Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Историография и источники
1.1. Историография 19
1.2. Источники 43
Глава 2. Избежавшие наказания и репрессированные декабристы
2.1. Служебные карьеры освобожденных от наказания и необнаруженных следствием декабристов 62
2.2. Взаимоотношения избежавших наказания и репрессированных декабристов 164
Глава 3. Декабристы и общественно-политические движения
3.1. Декабристы под подозрением в принадлежности к тайным обществам в 1826-1837 гг 221
3.2. Деятельность Л.А. Перовского по созданию сыскной полиции МВД и дело петрашевцев 240
3.3. Политические процессы 1849—1850 гг. в свете межведомственной конкуренции МВД и III отделения Собственной его императорского величества канцелярии 302
Глава 4. Либеральное реформаторство декабристов и социальный протест
4.1. Реформаторская деятельность декабристов и крестьянское движение 326
4.2. Казачье движение в Оренбургском крае в период губернаторства В.А. Перовского 369 з
4.3. Деятельность В.А. Глинки на посту главного начальника горных заводов хребта Уральского и рабочее движение 379
Глава 5. Отношение декабристов к религиозному инакомыслию
5.1. Деятельность С.Д. Нечаева по изучению и противодействию распространению старообрядчества и сектантства 422
5.2. Взаимоотношения В.А. Перовского и В.А. Глинки с уральским старообрядчеством 472
5.3. Деятельность Л.А. Перовского по изучению скопчества и по противодействию проникновению в Россию Белокриницкой
иерархии 494
Заключение 512
Список источников и литературы 520
- Источники
- Взаимоотношения избежавших наказания и репрессированных декабристов
- Деятельность Л.А. Перовского по созданию сыскной полиции МВД и дело петрашевцев
- Казачье движение в Оренбургском крае в период губернаторства В.А. Перовского
Введение к работе
Актуальность темы. События российской истории 1980–1990-х гг. привели к поражению коммунистической доктрины и поставили постсоветское общество перед необходимостью поиска иных мировоззренческих ориентиров. «Кавалерийская атака» либерализма («шоковая терапия», ваучерная приватизация и пр.) вызвали рост скептических настроений относительно возможностей либеральной модели развития страны. Сомнения по этому поводу высказываются не только противниками, но и приверженцами либерализма. При этом основным аргументом выступает тезис об отсутствии прочных исторических корней либерализма в России, о традиционной авторитарности российского общества, о тоталитарно-коллективистском типе сознания и т. п.
Имеется, однако, и принципиально иное мнение о том, что причину кризиса российского либерализма следует искать не в отсутствии отечественных либеральных традиций (как в плане общественно-политической мысли, так и в плане политической и политико-административной практики), а в игнорировании их современными либералами, в ориентации последних исключительно на западные, не адаптированные к российским реалиям образцы. В создавшейся ситуации есть доля вины и самих обществоведов. По причинам преимущественно идеологического характера либеральная тематика неизменно оставалась на периферии советского обществоведения. Последних же двух десятилетий оказалось недостаточно, чтобы прийти к согласию по ключевым вопросам истории российского либерализма.
Таким образом, вопросы о происхождении, самостоятельности, историческом значении российского либерализма вышли за рамки чисто академического интереса, обретя общественно-политический смысл и актуальность.
Объектом исследования являются декабристы, как представители первого российского общественно-политического движения либеральной направленности. Характеризуя движение декабристов как либеральное, мы имеем в виду его идеологическое содержание, концептуальный смысл декларированных в программных документах целей. Что же касается методологии преобразований, то, повторяя общеевропейские тенденции, внутри движения декабристов шло разделение на два направления – революционное и реформаторское. В настоящей работе основное внимание уделено представителям реформаторского крыла движения.
Предметом изучения является служебная деятельность бывших членов тайных обществ декабристов, занявших в период правления Николая I влиятельные государственные посты. Для большинства декабристов события 1825–1826 гг. не стали непреодолимым препятствием к продолжению государственной службы. «Алфавит членам бывших злоумышленных тайных обществ и лицам, прикосновенным к делу, произведенному Высочайше утвержденною 17-го декабря 1825-го года Следственною комиссиею» содержит 579 имен. Половину из них – 289 человек – составили те, чья вина в той или иной степени была доказана. Из их числа 5 человек были казнены, 88 – сосланы на каторгу, 18 – на поселение, 1 – на жительство в Сибирь, 4 отданы в крепостные работы, 4 высланы за границу, 15 разжалованы в солдаты и 124 переведены в другие полки и места службы, отданы под надзор полиции. Судьба еще 9 человек осталась без определения. Лица, причисленные ко второй половине, – 290 человек – были признаны чистыми от всяких подозрений. В их числе 34 человека, подвергшихся арестам и освобожденных «с очистительными аттестатами», и 120 человек, сведения о которых следователи оставили «без внимания». «Очень многие из привлеченных и прикосновенных (к делу декабристов – В. Ш.) закончили свое поприще на высших ступенях служебной лестницы, пользуясь полным, по-видимому, доверием императора Николая Павловича и его преемника», – отмечали Б.Л. Модзалевский и А.А. Сиверс, осуществившие первую публикацию «Алфавита» в 1925 г. Служебная деятельность бывших членов декабристских обществ в период правления Александра II заслуживает отдельного исследования, поэтому в настоящей работе была оставлена за рамками рассмотрения.
