничьего окружения Филарета особо выделяются в
означенные (1626 и 1628 г.г.) подьячие Константин Иванов и Иван Головков.
Более того, осмелимся предположить, что Костька Иванов выполнял так много
служебных и бытовых поручений патриарха, что он был одним из ближайших
его финансовых помощников.
Государственное древлехранилище хартий и рукописей РГАДА РФ включает
141 фонд, среди материалов которого находим в описи № 1 дела о выдаче
беглых крестьян (102).
Фонд № 210 РГАДА РФ содержит Боярские книги, где речь идет о прибавке
патриаршим стольникам к первоначальному окладу за службу, характер
которой обозначен лишь в общем виде: «галанская», «свейская», «польская»,
«калужская», «за службу и за рану» (103). Однако стольники не учавствовали
ни в свадебных церемониях, ни во встречах послов (104).
В Столбцах Московского стола (Ф. 210, оп. 9) имеются данные о ликвидации
патриарших стольников после смерти патриарха Филарета - указ о «разборе»
стольников и «росписи» их в чины (105).
Эпистолярные источники - весьма информативны. В первом томе «Писем русских государей и других особ царского семейства», изданном в Москве в 1848 году Археографической комиссией, опубликована переписка
патриарха Филарета с сыном царем Михаилом Федоровичем, бывшей супругой великой инокиней Марфой и супругой царя царицей Евдокией Лукьяновной за период с 24 августа 1619 года по 15 октября 1631 года. Публикация включает материалы фонда «Подлинные царские письма» № 142 РГАДА РФ. Отметим, что данная группа источников отличается «неофициальностью», поскольку имеет достаточно личный характер, хотя, справедливости ради, следует сказать, что зачастую в них речь заходит и о государственных делах. Известно, что святейший патриарх и царское семейство часто совершали паломничества по русским монастырям. Особенно любили они бывать в Свято-Троицкой Сергиевой Лавре.
Однако если говорить более подробно о составе публикации, то его можно представить следующим образом. Во-первых, это переписка указанных лиц во время паломнических путешествий в Макарьев Унженский, Никольский Угрешкий и, как уже отмечалось выше, Троицкий Сергиев монастыри в 1619-1631 г.г. Во-вторых, послания патриарха членам семьи во время путешествия в Савво-Сторожевский и Боровско-Пафнутьевский монастыри и в город Владимир для поклонения мощам святого благоверного князя Александра Невского в 1630 году. Кроме указанных разновидностей источников данной публикации примечательны также отписки царя Михаила Федоровича, патриарха Филарета Никитича о политических отношениях со Швецией; о переговорах с поляками относительно определения границ между Россией и Польшей в 1619-м году; о «непропуске» литовских посланников через Вязьму в Москву (1629 г.); о заготовлении в Новгороде продовольствия для наемных немецких полков во время войны с Польшей в 1631 году.
Анализ личной переписки патриарха Филарета с Михаилом Романовым (1619-1631 г.г.) дает возможность более четко определить фактическое положение патриарха Филарета, его отношения с сыном (106).
Сохранившаяся личная переписка Филарета Никитича и Михаила Романова свидетельствует о довольно тесных отношениях между государем-
сыном и патриархом-отцом, а, вернее, о влиянии последнего на государственные дела. В основном, это письма личного характера, связанные с состоянием здоровья государей, царицы Марфы, царицы Евдокии. Отметим -патриарх всячески подчеркивает высокий сан сына и оказывает ему должное уважение. Даже в семейной переписке соблюдаются правила этикета, при этом интересно, что ни разу титул «великого государя» по отношению к Филарету не употреблялся с большой буквы, как при обращении к Михаилу Федоровичу. Письма к Марфе и Евдокии, Лукьяновне не содержат никакой особой информации, полностью совпадают с письмами к Михаилу Федоровичу в части здоровья и добрых пожеланий.
По возвращении Филарета Михаил на два месяца оставляет государственные дела и отправляется на богомолье к чудотворцу Макарию (с: 24 августа по 1 ноября 1619 года), объективно давая возможность отцу укрепиться в качестве второго государя. Поездки на богомолье стали традиционными, Михаил почти ежегодно покидал Москву. 11 писем, относящиеся к интересующему нас периоду, имеют особое значение, так как касаются государственных дел и демонстрируют положение патриарха (в основном это вопросы внешней политики, отношений с Польшей и Крымом). Так, в письме к Михаилу Федоровичу от 31 августа 1619 года патриарх пишет о том, что отсылает отписки: по крымским послам боярам, и спрашивает, как следует поступить (107).
