Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Методология, историография и источники
1.1. Методология 12
1.2. Историографические проблемы исследования культуры горнозаводского населения 18
1.3. Источники 35
Глава II. Культура жизнеобеспечения
2.1. Поселения 57
2.2. Жилые и хозяйственные постройки 78
2.3. Одежда 107
2.4. Питание 152
2.5. Домохозяйство 186
Глава III. Духовная культура
3.1. Семейные обряды 229
3.2. Праздники 268
3.3. Религиозные верования 299
3.4. Горнозаводской фольклор 355
Заключение 372
Примечания 381
Список источников и литературы 423
Список сокращений 449
- Историографические проблемы исследования культуры горнозаводского населения
- Одежда
- Семейные обряды
- Горнозаводской фольклор
Введение к работе
АКТУАЛЬНОСТЬ ТЕМЫ Активное промышленное освоение Урала в XVIII в. создало новую экономическую, социальную и культурную среду, получившую название «горнозаводской Урал». Его появление стало ключевым для кристаллизации регионального варианта социально-экономического развития. Значительную роль в выработке «уральской» идентичности сыграла культура горнозаводского населения. Являясь выразителем этой идентичности, она стала интеграционным механизмом, обеспечившим трансформационные процессы внутри нарождавшегося уклада жизни. Без изучения культуры горнозаводского населения Урала невозможно понять историю края в целом.
Будучи продуктом культурно-исторического «исхода» из Европейской России, культура горнозаводского населения Урала не могла быть механически перенесенным «слепком», «бледным» подобием,; маргинальным явлением «материнской» культуры. Этот оригинальный культурный импульс следует рассматривать не как внешний факторі но как .момент внутренней трансформации русской культуры. Следовательно, его изучение будет способствовать более полному воссозданию истории культуры России.
Наряду с этим исторический опыт культурной жизни горнозаводского края позволяет углубить наши представления о социокультурных аспектах становления и развития крупного производства как в национальном, так и в мировом масштабе. Его важным результатом стало появление «рабочей культуры». Такое исследовательское направление как «рабочая история» в последние годы осознало недостаточность изучения только рабочего протеста. Внимание было обращено на значимость в повседневной жизни и практической деятельности рабочих символических ценностей, обычаев, традиций. Культура рабочих — многоаспектная и обширная тема, в изучении которой необходимо идти по пути увеличения числа локальных, региональных исследований. Из их совокупности будет складываться объективное представление об этом сложном культурном феномене. Вкладом в его создание является и наше обращение к культуре горнозаводского населения Урала, рассматриваемой в качестве одной из «региональных культур рабочих».
Общественная значимость изучения культуры горнозаводского населения определяется вниманием наших современников к сохранению культурной памяти (традиции), в которой она предстает полным жизни, коллективным, органичным образованием, ставшим ключевым звеном в основе нынешнего регионального социума. В этом смысле горнозаводской Урал понимается как один из закономерных и естественных предшественников современного уральского региона.
способления к условиям существовани
Поскольку культурное разнообразие возникает в результате при-
социума и природы, постоль-»»ОС НАЦИОНАЛЬНА»
,л
ку культуру горнозаводского населения можно рассматривать как адаптацию русской культуры к условиям горной и металлургической промышленности. Изучение культуры горнозаводского населения дает возможность проследить, насколько оказались восприимчивы к изменениям под воздействием производства традиционные черты русской культуры. Поэтому из всего разнообразия определений культуры взято антропологическое, этнологическое ее понимание — как способа деятельности. Исследования, базирующиеся на положениях адаптив-но-деятельностной культурологии, представляют собой попытки конструирования способа существования людей посредством их культурных практик. Поскольку окружающая среда имеет два измерения: предметно-вещественное и идеально-образное, люди адаптируются к ней в первом случае при помощи материальной культуры, во втором — духовной культуры. К материальной культуре относят сферы первичного производства и жизнеобеспечения. Производство, превратившееся на горнозаводском Урале в крупную промышленность, уходит за рамки нашего рассмотрения как предмет изучения, но постоянно присутствует в качестве определителя типологической характеристики культуры горнозаводского населения. «Воздействие горной промышленности, испытываемое культурой в целом» изучает даже особое научное направление — «горная этнография», которая показала, что горняки, металлурги-плавильщики и кузнецы в силу особых условий своего труда имеют специфические образ жизни и культуру. С подобных позиций мы можем рассматривать культуру горнозаводского населения Урала в качестве варианта «горняцкой» культуры, возникшей в начале XVIII в. на «русском» субстрате.
Появление культуры горнозаводского населения Урала совпадает с новым периодом в истории самой русской культуры. Петровские преобразования внедрили в культурное самосознание представление о коренном противостоянии между старой и новой Россией, об отсутствии между ними всякой культурной преемственности. Элементы такой преемственности вытеснялись на периферию научных интересов. Благодаря чему, по мнению В.М. Живова, практически не описанным остается эволюция «низового» сознания, которое не было статичным и включало в себя «своеобразную рецепцию» новой культуры. С его точки зрения, исследователями также игнорируется «старое» внутри «новой» культуры: «В центр внимания попадает лишь то развитие, которое декларирует свою преемственность по отношению к петровским преобразованиям: связь этих новых традиций со старой культурой, декларативно отрицаемая... деятелями новой культуры, остается, как правило, затушеванной». Петровское царствование воспринимается как «подлинно культурологическая граница», жизнь допетровской Руси — «как этнически чуждый быт, противостоящий позднейшему «европейскому» и порождающий такое же чувство остранения, как и быт непросвещенных
..і . ч ,
t' ...'.н> * 4
туземцев»1. Расширение предметной области историко-культурных исследований за счет обыденной — наиболее массовой и постоянной сферы культурной жизни народа — покажет перипетии укоренения «нового» в толще культурной жизни, тем самым будет способствовать выявлению преемственности в развитии русской культурной традиции. К числу наиболее массовых и постоянных сфер культуры, в которых эта традиция находила свое воплощение, следует отнести поселения, жилище, одежду, пищу, домохозяйство (представляющих культуру жизнеобеспечения). В духовную составляющую понятия культуры входили ритуалы, верования, фольклор. К ней традиционно относят процессы развития образования, просветительских учреждений, печати и тому подобное. На протяжении XVIII в. и, особенно XIX в., горнозаводское население сталкивалось с этими культурными явлениями. Однако они относятся к принципиально новому механизму распространения и передачи культурных ценностей, присущему современной культуре и исключены из данного исследования, поскольку главным способом сохранения и трансляции наиболее массовых и постоянных сфер культуры изучаемого времени оставалась традиция.