Совмещая необходимое с возможным, ограничим внимание анализом деятельности 13 человек, достигших наибольших карьерных высот в царствование Николая I. Таковыми, на наш взгляд, являлись: министр внутренних дел и министр уделов, управляющий Кабинетом и Академией художеств генерал от инфантерии и генерал-адъютант граф Л.А. Перовский; воспитатель цесаревича, санкт-петербургский генерал-губернатор и член Государственного совета генерал от инфантерии А.А. Кавелин; прибалтийский генерал-губернатор и генерал-адъютант светлейший князь А.А. Суворов-Рымникский; оренбургский и самарский генерал-губернатор и генерал-адъютант В.А. Перовский; командующий войсками на Кавказской линии и в Черномории генерал-адъютант П.Х. Граббе; варшавский и казанский военный губернатор генерал от инфантерии С.П. Шипов; главный начальник горных заводов хребта Уральского генерал от артиллерии В.А. Глинка; начальник штаба военно-учебных заведений генерал-адъютант и генерал-лейтенант Я.И. Ростовцев; обер-прокурор Святейшего Синода и сенатор С.Д. Нечаев; директор Департамента податей и сборов и сенатор генерал-лейтенант М.Н. Муравьев; оренбургский военный губернатор и сенатор генерал от инфантерии В.А. Обручев; начальник штаба Отдельного Кавказского корпуса генерал-майор В.Д. Вольховский и командир лейб-гвардии Гренадерского полка генерал-майор И.П. Шипов.
Целью исследования является оценка служебной деятельности бывших членов декабристских обществ, занявших влиятельные государственные посты в период правления Николая I, с точки зрения соответствия идеалам и требованиям либерально-реформаторской программы декабристов.
Для достижения поставленной цели были определены следующие конкретные задачи:
– дать обзорное описание служебных карьер высокопоставленных сановников, имевших опыт участия в тайных обществах декабристов;
– изучить вклад продолживших службу декабристов в разработку и реализацию внутриполитического курса российского государства и, особенно, в инициирование и реализацию либерально ориентированных законодательных и управленческих нововведений;
– выяснить характер взаимоотношений продолживших службу декабристов с репрессированными сочленами по тайным обществам;
– исследовать отношение продолживших службу декабристов как к новым оппозиционным общественно-политическим движениям, так и к протестным выступлениям народных масс;
– оценить позицию продолживших службу декабристов по вопросам свободы вероисповедания и религиозного инакомыслия.
Хронологические рамки исследования определяются временем правления императора Николая I, т. е. периодом с декабря 1825 г. по февраль 1855 г. Для большинства бывших членов тайных обществ декабристов это было время зрелости, достижения наивысших результатов карьерного роста. Одновременно в истории страны указанный период стал максимально неблагоприятным для деятельности либерально ориентированных политиков (по сравнению с предшествующим и последующим царствованиями Александра I и Александра II). С известной долей условности для такого рода обобщений можно сказать, что суть политического курса Николая I свелась к отсрочке кардинальных и широкомасштабных либеральных преобразований путем реализации частичных реформ и ужесточения режима.
Территориальные рамки исследования определяется территорией Российской империи в границах второй четверти XIX в. Достаточным основанием для такого заявления служит уже тот факт, что среди николаевских сановников с опытом участия в декабристских обществах были министры, директоры департаментов и сенаторы, компетенция которых распространялась на всю имперскую территорию.
Методология исследования. Методологической основой исследования станут подходы, свойственные модернизационной парадигме.
Переход от традиционного общества к индустриальному, в Западной Европе и в странах европейской «полупериферии» (в том числе Российской империи) осуществлялся по принципиально различным сценариям. В Западной Европе такой переход начался в XVI в. и развивался как спонтанное и комплексное изменение всех сфер общественной жизни: экономической, политической, социальной и культурной. Истоки процесса лежали в логике развития самого общества, стремившегося к более полному удовлетворению своих материальных и духовных потребностей. Роль государства не являлась определяющей и, в конечном счете, сводилась к приспособлению к менявшимся реалиям общественной жизни. Отставшие в развитии страны «полупериферии» оказались перед дилеммой: проведение своей модернизации (вторичной и подражательной по отношению к Западной Европе) или превращение в контролируемый извне источник сырья для европейского рынка (т. е. в «звено» чужого модернизационного процесса). В этих условиях в России (также как в Пруссии и в Турции) роль вдохновителя, идеолога и руководителя модернизации приняло на себя государство.
Изначально российское общество в модернизации – элемент страдательный, вынужденный приспосабливаться к процессу, искать в нем свое место. Если в передовых странах Западной Европы модернизационный процесс сопровождался формированием гражданского общества (в известном смысле – антипода государства), то в России государство становилось все более самодостаточным политико-административным субъектом. Бюрократия обретала статус и функции волеобразующего политического института. Этой авторитарной тенденции, вызванной не собственно модернизацией, но попыткой согласовать ее с российскими реалиями, противостояла иная, являвшая собой сущностный признак модернизационного процесса – тенденция либерализации, расширения и укрепления индивидуальной свободы. Британская индустриальная революция второй половины XVIII в. убедила европейцев в том, что труд свободного наемного работника эффективнее, чем труд подневольный. Свобода соединилась с экономической выгодой – perpetuum mobile формировавшегося буржуазного общества.
Опыт Великой французской революции выявил противоречивость революционного пути к свободе: с одной стороны революция вдохновлялась либеральными идеями, с другой – сопровождавшее ее насилие отрицало основополагающие либеральные принципы индивидуальной свободы, терпимости к чужим убеждениям. Выход был найден в дальнейшем развитии концепции либерализма, а именно в отказе от революционных методов в пользу эволюционно-реформистских преобразований. Для стран «полупериферии» вопрос приятия либерализма стал критерием «глубины модернизационного эффекта», показывающим, «копирует ли модернизация внешние – материальные, технологические, институциональные – проявления европейской цивилизации, или она нацелена на освоение ее глубинных социокультурных механизмов».
Методологически важными для настоящего исследования представляются и подходы, присущие историко-антропологическим исследованиям, а именно: «новой биографической истории», изучающей жизнь и деятельность исторических индивидов ради познания «включающего их и творимого ими исторического социума … для прояснения социального контекста, а не наоборот, как это практикуется в традиционных исторических биографиях» (Л.П. Репина) и «историко-политической антропологии» или «антропологическому анализу политики», фиксирующим «внимание на отношениях между индивидами и группировками, а не на классах или политических институтах» (Н.Ш. Коллман). Достижение цели нашего исследования сводится к анализу деятельности наиболее выдающихся личностей из числа продолживших службу декабристов с последующим определением типических черт, связанных с былым членством в тайных обществах и обусловленных влиянием либеральных идей. Таким образом, применяемый исследовательский метод можно назвать когортно-биографическим. История либерализма будет рассмотрена как история носителей либеральных взглядов, а не как история отвлеченного понятия.
