Содержание к диссертации
Введение
1 Представления российской элиты о дальневосточном направлении внешней политики России 1895-1904 гг 43
1.1 Дальневосточная политика России 1895-1904 гг. во взглядах ее инициаторов и руководителей 43
1.2 Дальневосточная политика России 1895-1904 гг. в сознании ее свидетелей и исполнителей 55
2 Представления» политической, и. военной элиты Российской империи -о факторах, приведших к поражению в войне с Японией в 1904-1905 гг ..80
2.1 Представления российской политической элиты начала XX в. о причинах поражения России в русско-японской войне 80
2.2 Причины поражения в русско-японской войне в сознании генералов и офицеров российской императорской армии :84
2.3 Взгляды морских офицеров на причины поражения России в войне с Японией: 113
3 Российская-политическая и военная элита о внешней,политике страны наканунеЛервой мировой войны 137
3.1 Представления политической элиты начала XX в. о внешней политике России накануне Первой мировой войны 137
3.2 Внешняя политика России накануне Первой мировой войны в сознании отечественной военной элиты 150
4 Представления политической военной элиты о причинах поражения России в Первой мировой войне 170
4.1 Взгляды российских государственных и политических деятелей на причины поражения страны в Первой мировой войне 170
4.2 Представления российских военных о причинах поражения страны в Первой мировой войне 186
Заключение 226
Список использованных источников илитературы 2
- Дальневосточная политика России 1895-1904 гг. в сознании ее свидетелей и исполнителей
- Причины поражения в русско-японской войне в сознании генералов и офицеров российской императорской армии
- Внешняя политика России накануне Первой мировой войны в сознании отечественной военной элиты
- Представления российских военных о причинах поражения страны в Первой мировой войне
Введение к работе
Актуальность темы исследования. На современном этапе развития исторической науки в связи с ее антропологической ориентацией и интересом к истории повседневности все большее внимание уделяется изучению массовых представлений различных эпох.
Если образы войны в историческом сознании россиян заняли прочное место в исторической проблематике, то образы российской внешней политики в целом в общественном сознании той или иной эпохи еще только начинают осмысливаться профессиональными историками. Проблемы внешней политики обычно рассматриваются на уровне государства, но представления о ней в обществе существовали в разных формах, различной степени отрефлексированности. Даже политики выражали свои представления о различных сторонах внешней политики с разной степенью отчетливости. Политические стереотипы, в свою очередь, всегда составляли существенный элемент исторического сознания, изучаемого в рамках истории и культуры повседневности. Многие из стереотипов, используемых даже сегодня, уходят корнями в события столетней давности, послужившие началом современного периода истории.
Русско-японская и Первая мировая войны, а также связанные с ними социально-политические катаклизмы стали «болевыми точками» общественного сознания россиян в XX в. Именно на этих войнах – на их дипломатической и военной составляющих – концентрировали свое внимание современники, независимо от профессиональной или политической принадлежности.
Автором выбраны 30 представителей политической и военной элиты, которые писали о судьбоносных для страны событиях начала XX в. и своем участии в них в мемуарных произведениях. Предпочтение мемуарам отдано как источникам, в которых личные представления авторов о внешней политике представлены в наиболее отрефлексированном виде, максимально приближенном к сфере профессиональной деятельности мемуаристов. По их текстам можно представить системообразующие компоненты, которые формировали образ внешней политики в сознании политической и военной элиты. Под образом понимается пограничная область представлений между профессиональным и непрофессиональным сознанием. Таким образом, в исследовательское поле попадают те события и явления, которые представляли интерес для наиболее активной и мыслящей части политической и военной элиты. Изучение их точек зрения позволяет углубить понимание событий, оценку взглядов современников на внешнюю политику, определить, насколько профессиональным и отрефлексированным было поведение участников описываемых событий, что преобладало в принятии решений, оказавшихся судьбоносными для индивидуумов и страны.
Данное исследование рассматривается как экспериментальное. Автор намерен очертить проблему и найти рациональные способы ее решения.
Объектом данного исследования выступает ретроспективный образ российской внешней политики конца XIX – начала XX в., зафиксированный в мемуарах представителей политической и военной элиты Российской империи.
Предметом является выявление особенностей восприятия внешнеполитических событий представителями политической и военной элиты Российской империи.
Хронологические рамки анализируемого периода ограничены 1895–1917/1918 гг.: со времени зарождения русско-японского конфликта до революционных событий 1917 г. и прихода к власти большевиков, повлекшего за собой коренной поворот во внешней политике России и выход страны из Первой мировой войны в результате Брестского мира (март 1918 г.).
Степень изученности темы. Литературу по рассматриваемым вопросам можно разделить на пять групп по проблемно-тематическому принципу.
В первую группу входят исследования историко-антропологической направленности, посвященные анализу коллективных представлений о внешней политике и военной истории. Связь восприятия мемуаристами внешней политики и военных действий с массовым историческим сознанием впервые в отечественной историографии подчеркнул А.Г.Тартаковский в книге «1812 год и русская мемуаристика» (М., 1980). Проблематика выявления стереотипов восприятия военных событий в источниках личного происхождения была поставлена в монографии Е.С. Сенявской «Психология войны в XX веке: исторический опыт России». В диссертациях А.А. Поповой, Е.А.Гладкой, Л.В.Жуковой, Д.Е.Цыкалова, в работах О.С.Поршневой, И.Л.Архипова, И.В.Нарского рассмотрены различные аспекты российского общественного сознания начала XX в. В работах Е.Ю.Сергеева и А.А.Черниловского (Первая мировая война в сознании военной элиты России: дис. … канд. ист. наук. Брянск, 2005) рассмотрены синхронные и перспективные представления российской военной элиты о Первой мировой войне. Кроме того, в современной российской историографии начато изучение феномена исторической памяти (Л.П.Репина, О.В.Матвеев и др.).
Вторая группа включает в себя обобщающие и конкретные исследования по внешней политике, истории дипломатии и военной истории рассматриваемого периода, в которых в той или иной мере освещаются воззрения главных действующих лиц, определявших внешнюю политику России, а также рассматриваются события, упоминаемые и в мемуарах.
Из работ по дальневосточной политике России особо следует выделить фундаментальные труды Б.А.Романова и И.В.Лукоянова. В монографии «Очерки дипломатической истории русско-японской войны (1895–1907)» (М., 1955) Б.А.Романов с позиций марксистской историографии своего времени и на широком круге источников дал обстоятельный разбор российской дальневосточной политики и происхождения русско-японской войны, показал империалистический характер политики всех участников дальневосточного конфликта. Современный взгляд на данную проблему отражен в докторской диссертации И.В.Лукоянова «Россия на Дальнем Востоке в конце XIX – начале XX в.: борьба за выбор внешнеполитического курса» (СПб., 2009). Автор пришел к выводу, что русско-японская война стала результатом фактического отсутствия в Российской империи внешнеполитического курса на Дальнем Востоке (в условиях институционального кризиса самодержавия) и неправильного понимания намерений партнера по переговорам как в России, так и в Японии.
В коллективной монографии «Восточный вопрос во внешней политике России…» (М., 1984) проанализирована внешняя политика России на балканско-ближневосточном направлении. В коллективном труде «Мировые войны XX века. Кн. 1. Первая мировая война. Исторический очерк» (М., 2002), выпущенном Ассоциацией историков Первой мировой войны, дан обоснованный и глубокий многофакторный анализ причин Первой мировой войны, рассмотрены ее идеологический, внутриполитический, культурный аспекты.