ОБЪЕКТОМ данного исследования является горнозаводское население Урала, проживавшее на территории горнозаводских округов и принимавшее постоянное участие в горнозаводском производстве, которое рассматривалось им в качестве основного источника существования.
ПРЕДМЕТ исследования — культура горнозаводского населения Урала, которая в качестве единицы культурного многообразия возникает в результате приспособления к социально-экономическим условиям горнорудной и металлургической промышленности.
ЦЕЛЬ диссертационного исследования — выявление особенностей эволюции русской культурной традиции в условиях промышленного освоения Урала XVIII-XIX вв. Для достижения поставленной цели необходимо реализовать следующие ЗАДАЧИ:
проследить процесс формирования и развития горнозаводских поселений;
определить общее и особенное в эволюции основных элементов культуры жизнеобеспечения горнозаводского населения — в устройстве жилища, одежде, пище;
изучить состав, отраслевую структуру, механизмы функционирования домохозяйства (дворохозяйства) в условиях горнозаводского производства;
выявить специфику трансформации ритуальной сферы: семейных обрядов и празднеств жителей горнозаводского Урала;
1 Живов В.М. Культурные реформы в системе преобразований Петра I // Из истории русской культуры, Т. Ill (XVII — начало XVIII века). М., 1996. С. 575, 577-578.
обнаружить особенности в развитии религиозных верований горнозаводского населения края;
проследить становление и динамику изменений горнозаводского фольклора.
ХРОНОЛОГИЧЕСКИЕ РАМКИ исследования - XVIII-XIX вв. Нижняя временная граница связана с началом строительства заводов (Невьянс-кий, Каменский пущены в 1701 г.) и формированием горнозаводского населения. Верхняя временная дата — рубеж XIX-XX вв. — ознамено-, вался фундаментальными изменениями, прежде всего в области промышленности: темпы ее развития заметно ускорились, а многие процессы перешли из латентного состояния в открытое. В полную силу заявила о себе вторая индустриальная революция, которая оказала влияние и на экономическое развитие России. Появились новые организационные формы, например, такие как, акционирование, монополизация, новые товары. Технические новшества активно внедрялись в быт, превращались в повседневность. Наряду с изменениями в экономике и общественно-политической жизни, отличительной чертой тех лет стали новые явления в области культуры. Приход стиля «модерн» чувствовался практически во всех сферах жизни, хотя внутренняя логика развития явлений культуры демонстрировала определенную инерцию. Для преодоления хронологической условности и учета инерционного протекания в XX в. процессов, зародившихся в более раннее время, при изучении культуры горнозаводского населения Урала целесообразно в отдельных случаях обращаться к материалам начала XX в., используя, укоренившееся в историографии, понятие «долгий XIX век».
ТЕРРИТОРИАЛЬНЫМИ РАМКАМИ работы являются районы расселения горнозаводского населения края — горнозаводские округа, состоявшие из одного или нескольких заводов. Большинство из них сформировалось на протяжении XVIII в. В первой половине XIX в. в уральских губерниях насчитывалось 47 округов, в период 1861-1917 гг. их число возросло до 56. Самой горнозаводской считалась Пермская губерния (в первой половине XIX в. 22 округа, во второй половине XIX — начале XX вв. — 31). Заводы также имелись в соседних с ней Вятской (6 округов) и Оренбургской (в первой половине XIX в. 19 округов). После ее разделения в пореформенное время на Оренбургскую и Уфимскую губернии, в первой находилось 9, во второй — 12 округов.
НАУЧНАЯ НОВИЗНА исследования заключается в том, что впервые на региональном (уральском) материале исследованы судьбы народной культурной традиции в условиях развития горнозаводского производства XVIII-XIX вв., охарактеризованы факторы, механизмы и результаты ее трансформации, прослежено соотношение в культуре горнозаводского населения Урала общерусских черт и «регионально-производственной» специфики. В качестве источниковой базы использованы серии массовых первичных источников: описаний, судебно-следствен-
ных материалов, ревизских сказок, подворных описей, многие из которых впервые введены в научный оборот.
МЕТОДОЛОГИЯ исследования построена на принципе историзма и междисциплинарном подходе. Историзм предполагает рассмотрение культуры как процесса с учетом меняющихся контекстов. Междисциплинар-ность обеспечивает стереоскопическое видение культурного процесса в единстве различных его сторон. Методологическую основу диссертации составляют историко-антропологический подход, адаптивно-деятельнос-тная культурология и традициология. Изучение представлений, ценностных ориентации требует применение средств из арсенала истории мен-тальностей, анализ процессов зарождения культурных явлений, изменений на символическом, знаковом уровне — обращения к микроистории. В комплексе с традиционными методами исторического анализа (описательным, сравнительно-историческим, историко-типологическим и историко-генетическим) они позволяют выявить реальное содержание культурного процесса.
