Государственная идеология в России второй четверти XIX века : Пропаганда и реализация Удалов, Сергей Валерьевич

Содержание к диссертации

Введение

Глава 1. Теория «официальной народности» как составляющая часть внутренней политики Николая 1 42

1. Формирование государственной идеологии 42

2. Политика правительства в области образования и цензуры 72

3. Развитие идеологии в контексте национальной политики (на примере Западных и Северо-западных губерний) 101

Глава 2. Культурный аспект реализации идеологической программы 128

1. Отражение государственной идеологии в науке и образовании 128

2. Популяризаторы правительственного мнения (доктрина С. С. Уварова в литературе и публицистике) 165

Заключение 207

Источники и литература 213

• Формирование государственной идеологии
• Политика правительства в области образования и цензуры
• Отражение государственной идеологии в науке и образовании

Введение к работе

Выдвинутая С. С. Уваровым в начале 30-х гг. XIX в. триада «православие, самодержавие, народность» привлекала и продолжает привлекать внимание многих исследователей. Актуализация этой проблемы в отечественной историографии в наше время обусловлена рядом причин.

В последнее время активно проявляется стремление пересмотреть большинство оценок. Происходит постепенная ломка многих стереотипов, сложившихся в советский период. Иногда это приводит к переходу из одной крайности в другую, и объективный анализ превращается в погоню за модой. Но чаще желание историков, освободившихся от контроля властей и усиленного идеологического давления, вновь обратиться к детальному изучению тех проблем, которые уже становились объектом внимания ученых ранее, позволяет им сделать новые и довольно интересные выводы. Подобная ситуация происходит в отношении Уварова и его деятельности. Сегодня уже мало кого устраивает, обычное для советской историографии, определение уваровской доктрины как «архиреакционной». Как показали исследования последних лет, такое понимание политики министра народного просвещения, а также его взглядов кажется несколько упрощенным.

В то же время в отечественной исторической науке все больше уделяется внимания проблеме взаимоотношений власти и общества в Российской империи. Оформившаяся во второй четверти XIX в. политическая концепция власти, не только теоретически обосновывала модель этих взаимоотношений. Правительство стремилось укрепить свои позиции через идеологическое давление на общество, путем внедрения в общественное сознание заложенного в доктрине комплекса идеологем.

В основу идеологической системы Уварова была положена идея о противопоставлении России Западу. Не останавливаясь подробно на тех значениях,

которые определяли это противопоставление в самой доктрине, а также тех, которые были предложены обществом в процессе ее решения, замечу лишь, что сама проблема Россия - Запад в том или ином варианте существовала в России ни одно столетие. «Русский народ есть не чисто европейский и не чисто азиатский народ. Россия есть целая часть света, огромный Востоко-Запад, она соединяет два мира. И всегда в русской душе боролись два начала, восточное и западное», - так определил эту проблему известный русский философ Николай Бердяев¹. Первые решительные попытки расставить в ней необходимые акценты приходятся именно на вторую четверть XIX в., и во многом активизация этого процесса была обусловлена тем направлением, которое определил для своего правления сам Николай I.

Жаркие дискуссии этого периода далеко не исчерпали всех поставленных вопросов, актуализирующихся на протяжении всего XIX в. и, в частности, с новой силой в его последние десятилетия. Можно сказать, что эта проблема была перенесена и в XX в., со временем менялись лишь акценты . Все эти факторы (которые, однако, не являются исключительными и предопределяющими все аспекты поставленной задачи) в той или иной мере способствовали росту интереса исследователей различных направлений гуманитарного знания к проблемам истоков, генезиса идеологической доктрины николаевского царствования и анализу ее содержательной структуры.

Наряду с этим встает вопрос о непосредственно идеологической значимости самой доктрины. С конца XVIII в., когда Антуан Детю де Траси впервые выдвинул понятие идеологии, было предложено огромное количество различных вариантов, определяющих его значение. Д. Ван дер Ойе Схиммелпеннинк в работе, посвященной исследованию имперских идеологических моделей в Рос-

Бердяев Н. Русская идея // Вопросы философии. 1990. №1. С. 78. ² В советское время это противопоставление приобретало совершенно иной смысл -на основе господствующей идеологии социалистическая Россия противопоставлялась Западу, где политическое, социально-экономическое и культурное развитие определяли принципы буржуазных идеологических моделей.

сийской империи второй половины XIX в., представляя идеологию, как один из самых скользких концептов, предложил в качестве наиболее подходящей ее дефиницию, сформулированную в «Oxford English Dictionary»: «Систематическая схема идей, обычно относящихся к политике или обществу, поведению класса или группы, и воспринимаемая как оправдывающая действия»³.

В данном случае я склонен использовать более обобщенный вариант, определяя идеологию (создаваемую именно на официальном уровне), как систему идей, направленных на оправдание действий существующей власти, определяющих ее взаимоотношения с обществом и способствующих легитимации политического порядка. Понимая, что такая трактовка может быть в определенной степени тенденциозной и исключать многоаспектность проблемы, я все-таки склонен считать, что именно в этой плоскости необходимо рассматривать процесс создания государственной доктрины в николаевское царствование.

Оформление новой идеологической модели происходило под влиянием как внешних (революции во Франции и Бельгии), так и внутренних (восстание декабристов, польское восстание) факторов. Под влиянием политического кризиса, обусловленного во многом событиями 14 декабря 1825 г., для самодержавной власти впервые столь отчетливо обозначилась необходимость теоретического обоснования политического порядка и создания системы идей, способных определить дальнейшее политическое и социально-экономическое развитие страны при условии сохранения в неприкосновенности основных начал российской государственности. Однако, идеология требует не только теоретической разработки (хотя значения данного этапа формирования идеологии никто не оспаривает), но и практических действий, направленных на пропаганду основных идей, заложенных в самой доктрине, на проникновение их в общественное сознание. В противном случае, возникшая на официальном уровне

³ Схиммелпенпипк Ван дер Ойе Д. Идеологии империи в России имперского периода // Ab Imperio. 2001. №1-2. С. 213.

идеология рискует остаться лишь отвлеченной идеей, не влияющей на состояние и развитие всех сфер жизни общества.

Объектом исследования в данной работе является идеологическая сфера николаевского царствования, как неотъемлемая часть внутриполитического курса правительства в исследуемую эпоху.

В качестве предмета исследования выбраны основные механизмы внедрения заложенной в государственной идеологической концепции системы идей в общественное сознание через историографию, публицистику, художественную литературу.

Историография темы довольно обширна, что объясняется отнюдь не достаточной ее разработанностью, а тем, что проблема пропаганды и реализации государственной идеологии включает в себя много различных аспектов, анализируемых учеными в работах, связанных с темой лишь косвенно. При этом в большинстве случаев авторы не ставили перед собой конкретной задачи изучения того или иного вопроса в контексте действий правительства, направленных на пропаганду предложенного комплекса идеологем. Тем не менее, возможно выделить наиболее значимые работы, определяющие общие тенденции в изучении вопросов, связанных с общей идеологической программой Уварова.

В дореволюционной историографии попытки критического анализа доктрины «православия, самодержавия, народности» связаны, в большей степени, с работами А. Н. Пыпина, который, собственно, и ввел в научный оборот понятие теория «официальной народности», не наполнив его, однако, каким-либо конкретно-историческим содержанием. Между тем, Пыпин во многом заложил основы того критического восприятия самой доктрины и политики по ее распространению, которое получило дальнейшее развитие (даже с большей долей критики, чем у Пыпина) после Октябрьской революции 1917 г. Сущность теории «официальной народности», по утверждению А. Н. Пыпина, «состояла в том, что Россия есть совершенно особое государство и особая национальность,

не похожие на государства и национальности Европы» . Согласно этому, Уваров впервые высказал принципы, которые, практически став «краеугольным камнем всей национальной жизни» России с 1833 г., должны были лечь в основу и всего ее государственного и общественного развития. Считая, что российская, официальная версия национальной самобытности государства была направлена, главным образом на сохранение status quo, Пыпин делал заключение, что сам термин народность был, в сущности, «эвфемизм, обозначавший собственно крепостное право»⁵.

Автор истории Дерптского университета Е. В. Петухов, рассматривая причины возникновения идеологии «православия, самодержавия, народности», напрямую связывал их с событиями 1830 - 1831 гг. во Франции, Бельгии и Польше, присоединяя к этому списку также и студенческие демонстрации во Франкфурте-на-Майне 3 апреля 1833 г., которые, по мнению историка, имели «вполне политическую окраску». Так как «способы нашего знакомства и соприкосновения с западной жизнью» ограничивались, главным образом, немецкой и французской сферами, заключал Петухов, то естественно, что в России в начале 1830-х гг. возникает предубеждение к западноевропейским началам в целом и возникает необходимость в поиске средств у себя дома⁶. Особую ценность в работе Петухова представляет обширный фактический материал по проблеме русификации Остзейского края во второй четверти XIX в.

Более подробно и объективно, чем А. Н. Пыпин, сущность идеологической доктрины попытался раскрыть А. А. Корнилов, посвятивший этому вопро-су отдельную статью . По сути, Корнилов был одним из первых, кто обратил внимание на идейную эволюцию Уварова - либерала александровского царст-

⁴ Пыпин А. Н. Характеристики литературных мнений от 20-х до 50-х годов. СПб.,
1909. С. 113.

⁵ Пыпин А. Н. История русской этнографии. СПб., 1890. Т. 1. С. 388.

⁶ Петухов Е. В. Императорский Юрьевский, бывший Дерптский университет за сто
лет его существования (1802 - 1902). Юрьев. 1902. Т. 1. С. 347.

⁷ См.: Корнилов А. А. Теория официальной народности и внутренняя политика Нико
лая I // Книга для чтения по истории нового времени. М, 1914. Т. 4. Ч. 2.

вования и Уварова - консерватора и реакционера при Николае I. Впоследствии эта концепция получила развитие уже в советской историографии. Считая, что Уваров во второй четверти XIX в. «являлся главным образом лишь талантливым исполнителем велений самого Николая», Корнилов много внимания уделил взглядам последнего на проблемы народного просвещения. По его мнению, Николай I связывал вопрос народного образования и воспитания с «направлением политической мысли и задавался целью так поставить систему народного воспитания, чтобы она являлась системой, предотвращающей возможность развития всяких революционных стремлений». Именно в Уварове он, в конце концов, нашел наиболее яркого и талантливого сторонника и исполнителя его замыслов. Корнилов также одним из первых подробно остановился на проблемах генезиса уваровской триады, считая фактически отцом системы «официальной народности» Н. М. Карамзина, чьи идеи оказали огромное влияние на императора и министра просвещения⁸.