Дипломатическая история конца XIX – начала XX в., международные отношения и внешняя политика Российской империи в данный период рассматривались также в трудах М.Н.Покровского, Е.В.Тарле, Ф.И.Нотовича, Б.М.Хвостова, Н.П.Полетики, К.Б.Виноградова, Ю.А.Писарева, И.И.Астафьева, А.С.Аветяна, А.В.Игнатьева, В.А.Маринова, В.Н.Виноградова, В.С.Васюкова, В.И.Бовыкина, И.В.Бестужева, В.С.Дякина, М.М.Флоринского, В.А.Емеца, А.Л.Сидорова, В.П.Волобуева, К.Ф.Шацилло, Л.Г.Бескровного, А.В.Игнатьева и В.С.Васюкова, А.В.Георгиева, Ю.А.Писарева, Л.Н.Кутакова, Д.Н.Алхазашвили, А.В.Болдырева, А.В.Игнатьева, А.А.Кошкина, Е.Ю.Сергеева, Б.М.Туполева, О.Р.Айрапетова, А.Ю.Бахтуриной, Т.М.Исмаилова, В.Б.Каширина, Г.Д.Шкундина-Николаева, М.К.Чинякова, В.И.Балакина, А.В.Болдырева, О.В.Вишнякова, С.А.Гладких, В.В.Дятлова, В.Дацышена, О.Н.Кузнецовой, С.П.Шилова и П.С.Пименова. В этих исследованиях раскрываются различные аспекты, направления и периоды российской внешней политики конца XIX – начала XX в.
Исследовательский интерес к военной истории, хотя и колебался на протяжении столетия, но оставался достаточно устойчивым. Однако основные успехи в накоплении фактического материала по русско-японской войне были сделаны еще до 1917 г. Здесь следует, прежде всего, отметить издания Военно-исторической комиссии по описанию русско-японской войны и Исторической комиссии по описанию действий флота при Морском Генеральном штабе, в которых был собран большой фактографический материал о ходе боевых действий. К этой же категории нужно отнести заключения следственных комиссий, созданных для расследования причин поражения русского флота в сражениях при Шантунге и Цусиме.
Различные аспекты истории русско-японской войны рассматривались в разное время в работах В.А.Апушкина, А. фон Шварца и Ю.Романовского, Н.Н.Беклемишева, Ф.И.Булгакова, Н.А.Левицкого, А.И.Сорокина, П.Д.Быкова, В.Е.Егорьева, В.А.Золотарева и И.А. Козлова, коллективной монографии Института военной истории «Русско-японская война 1904–1905 гг.» и других изданиях. На современном этапе количество работ по данной теме значительно возросло (О.Р.Айрапетов, В.Ю.Грибовский, И.В.Деревянко, И.М.Кокцинский, В.Я.Крестьянинов, Д.Б.Павлов, Е.Ю.Сергеев, Е.В.Добычина, Е.И.Константинов, И.Ермаченко, В.П.Познахирев, Н.В.Шабуцкая, М.А.Сорокина и др.). Однако практически все они страдают односторонностью: едва ли не единственным исследованием с привлечением японских документов на данный момент является монография А.В.Полутова «Десантная операция японской армии и флота в Инчхоне в феврале 1904 г.». По этой причине историю русско-японской войны нельзя назвать достаточно разработанной темой в отечественной историографии.
Из работ по истории Первой мировой войны следует в первую очередь назвать труд Комиссии по исследованию и использованию опыта мировой и гражданской войны «Стратегический очерк войны 1914–1918 гг.». В монографии К.Ф.Шацилло «От Портсмутского мира к Первой мировой войне» (М., 2000) обстоятельно рассмотрена подготовка России к мировой войне в военном отношении. Автором сделан важный вывод о том, что неготовность России к Первой мировой войне во многом определялась диспропорцией в развитии вооруженных сил.
Тема Первой мировой войны на суше и на море рассматривалась в различных аспектах в работах А.М.Зайончковского, Е.З.Барсукова, Н.А.Таленского, М.Галактионова, А.А.Строкова, И.И.Ростунова, П.А.Зайончковского, коллективных монографиях Института военной истории «История первой мировой войны», «Флот в первой мировой войне», книгах и статьях К.Ф.Шацилло, В.В.Изонова, С.В.Константинова, М.В.Оськина, В.И.Баяндина, С.В.Байдарова, И.В.Варзакова, М.Н.Зуева, С.Д.Морозова, В.М.Коровина и В.А.Свиридова, М.В.Оськина и В.Г.Ольшевского, О.Е.Алпеева, С.Н.Базанова, С.А.Солнцева, А.И.Степанова, С.Г.Нелиповича, Д.Ю.Козлова, С.Д.Морозова, С.Н.Базанова, С.П.Елисеева, А.В.Тихомирова и Е.И.Чапкевича, Д.Г.Мартиросяна и других авторов. Тем не менее в истории Первой мировой войны остается немало «белых пятен» и спорных вопросов.
Многие внешнеполитические и военно-исторические проблемы активно разрабатывались в литературе русской диаспоры за рубежом (Ю.Н.Данилов, А.А.Керсновский и Н.Н.Головин).
К третьей группе относятся биографии исторических деятелей, в которых затрагиваются их внешнеполитические взгляды. Всплеск интереса к биографике отмечается на современном этапе развития историографии. Среди работ данной тематики выделяются исследования А.В.Игнатьева, А.Н.Боханова, Б.В.Ананьича и Р.Ш.Ганелина, А.П.Корелина и С.А.Степанова о С.Ю.Витте, В.А.Емеца об А.П.Извольском, А.В.Игнатьева о С.Д.Сазонове, А.С.Сенина, Ю.В.Соколова, А.Г.Голикова о А.А.Брусилове, Г.М.Ипполитова о А.И.Деникине, Р.В.Сапрыкина о А.Н.Куропаткине. Как отражение одного из уровней развития биографических исследований на каждом конкретном этапе необходимо назвать статьи в энциклопедических изданиях начиная с «Брокгауза и Эфрона» и кончая «Большой российской энциклопедией».
В четвертую группу входят работы источниковедческого плана, характеризующие источники по внешней политике России и мемуарную литературу. Работы, относящиеся к этой категории, распадаются на две подгруппы.
Первая включает в себя монографии и статьи, посвященные анализу мемуаров как вида исторических источников (А.Г.Тартаковский, С.С.Минц, А.Е.Чекунова). В работах А.Г.Тартаковского «1812 год и русская мемуаристика» (М., 1980), «Русская мемуаристка XVIII – первой половины XIX в.»(М., 1991) и «Русская мемуаристка и историческое сознание XIX в.»(М., 2001) акцентируется внимание на связи мемуарного творчества с состоянием исторического сознания общества. В монографии С.С.Минц «Мемуары и российское дворянство» (СПб., 1998) разрабатываются вопросы комплексного анализа корпуса мемуарной литературы.
Ко второй подгруппе относятся работы, посвященные источниковедческому анализу конкретного произведения, в первую очередь при его публикации (А.Л.Сидоров, Б.В.Ананьич, Р.Ш.Ганелин, И.О.Гаркуша, В.А.Золотарев, Н.П.Соколова, А.Д.Степанский, Д.А.Андреев, Ф.А.Гайда, А.М.Лукашевич, А.Ю.Емелин, К.Л.Козюренок).
