Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. Структура общины в нэповской деревне 16
1.1. Кулачество 16
1.2. Середняки 31
1.3. Деревенская беднота 39
ГЛАВА 2. Землеустройство и землепользование в доколхознои деревне
2.1. «Генеральный передел» земель (1917-1918 гг.) 53
2.2. Общинное «поравнсние» (1918-1921 гг.) 61
2.3. Земельный кодекс РСФСР 1922 г. и особенности землеустройства 70
2.4. Новации в агрокультуре 82
ГЛАВА 3. Традиции самоуправления в доколхознои деревне
3.1. Общинные сходы 90
3.2. Решения сходов 102
3.3. Преступность в деревне и мирской суд 108
ГЛАВА 4. Крестьянский мир и новая власть в 1920-х гг .
4.1. Советское законодательство 1920-х гг. о сельском управлении 121
4.2. Налоговая политика советского государства и крестьянство 130
4.3. «Инициативы» новой власти в деревне 138
4.4. Органы власти и крестьянство 153
Заключение 162
Список источников и литературы
- Середняки
- Общинное «поравнсние» (1918-1921 гг.)
- Преступность в деревне и мирской суд
- «Инициативы» новой власти в деревне
Введение к работе
Община была и остается довольно сложным и противоречивым социально-экономическим феноменом. Выявление сущности и характера этих противоречий является крайне важным для общей оценки всей социальной истории России, особенностей национальной ментальности русского населения. Являясь одной из базовых идеологических характеристик самодержавной России, заключенной в триаде «самодержавие – православие – народность», община являлась хранительницей традиций, одной из основ консервативных устоев. Будучи школой коллективного хозяйствования и самоуправления, она могла бы стать основой для формирования оптимальных общественных отношений, построенных на основе принципов равенства, справедливости и других норм крестьянской этики.
Развитие политической системы современного российского общества во многом связано с последовательной реализацией принципов самоуправления. В последние десятилетия в нашей стране ведется поиск оптимальной модели взаимодействия центральных и местных органов, развивается местное самоуправление, свидетельством чему является реализация Федерального закона «Об общих принципах организации местного самоуправления в Российской Федерации» от 6 октября 2003 г. № 131-ФЗ. Для успешного решения многих современных общественно-политических проблем закономерно обращение к отечественному опыту организации местного самоуправления, во многом основанному на общинных традициях русского крестьянства. Исследование местного варианта общинных традиций в конкретный исторический период позволит внести некоторые дополнения в характеристику российской доколхозной деревни и, в то же время, проследить общие закономерности и тенденции в функционировании общинных институтов.
Объектом исследования является советская доколхозная деревня 1920-х годов.
Предмет исследования составили явления, отношения и процессы внутридеревенской жизни периода НЭПа в Тульской губернии.
Цель диссертации – исследование состава, деятельности, самоуправления, отношения с государственной властью крестьянской общины в тульской доколхозной деревне.
Для достижения поставленной цели предполагается решение следующих задач:
- охарактеризовать основные имущественные группы крестьянства 1920-х гг. (кулаков, середняков и бедняков);
- проанализировать землеустройство и особенности землепользования в доколхозной деревне;
- исследовать традиции самоуправления в нэповской деревне;
- рассмотреть взаимоотношения крестьянского мира и советской власти в период НЭПа.
Хронологические рамки исследования охватывают период 1920-х гг. Нижняя хронологическая граница определяется началом новой экономической политики. К этому периоду крестьянские «миры» заняли довольно прочные позиции в жизни деревни в результате генерального передела (1917-1918 гг.) и общинного «поравнения» земель (1918-1921 гг.). Верхняя граница определяется началом свертывания НЭПа и политикой форсирования социально-экономических процессов, которая привела к отказу от нее. Уже с 1927 г. самостоятельность сельских обществ стала подавляться сверху, любые их действия в области самоуправлении были поставлены в зависимость от сельских советов депутатов. Необходимость проследить эволюцию того или иного явления сделала необходимым обращение к историческим процессам более раннего и более позднего периодов отечественной истории.
Территориальные рамки исследования определяются границами Тульской губернии в 1920-е гг. В этот период на ее территории насчитывалось более 4 тыс. селений, около 285 тыс. крестьянских хозяйств. В каждом селении имелось по одному и более сельских обществ. С экономических позиций губерния входила в Центральный земледельческий район, который она образовывала совместно с Курской, Орловской, Рязанской и Тамбовской губерниями. В диссертационном исследовании автор сосредоточил внимание на материале, непосредственно характеризующем жизнедеятельность «крестьянских миров» на тульской земле, хотя в работе с целью сравнения использовались данные, относящиеся к другим регионам.
Методологическую основу исследования составил комплекс общенаучных методов, приоритетным среди которых является принцип историзма – последовательное рассмотрение событий в соответствии с подлинной исторической обстановкой. Метод системного анализа позволил автору рассмотреть изучаемые явления и процессы как совокупность взаимосвязанных и взаимообусловленных элементов. В диссертации использованы специальные исторические методы: историко-реконструктивный, историко-сравнительный, историко-антропологический.