В 1620-1624 гг. Михаил получает только посольские вести. В 1620-м -известия о свейском гонце, прибытии литовских, крымских и английских послов (108); в 1621 год - о крымских послах; в 1622 год - известиям о литовских и немецких «делах»; в 1623 год - о прибытии литовского гонца (109).
Контроль Филарета в управлении государством сохраняется до последних лет жизни патриарха. Особый интерес для нас представляет переписка 1630 года. За время богомолья
в Саввино-Сторожевском и Пафнутьево-Боровском монастырях было написано 59 писем - 12 писем содержат информацию о государственных делах. Отсутствуя в Москве, Филарет стремится контролировать ситуацию, он точно так же, как и Михаил Федорович, получал донесения по государственным делам, даже будучи в отъезде, минуя Москву и высшую светскую власть в лице Михаила Романова отсылает сыну полученные отписки (110).
Группу источников «известия современников» необходимо разделить на записки отечественных и зарубежных авторов. К первым относится «Сказание Авраамия Палицына», опубликованное впервые в 1955 году. Согласно археографической легенде, оно именуется «Историей в память предыдущим родом» и состоит из нескольких отдельных сочинений, написанных в разное время и впоследствии объединенных автором. Условно это произведение можно разделить на три части. Первая представляет собой очерк событий конца 16 - начала 17 столетий. Вторая - это рассказ об осаде Троице-Сергиевой Лавры. Третьей частью является «Сказание о разорении и освобождении Москвы».
Впервые встречается имя патриарха при рассказе о постигшей Романовых годуновской опале, когда отец Авраамий пишет: «Федора же болшаго Никитича неволею иночествовати устрой» (111), а затем о возведении на митрополичью кафедру в Ростов, где он был «разумен в делех и словесех и тверд в вере христианьстей и знаменит во всяком добромысльстве» (112). В сказании отображено также и участие великого государя Филарета в смоленском посольстве, но имя его лишь упоминается. В этом рассказе любопытно то, что Филарет Никитич называется о. Авраамием митрополитом, а не патриархом в противовес сану, данному разбойниками. В настоящем сочинении келарь Авраамий обосновывает теорию незыблемости самодержавия в религиозном ключе, и это обоснование и является смысловым стержнем его произведения. Сказание Авраамия Палицына представляет собой памятник феодально-ортодоксальной идеологии. Причины бедствий
Российского государства в Смутное время представляются автором в том, что «раби убо господие хотящее бытии, и неволнии к свободе прескачюще». Беды и ужасы, постигшие Московию от иноземцев и воровских отрядов Палицын объясняет грехами самих современников.
Среди записок иностранцев особо выделяется «Краткое известие о начале и происхождении современных войн и смут в Московии, случившихся до 1610 года за короткое время правления нескольких государей», являющееся докладом голландского путешественника Исаака Массы принцу Морицу Оранскому; здесь мы также находим известия о жизни Филарета Никитича. Отвлекаясь от нашего непосредственного повествования, заметим, что И.Массу нельзя считать лицом совсем беспристрастным, а его взгляд полностью сторонним. Безуспешно пытаясь до этого конкурировать с англичанами в русской торговле, голландцы вообще возлагали большие надежды на приезд Филарета и возможное в связи с этим изменение курса в государственных делах. Более того, можно сомневаться, посещал ли Масса двор и пользовался ли расположением царедворцев, как в этом он уверяет в своем сочинении. Возможно, что он не проник дальше сеней и прихожих и общался преимущественно с боярской и приказной челядью; по своей природе общительный, осведомленный и жадный до известий, Масса питался слухами и рассказами, циркулировавшими в Москве и голландской колонии. В рассказе Массы об опале Романовых со стороны Годунова между прочим имеется небольшой словесный портрет Федора Никитича, в котором он изображается как весьма внешне красивый человек: «красивый мужчина, очень ласковый ко всем и такой статный, что в Москве вошло в пословицу у портных говорить, когда платье сидело на ком-нибудь хорошо: "второй Федор Никитич"» (113). Масса, кроме того, докладывает своему адресату и о том, что старший из Никитичей «ловко» сидел в седле - при чем делает это в превосходной форме - « всяк, видевший его, приходил в удивление». Также важным комментарием к теме опалы является упоминание о попытке
передачи престола Федором Иоанновичем Федору Никитичу. Голландец пишет, что перед смертью царь «вручил» корону и скипетр своему ближайшему родственнику Федору Никитичу (114).