АПРОБАЦИЯ РАБОТЫ Основные положения, результаты и выводы- диссертации нашли отражение в 70 публикациях автора общим объемом 57 п.л. и доложены на 32 международных, всероссийских и региональных конференциях, симпозиумах, конгрессах, школах. Они нашли применения в реализации (при участии автора) ряда научных проектов: российско-шведского «Социальная организация железоделательного производства России и Щвеции в раннеиндустрильный период. 1600-1900», а также получивших поддержку в виде грантов Российского государственного научного фонда (РГНФ) «Горнозаводские центры и аграрная среда в России XVIII — первая половина XIX вв.: взаимодействия и противоречия» (1995-1997 гг.), «Горнозаводские люди России XVIII-XIX вв.: общественное сознание и быт», ««Русская традиция на Урале XVIII-XIX вв.» (два последних на 2004-2006 гг.)
ПРАКТИЧЕСКАЯ ЗНАЧИМОСТЬ Результаты исследования и введенные в научный оборот данные могут быть использованы при чтении вузовских спецкурсов, подготовке лекций, обобщающих трудов по истории и культуре Уральского региона. Опыт культурной истории горнозаводского населения края возможно также использовать в просветительских целях (для предотвращения межэтнических, социальных, конфессиональных конфликтов) и при прогнозировании социокультурного аспекта различных преобразований.
СТРУКТУРА РАБОТЫ Исследование состоит из введения, трех глав, разделенных на параграфы, заключения, списка источников и литературы.
Историографические проблемы исследования культуры горнозаводского населения
Научный интерес к культурной жизни горнозаводского населения Урала возник вслед за появлением заводов. О зарождении горнозаводского уклада свои замечания и наблюдения оставили уже участники академических экспедиций XVIII в. (П.С. Паллас, И.И. Лепехин, И.П. Фальк и другие1), тем самым положив начало первому - дореволюционному - этапу в историографии темы.
Появившиеся в течении XIX - начала XX вв. публикации общего характера: «Хозяйственное описание Пермской губернии» Н.С. Попова, «Материалы для географии и статистики России, собранные офицерами Генерального штаба» по Пермской губернии под редакцией X. Мозеля, пятый том «Россия. Полное описание нашего отечества», посвященный Приуралью и Уралу, справочная книга «Урал. Северный, Средний, Южный» описывали «людей при заводах» как особую социокультурную группу. В ходе подготовки реформы 1861 г. возник термин «горнозаводское население». Публицистика Р. Попова, В. Белова, И. Сигова, В. Немировича-Данченко, Ф. Нефедова, Д. Мамина-Сибиряка, Г. Озерова, А. Митинского и других способствовала наполнению этого социального понятия культурными представлениями («особенный уральский тип рабочего», «рабочая гвардия», «тагильский мастерок»). С точки зрения дореволюционных авторов, культурная самобытность горнозаводских жителей порождалась длительным воздействием на них производственного фактора.
«Одна полуторавековая привычка, укрепленная обязательностью и последовательностью, - писал по этому поводу П. Голубев, - должна была создать вполне своеобразный быт горнозаводского населения с отличными от земледельца привычками, потребностями, склонностями к труду». Благодаря этому «быт горнозаводских мастеровых», по мнению В. Белова, «был не только своеобразен, но даже исключителен» и «существенно отличался от быта всего остального крепостного населения России» . «На Урале и теперь, - отмечал в 1870-х гг. Р. Попов, - не редкость встретить не только в одном заводском округе, но и в одном заводе, потомков представителей как самых разнообразных типов русского народа, так и инородческого, даже иноземного населения. Но вся эта разнохарактерность происхождения сгладилась под гнетом общей доли и выработалась в особый, все-таки характерный тип горнозаводского рабочего» . Аналогичным образом объяснял происходившее на южноуральских завода Ф. Д. Нефедов: «Заводы росли и размножались. К ним стягивались и прикреплялись рабочие люди: беглые, переселенцы, успевшие уже осесть и крестьяне покупаемые у помещиков и вывозимые заводчиками из внутренней России в Башкирию. Новая своеобразная жизнь зачиналась в заводах, - жизнь, полная нескончаемых печалей, но не лишенная и своих радостей; в течении более ста лет она складывалась и, наконец, сложилась в определенные формы, выработался тип заводского человека»5. Д.Н. Мамин-Сибиряк писал о превращении в заводских условиях «завзятого хохла в уральского горнорабочего». По его подсчетам, на такую метаморфозу потребовалось всего 70-80 лет .
Впервые культура горнозаводского населения в качестве некой целостности предстала в творчестве Д.К. Мамина-Сибиряка. «Певец» горнозаводского Урала «в ярких художественных образах» поставил и решил проблему своеобразия культурного облика горнозаводских людей, описав «...совсем особенный уральский тип рабочего», который ничего общего не имеет с «захудалым рас-сейским заморышем фабричным»7.
В публицистических сочинениях второй половины XIX - начала XX вв. был также поставлен «рабочий вопрос». Предложенные на него ответы содержали первоначальную разработку многих проблем, связанных с источниками формирования рабочих кадров металлургических предприятий, их правовым положением, характером труда, его оплатой. Особенно подробно освещались вопросы заработной платы, землеустройства горнозаводского населения, обеспечения его средствами существования вообще. Актуальность данной тематики способствовала ее проникновению в труды историков. Работы К. А. Пажитнова открывают исследовательское направление по изучению «положения» рабочего класса (в том числе и горнозаводского Урала) и на долгие годы закладывают алгоритм его анализа. Для нашей темы существенно включение в проблематику таких исследований заработной платы «в связи со стоимостью жизни», жилищных условий8. Главным итогом дореволюционного этапа стала активная собирательская и описательная (как показано в источниковедческом разделе) деятельность местных энтузиастов-краеведов, которая заложила основу источниковой базы для изучения истории культуры горнозаводского населения. В целом дореволюционной историографии был присущ описательный и публицистический уклон. Авторам было свойственно признание самобытности горнозаводского населения. В качестве совокупности устойчивых особенностей и установок она, по их мнению, проявлялась в укладе жизни, обычаях, традициях, ценностных ориен-тациях.