Оценка деятельности персонажей второй четверти XIX в. с помощью критериев некого абстрактного либерализма, тем более его современной модели, противоречила бы принципу историзма. Наиболее полное концептуальное выражение либерально-реформаторская программа декабристов получила в «Законоположении Союза Благоденствия», более известном как «Зеленая книга». Использование этого документа для своего рода тестирования позднейшей деятельности интересующих нас лиц тем правомернее, что большинство из них прекратило формальное членство в обществах не позднее 1821 г., т. е. времени роспуска Союза благоденствия.
Научная новизна исследования определяется поставленной в работе научной проблемой. Советское декабристоведение рассматривало движение декабристов исключительно в русле революционной традиции. До сего времени участники движения, сделавшие служебные карьеры в царствование Николая I, либо совсем не привлекали исследовательского внимания, либо их историографические образы оказывались разделенными надвое (в одних работах – декабристы, в других – сановники). Настоящее исследование – первая попытка проанализировать влияние идеологии тайных обществ декабристов на формирование политических взглядов российской бюрократии второй четверти XIX в.
Ракурс, заданный темой исследования, позволяет рассмотреть в исторической реальности новые грани, получить порой предполагаемые, порой неожиданные ответы на ряд конкретных вопросов. В частности, были собраны воедино и проанализированы случаи помощи избежавших наказания декабристов своим репрессированным товарищам; выявлена роль бывших членов декабристских обществ в делах петрашевцев, славянофилов, «пензенских коммунистов», в иных политических процессах 1848–1855 гг. (т. е. наиболее реакционного периода правления Николая I); создана целостная картина деятельности министра внутренних дел Л.А. Перовского по ослаблению крепостного права в России (более частный вариант – подобная же деятельность главного начальника горных заводов хребта Уральского В.А. Глинки на вверенной его управлению территории); проанализированы просветительские подходы к религиозной политике синодального обер-прокурора С.Д. Нечаева.
Источниками для проведения исследования послужили не только крупные массивы уже опубликованных мемуаров, дневников, писем и официальных документов, но и многочисленные впервые введенные в научный оборот архивные документы из таких хранилищ, как: Российский Государственный исторический архив (РГИА), Российский Государственный архив древних актов (РГАДА), Государственный архив Российской федерации (ГАРФ), Российский Государственный военно-исторический архив (РГВИА), Российский Государственный архив литературы и искусства (РГАЛИ), Отдел письменных источников Государственного Исторического музея (ОПИ ГИМ), Отдел рукописей Российской Национальной библиотеки (ОР РНБ), Государственный архив Свердловской области (ГАСО). Среди использованных архивных материалов особо отметим: проект министра Л.А. Перовского «Правила для употребления помещичьих имений в губерниях Киевской, Подольской и Волынской»; серию записок С.Д. Нечаева о старообрядчестве и сектантстве; служебную документацию начальника уральских заводов В.А. Глинки; записку неизвестного автора «Неповиновение, бывшее на Урале в Ревдинском полковника Демидова заводе в 1841 году»; записку Н.К. Чупина «Обзор важнейших предметов деятельности генерала Глинки в бытность его главным начальником горных заводов уральских»; биографическую записку В.Н. Мамышева о князе А.А. Суворове; личные документы декабристов Л.А. Перовского, А.А. Кавелина, С.Д. Нечаева, В.А. Глинки, Ф.Н. Глинки.
Апробация работы. Диссертация была обсуждена и рекомендована к защите Отделением истории Учреждения Российской академии наук Институт истории и археологии Уральского отделения РАН. Основные положения, результаты и выводы диссертации нашли отражение в авторских монографиях «Генерал Глинка: Личность и эпоха» (1-е изд. – Екатеринбург: УрО РАН, 1998; 2-е изд., испр. и доп. – Екатеринбург: Банк культурной информации, 2006; 3-е изд., доп. – Екатеринбург: Банк культурной информации, 2008), «От тайного общества до Святейшего Синода: Декабрист С.Д. Нечаев» (Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2005), «Декабристы на государственной службе в эпоху Николая I» (Екатеринбург: УрО РАН, 2008), 16 публикациях автора в ведущих рецензируемых научных журналах, входящих в перечень ВАК, и 32 публикациях в региональных и федеральных изданиях. Общий объем публикаций по теме диссертации составил 105 п. л. (не считая переизданий). Результаты исследования изложены и обсуждены на международных, всероссийских и региональных конференциях в Москве, Екатеринбурге и Перми. В 1997 г. первые результаты исследования получили поддержку в виде индивидуального гранта Московского общественного научного фонда и Фонда Форда (США) «Либеральная бюрократия на периферии Российской империи (1826–1855 гг.)».
Практическая значимость. Результаты исследования и введенные в научный оборот факты могут быть использованы при подготовке обобщающих трудов по политической истории России и при разработке соответствующих вузовских курсов.
Структура работы. Исследование состоит из введения, пяти глав, разделенных на параграфы, заключения, списка источников и литературы.
Источники
Переход от традиционного общества к индустриальному, в Западной Европе и в странах европейской «полупериферии» (Российской и Оттоманской империях, Прусском и Польском королевствах и пр.) развивался по различным сценариям. В Западной Европе такой переход начался в XVI в. и представлял собой спонтанное и комплексное изменение всех сфер общественной жизни: экономической, политической, социальной и культурной. Истоки процесса лежали в логике развития самого общества, стремившегося к более полному удовлетворению своих материальных и духовных потребностей. Роль государства не была определяющей и, в конечном счете, сводилась к приспособлению к менявшимся реалиям общественной жизни. В тех случаях, когда государство не справлялось с этой задачей, общество протестовало, корректируя правительственную политику и даже меняя политический строй. Модернизация носила характер постепенного и длительного поиска никем прежде не пройденного, оригинального пути развития.
