Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Теоретико-методологические и нсточииковые аспекты исследования
1.1. .Методология историко-антропологического направления 37
1.2. Методология и методы источниковедческого анализа 43
1.3. Обзор и характеристика источников 56
Глава 2. Человек в вооруженных формированиях времен Гражданской войны
2.1. Эволюция революционной среды: от интеллигентов к полу интеллигентам 94
2.2. Социальное пространство наращивания вооруженного конфликта
2.2.1. Фронтовики: с фронта на фронт 145
2.2.2. Население России и мобилизационные кампании в РККА и вооруженные формирования белых правительств 163
2.2.3. Большевистское подполье в тылу белых: диверсификация мотивов участия 178
2.3. Воинская иерархия РККА и белых армий
2.3 1. Партизанский фактор в условиях гражданской войны 192
2.3.2. Отражение сущностных черт Белого движения во внутренней иерархии его вооруженных формирований 215
2.3.3. Особенности регламентации и сплочения в Красной армии 239
2.3.4. «Молодые» и «старые»: влияние возраста на характер поведения в вооруженном конфликте 257
2.4. Командир воюющих армий: идеальные и реальные качества
2.4.1. Офицеры старой армии на службе в РККА 269
2.4.2. Социально-психологические аспекты мировоззрения белого офицерства 280
2.4.3. Любимый командир как фактор сплочения и стимул участия 308
Глава 3 Психосоциальные, социоестественные и каузальные факторы влияния на поведение участников Гражданской войны
3.1. Объективные и субъективные факторы углубления социально-политического военного конфликта 1917-1920 гг. 335
3.2. Комбатантство Севера и Юга России: сравнительный портрет 398
3.3. Прогностические ожидания россиян в годы Гражданской войны 452
3.4. Агитационно-пропагандистская активность противоборствующих сил и ее влияние на общественные настроения 469
3.5. Взаимовлияние военных событий и частной жизни комбатантов 494
3.6. Эпидемии инфекционных заболеваний и положение на фронтах 519
Глава 4. Особенности чувственного и понятийного освоения действительности современниками внутри гражданского конфликта в России
4.1. Визуальная символика общественного раскола и новых властных от ношений
4.1.1. Визуализация лагеря революции и контрреволюции 540
4.1.2. От символов радикализма к символам новой элитарности 547
4.2. Лексические инструменты организации политического пространства
4.2.1. Насилие: вербальные и ритуальные способы маскировки 560
4.2.2. Политический лексикон и массы: новый революционный язык 568
4.2.3. Лагерь контрреволюции в поисках новых слов 578
4.2.4. Символика имен красноармейских отрядов партизанского периода 582
Заключение 589
Перечень архивных фондов I
Список опубликованных и приравненных к ним источников VII
Библиография
- Методология и методы источниковедческого анализа
- Население России и мобилизационные кампании в РККА и вооруженные формирования белых правительств
- Агитационно-пропагандистская активность противоборствующих сил и ее влияние на общественные настроения
- От символов радикализма к символам новой элитарности
Методология и методы источниковедческого анализа
Круг вопросов, связанных с повседневностью нации, вовлеченной во внут-ригражданский вооруженный конфликт 1917-1922 гг., рассматривался в 2000-е гг. в отдельных выступлениях на научных конференциях и публикациях в сборниках статей . В опубликованных материалах научной конференции «Человек и война (Война как явление культуры)» (Челябинск, 2000) отразился расширяющийся исследовательский интерес к военным периодам как времени, аккумулирующему не только конфликты и кризисы предыдущего развития, но и задающему векторы послевоенной жизни, а также внимание к роли и «самочувствию» в войне обычного человека. Новое прочтение известного архивного материала добавило аргументов мнению об отсутствии принципиального различия в социальном составе противоборствующих сторон на примере Урала и Сибири. Этот вывод был распространен не только на части регулярных армий, но и на партизанские и повстанческие военные соединения разной политической принадлежности32. И.В. Нарский обратился к малоисследованной негероической стороне жизни людей в годы Гражданской войны - теме санитарно-гигиенической деградации жилого пространства и распространения эпидемий33.