Записки о Московии «жившего тогда немца» Конрада Буссова интересны в связи; с комментарием, данным авторами настоящей публикации. Буссов, как и многие иностранцы, писавшие о России того времени, повествует о передаче умирающим царем Федором Иоанновичем скипетра представителям: высшей аристократии и о внезапном и "подхвате" его Борисом Годуновым. Однако составители комментариев А.И.Копанев и М.В.Кукушкина опровергают саму по себе возможность подобной ситуации, ссылаясь на отсутствие таких традиций при русском дворе и на свидетельство патриарха Иова, запечатленном в его "Повести". Он говорит о том, что "царь скончался, вручив скипетр благозаконной супруге» (115). Хроника Буссова - яркий памятник оправдания и восхваления как самого себя, так и его собратий по оружию, иностранных наемников в России. Характер воззрений Буссова («просвещенного» наемника в варварской стране) отразился на содержании его Хроники, как в особом внимании к теме немцев, так ив изображении их главными героями событий тех лет.
Другой иностранец, англичанин Джером Горсей, лишь однажды упоминает о Филарете. Подчеркивая замечательные внешние данные, автор в связи с его «опасной популярностью и славой» сообщает о насильственном пострижении боярина Федора в монахи (116). Характер и направленность сочинений Горсея теснейшим образом связаны с историей создания текста источника. Горсей написал не одно, а три сочинения: «Путешествия сэра Джеррома Горсея», «Торжественная коронация Федора Ивановича» и «Трактат о втором и третьем посольствах мистера Джерома Горсея». Его работа над сочинениями была многоступенчатой, отчего текст приобрел своеобразную хронологическую разнослойность, разновременные слои, время написания
которых влияет на содержание конкретных произведений; это необходимо учитывать при выяснении их достоверности.
Адам Олеарий в «Описании путешествия в Московию» между прочим говорит о том, что Михаил Федорович «подобно» Филарету своей по природе был «очень благочестив и богобоязнен» (117). Олеарий, приводя указанную характеристику Филарета Никитича, видимо, так же, как и другие иностранцы, основывается скорее на московских слухах и сплетнях, чем на действительно достоверных источниках.
Указанные источники позволяют достаточно полно проследить жизненный путь Филарета только в отношении его патриаршего периода (все группы источников отражают это время). Воспитание и юношеские годы можно представить только по запискам иностранцев. Такая ущербность наносит свой отпечаток на работу исследователя, ставя историка в условия гипотетичности и необходимости реконструкции ряда малоизученных событий.
Успешность труда историка во многом зависит от методологических
установок. Дискуссия о методах исследования в исторической науке
разворачивается вокруг идеи о том, что получить информацию о человеке и его
социально-политической роли можно опираясь не только на исторические
источники, но и учитывая психологические аспекты. По мысли Л.Ранке, каждая
эпоха имеет «непосредственное отношение к богу», т.е. специфический,
присущий только ей, менталитет (118). Вместе с тем, об «искусстве понимания
письменно фиксированных жизненных проявлений», о широком,
философском, методе анализа не только текста, но и стоящей за текстом личности говорит Дильтей (119). По мнению Л.П.Карсавина, источник, как часть минувшего, позволяет «вжиться» в минувшее и, изучая часть этого минувшего, «познать целое» (120). Такой подход нашел развитие в историческом методе А.С. Лаппо-Данилевского, положившего принцип «признания чужой одушевленности» в основу методологии исследования. Данная парадигма в качестве принципиальной определяет идею признания
одушевленности исследуемого индивида, духовное общение и взаимодействие историка с этим индивидом, а, следовательно, также и субъектом (121). Школа «Анналов» поставила перед историками новые задачи, связанные с интенсификацией интеллектуальных усилий ученого, преодолевающего пробелы в источниках с помощью интуитивного постижения иррациональных сторон социального и личностного бытия, выдвигая на первые позиции собственное суждение историка (122). М.Б л ок предупреждает об отсутствии «готовых рецептов» при критике исторического источника (123). Во второй половине XX столетия представленные идеи получили дальнейшее развитие в отечественной науке. АЛ.Гуревич признает то обстоятельство, что суждения историка неизбежно имеют оценочный характер и что в соответствии с ними он производит отбор фактического материала, при этом это ни в коей мере не влечет за собой вывода о невозможности научно-объективного построения в истории (124).