Отставшие в развитии страны европейской «полупериферии» оказались перед дилеммой: проведение своей модернизации (вторичной и
подражательной по отношению к Западной Европе) или превращение в контролируемый извне источник сырья для европейского рынка (т. е. в «звено» чужого модернизационного процесса). Вариант постепенной модернизации по соседству с Западной Европой был безвозвратно потерян. В Польше процесс пошел без определяющей роли государства, что, казалось бы, роднило польскую модернизацию с западноевропейской. В результате центробежные силы в лице ориентированных на западный рынок магнатов и компрадоров подорвали могущество монархии и вызвали крах польской государственности. На фоне этой катастрофы более успешным выглядел опыт России, Пруссии и Турции, в которых вдохновителем, идеологом и руководителем модернизации выступило государство. Однако это было лишь меньшее из двух зол.
Объективно модернизация осуществлялась в интересах всего российского общества, но ни один из общественных слоев еще не воспринимал ее, как осознанную необходимость. Изначально российское общество в модернизации - элемент страдательный, вынужденный приспосабливаться к процессу, искать в нем свое место. Если в передовых странах Западной Европы модернизационный процесс сопровождался постепенным формированием гражданского общества (в известном смысле — антипода государства), то в России государство становилось все более самодостаточным политикоадминистративным субъектом. Бюрократия обретала статус и функции волеобразующего политического института, формировалось бюрократическое государство.
Этой авторитарной тенденции, вызванной не собственно модернизацией, но попыткой согласовать ее с российскими реалиями, противостояла иная, являвшая собой сущностный признак модернизационного процесса - тенденция либерализации, расширения и укрепления индивидуальной свободы. Британская индустриальная революция второй половины XVIII в. убедила европейцев в том, что труд наемного работника эффективнее, чем труд подневольный. Свобода соединилась с экономической выгодой — perpetuum mobile формировавшегося буржуазного общества. Благодаря трудам британских и французских философов-просветителей XVII—XVIII вв. свобода также стала ассоциироваться с демократией — властью народа. Великая французская революция стала для современников реализацией демократической идеи (превращением ее в социальное движение и политический режим) и одновременно — разоблачением ее несостоятельности, демонстрацией тождества реальной демократии и охлократии. Согласно самым смелым оценкам, реабилитация терминов «демократия» и «демократы» началась в Северной Америке не ранее 1828 г. В Европе она произошла еще позднее: после выхода в свет книги А. Токвиля «Демократия в Америке» (1т,- 1835 г., II т. - 1840 г.) . Но до этого момента европейская общественная мысль пережила затруднительное положение: свобода была осознана как требование не только морального, но и экономического порядка, а демократия оказалась скомпрометирована. Выход был найден в дальнейшем развитии концепции либерализма, а именно в отказе от революционных методов в пользу эволюционно-реформистских преобразований. Для стран «полупериферии» вопрос приятия либерализма стал критерием «глубины модернизационного эффекта», показывающим, «копирует ли модернизация внешние - материальные, технологические, институциональные — проявления европейской цивилизации, или она нацелена на освоение ее глубинных социокультурных механизмов» .
Методологически важными для данного исследования представляются и концептуальные подходы «новой биографической» или «персональной истории». «Отличие этого направления исследований от привычного жанра историй из “жизни замечательных людей” и так называемых исторических портретов, - пишет Л.П. Репина, — состоит в том, что в нем личная жизнь и судьбы отдельных исторических индивидов, формирование и развитие их внутреннего мира, “следы” их деятельности в разномасштабных промежутках пространства и времени выступают одновременно как стратегическая цель исследования и как адекватное средство познания включающего их и творимого ими исторического социума и таким образом используются для прояснения социального контекста, а не наоборот, как это практикуется в традиционных исторических биографиях» .
Познание контекста через личность роднит «новую биографическую историю» с «историко-политической антропологией» или «антропологическим анализом политики». Говоря об особенностях последнего, Н.Ш. Коллман подчеркивает, что оно «фиксирует внимание на отношениях между индивидами и группировками, а не на классах или политических институтах» . Но, как это было убедительно доказано работами и самой Коллман, и иных западных исследователей, анализ отношений индивидов и группировок, часто отношений неформальных, может внести существенные корректировки в представления о функционировании государственного механизма в целом .
Историография движения декабристов, в силу ограниченного и в подавляющем большинстве поименно известного круга участников, традиционно отличается повышенным вниманием к персональным биографиям. Достижение цели нашего исследования сводится к анализу деятельности наиболее выдающихся из числа продолживших службу декабристов с последующим определением типических черт, связанных с былым членством в тайных обществах и обусловленных влиянием либеральных идей. Таким образом, применяемый исследовательский метод можно назвать когортно- биографическим. История либерализма будет рассмотрена как история носителей либеральных взглядов, а не как история отвлеченного понятия.
Оценка деятельности персонажей второй четверти XIX в. с помощью критериев некого абстрактного либерализма, тем более его современных моделей, противоречила бы принципу историзма. Наиболее полное концептуальное выражение либерально-реформаторская программа декабристов получила в «Законоположении Союза благоденствия», более известном как «Зеленая книга» . Использование этого документа для своего рода тестирования позднейшей деятельности интересующих нас лиц тем более правомерно, что большинство их прекратило формальное членство в обществах не позднее 1821 г., т. е. времени роспуска Союза благоденствия.