Особо много внимания авторы сборника «Человек и война» уделили источникам мемуарного жанра. Работа с эго-документами привела исследователей к выводу, что потенциально участником Белого движения мог стать каждый бывший житель империи вне зависимости от его социального положения в обществе, что высокие идеи растворялись в «личных мотивах» лиц, вовлеченных в события. Близкое рассмотрение судьбы конкретного индивида показывает, насколько противоположными и несовместными могут быть события, сле дующие за одним общим для всех импульсом, поэтому и может казаться, что иных факторов кроме каузальных (причинных) в истории быть и не может34.
В последние годы появилась серия работ историко-психологического жанра, направленных на реконструкцию механизма формирования раинесоветских политических мифов, а также доминировавших в первые десятилетия советской власти общественных настроений и эмоций. Взаимодействию государственной идеологии, психологического климата раннего советского общества и традиционного чувствующего массового сознания посвящены монографии и статьи АЛ. Лившина и И.Б. Орлова, а также опубликованные ими сборники документов . Особенного внимания заслуживают книги, представляющие методику и методологию исторического исследования в момент решения научной задачи. К этому типу публикаций относится монография Б.С. Илизарова, посвященная изучению пометок, сделанных И.В. Сталиным на страницах книг из личной библиотеки, с целью сделать «проникновение в сталинскую душу». В ней нашли апробацию методы анализа преломления сюжетов читаемых вождем текстов в комментариях36.
Созданная в 1997 г. в Санкт-Петербурге Международная Ассоциация исторической психологии им. В.И. Старцева проводит ежегодные научные конференции по теоретическим и эмпирическим аспектам этого направления исследовательской деятельности. Круг интересов Ассоциации распространяется на нетривиальные виды исторических источников и специфические сферы че ловечсскои деятельности и коммуникации (напр., быт, террор, катастрофы, слухи). При всей неравноценности публикуемых материалов сборники конференций способствуют формированию широкого интереса к этой проблематике, обмену идеями и подходами, которые, по выражению одного из авторов, еще недавно предавались профессиональной анафеме, «приучая» тем самым научное сообщество к междисциплинарности и широкому научному кругозору.
Участие в конференциях Ассоциации явно влияет на последующую научную биографию ученых, что можно проследить по общей тенденции изменения тематики публикаций авторов, причастных к ее работе: от конкретно-исторической - к социокультурной и историко-психологичеекой. А.Н. Еремеева, начав с истории культурной жизни Юга России в годы Гражданской войны, стала непосредственно заниматься повседневными практиками выживания, символикой обыденных и экстремальных состояний, проблемами художественного и житейского дискурса той эпохи37. Т.И. Троигина, имея колоссальный опыт краеведческого изучения Русского Севера, в ряде публикаций последнего времени анализировала соотношение динамических и статических социальных моделей существования регионального социума в связи с демографическими и экономическими процессами и культурно-исторической спецификой населения Архангельской губ. Особенно интересны в ее работах примеры взаимного реагирования субъективной сферы и объективных условий, архаических форм и актуального содержания38. Т.П. Хлынина, сохранив общий интерес к процессу государственного строительства в национальных районах Северного Кавказа на заре советской эпохи, проявляет особое внимание к процессам адаптации новых теоретических концепций профессиональным сообществом российских ис-ториков . Так «конкретные» историки, оказавшись на территории человеческой памяти и субъективности, соединив знание исторической фактуры со свободным оперированием новым аналитическим инструментарием, получают альтернативные возможности проникновения в мир прошлого и, соответственно, новое историческое знание.
В современной отечественной историографии осуществляются исследования историко-психологического жанра применительно к разным ключевым периодам отечественной истории и, в частности, временам военного противостояния (О.В. Дружба, ЕЛО. Зубкова, О.С. Поршнева). Расширение этого интереса воплотилось в оформлении военно-исторической антропологии и психологии как особого направления исторического знания, получившем обоснование в работах Е.С. Сенявской40. В этих весьма непохожих исследованиях представлена впечатляюще сложная структура общественного сознания; факторы, формирующие его, и моменты воздействия на ход исторического процесса.