Источниковая основа диссертации состоит из опубликованных и неопубликованных источников.
К опубликованным источникам относятся нормативно-правовые акты: конституции, законы, положения и пр. Они позволяют проследить общие цели аграрной политики советского государства. Для исследования были использованы Конституция РСФСР 1918 г., Земельный кодекс РСФСР 1922 г., а также Положение об общих собраниях (сходах) граждан в сельских поселениях 1927 г. Их последовательный анализ позволил оценить уровень участия государства в урегулировании социально-экономических отношений в деревне.
Значительную группу источников составляют материалы делопроизводства советских органов (доклады, протоколы, отчеты, справки, рапорты и др.). Среди них можно выделить протоколы собраний членов исполнительных комитетов разных уровней, их президиумов, земельных комитетов и комиссий при них, а также общественных организаций – комитетов крестьянской общественной взаимопомощи (крестком, ККОВ), тульского рабочего общества «Кульхозсмычка», общества «Союза воинствующих безбожников» и др. Этот комплекс документов позволяет оценить разные аспекты взаимодействия между органами власти – от Тулгубисполкома до конкретного сельсовета. Хотелось бы отметить, что немалая доля в актах делопроизводства принадлежала циркулярным письмам, рассылаемым руководству советских органов власти. Протоколы земельных комитетов и комиссий включают интересные сведения о земельных спорах, что позволяет выявить разногласия неизбежные внутри крестьянских коллективов, особенности аргументации селянами своей позиции в споре. Протоколы общественных организаций – кресткомов, рабочего общества «Кульхозсмычка», общества «Союз воинствующих безбожников» – важные источники для оценки разного рода статистических сведений, позволяющих сформировать представления, как об имущественных группах крестьянства, так и о количестве разрушенных «антирелигиозниками» храмов и монастырей. Перечисленные делопроизводственные материалы были извлечены автором из различных архивных фондов. Это фонды Государственного архива Тульской области (ГАТО).
Помимо неопубликованных актов делопроизводства органов управления, автором были задействованы опубликованные. Так, привлечены стенограммы отчетных заседаний, расширенных пленумов Тулгубисполкома за 1922, 1923, 1924, 1925, 1926 гг. Они позволили получить сведения о землеустройстве и землепользовании, специфике хозяйствования в черноземной и нечерноземной зонах Тульской губернии. Ценность этих источников повышается тем, что в некоторых из них опубликованы материалы по конкретным сельсоветам, а не только крупным административно-территориальным объединениям (уездам, районам) в составе губернии.
Одними из ключевых источников в контексте тематики исследования стали документы делопроизводства сельских обществ. Их можно разделить на приговоры сходов и протоколы общих собраний сельских обществ. Оба вида содержат в себе информацию о повседневной жизни деревни, основных направлениях деятельности крестьянских «миров», урегулировании имущественных отношений между односельчанами, обращении селян в органы власти и многое другое. Благодаря анализу этих документов удалось выявить специфику переделов земли, урегулирования споров между общинниками, особенности отношений крестьянства с органами власти. Большинство решений сельских обществ хранится в материалах фондов сельсоветов, волостных, районных и уездных исполнительных комитетов. Все эти источники были введены в научный оборот впервые, что существенно повышает значимость диссертационного исследования.
Следующей важной для раскрытия темы исследования группой источников стали письма крестьян в органы власти и в периодические издания. Ценность крестьянских писем не подлежит сомнению, поскольку каждый автор выражал интересы конкретной группы своей деревни, раскрывал ее насущные проблемы, характеризовал положение односельчан. Мы изучили как опубликованные, так и неопубликованные крестьянские письма. Часть опубликованных писем включена в сборники: «Голос народа: письма и отклики рядовых советских граждан о событиях 1918-1932 гг.», «Крестьянские истории: Российская деревня 20-х годов в письмах и документах». Немалая часть крестьянских писем по разным причинам так и не была опубликована, в этой связи мы обратились к фонду тульской «Деревенской правды» (ГАТО, ф. Р-345).
Наряду с крестьянскими письмами в периодике публиковались статьи для крестьян, которые были неотъемлемой частью комплексной агитационной кампании, направленной на улучшение российского землепользования. Использовались материалы следующих изданий: «Трудовое хозяйство (Орган Тульских: Губземуправления, Губпродкома и Губсоюза)», «Коммунар», «Новая деревня». Некоторые статьи были опубликованы отдельными брошюрами.
Следующей группой источников выступают донесения правоохранительных органов о событиях в деревне. Огромную работу для отбора и систематизации такого рода источников проделал авторский коллектив во главе с А. Береловичем и В. Даниловым, работавший над изданием «Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД» в четырех томах. В работе также привлечены опубликованные материалы Тульской ЧК, позволившие воссоздать детали общей политической обстановки в деревне непосредственно перед введением новой экономической политики.