Н.Я.Эйдельман в статье «Об историзме в научных биографиях» (125) говорит о том, что, взглянув на прошлое «его же глазами», исследователь зачастую сталкивается с трудностью недостатка источников, а, кроме того, и с опасностью модернизации, подмены, ранних представлений поздними -особенно в изучении удаленных цивилизаций. Необходимо найти меру, определяющую связь разных событий в одной биографии, что и будет являться «необходимым историзмом», но данный историзм не может быть достигнут без анализа психологии (характера) личности.
Этапной стала публикация в 1970 году отчёта по одноименному круглому столу в редакции журнала «История СССР» «Биография как историческое исследование» (126).
Первая из выступавших здесь Г.И.Щетинина, говоря о достижениях советской науки, отмечает связь личности и истории. Несмотря на то, что научная биография предполагает применение «тех же методов исторического познания, что и другие виды исследования» (127), возникают все же специфические
проблемы. В исследовании необходимо раскрыть духовную жизнь человека. Нельзя сводить биографию лишь к историческому портрету. Изображение внутреннего мира человека прошлого, пронизанного религией таит в себе опасность модернизма. Также следует учитывать- обстоятельство изменения роли изучаемой личности: на протяжении его жизни, что фактически лежит в одном русле со взглядами НЛ.Эйдельмана.
И.Ф.Гиндин выделяет в жанре научной биографии первостепенное место социологических характеристик представителей господствующих и эксплуатируемых классов. В связи с этим тезисом, он говорит о некоторых советских историках (В.Г.Трухановский,Н. Конрад, Н.Н.Молчанов), создавших особый тип исторической биографии - в ней личность является лишь тем узловым пунктом, в котором выражается «широкая характеристика» эпохи (128).
А.А.Зимин видит в качестве основного инструмента, историка скрупулезный источниковедческий анализ, благодаря которому снимается некий: общий штамп с источников эпохи исследуемой личности. Кроме того, важное значение имеет определение психологических причин поступков этого человека. Н.М.Пирумова разделяет точку зрения: Зимина о первостепенности источниковедческого вопроса. В качестве одного из самых надежных источников она определяет мемуары, но лишь в случае информационной синхронности с мнениями современников. Однако даже в случае сохранения такого принципа уйти от субъективности самого автора исследования невозможно.
А.И.Клибанов, вторя А.А.Зимину, делает упор на место психологии в биографической работе. Отмечается, что во всех случаях личность обладает индивидуальными свойствами, кроме того, она действует среди других, подобных ей исторических, или не совсем, личностей. По его мнению, следует различать личность и индивидуальность, в связи с чем необходимо привлекать к исследованию методы «психоаналитизма» (129).
Ю.Н. Коротков и С.С.Дмитриев, констатируя появление в 60-70-х годах XX века нового всплеска интереса к биографии, подчеркнули три принципиальных момента. Первый - недостаточность признания «настоящими», достойными, объектами исследования экономики, социальных проблем и тому подобного. Второй - необходимость более скрупулезного изучения бытовой культуры. Третий - «длительное отчуждение психологии от общественных наук». Дмитриев подчеркивает, что «создание научной исторической биографии личности требует знания истории культуры, психологии, особенно социальной, исторической психологии» (130). В этом правиле - выход на еще один новый уровень биографического исследования.
Е.Г.Плимак отмечает неправомерное сужение тематики обсуждаемого жанра -многие фигуры, идеологически неугодные, т.н. «реакционеры», не попадают на страницы исследований.
С.Н.Семанов говорит о биографическом жанре в связи с интересом к документу как таковому. В отличие от ранее приведенных мнений Семанов не придерживается идеи необходимости реконструкции исторической личности, видя в этом опасность применения морально-этических взглядов современности к сюжетам прошлого.
А.Г.Тартаковский выделяет неразработанность ряда методологических нюансов. Во-первых, это оптимальное соотношение между историческим фоном и личностью, во-вторых, способы «проникновения историка в духовно-умственную» жизнь исследуемой личности, в связи с чем внутренний мир героя приходится реконструировать по крупинкам (131).