Население России и мобилизационные кампании в РККА и вооруженные формирования белых правительств
Иван Дмитриевич Попов, член Донского отдела Союза русского народа, оставил после себя ворох черновиков статей в крайне правую газету «Ростовский листок», датированных 1910-ми гг. Они свидетельствуют, что фигура обличителя общественных пороков с опорой на авторитет организации придавала чиновнику IX класса, каким был Попов, смелость безоглядно критиковать влиятельных лип города и области, компенсируя таким образом свое личное скромное положение . Несмотря на сугубо личный характер классово-этнической агрессивности маленького человека, бумаги Попова выразительно представляют степень социальной напряженности в последнее предреволюционное десятилетие. Вектор ненависти не важен, существенно то, сколько непримиримых конфликтов скрывалось в многослойной толще российского социума. Социальное негодование имело не только левую, но и ультраправую окраску.
Черновики статей генерала В.А. Ажинова, посла Дона при Кубанском правительстве, помогают ответить на вопрос, что стояло за разговорами о независимости Дона при атамане П.Н. Краснове. Взгляды Ажинова на этот вопрос в равной степени совмещают в себе государственнические и автономистские ценности73. Он активно публиковался в печати, и очевидно, что его мысли находили отклик у аудитории.
Деферативные источники в значительно большей степени, чем синхронные, испытывают влияние внешних по отношению к непосредственным впечатлениям факторов, главным из них является влияние последующего жизненного опыта и знание «конца истории». Это влияет и на отбор фактов, и на их интерпретацию. В мемуарах в отличие от дневников присутствует категория памяти - изменчивая стихия, избирательная и непредсказуемая. В мемуарах фиксируется переосмысленное прошлое; человек решает, что достойно забвения, а ретроспективные оценки могут быть в высшей степени обманчи вы. Работают и «фильтры самоцензуры» . Они слабее ближе к дате события, когда автор еще эмоционально не остыл, не создал свой миф события»
Письма, жалобы и автобиографии, направлявшиеся в центральные и местные государственно-административные органы в 1920-1930-е гг. ветеранами Гражданской войны, включают в себя куски мемуарного характера, которые, испытывая влияние общего контекста документа, часто имеют высоко экспрессивный характер, содержат выразительные примеры и оценки революционных и военных событий75.
Центрами, куда стекались письма рядовых граждан, были редакции газет и журналов, канцелярии учреждений, где работали популярные в стране лица76. Ветераны революции и Гражданской войны писали в комиссии помощи демобилизованным комсомольцам и бывшим красным партизанам при исполкомах различных уровней (1920-1935). Туда приходили тексты, содержащую фактуру по истории Гражданской войны, потому что составление автобиографии и описание собственного участия в борьбе было важным условием получения удостоверения красного партизана. Далеко не каждое дело из десятков фондов по стране, связанных с деятельностью этих комиссий, может содержать ценную информацию о настроении и поведении людей в период войны, отражать специфику мировоззрения активных участников революции и Гражданской войны. Тут отчетливо проявляются личностные качества конкретного ветерана. Большинство следовали инструкциям, не стремясь или не умея сделать свой рассказ шире, чем сухой перечень дат и событий. Но встречаются по-своему талантливые люди, которым удавалось запечатлеть на бумаге яркую картину прошлого, в которой отражалась их память о своих страхах и надеждах, удивлении и боли. Не прослеживается зависимость между авторами личностно окрашенных автобиографий и уровнем образования, социальным происхождением, местом жительства или профессией. Конечно, чтобы написать пространную автобиографию, нужно было уметь писать, но на этом зависимость прерывается. Встречались тексты, написанные чудовищным языком, но их автору удавалось передать всю гамму обуревавших его чувств и воспоминаний.
Доля текстов, изобилующих описаниями боевой жизни и рассуждениями о прошлом и настоящем, значительно выше в личном фонде Дмитрия Петровича Жлобы (1888-1938), известного и популярного на Северном Кавказе красного командира, который в 1920-е гг. был членом Краевой комиссии помощи бывшим красным партизанам . Высокий качественный уровень содержательной стороны документов этого фонда связан с тем, что общение шло, по мнению корреспондентов Жлобы, по неформальному руслу. Письма составлялись в стиле послания боевому товаришу, там часто излагались, как бы в плане напоминания, боевые эпизоды. Это и стало основанием для постановки и решения на основе этих документов ряда исследовательских вопросов; обстоятельств попадания в Красную армию; отношений между командирами, комиссарами и рядовыми красноармейцами; фаюгоров углубления вооруженного конфликта; механизма паники в боевой обстановке и методов его купирования; опыта пле-на; и пр.