В совокупности все привлеченные автором источники позволили охарактеризовать разные стороны жизнедеятельности крестьянской общины в тульской нэповской деревне.
Степень научной разработанности темы. В СССР накануне коллективизации сельского хозяйства споры о роли общины в социалистическом переустройстве земледелия приобрели очертания конкретной социальной инженерии. Теоретики-аграрии в дискуссиях в 1920-е гг. пытались совместить крестьянские общины с организацией коллективного земледелия. Хотя в официальной доктрине акцент делался на несовместимости общинных традиций с колхозным строительством, считалось, что колхоз отрицает общину.
В 1920-е годы появились публикации, в которых говорилось о преимуществах аграрной политики большевизма, ее приближенности к запросам и потребностям среднего крестьянства. Как заметил Э.Н. Бурджалоров, в то время ученые имели реальную возможность полно и достоверно описывать события. Многие исследовали крестьянство «как есть», изучая специфику крестьянского хозяйственного уклада, деревенской жизни. В числе таких авторов можно назвать А.М. Большакова, И.К. Боринова, Н. Росницкого и др. Многие авторы 1920-х гг. разрабатывали литературу непосредственно для крестьянства, в основном, агитационную. Они писали о необходимости внедрения в деревне новых методов ведения хозяйства, организации и проведения советских праздников, а также пропагандировали преимущества социалистического строя, регламентировали формы и методы работы с крестьянским населением. К их числу можно отнести работы И.В. Богового, А.П. Волжского и В.А. Мурина и др.
Часть авторов обосновывала необходимость радикальных социалистических преобразований в деревне. Они публиковались в журналах «Большевик» и «На аграрном фронте», на страницах которых развернулась полемика о дальнейших судьбах крестьянства. Среди наиболее интересных работ можно назвать статьи В. Богушевского, Н. Вишневского, А. Гайстера, С. Дубровского, С. Здановича, Э. Квиринга, А. Мацкевича. Эти авторы активно обсуждали проблемы общинного землепользования, особенностей деревенского самоуправления. Некоторые из них, например, Э. Квиринг и А. Мацкевич, предлагали и обосновывали реформы, которые нужно провести для повышения товарности крестьянских хозяйств. В литературе рассматриваемого периода часто поднимался вопрос о том, что в деревенской жизни уверенно лидируют крестьянские «миры», а не сельсоветы. Особенно отчетливо это было высказано в сборнике «Сельсоветы и волисполкомы», в котором критиковались недостатки работы сельсоветов, отсутствие вовлечения широких крестьянских масс в их деятельность.
В 1920-е гг. появились и первые работы, непосредственно посвященные изучению социально-экономических процессов, происходивших в деревне в период НЭПа. Наиболее заметными среди них были труды И.К. Воронова и П.Н. Першина, отличавшиеся большим привлечением фактического материала. И.К. Воронов отразил социально-экономические процессы, происходившие в центрально-черноземной деревне в первые годы НЭПа: дробление и измельчание крестьянских хозяйств, увеличение числа малоскотных, малопосевных и безынвентарных хозяйств, имевших незначительный выход товарной продукции и экономически зависимых от зажиточных хозяйств. Им был сделан вывод о том, что единственным выходом из этой ситуации является вступление маломощных крестьян в колхозы. П.Н. Першин в своем исследовании раскрыл причины отсталости сельского хозяйства (аграрное перенаселение, малоземелье, военная разруха, неурожаи 1920-1921 гг.). Он считал, что государство должно оказывать помощь маломощным крестьянским хозяйствам в первую очередь.
Многие авторы 1920-х гг., особенно деятели партии, словно заново открывали для себя крестьянство. Например, С. Зданович писал об оживлении общины в результате пролетарской революции, основываясь на прогнозах Ф. Энгельса, а не на реальных событиях. Другой автор, В. Фейгин, административными, аппаратными методами предлагал вытеснять общинное самоуправление, развивая постепенно ячейковую работу в сельсоветах,. Его доморощенные, оторванные от реальной обстановки предложения справедливо критиковал С. Зданович.
Следующий этап изучения нэповской деревни пришелся на 1930-е – 1950-е гг. В те годы профессиональную деятельность ученых жестко ограничивал тотальный идеологический контроль. НЭП, в соответствии со сталинской концепцией, характеризовался как период накопления сил и средств для перехода в решительное наступление на остатки капитализма. Например, П.Н. Шарова считала, что к концу 1920-х гг. мелкое крестьянское хозяйство исчерпало возможности своего дальнейшего развития и роста производства сельскохозяйственной продукции, о чем, якобы, свидетельствовали хлебозаготовительные кризисы, поэтому назрела объективная необходимость перехода на крупное обобществленное сельскохозяйственное производство. В научных работах того периода восхваления аграрной политики большевиков и лично И.В. Сталина («… гений товарища Сталина, его непоколебимая воля и мудрая прозорливость»; «И.В. Сталин… гениально разработал конкретные пути социалистического преобразования деревни») перемежались со статистикой темпов коллективизации, вызванной, якобы «массовой тягой бедняцко-середняцких элементов деревни в колхозы». Авторы, в основном, рассматривали проводимые в деревне мероприятия, изучали различные аспекты классовой структуры села, её эволюция в новых условиях. Приоритетными направлениями исследований были вопросы деятельности местных партийных организаций, кооперативного строительства, земельной политики советского государства, политико-идеологической и просветительной работы в деревне.