К пятой группе относятся работы по элитологии и истории элит. Начало разработки отечественными политологами теории элит относится ко второй половине 1980-х гг. В работах основателя российской элитологической школы Г.К.Ашина и других исследователей (О.В.Гаман-Голутвиной, В.П.Мохова и др.) решаются вопросы как теории, типологии, так и собственно истории элит. Систематическое применение теории элит в исторических исследованиях только начинается (работы Е.Ю.Сергеева, А.А.Черниловского, В.В.Канищева).
Анализ историографии показывает, что наиболее разработаны вопросы дипломатической и военной истории рассматриваемого периода, хотя и в этой области имеются существенные пробелы. В биографике наиболее изучены внешнеполитические взгляды С.Ю.Витте, а также А.П.Извольского и С.Д.Сазонова, т.е. лиц, непосредственно руководивших внешней политикой страны в рассматриваемый период времени. Но даже относительно этих лиц не предпринималась попытка выделить пласты массовых, профессиональных и индивидуальных представлений о внешней политике. Круг исследований, посвященных анализу содержащейся в источниках личного происхождения внешнеполитической информации, крайне ограничен. Обобщающие работы, которые были бы посвящены образу внешней политики в сознании политической и военной элиты Российской империи, отсутствуют. Вместе с тем, достижения в области исторической антропологии, исторической психологии, исторического мемуароведения, элитологии создают методологическую базу для разработки в историческом ключе проблемы внешнеполитического сознания российской элиты начала XX в. как части общественно-политического сознания своего времени, развивающегося в проблемном поле формирования профессионального сознания дипломатов и военных.
Таким образом, перед исследователем встает цель рассмотреть ретроспективные представления политической и военной элиты страны о российской внешней политике конца 1890-х гг. – начала XX в. для того, чтобы определить степень их профессионализма.
Задачи исследования:
1) изучить мнения современников и участников событий о характере российской внешней политики в указанный период и причинах русско-японской и Первой мировой войн;
2) рассмотреть взгляды военных и политических деятелей России на причины поражения страны в этих двух войнах начала XX века как на итоги внешнеполитического курса страны;
3) установить концептуальные различия во взглядах представителей политической и военной элиты на характер внешней политики Российской империи в конце XIX – начале XX в., причины русско-японской и Первой мировой войн и причины поражения в них России, а также выявить причины этих различий;
4) охарактеризовать стереотипы массового и профессионального сознания российской элиты начала XX в., которые влияли на формирование образа внешней политики в сознании ее ведущих руководителей и исполнителей;
5) выяснить, насколько соответствовал объективной реальности ее субъективный образ, зафиксированный в мемуарах представителей российской элиты начала XX в.
Методология исследования базируется на принципах историзма, объективности и всесторонности изучения поставленной темы. За основу взят историко-феноменологический подход, при котором самосознание человека и общества рассматриваются в дихотомии их собственных изменений. Мемуарная литература рассматривается как целостный комплекс, феномен культуры своего времени, содержащий системообразующие характеристики взаимодействия массового и индивидуального общественно-политического и исторического сознания. Системный подход является в диссертационном исследовании ведущим: все явления и процессы рассматриваются автором в единстве и взаимосвязи составляющих их элементов.
Методы, применяемые в данном исследовании, можно разделить на три группы: 1) общенаучные (исторический, логический, классификационный, типологический); 2) специально-научные (сочетание конкретно-исторического и сравнительно-исторического методов, историческая типология, системный подход); 3) методы источниковедческого исследования (текстологический анализ, типизирующий и индивидуализирующий методы).
Применение системного подхода невозможно без междисциплинарного синтеза, помогающего более полно осветить разные стороны, проявления общественно-политического сознания и психологии политической и военной элиты.
Автор придерживается современных представлений о социальной (исторической) памяти и положений современного мемуароведения. Мемуары понимаются как отражение форм массового сознания, преломленных призмой индивидуального восприятия. Понятие «субъективная природа» источников мемуарного характера трактуется как субъективность, но не сводится к субъективизму оценок.
Поскольку социальная память как часть общественного сознания обусловлена заинтересованностью, то изменение социальных условий влечет за собой реинтерпретацию образов прошлого. Вследствие временной дистанции между событиями и написанием воспоминаний представленное в них историческое самосознание личности отражает стереотипы массового сознания, характерные как для времени описываемых событий, так и на момент создания мемуаров. В этой связи особенно интересным становится вопрос о степени соответствия объективной реальности (в данном случае – внешней политике России) ее ретроспективному образу, зафиксированному в мемуарной литературе. Для выявления этого соотношения сведения о внешней политике, содержащиеся в мемуарах, сопоставляются со сведениями, почерпнутыми в комплексах документов, отложившихся в архивах организаций, ответственных за реализацию тех или иных аспектов внешнеполитической деятельности.
Автор придерживается также положений современной российской элитологии. Понятие «элита» («правящая элита») трактуется в широком смысле, как высшая социальная страта, выполняющая управленческие функции и обладающая институциональными привилегиями. В рамках (правящей) элиты по профессиональному признаку выделяются три большие группы – бюрократическая, общественно-политическая и военная элиты, каждая из которых представляет собой социальную общность с групповым самосознанием, менталитетом, системой представлений и ценностных приоритетов. Оппозиция правящему режиму рассматривается как контрэлита.
При построении данной работы за основу были взяты хронологический и тематический принципы.
Источниковая база исследования опирается на источники трех видов: личного происхождения, делопроизводственные, законодательные.
Источниками о представлениях правящей элиты Российской империи для автора данной работы послужили источники личного происхождения, а именно мемуары – «современные истории», то есть мемуары с элементами анализа. Видовым свойством этих произведений является их субъективность, которую не следует смешивать с субъективизмом.
По временному охвату весь корпус мемуарных источников по данной теме делится на две группы. Воспоминания С.Ю.Витте, В.Н.Коковцова, С.Д.Сазонова, А.П.Извольского, Ю.Я.Соловьева, В.И.Гурко, П.Н.Милюкова, А.Ф.Керенского, А.Ф.Редигера, В.А.Сухомлинова, великого князя Александра Михайловича (Романова), А.А.Брусилова, В.И.Гурко («Черты и силуэты прошлого»), Б.М.Шапошникова, А.А.Игнатьева, А.А.Шихлинского, А.И.Деникина («Путь русского офицера»), М.Н.Герасимова, В.И.Тюленева представляют собой жизнеописания.
Остальные использованные мемуарные произведения являются тематическими. Из них мемуары А.Н.Куропаткина, М.В.Грулева, Э.Н.Щенсновича, С.И.Лутонина, В.И.Семенова, В.Н.Черкасова, А.П.Штера, В.П.Костенко посвящены дальневосточной политике России и русско-японской войне 1904–1905 гг. Воспоминания М.Д.Бонч-Бруевича, А.И.Деникина («Очерки русской смуты»), В.И.Гурко («Война и революция в России»), В.Г.Федорова касаются темы Первой мировой войны и революции 1917 г.
По профессиональной принадлежности авторов весь корпус мемуарных источников по данной теме условно можно разделить на две основные группы.
