Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Высший Монархический Совет в Берлине 1921-26 гг. «Берлинское Монархическое Объединение» в 1926 - 31 гг 39
1.1. Высший Монархический Совет. Руководство. Структура. Идеология. Политическая деятельность в 1921-24 гг 39-102
1.2. Высший Монархический Совет в период подготовки и проведения Зарубежного Съезда в Париже в 1924-26 гг .
«Берлинское Монархическое Объединение» в 1926-31 гг 103-128
1.3. Высший Монархический Совет в борьбе за идеологическое руководство армией 128-156
Глава 2. Парижские монархические группы в 1920-33 гг. Структура. Руководство. Политическая деятельность 157
2.1. «Конституционно-монархический союз» («Русский Народно-Монархический
Союз Конституционных Монархистов») 157-184
2.2. Альянс Трепова-Крупенского: «Русская Монархическая партия во Франции» А. Н. Крупенского и «Русский очаг» А. Ф. Трепова 185-217
2.3. «Братство Русской Правды» (БРП) «Совет Объединенных Монархистов» (СОМ).
Борьба парижских монархических групп за организационное переподчинение армии 217-242
Глава 3. Движение монархистов-легитимистов в 1920-33 гг. Структура. Руководство. Идеология. Политическая деятельность 243
3.1. Центральные органы управления 243-291
3.2. «Автономные» легитимистские организации 291
3.2.1. «Союз Русских Государевых Людей имени великой княжны Киры Кирилловны» (СРГЛ) 291-301
3.2.2. Оппозиционные филиалы при СРГЛ. Н. Е. Марков в легитимистском движении 301-319
3.3. «Союз младороссов» 320-340
3.4. Борьба монархистов-легитимистов за организационное переподчинение армии 340-366
Заключение 367-384
Приложение№1 385-389
Приложение№2 390
Список источников и литературы 391-3
- Высший Монархический Совет в период подготовки и проведения Зарубежного Съезда в Париже в 1924-26 гг
- Альянс Трепова-Крупенского: «Русская Монархическая партия во Франции» А. Н. Крупенского и «Русский очаг» А. Ф. Трепова
- «Автономные» легитимистские организации
- «Союз младороссов»
Введение к работе
Актуальность темы исследования. В конце 1980-х гг. в СССР начался постепенный демонтаж коммунистической системы власти и идеологии, приведший к окончательному распаду государства в 1991 г. Формальная политическая и идеологическая преемственность большевистской власти, ведущая начало с октября 1917 г., была прервана. Уже на последнем этапе существования СССР в обществе развернулась широкая дискуссия о правомерности установления в июле 1918 г. однопартийной большевистской диктатуры, в общественное сознание внедрялась мысль об идеологическом плюрализме и многопартийности. В этой связи взгляд историков и публицистов был обращен к непродолжительному опыту легального существования многопартийной системы в Российской Империи (думский период) и периоду деятельности Временного правительства. Естественно, было и обращение к опыту русской послереволюционной эмиграции «первой волны» (1917-1939 гг.), т.к. многие партийные лидеры добольшевистской России продолжили процесс партийного строительства в эмиграции.
Общественный интерес к традиции русского монархизма в эмиграции определяет общественно-политическую актуальность темы исследования, очищенного от политиканских и мистических спекуляций. В сфере реалий современной российской политики необходимо обратить внимание на идейное наследие русской монархической эмиграции 1920-30-х гг., которое может быть использовано при построении современного правового государства и гражданского общества.
Следует отметить, что вопросы дореволюционного монархизма и монархизма в Гражданской войне относительно полно исследованы в историографии. Вопросы же связанные с монархической эмиграцией практически не затронуты в отдельных монографиях. Научную актуальность темы наряду с недостаточным исследованием проблемы определяет и необходимость введения в научный оборот новых (в основном архивных) материалов.
Историография проблемы.
Периодизация историографии по проблеме русского монархизма во многом связана с особенностями политического режима в истории страны. В ней четко выделяется советский период, когда на исследователей оказывалось жесткое цензурное «марксистско-ленинское» давление, которое призвано было не допустить даже частичной реабилитации партийных противников большевиков (особенно монархистов). Однако в исследованиях советского периода прослеживается добросовестная работа с источниками, в результате чего был собран большой фактический материал, «между строк» читается скрытая неидеологизированная и объективная информация. В период Перестройки наблюдались попытки частичной реабилитации отдельных лидеров эмиграции, но процесс практически не затронул лидеров ее монархического партийного крыла. Положительным моментом является открытие с 1988 г. библиотечных и архивных спецхранов, что обеспечило возможность свободного от идеологического давления исследования. В период поздней Перестройки и в постсоветский период, в условиях возрождения в России открыто монархических организаций дискуссия была переведена в партийно-публицистическую плоскость с использованием ранее сделанных в советский период наработок.
При проведении исследования по истории монархической эмиграции следует, безусловно, опираться на результаты исследований традиций дореволюционного монархизма и монархической традиции в Гражданской войне. Это позволит разрешить вопросы преемственности и новаций в период эмиграции. Наиболее плодотворными научными исследованиями по проблеме монархических дореволюционных организаций на данный момент являются монографии Ю.И. Кирьянова и С.А. Степанова. Значительный вклад в исследование консервативно-националистической традиции внес Д.А. Коцюбинский. Важным источником по истории русского дореволюционного монархизма является двухтомный сборник документов «Правые партии. 1905-1917.».