После Постановления ХХ съезда КПСС о преодолении последствий культа личности Сталина начался новый этап в отечественной историографии, продолжившийся до середины 1980-х гг. Для ученых несколько расширились тематические границы их исследовательской работы. Так, в научный оборот были введены новые источники, началась разработка социально-экономических аспектов НЭПа в российской деревне. История российской деревни 1920-х гг. рассматривалась как процесс движения к социализму по единственно правильному пути, указанному коммунистической партией. Например, бесконтрольные общинные «поравнения» земель при общем попустительстве властей в начале 1920-х гг. стали списываться на то, что, якобы, большевики пошли на эти меры по инициативе крестьянства. Крестьяне, согласно этой точке зрения, должны были сами убедиться в неудобстве уравнительности и самостоятельно прийти к неизбежности коллективного хозяйствования. Более того, Г.В. Шарапов полагал, что «опираясь на старый общинный опыт передела земли» крестьяне смогли только перераспределить, но не уравнять свои участки.
Именно в этот период начали работать такие авторы как Ю.А. Поляков и В.П. Данилов, исследования которых касались различных социально-экономических аспектов нэповской деревни. В их трудах использовались и тульские материалы. В работах В.П. Данилова был поднят вопрос о роли, месте общины в преобразованиях на селе в первое советское десятилетие . П.И. Кабанов на материалах Курской губернии показал изменения в аграрном производстве, взаимоотношения партийно-государственных структур с сельскими жителями в процессе преобразования деревенской жизни.
В период 1970–1980-х гг. внимание ученых к сельским проблемам периода НЭПа возросло. Большое внимание историки уделяли изучению социальной структуры доколхозного села. Определенное значение для понимания процессов, происходивших в деревне в 20-е годы XX в., имела монография В.А. Козлова «Культурная революция и крестьянство». В ней автор на обширном фактическом материале выявил факторы, определявшие формирование социально-культурного облика крестьянства. В этот период у историков возрос интерес к деревенской общине, взаимоотношениям крестьянства и местных органов власти, быту и культуре доколхозной деревни. В названной и других работах были предприняты попытки показать эволюцию общественного сознания, миропонимания крестьянства в постоянно меняющихся условиях. В работах В.П. Данилова, С.П. Трапезникова, Е.А. Луцкого показана роль общины в деле перераспределения земель в ходе аграрной революции, подробнее рассмотрен вопрос о роли общины в коллективизации сельского хозяйства.
Тогда же появились специальные работы по истории общины 1920-х гг.. Важное значение имела трактовка общины не только как формы совместного пользования землей, но и как общественно-политической организации крестьянства. О внимании историков к аграрным проблемам свидетельствует регулярное проведение симпозиумов по аграрной истории Восточной Европы, которые проводятся с 1958 г. по настоящее время. Общинная проблематика традиционно занимает одно из ведущих мест в тематике симпозиумов.
Современный этап изучения истории российской деревни периода НЭПа начался в конце 1980-х гг., когда были сняты многие идеологические запреты. Гласность расширила возможности исторического анализа, исследователям стали доступны рассекреченные материалы областных партархивов и, частично, архивов КГБ, в научный оборот были введены новые факты, начался пересмотр основных исторических концепций в свете нового знания, появились публикации, посвященные социально-экономическим аспектам НЭПа в российской деревне. Повышенное внимание в период перестройки к проблемам нэповской деревни было вызвано тем, что страна снова, как и в 1920-е гг., находилась в поисках выхода из социально-экономического кризиса деревни. Многие исследователи большой акцент делали на «положительных» сторонах НЭПа в деревне 1920-х гг. и выявляли возможности приложения их к современности. Историки стали уделять больше внимания изучению базовых составляющих политики НЭПа в деревне, взаимоотношению власти и общества, формированию у крестьянства основ социального поведения и новых представлений о власти.
В 1990-е годы историки уделяли значительное внимание вопросам сохранности общинных устоев, традиций, уклада, патриархальной культуры села. Исследователи стали разрабатывать проблемы общественного сознания селян, формирование и изменение крестьянской ментальности.