Взаимоотношения избежавших наказания и репрессированных декабристов
В своей записке В.А. Перовский признал факт вступления в тайное общество, датировав его 1818 г. По его словам, общество имело «видимой целью благотворительность; вступающий в оное обязывался подпискою доставить денежное пожертвование и хранить о существовании общества молчание». Вместе с братом Львом они посетили квартиру А.Н. Муравьева, найдя там многочисленное собрание офицеров. В.А. Перовский был якобы удивлен вольными речами о правительстве. «По выезде из сего собрания, я и брат, не одобряя слышанного нами, решились в оное не возвращаться; сие намерение я исполнил, могу ручаться и за брата» . Князь Ф.Ф. Гагарин подтвердил, что видел
В.А. Перовского на собрании общества, но отнес это событие к 1817 г. и уточнил, что разговоры там велись «насчет представительного собрания» . Этим дело В.А. Перовского и ограничилось: «По производстве же комисиею следствия только один из членов назвал его недолго принадлежавшим к Военному обществу. Высочайше повелено оставить без внимания»
Монаршее покровительство позволило следователям не заметить показаний Ф.Н. Глинки о причастности В.А. Перовского к деятельности Союза благоденствия. Более того: В.А. Перовский и А.А. Кавелин были привлечены к разбору бумаг арестованных декабристов .
Спешно вернувшийся на родину Л.А. Перовский, несомненно, консультировался с братом, прежде чем 28 февраля 1826 г. подать записку «в собственные руки». Свои политические заблуждения автор представил отражением либеральных увлечений Александра I, а вступление в общество отнес к 1817 г. «Вскоре после того, как полковник Муравьев привел меня в благотворительное общество, он сказал мне, что его намерение было подготовить умы к принятию конституции и побудить, насколько это будет возможно, помещиков предоста- вить свободу своим крепостным, и что его общество благомыслящих должно заняться распространением либеральных идей. В этом изменении целей общества не было, однако, ничего пугающего, так как все, казалось, сводилось к желанию оказать содействие намерениям правительства...». Даже решение выйти из общества Л.А. Перовский объяснял не тем, что «чувствовал какую-то опасность», а тем, что оно «представлялось глупым ребячеством»: «Собрания у Муравьева проходили без определенного плана и цели, там обсуждались, какие улучшения необходимо провести в нашей стране, обсуждались и различные формы конституционного правления. Так как я был глубоко убежден в том, что если бы его величество император Александр захотел бы дать России конституцию, он не стал бы советоваться ни с кем из тех, кто входил в общество, все эти разговоры казались мне смешными, тем более потому, что, как я видел, некоторые из членов придавали им слишком серьезное значение» . Отречения от идеи конституционализма в записке не было и помину.
Следственная комиссия ограничилась признанием членства Л.А. Перовского в Союзе благоденствия. Монарх повелел оставить этот факт «без внимания». Записки А.А. Кавелина, Л.А. и В.А. Перовских объединили в одно дело, но и это не подвигло следователей к выявлению разночтений в показаниях братьев. В каком году они вступили в тайное общество? В какое именно общество? Сколько времени в нем состояли? Очевидно, что цель Николая I состояла в выяснении не истины, а политической лояльности подследственных. Позиция, занятая В.А. Перовским 14 декабря, заслужила прощение и покровительство не только ему, но и старшему брату.
В 1826 г. Л.А. Перовский перешел на службу в Департамент уделов Министерства императорского двора, к 1829 г. поднялся до поста вице-президента департамента, а в 1840 г. стал товарищем министра (министром тогда был князь П.М. Волконский). «Граф Перовский сделался душою удельного ведом- ства, и с его именем связан самый блестящий период в истории уделов, — утверждал автор статьи о нем в «Русском биографическом словаре» П. Майков. — Его энергия, дальновидность, хозяйственное понимание и предприимчивость сказались на многих полезных нововведениях и начинаниях, имевших государственное значение и оставивших неизгладимые следы в судьбах удельного ведомства» .
Начиная с 1841 г. Л.А. Перовский совмещал службу в Министерстве уделов с должностью министра внутренних дел. Последним он руководил дольше, чем все его предместники и преемники в николаевское царствование и в этом качестве оставил по себе долгую и разноречивую память.
Профессор А.В. Никитенко отмечал уже в 1843 г.: «Перовский составил себе прекрасную репутацию в публике тем, что смотрит строго за весами, за мерами, за тем, чтобы русские купцы не мошенничали... Вот первый министр, обращающий свою деятельность туда, куда надо, то есть на настоящие народные нужды, - и это привело всех в восторг. А, кажется, тут нет ничего необычайного: это только простое выполнение своего долга. Однако это величайшая редкость у нас. Все прочие смотрят, как говорит Пушкин, в Наполеоны, приготовляют себе страницы в истории “великими идеями, глубокими теориями, обширными, бесконечными видами”; все метят поверх России, и никто не заботится о том, что бедной России есть нечего; что воры-чиновники грабят последнее достояние народа; что правосудия в ней нет и проч. и проч.» . Баварский дипломат О. де Брэ-Стейнбург писал о нем же: «Теперешний министр внутренних дел усердный работник, вежлив в частной жизни и умерен в своих привычках» . И писатель Н.С. Лесков вспоминал о Л.А. Перовском: «...граф был человек просвещенный и имел характер благородный. За это им было ус- воено прозвание “рыцарь”» . Как «правдивого и благонамеренного министра» характеризовал его один из ранних историков российской полиции А. Лома- чевский .
В отрицательных отзывах также нет недостатка. «Гордец, который, ка 113 жется, на свете никого не любит», — писал о нем журналист Н.И. Греч . По свидетельству князя П.А. Вяземского, граф Д.Н. Блудов говорил о Л.А. Перовском: «Он всегда зверь, но иногда - зверь злобный» . Досталось Л.А. Перовскому и от людей нового поколения. Петрашевец И.Л. Ястржембский рассказывал анекдот о том, как Л.А. Перовский, в качестве меры борьбы с пожарами, выдумал «воздвигнуть гонение на зажигательные спички» . Революционный демократ Н.В. Шелгунов вспоминал о николаевских министрах: «...министры были совсем недоступны ни для публики, ни для подчиненных. ... И все-таки нашелся министр, который из этой всеобщей министерской грозности и недоступности сумел выделиться еще большей грозностью. Им оказался граф Лев Алексеевич Перовский, тогдашний министр внутренних дел. Это была невидимая, но громадная сила, - громадная до того, что сами губернаторы, тоже очень большие люди, были пред нею не больше теперешних урядников» .