Деятельность монархистов в период Временного правительства и Гражданской войны исследовалась, в основном, в советской историографии. Однако в исследованиях явно наметилась тенденция преувеличения «монархической опасности» для Временного правительства и, особенно, для Советской России. Она была связана с попыткой искусственно расширить и жестко организационно закрепить «монархический» характер антибольшевистского фронта, включить в него всех противников. Данная тенденция отражена в работах Л.М. Спирина, Г.З. Иоффе и Д.Л. Голинкова.
В период Перестройки в СССР наметилась тенденция публицистичности в исследованиях. Одной из наиболее серьезных исследований стала работа М.К. Касвинова. Она была призвана выявить германофильскую ориентации (в вопросах организации интервенции против РСФСР и в переговорах об организации германского давления на большевиков по освобождению царской семьи) русских монархистов в период Гражданской войны. Тезисы были опровергнуты после распада СССР Ю.Г. Фельштинским.
В постсоветской историографии смогли проявить себя лишь представители старой советской школы, которые отказались от жесткого классового «марксистского» подхода. Это монографии Г.З. Иоффе «Революция и судьба Романовых», работа Ю.А. Буранова и В.М. Хрусталева «Гибель императорского дома», вступительная статья М.Б. Смолина к эмигрантскому эссе Н.Е. Маркова «Войны темных сил».
В целом, результаты исследований советского периода заслуживают самой высокой оценки. При непредвзятом взгляде становится очевидной политическая и организационная легковесность монархистов, их «боевая» несостоятельность. Именно этим объясняется попытка введения в монархическую орбиту представителей немонархических организаций, формирование своеобразной «маскировочной» теории (теория «лавирования», «взаимосвязи» и «взаимозависимости»).
Проблема русского монархизма в эмиграции имеет значительно меньшую степень монографической исследованности. Обращение к теме в советской исторической науке относится к концу 1970-х гг. В условиях разраставшейся идеологической войны с Западом партийный аппарат СССР предпринял шаги по общей дискредитации русской эмиграции.
Значительная помощь неожиданно пришла от представителей западной либеральной историографии, активно разрабатывавшей с середины 1960-х гг. вопрос русского «монархического влияния» на зарождение фашизма и нацизма в Европе в начале 1920-х гг. Существенная роль отводилась русско-германским националистическим обществам начала 1920-х гг., т.н. «Протоколам Сионских Мудрецов», завезенным эмигрантами в Европу. Концепция была изложена в публицистических эссе У. Лакера «Россия и Германия. Наставники Гитлера» и Н. Кона «Благословение на геноцид».
В советской историографии тезисы западных исследователей 1960-х гг. был усвоен и переработан. Западная либеральная теория монархического «наставничества» над нацистами начала 1920-х гг. естественным образом трансформировалась в СССР в теорию «прислужничества» перед ними. В советской историографии наиболее полное отражение вопрос нашел в монографии Г.З. Иоффе «Крах российской монархической контрреволюции», значительный раздел которой посвящен истории русской монархической эмиграции. Данная работа до сих пор остается основной отправной точкой для большинства современных исследований.
В монографии Г.Ф. Барихновского «Идейно-политический крах белоэмиграции и разгром внутренней контрреволюции» и в исследовании Ю.В. Мухачева «Идейно-политическое банкротство планов буржуазного реставраторства в СССР» продолжена тенденция на поиск «монархическо-белогвардейского», «кадетско-монархического» или даже «монархическо-мелкобуржуазного» центра. С другой стороны, в исследованиях предпринимались осторожные попытки структурирования монархической эмиграции, что косвенно свидетельствовало о ее неоднородности.
В период Перестройки в СССР знаковым исследованием в начальный период перестройки стала монография Л.К. Шкаренкова «Агония белой эмиграции», в которой был снят тезис об организационном слиянии монархистов с немонархическими движениями, отрицалось наличие некой «единой» межпартийной идеологии. Серьезный прорыв совершил Л.К. Шкаренков в вопросе разделения позиций «белой» и монархической эмиграции, признав наличие конфликта между политиками-монархистами и военными.
После распада СССР в публикациях возобладал жанр политико-исторического эссе, которые также могут быть рассмотрены в разделе историографии. В доперестроечном, консервативно-идеологическом духе выдержано эссе В.И. Андриянова и А.З. Москаленко «Полынь чужбины». В эссе В.В. Костикова «Не будем проклинать изгнание…» принцип «классовости» в оценке монархистов в эмиграции был заменен психологическими оценками (тезис об «эмигрантах» и «эмигрантщине»). Но отказ от «классового» подхода не привел к формированию новой адекватной методологии.
Началом идеологически свободной (от коммунистического давления) исследовательской работы по истории русской эмиграции стал выход в свет эссе М.В. Назарова «Миссия русской эмиграции». В ней впервые прослеживается стремление «реабилитировать» монархическую эмиграцию, указывается на сближение позиций монархистов с представителями «либерального» («февралистского») лагеря. Существенной заслугой автора является разделение позиций русских монархистов и деятелей русских профашистских и пронацистских организаций. Правда, в дальнейшем Назаров, перейдя на позиции монархизма, встал на платформу неоправданной партийной апологетики.
В постсоветский период четко выделились группа политических критиков и апологетов эмигрантского монархизма. К апологетам русского соборнического монархизма на данный момент относится кроме уже упоминавшегося Назарова и А.В. Окороков. Принципы легитимистского монархизма отстаивает С.В. Думин. Среди авторов, с симпатией относящихся к легитимистам, следует отметить и потомка русских эмигрантов в Югославии А.Б. Арсеньева. Он является создателем новой исследовательской традиции – эмигрантского краеведения. В эссе «У излучины Дуная» дан очерк жизни русской колонии г. Нови Сад в 1920-30-х гг.