Некоторая часть документов из фондов «партизанских» комиссий тяготеет к стандартизированной форме: к концу 1920-х гг. стали вводиться унифицированные формы анкеты красного партизана и анкеты-рекомендации. Эти фонды являются серийными источниками, поэтому они не могли не быть подвергнуты изучению с помощью количественных методов. Благодаря информации, заключенной в таких анкетах, можно реконструировать социальный облик слоя сражавшихся за советскую власть; выявить повторяемость наиболее интересных фактов из жизни бывших красных бойцов, обнаружить типичность и частотность их представлений о смысле их участия в войне.
Воспоминания участников революции и Гражданской войны обычно собраны в фонды Истпарта и в специальные коллекции воспоминаний, которые формировались в послесталинский период. Истпарт был образован в августе 1920 г. и занимался собиранием, научной обработкой и изданием материалов по истории Коммунистической партии и Октябрьской революции. Была создана сеть местных Истпартов, которые объединяли вокруг себя ветеранские круги, собирали и хранили документы, вели просветительскую работу, объясняя значимость всякой информации о начальной истории советской власти. В первые годы работа местных бюро Истпарта практически не регламентировалась, поэтому ранние поступления в эти фонды отличает непосредственность и эмпатичность. Со времени слияния с Институтом В.И. Ленина в 1928 г. материалы Истпарта меняются в сторону усиления формализации7. Истпарт становится частью государственной машины по организации памяти, от его вердикта зависит многое в судьбах отдельных людей и целых коллективов.
Наметившаяся на рубеже 1920-1930-хх гг. идеологическая и концептуальная зависимость воспоминаний от официальной версии событий завершилась качественным перерождением этого типа текстов. Они лишались оригинальности, стали выглядеть как писанные под копирку. В 1930-1940-е гг. количество опубликованных и рукописных мемуаров сократилось. Становилось ясно, что писать воспоминания - дело опасное: никто не может гарантировать, что выведенный в качестве боевого товарища персонаж завтра не окажется врагом народа.
Агитационно-пропагандистская активность противоборствующих сил и ее влияние на общественные настроения
Со временем людей, имеющих иные кроме революции возможности для реализации, становилось все меньше. Среди большевиков таковыми можно считать Л.Б. Красина, А.А. Богданова, отчасти Г.В. Чичерина. Тех, кто связывал свое будущее с перестройкой основ государственного устройства, становилось все больше. Правый депутат Ш Государственной думы Л.В. Половцев в речи 10 декабря 1908 г. озвучил свойственное «нормальному обществу» видение левых радикалов, не лишенное некоторых оснований: «А у них нет ничего в кармане, потому что гг. социалисты - люди, выброшенные из жизни. Они присоединились к революции только потому, что современная жизнь не дала ни возможности добиться той степени благосостояния, при которой они бы могли считать себя обеспеченными»100.
Изменение состава оппозиционного радикального лагеря стало следствием глубоких социальных изменений в широких слоях населения. До 1890-х гг. темпы снижения неграмотности были незначительными: буквально пара процентов за десять лет. По официальной статистике за период с 1880-х гг- до начала 1900-х гг. число грамотных среди крестьян возросло с 10 до 23%, а среди взрослых мужчин — даже до 36%. В действительности как показала обработка незаконченного статистического обследования к началу XX в. этот показатель составлял более 50%101. Хотя обсуждаемый законопроект об обязательном начальном образовании детей от 8 до 11 лет так и не был принят, уровень начальной грамотности неуклонно повышался, поскольку это было острвостребовано временем, ведь неграмотному все сложнее было устроиться на хорошую работу. Образованием прагматично считали все, что давало знания и навыки, - земскую двухклассную школу; волостное училище; службу в армии, если в канцелярии или после учебной команды; чтение газет и книжек1 2. Грамотность давала возможность детям из бедных семей подрабатывать «интеллигентным» трудом: читать псалтырь над покойниками, писать письма для неграмотных103. Тс, у кого не было возможности посещать школу, осваивали грамоту «самовучкой». Основную массу новых грамотеев составляли кучера, горничные, приказчики, мастеровые. Они очень полюбили читать104. Как вспоминал о своей юности выходец из крестьянского сословия 1XML Кращен-ко: «Я много читал[,] но безовсякого подбора, что попадется под руки» (1949) . Возникло целое направление издательской деятельности - дешевые издания, например, типографии И.Д. Сытина. Особым интересом у городских низов пользовались газетные заметки о различных происшествиях, забастовках, арестах, убийствах, все это становилось поводом для коллективных обсуждений и основанием для целенаправленной политической агитации.