В целом можно сказать, что историки конца XIX в. - начала XX в. мало обращались к анализу непосредственно официальной идеологии и механизмов ее внедрения. Больше всего их интересовали вопросы, связанные с политикой правительства в области образования и цензуры, хотя при этом авторы не могли не учитывать и политический аспект развития системы народного просвещения в николаевское царствование.

Помимо работы Е. В. Петухова о Дерптском университете, в этот период вышли книги, посвященные и другим университетам: С. П. Шевырева о Московском, В. В. Григорьева о Санкт-Петербургском, М. Ф. Владимирского-Буданова об университете св. Владимира в Киеве и др.⁹ Написанные, как правило, к юбилейным датам эти работы имеют ценность, прежде всего, благодаря

⁸ Корнилов А. А. Курс истории России XIX века. М., 1918. Ч. 2. С. 18 - 22, 73-76, 112-
113.

⁹ См.: Шевырев С. П. История Императорского Московского университета, написан
ная к столетнему его юбилею. М., 1855; Григорьев В. В. Императорский С.-Петербургский
университет в течение первых пятидесяти лет его существования. СПб., 1870; Владимирский-
Буданов М. Ф. История императорского университета св. Владимира. Киев, 1884. Т. 1.

содержащемуся в них огромному фактическому материалу. Однако и в них предпринимались попытки в том или ином аспекте оценить деятельность Уварова на посту министра народного просвещения. Так, например, В. В. Григорьев положительно характеризовал деятельность Уварова, считая, что с его приходом в сфере университетского образования и, в частности, в Петербургском университете «опять повеяло жизнью»¹⁰.

Особый интерес представляют работы И. Алешинцева и Е. Шмида об истории средних учебных заведений в России¹¹. В частности, И. Алешинцев, считал, что основное направление дальнейшего развития образовательной системы в России обозначилось во взглядах нового императора сразу же после восстания декабристов. В связи с этим он не видел большой разницы между министерствами А. С. Шишкова, кн. К. Ливена и С. С. Уварова, которые являлись лишь исполнителями воли императора. По его мнению, менялись лишь сами министры, но дух министерства просвещения оставался общий - Николаев-ский . Политике правительства в области народного образования в первой половине XIX в. посвящена монография С. А. Князькова и Н. И. Сербова «Очерк истории народного образования в России до эпохи Александра II», опубликованная в 1910 г. Авторы считали, что основное направление в развитии системы образования в России в николаевское царствование наметилось еще в последние годы правления Александра I. Политику правительства Николая І в области образования они определяли как эпоху национально-православной реакции, особо подчеркивая роль школы в этот период в политическом воспитании молодежи¹³.

Непревзойденным по своему значению для исследователей остается капитальный труд С. В. Рождественского «Исторический обзор деятельности Мини-

¹⁰ Григорьев В. В. Указ. соч. С. 45.

¹¹ См.: Алешинцев И. История гимназического образования в России (XVIII - XIX ве
ка). СПб., 1912; Шмид Е. История средних учебных заведений в России. СПб., 1878.

¹² Алешинцев И. Указ. соч. С. 108,133.

¹³ Князьков С. А. Сербов Н. И. Очерк истории народного образования в России до эпо
хи реформ Александра II. М., 1910. С. 200, 218-219.

стерства Народного Просвещения», подготовленный в 1902 г. специально к столетнему юбилею министерства просвещения. Основанное на солидной ис-точниковой базе, содержащее большое количество фактов, касающихся политики правительства в области образования, это исследование до сих пор является, своего рода, справочником, к которому обращаются многие историки.

Критически оценивалась политика правительства во второй четверти XIX в. в области цензуры в обзорных работах В. В. Стасова, А. М. Скабичевского и Н. А. Энгельгардта¹⁴. Крайне негативное восприятие этого аспекта отражено в исследовании М. К Лемке «Николаевские жандармы и литература: 1826 - 1855» (СПб., 1909). Практически вся работа представляет собой попытку доказать общую концепцию автора путем подбора соответствующих фактов, наиболее характерно демонстрирующих стремление III отделения и цензурного ведомства во второй четверти XIX в. подавить в России какое-либо развитие общественной мысли, через полную изоляцию от достижений западноевропейской культуры.

В советский период каких-либо серьезных шагов в направлении изучения генезиса, дальнейшего развития и пропаганды государственной идеологии николаевского царствования сделано не было. В советской историографии прочно утвердилось определение доктрины Уварова и его политики как глубоко реакционной. Историки традиционно рассматривали ее с позиций, основы которых заложил А. Н. Пыпин, позаимствовав у него и определение уваровской доктрины как теории «официальной народности», прочно утвердившееся в исследовательской литературе. Исследование проблем, связанных с историей XIX в., проводилось в советский период главным образом под знаком освободительного движения. Такая постановка вопроса предопределила то, что акцент делался, прежде всего, на изучении революционного и либерального направлений в об-

¹⁴ См.: Скабичевский А. М. Очерки истории русской цензуры. СПб., 1892;Энгельгардт Н. А. Очерки николаевской цензуры // Исторический вестник. 1901. №9 - 12; Стасов В. В. Цензура в царствование императора Николая I // Русская старина. 1901. №7 - 9; 1903. №2 -10,12; 1904. №1-2.

щественной мысли России, стоявших, как правило, в оппозиции к существующему политическому порядку. Сюжеты, связанные с идеологической программой Уварова и ее реализацией, затрагивались, таким образом, лишь в контексте анализа вышеуказанных явлений и получали при этом одинаково негативную оценку. В основе отрицательных отзывов стояло понимание Уваровым противопоставления России Западу, которое определялось, как стремление оградить русское общество от всего прогрессивного, что есть в западной культуре, законсервировав тем самым существующий в России порядок вещей на определенной стадии.

Наиболее интересными и оригинальными, в данном случае, являются работы известного русского философа Г Г. Шпета и историка А. Е. Преснякова, написанные в 20-е гг. XX в. Учитывая, что к взглядам Шпета по этому вопросу я буду не раз еще обращаться в ходе работы, здесь отмечу лишь, что ему принадлежит один из наиболее обстоятельных очерков, написанных в советский период и посвященных министру просвещения и его триаде. Он одним из первых усомнился в правильности определений данных Пыпиным. Шпет также впервые обратил внимание на связь между идеологической программой Уварова и идеями, которые активно развивали в первой половине XIX в. представители немецкого романтизма, проведя при этом параллели между концепцией Уварова и «государственным учением» немецкого историка X. Лудена¹⁵. К сожалению, в советской историографии эта проблема не получила должного развития.

А. Е. Пресняков, рассматривая идеологию николаевского царствования, акцентировал внимание, главным образом, на одном из ее аспектов. Выявляя причины столь резкого противопоставления России Западу, обозначившего главное направление всей идеологической конструкции, он отметил, что соотношение России и Западной Европы приняло во второй четверти XIX в. новый

¹⁵ См.: Шпет Г. Г. Очерк развития русской философии // Шпет Г. Г. Сочинения. М, 1989. С. 245-246.

характер. В этот период, по мнению Преснякова, созревает «усиленная реакция против александровского интернационализма» и «крепнет тенденция обособления России от Европы»¹⁶.

В 1930-х - 1960-х гг., в работах, посвященных в основном общественному движению во второй четверти XIX в., лишь вскользь упоминалось о реакционном течении, выразителем которого являлись С. С. Уваров, М. П. Погодин и т. д. При этом практически все авторы определяли теорию «официальной народности» как ограниченную, реакционно-охранительную и не допускавшую никакого движения вперед, ни малейших изменений в русской действительно-

1 *7

сти . В 1957 г. С. Б. Окунь попытался более подробно рассмотреть сущность этой теории на примере взглядов М. П. Погодина, однако и он лишь подверг жесткой критике это направление, употребляя такие уничижительные определения, как «квасной патриотизм», «пьяный угар официальной народности» и

др.'⁸

На мой взгляд, верно определил основное направление развития идеологической доктрины в николаевское царствование А. В. Предтеченский, указав на то, что «мысль о необходимости восстановить и укрепить "единение" царя с народом была, с точки зрения теоретиков "официальной народности", наиболее действенным элементом их теории»¹⁹. Тем не менее, Предтеченский, даже при такой постановке вопроса, не смог раскрыть до конца степень взаимодействия таких двух институтов как высшая власть и общество, в то время как именно это положение являлось наиболее важным в построениях идеологов николаев-

Пресняков А. Е. Николай Первый. Апогей самодержавия // Пресняков А. Е. Российские самодержцы. М, 1990. С. 297.

¹⁷ См. напр.: Дмитриев С. С. Славянофилы и славянофильство // Историк - марксист.
1941. №1; Ковалева Н. Н. Славянофилы и западники в период Крымской войны // Историче
ские записки. 1967. Т. 80; Сладкевич Н. Г. Очерки истории общественной мысли в конце 50-х
- начале 60-х годов XIX века. Л., 1962; Орлик О. В. Россия и французская революция 1830
года. М., 1968; и др.

¹⁸ Окунь С. Б. Очерки истории СССР. Вторая четверть XIX века. Л., 1957. С. 305, 310.

¹⁹ Предтеченский А. В. Официальное направление в русской историографии // Очерки
истории исторической науки в СССР. М., 1955. Т. 1. С. 318.

ского царствования и отличало их от славянофильства, наиболее близкого к официальной доктрине идейного течения.

В 1970-е гг. В. В. Познанский, занимаясь изучением проблем формирования русской национальной культуры в первой половине XIX в., не мог не затронуть и вопроса, связанного с оформлением в этот период официальной идеологической доктрины, во многом аккумулировавшей процессы, наблюдаемые в развитии различных сфер культуры. По мнению исследователя, пропаганда основных положений идеологии была направлена, главным образом, на основное городское сословие - мещанство. Именно среди этой категории людей «глашатаи официальной народности» искали главную социальную опору самодержавия. Следуя заданным советской историографией общим тенденциям в оценке уваровской триады и его политики в области народного просвещения, Познанский, однако, более объективно оценивал значение идеологии для дальнейшего развития внутренней политики правительства, считая, что «теория "православия, самодержавия, народности" не была, как думают некоторые историки, выдумкой Уварова. Она была необходимым выводом из всей предшествующей ей практики самодержавия»²⁰.