Таким образом, в высказываниях, прозвучавших в указанном круглом столе, просматривается обращение историков к духовному и психологическому миру исследуемой личности (Г.И.Щетинина, А.А.Зимин, Н.М.Пирумова, А.И.Клибанов, С.С.Дмитриев); более того, А.Г.Тартаковский подчеркивает принципиальную необходимость проникновения исследователя в духовно-умственную жизнь персоналии. Такой подход перекликается с идей А.С.Лаппо-
Данилевского о «признании чужой одушевленности» и развивает ее тезисом И.Ф.Гиндина о личности как широкой характеристике эпохи и предупреждением С.Н.Семанова об опасности применения к сюжетам прошлого современных морально-этических взглядов.
В статье «Биографический анализ как вид историко-философского исследования», опубликованной в «Вопросах философии» за 1981 год Э.Ю.Соловьевым рассматривается круг специфических проблем создания жизнеописания. Одной из таких проблем является проблема легенд, которыми зачастую обрастают выдающиеся личности - «мы убеждаемся, что история моделирует человеческие драмы искуснее, поучительнее и даже «беллетристичнее» самой беллетристики» (132). Автор отмечает необходимость осознания исследователем соотношения и взаимодействия различных форм духовной деятельности (философии, науки, искусства, морали, религии).
В.С.Горский констатирует, что переходя к анализу источника, следует учитывать «различную степень выражения авторского начала» в .произведениях, относящихся к разным историческим эпохам (133). В книге М.Б.Плюхановой «Изображение исторического лица в литературе переходной эпохи» нас привлекают некоторые выводы, связанные с возникновением сюжета царской биографии. Реализация такого сюжета; становилась признаком царственности, доказательством права на власть. Опрометчиво ставя в один ряд и подлинных монархов, и самозванцев и видя; только их стремление доказать и защитить свое право на власть, Плюханова определяет сюжет ситуации, служащей указанным целям: «преследования, угрозы смерти, бегство, спасение» (134). По мнению автора, именно на этот биографический сюжет, а не на что-либо другое, реагировало в древней и новой Руси общественное мнение при выборе своих симпатий.
Ю.М.Лотман и Б.А.Успенский во вступительной статье к «Письмам русского путешественника» Н.М.Карамзина отмечают возможным две трактовки
исторической роли «великого» деятеля. Согласно их мнению, такая трактовка может быть мифологической либо исторической. Первая подразумевает некоторые вольные новации писателя по отношению к реалиям эпохи описываемого героя. Исторический же подход ориентирован на установление истоков деятельности реформатора. Авторам представляется, что именно деятельность Карамзина свидетельствует о возможности раскрытия реальности «в свете двойной перспективы этих двух интерпретаций» (135). Интересным продолжением изложенных выше взглядов стала статья Ю.М.Лотмана «Биография - живое лицо» (136). Лотман, говоря об особенностях биографического жанра, прежде всего разделяет биографии на две категории: в первой описывается жизнь замечательных людей, во второй -неизвестного человека. Если первый случай - поле деятельности ученого, то второй - «тема для романиста» (137). Такая особенность является следствием того, что монография научного типа может ограничиваться документом, в то время как романист домысливает имеющиеся документальные лакуны. Но главное для биографии - это необходимость дать встающий за документами живой и целостный человеческий образ. В то же время отмечается исключительная важность передачи характера эпохи, что позволяет понять характер и самой личности.
Можно сказать, Е.Ю.Люткина в статье «Патриарх Филарет как личность и государственный деятель (историография, итоги, перспективы)» подытожила представленные выше суждения. Автором проводится мысль о том, что отношение человек - время является одним из ключевых формируемых в конце прошлого столетия подходов к познанию прошлого. Эпоха, ее стиль, унаследованные традиции, устоявшиеся стереотипы бытового, социального и политического поведения во многом определяют личностную структуру человека, тем более что «ранее личность как бы поглощена», растворена в малой группе, роде, семье, сословии (138). Другим этапным словом в области нашего жанра стала статья Дж.Леви
«Биография и история» в сборнике «Современные методы преподавания новейшей истории» (139). Согласно его мнению, в современной науке сложилось положение, когда биографию используют либо для того, чтобы, подчеркивая уникальность жизненного опыта личности, доказать несводимость индивидуумов и их поведения к общим нормативным системам, либо она «воспринимается как идеальный полигон для проверки научных гипотез», касающихся повседневной практики и реального функционирования и законов и социальных норм (140). Такая ситуация побудила Леви высказать некоторые замечания, поскольку биографический жанр следует рассматривать во взаимосвязи с другими общественными дисциплинами, масштабом анализа исследования, соотношением между нормой и практикой, проблемами границ человеческой свободы и рациональности.