После 1917 г. разработка истории жизни, труда и борьбы рабочего класса, как гегемона революции, была признана первоочередной задачей исторической науки. Судьба горнозаводского населения Урала рассматривалась как составная часть общей истории пролетариата России. Стремление осмыслить конкретно-исторический материал по данной теме привело к расширению и углублению проблематики исследований и постановке вопросов теоретического характера, прежде всего о формировании пролетариата, о взаимосвязи между его положением и классовой борьбой. Изучение «материально-бытового положения», «материально-бытовых условий» горнозаводского населения продолжалось в рамках исследований, касающихся всего рабочего класса или горнозаводских рабочих России, а также при анализе рабочих кадров в трудах, посвященных отечественной металлургии в целом, Урала в частности и горнозаводской промышленности края (работы К.А. Пажитнова, М.С. Балабанова, Ю.И. Гессена, А. Гайсиновича, А.В. Предтеченского, С. Томсинского, С.Г. Струмилина, Д. А. Кашинцева, СП. Сигова, А.Г. Рашина).
Историко-бытовые экспедиции Русского музея и появление региональной редакции «Истории фабрик и заводов» свидетельствовали о признании сбора сведений о горнозаводском населении делом государственной важности. Достижением предвоенных лет в данной области, благодаря публикациям Е.М. Блиновой, В.П. Бирюкова, А. Лозановой, Ю. Самарина, стало «открытие» гор 22 нозаводского фольклора9. Во многом их собирательская деятельность была инициирована П.П. Бажовым, который продолжил «образное» направление в историографии темы.
В 1950-е - 1960-е гг. в рамках социально-экономической проблематики: формирование, положение и борьба рабочих, а также истории металлургической промышленности, продолжали затрагиваться вопросы материально-бытовых условий существования горнозаводского населения края (работы Б.Б. Кафенгауза, Н.И. Павленко, А.С. Орлова, М.А. Горловского, А.Н. Пятницкого, С.Г. Струмилина, A.M. Панкратовой и других, а также сборник документов «Положение рабочих Урала во второй половине XIX - начале XX века. 1861-1904»). Актуальным стал вопрос о складывании пролетариата на Урале, как одном из старых промышленных районов страны. Ранние этапы этого процесса на примере заводов Южного Урала второй половины XVIII в. стали объектом изучения М.В. Вагиной, которая описала «процесс срастания бывших крестьян с заводом»: «Заводчики и правительство сумели так соединить методы оплаты труда в крупной заводской промышленности с некоторыми остатками прошлого сельскохозяйственного быта, что горнозаводской рабочий действительно сросся с заводом и воспринимал труд на заводе не как принудительную повинность, а как наследственную профессию»10. Пролетаризация в середине XIX -начале XX вв. участниками дискуссии о связи горнозаводских рабочих с землей рассматривалась в зависимости от степени обезземеливания рабочих. Земельные участки горнозаводского населения представлялись анахронизмом, показателем отсталости уральского пролетариата11.
Продолжалось изучение и сбор горнозаводского фольклора (работы М.Г. Китайника, В.Е. Гусева), начались полевые исследования материальной культуры заводского населения: поселений, жилища, одежды, пищи. В работе Г.С. Масловой и Т.В. Станюкович речь шла о постройках, одежде и пище жителей Камбарского, Шаквинского, Молебского, Юго-Камского и Холунитского заводов Западного Урала . Т.К. Гуськова анализировала планировку поселений, типы жилищ и усадеб, одежду населения Среднего Причусовья13.
Одежда
В данной работе костюм рассматривается в широком смысле этого слова, то есть как комплекс, в который кроме собственно одежды, входит головной убор, обувь и украшения, а также прическа (связанная с головным убором), дополнения к костюму - его аксессуары. Сюда же примыкает вопрос о способах изготовления одежды, который распадается на две темы: соотношение «домотканины» с фабричными материями и изменения ассортимента последних. В 1770-х гг. домашнее ткачество на южноуральских заводах было представлено различными видами холста, сукна, пестряди1. В начале XIX в. горнозаводское население, особенно Западного Урала, не только само изготовляло ткани, но и выращивало для этого лен и коноплю2. В 1830-е гг. жители Пышминского завода ткали «тесемки»3. В конце 1840-х гг. на заводах северного Урала: Кушвин-ских и Богословских, «закупали кудели, то есть льну» для «пряжи и тканья холста» . По данным середины XIX в., в обязанности женщин Лысьвенского завода входило прядение, «тканье и беление холстов, приготовление из овечьей шерсти понитины и всех вещей, необходимых для одежды»5. «Прясть нитки», «ткать холст» жительницы горнозаводского Урала продолжали еще в пореформенное время. Например, жены и взрослые дочери мастеровых Нижне-Сергинского завода еще в 1866 г. вязали и пряли, а в летнее время сеяли и убирали лен6. По расчетам М. Кирпищикова, «замужние женщины» Чермозского завода «в продолжение зимы» успевали изготовить до 100 аршин холста7. О «пряльях ниток и ткальях холста» упоминается при описании Березовского завода 1880-х гг.8
Традиции самостоятельного приготовления тканей продолжали бытовать в горнозаводской среде, давно ориентированной на покупные материалы благодаря двум специфическим видам одежды: рабочей и смертной, наиболее подходящим материалом для которых, оставалась «своедельщина».