Крестьянские волнения 1902 г. в Полтавской и Харьковской губ., вызванные неурожаем, имели вид подстрекаемых «нигилистами»: по деревням ходили листовки. Однако расследование показало, что крестьянами руководили грамотные вожаки из местных, и что немаловажно - среди них было много бывших солдат, отслуживших в армии106.
Если на протяжении первых десятилетий у революционно-освободительного движения отношения с широкими трудящимися массами не складывались, то к рубежу веков положение изменилось: произошла смена поколений; деревня перестала жить замкнутой жизнью: аграрное перенаселение сделало отходничество одной из самых распространенных профессий на селе. Крестьянам, попавшим в новые условия, требовались советчики и разъ-ясиители из заводских старожилов. Начался процесс, который сформировал заинтересованную и чувствительную к агитации аудиторию.
Революционная среда манила выходцев из социальных низов возможностью получения новых знаний и даже общего образования. К рабочим и работницам, посещающим народнические и социал-демократические кружки, прикреплялись наставники, которые наряду с политическим просвещением повышали и их общую грамотность, готовили к сдаче различных экзаменов. Подобное репетиторство стоило денег, и большинству оно было не по карману, а в кружках такие занятия проводились на товарищеских основаниях. Автобиографические тексты нескольких революционерок из бедных семей показывают, что причастность к противоправительственной деятельности, так или иначе, давала им возможность социального роста. Кроме того, участие в кружках сразу повышало их статус в глазах окружающих107. Привлекая возможностью выйти на новые социальные позиции, кружковая деятельность на определенном этапе становилась препятствием для этой мечты. Занятие революцией забирало время, силы; аресты вырывали из русла накатанной жизни, - учеба отходила на второй план108.
Так возникал специфический социальный слой - продукт политических реформ и общественных трансформаций - дети «подлых» отцов, выходцы из податных сословий: крестьян, мещан, мелкого купечества. Это не был слой разночинной интеллигенции, поскольку юридических оснований для выхода из своего сословия у них не было в связи с отсутствием законченного образования. Формально они еще не оторвались от прежней социальной среды, но образ жизни, круг общения и, что важнее, система ценностей были другими, заимствованными у привилегированных групп населения. Они занимались самообразованием - читали книги и газеты, посещали лекции в Народных до мах, вели дневники, т.е. стремились к осмысливанию себя в этом мире. Сферы их профессиональной деятельности были чисто пролетарскими - фабрично-заводское и аграрное производство, сфера обслуживания, транспорт; некоторые за счет своей грамотности поднимались до должности делопроизводителя, конторщика, приказчика, управляющего.
Особенности российской системы образования давали право окружающим именовать интеллигентом не только учителя, но и конторщика, телеграфиста, фельдшера109, т.е. тех, кого иронично более образованная публика и стала называть полуинтеллигентами. В обиход вошло словосочетание «культурный человек». Это понятие приобрело в России начала XX в. особое значение со смыслом одобрения и восхищения. Оно стало признаком изменения отношения русского простонародья к образованию110. Комплимент «культурный человек» получил хождение в мещанской среде, не являясь синонимом образованного. Он означал человека, обладавшего рядом культурных привычек, тягой к чтению, умением проводить досуг, вниманием к своему жилищу и одежде. При этом рабочая среда бурно реагировала, если чье-то стремление стать «культурным» опережало общий темп111. Среди заводских рабочих возник культ знаний. Пролетарии-книгочеи стали делиться на «сознательных» и «книжников».