К первой группе относятся воспоминания представителей бюрократической и общественно-политической элиты Российской империи (а равно и контрэлиты, сменившей имперскую элиту после Февральской революции). Сюда относятся мемуары С.Ю.Витте и В.Н.Коковцова – министров финансов и председателей Совета министров, А.П.Извольского, С.Д.Сазонова – министров иностранных дел, чиновников низшего уровня (Ю.Я.Соловьев – дипломат, В.И.Гурко – сотрудник МВД), политиков, депутатов государственной думы (П.Н.Милюков, А.Ф.Керенский).
Ко второй группе принадлежат мемуары военной элиты Российской империи, т.е. военных министров (А.Н.Куропаткин, А.Ф.Редигер, В.А.Сухомлинов, А.И.Верховский), членов императорской фамилии (великий князь Александр Михайлович), военачальников (А.А.Брусилов), военных дипломатов (А.А.Игнатьев), штабных (М.Д.Бонч-Бруевич, Б.М.Шапошников) и строевых офицеров (А.И.Деникин, А.А.Шихлинский, М.В.Грулев), представителей военно-технических кругов (В.Г.Федоров), вольноопределяющихся (Н.В.Воронович), офицеров военного времени (М.Н.Герасимов), а также солдат и унтер-офицеров, составивших военную и политическую элиту последующего, советского, периода (И.В.Егоров, В.И.Тюленев). Особую подгруппу составляют воспоминания морских офицеров о русско-японской войне (Э.Н.Щенснович, С.И.Лутонин, В.И.Семенов, В.Н.Черкасов, А.П.Штер). К этой же подгруппе примыкают мемуары корабельного инженера В.П.Костенко.
Делопроизводственные документы. Сопоставление картины, нарисованной мемуаристами, с картиной, описанной в официальных документах, помогает определить степень субъективности образа внешней политики России в сознании мемуаристов. Для этого привлекаются документы дипломатической и военной систем государственного делопроизводства, а также основанные на них официальные работы военно-исторических комиссий, на четырех языках: русском, английском, немецком, японском.
При анализе представлений мемуаристов о причинах поражения России в русско-японской войне использовались издания Военно-исторической комиссии по описанию русско-японской войны и Исторической комиссии по описанию действий флота при Морском Генеральном штабе, в которых был собран большой фактографический материал, а также опубликованы важнейшие директивные и оперативные документы о планировании и ходе военных действий с русской стороны. Кроме того, использовался «Сборник приказов и циркуляров по 2-й эскадре флота Тихого океана за 1904 и 1905 гг.».
Заключения следственных комиссий, созданных для расследования причин поражения русского флота в сражениях при Шантунге и Цусиме, составленные в 1907 г. и опубликованные только после Февральской революции в 1917 г., содержат в себе официальный взгляд на причины разгрома русского флота в войне с Японией.
Сведения, собранные в источниках российской стороны, сопоставлялись с официальными изданиями Генерального штаба и Морского Генерального штаба Японии (Описание военных действий на море в 37-38 гг. Мейдзи: в 4 т. СПб., 1909-1910; История японо-русской войны 37-38 гг. Мэйдзи: в 20 т. Токио, 1912-1915; Совершенно секретная история морской войны в 37-38 гг. Мэйдзи: в 150 т. Токио, 1907-1911). В них собран богатый материал о действиях японских вооруженных сил в войне с Россией. Если «Описание военных действий на море в 37-38 гг. Мэйдзи» имеется в русском переводе и активно применяется исследователями, то материалы «Истории японо-русской войны 37-38 гг. Мэйдзи» о сражениях при Вафангоу, Ляояне, Мукдене, осаде Порт-Артура используются автором впервые в отечественной историографии. «Совершенно секретная история морской войны в 37-38 гг. Мэйдзи» была рассекречена после Второй мировой войны и хранится в единственном экземпляре в Научно-исследовательском институте Министерства национальной обороны Японии. Электронная копия данного издания размещена на официальном электронном ресурсе Национального архива Японии (http://www.jacar.go.jp). Документы «Совершенно секретной истории морской войны в 37-38 гг. Мэйдзи», посвященные двум крупнейшим морским сражениям русско-японской войны (в Желтом море 10 августа 1904 г. и в Японском море 27-28 мая 1905 г.), а также ряд других материалов из этого издания ранее не использовались в отечественной историографии и впервые вводятся в научный оборот в России.
Кроме того, привлекались неиспользованные ранее делопроизводственные документы японского Морского министерства, хранящиеся ныне в Научно-исследовательском институте Министерства национальной обороны Японии в фонде 11 «Войны». Доступ к ним стал возможен благодаря переводу архивных материалов в цифровой формат и размещению их на официальных электронных ресурсах (http://www.jacar.go.jp).
Рапорты о русско-японской войне британских военных и военно-морских атташе, аккредитованных при сухопутных армиях сторон в Маньчжурии и при японском флоте (The Russo-Japanese war 1904–1905. British naval attach reports; The Russo-Japanese war: Reports from British officers attached to the Russian and Japanese forces in the field), содержат интересные наблюдения и оценки.
Многотомная публикация дипломатических документов из архивов царского и Временного правительств «Международные отношения в эпоху империализма», подготовленная специальной комиссией во главе с академиком М.Н.Покровским, содержит необходимые для данной работы тексты международных соглашений и дипломатическую переписку по политическим и военно-стратегическим вопросам в начальный период Первой мировой войны.
В труде Комиссии по исследованию и использованию опыта мировой и гражданской войны «Стратегический очерк войны 1914–1918 гг.» дано краткое описание хода планирования и проведения военных операций русской армии в Первой мировой войне, основанное на русских документальных источниках.
Официальные издания германского и австрийского военных ведомств об истории своих армий в Первой мировой войне (sterreich-Ungarns letzter Krieg 1914–1918; Der Weltkrieg 1914 bis 1918: Die militrischen Operationen zu Lande) содержат тщательно отобранный и обработанный материал о планировании и осуществлении операций со стороны противников России.
Законодательные источники. При анализе представлений мемуаристов о причинах поражения в русско-японской войне использовались Морской устав редакции 1901 г. и проект «Устава полевой службы и наставления для действия в бою отрядов из всех родов оружия» 1901 г. – нормативные документы, действовавшие на момент начала войны.
Научная новизна исследования заключается в следующем.
1. Установлено наличие расхождений во внешнеполитических взглядах российской элиты на двух уровнях, связанных соответственно с различиями в политических взглядах и социальном опыте.
2. Доказано, что в сознании отечественной элиты дальневосточное и европейское направления внешней политики России 1895–1917 гг. противопоставлены по характеру этой политики как миролюбивой, оборонительной на Западе и агрессивной, авантюристической на Востоке.
3. Установлено, что ретроспективный образ внешней политики России конца XIX – начала XX в. складывался под влиянием таких стереотипов общественного сознания, как представления об исконной миролюбивости российской политики, защите Россией угнетенных славян, о Германии как враге России и агрессоре в Первой мировой войне (европейское направление), об агрессивности и авантюризме российского внешнеполитического курса, о провокационной роли Германии и «безобразовщине» (дальневосточное направление), о «бездарности командования» и об ответственности за поражения конкретных личностей, а не системы в целом (военный аспект внешней политики).
4. Сделан вывод о том, что представления политической и военной элиты России начала XX в. о дальневосточной политике были более подвержены влиянию стереотипов общественного сознания, чем их взгляды на европейское направление российской внешней политики.