Уже сведения 1770-х гг. по заводам Южного Урала сохранили значительное количество названий фабричных тканей: бумага, александрийка, китайка, кумач, сукно, стамед, грезет, кармазинное сукно, каразея, шелк, голь, бархат, тафта, канават, штоф, равендук и др.9 В первой половине XIX в. происходит процесс замены привозных материалов иностранного изготовления на отечественную продукцию: чаще упоминаются (полу)ситец, кисея, коленкор, миткаль, гарус, нанка. Выходную, праздничную одежду продолжают шить из шелка, парчи, (полу)бархата, плиса, фабричного сукна. Затеді в обиходе рабочих появились различные шерстяные ткани (трик, драп, букле, камлот).
Наряду с домашним ткачеством сохранялось домашнее изготовление одежды (к услугам мастеров прибегали в особых случаях). Жительницы Пышминского завода в середине 1830-х гг. уже умели шить платья10. До середины XIX в. одной из главных женских обязанностей оставался пошив «белья, как для мужа, так и для себя и всех домашних»11. В 1860-е гг. «шили для своих семейств одежду» женщины Нижне-Сергинского завода12. Портняжный промысел был распространен на Юговском, Верх-Исетском, Невьянском, Березовском, Лысьвенском заводах13.
Основой женского костюма горнозаводского населения оставался «сарафанный комплекс», который включал в себя рубаху, сарафан, фартук. Рубаха могла состоять из «рукавов» и «станка» (или «полустанья»). Такую «составную» рубаху в Нижне-Тагильском заводе называли «руйской» (русской). Упоминание о ней содержится также в сведениях 1770-х гг. с южноуральских заводов. Она была короткой, с прямыми поликами, присобранной у ворота, с суживающимися у кисти рукавами с клиньями. В Миасском заводе выходные рубахи делали с широкими рукавами, в Пожевском - с длинными. Последние имели разрез у локтя, чтобы в случае надобности легко можно было высвобождать руки. Рукава при этом связывали и закладывали за шею14. В 1820-1840-е гг. женские рубахи делали из белого (чаще изгребного, тонкого) холста. Затем распространение получили изделия из ситца, кисеи, выбойки15. Жительницы Сылвин-ского завода (1830-е гг.) шили красные ситцевые рубахи с «пачесным полу-станьем», а Верхне-Тагильского (1840-е гг.) - с пестрядиным станком16. В середине XIX в. тагильчанки носили кисейные и ситцевые «рукава». Здесь рубахи вышивали шелком, выпуская из-под манжет гипюровые оборки . В Миасском заводе «рукава» делали из белой батистовой кисеи, «лучшего» ситца, миткали или белого коленкора, «с заплетьями и без заплетьев», застегивая воротник запонками и пуговками или «шпильками с глазочками» («со стеклянными разных цветов головками»)18.
Заводчанки носили «известные русские сарафаны». Например, жена Федора Миронова из Висимо-Шайтанского завода в 1820-е гг. имела «сарафан синего холста с шестью оловянными пуговицами», который был «подбит белым холстом»19. В Ревдинском и Верхне-Уфалейском заводах за этой одеждой сохранилось традиционное название: «дубас» . Первоначально ее делали «из домашнего холста», который, например, жительницы Пожевского завода сами красили в синий цвет21. В XVIII в. на южноуральских заводах имелись «кита-ешные», «кумашные», «крашенинные» и нарядные: «стамедные», «канаватные» сарафаны22. В 1830-1840-е гг. их шили «из покупнова» черного или зеленого ситца, в середине XIX в. появились «выбойчатые». Молодежь Ревдинского завода в 1860-е гг. предпочитало сарафаны «в полоску» . «Лучшие» сарафаны девушек Миасского завода в середине XIX в. были из красных или голубых материй, украшенных позументами24. Зажиточные в Невьянском заводе шили их из шелка или парчи . «Моленные» сарафаны (в которых ходили в церковь, в часовню) жительниц Нижне-Тагильского завода также отделывались позументами. Для приготовления венчального «косоклинника» здесь использовали бархат, тонкий плюш - синего и бордового цветов - или муаровый поплин, который отделывали золотым позументом шириной в три пальца, нашивая поверх него пуговицы26.
Фартуки горнозаводское население обычно называло запонами. «Среди женщин более зажиточного населения частных заводов в первые годы XIX в., -отмечает В.И. Семевский, - в большой моде были запоны (фартуки) г ситцевые, кисейные или тафтяные обложенные лентами». В 1840-е гг. пожилые жительницы Верхне-Тагильского завода делали их из выбойки, на Верхне-Уфалейском - «предпочитали белые коленкоровые» . Молодые женщины Ревдинского завода в 1860-е гг. одевали «клетчатые пестрядиные» : Существовавший у молодежи Верхне-Уфалейского завода уже в 1840-е гг. обычай завязывать фартук «выше грудей» в середине века отмечали в Нижне-Тагильском округе29.
Душегрейки, например, «городовой выбойки» в XVIII в. служили дополне-нием обычного женского костюма . Автор середины XIX в. отмечал, что на заводах «старухи еще носят плисовые, полубархатные и шитые золотом душегрейки»31.
Впоследствии изменения - от старообрядского косоклинника-дубаса к круглому (прямому) - претерпел сам сарафан. Молодое поколение Верхне-Уфалейского завода уже в 1840-е гг. носило круглые сарафаны, хотя женщины преклонного возраста предпочитали здесь троеклинные дубасы, а в качестве нарядной одежды - «темные китайчатые косоклинные» сарафаны . В Миас-ском заводе круглые сарафаны, которые шили из красных французских ситцев или гарусных полушелковых материй, одевали по праздникам . В Нижнетагильском округе их носили «тулянки»34. О постепенном выходе этой одежды из употребления свидетельствуют сообщения середины XIX в. из Невьянского завода, где ношение сарафанов превратилось в удел «простых» женщин, и Дедюхинского, где их одевали только «некоторые старушки»35.