В 1852 г. скончался министр уделов князь П.М. Волконский. Здоровье графа Л.А. Перовского к тому времени оказалось подорвано напряженной работой по 10-12 часов в сутки. В создавшейся ситуации он предпочел посту министра внутренних дел должность министра уделов и управляющего Кабинетом и Академией художеств . На другую причину отставки Л.А. Перовского с влиятельного поста намекал в том же году петрашевец В.А. Энгельсон в письме А.И. Герцену: «...с 1847 года много воды утекло; и Перовский попал в либералы...» .
В период Крымской войны Л.А. Перовский сформировал на счет удельного ведомства стрелковый батальон имени императорской фамилии. В честь этого события он был переименован в генералы от инфантерии, а в августе 1854 г. пожалован в генерал-адъютанты . На этих должностях и в этих чинах он встретил воцарение Александра П. Не оправдав возлагавшихся на него обществом либеральных надежд, Л.А. Перовский все чаще служил в интимных записках современников объектом пренебрежительных отзывов наряду с иными николаевскими сановниками. «После 30-летнего царствования государя, которого при жизни называли в глаза великим и мудрым, не остается ни одного государственного человека, ни одного генерала, - сокрушался М.А. Дмитриев. - Кто остались вельможи? Орлов, Клейнмихель, Чернышев и Перовский! Кто государственные люди? Граф Панин и Брок! Жалкое наследство принял Александр II!» . Долго служить при новом монархе Л.А. Перовскому не довелось: в ноябре 1856 г. он упокоился на Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры. Князь Д.А. Оболенский отмечал в дневнике на исходе того же года: «В это последнее время сошли с лица земли два важных сановника — князь Воронцов и граф Перовский. О смерти обоих поговорили дня два, написали несколько статеек в журналы и засим вперед, ни говорить, ни писать о них никто уже не будет» .
Василий Перовский с военной стези не сворачивал никогда. В 1828 г. он участвовал в войне с Турцией и отличился при взятии Анапы. Пятитысячный десант под командованием бывшего члена «Ордена русских рыцарей» контр- адмирала А.С. Меншикова прибыл на место на кораблях Черноморского флота. Безопасность десанта обеспечил отряд полковника В.А. Перовского из 900 человек, подошедший к Анапе по суше . Затем, уже на другом берегу Черного моря, под Варной, А.С. Меншиков был ранен ядром, и В.А. Перовский принял на себя обязанности командующего, но уже на другой день также был выбит из строя . 4 сентября он сообщал В.А. Жуковскому: «....мне досталась пуля в правую сторону груди, а вышла в спину; теперь предстоит вопрос: ежели задела легкое, то рана плохая, вероятно, смертельная, ежели нет, то обойдется без больших хлопот...» . Рана оказалась «значительная, но счастливая». «Госу
Деятельность Л.А. Перовского по созданию сыскной полиции МВД и дело петрашевцев
Александр Александрович Бестужев вспоминал, что А.С. Грибоедов хлопотал за него через графа И.Ф. Паскевича, женатого на грибоедовской кузине: «Я видел на сей счет сделанную покойником записку...». «К сожалению, этот замечательный документ - записка Грибоедова об осужденном декабристе — не дошел до нас», — констатировала М.В. Нечкина . Но для осужденного по первому разряду декабриста судьба А.А. Бестужева складывалась нетипично удачно. В 1827 г. по особому высочайшему повелению он был отправлен не на каторгу, а прямо на поселение в Якутск, а в 1829 г. опять же высочайшей волей определен рядовым на Кавказ. Командующим Отдельным Кавказским корпусом был граф И.Ф. Паскевич. Узнав о смерти А.С. Грибоедова, А.А. Бестужев писал матери: «Не говорю уже, какую горесть почувствовал я о потере человека, которого приязнею имел счастье пользоваться, но просто как человек, но просто как русский могу ли не горевать о такой безвременной кончине человека, которому счастье обещало все в будущем и который столько обещал отечеству своими познаниями и талантами!» .
Еще один поэт-декабрист Александр Иванович Одоевский приходился родней супруге графа И.Ф. Паскевича Елизавете Алексеевне, урожденной Грибоедовой. 3 декабря 1828 г. А.С. Грибоедов сообщал В.С. Миклашевич, известной дружескими связями с декабристами-литераторами рылеевского круга, о хлопотах по поводу участи А.И. Одоевского: «Сейчас пишу к Паскевичу: коли он и теперь ему не поможет, провались все его отличия, слава и гром побед, все это не стоит избавления от гибели одного нещастного, и кого!!!». Грибоедов- ское письмо к И.Ф. Паскевичу подобно заклинанию: «Благодетель мой бесценный. Теперь без дальних предисловий просто бросаюсь к вам в ноги, и если бы с вами был вместе, сделал бы это и осыпал бы руки ваши слезами. ... Помогите, выручите несчастного Александра Одоевского. ... Может ли вам госу- дарь отказать в помиловании двоюродного брата вашей жены, когда двадцатилетний преступник уже довольно понес страданий за свою вину, вам близкий родственник, а вы первая нынче опора царя и отечества. Сделайте это добро единственное, и оно вам зачтется у бога неизгладимыми чертами небесной его милости и покрова. ... Граф Иван Федорович, не пренебрегите этими строками. Спасите страдальца» .
Отчаянное письмо было отправлено менее чем за два месяца до гибели самого А.С. Грибоедова. «Все силы души и пера автора самой лучшей русской комедии здесь пущены в ход...», - комментировал это послание Н.Я. Эйдельман . Грибоедов униженно умолял, безудержно льстил и даже возраст декабриста сократил на шесть лет. Между тем, 26 лет для дворянина той поры совсем не мало. К этому возрасту некоторым случалось и генеральские эполеты заслужить (князю С.Г. Волконскому, например). Академик М.В. Нечкина отметила, что граф И.Ф. Паскевич просьбы погибшего родственника не забыл. В 1836 г. ссыльный А.И. Одоевский был переведен из Иркутской губернии в более близкую к Европейской России губернию Тобольскую, в город Ишим. Перевод был совершен по ходатайству отца декабриста, генерала И.С. Одоевского, «поддержанному князем Варшавским», то есть И.Ф. Паскевичем .