Несмотря на множество публикаций советского и постсоветского времени по социально-экономическим проблемам доколхозной деревни, до сих пор нет обобщающего труда по изучению крестьянской общины в период НЭПа. Можно констатировать недостаточную изученность проблемы. Это связано с рядом обстоятельств. Во-первых, при наличии большого количества литературы о политике НЭПа имеется чрезвычайно мало работ о сохранности и функционировании вековых общинных устоев в нэповской деревне. Во-вторых, работы написаны преимущественно на общероссийском материале, а трудов по тульской крестьянской общине 1920-х годов практически нет.
Научная новизна. Диссертация является первым исследованием сельской общины нэповской деревни Тульской губернии. Впервые в научный оборот введен широкий круг источников, восполняющих пробелы в изучении социальной истории доколхозного крестьянства, выявлена самобытность и уникальность крестьянского мира тульской деревни 1920-х гг.
Практическая значимость исследования. Материалы и выводы, приведенные в диссертации, могут быть использованы при написании обобщающих и специальных трудов по истории советской доколхозной деревни, в краеведческой работе, а также при подготовке учебных курсов по истории («История России», «История государства и права России» и др.), спецкурсов.
Апробация исследования. Содержание диссертации освещено автором в 7 научных публикациях, в докладах на региональных, всероссийских конференциях в 2005-2009 гг.
Структура диссертации. Работа состоит из введения, четырех глав, подразделяемых на параграфы, заключения, списка источников и литературы.
Середняки
Крестьянство России практически всегда было неоднородно по своему экономическому положению. По уровню обеспеченности основными средствами производства селяне подразделялись на группы: зажиточно-богатая, середняцкая, бедняцко-маломощная. К последней группе И.И. Климин также относил крестьян-батраков — постоянных или сезонных наемных работников, занятых в индивидуальных крестьянских хозяйствах1.
Крестьянство было разделено на перечисленные группы учеными-марксистами во главе с Л.Н. Крицманом. Они полагали, что имущественное расслоение крестьянства в нэповской деревне вылилось в образование сельского пролетариата (бедноты) с одной стороны и сельскохозяйственной буржуазии - с другой . Этот подход долгое время оставался доминирующим в исторической литературе. Группа экономистов во главе с А.В. Чаяновым (организационно-производственная, семейно-трудовая школа), отмечая противоречивость экономического развития деревни, выделяли следующие производственные и демографические критерии социальных групп крестьянства: площадь посевов хозяйства, поголовье скота, стоимость основного капитала, размер семьи и число работников в ней3. Член этой группы Н.Д. Кондратьев, игнорируя термин «кулак», признавал существование в сельской местности экономически слабых и сильных групп крестьянства, говоря о наличии у последних лишь отдельных элементов хозяйства фермерского типа. Он полагал, что в 1920-х гг. перерождение докапиталистического хозяйствования в капиталистическое только началось4.
Государственная политика в области взаимодействия с названными социально-экономическими группами крестьянства может быть охарактеризована так: «поддержка "старательного хозяина-середняка" в начале 20-х гг. сменилась либерализмом по отношению к зажиточным слоям деревни в 1924-1925 гг., а затем пропагандой смычки бедняков и середняков для борьбы с "кулацкой опасностью" в 1926-1927 гг.»1.
Значение слова «кулак» менялось. Если В.И. Даль под кулаком подразумевал торговца, спекулянта, скупавшего сельскохозяйственную продукцию у крестьян и продававшего ее на базарах и пристанях, то позже под кулаком стал пониматься уже исключительно крестьянин2. Например, в «Толковом словаре русского языка» и «Современном толковом словаре русского языка» кулаком назван зажиточный селянин, использовавший труд наемных работников3. В.П. Данилов объяснял эволюцию рассматриваемого понятия тем, что с 1890-х гг. термин «кулак» стал использоваться применительно к деревенской буржуазии, складывавшейся после крестьянской реформы 1861 г.4 В исторической литературе под кулаком принято понимать представителя кулачества, то есть слоя зажиточных крестьян, сложившегося в результате социальной дифференциации деревни3. Таким образом, кулак - это более обеспеченная по сравнению с бедняком или середняком группа крестьян. При изучении кулачества вызывают интерес критерии, по которым то или иное хозяйство могло быть отнесено к кулацкому. Формулированием этих критериев занимались многие историки, экономисты, высокопоставленные члены ВКП(б).
В конце 1920-х - начале 30-х годов появились первые издания, посвященные экономическому преобразованию деревни, которые носили, в основном, пропагандистский или информативный характер. Они содержали общую идеологическую установку на роль коллективизации и раскулачивания в развитии экономики страны. Большинство авторов писало об обострении классовой борьбы в деревне и проблеме ликвидации кулачества как класса1. Например, Н. Гущин и В. Чижов называли кулаком крестьянина, использовавшего первые годы нэпа для хозяйственного роста, предоставлявшего деревне промышленные товары и денежные займы. Ф. Леонов считал кулака носителем капиталистических отношений, хитрым и изворотливым дельцом, враждебным коммунистическому строительству классом3.