5. Доказано, что представители высшей политической и военной элиты, в отличие от ее низших эшелонов, обращали недостаточное внимание на неадекватность ресурсов и возможностей страны ее внешнеполитическим задачам.
6. Сделан вывод о недостаточно высоком уровне профессионализма в восприятии внешней политики страны политической и военной элитой России.
Положения, выносимые на защиту:
-
Концептуальные различия во внешнеполитических взглядах представителей российской элиты начала XX в. выделяются на двух уровнях: их представления о характере русско-японской и Первой мировой войн и о причинах поражения России в двух войнах начала XX в. соответственно. Расхождения на первом уровне объясняются, главным образом, различиями в политических взглядах, на втором – спецификой профессиональной деятельности мемуаристов в рассматриваемый период.
-
Представления политической и военной элиты Российской империи о русско-японской войне характеризуются более высоким уровнем стереотипизации, чем их взгляды на Первую мировую. Этот факт обусловлен недостаточным уровнем информированности многих мемуаристов о дальневосточной политике. Кроме того, представления российской элиты о войне с Японией формировались в значительно более стабильной и однородной информационной и социополитической среде, чем таковые о мировом конфликте, а в дальнейшем подвергались относительно небольшим изменениям.
-
Большинство представителей отечественной элиты начала XX в. противопоставляло дальневосточное и западное направления российской внешней политики по ее характеру. Дальневосточная политика Российской империи оценивалась элитарным сознанием как агрессивная и авантюристическая, европейская же – как миролюбивая и строго оборонительная.
-
На формирование представлений отечественной элиты о российской политике на Дальнем Востоке 1895–1905 гг. большое влияние оказал стереотип общественного сознания о ее агрессивно-авантюристическом характере, приведшем к войне с Японией, а также о провокационной роли Германии в мировой политике конца XIX – начала XX в.
-
Образ российской внешней политики в Европе в начале XX в. в сознании отечественной элиты складывался под влиянием таких устойчивых категорий массового и профессионального сознания, как представления о традиционной миролюбивости российской политики; о защите Россией угнетенных славян; о Германии как враге России и агрессоре в Первой мировой войне.
-
Массовое и профессиональное сознание оказало определяющее влияние на формирование элитарных представлений о причинах поражения России в русско-японской и Первой мировой войнах через такие стереотипы, как «бездарность командования» и возложение ответственности за неудачи на конкретные личности, а не на систему.
-
Исполнители обращали большее внимание на несоответствие внешнеполитических задач страны ее ресурсам и возможностям, нежели представители высшей политической и военной элиты, ответственные за принятие решений.
-
Отраженное в мемуарах современников групповое сознание политической и военной элиты России недостаточно ясно представляло себе суть явлений, происходивших в стране и мире в начале XX в. Особенно это касается дальневосточного направления внешней политики России, причин русско-японского конфликта и причин поражения России в войне с Японией.
Соответствие диссертационного исследования Паспорту специальности ВАК. Квалификационная работа выполнена по специальности 07.00.02 Отечественная история. Область исследования: п. 5. История международного положения и внешней политики страны на различных этапах ее развития; п. 8. Военная история России, развитие ее Вооруженных сил на различных этапах развития; п. 25. История государственной и общественной идеологии, общественных настроений и общественного мнения.
Теоретическая и практическая значимость данного исследования заключается в возможности применения его положений и выводов в фундаментальных и конкретно-исторических исследованиях по внешней политике России конца XIX – начала XX в., исторической антропологии, источниковедению и мемуаристике данного периода. Результаты проведенного исследования могут быть использованы также в курсе истории России для учебно-методической и учебно-воспитательной работы в школе и вузе.
Апробация исследования. Материалы диссертации обсуждались на международной научно-практической конференции «Научные исследования и их практическое применение. Современное состояние и пути развития. 2010» (Одесса, 2010), VII и IX научных сессиях факультета истории, социологии и международных отношений Кубанского Государственного Университета. Основные положения и результаты проведенного исследования изложены в 4 статьях общим объемом 2,4 п.л., в том числе в 1 статье объемом 0,8 п.л., опубликованной в журнале «Клио», который включен в список изданий, рекомендованных ВАК для публикации основных результатов диссертации.
Структура работы. Диссертация состоит из введения, четырех глав, девяти параграфов, заключения, списка использованных источников и литературы.
Дальневосточная политика России 1895-1904 гг. в сознании ее свидетелей и исполнителей
Из источниковедческих исследований, посвященных мемуарной литературе, особо следует выделить монографию С.С.Минц-«Мемуары и российское дворянство»8 , в которой разрабатываются вопросы комплексного анализа корпуса мемуарной литературы. В работе А.Е.Чекуновой рассматриваются вопросы становления источников мемуарного характера83. В новой- монографии А.Г.Тартаковского вновь акцентируется внимание на связи- мемуарного творчества с состоянием исторического сознания общества84.
Расширился круг персоналий, чьи мемуары подвергаются источниковедческому анализу, прежде всего, при публикации. Здесь необходимо отметить работы-И.О.Раркуши и В.А.Золотарева, Н.П.Соколова и А.Д.Стспанскоґо, Д.А.Андреева и Ф.А.Гайды, А.М.Лукашевича, А.Ю.Емелина и К.Л.Козюренка .
Рядом с работами историков с конца 1980-х гг. отечественными политологами-разрабатывается новое направление исследований - теория-элит, складывается новая научная дисциплина - элитология. В работах основателяфос-сийской элитологической- школы Г.К.Ашина и других политологов решаются вопросы как теории, типологии, так и собственно истории элит86. Несмотря на значительный познавательный потенциал теории элит, ее систематическое применение в исторических исследованиях только начинается. В частности, в работах Е.Ю.Сергеева и А.А.Черниловского изучены отдельные синхронные и перспективные представления военной элиты Российской империи о внешней политике и войне , а в диссертации В.В.Канищева, к примеру, теория элит применена для анализа политической борьбы в Российской империи на региональном уровне88.
Анализ-историографии показывает, что наиболее разработаны вопросы дипломатической и военной истории рассматриваемого периода, хотя и в этой области имеются существенные пробелы. В биографике наиболее изучены внешнеполитические взгляды С.Ю.Витте, а также А.П.Извольского и С.Д.Сазонова, т.е. лиц, непосредственно руководивших внешней политикой страны в рассматриваемый период времени. Но даже относительно этих лиц не предпринималась попытка выделить пласты массовых, профессиональных и индивидуальных представлений о внешней политике. Круг исследований, посвященных анализу содержащейся в источниках личного происхождения внешнеполитическое информации, крайне ограничен. В частности, не стали предметом изучения даже взгляды А.А.Игнатьева, что было отмечено в! литературе89. Обобщающие работы, которые были бы посвящены образу внешней политики в сознании политической и военной элиты Российской империи, отсутствуют. Вместе с тем, достижения в области исторической антропологии, исторической психологии, исторического мемуароведения, элитологии создают методологический базис для разработки в историческом ключе проблемы внешнеполитического сознания российской элиты начала XX в. как части общест ская элита России (1945-1991 гг.). Пермь, 2003; Мохов В. Об определении понятия «элита» // Общество н экономика. 2008. № 3; Иванюк Ф.М. Методологические проблемы исследований элит (социально-философский анализ): дис.... канд. филос. наук. СПб., 2005, Самойлова Е.Н. Политическая элита России XX века: некоторые особенности формирования и деятельности: дис.... канд. полит, наук. М., 2004.