Происходило также расширение сферы влияние прообраза «парочки» - юбки и кофты (или «шугайчика»), упоминание о которых встречается с 1760-х гг. В 1840-е гг. жены мастеровых Богословских заводов из с. Лялинского были одеты в холщовые синие юбки с коротенькими шугайчиками . Даже пожилые жительницы Дедюхинского завода носили «юпки» с шугаями, а молодые - с кофтами . В середине XIX в. у населения Пышминского завода встречались юбки-»стяженки», а Михайловского - «холстинные» юбки39.
С 1830-х гг. в качестве одежды девушек и молодых женщин появились платья. В Березовском заводе носили полуситцевые и ситцевые платья голубого и красного цвета. Так, Степанида Мелехина имела полуситцевое клетчатое платье . В 1840-е гг. на Богословских заводах «в простые дни» одевались в платья «из шелковых материй, ситцев, полуситцев и коленкоров», а некоторые - в «круглые» платья из холста41.
Семейные обряды
К семейным обрядам принято относить брачные, родильные и похоронно-поминальные. «Ритуальное оформление кардинальных вех жизненного пути» также относят к «переходным обрядам». «Таинство этих переходов, - отмечает Т.А. Бернштам, - русский народ выразил в присловье: «Трижды человек дивен бывает: родится, женится, умирает»1. Вместе с календарными обрядами они считаются «ответственными» за «нормальный ход» времени, придают легитимность важнейшим событиям личной и семейной жизни, именно благодаря которым ее этапы получают «означенность».
Современный индивидуализм акты частной жизни, прежде всего, связывает с жизненным путем человека, в прошлом более явно проступала их связь с семьей. С учетом повторяемости событий-переходов целесообразно рассматривать подобные ритуалы не просто в качестве семейных, а обрядов жизненного цикла семьи, и их анализ начинать со свадьбы, которая создавала новую семью, открывала ее жизненный цикл, затем рассмотреть «рамочную» - родильную и похоронно-поминальную обрядность.
Свадебные В зависимости от соблюдения церковных и народных обрядов заключение браков, горнозаводского населения Урала XVIII - XIX вв. делилось на три категории: свадьба «добром», при котором совершалось венчание и весь комплекс свадебных обрядов, свадьба «убегом», когда ограничивались только венчанием и сводный брак, все церемонии которого проходили без участия церкви. Поскольку за эталон признавали полное соблюдение всех обычаев, сначала опишем, каким образом вступали в брак «добром» и на его фоне охарактеризуем «отклонения от нормы» - два других способа совершения бракосочетания.
Инициатива сватовства исходила от семьи жениха. «Сообразившись» с его желанием, посоветовавшись между собой и с ближайшими родственниками, родители молодого человека в 1830-е гг. в Суксунском заводе посылали в качестве «сватовщиков» «преимущественно» крестного отца или крестную мать, а иногда отправлялись сами. В 1840-е гг. в Богословском заводе отец жениха сначала советовался о предстоящем сватовстве со священником и только потом ехал сватать. Задумав женить сына, жители Нижне-Тагильского завода сразу засылали в дом невесты сватов. Ими, как правило, становились близкие родственницы (крестная мать, старшая сноха, замужняя сестра) или сами родители. В Ирбитском заводе сватать ходила крестная мать жениха. Мать, замужняя сестра, крестная мать или другие родственники отправлялись сватать невесту в Де-дюхинском заводе. Иногда это делали даже совершенно посторонние люди. В Богословских заводах к родителям невесты могли посылать как сватовщиков, так и сватовщиц . Отправлялись сватать в сумерках, ревностно следя за многочисленными приметами, обеспечивающими успех задуманного мероприятия. Смотрели, кто идет на встречу, стучали пятками о порог, старались не плотно прикрывать двери. Если предполагаемая невеста попадалась им на пути, подхо-дили к ней, трепали по плечу, приговаривая: «будь наша невестушка» .
Во время сватовства договаривались о взносе жениха на свадебные расходы (в конце XIX в. он составлял от 20 до 100 рублей), о его подарках невесте (туфлях, подвенечном платье, платке, шубе и т.п.). В Богословских заводах «по обоюдному условию... назначается невестиным родителям денежное пособие с харчевыми припасами». Сообщивший об этом в 1848 г. корреспондент Русского Географического общества считал его «родом татарского калыма». В это время он состоял из 6-9 рублей серебром, двух пудов пшеничной муки, пол пуда или пуда говядины, платья либо шали4.
Вопрос о приданом полностью находился в компетенции родителей невесты. В Дедюхинском заводе сватающая сторона в середине XIX в. ограничивалась следующим заявлением: «как можете, так и сделайте, остальное сама на 231 живет». В конце XIX в. сохранялся упоминаемый X. Мозелем обычай, не требовать и не давать за невестой приданого деньгами. При выходе из родительского дома она получала «постель», белье, одежду5.