С указанных выше позиций оценивалась и в целом деятельность С. С. Уварова на посту министра народного просвещения. Так, например, С. Б. Окунь не видел большой разницы между александровским министерством А. Н. Голицына и политикой Уварова в царствование Николая I, объединяя их практически в один период, когда усиливающаяся реакция тормозила процесс пол-ноценного развития просвещения в России . Однозначно, как крайне реакционная, оценивалась политика самодержавия в области университетского обра-зования в статье Ю. Н. Егорова . Егоров в целом правильно выводит в качестве

Познанский В. В. Очерк формирования русской национальной культуры. Первая половина XIX века. М., 1975. С. 152 - 153.

²¹ Окунь С. Б. Указ. соч. С. 305 - 306,310.

²² Егоров Ю. Н. Реакционная политика царизма в вопросах университетского образо
вания в 30-50-х гг. XIX в. // Исторические науки. 1960. №3. С. 61.

одного из основных аспектов стремление правительства действовать в направлении формирования «благонадежных» науки и студенчества. Исходя из этого, автор сделал верное замечание, что под впечатлением революционных событий 1848 г. «правительство перенесло центр тяжести в борьбе за «благонадежность» науки на осуществление чрезвычайных мер». Общая позиция Егорова выражается в том, что уже в годы Крымской войны теория «официальной народности» показала свою несостоятельность, когда Россия, развиваемая в рамках реализации этой идеологической программы, не смогла противостоять буржуазным странам Европы²³.

Интересна работа Л. А. Булгаковой, посвященная сословной политике правительства в области образования. Автор рассматривает этот вопрос на фоне попыток русского самодержавия «"приноровить" мировую культуру к "русскому народному быту", противопоставить "разрушительным понятиям" западноевропейской образованности систему, построенную на "спасительных началах" теории официальной народности» и связанного с этим усиления государственного контроля над образованием²⁴.

Цензурная политика правительства во второй четверти XIX в. не становилась в советской историографии объектом отдельного исследования. Она затрагивалась авторами, главным образом, в контексте изучения вопросов, связанных с противостоянием прогрессивных писателей и журналистов цензурным ограничениям²⁵. Редким исключением является статья М. И. Гиллельсона о замене «чугунного» устава 1826 г. новым цензурным уставом 1828 г.²⁶

В советской историографии практически отсутствуют работы с анализом основных положений официальной доктрины в научных, публицистических и художественных произведениях, способствующих ее пропаганде. В вышедшей

²³ Там же. С. 61, 67 - 69,71,74.

²⁴ Булгакова Л. А. Сословная политика в области образования во второй четверти XIX
в. // Вопросы политической истории СССР. М; Л., 1977. С. 109.

² См. напр.: Вацуро В. Э., Гиллелъсон М. И. Сквозь «умственные плотины». М., 1986. ⁶ См.: Гиллелъсон М. И. Литературная политика царизма после 14 декабря 1825 г. // Пушкин. Исследования и материалы. Л., 1978. Т. 8.

в 1950 г. коллективной монографии «Очерки по истории русской журналистики и критики» в общих чертах представлена общественно-политическая позиция таких печатных органов, как «Москвитянин» и «Северная пчела», которые являлись наиболее яркими представителями консервативного направления в общественной мысли второй четверти XIX в. В. Г. Березина дополнила этот список журналом «Телескоп», издававшимся Н. И. Надеждиным. Несмотря на то, что Надеждин в 1836 г. опубликовал статью П. Я. Чаадаева полностью расходившуюся с официальной доктриной, в целом «Телескоп» по многим вопросам очень близко соприкасался с государственными идеологическими установка-

27 МИ .

Из персоналий внимание исследователей привлекал к себе в основном М. П. Погодин. В данном случае наиболее интересными являются работы В. К. Терещенко. По ее мнению, историк М. П. Погодин в своих научных трудах пытался примирить шеллингианский романтизм с идеями буржуазной исторической школы Тьерри - Гизо. Позже этот тезис более подробно развил М. А. Алпатов, определив научную концепцию Погодина как теорию двух закономерно-стей . Терещенко также считает, что, оценивая царствование Николая I как «национальный период» русской истории, Погодин отнюдь не выслуживался таким образом перед властью, а, прежде всего, стремился повернуть самодержавие к решению действительно национальных проблем русской истории как он сам их понимал²⁹.

Переходным периодом в изучении вопросов, связанных с формированием и развитием официальной идеологии в России второй четверти XIX в. стали 80-е гт. XX в. Именно в это время впервые появились работы с попытками более объективно взглянуть на вопросы, связанные с официальной идеологией и дея-

²⁷ Березина В. Г. Русская журналистика второй четверти XIX века (1826 - 1839). Л., 1965. С. 68.

Терещенко В. К. М. П. Погодин и споры западников и славянофилов в 1840-х годах // Проблемы истории СССР. 1976. Вып. 5. С. 247.; Алпатов М. А. Русская историческая мысль и Западная Европа (XVIII - первая половина XIX века). М., 1985. С. 247. ²⁹ Терещенко В. К. Указ. соч. С. 267.

тельностью Уварова на посту министра народного просвещения. В то же время еще сохранялись общие традиции, сформировавшиеся ранее. В частности, ува-ровская доктрина вновь рассматривалась лишь в контексте изучения вопросов, связанных с развитием либерального движения в России. Речь в данном случае идет, прежде всего, об исследованиях Н. И. Цимбаева и А. А. Левандовского.

В обобщающем исследовании истории славянофильского кружка Н. И. Цимбаев отметил огромное значение, которое сыграла государственная идеологическая доктрина в процессе формирования общественного мнения во второй четверти XIX в. Воздействие официальной идеологии николаевского царствования, по его мнению, привело к тому, что «противопоставление России и Европы глубоко укоренилось в русском общественном сознании»³⁰. Это положение явилось, по сути, и отправной точкой в оформлении двух направлений либерального движения 30 - 40-х гг. XIX в. - западников и славянофилов, предложивших различные варианты решения проблемы Россия - Запад.

В статье «Под бременем познанья и сомненья...» Цимбаев более подробно осветил проблему создания официальной идеологии, обратив внимание, что уже составленные после восстания декабристов манифест 13 июля 1826 г. и Донесение Следственной комиссии, авторами которых явились М. М. Сперанский и Д. Н. Блудов, заложили основы правительственной доктрины, которые позже развил С. С. Уваров. Отмечая ум и европейскую образованность Уварова, историк, вслед за А. А. Корниловым, проследил его идейную эволюцию, распадающуюся на два периода - либеральный в царствование Александра I и реакционный на посту министра народного просвещения при Николае I. Министерство Уварова автор статьи расценивает, как попытку установления в России единомыслия, когда наряду с деятельностью в этом направлении самого правительства государственная идеология активно пропагандировалась в науке и публицистике. Однако этот сюжет представлен в работе в общем виде, без

Цимбаев Н. И. Славянофильство (из истории русской общественно-политической мысли). М, 1986. С. 68.

должного анализа каких-либо аспектов процесса внедрения основных положений доктрины в общественное сознание.

Впервые после Г. Г. Шпета Цимбаевым был затронут вопрос о несостоятельности предложенного А. Н. Пьшиным определения идеологии, как теории «официальной народности». Само понятие «народность» в триаде, по его мнению, являлось лишь вынужденной уступкой «духу времени», данью, которую Уваров платил немецкой философии и европейскому романтизму.

Тем не менее, Цимбаев еще во многом следует традиционному для советской историографии восприятию самой доктрины и деятельности Уварова, отмечая, что он «довел до предела принципиальное политическое и идейно-культурное противопоставление России и Европы, присущее официальным манифестам Сперанского и Блудова», стремясь при этом к идейной изоляции России от западноевропейских государств³¹.

Подробно остановился на анализе идеологической доктрины Уварова и А. А. Левандовский, который противопоставил взгляды самого министра просвещения и его сторонников более прогрессивным взглядам Т. Н. Грановского и его ближайшего окружения. В оценке Левандовского также как и у Цимбаева в целом негативное восприятие уваровской триады сочетается с попытками более объективно взглянуть на процесс ее создания и последующей реализации. Исследователь отметил, что вопрос о развитии просвещения в России в николаевское царствование тесно переплетался с другим, не менее важным вопросом о сохранении существующего строя. Левандовский, при этом, уже не склонен так категорично отрицать стремление Уварова решить этот вопрос, не подавляя окончательно процесс интеллектуального развития русского общества, считая, что он «заметно выделялся в толпе тех безгласных статистов российской бюрократии, которыми так любил окружать себя Николай I». Уваров, по его мнению, «предлагал решить диллему между неизбежностью развития России и

³¹ Цимбаев Н. И. «Под бременем познанья и сомненья...» (Идейные искания 30-х годов XIX века) // Русское общество 30-х годов ХГХ века. Люди и идеи. М, 1989. С. 8, 27, 30-31.

опасностью этого развития, направив страну на некий "особый путь", причем "истинно русское" просвещение должно было сыграть роль своего рода поводыря».

Левандовский, к сожалению, также не уделил достаточного внимания процессу пропаганды идеологии, дав лишь краткую характеристику главным сторонникам Уварова из научной среды (М. П. Погодину, С. П. Шевыреву, И. И. Давыдову). В то же время, в процессе внедрения идеологической доктрины в общественное сознание, он придает второстепенное значение такому фактору, как ее отражение в научных, публицистических и художественных работах, считая наиболее важными административные меры, проводимые правительством (деятельность жандармов, цензуры, чиновников министерства про-свещения) .

В 1989 г., наряду с работами Цимбаева и Левандовского вышла статья Н. И. Казакова «Об одной идеологической формуле николаевской эпохи». Несмотря на то, что это, по сути, одна из первых работ, посвященных непосредственно анализу уваровской триады, особой роли в развитии историографии темы она не сыграла. Статья представляет собой не стремление к всестороннему исследованию вопросов, связанных с официальной доктриной, а скорее попытку доказать выдвинутую автором общую концепцию о неверности ее определения как идеологии, имеющей общегосударственное значение .

Наибольший интерес представляют вышедшие в начале 1990-х гг. небольшие по объему, но довольно содержательные статьи минского историка И. Л. Качалова. Генезис доктрины Уварова автор относит к началу 1830-х гг., когда на Западе активизируется революционное движение. До этого роль официальной идеологии русского самодержавия, по его мнению, играла карамзин-ская концепция истории, которая стала явно недостаточной в период углубле-

Левандовский А. А. Т. Н. Грановский в русском общественном движении. М., 1989. С. 6-8,10,37,187.

См.: Казаков Н. И. Об одной идеологической формуле николаевской эпохи // Контекст- 1989. М, 1989.