В целом, апологетическая традиция в исследовании русского монархического движения в эмиграции представляет незначительный научный интерес. Единственным достоинством является целостность и концентрированность исследований по определенной теме. В соборнических исследованиях преобладает активный антисемитский тон, псевдорелигиозный мистицизм и явная склонность к апологетике сотрудничества монархистов с фашистами и нацистами. В легитимистских исследованиях преобладает описательный подход, но информативная ценность значительно выше. В обоих направлениях ощущается явный «партийный» заказ.
В постсоветский период продолжает существовать и «разоблачительная» традиция в историографии, но в основном она представлена эссе американских либеральных публицистов У. Лакера «Черная сотня. Происхождение русского фашизма» и Д. Стефана «Русские фашисты. Трагедия и фарс эмиграции». Российским продолжателем традиции стал тележурналист Л.М. Млечин с эссе «Адольф Гитлер и его русские друзья». Особенностью современных западных исследований стала защита экуменистической церковной линии в РПЦЗ, возглавляемая митрополитом Евлогием (Георгиевским). В этом ключе выдержано исследование профессора М. Раева «Россия за рубежом» и в очерке Е. Менегальдо «Русские в Париже».
Негативное отношение к монархической эмиграции в зарубежной историографии прослеживается до настоящего момента, симпатии, в основном, на стороне либералов и, реже, социалистов. Так, в биографии П.Б. Струве американского советолога Р. Пайпса выражается «сожаление» по поводу его сотрудничества с монархистами в период 1925-26 гг., его временный отход от «близких по духу» либералов и социалистов. Особняком в западной историографии стоит эссе американского журналиста П. Курта «Анастасия. Загадка великой княжны».
В целом, западная критическая традиция переживает явный застой. В ней наблюдается постоянное жонглирование уже выявленными фактами. У противников монархистов наблюдается очевидный «партийный заказ» по продвижению в политической сфере идей либерализма, в религиозной – церковного экуменизма.
Одним из важных вопросов, волновавших монархическую эмиграцию, был вопрос о подлинности или подложности т. н. «Протоколов Сионских Мудрецов», а также связанные с ним вопросы о «заговоре» против России. После революции их основной публикатор С.А. Нилус связал «Протоколы» с событиями русских революций 1917 г. Его трактовка была близка части монархистов в эмиграции. В постсоветской России традицию С.А Нилуса продолжили философ, литературовед и историк В.В. Кожинов в эссе «Черносотенцы» и Революция» и Назаров в эссе «Вождю Третьего Рима». Теория «заговора» получила отпор как в либеральном, так и в националистическом лагере. В советской историографии критику сторонников идеи подлинности «Протоколов» с либеральных позиций вел А.Я. Аврех в работе «Масоны и революция». Противником в националистическом лагере выступил А.И. Солженицын в публицистическом сочинении «Двести лет вместе».
В современной академической науке обращение к теме монархической эмиграции зачастую носит фрагментарный характер при отсутствии целостности изложения. Однако в исследованиях содержатся весьма ценные положения о деятельности русской монархической эмиграции. Так, в совместной монографии Ю.П. Свириденко и В.Ф. Ершова «Белый террор?» представлена картина близкого антикоммунистического взаимодействия военной и монархической эмиграции. Наряду с этим, в монографии В.Ф. Ершова «Российская военно-политическая эмиграция» представлена картина противостояния военного командования легитимистам и ВМС по организационным и идеологическим вопросам. Обзор деятельности русской военной эмиграции в конце 1930-х гг. и во время Второй Мировой войны дан в работе Ю.С. Цурганова «Неудавшийся реванш».
В коллективной монографии «Русские без Отечества» отмечается процесс «стихийного поправения» эмиграции в 1920-30-е гг. Авторами был выявлен полный разрыв между монархистами и республиканцами, которые опасались ущемления демократических свобод при возможной реставрации монархии. Спокойный и выдержанный тон в отношении монархической эмиграции свойственен коллективной монографии «Русский исход». Наряду с этим в ней серьезной и справедливой критике был подвергнут тезис советской историографии о сотрудничестве эсеров с монархистами в эмиграции.
Тема монархической эмиграции косвенно затрагивается в монографиях А.И. Доронченкова «Эмиграция «первой волны» о национальных проблемах и судьбе России», О.А. Кудинова «Конституционные проекты Белого движения и конституционно-правовые теории российской белоэмиграции (1918-1940 гг.)», С.М. Смагиной «Российские политические партии в эмиграции: блоки и идеологии».
Особняком по предмету исследования стоят работы по эмигрантской прессе 1920-30-х гг. - финской исследовательницы Ю. Суомела «Зарубежная Россия» и отечественного историка П.Н. Базанова «Издательская деятельность политических организаций русской эмиграции».
Изучение попыток контактов монархистов с нацистами и фашистами актуализируют проблему типолигизации авторитарных и тоталитарных режимов Европы в период 1920-30-х гг. Наиболее полно тема отражена в коллективной монографии «Фашизм и антидемократические режимы Европы». Практика милитаристических кругов Германии в начале 1920-х гг. по борьбе с демократической Веймарской республикой нашла отражение в монографии Ф.И. Пашкевича «Капповский путч в Германии». В данном исследовании, несмотря на организационную схожесть авторитарных моделей, проведено разделение итало-фашистского и германского нацистского режимов. В исследовании были использованы также справочные и энциклопедические материалы.