Процедура сватовства представляла собой диалог, в котором каждая сторона соблюдала определенные правила. Сватовщики расхваливали жениха: «...парень просто огурчик и наливной яблочек, белый, румяный, просто как наливная ягодка». Выслушав подобные «соловьиные речи», родители невесты никогда не отказывали «наотрез». Если они считали, что претендент на руку их дочери беден, имеет «худую славу» или рассчитывали на другого жениха, то отговаривались тем, что невеста еще «мала», приданое ее не готово, «даров» нет. Сватающая сторона становилась настойчивей. Она либо вообще отказывалась от «даров», («не дары сватаем, а невесту»), либо заявляла: «для порядку дарите», «многова-то не потребуем». «Подождите, - отвечали им - дайте посудить-порядить, как добрые люди помогут, как исшо сил у нас хватит свадьбу-ту сыграть». Домогательство сватовщиков превращалось для матери и отца невесты в «тягостную докучливость», но «терпеливые родители» не имели право «обнаружить неудовольствие из опасения преградить дорогу женихам». Они продолжали отыскивать причины для отказа: «Сами-то как останемся? Я сама уже делать не могу, - говорила мать невесты, - Кто станет у меня в дому управлять? На ней ведь все еду; сама в избе мыть не могу; стираться тоже силы нет; да и летною порой, как страдовать-то станем?» Чтобы высватать девку, сторона жениха была готова пойти на значительные уступки. На сетование ее матери следовал следующий ответ: «Пускай ходит в избе мыть и стираться! А летом мы обеих их с мужем станем посылать к вам на страду... пусь он ходит к вам дровес наколоть. А не поздоровится тебе, пусь она и поживет у вас!» Уже «решив в уме породниться», родители невесты еще долго «отнекиваются, а потом как бы уступая настойчивости, говорят: «ну приходите вечерком со всем»6. В Красноуфимском заводе, если не хотели отдавать невесту, отделывались от жениха насмешливой фразой: «Твоя невеста в верху небесном», а находя «партию приемлемой», отвечали: «С нашей руки хоть куль муки». В Суксунском - давали сватовщикам «слово» и назначали время для совершения «дела»7.
Предсвадебный цикл обрядов включал в себя сговор, смотрины, рукобитье, просватание, обручение, подготовку приданого, девишник, вечери, посиденок. Центральное место среди них занимала публичная встреча желающих породниться семей и их родственников. Называться она могла по-разному: в Ирбит-ском и Богословских заводах просватанием, в Пожевском, Богословском и Нижне-Тагильском обручением, в Невьянском - большим обручением, а в Суксунском - просватаньем, рукобитьем и пропиваньем. В Дедюхинском - разделялась на две церемонии: сговор-рукобитье и обручение . Подобную встречу проводили в доме невесты.
Большое значение обрядам отправления жениха и его родни к ней в гости придавалось в Дедюхинском заводе. Вечером, когда собирались приглашенные, в доме жениха накрывали стол, в центр которого ставили ковригу (вначале она была ржаной, потом стала пшеничной), а на нее - полную солонку соли. Жених крестился и садился во главе стола, за ним на одной лавке рассаживались женщины, на другой - мужчины. Посидев в полном молчании «минут пять», все вставали и выходили на середину избы молиться, затем жених кланялся в ноги родителям и всем прочим. «Минута самая торжественная! Жених вступает на неведомый путь; все хранят глубокое молчание, и соблюдается невозмутимая тишина, для сохранения которой кошки благовременно изгоняются из избы, а дети выносятся. Каждый участник проводит по голове правой рукой, обязательно обернутой, говоря: «Бог благословит; дай Бог благополучно», - описывает царившую в этот момент атмосферу Д. Петухов. В связи с этим жениху наказывали, «перешагивая через порог, креститься или держать в уме «Господи благослови», чтоб с порогу не попало какой-либо хитки от колдуна». В противодействие этому «во все продолжение свадьбы жених на голом теле носит лычный пояс, либо мать привешивает сыну на гайтан ко кресту завернутый в тряпку из под иконы восковой огарок».
Горнозаводской фольклор
Фольклор горнозаводских районов продолжал оставаться во многом общерусским. Специалисты установили, что в XVIII в. рабочие пели, рассказывали, играли все то, что было характерно для других районов России. Парадокс заключается лишь в том, что под российским фольклором того времени во многом подразумевается фольклор горнозаводской. На фоне практически полного отсутствия фольклорных записей XVIII в. признанным источником являются «Древние российские стихотворения, собранные Киршей Даниловым»1. Однако благодаря разысканиям А.А. Горелова и В.И. Байдина творчество Кирши ока-залось прочно «привязано» к горнозаводской среде . Признание этого факта позволяет сформулировать следующие положения. Во-первых, записанные на Урале тексты носят следы странствий Кирши по России. Следовательно, они наглядным образом подтверждают вывод о возникновении горнозаводского фольклора путем смешения фольклорных традиций различных «областных центров». Во-вторых, в результате сопоставления текстов «Древних российских стихотворений...» с бытовыми реалиями, извлеченными из архивных дел, удалось установить, что некоторые из них, например, скоморошины «Да не жаль добра молодца битого, жаль похмельного» и «Свиньи - хрю, поросята - хрю», созданы Киршей в период проживания на горнозаводском Урале. Это неоспоримое свидетельство развития здесь «обладателями словесно-музыкального художнического гения и навыка, опыта» фольклорных традиций. А.А. Горелов считает, что автор «Древних российских стихотворений...» был в своем таланте не одинок. Он пишет о «заводчанах» - «последышах скоморохов», «носителях-знатоках любимой народом, общезначащей культуры развлечений и многообразных праздничных ритуалов», которые жили «одновременно в сфере своего искусства и в работной сфере крепостного физического труда». В «Древних российских стихотворениях», по наблюдениям данного автора, «есть мелочи художественного рисунка, исток которых - органическое бытовое мышление среды, занятой плавкой и обработкой металлов»3.