ния кризиса феодальной монархии. В результате обнаружилась острая необходимость в разработке новой системы взглядов, которая бы в большей степени соответствовала духу времени, и, будучи жизненно актуальной, могла бы воздействовать на широкие слои русского общества. Наиболее подходящей в этом плане оказалась, выдвинутая Уваровым, идеологическая программа. Играя на национальных чувствах, по мнению историка, теория «официальной народности» должна была переключать внимание общества с революционных событий на Западе на внутреннее совершенствование России³⁴. При верной, в целом, постановке вопроса, такой взгляд на значение идеологической доктрины и ее конкретно-историческое содержание видится несколько упрощенным. Идея национальной самобытности России являлась основополагающей в строящейся концепции, но, в то же время, стала отправной точкой для разработки положений более значимых для сохранения начал российской государственности и оформившихся окончательно в стройную идейную систему лишь в процессе реализации идеологической программы.

Не совсем удачной оказалась постановка вопроса в другой статье И. Л. Качалова, посвященной непосредственно генезису доктрины Уварова. Выявляя непосредственных участников создания официальной идеологии, автор, в конечном итоге, свел решение этой проблемы к разграничению взглядов М. П. Погодина и С. П. Шевырева с одной стороны и Ф. В. Булгарина, Н. И. Греча, с другой. В данном случае, как мне кажется, более продуктивным было бы ставить вопрос не о прямом участии Булгарина или Греча в создании доктрины, а о той роли, какую они сыграли в последующей ее популяризации и пропаганде. Но даже определяя проблему таким образом, Качалов в качестве наиболее ве-

Качалов И. Л. Особенности официальной идеологии российского самодержавия во второй четверти XIX в. // Вестник Белгородского университета. Серия 3. 1991. №3. С. 16 -18.

сомых аргументов приводит личностные взаимоотношения, складывающиеся между этими людьми³⁵.

Тем не менее, статьи Казакова и Качалова можно считать своего рода началом нового этапа в изучении вопросов, связанных с государственной идеологией николаевского царствования. Изменения в политическом строе, произошедшие в России в конце 1980-х - начале 90-х гг., отразились и на исторической науке.

В 1997 г. редакция журнала «Родина» организовала круглый стол, посвященный проблемам изучения истории России второй четверти XIX в., в котором приняли участие известные ученые (С. В. Мироненко А. А. Левандовский, и др.). Участники круглого стола единодушно признали необходимость пересмотра многих положений, оформившихся в советской историографии относительно деятельности Николая I и его правительства. Встал, в частности, вопрос и о более объективной оценке деятельности С. С. Уварова на посту министра народного просвещения. Так, С. В. Мироненко обратил внимание на то, что Уваровым, «которого мы привыкли считать реакционером, была создана четко функционирующая система учебных округов. Уваров был сторонником университетского образования, в первую голову гуманитарного и классического. При нем активно открывались учебные заведения» .

Отказаться от традиционного восприятия Николая I и более объективно взглянуть на его роль в формировании внутренней и внешней политики России, попытался в своей объемной монографии Л. В. Выскочков. В этом же направлении действуют и многие другие исследователи³⁷.

³⁵ См.: Качалов И. Л. Теория официальной народности: к проблеме авторства // Там же. 1992. №3. С. 15.

Апогей самодержавия? Нехрестоматийные размышления об императоре Николае I (круглый стол) // Родина. 1997. №2. С. 53.

³⁷ См.: Выскочков Л. В. Император Николай Первый: человек и государь. СПб., 2001; Капустина Т. А. Николай Первый // Вопросы истории. 1993. №11 - 12; Андреева Т. В. Николай I и декабристы (к постановке проблемы реформ) // Россия в XIX - XX вв. Сб. ст. к 70-летию со дня рождения Р. Ш. Ганелина. СПб., 1998; Шевченко М. М. Император Николай I и ведомство народного просвещения // Философский век. Альманах 6. Россия в николаевское

Одновременно с этим в исследовательской литературе смещаются акценты. Изучение революционного и либерального движения в России XIX в. заметно потеснил повышенный интерес к консервативному направлению общественной мысли и близким к нему официальным идеологическим программам. Это нашло свое отражение в ряде сборников, монографий и отдельных статей, вышедших в последнее время и посвященных как отдельным задачам изучения развития консервативной мысли в России и за рубежом, так и общим теоретическим вопросам, относящимся в целом к проблеме консерватизма³⁸.

На фоне этих изменений растет интерес и к идеологической доктрине С. С. Уварова, которая во многом отражала в себе консервативные настроения, охватившие русское общество после восстания декабристов, а также, в какой-то степени, аккумулировала их дальнейшее развитие. Как ни странно, но, несмотря на это повышенное внимание, как верно заметил О. А. Иванов, серьезных работ, подробно анализирующих вопросы, связанные с самой доктриной Уварова и, тем более, с ее пропагандой в обществе до сих пор вышло сравнительно немного. Такие работы, как, например, статьи П. В. Акульшина, В. Хотеенко-ва, В. Чернеты, носят общий характер. Их основной целью является попытка реабилитировать самого Уварова, как государственного деятеля, и его деятельность на посту министра народного просвещения⁴⁰. Что касается непосредственно идеологической программы, то Хотеенков и Чернета в общих чертах ха-

время: наука, политика, просвещение. СПб., 1998; Рахматуллин М. А. Император Николай I глазами современников // Отечественная история. 2004. №6; Николаевская Россия: власть и общество: Материалы круглого стола, посвященного 80-летию со дня рождения И. В. Пороха. Саратов, 2004, и др.

³⁸ См.: Соловьев Э. Г. У истоков российского консерватизма // Полис. 1997. №3; Рос
сийские консерваторы. М., 1997; Русский консерватизм XIX столетия. Идеология и практика.
М., 2000; Консерватизм в России и мире: прошлое и настоящее. Сб. науч. тр. Воронеж. 2001.
Вып. 1; Российский консерватизм в литературе и общественной мысли XIX века. М., 2003;
Консерватизм в России и мире: в 3 ч. Воронеж, 2004. Ч. 1-3, и др.

³⁹ Иванов О. А. Идеология «Православие, Самодержавие, Народность» С. С. Уварова //
Консерватизм в России и мире: прошлое и настоящее. Сб. науч. тр. Воронеж, 2001. Вып.1. С.
92.

См.: Акулъшин 77. В. Граф С. С. Уваров и его роль в русском обществе // Педагогика. 1993. №4; Хотеенков В., Чернета В. Граф С. С. Уваров - министр и просветитель // Высшее образование в России. 1996. №2.

рактеризуют ее как «развитие идеала, унаследованного от традиционной старины и поддержанного европейским консерватизмом»⁴¹.

Статья В. А. Кошелева «Славянофилы и официальная народность» являет собой скорее постановку проблемы, чем попытку ее решения⁴². Уже упоминавшийся О. А. Иванов, в статье, посвященной непосредственно идеологии «православия, самодержавия, народности», сам, однако (ориентируясь, главным образом, на официальные документы, составленные Уваровым) ограничился лишь реконструкцией заложенных в доктрине основных положений.

Более плодотворными оказались в этом плане изыскания А. Л. Зорина и М. М. Шевченко. В 1996 г. Зорин опубликовал статью, в которой более подробно развил идеи Г. Г. Шпета о существующей связи между триадой «православия, самодержавия, народности» и идеями немецкого романтизма, отметив огромное влияние, какое оказали на Уварова, при формировании его взглядов, такие' мыслители, как Фридрих Шлегель и барон Г.-Ф. Штейн⁴³. Другая статья этого автора, посвящена анализу доктрины Уварова на основе одного документа, вышедшего из под пера товарища министра просвещения и ранее историками не замеченного - письма императору Николаю I, датированного мартом 1832 г.⁴⁴

Рассматривая процесс создания идеологии в общеевропейском контексте, Зорин впервые обратил внимание на присутствующие в ней противоречия, заключающиеся в том, что ключевая для нее категория «народности» «была выработана западноевропейской общественной мыслью для легитимации нового социального порядка, шедшего на смену традиционным конфессионально-

⁴¹ Хотеенков В., Чернета В. Указ. соч. С. 150.

⁴² См.: Кошелев В. А. Славянофилы и официальная народность // Славянофильство и
современность. Сб. статей. СПб., 1994.

⁴ См.: Зорин А. Л. Идеология «православия - самодержавия - народности» и ее немецкие источники // В раздумьях о России (XIX век). М., 1996.

Зорин А. Идеология «православия - самодержавия — народности»: опыт реконструкции // Новое литературное обозрение (далее - НЛО). 1997, №26. Статья вошла впоследствии с некоторыми дополнениями в качестве отдельной главы в книгу «Кормя двуглавого орла...» (М., 2001)

династическим принципам государственного устройства». Уваровская трактовка русской народности определяла ее, главным образом, через те институты, которые она, по сути, должна была разрушать - господствующую церковь и имперский абсолютизм. В результате, по мнению Зорина «выполняя политический заказ российской монархии, Уваров попытался совместить требования времени и консервацию существующего порядка, но его европейское воспитание оказалось сильней усвоенного традиционализма, и народность подчинила себе и православие, и самодержавие, превратив их в этнографически-орнаментальный элемент национальной истории»⁴⁵.

Вопросами истории развития народного просвещения в России второй четверти XIX в. активно занимается в последние годы московский историк М. М. Шевченко. Во второй половине 1990-х гг. вышли его очерки, посвященные взглядам и деятельности в сфере образования С. С. Уварова и Николая I⁴⁶. В 2003 г. они вошли в его монографию «Конец одного Величия: Власть, образование и печатное слово в Императорской России на пороге освободительных реформ», ставшую своеобразным подведением итогов научных изысканий автора по данной проблеме.

В центре внимания Шевченко находятся, прежде всего, процессы, происходившие в России в области образования и печати после европейских революций 1848 - 1849 гг. Однако, значительное место занимает анализ их предпосылок, и, в частности, деятельности Уварова на посту министра народного просвещения. Шевченко одним из первых обратился к изучению политики правительства в области образования и печати в их взаимосвязи, объединив эти два направления в одно целое так, как «их осознавало само правительство». Используя такой подход, он отмечает двойственность позиции, занимаемой Ува-

Зорин А. Л. Кормя двуглавого орла ... Литература и государственная идеология в России в последней трети XVIII - первой трети XIX века. М., 2001. С. 374.

⁴⁶ См.: Шевченко М. М. Сергей Семенович Уваров // Российские консерваторы. М., 1997.; Его же. Император Николай I и ведомство народного просвещения // Философский век. Альманах 6. Россия в николаевское время: наука, политика, просвещение. СПб., 1998.