Таким образом, перед исследователем встает цель рассмотреть ретроспективные представленияполитической и военной элиты страныю:российской» внешней политике конца 1890-х гг. — начала XX в. для того;, чтобьь определить степень их профессионализма. Задачи исследования: 1) изучить мнения современников, ш участников; событий; о характере: российской: внешней: политики в; указанный период и причинах русско-. японской и Первой мировошвойн; 2) рассмотреть взгляды военных и политических, деятелей? России на причины,поражения» страны в этих двух войнах начала-XX века.как на итоги1 внешнеполитического курса страны 0;: ; 3) установить- концептуальные различия во взглядах представителей по-, литической и-военной элиты на характер внешней политики: Российской импе-1. рии в конце XIX —начале XX"в., причины русско-японскоюшПервой мировой» войн:ШПричины\поражения в них России, также выявить причины этих разли-, чий;:. 4) охарактеризовать стереотипы массового и: профессионального сознания российской элиты начала XX. в;, влиявшие: на формирование образа» внешней политики; 5) выяснить, насколько соответствовал объективной реальности ее субъективный образ, зафиксированный в мемуарах представителей российской элк- ты начала XX в.. Методология исследования базируется на принципах историзма; объективности и всесторонности изучения поставленной темы. За.основу взят исто-рико-феноменологический подход, при котором самосознание человека и об-ществарассматриваются?в; дихотомии их собственных изменений. Мемуарная;; лйтёратураСрассматривается: как целостныш-комплекс-. феномен культуры: сво 90 Эти причины лежат прежде всего в военной и экономической областях, но без их рассмотрения невозможно понять представления рассматриваемых деятелей о внешней политике. его времени, содержащий системообразующие характеристики взаимодействия массового и индивидуального общественно-политического и исторического сознания..
Причины поражения в русско-японской войне в сознании генералов и офицеров российской императорской армии
С.Ю.Витте, говоря о причинах военных неудач России в этой войне, сделал акцент на кризисе управления, охватившем Россию в начале XX в. В письме графу Гейдену для Николая II (1905 г.) он писал: «И не Россию разбили японцы, не русскую армию, а наши порядки, или, правильнее, наше мальчишеское управление 140-миллионным народом в последние годы».
В неблагоприятном исходе войны, по мнению-С.Ю.Витте, сыграли роль неготовность России к войне и невыгода стратегического положения, заключавшаяся в удаленности театра военных действий (далее - ТВД) от «центра всех наших как военных, так и материальных сил» и близости его к Японии312.
Важным фактором, способствовавшим поражениям, С.Ю.Витте считал неудачную организацию командования российскими вооружёнными силами на Дальнем Востоке: в данном случае, с его точки зрения, имело место двоевластие. Командующим Маньчжурской армией был генерал от инфантерии А.Н.Куропаткин, над ним в звании главнокомандующего стоял наместник на Дальнем Востоке адмирал А.А.Алексеев
Следует заметить, что в критике подобной системы управления С.Ю.Витте не вполне справедлив. Должность главнокомандующего с подчинением ему сухопутных и морских сил была необходима для координации дейст 312 Витте С Ю. Воспоминания. М., I960. Т. 2. С. 294. 3,3 Там же. С. 295-296. вий двух видов вооруженных сил на Дальнем Востоке. Другой вопрос, что подобная ситуация не была достаточно разработана в нормативных документах. Должность главнокомандующего была предусмотрена как «Положением о полевом управлении войсками в военное время» 1890 г., так и Морским уставом, начиная с редакции 1899 г. Не смотря на то, что Положение не учитывало возможность подчинения главкому морских сил, проблема решалась формированием походного Морского штаба314. Более существенным было то, что оба командующих придерживались различных взглядов на ведение кампании: если А.Н.Куропаткин был сторонником отступательной стратегии, то Е.И.Алексеев настаивал на более активных действиях, что, в общем-то, соответствовало обстановке на ТВД. Иными словами, речь шла о банальном неподчинении со стороны А.Н.Куропаткина приказам вышестоящего начальства.
Несовершенство законодательства имело большие последствия для отношений главнокомандующего и командующего флотом. Морской устав не предусматривал существование при главнокомандующем последней должности: главком сам пользовался правами командующего флотом и флагмана, отдельно командующего315. В период русско-японской войньь это приводило1 к трениям между Е.И.Алексеевым и С.ОМакаровым. Что касается «Положения о полевом управлении...», то его несоответствие обстановке на Дальнем Востоке проявилось позже, уже в бытность главкомом А.Н.Куропаткина, когда он стал вмешиваться в распоряжения нижестоящих инстанций, ущемляя их права316.
Отметив «факт» двоевластия, С.Ю.Витте признал наилучшим план А.Н.Куропаткина, предусматривавший отступление вглубь Маньчжурии, чтобы выиграть время для накопления сил. Ошибкой, с точки зрения мемуариста, стала реализация командующим армией «двойственного плана»: смеси своего плана с «планом или, вернее, мыслями Алексеева»317. Хотя подобная двойственность действительно имела место, в оценке «плана Куропаткина» проявляется
На ходе и исходе войны, по его мнению, отразилось и несоответствие высших начальствующих лиц занимаемым должностям. В этой связи-мемуарист приводит известное высказывание МіД.Скобелева о А.Н.Куропаткине об отсутствии у последнего «военного характера»: «...Он никогда не в состоянии будет принять решение и взять на себя ответственность»319. Уничижительную характеристику С.Ю.Витте дал Е.И.Алексееву, отказывая ему не только в знании военного и морского дела, но даже в наличии у того собственных мыслей320. Такая характеристика, безусловно, несправедлива и не соответствует фактам. Обусловлена она личным соперничеством этих двух деятелей в период, предшествующий русско-японской войне. В оценке адмирала З.П.Рожественского, как неспособного командовать эскадрой321, С.Ю.Витте опирался на мнения»других лиц и собственные впечатления, но не на факты.
ЮЛ.Соловьев, в отличие от С.Ю.Витте, не дал развернутой оценки причин поражения России в русско-японской войне. Но из его высказываний можно сделать вывод, что главную роль дипломат отводил неподготовленности к войне из-за несогласованности действий различных ведомств, а также небоеспособности армии «в отношении командного состава». Последний тезис Ю.Я.Соловьев раскрыл следующим образом: во главе армии стояли «престарелые генералы ... остзейского происхождения», которые были некомпетентны в военных вопросах и «пререкались между собой в вопросах местничества»322. Ситуация на флоте, по его мнению, была не лучше
В.И.Гурко, напротив, считал причиной победы Японии «злой рок», преследовавший Россию, т.е. цепь случайных событий. Среди них он выделил гибель адмирала СОМакарова, преждевременный- приказ об отступлении при Ляояне, песчаную бурю при Мукдене и т.п.324 Надо отметить, что последнюю использовали для объяснения своих неудач как русские, так и японцы: первые приписывали ее влиянию прорыв 1-й японской армии у Цзючжаня (Киузаня), вторые - неудачу 1-й дивизии 3-й армииу Тхэнитуня 9 марта 1905 г.325
В то же время, В.И.Гурко высказал мнение, что исход войны был предрешен в первый же день успехом внезапного нападения японцев на русскую эскадру в Порт-Артуре и Чемульпо, после чего, как считает мемуарист, русский флот не мог рассчитывать на успех. При описании этих событий В.И.Гурко сделал акцент не на вероломстве Японии, а на неготовности русских к отражению подобной атаки326. За всеми этими событиями В.И.Гурко не усматривал закономерности.