Источниковая база исследования. В работе были использованы как опубликованные, так и архивные источники. Архивные источники сконцентрированы в фондах «Русского Заграничного исторического архива в Праге» («Пражского архива») в составе ГА РФ. В составе «Пражского архива» выделяется тематически полный фонд №5763 («Союз Русских Государевых Людей имени Киры Кирилловны»), а также фонды №5853 («Дневник генерал-майора А.А. фон Лампе», №5826 («Русский Обще-Воинский Союз» - РОВС), №6096 («Национальный Комитет»).
Наряду с архивными материалами в исследовании были использованы опубликованные источники: сборники документов; эмигрантские материалы по цареубийству в Екатеринбурге; монархическая публицистика различных направлений (от сторонников ВМС до лидеров движения «конституционалистов»); военно-эмигрантская публицистика; философские работы; «Дневники» дореволюционных и эмигрантских монархических деятелей; монархическая «историография» времен правления императора Николая II; воспоминания оказавшихся в эмиграции представителей Дома Романовых, бывших царедворцев, активных участников монархического движения в эмиграции, иерархов русской православной церкви в эмиграции, противников монархистов из либерального и социалистического лагеря, представителей молодежного «пореволюционного» поколения, деятелей культуры и искусства; эмигрантские работы по операции ИНО-ГПУ «Трест»; художественные произведения с ярко выраженной монархической окраской.
Объектом исследования являются партийно-политические структуры монархической эмиграции в Европе: Высший Монархический Совет (ВМС) в Берлине в 1921-26 гг., парижские монархические группы и движение легитимистов. Предметом исследования является процесс организации, функционирования, формирования руководства и партийного состава, идеологические наработки вышеперечисленных структур русской монархической эмиграции. Целью исследования - изучение эволюции монархических организаций в эмиграции, в процессе которой предпринимались попытки сохранения дореволюционной традиции в сфере идеологии и политической деятельности, однако, политические реалии стран-реципиентов и изменения в СССР сделали невозможным полную их консервацию.
В соответствии с поставленными целями выделяются следующие задачи исследования:
выявление целей и организационных особенностей каждой организации (история возникновения, структура, персональный состав центрального и регионального руководства)
анализ идеологии различных структур (на примере анализа причин предреволюционного кризиса в Российской Империи, материалов Съездов и конференций, проводимых монархистами в 1920-30-е гг., и проектов гипотетической монархической реставрации)
анализ политической деятельности (отношения с представителями немонархической эмиграции, внутри монархического спектра эмиграции, с военной эмиграцией)
рассмотрение процесса борьбы за выдвижение претендента на престол
выявление предлагаемых методов антибольшевистской борьбы.
Хронологические рамки исследования ограничены 1919-1933 гг. Нижней границей признается 1919 г., что связано с поражением Вооруженных Сил Юга России (ВСЮР) А.И. Деникина на Украине и разоружением в Эстонии частей Северо-Западной Армии Н.Н. Юденича. Логическим следствием их военного поражения стала ликвидация активно действовавших в ходе Гражданской войны отделений монархического «Союза Верных» в Киеве и Ревеле, исход значительной части монархических лидеров в эмиграцию.
Верхней границей признается 1933 г., что связано с приходом нацистской партии Гитлера к власти в Германии, который совпал с организационной победой легитимистов в монархическом движении. Монархисты мгновенно определились с позицией «оборончества» и коллаборационизма.
Территориальный рамки работы включают в себя европейские государства, где были сконцентрированы наиболее значимые силы дореволюционной политической элиты и где были созданы наиболее благоприятные условия для развертывания политической деятельности.
Методологическую основу работы составляет теория «смены элит» итальянских социологов Г. Моска и В. Парето, которые связывали приобретение и удержание властных рычагов в стране со способностью действующей «политической элиты» выдвинуть адекватный общественным настроениям идеологический проект и программу его реализации, а также – с возможностью проведения в жизнь необходимых мероприятий по их реализации. Наряду с этим используются принципы научного историзма, методы структурного и сравнительного анализа, обобщения, комментирования, основные приемы научной источниковедческой критики (выявление аутентичности, полноты и достоверности источников).
Научная новизна исследования состоит в том, что впервые вопросы деятельности русской партийно-монархической эмиграции в Европе в период 1919-1933 гг. рассмотрены отдельно от других политических течений русской эмиграции. В процессе работы впервые дан подробный анализ деятельности «Рейхенгалльской платформы» монархистов (ВМС, парижские группы «николаевской» ориентации), движения легитимистов, а также выявлены причины их поражения в борьбе за доминирование в общеэмигрантском политическом движении, во взаимоотношениях с военной («белой») эмиграцией и в антибольшевистской борьбе.
Установлено, что, в целом, монархическое движение в эмиграции стремилось к воссозданию правящей структуры бывшей Российской Империи до Февральской революции 1917 г. Для реализации этой задачи создавались разнообразные партийные структуры с координирующими органами. В ходе работы впервые была проанализирована деятельность данных структур.
В результате исследования было выявлено, что в области идеологии представители практически всех монархических течений, отвергая либерализм и социализм, были обречены либо на консервацию дореволюционных идеологических наработок, либо на их «ревизию» по образцу авторитарных и тоталитарных режимов Европы 1920-30-х гг.
Таким образом, установлено, что в период 1919-33 гг., несмотря на политическую активность, монархическая часть бывшей политической элиты Российской Империи не смогла обеспечить себе условия для триумфального возвращения в Россию. В организационном плане крахом закончилась попытка создания монолитной и непартийной роялистской эмиграции.
Монархическое движение является яркой антитезой современным представлениям о гражданском обществе и правовом государстве. В теории и практике движения нашли отражение авторитарные и антидемократические тенденции европейских режимов 1920-1930-х гг. Несмотря на изначальную сильную консервативную составляющую, явно проявилась опасность радикализации движения по пути итало-фашизма, национал-социализма или «национал-большевизма».