ровым, который, с одной стороны, стремился к установлению полномасштабного государственного контроля над развитием народного просвещения и пресечению любых возможностей возникновения в общественной среде «вредных идей», а с другой, осознавая значение и роль, какие приобретало активно формирующееся общественное мнение, прекрасно понимал недостаточность в этом деле только ограничительных мер. В результате, по мнению Шевченко, Уварову оставалось только одно: «в вопросах общеправительственной компетенции, затрагивающих его ведомство, - благоразумный консерватизм, во внутриведомственных вопросах, особенно, в области цензуры, - лавирование между инертностью правительства и желаниями быстро обновляющейся общественности, то есть неизбежная двойственность, которая порождала недоверие у Николая I и его окружения»⁴⁷.

В еще большей степени, чем Н. И. Цимбаев, Шевченко выступил против дальнейшего определения государственной идеологии николаевского царствования, как теории «официальной народности». По его мнению, такая постановка вопроса часто путает исследователей, мешая правильной оценке многих процессов, происходивших в области внутренней политики в России второй четверти XIX в.⁴⁸

Вышедшую в 2000 г. коллективную монографию «Русский консерватизм XIX столетия», можно определить, как одну из первых попыток в монографическом плане проследить генезис и дальнейшее развитие политического консерватизма в России. Р. Г. Эймонтова, автор главы, посвященной эпохе Николая I, рассматривает процесс создания идеологии «православия, самодержавия, народности» в контексте развития, после событий 14 декабря 1825 г., консервативного направления общественной мысли, а также назревания подобных тен-

Шевченко М. М. Конец одного Величия: Власть, образование и печатное слово в Императорской России на пороге освободительных реформ. М., 2003. С. 13, 86.

⁴⁸ См. по этому поводу его полемичную статью: Шевченко М. М. Понятие «теория официальной народности» и изучение внутренней политики императора Николая I // Вестник Московского университета. Серия 8. История. 2002. №4.

денций в правительственных кругах. Несмотря на представленную общую картину распространения в этот период консервативных идей в русском обществе, автор не ставит перед собой конкретной цели проследить основные направления пропаганды и реализации официальной доктрины, ограничиваясь лишь общими замечаниями на этот счет.

Значительным событием в исторической науке стала подготовка в начале 2000-х гг. сотрудниками Московского университета шеститомных «Очерков русской культуры XIX века». Наиболее интересным для нас является второй том, посвященный взаимоотношениям власти и культуры в различных ее проявлениях. Авторы очерка «Российский абсолютизм и бюрократия» И. А. Федосов и Е. В. Долгих характерно демонстрируют соотношение, сложившееся в николаевское царствование между такими социально-политическими институтами, как власть и общество, более конкретно определявшее их функциональное содержание: «Власть - единственная законно действующая сила в социуме, любое другое движение носит разрушительный характер. Сама власть не развивается, но все перемены в обществе зависят и производятся только ее воздействием»⁴⁹. Соглашаясь с данным положением, я постараюсь ниже показать, какую роль в складывании подобного представления играла официальная доктрина и ее главные создатели и пропагандисты, сыгравшие, на мой взгляд, основополагающую роль в его формировании.

Не совсем верно, на мой взгляд, оценивает взгляды на цензуру Уварова Г. В. Жирков, который, помимо конкретно-исторических условий их складывания, более приоритетное место отводит личным карьерным побуждениям министра просвещения. В результате одной из главных проблем в николаевское царствование «было недопонимание того, что происходит развитие информационной службы общества, периодики, журналистике в том числе»⁵⁰. Между тем анализ источников убедительно доказывает обратное. Если заключение,

⁴⁹ Очерки русской культуры XIX века. М, 2000. Т. 2. Власть и культура. С. 22.

⁵⁰ Там же. С. 189.

сделанное Жирковым можно, в какой-то мере, применить к самому Николаю I и его ближайшему окружению, то в отношении Уварова необходимы некоторые уточнения. Министр просвещения прекрасно видел и понимал те процессы, которые происходили в России во второй четверти XIX в. Именно понимание их значения Уваровым, и некоторое недопонимание другими членами правительства, создавали ситуации не всегда выгодные для министра просвещения и приведшие, в конечном итоге, к его отставке в 1849 г.

В последние пятнадцать лет в исторической науке практически не уделяется внимания исследованию вопросов, связанных с развитием низших и средних учебных заведений во второй четверти XIX в. Среди работ, посвященных университетам, исключительное место занимает капитальный труд Ф. А. Петрова, посвященный формированию системы университетского образования в первой половине XIX в., в котором дана, в целом, положительная оценка деятельности Уварова в этом направлении⁵¹. Петров вовсе не склонен считать, что триада Уварова была прокрустовым ложем, в которое он пытался «втиснуть» всю систему народного просвещения и, тем более, - университетское. Уваров, по мнению автора, был достаточно умным человеком, чтобы понимать, что развитие научной мысли остановить невозможно. Однако, понимание этого тесно переплеталось у министра просвещения со стремлением обеспечить нравственное и политическое воспитание молодежи, поставив его на определенные основы, в рамках официальной идеологии⁵².

Определенный интерес представляют и работы биографического жанра, посвященные тем или иным государственным и общественным деятелям. Как и раньше, больше всего повезло М. П. Погодину, Однако вышедшие в последнее

См.: Петров Ф. А. Российские университеты первой половины XIX века. Формирование системы университетского образования. В 4-х книгах. М., 1998 - 2001. Книга 1. Зарождение системы университетского образования в России. Книга 2. Становление системы университетского образования в России в первые десятилетия XIX века. Ч. 1 - 3. Книга 3. Университетская профессура и подготовка устава 1835 года. Книга 4. Российские университеты и люди 1840-х годов. (Профессура и студенчество.) Ч. 1. Профессура.

⁵² Петров Ф. А. Указ. соч. М., 2000. Кн. 3. Университетская профессура и подготовка устава 1835 года. С. 227 - 228.

время работы К. Б. Умбрашко и Н. И. Павленко об этом ученом и общественном деятеле носят скорее общий, обзорный характер и не несут в себе какую-либо концептуальную основу⁵³. Более удачными в этом плане выглядят небольшие по объему, но очень содержательные монографии Ф. А. Петрова о М. П. Погодине и С. П. Шевыреве⁵⁴. Исследование о Шевыреве является на сегодня, наверное, единственной его биографией (если не считать сжатых очерков в различных биографических словарях и опубликованных в 1869 г. воспоминаний Погодина⁵⁵), в котором отчасти затрагиваются вопросы по интересующей нас проблеме. Более характерно этот аспект выражен в монографии о Погодине, где автор акцентирует свое внимание, прежде всего, на его научной и преподавательской деятельности, как одного из первых профессоров образованной после введения устава 1835 г. отдельной кафедры русской истории.

Решение проблемы противопоставления России Западу во взглядах Погодина Петров рассматривает в контексте общих представлений на этот счет, свойственных представителям «самых разнообразных течений общественной мысли». Автор считает упрощенным мнение о том, что, восприняв идеи романтического философа Шеллинга, Погодин «эволюционировал вправо». Напротив, по мнению Петрова, к 1830-м гг. взгляды Погодина формируются во многом под влиянием либерального направления западноевропейского романтизма Ф. Гизо, О. Тьерри и др. С этим утверждением можно поспорить, если учесть, что основные положения учения Гизо - Тьерри Погодин интерпретировал по-своему, положив их в основу противопоставления способов образования российского и западноевропейских государств, вошедшего впоследствии в общую концепцию (явно консервативного направления) дальнейшего развития российской государственности. Сравнивая концепцию Погодина со славянофильскими

См.: Умбрашко К. Б. М. П. Погодин: человек, историк, публицист. М, 1999; Павленко Н. И. Михаил Погодин. М, 2003.

⁵⁴ См.: Петров Ф. А. М. П. Погодин и создание кафедры Российской истории в Мос
ковском университете. М., 1995; Его же. С. П. Шевырев - первый профессор истории рос
сийской словесности в Московском университете. М., 1999.

⁵⁵ См.: Погодин М. П. Воспоминание о Степане Петровиче Шевыреве. СПб, 1869.

взглядами на историческое развитие России, Петров отмечает, что он не идеализировал, подобно славянофилам, патриархальный уклад Руси, «понимая преходящий характер каждой исторической эпохи». В целом, как делает заключение Петров, славянофильской идеализации допетровской Руси противостояла погодинская идеализация николаевской России⁵⁶.

Активно исследуются в последнее время вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Ф. В. Булгарина. Ранее этому во многом мешало негативное восприятие всего, что было связано с его именем. Традиция такого предвзятого отношения к Булгарину была заложена еще современниками этого журналиста и общественного деятеля. Постепенно отрицательные характеристики, дававшиеся современниками при жизни Булгарина, а также после его смерти, трансформировались в определенную мифологему, которой руководствовались последующие поколения исследователей истории русской литературы и журналистики первой половины XIX века. При определении личности Булгарина приоритет получали такие факты его биографии, как долгое сотрудничество с III отделением, враждебные отношения с пушкинским кругом писателей и т.д. Он стал, по выражению П.П. Каратыгина, «бедным Йориком» отечественной журналистики и козлом отпущения «всех безобразий общественного и литератур-

ного строя за 30-летний период!» . При этом ни один из исследователей не ставил перед собой конкретной задачи более полно и подробно изучить жизнь и деятельность Фаддея Венедиктовича. О его персоне чаще вспоминали лишь в контексте изучения других вопросов.

В последнее время, когда в исторической науке делаются попытки пересмотреть сложившиеся в советское время стереотипы, и в отношении Ф.В. Булгарина наблюдаются подобные процессы. Среди исследователей активно проявляется интерес к его личности, которая «вовсе не так проста и однозначна,

^Эй Петров Ф. А. М. П. Погодин... С. 19,26, 57,65.

⁵⁷ Каратыгин П. П. Северная пчела. Историко-литературный очерк // Русский архив. 1882. Кн. 4. С. 241-242.

как казалось совсем недавно» . Наличие такого интереса подтверждают многочисленные работы, посвященные различным аспектам его деятельности⁵⁹. К сожалению, до сих пор наибольший интерес для исследователей вызывает, история его взаимоотношений с III отделением, что порой мешает анализу других, более важных аспектов его биографии.