Советские авторы рассматривали кулачество как преграду к колхозному строительству. Это наиболее отчетливо видно из «Истории Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). Краткий курс» (далее - «Краткий курс...») - изданию, которое стало одним из ключевых для советской исторической науки до середины 1950-х гг.4 Никаких критериев кулачества в «Кратком курсе...» не имеется. Оно рассматривалось в нем как важное препятствие к коллективизации. Но главное внимание в «Кратком курсе...» уделялось тому, что зажиточные селяне пользовались поддержкой группы деятелей коммунистической партии (Л.Б. Каменева, А.И. Рыкова и др.), создавших теорию о «затухании классовой борьбы»3. В работах ученых этого периода также игнорировались критерии зажиточного крестьянства, и во главу угла ставились блага, которые принесла крестьянам и всему государству коллективизация6.
Общинное «поравнсние» (1918-1921 гг.)
Если общинное землепользование имело так много недостатков (общие, навязываемые миром циклы работ, отказ от агрокультурных улучшений, чересполосица, дальноземелье и т.д.), то почему же тогда оно получило столь широкое распространение на территории России? По нашему мнению, этому имелось несколько причин.
В начале 1920-х гг. на территории РСФСР начался голод, вызванный неурожаем зерновых в производящих регионах. Например, в Тульской губернии, по данным местной ЧК, продовольственный кризис был настолько силен, что многие крестьяне Ефремовского уезда даже отказывались от посещения церкви и исполнения религиозных обрядов, так как сельское духовенство за их совершение взимало продукцией, а не деньгами (1921 г.): «Сельское духовенство продолжает взимать с крестьян за совершение религиозных обрядов и треб натурой, что окончательно отталкивает последних от религии в связи с острым продовольственным кризисом»". В Одоевском уезде распространились случаи ухода крестьян, особенно бедноты, на Украину и Дон в поисках пропитания (1921 г.): «Замечается массовый уход крестьян на Украину и Дон за хлебом, беднота же, не имея надежды просуществовать до нового урожая, бросает свое хозяйство и уезжает на Дон, Кубань и Украину в поисках работы...»3. Община же, по обоснованному мнению В.В. Бабашкина, являлась «тончайшим механизмом, который веками отлаживался для решения главной задачи - максимально эффективного противостояния угрозе голода или, хуже того, голодной смерти»1. Среди своих соседей общинник практически всегда мог найти кредитора. Он мог обратиться за продуктовой помощью к зажиточному односельчанину. Например, не только у безлошадной бедноты, но и маломощных середняков своего хлеба обычно не хватало до нового урожая (до «новины»). И с февраля-марта им приходилось его занимать у более зажиточных соседей на обычных в деревне условиях займа - «пуд на пуд» или «рубль на рубль» (100% сезонных, а не годовых)2. Кроме того, сама чересполосица, на первый взгляд мешавшая хозяйству, тем не менее, по-своему и защищала его от разорения. Имея участки в разных местах, крестьянин мог рассчитывать на ежегодный средний урожай. В засушливый год его выручали полосы в низинах и лощинах, в дождливый - на возвышенных местах3. Перечень подобных «плюсов» общинного землепользования можно продолжать. Так, О.Г. Вронский отмечал, что сторонники сохранения общины еще в конце XIX - начале XX вв. говорили о том, что «чересполосица и принудительный севооборот предоставляют обширную площадь для выпаса скота»4. Община и как социальная организация, и как система землепользования способствовала, прежде всего, выживанию каждой отдельной составлявшей ее семьи. В.В. Бабашкин дополнял это тем, что именно «этикой выживания слабейшего (subsistence ethic)... освящена практика земельных переделов и деревенской взаимопомощи...»3. Однако на практике уравнительное распределение земель внутри общины не мешало безлошадным ее членам «забрасывать землю, сдавать ее, идти на сторону и превращаться в пролетариев, а многолошадным - приарендовывать большие количества земли и вести крупное доходное хозяйство»6. Например, можно ли считать общинное «поравнение» земель периода 1918-1921 гг. своего рода стартом для последующей борьбы крестьянства за высокую урожайность и производительность труда? Скорее, нет. Стартовые возможности тех 285 тыс. крестьянских хозяйств, которые имелись на территории Тульской губернии могли быть уравнены в плане обеспеченности землей, но не были и не могли быть равны в плане обеспеченности рабочим скотом и инвентарем. Около 21,4%, или 61 тыс. крестьянских хозяйств в 1922 г. не имели не только лошадей, но и инвентаря — у них не было ни плугов, ни сох1. С приростом населения, и, как следствие, распространением малоземелья в центральных производящих регионах, возникала необходимость повышения производительности сельского хозяйства, а не производства продуктов в размерах, достаточных для выживания их производителей.