Практическая значимость исследования состоит в возможности использования политического опыта русской монархической эмиграции при анализе современной ситуации в сфере партийного строительства, а также при определении роли государства в этом процессе. В научной сфере результаты исследования могут быть использованы в процессе подготовки монографий и учебных пособий по истории политических организаций эмиграции в области партийного строительства, политической практики и идеологии, в исследованиях взглядов русских политиков-эмигрантов.
Апробация исследования была произведена в ходе выступлений на научных чтениях, заседаниях кафедры истории МПГУ, в тематических публикациях в сборниках научных статей.
Структура исследования определена исходя из выявленных объектов исследования, целей и задач работы. Работа состоит из введения, в котором показана актуальность темы исследования, дан обзор историографии и источниковой базы, определены методологические принципы работы. Основная часть, состоящая из трех глав, в которых последовательно раскрываются особенности деятельности партийных структур русской монархической эмиграции. В заключении представлены выводы, сделанные по результатам проделанной работы. В структуру исследования входят также оглавление, список использованных источников и литературы.
Материал представлен по тематико-хронологическому принципу.
Высший Монархический Совет в период подготовки и проведения Зарубежного Съезда в Париже в 1924-26 гг
Открытое возрождение монархических и националистических общественных организаций в позднем СССР резко политизировало тему и вывело ее за рамки чисто научной дискуссии. Антисемитизм и антидемократизм идеологии монархистов в эмиграции, их приверженность консервативной традиции воспринималась в период Перестройки и в ранний постсоветский период как нонсенс. Активная политическая позиция «новых» монархистов в этом ключе привела к началу чисто политической дискуссии по теме, что отразилось на уровне исследований. В дискуссии практически не нашлось места профессиональным историкам, в дело вступили журналисты, партийные деятели, что привело к преобладанию в публикациях жанра политико-исторического эссе с использованием, в основном, ранее опубликованных материалов периодики и мемуаров в соответствующей интерпретации. В связи с фактическим отсутствием академических исследований данные эссе могут быть рассмотрены в разделе историографии.
В просоветском духе выдержано эссе В.И. Андриянова и А.З. Москаленко «Полынь чужбины». В- условиях активизации деятельности. легитимистов в Сен-Бриаке в начальный, период перестройки авторы уделяют существенное критическое внимание раннему периоду деятельности движения. Отмечалась бесплодность притязаний великого князя Кирилла Владимировича на престол, ничтожность его попыток по борьбе с советским государством в 1920-30-х гг., акцент был сделан на «оголтелой ненависти» к СССР «наследника» - великого князя Владимира Кирилловича1.
В уже упоминавшейся работе М.К. Касвинова противостояние по вопросу престолонаследия между великими князьями Кириллом Владимировичем и Николаем Николаевичем в 1920-х гг. представлено в гротескном виде банального семейного скандала. Была отмечена связь
Своеобразный итог в оценке русской монархической эмиграции был подведен в период поздней Перестройки. Критика проводилась в характерном для того периода духе «либерализма» и «демократизма». В эссе В.В. Костикова принцип «классовости» в оценке монархистов в эмиграции был заменен негативистским психологизмом (тезис об «эмигрантах» и «эмигрантщине»). Методологическим «новшеством» в оценке монархистов стало у В.В. Костикова введение оценочных категорий «добра» и «зла» .
В целом, историографическая традиция периода Перестройки, за исключением монографии Л.К. Шкаренкова, оставляет мало поля для серьезной научной дискуссии: Фактологический материал незначителен; в сравнении с советским периодом, отказ от «классового» подхода не привел к формированию новой адекватной методологии.
В1 постсоветский период четко выделились группа политических критиков, и апологетов эмигрантского монархизма, при этом- степень. исследовательской новизны, по сравнению с советским периодом, является минимальной. К апологетам русского соборнического монархизма на данный: момент относятся М.В. Назаров и А.В1 Окороков, принципы легитимистского монархизма отстаивает СВ. Думин.
Началом идеологически свободной (от коммунистического давления) исследовательской работы по истории русской эмиграции стал выход в свет эссе М.В. Назарова «Миссия русской эмиграции». В отношении периода Гражданской войны и эмиграции у М.В- Назарова наблюдается крайне противоречивая позиция. С одной стороны, он отмечает, что дореволюционные консервативные партии сильнее всех пострадали от революционных преследований и не смогли возродиться ни в период открытого вооруженного противостояния, ни в изгнании. С другой стороны, он тут же отмечает созданный на Рейхенгалльском Съезде 1921 г. ВМС во главе с Н.Е. Марковым и монархическую деятельность Приамурского Земского Собора во Владивостоке. Как о неоспоримой данности М.В. Назаров говорит о численном преобладании «правой» эмиграции над «левой», однако, отмечает наличие больших финансовых и издательских ресурсов у «левых». В духе монографии Л.К. Шкаренкова был представлен эмигрантский блок монархистов с «правыми демократами» на платформе вооруженной борьбы против большевистской власти1.
Также весьма противоречивой является у М.В Назарова оценка идеологии монархистов. Во взглядах М.В. Назарова впервые Віисследованиях по теме прослеживается стремление «реабилитировать» монархическую эмиграцию, но данный процесс он видит в попытках сближения позиций-монархистов с представителями «либерального» и «демократического» («февралистского») лагеря: Им была выработана теория «взаимных уступок». Исходя из этого, он не признает исключительно «реставраторский» характер Рейхенгалльского Съезда 1921, отмечая в нем преобладание «столыпинской» идеологии: М.В. Назаров в начале 1990-х гг. выражал сожаления о том= что. монархисты огульно относили своих оппонентов в разряд «жидо-масонов»2.