В зарубежной историографии необходимо выделить, прежде всего, работы Н. Рязановского и Ц. X. Виттекер. Книга Рязановского «Николай I и официальная народность в России 1825-1855.», написанная автором еще в 50-х гг. XX в., до сих пор остается единственным монографическим исследованием, посвященным непосредственно проблемам теории «официальной народности»⁶⁰. Работа Рязановского на сегодня представляет собой единственную попытку изобразить общую картину формирования и дальнейшего развития официальной доктрины. Автор мало уделяет внимания непосредственно Уварову, акцентируя больше внимания на таких ярких представителях «официальной народности», как М. П. Погодин и С. П. Шевырев, которым посвящена также отдельная статья Рязановского⁶¹. Отчасти к их кругу Рязановский причисляет и Ф. В. Булга-рина с издаваемой им, совместно с Н. И. Гречем, газетой «Северная пчела».

В свою очередь работа Ц. Виттекер «Истоки современного русского образования. Интеллектуальная биография графа Сергея Уварова», опубликованная недавно на русском языке, является сегодня единственным исследованием, посвященным основным этапам биографии самого известного министра народно-

Русский консерватизм Х1Х-го столетия. С. 149.

⁵ См. напр.: Рейтблат А. И. Видок Фиглярин // Вопросы литературы. 1990. №3.; Его же. Булгарин и Третье отделение в 1826 - 1831 гг. // НЛО. 1993. №2.; Салупере М. Неизвестный Фаддей // Радуга (Таллинн). 1991. №4.; Алтупян А.Г. «Политические мнения» Фаддея Булгарина (идейно-стилистический анализ записок Ф.В. Булгарина к Николаю I). М., 1998., и др.

⁶⁰ См.: Riasanovsky N. Nicholas I and Official Nationality in Russia. 1825-1855. Berkeley and Los Angeles, Calif., 1959.

St V

См.: Riasanovsky N. V. Pogodin and Sevyrev in Russian intellectual history II Harvard Slavic Studies, vol. IV. А. Л. Зорин причину этого видит, прежде всего, в отсутствии в период написания книги достаточного количества доступных источников более подробно освещающих идейное наследие Уварова. Зорин А. Л. Кормя двуглавого орла... С. 341.

го просвещения николаевской эпохи . Анализируя параллельно административную деятельность Уварова (в должности попечителя Петербургского округа при Александре I и на посту министра просвещения при Николае I) и его идейное наследие, автор попытался отойти от общепринятого мнения об идейной эволюции Уварова и доказать, что на протяжении всей своей жизни он никогда не изменял своим политическим взглядам и всегда оставался на позициях умеренного либерализма. В то же время, Виттекер признает, что, став министром просвещения при Николае I, Уваров вынужден был часто подчиняться в своих действиях общей линии правительства⁶³. Много внимания в книге уделяется той роли, какую Уваров сыграл в формировании государственной системы образования.

Представляет определенный интерес и переведенное недавно на русский язык исследование американского историка Р. Уортмана «Сценарии власти. Мифы и церемонии русской монархии». Уортман рассматривает создание официальной доктрины в контексте оформившегося в николаевское царствование «династического сценария». Он отмечает, что при всем национальном характере идеологии, Николай I оставался верен петровскому мифу, и «национальные мотивы украшали героическую историю иностранного господства»⁶⁴.

При всем многообразии представленных в обзоре работ, нужно признать, что в отечественной историографии до сих пор не осуществлено комплексное исследование, посвященное основным этапам не только создания идеологической доктрины, но и ее последующей пропаганды и реализации. Данная работа, таким образом, является первой попыткой восполнить этот пробел.

Целью данного исследования является всестороннее изучение основных механизмов реализации идеологической программы самодержавия в России

См.: Whittaker С. Н. The origins of modern Russian education: An intellectual biography of count Sergei Uvarov. 1786-1855. De Kalb, 1984; Виттекер Ц. X. Граф С. С. Уваров и его время. СПб., 1999.

⁶³ Виттекер Ц. X. Указ. соч. С. 10, 146.

⁶⁴ Уортман Р. С. Сценарии власти. Мифы и церемонии русской монархии. М, 2002.
Т. 1: От Петра Великого до смерти Николая I. С. 497.

второй четверти XIX в., а также анализ развития и эволюции самой идеологии в процессе ее пропаганды.

Для достижения поставленной цели необходимо решить следующие задачи:

1. Исследование основных этапов формирования официальной идеологии в контексте оформления внутри- и внешне политического курса, в том числе и в области народного просвещения;

2. Рассмотрение политики правительства в области образования и цензуры в министерство С. С. Уварова. Учитывая многочисленность работ, посвященных этим вопросам, в данном случае акцентируется внимание, прежде всего, на тех аспектах проблемы, которые связаны с установлением государственного контроля над системой просвещения, теоретическим обоснованием этой политики, представленным идеологами николаевского царствования, а также с попытками Уварова поставить нравственное и политическое воспитание молодежи на установленные идеологией основы;

3. Определение степени влияния политики самодержавия на национальных окраинах империи в дальнейшем развитии государственной идеологии;

4) Выявление и анализ общих тенденций отражения основных положений
доктрины в лекциях и научных публикациях преподавателей, а также в художе
ственных и публицистических произведениях.

Диссертационное исследование проводится на основе анализа обширной источниковой базы, включающей в себя как опубликованные, так и не публиковавшиеся ранее материалы.

Для выявления общих тенденций в политике правительства в области цензуры и образования, направленных на установление государственного контроля и создание базы идеологического влияния, важное значение, приобретают документы официального характера. Основные этапы законодательного

творчества в области народного просвещения отражены в Полном собрании законов Российской империи и более специальном, имеющем ведомственное значение, «Сборнике постановлений по министерству народного просвещения», содержащем в себе все основные нормативные акты по данной проблеме. В сборнике также помещены и всеподданнейшие доклады министра народного просвещения, посвященные различным вопросам развития в России системы просвещения. В частности в него вошел и отчет товарища министра просвещения об осмотре Московского университета в 1832 г., в котором впервые на официальном уровне была сформулирована триада «православие, самодержавие, народность». Публикуемые в Журнале министерства народного просвещения ежегодные отчеты министерства народного просвещения представляют ценность при рассмотрении проблемы реализации идеологической программы николаевского царствования.

Наиболее важные указы и постановления собраны в «Сборнике постановлений и распоряжений по цензуре с 1720 по 1862 гг.» (СПб., 1862). В него вошли также и цензурные уставы 1826 и 1828 гг. со значительными последующими дополнениями этих нормативных документов.

Особое значение имеют материалы, раскрывающие содержательную структуру уваровской триады. Долгое время историки, рассуждая об идеологии «православия, самодержавия, народности», основывались главным образом на нескольких документах, вскрывающих суть доктрины Уварова и его программы в целом. В список этих документов входил уже упомянутый отчет 1832 г., изданный отдельной брошюрой в 1864 г. юбилейный отчет Уварова о десятилетии деятельности министерства просвещения, а также несколько замечаний самого министра просвещения, упомянутых в дневнике А. В. Никитенко. На сегодня этот список значительно пополнился, благодаря публикациям документов из фонда семейства Уваровых отдела письменных источников Государственного исторического музея (ОПИ ГИМ. Ф. 17), осуществленных А. Л. Зориным и М. М. Шевченко. Зориным в 1997 г. был обнаружен и опубликован чер-

новой вариант письма Уварова императору Николаю I, написанный за несколько месяцев до составления отчета об осмотре Московского университета и датированный мартом 1832 г. В этом письме впервые товарищем министра народного просвещения была упомянута знаменитая триада и подробно изложена программа Уварова по переустройству в России системы народного просвеще-ния⁶⁵.

Как верно заметил М. М. Шевченко, документ этот интересен, прежде всего, «для понимания политических взглядов и намерений Уварова» и «пока нет достаточных оснований утверждать, что этот документ был действительно отправлен или представлен императору».⁶⁶

Сам Шевченко еще в 1995 г. опубликовал из этого же фонда текст уже вполне официального доклада Уварова, представленного им императору Николаю І в ноябре 1833 г., в котором также освещаются вопросы, связанные с основным направлением развития просвещения в России и дается подробная характеристика уваровской формулы, ставшей в конечном итоге фундаментом формирующейся идеологической конструкции .

Для анализа последующей эволюции официальной идеологии бесспорно ценным источником являются доклады министра народного просвещения и главы III отделения по поводу раскрытия Кирилло-Мефодиевского общества.

Помимо материалов имеющих чисто официальный характер в работе активно используются и документы личного происхождения, куда вошли многочисленные дневники, воспоминания, мемуары. Отдельного внимания заслуживает такой вид источника, как частная и официальная переписка. Мемуары и

См.: Зорин А. Идеология «православия - самодержавия - народности»: опыт реконструкции. С. 96-100.

⁶⁶ Шевченко М. М. Конец одного Величия. С. 88.

Доклады министра народного просвещения С. С. Уварова императору Николаю I. <1>. О некоторых общих началах, могущих служить руководством при управлении Министерством народного просвещения // Река времен. Книга истории и культуры. М, 1995. Кн. 1. ⁶⁸ «Мнение» о Кирилло - Мефодиевцах гр. Орлова, поданное им императору Николаю I // Наше минуле. Журнал исторіі, литератури і культури. 1918. №2; Доклад графа С. С. Уварова императору Николаю I // Там же. См. также: Об украйно-славянском обществе (из бумаг Д. П. Голохвастова) // Русский архив. 1892. №7.

воспоминания пишутся, как правило, спустя годы после описываемого в них времени, и их оценка включает в себя не только взгляды самого автора, но и сложившиеся к тому времени общее восприятие эпохи. Письма, в свою очередь, представляют собой непосредственное впечатление от текущей действительности, значительно дополняя общую картину отражения в общественном мнении тех или иных событий. В работе привлечены письма Николая I, государственных деятелей и чиновников различных ведомств, а также переписка таких общественных деятелей, как М. П. Погодин, С. П. Шевырев, М. Н. Загоскин, Ф. Ф. Вигель, Ф. В. Булгарин, М. А. Максимович, П. В. и И. В. Киреевские и

др.

Мемуарное наследие исследуемой эпохи можно условно разделить на две крупные группы, которые, однако, не являются замкнутыми в себе и по многим вопросам пересекаются. Воспоминания известных литературных критиков и писателей второй четверти XIX в. заслуживают интерес со стороны исследователей благодаря изображаемой в них общей картине литературных и в целом общественных процессов, происходивших в то время. В данном контексте особо значимыми являются воспоминания П. В. Анненкова, И. И. Панаева, М. А. Дмитриева, А. Д. Галахова и др.⁶⁹ Последний, в частности, одним из первых определил значение для развития общественной мысли в России эпохи сороковых годов: «Можно, если угодно, назвать это пространство времени выдающимся пунктом культурного прогресса, но начало его восходит к предыдущим годам нашего столетия, а последствия его раскрываются в течение последующих, частию изменяясь, а частию и заменяясь другими движениями или вея-

ниями» .