19 мая 1827 г. вдова военного министра графиня А.И. Коновницына писала капитану В.Д. Вольховскому, состоявшему при И.Ф. Паскевиче. Один из ее сыновей, Петр Петрович, как член Северного общества, был лишен чинов и дворянства, разжалован в солдаты и отправлен служить в Семипалатинский гарнизон, а в 1827 г. переведен на Кавказ. Младший, Иван, в тайных обществах не состоял, но о подготовке восстания знал и присяге Николаю I противился. Он был переведен из гвардии в армию тем же чином и уже в 1826 г. принял участие в русско-персидской войне. Теперь братья служили в одном корпусе, чем и было вызвано письмо матери. «Сын Иван неопытен и доверчив. Это меня страшит - он, чтоб быть вместе с братом, на все пойдет, — ради бога, поберегите его! ... С уверением, что вы их помните, - не оставьте моих Петра и Ивана...» .
Спустя одиннадцать с половиной лет после восстания бывший член Союза благоденствия А.А. Кавелин по прихоти своего воспитанника — цесаревича Александра Николаевича должен был встретиться с осужденными товарищами. 5 июня 1837 г. путешествовавший по России наследник прибыл в Курган, где в это время в ссылке находились семеро декабристов (А.Ф. Бриген, В.Н. Лихарев, Н.И. Лорер, М.А. Назимов, М.М. Нарышкин, А.Е. Розен и И.Ф. Фохт) . Еще будучи в Тобольске, цесаревич взял у генерал-губернатора Западной Сибири князя П.Д. Горчакова список курганских декабристов. Одновременно генерал-губернатор распорядился не допускать до цесаревича «государственных преступников, поэтому местное начальство известило декабристов, чтобы они сидели дома во время пребывания наследника» . Прибыв в Курган, Александр удивился, не заметив никого из них в толпе встречавших. Утром следующего дня он передал ссыльным через В.А. Жуковского (прогостившего у них всю ночь), что желал бы видеть их в церкви на обедне.
Из всех курганских декабристов один А.Е. Розен решился обратиться к цесаревичу с просьбой: «...принял меня генерал-адъютант А.А. Кавелин и объявил напрямик, что невозможно исполнить моего желания, что в инструкции запрещено допустить меня, что я могу передать прошение, которое он сам вру- чит наследнику. Узнав, что я не имел письменного прошения, спросил меня, о чем я желаю просить. Я ответил, что для себя собственно ни о чем не могу просить, потому что в беспомощном больном состоянии не могу ни пользоваться милостью, ни заслужить ее, но желал просить государя-цесаревича за жену и за детей, чтобы они не были покинуты и забыты, когда меня не будет с ними. Генерал Кавелин советовал мне тотчас написать прошение и доставить ему чрез полчаса до обедни, потому что прямо из церкви поедут в дальнейший путь. В сенях он приказал ожидавшему тут священнику начать обедню в шесть часов и отслужить ее поспешнее, дабы они в тот же день успели прибыть в Златоуст к ночлегу, с лишком за 200 верст» .
Историк С.Ф. Уваров писал: «К счастью, будущий самодержец [остался] на завтрашнюю литургию (это была Троица). У обедни его окружали декабристы - вел[икий] кн[язь] между Жуковским и Кавелиным (безумец и преобразователь), среди жертв отцовской жестокости проливал слезы...» . Очевидно, что источником этих сведений стал уваровский дядя - М.С. Лунин, а, точнее, мать историка и сестра декабриста Е.С. Уварова. Однако сам М.С. Лунин в это время находился за тысячи верст от Кургана - в Иркутской губернии. Уваров- ская информация прошла через многие руки и нуждается в уточнении. Так же, очевидно, приукрасил картину и биограф Александра II С.С. Татищев, писавший, что его герой «в Ялуторовске и Кургане ... видел поселенных там декабристов и обнадежил их ласковым словом» .
Казачье движение в Оренбургском крае в период губернаторства В.А. Перовского
Об учреждении Военно-судной комиссии 1849 г. барон М.А. Корф писал: «Этим комическим преступникам государь не рассудил сделать чести, явленной злоумышленникам 1825 года, т. е. учредить о них верховный уголовный суд, а вместо того приказал составить нечто новое - суд смешанный: из трех генерал- адъютантов и трех сенаторов, под председательством генерал-адъютанта же, бывшего Оренбургского генерал-губернатора Василия Алексеевича Перовского» . Упомянутыми генерал-адъютантами были А.Г. Строганов, Н.Н. Анненков и А.П. Толстой, а сенаторами - И.А. Лобанов-Ростовский, A. Ф. Веймарн и Ф.А. Дурасов.
Уже сам факт создания Военно-судной комиссии не сулил ничего хорошего подсудимым, большинство которых было людьми штатскими. К тому же председатель комиссии приходился родным братом министру внутренних дел. Среди петрашевцев стали распространяться слухи о беспринципности братьев, об их умении совместно проворачивать сомнительные операции. «Министр внтур[енних] дел Перовский внушает большой страх своим соперникам в соискании царских милостей, потому что его считают человеком, который ловко умеет устраивать свои дела, — писал
B. А. Энгельсон. — Он и его брат, генерал-адъютант Перовский (прославившийся своей неудачной экспедицией в Хиву), - незаконные дети графа Разумовского. Его законный сын был лишен наследства и заключен в Спасо-Ефимьевский монастырь во Владимирской губ., под предлогом неуважения к матери Перовских; его держали в монастыре больше 15 лет. Говорят, что он сошел с ума» .