К нравственно сомнительным можно отнести положения? М.В. Назарова об оправдании эмигрантского террора, против советских представителей за рубежом в качестве ответа на террор коммунистического режима против собственного народа (непродуктивная попытка, оправдать террор террором), а также апологетику сотрудничества части русской эмиграции с фашистами и нацистами в 1920-30-х гг.. на основании того, что на тот момент они не были скомпрометирован военными преступлениями и гитлеровским расизмом3. Существенной заслугой М.В. Назарова является представление русских монархистов и деятелей русских профашистских и пронацистских организаций в разных главах исследования.
Альянс Трепова-Крупенского: «Русская Монархическая партия во Франции» А. Н. Крупенского и «Русский очаг» А. Ф. Трепова
ЦК КМС открыто выдвинул тезис о возможности для военных чинов членства в монархических организациях, что в корне подрывало принцип единоначалия армии: «Запрещение состоять в организациях, являющихся враждебными Армии и призывающих к неповиновению командованию, было бы естественно и не вызывало бы возражений. Но запрещение состоять в каких-либо организациях политического характера, особенно если его отнести к монархическим объединениям, являющимися по замыслу надпартийными патриотическими союзами, должно привести к ряду последствий, едва ли желательных»". При этом лидеры КМС не скрывали, что руководство такими организациями должно было перейти великому князю Николаю Николаевичу: «Заявление Главнокомандующего о готовности повести Армию за Великим Князем Николаем Николаевичем должно было значительно облегчить поддержание связи с монархическими организациями, т.к. монархическое движение видит в Великом Князе национального вождя»3.
Оценка идеологии Белого движения со стороны ЦК КМС не отличалась от оценок ВМС: «...уже и тогда, это «отсутствие лозунгов» парализовало и обесцвечивало одно из орудий борьбы — пропаганду, сводя ее к одному только обличению большевистских зверств. Сейчас, в зарубежной обстановке, без непосредственной борьбы, идейная атмосфера еще более необходима»4.
Несмотря на политические разногласия, к концу 1923 г. произошло создание единого монархического фронта в Париже по военным вопросам (КМС, организации А.Н. Крупенского и А.Ф. Трепова). В этих условиях П.Н.
Врангель начал широкую кампанию по чистке военных Союзов и перевыборам их Правлений. К концу 1924 г. во главе воинских объединений находились исключительно «врангелисты». Только 3 декабря 1924 г. П.Н. Врангель издал приказ №53 о признании полномочий великого князя Николая Николаевича: «16 сего ноября от Его Императорского Высочества Великого Князя Николая Николаевича мною получено следующее распоряжение: «Главнокомандующему Армией Генералу барону Врангелю.
Получив письмо Ее Императорского Величества Государыни Императрицы Марии Федоровны, оглашенное 7/20 октября сего года, я призываю всех одинаково мыслящих с Ее высочеством и мною объединения продолжить работу на дело спасения России.
Для полного объединения в моем лице всех военных я впредь принимаю на себя руководство через Главнокомандующего, как Армией, так и всеми военными организациями.
Приказания войсковым частям и означенным военным организациям будут мною отдаваться через Главнокомандующего...»1.
Однако организационные уступки П.Н. Врангеля великому князю Николаю Николаевичу были минимальны. Приказом создавалось двойственное положение, при котором руководители Союзов офицеров формально назначались великим князем, но сохранялась выборность Правлений, в которых на тот момент преобладали сторонники П.Н. Врангеля:
1) Все военные организации, сохраняя свои названия, самостоятельность во внутренней жизни и порядок внутреннего управления, установленный действующими уставами, будут иметь во главе Председателя или Начальника не выборного, а назначаемого Его Императорским Величеством.
2) «Выборность» членов Правления сохраняется, но Председателю Союза (Общества) предоставляется право отвода членов Правления...»".
В Приказе №53 Командующий пошел на беспрецедентный для военного шаг, сделав акцент на демократическую выборную процедуру. На практике право назначения руководителей Союзов так и не было предоставлено Николаю Николаевичу (они по-прежнему избирались на заседании Правления). П.Н. Врангель отказался переподчинить великому князю руководителей отделов РОВС, не предусматривал приказ и возможности членства военных в монархических организациях. Фактически Николай Николаевич становился декоративной фигурой, что, безусловно, не могло устроить парижских монархистов. Н.Е. Марков стал единственным политиком из монархического лагеря, кто уже в ноябре 1924 г. понял, что уступки П.Н. Врангеля великому князю Николаю Николаевичу будут незначительны, они ничего не давали ни ВМС, ни парижским монархистам. А.А. фон Лампе отмечал, что в момент распространения слухов о скором выступлении великого князя Николая Николаевича председатель ВМС немедленно отбыл из Берлина в Париж для прямого противодействия появлению приказа в том виде, в-котором он был обнародован: «Марков уже ринулся в Париж, видимо, опоздал и решение Николая Николаевича уже принято! Теперь, он будет интриговать, конечно, против аполитичности армии в монархическом смысле»1.