В-третьих, замечание Б.Н. Путилова о том, что «эпос живет в системе устных реализаций», которая требует выступления сказителя перед специально собравшейся послушать его публикой4, означает, что записи из сборника Кирши являлись принадлежностью широкой аудитории, к которой он сам обращался как к «братцам-товарищам-друзьям» и под которой не будет большим преувеличением подразумевать горнозаводское население. Следовательно, они являются источником по изучению культуры горнозаводского населения, а точнее, горнозаводского фольклора на ранних этапах его существования, недостаточно снабженных другими видами записей. В «Древних российских стихотворениях...» присутствуют былины, исторические и лирические песни, сказки, паро 357 дии, более 150 эпических героев, библейских и демонических персонажей, исторических деятелей, начиная от былинных Садко, Добрыни и кончая Петром I5. Здесь по словам А.А. Горелова, «в один ряд с народной тверской, московской и сибирской историографией «Щелкана», «Мастрюка», «Похода селенгин-ским казакам» выстраивались сказочно-героические поэмы-былины про новгородца Садко и про псевдоиндийские ратные набеги Волха Всеславьевича, про опасные старокиевские «Маринины переулки» («Три года Добрынюшка стольничал») и про умопомрачительное галицкое богатство богатыря Дюка, а «дека-мероновская» бытопись уфимской ямской слободы («Сергей хорош») прерывалась повествованием о конных ристаниях при дворе «славного князя Владимира» («Иван Гостиный сын»). От игривых молодых искушений «Во зеленом садочку», до абсурдизма «босхианы»-фантасмагории «Агафонушка» оказывалось совсем недалеко до эротически-свальной кощуны-»эпопеи» «Стать починать -стать сказывать», видимо, того самого - ярого - колорита, что ошеломлял на русских свадьбах иностранцев путешественников XVII-XVIII столетий. И тут же возникали и песня о рождении первого императора Петра Алексеевича, и исторический эпизод Северной войны с пленением шведского «маэора» под Красной Мызой»6.
Фактически ведя свое начало от «Древних российских стихотворений...» -произведений, записанных в горнозаводской (рабочей) среде, отечественная фольклористика не считала рабочий фольклор предметом своего интереса. Хотя горнозаводские районы фигурировали в дореволюционных публикациях в качестве мест сбора произведений устного народного творчества и собиратели находили здесь «знатоков обычаев, говора и повадок заводского населения». Особенно «повезло» Билимбаевскому и Сысертскому заводам. Произведения народного творчества жителей Билимбаевского завода опубликовал А.А. Дмитриев, песни, прибаутки, детские игры его жителей - Н.С. Мелехин, их обрядо-вый свадебный фольклор и заговоры - П.А. Шилков . В.П. Ярков посвятил ряд публикаций песням, а также наговорам, народным словам и прозвищам, поеловицам, поговоркам, приметам населения Сысертского завода . Старинные песни публиковали Л.Е. Воеводин и П.В. Вологодский, песни из Суксунского завода - A.M. Овчинников9.
По замечанию В.В. Блажеса, на горнозаводском Урале в XVIII - XIX вв. продолжали бытовать все без исключения жанры русского фольклора: обрядовый фольклор, присловья, приметы, поверья, устные рассказы-воспоминания, топонимические , семейно-родовые, исторические предания, весь корпус лирических песен, мужские удалые песни, загадки, пословицы, заговоры, речения-побаски, припевки, частушки, сказы и сказки, былины, бывальщины10.
Дискуссия о переносе традиционного фольклора в несвойственную ему среду выявила ряд особенностей его бытования в горнопромышленных районах. Уже А.А. Дмитриев как принципиально важное отмечал «живучесть» традиционного фольклора в заводских условиях. Его богатый жанровый состав не только хорошо сохранился, но продолжал жить в своих наиболее архаичных формах. На взгляд современных исследователей причины того, что здесь традиционный фольклор оставался более «каноничным», чем в центральной России были следующие: его носителями были «работные люди», то есть те же самые крестьяне, лишь попавшие в особые условия производства, да и затем эстетические взгляды самих рабочих во многом удовлетворялись содержанием и формой старой песни; заводское население жило замкнутой жизнью, притока рабочей силы почти не было; в его составе была сильна консервативная старообрядческая прослойка; рабочими Урала старинные песни и сказки отчасти воспринимались как память о потерянной родине, которую следовало сохранять. Д.Н. Мамин-Сибиряк восхищался «первобытной чистотой» свадебного обряда, «именно свадьбы XVI в.», сохранность сказочного эпоса в заводской среде констатировал Д.К. Зеленин, И. Словцов к своему удивлению обнаружил богатую традицию колядования в Каслинском заводе и вокруг него. В ряде горнозаводских селений было обнаружено значительное количество былин11.
Ведущей чертой складывания горнозаводского фольклора стало смешение разнородных стилей, занесенных сюда из разных «областных центров». Особенно это касалось заводов, расположенных в центральной части края, в северных преобладали традиции, сохранившиеся со времен новгородской колонизации, в южных - сильно сказывалось влияние казачества. Еще П.С. Богословский пытался обнаружить следы влияния на горнозаводской фольклор особенной социальной среды Урала. Ему хотелось уловить, как именно крепостная, рудничная, оседлая заводская масса, не порывавшая с крестьянским трудом, державшаяся преимущественно старой веры, контактировала в сфере фольклора с специфическими группами ремесленников, артелями каталей, коновалов, с ямщиками, сплавщиками, торговым сословием, с конторскими служителями, приказчиками, таможенными головами, кабацкими целовальниками, с штатным горным офицерством и солдатами, драгунами, казаками, церковным причтом . Оригинальное творчество рабочих ранее и отчетливее всего выразилось в жанрах несказочной прозы, по природе своей призванных отражать познавательные интересы людей осваивающих горный край. Ими создавались топонимические, генеалогические, исторические предания - о строителях заводов; о разбойниках; «народных заступниках»; о «заводчиках» Демидовых (как об основателях династии, так и о «последышах»), Ширяеве, Мосолове, Твердышеве; о жестоком управляющем Зотове, о генералах Протасове, Глинке13.
В топонимических преданиях рабочие оценивали окружающую их среду в первую очередь с точки зрения ее промышленной колонизации. В силу своих профессиональных запросов они проявляли большой интерес к недрам земли. Если крестьянам-землепашцам для хорошего урожая требовалось внимание к атмосферным и «наземным» условиям, то благополучие приискателя, старателя, горного рабочего во многом подчинялось закономерностям устройства «подземных кладовых», разгадать которые было очень важно.