Второй немаловажной причиной распространения общинного землепользования можно считать усиление роли мира в 1920-х гг. Община была сильна как изнутри, так и по отношению к местным органам власти. Э.Х. Карр заметил, что в послереволюционной деревне вследствие раздела крупных семей выросло число дворов, что привело к потере ими решающих голосов на общинном совете (сходе) и доминированию общинного мнения2. С другой стороны, авторитет мнения «общества» для крестьян был традиционным. Поэтому можно предположить, что не столько дробление домохозяйств, сколько давние традиции мирского, коллективного управления возобладали в послереволюционной, а затем и в нэповской деревне3. Власть общины превращала крестьянина в крепостного локального сельского мира. Опора односельчан на авторитет общественного, коллективного мнения отмечалась даже в их письмах.
Преступность в деревне и мирской суд
Мотивы совершения криминального аборта у деревенских женщин могли быть разными, но немалая часть этих операций заканчивалась печально. Многие крестьянки обращались к сельским знахарям и повивальным бабкам, которые обычно совершали эту операцию со значительной долей риска.
Здесь вес могло начаться с элементарного незнания врачебных специальностей и заканчивалось невозможностью оплатить квалифицированную медицинскую помощь. Так, житель Сергиевского района И. Сидорин писал, что, что на территории Мещеринского района местные крестьянки, зная, что с июля 1925 г. в районной больнице работала акушерка, но, не понимая, чем она занимается, по-прежнему обращались к помощи бабок-повитух. «Крестьяне не знают - какую она дает пользу и как ее можно использовать, привезши к себе в дом, за какую плату или бесплатно, для этого нужно опять разъяснения крестьянину, но акушерке ... некогда поехать в деревню с этими разъяснениями, лекциями», - писал И. Сидорин3. Супруга одного из священников П. Руднева из Полтевского района (1926 г.), брала по 5 руб. с каждой женщины, желавшей сделать аборт за то, что она порекомендует ее своей знакомой медсестре из г. Мценска. «... По 5 руб. взимает с условием, что за последствия не отвечает, а последствия таковы, что на тот свет отправляет»4. Иногда стоимость врачебных услуг склоняла селянок к выбору в пользу знахарей и повивальных бабок. Как сообщал селькор «Крестьянин», в с. Полтево (Тургеневский район; 1925 г.) заведующая местной больницей, некто Сергеева, установила плату за собственное присутствие при родах в размере руб. Он пояснял: «у бедного крестьянина 10 руб. никогда нет, поэтому он должен обращаться к бабке, [которая] зачастую до смерти доведет женщину»1.
Уровень преступности в деревне обусловил необходимость принятия действенных мер по профилактике и внедрении разного рода практических мероприятий по раскрытию уже совершенных преступлений и проступков. В том числе и с этой целью в деревне стал вводиться новый институт - сельские исполнители. В деревне уже имелись «десятские» - помощники сельского старосты, выполнявшие его поручения (созыв домохозяев на сходы, наблюдение за порядком в своей части селения и проч.). Обычно они выступали старшими десяти-двадцати дворов". 27 марта 1924 г. соответствующим Декретом ВЦИК и СНК РСФСР была официально учреждена должность сельисполнителя . Последний был подчинен непосредственно председателю сельсовета, его обязанности поочередно передавались каждому двору (на срок до двух месяцев; в количестве не более одного сельисполнителя на двадцать пять хозяйств). «Новые десятские» должны были выполнять поручения местных советских органов по охране общественного порядка, личной и имущественной безопасности граждан, благоустройству и развитию общественной самодеятельности. В соответствии с Инструкцией НКВД № 186 от 10 мая 1924 г. «О порядке назначения и деятельности сельских исполнителей» последние обязывались: наблюдать за порядком в селении, сопровождать преступников и лиц, подозреваемых в совершении преступления, конвоировать задержанных и этапируемых лиц до сельсовета, вести «негласное наблюдение» (слежку) за подозреваемыми в совершении преступления, сообщать о разного рода хищениях сельсовету и милиции, доносить последним о появлении дезертиров, конокрадов, воров, грабителей, о самогоноварении и т.д.4 «Законодатель рассматривал сельисполнителей как агентов государственной власти, "низших полицейских", действовавших на уровне даже не селения, а части селения»1. Таким образом, к середине 1920-х гг. в деревне появились два института, которые по ряду функций можно отнести к правоохранительным - «десятские» и сельисполнители. Первый был традиционно общинным, а второй -внедренным советским законодателем. Если предположить, что с середины 1920-х гг. сельисполнители стали постепенно вытеснять «десятских», то возникает вопрос - почему же тогда общинные советы, созываемые сельисполнителями, а, следовательно, сельсоветом, были в своей деятельности столь независимы от последнего, что могли отменять его постановления?