Сам великий князь Николай Николаевич был удовлетворен результатами деятельности парижских монархических групп. К августу 1925 г. в Париже вокруг него сформировался Штаб сторонников из высшего генералитета (действовал независимо от Штаба П.Н. Врангеля): генералы для поручений - генерал-лейтенант М.Н. Скалой и генерал от кавалерии П.Н. Краснов; научная часть - генерал-лейтенант Н.Н. Головин, Ф.И. Ростовцев, полковник А.А. Зайцов; канцелярия - генерал-лейтенант П.К. Кондзеровский, СМ. Трухачев, генерал-лейтенант Е.К. Миллер, полковник
«Автономные» легитимистские организации
От имени армии протест выразил генерал-майор Н.В. Шинкаренко. В январе 1932 г. он писал великому князю Кириллу Владимировичу: «...то, что Вашему Величеству благоугодно было повелеть нам ныне в новогоднем обращении, может быть понято только в одном единственном смысле: всеми силами способствовать идущему в СССР строительству, то есть помогать пятилетке. Помогать красной коммунистической армии, содействовать подготовке мировой революции.
И это, Ваше Императорское Величество, значит требовать от нас большего, чем сдача - требовать перехода на сторону врага..., удар этот является непоправимым для Вашего Императорского Величества - ибо, кто же из годных для боя Русских военных придет теперь под штандарт Вашего Императорского Величества, и кто же сможет по совести их к этому призывать»1.
В начале 1930-х гг. великий князь Кирилл Владимирович оставил без» внимания протесты легитимистов-политиков. В феврале 1932 г. телеграммой А.Л. Казем-Беку он морально поддержал младороссов: «Союз может быть спокоен, что несправедливыми нападками не может быть поколеблено мое доверие к нему.
Мне приятно знать, что младороссы стойко-выдержали натиск врагов и продолжают представлять организацию, стойко спаянную непоколебимой верой в правильность путей спасения России, мною предуказанных»2.
Однако он вынужден был объясниться с армией и подтвердить свой непреклонный антибольшевизм. В «Обращении» к Красной Армии в ноябре 1932 г. великий князь Кирилл Владимирович косвенно обращался и к военной эмиграции: «России нужны сильная армия и флот. Они нужны ей для обороны границ и необходимы для освобождения от гнета коммунистов..., можно видеть насколько эта власть ухудшила тяжелое положение Русского народа. Для него впереди нет просвета, пока управление государством находится в руках не-национальной и невежественной власти...»1.
Борьба с навязчивыми оппонентами из поколения «отцов» зачастую приобретала у младороссов неполитические формы. Так, в январе 1932 г. в Париже группой, распространителей «Младоросскои Искры» во главе с князем В.А. Красинским был избит «контрреволюционер» Светлейший князь М.К. Горчаков.
Победное шествие младороссов было прервано выступлением на политическую сцену новой «пореволюционной» молодежной организации немонархического толка - «Национального Союза Нового Поколения» (НСНП), который с 1930 г. начал активно оспаривать у младороссов право на монопольное представительство «пореволюционного поколения» и на идеологию «национальной революции». В результате политического противостояния, нередко завершавшегося массовыми побоищами на собраниях, А.Л. Казем-Бек в мае 1933 г. объявил о необходимости «...политического моратория на время переходного периода»2.
Выход из идеологического тупика, казалось, был найден в национал-социализме, победившем в Германии в январе 1933 г. В сентябре 1933 г. «Последние новости» сообщили о проходящих в Берлине переговорах между А.Л. Казем-Беком, руководителем Русского Национального и Освободительного Движения в Германии генерал-лейтенантом князем П.Р. Бермондт-Аваловым3 и руководителем Всероссийской Фашистской
Бермондт-Авалов П.Р. — потомок по матери грузинского княжеского рода Авалишвили, по отцу - караим, получил музыкальное образование, добровольцем ушел на фронт Русско-японской войны, в 1909 г. - корнет Л.-Гв. Уланского полка, в Первую Мировую войну - капитан того же полка, за 1914-15 гг. был ранен 7 раз, Георгиевский кавалер, член кружка Г.Е. Распутина. После Февральской революции был избран солдатами командиром Уланского полка, полковник, участник монархического заговора против
Организации (ВФО) в США А.А. Вонсяцким1. Однако альянс не состоялся как из-за личных амбиций лидеров, так и из-за нежелания «Главы» младороссов принять расовую доктрину национал-социализма и добиваться свержения большевиков путем территориальных уступок со стороны России. Провал переговоров с открытыми фашистами и нацистами русской эмиграции в 1933 г. ознаменовал начало кризиса всей предыдущей тактики движения младороссов, усугубившегося монархическими демонстрациями (возложением венков к памятнику королю Фридриху И) в национал-социалистической Германии и проповедью идей национал-большевизма (в форме лозунга «Царь и Советы»).
Наиболее адекватную оценку идеологии младороссов и их разрыва с идеологией нацизма из поколения «отцов» представил П.Б. Струве, который с середины 1920-х гг. пристально наблюдал за развитием монархического движения в Европе. В мае 1933 г. в редактируемой им белградской газете «Россия и славянство» он писал: «После торжества Гитлера...младороссы могли бы впасть в соблазн говорить о русском национальном социализме. Это было бы ошибочно...
Эмигрантское движение младороссов с конца 1920-х гг. сумело объединить наиболее активную часть «пореволюционного поколения». Юношеский «активизм» и ностальгический идеализм нашел отражение в идеологии «национальной революции» и лозунге «Царь и Советы». Харзматичный лидер А.Л. Казем-Бек уловил общеевропейскую авторитарную тенденцию и предпринял попытку вдохнуть новую жизнь в традицию умирающего российского монархизма, однако, противодействие политических «зубров» не оставляло надежды на возможность «революционного» обновления монархической идеологии, вследствие чего младороссы вынуждены были уступить пальму первенства представительства поколения «детей» эмиграции немонархическим молодежным течениям, которые изначально не были связаны тяжелым балластом политиков старой формации. Отсутствие перспектив полного реформирования монархического движения в итоге привело младороссов к немонархическому «оборончеству» и «национал-большевизму».