Сделаем небольшое отступление от истории процесса петрашевцев, дабы разобраться в правомерности такого обвинения. Князь П.А. Вяземский видел сына графа А.К. Разумовского в суздальском монастыре и подтверждал, что тот «был, без сомнения, не в нормальном умственном положении». Однако встреча эта происходила «в 1809 году, или около того», и Вяземский отмечал, что молодой граф был заключен в монастырь «в первых годах столетия», а рассудок потерял потому, что «учение иллюминаторов вскружило ему голову за границей» . Признаки умопомешательства были замечены у Кирилла Разумовского еще в 1804 г. Рассказывали, что он стрелял в ямщика, сидевшего на козлах. В 1806 г. его поместили в Шлиссельбургскую крепость, а в монастырь перевели в 1808 г. Понятно, что юные Перовские не могли оказать никакого влияния на судьбу старшего единокровного брата. К тому же, ни его признание душевнобольным, ни его кончина в 1829 г. не давали им прав на наследство. Родной брат Кирилла Петр умер не ранее середины 1830-х гг. После этого первоочередные права перешли к дочерям А.К. Разумовского - Варваре (жене князя Н.Г. Репнина), и Екатерине (жене графа С.С. Уварова) .
У М.В. Петрашевского имелась особая причина опасаться необъективности В.А. Перовского. В 1844 г. в Александровском лицее был обнаружен текст либретто к опере-буфф «Поход в Хиву», высмеивавший неудачу В.А. Перовского. Сочинителем оказался лицеист А.М. Унковский. Вместе с двумя товарищами он посещал М.В. Петрашевского, пытавшегося в это время получить в лицее место преподавателя юридических наук. Лицейское начальство свалило всю вину на М.В. Петрашевского, заявив, что он завлекал юнцов «смутным обаянием новых идей» и «скептическим настроением мысли относительно предметов веры и существующего общественного порядка». Генерал-губернатор А.А. Кавелин значения этой истории не придал, но граф
А.Ф. Орлов впервые учредил за М.В. Петрашевским негласный надзор. Спустя два месяца надзор был снят, так и не обнаружив ничего предосудительного. Унковского исключили из лицея. «Кто знает, если бы не обыск в лицее в 1844 г., то в 1848 г. я угодил бы вместе с Петрашевским в Сибирь, на каторгу», - размышлял А.М. Унковский, ставший видным деятелем крестьянской реформы 1861 г. Военно-судной комиссии надлежало ознакомиться с содержанием девяти тысяч страниц следственного дела, а царь торопил с приговором. В этой ситуации В.А. Перовский велел приготовить краткие записки обо всех подследственных. Каждому из них после оглашения «своей» записки предлагалось подписаться под словами «Я, нижеподписавшийся, сим свидетельствую, что ничего не могу привести в свое оправдание». Когда же И.Л. Ястржембский отказался ставить подпись, В.А. Перовский «с невыразимо язвительной улыбкой, сказал на прощанье: “Так вы не виноваты? В таком случае ступайте и спите спокойно”» .
Такая форма судебного заседания показывала, что судьи уже сделали вывод о степени виновности каждого подсудимого. Однако эта форма еще ничего не говорит о сути обвинений, о выводах комиссии. Тот же Ястржембский вспоминал, что «из верного источника ... слышал, что судебная комиссия решила: по недостатку доказательств от ответственности нас освободить» . Избежавший наказания В.А. Энгельсон приводил несколько иные сведения, но и они говорили о гуманности комиссии: «Что касается 23-х, преданных суду, то все думали, что их приговорят самое большее к отдаче в солдаты на Кавказ или, в крайнем случае, к ссылке в Сибирь на поселение. Таково было, по-видимому, и намерение судной комиссии под председательством генерала Перовского (брата министра внутренних дел). Но государь, узнав об этом, пришел в ярость: “Если суд будет столь милостив, то мне останется действительно, пользуясь правом помилования, совершенно простить преступников!”» Такова была обычная практика: суд назначал подсудимым более суровое наказание, чем они заслуживали, чтобы монарх при конфирмации приговора мог проявить милосердие. Так, в 1826 г. при утверждении приговора декабристам Николай I заменил «преступникам первого разряда» смертную казнь «отсечением головы» на лишение чинов и дворянства и вечную ссылку «в каторжную работу». Ради царского гнева и в надежде на царскую милость 16 ноября комиссия В.А. Перовского осудила 15 человек на смертную казнь, 5 - на каторгу, 1 - на поселение, 2 освободила, оставив на подозрении . Но Николая I не удовлетворил и этот приговор, и ко всеобщему удивлению монарх направил его на предварительное утверждение не в Сенат, а в высший военный суд - генерал-аудиториат. Юридическую неправомерность такого решения отмечал И.Л. Ястржембский: «...передавать решение этой комиссии на ревизию генерал-аудиториата не предстояло никакого юридического основания, так как специальная судебная комиссия, назначенная по высочайшему именному повелению, если ее и не считать верховной (которой она, однако, имела все атрибуции), все-таки иерархически была выше генерал-аудиториата» .
Зато подлинная причина передачи дела генерал-аудиториату была всем понятна. По словам В.А. Энгельсона, «царь приказал возобновить процедуру суда и судить на этот раз не по общему уголовному своду, а по военным законам. Суд приговорил всех к расстрелу» . Это почти правда. Из 23 обвиняемых такого приговора избежали лишь двое. Николай I повелел совершить «обряд смертной казни», объявив о замене ее иными наказаниями в самый последний момент.
Попытку В.А. Перовского спасти одного из петрашевцев отметим особо. Бывший вольнослушатель Санкт-Петербургского университета, отчисленный за «неблаговидное поведение», Александр Ханыков приходился младшим братом оренбургским помощникам В.А. Перовского — чиновнику особых поручений и будущему оренбургскому гражданскому губернатору Якову Владимировичу и выдающемуся востоковеду Николаю Владимировичу Ханыковым. Александр Ханыков познакомил с учением Фурье своего товарища Н.Г. Чернышевского, за что тот называл его «ужасным пропагандистом». Военно-суднаная комиссия определила А.В. Ханыкову в качестве наказания четырехгодичный срок каторги. Генерал-аудиториат приговорил его к расстрелу .