П.Н .Милюков, говоря о причинах поражения России в войне 1904-1905 гг., ограничился в своих воспоминаниях кратким, замечанием о полной неспособности русского правительства «не только управлять, но и вести войну в защиту интересов России»327. Такая лапидарность известного историка обусловлена тем, что он при описании событий 1904-1905 гг. основное внимание уделил первой русской революции. Факты внешней политики он привлекал, чтобы доказать историческую обусловленность революционных событий.
Внешняя политика России накануне Первой мировой войны в сознании отечественной военной элиты
В действительности тактические инструкции все же были: оставалась в действии «Инструкция для похода и боя» С.О.Макарова со внесенными в-нее изменениями, были сделаны и некоторые другие распоряжения578. Однако, если говорить об отношении к тактическим вопросам в российском императорском флоте в целом, то- с В.Н.Черкасовым следует согласиться: отсутствовал комплексный руководящий тактический документ, а взгляды С.ОМакарова, Н.Л.Кладо, Н.Н.Хлодовского и других офицеров не получали официального одобрения579. Следует сказать, что в японском флоте отношение к вопросам военно-морского искусства было принципиально другим. Для занятия штабных и флагманских должностей обязательным было освоение курсов тактики и стратегии в Военно-морской-академии. Ведущую роль в оформлении японской военно-морской теории в предвоенный период сыграл С.Акияма. В период войньг он служил флаг-офицером адмирала Х.Того, отвечая за разработку тактических инструкций Объединенного флота580.
Отмечая преимущество японского флота в области,тактики, В.Н.Черкасов в то же времяне признавал технического превосходства противника и считал русские снаряды лучшими581. Вопрос, как было сказано выше, нуждается в дополнительном изучении.
Высший командный состав, по мнению В.Н.Черкасова, был некомпетентным и в сухопутных войсках. Так, начальнику 4-й Восточно-Сибирской стрел 130 ковой дивизии генерал-майору А.В.Фоку он отказывает в понимании «военного дела и силы солдата»582. В.Н.Черкасов отмечает и стратегические ошибки высшего командования. Так, из-за самонадеянности, как- он считал, А.Н.Куропаткина была упущена возможность сорвать десантную операцию противника в Бицзыво583. Передавая, настроения порт-артурцев, В.Н.Черкасов с горечью пишет: «...Никогда в жизни не думали мы, что Россия бросит Артур и-всю эскадру на произвол судьбы»584.
Назвав, таким образом, все признаки кризиса управления, В.Н Черкасов, однако, не сделал никаких обобщений, скорее всего, в силу незавершенности воспоминаний.
Лейтенант А.П.Штер, служивший во время войны на крейсере «Новик», в своих воспоминаниях также не дал цельной характеристики причин поражения. В отличие от четырех офицеров, чьи взгляды были рассмотрены выше, ОН.ПОД-- - робно разобрал вопрос об ответственности за неготовность I Тихоокеанской эскадры к отражению ночной торпедной атаки 26 января (8 февраля) 1904 г. Он пришел к выводу, что основную ответственность за успех противника и ослабление боевого ядра эскадры должен нести Петербург, то есть высшие органы власти. Вина наместника Е.И.Алексеева сводилась, по его мнению, к тому, что-" эскадра располагалась на рейде по диспозиции мирного времени, в «мирной куче», что, по мнению мемуариста, способствовало успеху противника и затруднило отражение атаки585.
Флотская администрация, с точки зрения А.П.Штера, несла ответственность за неготовность главной базы - Порт-Артура586. Подобно другим мемуаристам, он указал на слабую эскадренную подготовку флота вследствие-почти полного отсутствия практики587, но не стал раскрывать причины такого положения дел.
По вопросу о качествах высшего командного состава флота А.П.Штер воспроизвел рассмотренные выше стереотипы о С.О.Макарове и В.К.Витгефте отметив, что после гибели первого «флот остался без начальника и был поэтому уже обречен на гибель»588. Так же как и В.Н.Черкасов, данный мемуарист обвинил А.Н.Куропаткина в упущенной возможности противодействовать японской высадке в Бицзыво вследствие неправильного понимания им значения1 флота в этой войне. По мнению А.П.Штера, командующий Манчжурской армией сводил роль флота к срыву эвакуации японских армий после их разгрома на суше.
Признавая прямым назначением флота бой с флотом противника А.П.Штер осудил действия (вернее, бездействие) командиров кораблей, погибших на внутреннем рейде Порт-Артура. Мемуарист, по существу, обвинил этих офицеров в трусости, предположив, что они «предпочитали скрываться по блиндажам»589. А.П.Штер сравнил их поведение с действиями крейсера «Но-. вик», прорвавшегося из крепости после сражения 28 июля (10 августа) 1904 г. У берегов Сахалина «Новик» был перехвачен японским крейсером III- класса «Цу-.. сима» и после получения серьезных боевых повреждений, исключавших прорыв во Владивосток, затоплен экипажем на мелководье у Корсаковского поста С этим боем связан интересный момент. Если сопоставить данные о расходе боеприпасов, содержащиеся в боевом донесении командира «Цусимы» (94 152-мм и 23 76-мм)590, и приведенное А.Ю.Емелиным число попаданий в «Новик» (14)591, то получается, что японские комендоры добились в этом бою невероятного на дистанциях 35-40 кабельтовых (6400-7300 м) процента попаданий - 12 или даже 15% (если отбросить 76-мм снаряды, попадание которых на такой дистанции маловероятно). Крейсер «Цусима» был поражен при этом двумя 120-мм снарядами592.
В отличие от четырех офицеров - «порт-артурцев», чьи взгляды были рассмотрены выше, В.П.Костенко, участник Цусимского сражения, всю ответственность за разгром возложил на флотских «высоких руководителей» и «правительственную верховную власть», а также лично на командующего эскадрой вице-адмирала З.П.Рожественского593. Мемуарист подчеркивал «виновность в поражении всего руководящего аппарата царской бюрократии, связанного общей "круговой порукой" с правительством и самим монархом» и критиковал стремление царского правительства переложить всю вину исключительно на исполнителей594.
Важнейшей причиной поражения В.П.Костенко считал авантюристическую внешнюю-политику царского правительства, «не обеспеченную своевременно финансами, материально-техническими средствами и военной силой»595. Русское военно-морское командование, располагая в целом достаточными- силами в момент начала войны, «не сумело сосредоточить, их в Тихом океане»596. Но далее имевшиеся силы не были рационально использованы из-за ошибок, «в дислокации: В.П.Костенко считал необходимым разделение I Тихоокеанской эскадры, по скоростным качествам на две части с базированием одной в Порт-Артуре, а другой — во Владивостоке. Это, по его мнению, позволило бы полнее реализовать возможности ведения, крейсерской войны597. Мемуарист, тем- самым, призывал (задним числом) отказаться, совсем от борьбы за господство на море. Соображения В.П.Костенко противоречили сохранявшей свое значение до Второй мировой войны, а отчасти - и до наших дней доктрине Мэхена - Ко ломба, согласно которой крейсерские действия, без господства на море, обречены на провал398. Кроме того, В.П.Костенко не учитывал, что основные морские коммуникации Японии пролегали в
Представления российских военных о причинах поражения страны в Первой мировой войне
Более развернутая характеристика причин поражения России в Первой мировой войне содержится в воспоминаниях А.Ф.Редигера.