«Союз младороссов»
В отношениях с Белой эмиграцией у монархистов просматривались двойственные стремления. С одной стороны, они понимали, что свержение большевиков возможно только вооруженным путем (надежды на возможность «перерождения» режима ими не высказывались). В связи с этим они в период 1920-21 гг. выступали против социалистов и либералов в вопросе разоружения и рассеивания армейских контингентов, по мере сил стремились поддерживать авторитет командования и лично П.Н. Врангеля. С другой стороны, они требовали от командования гарантий монархической реставрации в случае победы, что при сохранении идеологии «непредрешенчества» периода Гражданской войны было невозможно.
В результате, политический резон взял верх. В период 1921-26 гг. ВМС активно продавливал в военных Союзах лозунг «За Веру, Царя и Отечество», решив, что превентивное принятие его в эмиграции станет моральным обязательством офицеров в случае падения большевиков. До принятия лозунга ВМС выступал против идеи военной диктатуры. В условиях эмигрантской"многопартийности лозунг ВМС выступал, безусловно, как узко партийный, что не имело аналогов в истории Российской Империи. Исповедуя тактику широкого антибольшевистского фронта, П.Н. Врангель стремился к сохранению принципа дореволюционной аполитичности армии. В результате, ВМС вынужден был бороться с Командующим, расшатывать принцип субординации, вносить расколы в военные Союзы, что дробило армию как боевую единицу эмиграции. Отношение военных к ВМС также носило двойственный характер. Признавая антибольшевистский характер организации, многие военные, тем не менее, сохранили верность традициям братства периода Гражданской войны., и осознавали необходимость субординации даже в условиях беженства.
Лидеры парижских монархических групп стремились заменить П.Н. Врангеля на посту Командующего великим князем Николаем Николаевичем. 379 С 1923 г. они оказывали сильное политическое давление на командование. Однако формальная передача П.Н. Врангелем в декабре 1924 г. полномочий по руководству РОВС не привела к фактической передаче великому князю Николаю Николаевичу полномочий по руководству военными Союзами.
Легитимисты с конца 1922 г. стремились переподчинить армию великому князю Кириллу Владимировичу. В апреле 1924 г. было принято положение о КИАиФ, началась регистрация офицеров по принципу персонального зачисления. Армейские структуры легитимистов выстраивались на принципе дореволюционной аполитичности, великий князь Кирилл Владимирович жестко отстаивал принцип субординации.
Аполитичная военная тактика легитимистов не могла бы иметь успеха в офицерской среде, если не учитывать «активистскую» составляющую их практики. Сотрудничество с НСДАП 1920-23 гг. в конце 1920-х гг. привлекло внимание активного, во многом авантюристического, офицерства (В.В. Бискупский, П.Р. Бермондт-Авалов, А.Г. Шкуро), начался массовый переход военных в новое «перспективное» движение. К 1933 г. в рядах КИАиФ и РОВС состояло равное количество офицеров. Передача нацистскими властями руководства УДРЭ В.В. Бискупскому в 1936 г. предопределило зависимость эмигрантов от легитимистов в Германии и в оккупированных странах. В результате через КИАиФ и УДРЭ отдельные представители военной эмиграции смогли принять участие в войне против СССР, но реализация монархического реставраторского идеала в связке с нацистами имела смутные перспективы (при возможной реализации идеи вооруженной борьбы с большевизмом).
Как и до революции, так и в эмиграции монархисты были сильны во внешнеполитическом анализе. В отличие от большинства социалистов и либералов, они не верили в устойчивость Версальской внешнеполитической системы и предвидели перспективы очередной Мировой войны. В принципе, монархисты признавали любой путь падения большевистского режима (внутрироссийское народное восстание или интервенция), однако, с 1923 г. ВМС и лидеры «парижских» групп открыто поддерживали интервенцию (исключение составлял СОМ). «Рейхенгалльцы» приветствовали интервенцию абсолютно любой страны против СССР. Ставка легитимистов на внутреннее антибольшевистское движение в период 1922-33 гг. являлась поверхностной антитезой «рейхенгалльцам», с 1933 г. они поддерживали конкретно нацистскую интервенцию против СССР. При этом после 1933 г. монархисты уже понимали, что военная эмиграция займет в этой конструкции подчиненное положение.
Результатом тесного сосуществования монархических организаций и военных структур стало успешное проведение ИНО-ГПУ операций под кодовым названием «Трест» («Трест» Якушева-Опперпута 1922-27 гг., «Второй Трест» 1929-30 гг.). Советские агенты-провокаторы использовали монархические организации только для проникновения в среду военной эмиграции, чем косвенно подтвердили бесперспективность попыток монархистов в активной борьбе против СССР. Результатом первого «Треста» (канал проникновения - ВМС) стал удар по авторитету РОВС и крах всех попыток террористической борьбы против СССР. «Второй Трест» (канал проникновения - легитимистский КИАиФ во Франции) привел к похищению председателя РОВС А.П. Кутепова в Париже в январе 1930 г.
Сильным местом в идеологии монархистов был отказ от идеализации личности императора Николая II и его правления, которое для монархистов «первой волны» навсегда осталось «несчастным» (их симпатии явно были на стороне императора Александра III). Они отвергли попытки идеализации и канонизации последнего царя, предпринятые отдельными лидерами эмиграции (П.Б. Струве, митрополит Евлогий (Георгиевский)).