Пытаясь осветить перспективы биографического жанра, Леви приводит свою типологию подходов решения проблемы биографии: а) модальная биография, б) биография и контекст, в) биография и пограничные случаи, г) биография и герменевтика. В дополнение к этому упоминается и психобиография. Психобиография в данном случае, думается, должна иметь исторические черты. По мнению Е.Ю.Бобровой, наиболее адекватным для представления о влиянии исторической ситуации на процесс становления личности является понятие социальная ситуация развития (141) Б.Г. Ананьев уточнил содержание этого понятия, подчеркивая, что для понимания внутренних условий становления личности необходимо охарактеризовать основные силы, воздействующие на формирование личности: «Взаимодействие человека с комплексом экономических. Политических, идеологических, социально-психологических обстоятельств составляет конкретно-историческую «социальную ситуацию» личности» (142).
Таким образом, мы видим, что в области методологии исследования личности существует масса мнений. Их следует обобщить в виде трех основных позиций. Суть этих разработок сводится к стремлению наиболее
непредвзятому, реалистическому, показу и изображению персоналии, привлечению психологических исследований для придания работам указанных качеств. В целом же, признание личности как продукта культуры дает основу для сравнительно-исторических и междисциплинарных исследований. Представленная ретроспектива методологических разработок историков дает возможность определить методологическую базу и нашего исследования. Она касается следующих моментов: первый - опасность модернизации, подмены, ранних представлений поздними, второй - идеализация или очернение личности в истории, - необходимость принятия во внимание индивидуальных свойств личности третий. Данные аспекты важны не только для методологии, но и для всей исторической науки в целом, т.к. от решения вопроса в методологическом аспекте личностной роли патриарха Филарета в управлении церковью и государством во многом зависит решение общей проблемы генезиса абсолютизма в России в период перехода от сословно-представительной монархии к самодержавию.
Кроме того, для решения поставленных цели и задач в исследовании следует привлечь разработки и основные моменты других гуманитарных и церковно-религиозных дисциплин, в их числе: источниковедение, история культуры, психология, практическое богословие, литургика.
Данное обстоятельство определяет методы, базирующиеся на историко-антропологическом подходе к фигуре патриарха Филарета, и используемые в настоящем исследовании: сравнительно-исторический, сравнительного источниковедения, комплексного и критического анализа источников. Выводы строятся на основе диалектического подхода к изучению истории, принципов историзма и системности.
Хронологические рамки работы охватывают период с момента, когда около 1586 года боярин Федор Никитич Романов начал придворную службу, до времени его кончины в 1633 году.
Научная новизна исследования определяется тем, что в нем впервые
сквозь личностную призму рассматриваются служебная карьера боярина и церковно-государственная деятельность Филарета Никитича, направленная на возрождение и укрепление государственного и нравственного строя русского общества.
Изучение личности и церковно-государственной деятельности Филарета Никитича Романова имеет свое практическое значение с точки зрения исторической науки. Материалы диссертации могут быть использованы в научной и учебной практике, например, в общих и специальных курсах по отечественной истории. Биографические данные, собранные в работе, также можно использовать для популяризации исторических знаний.
Содержание диссертации построено в соответствии с проблемно-хронологическим подходом. Работа состоит из введения, двух основных глав, каждая из которых содержит два параграфа, заключения, примечаний, двух приложений и списка используемых источников и литературы.
Жизненный путь Филарета Никитича; формирование религиозной, политической и гражданской позиции
Настоящий параграф посвящен первому периоду жизни Филарета Никитича, в течение которого им был проделан путь от боярина до патриарха. Именно в этот период происходит формирование личности будущего патриарха, крупного государственного и церковного деятеля. Поэтому очень важно рассмотреть его окружение, среду, положение в обществе, участие в политических событиях, взаимоотношения с государственными и церковными деятелями этого периода.