Глинка С. Н. Записки. СПб., 1895; Анненков П. В. Замечательное десятилетие 1838-1848 гг. //Анненков П.В. Литературные воспоминания. М., 1960; Панаев И. И. Литературные воспоминания. М, 1988; Дмитриев М. А. Главы из воспоминаний моей жизни. М., 1998; Га-лаховА. Д. Записки человека. М., 1999. ⁷⁰ Галахов А. Д. Указ. соч. С. 210.

Несомненно, наиболее выдающимся в этом плане документом является дневник профессора Санкт-Петербургского университета и чиновника цензурного ведомства А. В. Никитенко. Дневник представляет собой фактически сборник очерков отражающих в себе наиболее характерные черты николаевской эпохи, указывающих на настроения различных общественных кругов. В дневнике Никитенко также содержится огромное количество сведений о политике правительства в области просвещения и цензуры.

Интересным представляется и неопубликованный дневник С. П. Шевыре-ва, ранее практически не использовавшийся исследователями. Дневник хранится в личном фонде Шевырева в отделе рукописей Российской национальной библиотеки и представляет собой несколько объемных томов рукописного текста (ОР РНБ. Ф. 850. Ед. хр. 14-17). Основная часть дневника написана Шевы-ревым в 1829 - начале 1830-х гг., когда он находился за границей в качестве воспитанника сына княгини 3. Волконской. Поэтому одной из главных его тем являются впечатления автора от западноевропейской культуры, характеристики основных ее достижений. В то же время сравнивая увиденное с российскими культурными традициями, Шевырев уже тогда высказывал идеи, которые впоследствии, уже в 1840-х гг. сложились в общую концепцию. Несмотря на долгое пребывание за границей, из дневника видно, что Шевырев очень активно интересовался происходящими в России процессами, особенно в литературе. В дневнике даны очень интересные характеристики многих литературных деятелей второй четверти XIX в.

Многие авторы воспоминаний являлись в свое время студентами университетов. В силу этого наибольший интерес представляют характеристики преподавательского состава и в целом системы преподавания, с точки зрения отражения в ней основных положений идеологической доктрины. Помимо уже указанных авторов необходимо отметить и других, также оставивших ценные замечания об исследуемой эпохе и университетском образовании в частности. Среди них выделяются воспоминания Б. Н. Чичерина, К. С. Аксакова, С. М.

Соловьва, А. И. Георгиевского, А. Н. Афанасьева и П. Д. Шестакова о Московском университете; Ф. Н. Фортунатова, Н. М. Калмакова о Петербургском университете; Н. Овсянникова о Казанском и др.⁷¹

Много интересных характеристик дается и в других произведениях подобного жанра, имеющих более общий характер и в большинстве своем знакомых специалистам.

В виду специфики заявленной темы одно из наиболее приоритетных мест в исследовании занимают такие типы источников как научные, художественные и публицистические произведения, в которых нашли свое отражение основные положения идеологической доктрины. В отборе источников этого направления акцентировалось внимание, прежде всего, на статьях помещенных в такие издания как Журнал министерства народного просвещения, «Москвитянин», «Северная пчела», в меньшей степени использовались материалы из «Отечественных записок», Литературных прибавлений к «Русскому инвалиду», «Московского наблюдателя» и т. д.

Несомненно, особый интерес представляют статьи, помещенные в Журнале министерства народного просвещения. Это издание создавалось по инициативе самого Уварова и изначально предполагалось как главный проводник государственной идеологии. В журнале публиковались многие известные ученые и преподаватели, что делает его особенно значимым при изучении такой

Фортунатов Ф. Н. Воспоминания о С.-Петербургском университете за 1830-1833 гг. // Русский архив. 1869. №2; [Чумиков А. А.] Студенческие корпорации в Петербургском университете в 1830-1840 гг. (Из воспоминаний бывшего студента) // Русская старина. 1881. Т. 30. №2; Московский университет в воспоминаниях А. Н. Афанасьева. 1843-1849 // Русская старина. 1886. Т. 51. №8; Шестаков П. Д. Московский университет в 1840-х годах // Русская старина. 1887. Т. 55. №9; Колмаков Н. М. Очерки и воспоминания // Русская старина. 1891. №5; Овсянников Н. Записки студента Казанского университета (1851-1855) // Русский архив. 1909. Кн. 3; Шульгин В. Киевский университет при Бибикове (1838-1852 гг.) // Соловьев И. М. Русские университеты в их уставах и воспоминаниях современников. СПб., 1914. Вып. 1 .Университеты до шестидесятых годов; Георгиевский А. И. Мои воспоминания и размышления // Русская старина. 1915. №9; Соловьев С. М. Избранные труды. Записки. М., 1983; Аксаков К. С. Воспоминание студентства // Русское общество 30-х годов ХГХ века. Люди и идеи. М., 1989; Воспоминания Б. Н. Чичерина // Русское общество 40-50 х годов XIX в. М., 1991. Ч. 2; и др.

проблемы, как отражение уваровской триады в науке и образовании. Учитывались также и отдельные научные труды таких ученых как Н. Г. Устрялов, С. П. Шевырев, М. П. Погодин и др.

При анализе художественных произведений делался акцент, прежде всего, на выявлении общих тенденций, имеющих явный идеологический подтекст или направленных на демонстрацию политической концепции в переработанном, популяризированном виде. Особое место в этом ряду занимают произведения Ф. В. Булгарина⁷². Обращается также внимание на ту роль, какую играла литература в процессе мифологизации некоторых значимых для развития российской государственности исторических событий в рамках идеологических установок.

Помимо опубликованных источников в исследовании привлечены и неопубликованные материалы, выявленные в центральных архивах.

Более объективному восприятию основных процессов, происходивших во второй четверти XIX в. в области просвещения и цензуры способствуют документы, хранящиеся в фондах Российского государственного исторического архива (РГИА). В фонде 744 собрана коллекция правительственных указов и постановлений, затрагивающих интересующие нас вопросы. Однако наибольший интерес представляет фонд Департамента народного просвещения, куда вошли документы по Санкт-Петербургскому, Виленскому, Варшавскому, Дерптскому и другим учебным округам (РГИА. Ф. 733. Оп. 22, 56, 57, 62, 77). Собранные здесь материалы содержат документы различного характера: многочисленные инструкции и постановления, отчеты комиссий по инспекции состояния учебных округов, доклады и донесения попечителей округов, их переписку с центральным управлением министерства народного просвещения, в том числе и с самим С. С. Уваровым. Все эти документы значительно

⁷² См.: Булгарин Ф.В. Иван Выжигин // Булгарин Ф.В. Сочинения. М., 1990; Он же. Дмитрий Самозванец // Булгарин Ф.В. Поли. собр. соч. СПб., 1842. Т. 2; Он же. Сцена из частной жизни 2028 года, от рождества Христова // Там же. СПб., 1844. Т. 7; Он же. Предок и потомки // Там же; и др.

самим С. С. Уваровым. Все эти документы значительно дополняют общую картину процесса реализации тех или иных постановлений.

Особый интерес при исследовании проблемы взаимодействия идеологической доктрины и национальной политики правительства, вызывают материалы по Дерптскому учебному округу. В фонде Департамента народного просвещения сохранился значительный пласт документов, отражающих в себе попытки правительства интегрировать учебные заведения этого округа в государственную систему образования, в том числе и копия секретного доклада С. С. Уварова императору Николаю I от 16 декабря 1836 г. В докладе министр просвещения изложил подробный план по унификации образовательной системы Дерптского учебного округа (РГИА. Ф. 733. Оп. 57. Ед. хр. 78). В этом же деле собраны материалы о предпринятых правительством мерах, направленных на распространение в Остзейском крае русского языка. Подробные донесения попечителя Дерптского учебного округа Б. Г. Крафстрема, обращения на имя императора Курляндского и Лифляндского дворянства, отчеты самого министра просвещения, подробно воссоздают картину реализации этого плана и отношение к деятельности министерства просвещения местного дворянства.

По Варшавскому учебному округу необходимо выделить документы, освещающие процесс реализации принятых в 1840-х гг. положений о частных учебных заведениях, а также домашних наставниках и учителях в Царстве Польском (РГИА. Ф. 733. Оп. 77. Ед. Хр. 60), направленные на ужесточение дисциплинарных мер в учебных заведениях Варшавского округа (Там же. Ед. хр. 1, 29), а также об объявлении конкурса на составление учебника польской истории (Там же. Ед. хр. 44).

По цензурному ведомству помимо материалов, которые содержит фонд Главного управления цензуры в РГИА (Ф. 722), для нас представляет несомненный интерес коллекция цензурных материалов, собранная в ОР РНБ (Ф. 831). Содержащиеся в ней постановления и распоряжения по цензуре, а также различные донесения и доклады министра просвещения и высших чиновников

Ill отделения, разбитые по тематическим группам, значительно дополняют спи-сок уже опубликованных документов подобного типа .

Большое количество дополнений, не вошедших в основную публикацию, содержит рукописный вариант, составленного В. В. Стасовым, по заданию директора Императорской публичной библиотеки М. А. Корфа «Обзора деятельности цензуры при императоре Николае I», сохранившийся в личном фонде автора (ОР РНБ. Ф. 738. Ед. хр. 12, 13, 14).

Научная новизна работы определяется тем, что данное диссертационное исследование является первой в отечественной историографии попыткой комплексного исследования основных механизмов реализации идеологической программы самодержавия в России второй четверти XIX века. В работе детально изучен именно идеологический аспект развития просвещения в России исследуемой эпохи и политики правительства в этой сфере. Также впервые на основе обширного круга источников прослежено дальнейшее развитие самой идеологической доктрины в процессе ее пропаганды. Этот момент тем более важен, если учесть, что «политическое действие неминуемо наталкивается на сопротивление среды, деформирующей первоначальные идеологические установки, которые вынужденно подвергаются адаптации».⁷⁴ Поэтому представленную в начале 1830-х гг. Уваровым триаду «православия, самодержавия, народности» следует воспринимать не как цельную, окончательно сформировавшуюся концепцию, а скорее как первоначально заданную установку, которая в процессе ее реализации подвергалась определенной эволюции. Многие исследователи, признавая данный факт, тем не менее, до сих пор не предприняли попыток создания целостной картины всех этих процессов.

В данном исследовании процесс создания, пропаганды и дальнейшего развития идеологической доктрины рассматривается также в контексте оформления в николаевское царствование внутриполитического курса и системы

⁷³ Сборник постановлений и распоряжений по цензуре с 1720 по 1862 гг. СПб., 1862.