В первую очередь, он обвинил правительство и лично Николая 1Гв «неосторожной политике, приведшей к общеевропейской войне, когда Россия еще не была готова к ней»881. Неготовность к войне, по мнению мемуариста, проявлялась в двух аспектах. Первый из них касался обновления командного состава армии: А.Ф.Редигер возложил на своего преемника В.А.Сухомлинова ответственность за свертывание реформ в области личного состава, от реализации которых напрямую зависела боеспособность армии. В результате русская армия вступила в новую войну с высшим командным составом, почти столь же-неудовлетворительным, как и в русско-японскую. А.Ф.Редигер «не видел у нас-полководцев»882. Второй аспект - незавершенность подготовки к войне в области организации, вооружения и снабжения - наш автор связывал с недооценкой военной угрозы правительством и императором и позицией В.Н.Коковцова по вопросу о выделении средств.на оборону. В.А.Сухомлинова мемуарист винил в том, что тот не проявил должной настойчивости в данном вопросе, и Большая военная программа в итоге безнадежно запоздала883.
С этой оценкой А.Ф.Редигера следует согласиться. Как показал ход кампании 1914 г., высший командный состав российской императорской армии, в целом, действительно уступал германской по уровню профессиональных знаний, энергии и разумной инициативе. Однако гораздо большее влияние на ход боевых действий оказало существенное превосходство противника в тактической подвижности, обусловленное наличием многочисленной гаубичной и тяжелой артиллерии. И дело здесь, по нашему мнению, не столько в задержке с принятием большой военной программы, сколько в наследии теории «единства калибра», сказавшейся еще на полях Маньчжурии в 1904-1905 гг. Превосход ство германской армии особенно проявлялось во встречных сражениях, с усилением позиционных тенденций оно ослаблялось. Это относится как к Восточному, так и к Западному фронтам (ср. Приграничное сражение и битву на Марне).
Другим фактором; оказавшим губительное влияние на ход войны, А.Ф.Редигер назвал «сухомлиновскуку эпопею», т.е. деятельность В .А.Сухомлинова на посту военного министра, завершившуюся кризисом снабжения и катастрофой на фронте.
Позиция мемуариста имеет свои особенности. А.Ф.Редигер имел, основания гордиться установленной в бытность его на посту военного министра нормой в 1000 снарядов на полевое орудие. Действительно, в Германии в 1914 г. эта норма составляла в среднем 1100 снарядов на ствол, а в.Австро-Венгрии — всего 600ш. В- результате австро-венгерскаяс артиллерия испытывала дефицит боеприпасов уже в-ходе Галицийской битвы; прибытие оставшихся муницион-ных колонн в конце августа - начале сентября 1914 г. в составе «эшелона Ц» (Staffel С) не решало проблему: запасы были исчерпаны885. Таким образом, рус-скаяармия.в отношении боевого снабжения1 находилась в 1914 г. в сравнительно благоприятном положении.
Соответственно, А.Ф.Редигер относил начало» ответственности В.А.Сухомлинова ко «времени выяснения чрезвычайного расхода снарядов», т.е. к августу 1914 г. Непринятие мер по развертыванию производства боеприпасов с привлечением «всех технических сил страны» А.Ф.Редигер квалифицировал как «преступное легкомыслие и бездействие власти»886.
В действительности, как показал Е.З.Барсуков, проблема заключалась не в «легкомыслии», а в отсутствии организаторских способностей у руководителей военного ведомства и относительной слабости российской промышленности. Вопрос о привлечении частных заводов к производству снарядов был поставлен уже на совещаниях 9 (22) и 11 (24) сентября 1914 г. у военного минист 884 Der Weltkrieg 1914 bis 1918: Die militarischen Operationen zu Lande / bearbeitet im Reichsarchiv. Berlin, 1925.
Однако ведущую рольv А.Ф.Редигер отводил внутриполитическим, факторам. Будучи, по его собственным словам, монархистом, мемуарист видел, насколько не соответствовал своим обязанностям Николай П. С точки зрения мемуариста, ему не хватало «твердости в принимаемых решениях», а «свои личные интересы и симпатии» он ставил выше интересов страны. Поэтому А.Ф.Редигер считал необходимым ограничение власти-царя Думой, что, к.тому же, вполне соответствовало- его представлениям о политической эволюции: «Россия со временем должна была превратиться в конституционное государство по примеру остальной Европы»888.
Уже в мирное время отмечался «неудачный выбор министров» императором и его «неискреннее отношение к дарованной им конституции»889. В период войны ситуация в сфере управления-резко ухудшилась. Уже летом 1915 г. правительство, по выражению А.Ф.Редигера, было вынуждено «сознаться? в своей несостоятельности» и обратиться к общественным организациям за содействием в деле обороны страны890.
А.Ф.Редигер связывал обострение кризиса управления со вмешательством в государственные дела Александры Федоровны. «Такое вмешательство императрицы могло быть только вредным как по незнанию дел, так и потому, что она была окружена взяточниками и авантюристами, как знаменитый Распутин, который за деньги обделывал любое дело, так как ему ни в чем не было отказа...», - писал мемуарист891. Особенно он обрушивается на Г.Е.Распутина, считая, что его близость ко двору более, чем что-либо другое, подрывало «исконное поклонение народа царю и приверженность его монархическому образу правления»892. Впрочем, даже его убийство не меняло положения, ибо «императрица всегда могла заменить его другим негодяем, а государь слушался ее во всем»893. Наш автор никак не объясняет возросшее влияние императрицы на государственные дела и не связывает его со вступлением Николая II в должность верховного главнокомандующего. Более того, бывший военный министр оценивал этот шаг императора с положительной стороны894.
«В годы войны, продолжает А.Ф.Редигер, особенно ярко выяснилось, что государь (или, вернее, императрица) либо не умеет выбирать людей на важнейшие посты в государстве, либо в своем выборе руководствуется не пользой страны, а иными соображениями». Бывший военный министр видел «нравственное право» Думы требовать. создания ответственного перед ней правительства, а отклонение этого требования называл «удивительным ослеплением»895. Поэтому революцию он считал «естественным и справедливым возмездием государю за совершенные им ошибки»896. Вопрос о причинах и предпосылках Февральской революции остается в науке остро дискуссионным897.
Успех революции в военном отношении А.Ф.Редигер объяснял переполнением запасных батальонов, «напрасно призванными»-людьми. Мемуарист не мог объяснить, зачем Ставке и Военному министерству понадобилось призывать «всех способных носить оружие»893. По-видимому, военный министр Российской империи пребывал в плену мифа о неисчерпаемости людских ресурсов России899. В действительности, к февралю 1917 г. были призваны на военную службу все категории, подлежавшие призыву в соответствии с законом о воинской повинности. Но объяснялось это не стремлением «обеспечить порядок в стране», как у А.Ф.Редигера, а истощением людских ресурсов, вызванным спецификой российской экономики, потерями и неэффективным использованием
Похожие диссертации на Образ внешней политики России конца XIX - начала XX века в сознании политической и военной элиты страны