Сразу следует сделать оговорку, что о первых сорока годах жизни патриарха Филарета (до пострига - Федора Никитича Романова) свидетельств сохранилось немного. Дошедшие до нас источники не дают никакой информации о годе рождения будущего русского патриарха. Полагаем, эту дату следует отнести ко времени не ранее 1554 года, т.к. Филарет Никитич Романов родился от второй супруги Никиты Романовича; первая же умерла в 1552 г. (143). В то время достаточно строго соблюдался обычай не вступать в повторный брак после смерти первого(ой) супруга(ги). Если Никита Романов вступил во второе супружество, спустя год по смерти первой жены, то получается, что Феодор Никитич родился не ранее 1554 г. О воспитании боярина Федора известно, что для молодого Федора англичанин Дж.Горсей написал латинскую грамматику (144), вероятно, по данному собранию Никитичем и постигались тогдашние науки. Предположим также, что указанная грамматика не изменила в сознании Феодора традиционного отеческого ортодоксального мировосприятия - видимо, он был воспитан вполне благочестиво, о чем свидетельствуют, между прочим, и обстоятельства, последовавшие после смерти Никиты Романовича. По смерти отца сын почтил его память, пожаловав в Свенский Успенский монастырь 50 рублей, «учинив два кормы большие» и записав в синодики имя инока Нифонта (имя боярина
Следует отдельно остановиться на существе указанного ортодоксального мировосприятия. Рассматривая обстоятельства жизни и деятельности Федора Никитича, как в равной мере и многих его современников, необходимо учитывать, что эта ортодоксальность связана в сакральном отношении с личностным осознанием и ощущением конечности земного жизненного пути, что, в свою очередь, подразумевает памятование индивидуума о кончине и «ответе» о своих делах после смерти перед Божественным провидением. Личные чувства и, как отмечено, памятование о смертном суде должны были двигать и молодым Романовым.
Может быть, желая унизить, при царе Феодоре Ивановиче Федора Никитича принудили жениться на девице из бедной и незнатной фамилии Ксении Ивановне Шестовой (146), от которой он имел пятерых сыновей и дочь; из них отца пережил лишь Михаил Федорович. Неизвестно, что именно заставило Никитича сделать подобный выбор: не стоит, однако, связывать это с красотой или особыми добродетелями невесты, т.к. по тогдашним обычаям жених чаще всего не знал ее до свадьбы (147).
Семья, быт и благотворительность
Семейные, бытовые и сопутствующая им благотворительная деятельность Филарета Никитича продолжают его личностную характеристику и позволяют более скрупулезно проанализировать нравственно-идеологическую сторону этой личности, отделяя их, вместе с тем, от государственно-церковного направления. В данной связи представляется необходимым рассмотреть отношения между членами монаршей фамилии, определить их быт и масштаб благотворительных пожалований первосвятителя.
Для создания исторического образа святейшего Филарета следует обратиться, в первую очередь, к его личным посланиям.
Между членами царского семейства были очень трогательные и нежные отношения. После Литургии и водосвятного молебна святейший Филарет достаточно часто, если не сказать: всегда, посылал освященную просфору и святую воду кому-либо из членов своего семейства, но чаще, как свидетельствуют источники, это был все же царь. 24 августа 1619 года Филарет писал сыну: «чтоб милосердый Бог, молитв ради пречистыя Богородицы и великих чудотворцев Петра, Алексея и Ионы и всех святых, умилосердился на нас» и даровал бы царю Михаилу и его царству многолетное здравие и душевное спасение, ограждая страну и исполняя ее «всякоя благодати» (210). 25 сентября следующего, 1620-го года, святейший в письме сыну сообщал кроме всего выше означенного также и о своем здоровье и просил уведомлять о ходе путешествия-чаще (211). Следует помнить: патриарх Филарет - ярчайший представитель церковников, поэтому призвание молитв Божией Матери и высоко почитаемых в те времена в народе митрополитов московских является высшей формой пожелания здоровья и какого-либо блага вообще в свете церковного мировоззрения.
Во время частых отлучек царя Михаила Федоровича из столицы патриарх заменял его и отправлял послания о благосостоянии Москвы, где указывалось, что «в вашей царской вотчине, в пресловущем граде Москве, ... дал Бог, здраво все» (212).
Вообще же переписка отец-сын весьма богата и охватывает самую разнообразную тематику. Так, во время богомолья Михаила Федоровича летом 1619 года Филарет извещал сына 24 августа о праздновании в Москве в кафедральном соборе Успения Богородицы памяти упомянутого чтимого митрополита Петра и соборных молебствиях о благостоянии святых церквей и царском многолетном здравии.