Процесс «замещения» десятского сельисполнителем сходен с «замещением» сельского общества (общины) «земельным обществом» после принятия Земельного кодекса РСФСР 1922 г. Последнее, якобы вытеснило традиционное сельское общество. Так, советские авторы с некоторой долей пафоса утверждали, что «все прежние сельские общества [с принятием ЗК РСФСР] считаются земельными обществами»", что земельные общества уже фактически существовали к изданию 3KJ. На самом же деле, как справедливо заметил В.В. Кабанов, внедрение понятия «земельное общество» являлось лишь попыткой законодателя вытеснить общинный совет из сферы сельского управления4. На практике же земельное общество долгое время оставалось типичной крестьянской общиной с мирским самоуправлением
«Инициативы» новой власти в деревне
Под советской общественностью мы понимаем лиц, не являвшиеся работниками аппарата местного самоуправления, но, тем не менее, деятельность которых могла служить насаждению в деревне новых идеологических представлений. Мы не будем принимать в расчет разного рода приезжих (агитаторов и т.п.), а обратим особой внимание на представителей советской общественности, постоянно проживавших на селе. Среди них мы можем назвать членов деревенских ячеек ВКП(б), комсомольцев, учительство. Они стали своего рода «советским активом» в деревне, на работу которого власть возлагала определенные надежды.
Члены партии и комсомольцы постоянно находились на виду у беспартийной крестьянской массы. Пожалуй, по ним селяне судили о том: — какая она, новая власть. Естественно, что к членам партии и ICCM предъявлялись повышенные требования, которым они не всегда соответствовали. Так, участники схода в д. Колодези (Стрыкинский район; 1925 г.) обвинили комсомольца М. в краже 17,2 руб. из суммы, выданной ему на закупку клевера, на что он заявил, чго «в партии все без исключения такие»3. В д. Шлыково (Троицко-Бочуринский район; 1925 г.) пьяные члены партии Ч. и С. в полночь вызывали криками и свистками ночного сторожа, чем разбудили большинство жителей названной деревни4.
Авторы 1920-х гг. довольно часто говорили о неустойчивости деревенских коммунистов в своих убеждениях За время существования сельских ячеек ВКП(б), многие их члены практически не вели активной работы с беспартийным крестьянством. Это проявилось, например, в том, что когда в середине 1920-х гг. в Московской губернии проводились перевыборы сельсоветов, присутствовавшие на них деревенские коммунисты настолько терялись перед замечаниями избирателей, что иногда допускали откровенно недальновидные поступки. Например, в Можайском уезде «отдельные члены партии выступали с покаянными речами о допущенных советской властью и партией ошибках по отношению к крестьянству»1. Подобная «слабость» низовых партийцев могла создать у крестьянства мнение о распространенности своего рода «мягких» коммунистов, которыми при определенном давлении можно было манипулировать. О неустойчивости идеологических установок молодых коммунистов, деревенских комсомольцев, свидетельствует следующий курьезный случай. «Комсомольская ячейка организует "тайное общество по борьбе с самогоном", которое назавтра становится явным, причем двое из его членов попадаются в курении самогона»". В деревне появились слухи о том, что «песенка коммунистов спета», что советской власти они были нужны, пока «собирали разверстку», что царству голодранцев и коммунистов приходит в деревне конец, что коммунистическая партия не справилась с управлением и была вынуждена пойти на «политический нэп» и т.п.3
За время гражданской войны и первые годы нэпа в деревне выросло поколение деревенских коммунистов, которые, как писал М. Хатаевич, «привыкли быть персонально несменяемыми руководителями в деревне»4. Их позиции пошатнулись в результате т.н. демократизации сельских советов в период реализации лозунга «Лицом к деревне» (середина 1920-х гг.). Так, в результате выборов 1925 г., среди вновь выбранных членов сельсоветов коммунисты составили 5,9%, а в волостных советах - 42,3% (в 1924 г. соответственно 11,3% и 60,6%) . То есть доля представителей новой власти сократилась почти вдвое. Это также могло способствовать новой волне слухов об «умягчении» советской власти, создающих у крестьян иллюзию возврата к дореволюционной ситуации.
Деревенские комсомольцы, а это обычно были молодые люди 17-20 лет также не вызывали симпатии у крестьянства. Оценивались они обычно по простым крестьянским критериям: у большинства из них не было собственного хозяйства и, следовательно, умения его вести". А человек без хозяйства для селян - это несостоявшийся еще гражданин, которого нельзя избирать в какие либо властные органы, будь то советские (например, сельсовет) или общинные (например, домохозяином на сходе). Поэтому крестьяне обычно крайне отрицательно относились к комсомольским кандидатурам в сельсоветы3. Кроме того, демонстративное, подчеркнуто независимое поведение членов деревенских ячеек КСМ порицалось односельчанами. Таких в деревне обычно называли «безотцовщиной»4. Деятельность деревенского КСМ была, пожалуй, настолько же демонстративна, как и поведение его рядовых членов.
Похожие диссертации на Крестьянская община в тульской деревне периода НЭПа : 1921-1928 гг.