⁷⁴ Зорин А. Л. Кормя двуглавого орла... С. 27.

взаимоотношений между властью и обществом. Этот момент очень важен, так как многие положения доктрины стали, по сути, идеологическим обоснованием этой системы.

В качестве методологической основы исследования использовались такие принципы исторического познания как историзм, объективность, системность и детерминизм (выявление причинно-следственной связи) при отборе, классификации и анализе источников.

Применение историко-генетического метода способствовало наиболее полному раскрытию вопросов, связанных, не только с генезисом идеологической доктрины, но и ее последующим развитием и определенной эволюцией на фоне выработки и применения основных методов ее пропаганды. Системный подход позволил представить общую картину деятельности правительства, направленной на пропаганду идеологии, внедрение ее в общественное сознание, включая и национальную политику центральной власти, которая также активно влияла на дальнейшее развитие идеологической концепции. При этом использовался, как синхронный метод исследования, ориентированный на определение взаимосвязи между различными явлениями и событиями, происходящими в данный период, и указывающий на функциональную значимость их по отношению друг к другу, так и диахронный, позволяющий выделить и охарактеризовать наиболее важные этапы реализации идеологической программы.

В связи с обширностью темы, заключающейся не столько во временном отрезке изучаемого периода, сколько в количестве исследуемых вопросов, вполне обоснованным выглядит применение проблемно-хронологического метода исследования, позволяющего более полно рассмотреть многочисленные аспекты деятельности русского правительства в области пропаганды государственной идеологии.

Хронологические рамки исследования охватывают в себя весь период правления Николая I, включая и годы Крымской войны, выходящие за границы второй четверти XIX в. При этом основное внимание уделено 30-40-м гг. XIX в.

Это объясняется тем, что именно на эти годы приходятся наиболее активные попытки со стороны правительства реализовать сформулированную министром просвещения идеологическую программу. Такой подход обусловлен стремлением не только выявить и наиболее полно раскрыть основные этапы формирования идеологии и ее пропаганды, но на фоне этого проследить ее дальнейшее развитие и эволюцию.

Формирование государственной идеологии

14 декабря 1825 г. начался период царствования Николая I. Вопрос о том, насколько события, произошедшие в этот день на Сенатской площади, повлияли на формирование взглядов нового императора, и, соответственно, на дальнейшее развитие России, интересовал многих историков, начиная с XIX в. Задавались этим вопросом и современники. «Что сделал бы Николай без встречи на первом же шагу своего царствования этого возмущения, - писал граф Д. Н. Толстой, - остается вопросом; но позволительно и теперь заключать, особенно из его личного характера и из истории его царствования, что 14 декабря 1825 года дало этому Государю совсем иное направление»1. Н. К. Шильдер, полностью соглашаясь с мнением Толстого, считал, что «происшествия 14 декабря произвели на него (Николая I. - С. У.) тяжкое впечатление, отразившееся на характере правления всего последовавшего затем тридцатилетия»2. Не оставляют без внимания этот вопрос и современные исследователи. В частности, Р. Г. Эй-монтова склонна считать, что значение восстания декабристов при определении направления нового царствования несколько преувеличено3.

Не вдаваясь в подробности обсуждения этого вопроса, отмечу лишь, что события на Сенатской площади и последующее расследование причин возмущения, несомненно, повлияли на дальнейшие действия Николая I и формирование той политической системы, которая сложилась окончательно уже в тридцатые годы XIX в. Попытки реформ, ставших в первые годы царствования Николая I актуальными, не только для общества, но и активно обсуждавшихся в правительственных кругах (во многом опять же под влиянием событий 14 декабря 1825 г.), также не раз уже становились объектом внимания историков. В данном случае нас интересует, прежде всего, один аспект, напрямую связанный с темой работы. Восстание декабристов если не инициировало, то, по крайней мере, значительно ускорило создание и окончательное оформление новой политической концепции, которая благодаря поддержке ее со стороны молодого императора в конечном итоге приобрела статус государственной идеологии. Свою роль в этом процессе сыграли, конечно, революции 1830 г. во Франции и Бельгии и восстание в Царстве Польском (об этом чуть позже), однако основы были заложены во многом именно под впечатлением от 14 декабря.

В этот день наиболее отчетливо проявился кризис в отношениях между властью и обществом, назревавший в последние годы царствования Александра I. Подозрение по отношению не только к дворянству, представителями которого были декабристы, но и ко всей образованной части общества не угасало в душе Николая I до конца его царствования. В первые годы правления нового императора, которые обычно в историографии определяют как первый, реформаторский, период николаевского царствования, обозначились два параллельно идущих процесса. Попытки реформ были, однако, достаточно неуверенными и под впечатлением последующих событий 1830 - 31 гг. на время потеряли свою актуальность. В это же время, под влиянием как внешних, так и внутренних происшествий, в России фактически формируется новая модель взаимоотношений между властью и обществом. Николай I, под впечатлением событий, сопровождавших его вступление на престол, ясно осознавал необходимость определенных изменений в этом отношении.

Политика правительства в области образования и цензуры

Политика С. С. Уварова в образовательной сфере, а также в области цензуры неоднократно становилась объектом внимания исследователей. Многие проблемы, в частности вопрос о подготовке и реализации нового университетского устава 1835 г., получили подробное освещение в современной историографии . Поэтому в данном разделе не ставится цель вновь детально рассматривать деятельность Уварова в этом направлении. Задача имеет более узкий характер - выявить общие тенденции в его деятельности, которые способствовали распространению в обществе идей заложенных в выдвинутой министром просвещения доктрине.

В годы управления министерством народного просвещения графом С. С. Уваровым система государственного контроля в такой области как просвещение получает свое дальнейшее развитие. При этом процессу централизации управления образовательными учреждениями дается Уваровым свое теоретическое обоснование. В первом же номере Журнала министерства народного просвещения министр писал: «Если выход из грубой тьмы невежества и беспрерывное, дальнейшее движение к свету необходимы для человека, то попечительное в сем деле участие правительств необходимо для народов. Только правительство имеет все средства знать и высоту успехов всемирного образования, и настоящие нужды отечества»86.

Таким образом, правительство объявляло себя фактически интеллектуальным руководителем страны, которому одному известны все нужды общества в просвещении. Г. Г. Шпет, первым, еще в 20-х гг. XX в. обративший внимание на данный аспект, высказал предположение, что настоящая программа Уварова заключалась как раз не в тройственной формуле, являвшейся лишь случайной постановкой вопроса «в духе времени», а в идее, что именно правительство является главным попечителем и вдохновителем интеллектуального развития русского общества . В целом правильно оценив замысел министра просвещения, Г. Г. Шпет не учел однако один очень важный момент. Формированию системы государственного контроля над образованием, получившей столь важное значение в политике русского правительства именно в николаевское время, положила во многом начало реакция на события 14 декабря 1825 г. Впоследствии действия в этом направлении усиливаются под влиянием событий 1830 - 31 гг. в Западной Европе и внутри России.

Отражение государственной идеологии в науке и образовании

Выдвигая себя в качестве интеллектуального руководителя страны, власть естественно нуждалась в способных и осознающих важность поставленной перед ними задачи посредниках, т. е. преподавателях. В циркулярном предложении попечителям учебных округов Уваров явственно выразился по поводу главного назначения преподавателей, которые должны были проникнуться «чувством преданности трону и отечеству и употребить все силы, дабы сделаться достойным орудием правительства (курсив мой - С. У.)»1. Как верно отметил О. А. Иванов, это не было приглашением к сотрудничеству, а являлось прямой директивной установкой на «подчинение своих идей "видам пра-вительства", пропаганду угодных ему (правительству - С. У.) теорий» . Преподаватели, таким образом, лишались определенной самостоятельности в своей деятельности и рассматривались властью не как носители знаний, а, прежде всего, как трансляторы правительственного мнения. Конечно, абсолютизировать это утверждение нельзя, как нельзя и отрицать стремление Уварова повысить профессиональную подготовку преподавательского состава и, тем самым, уровень самого преподавания. К тому же многие преподаватели, особенно в университетах, помимо своей педагогической деятельности часто занимались и чисто научными изысканиями. И здесь заслуги Уварова, во многом своей деятельностью способствовавшего росту научного потенциала в стране, очевидны3.

Тем не менее, правительственные установки значительно ограничивали возможности научной деятельности в рамках государственной идеологической доктрины. Вполне естественно, что сказывалось это главным образом на деятельности гуманитариев. Очень лаконично такую двойственность охарактеризовал М. А. Полиевктов: «Условия свободной научной деятельности в николаевское царствование были, как известно, не из легких, и, тем не менее, это царствование должно почесться одним из самых богатых научными и просветительскими начинаниями. Все эти начинания и все эти заботы подчинялись, однако, одной основной мысли - заставить науку и образование служить государству и правительству, чему в николаевское царствование, в принципе, должно было служить все»4.

На собрании по случаю выпуска воспитанников Главного Педагогического института, в декабре 1835 г., наставляя будущих преподавателей, А. Плетнев говорил, что «важнейшие обязанности наставников изучаются не в общей теории Педагогики, но в потребностях Государства и современности»5.

Гуманитарные науки, как бы предвзято не относился к ним Николай І6, в сложившихся обстоятельствах играли главную роль в нравственном и политическом воспитании юношества, а также в дальнейшем развитии и распространении основных начал, заложенных в идеологической доктрине.

Похожие диссертации на Государственная идеология в России второй четверти XIX века : Пропаганда и реализация

Религиозная политика в России (первая четверть XIX века)Вишленкова, Елена Анатольевна

Башкиры в войнах России первой четверти XIX векаАсфатуллин Салават Газимович

Общественное сознание России первой четверти XIX века и декабристыЛысикова, Ольга Валерьевна

Новые тенденции в европейской внешней политике России второй четверти XIX века : Из истории литературно-публицистического наследия Ф. И. ТютчеваЯблоков Сергей Анатольевич

Развитие среднего негосударственного образования в России во второй четверти XIX векаБолотина, Марина Вячеславовна

Восприятие либеральных идей правительственной элитой России в первой четверти XIX векаТимофеев Дмитрий Владимирович

Цензура и школа в России в первой четверти XIX века Матвеева Марина Витальевна

Военные реформы в России в первой четверти XIX векаКоваленко Анжелика Юрьевна

Историко-краеведческая деятельность губернских статистических комитетов России во второй четверти XIX - начале XX века (На примере Пензенской губернии) Старчикова Наталия Евгеньевна

Департамент уделов и удельные крестьяне северо-запада России в конце XVIII - первой четверти XIX векаКрасникова Юлия Николаевна