Спустя несколько дней, 31 августа 1619 года, нежно любящий отец, упоминая тех же московских святителей, вновь писал Михаилу Федоровичу о делах в столице: «яз ... телесне жив, а душевне Бог весть; и здеся, государь, в вашей царской отчине, в пресловущем в царствующем граде Москве ... дал Бог, здраво все» (213).
В отсутствие сына труды и заботы патриарха многократно возрастали: ведь в эти моменты на нем лежала ответственность не только за духовные дела, но и за внутри- и внешнеполитические; по крайней мере, мы еще раз видим послание (от 26 сентября 1619 года) Михаилу о состоянии столицы: «здеся, в пресловущем граде Москве ... здраво все» (214).
Никакие дела не могли заставить патриарха забыть об отцовском долге - он действительно часто писал царю Михаилу в дни его отсутствия в первопрестольной. За 1620 год имеется послание о препровождении к Михаилу Федоровичу, как обычно, освященной просфоры и святой воды с прибавлением известия о праздновании в Архангельском соборе памяти перенесения мощей царевича Димитрия и молебствия к Богу, Богородице и великим чудотворцам Петру, Алексию, Ионе и всем святым о царском здравии (215). Мы видим патриарха как личность, способную к тонкому чувственному общению с близкими и родными.
Участие в государственных делах
Рассматриваемые ниже факты относятся ко второму, патриаршему, периоду жизни Филарета Никитича. Являясь вторым лицом русского государства, он оказывал серьезное влияние на государственную политику, принимая достаточно деятельное личное участие в государственных делах. В указанной области своей деятельности он проявил себя как умелый и тонкий политик. В качестве подтверждения этому следует определить степень его личностного влияния на принятие государственных решений, рассмотреть формирование ближайшего политического окружения Романовых, создание штата патриарших детей боярских и стольников в рамках патриаршей приказной системы, внешнеполитическую составляющую деятельности правительства Михаила-Филарета.
Говоря о государственно-церковной деятельности Филарета, уместно привести слова М.Блока, высказанные им в труде «Апология истории», согласно его мнению, «история имеет дело с существами, по природе своей способными ставить перед собой цели и сознательно к ним идти» (253). Филарет Никитич Романов вполне отвечает личностным и социальным «параметрам» такого «существа», такой волевой личности.
Федор Никитич, официально признанный вторым государем после возвращения из польского плена в 1619 г., играл ведущую роль в управлении государством, его воля распространялась и на эту область социально-политического бытия России XVII века. До последних лет своей жизни патриарх сохранил влияние на государственные дела, обладая всей полнотой власти как духовной, так и светской. Любопытно, что уже в 1620 году в соборном приговоре от 12 марта о закреплении поместных и вотчинных земель по новым дозорным книгам Михаил советуется с отцом: «Михаил советовав с отцом своим великим государем святейшим патриархом; Филаретом говоря о том на соборе со всеми боярами приговорили...» - это явный признак прочного политического положения последнего. Укрепление власти Филарета требовало юридического закрепления. По двум соборным приговорам можно проследить следующие важные изменения: если в 1619 году Михаил Федорович советуется; не только с Филаретом, но и с освященным собором и боярами, то в 1620 -только с Филаретом (254).
Нахоборе 1621 года «гости и торговые люди били челом государю царю и великому князю Михаилу Федоровичу всея Руси и: отцу его государеву, великому государю святейшему патриарху Филарету Никитичу Московскому и сея Руси» (255). Подчеркивается, что Михаил Федорович принимает решения, советуясь с отцом -даже более, того, челобитная подается на имя не только царя, но и патриарха. При этом если Михаил именуется «государем царем», то Филарет не просто государем, а «великим государем», что определенно свидетельствует о большей политической значимости последнего по сравнению с монархом.
В скором времени Михаил Федорович уже «не советуется» с патриархом: «и мы и отец наш великий; государь и святейший патриарх Филарет Никитич Московский и всея Руси ... пожаловали...»; решение объявляется от лица.и царя и святейшего. Даже после смерти Филарета 1 октября 1633 года в документах собора 1634 года упоминается его имя: «А в прошлом году по государеву (цареву) великого князя Михаила Федоровича и всея Руси и отца его государева, блаженные памяти, великого государя святейшего патриарха Филарета Никитича Московского и всея Руси указу...» .