От символов радикализма к символам новой элитарности
После Февральской революции унтер-офицеров и прапорщиков, произведенных в звание из числа рядовых, выдвигали в полковые комитеты, что затягивало даже не знакомых с левыми идеями фронтовиков в зону влияния радикальных партий. Другой путь в отряды пробольшевистской ориентации лежал через приглашение руководить отрядами самообороны, которое делалось только что прибывшим с фронта как людям, опытным в военном деле176, Навыки, полученные на войне и в различных военных школах, давали унтер-офицерам и прапорщикам возможность рассматривать армейскую стезю как свою новую профессию и жизненное призвание. Поэтому подобные предложения они расценивали не только как лестные, но и как вполне естественные.
И унтер-офицеры начали открывать свои военные таланты. В августе-сентябре 1918 г. во время рейда по тылам противника Сводного уральского отряда Красной армии под командованием В.К. Блюхера им впервые была освоена тактика эшелонной войны. Она подразумевала боевые действие вдоль путевых магистралей; подвоз отрядов к месту боев по железной дороге; применение бронепоездов с десантными отрядами; наличие на поле боя открытых флангов. Эшелон - это и оружие борьбы, и дом, и склад. Это вполне соответствовало характеру боевых задач на Уральско-Сибирском театре войны — освобождению от противника железнодорожных узлов и станций при отсутствии сплошной линии фронта; добровольческой комплектации отрядов; снабжении за счет местных ресурсов .
Будущий командир красных конников, типичный пассионарий, агрессивный и импульсивный Константин Архипович Трунов (1866-1920) в 1914 г. прямо из тюрьмы был отправлен на австрийский фронт; стал полковым разведчиком и полным георгиевским кавалером. После этого был откомандирован в краткосрочную школу прапорщиков. По полулегендарным рассказам однополчан отличался хитростью и отвагой. Будто бы в 1918 г. он явился на станцию Торговую к генералу Алексееву и, как георгиевский кавалер, получил от него 300 сабель на ведение борьбы с большевиками. Ими он вооружил собранный 1-й Ставропольский советский конный отряд; провел перед боями учебу отряда, выведя его «в лагеря» - в лес178.
То, что красный командир из унтер-офицеров и прапорщиков был типичным явление, ясно из подсчетов А.А, Шувалова: из 130-тьтсячного командного состава вооруженных сил революции только около 3 тысяч чел. (2,3%) не имели никакого военного образования и были выдвинуты на командные должности за боевые заслуги, проявленные уже в ходе Гражданской войны179.
Современники указывали на типичность офицера-белогвардейца из народных учителей, прошедшего через школу прапорщиков . Показательна статья, написанная одним из кубанских эсеров в 1918 г. в русле полемики с газетой «Правда»: «Почему целая армия народных учителей, людей пошедших в народ, чтобы в его гуще "сеять разумное, доброе, вечное" не с Вами? [...] Почему русское офицерство, в подавляющем в настоящее время своем большинстве самое демократическое во всем мире, состоящее почти поголовно из бывших студентов, народных учителей, из отличившихся в боях лучших солдат, детей великого народа не с Вами? [...] Или оно, это полуголодные люди, получающие нищенское содержание в 200-300 рублей, истерзанные всеми ужасами войны, [желает] проливать и сейчас свою страдальческую кровь тоже из-за теплых мест, из-за прекрасной улыбки русского толстосума?..» .
Народные учителя, низший слой учительства, имевший право преподавать в начальных училищах, ремесленных и низших сельскохозяйственных школах, имели нижайший уровень дохода. По отзыву одного из сельских учителей: «...Бедна история нашего учителя дореволюционной и пореволюционной школы счастливыми минутами»182. Еще в царское время такое положение сформировало из них одну из самых активных групп в составе низовой интеллигенции. Учительские семинарии, в которых они обучались, были рассадниками прогрессивных взглядов. Для борьбы с влиянием сочувственно настроенных к революции учителей применялись постоянные переводы из одной школы в другую, иногда и в другую губернию.
Будучи призванными в царскую армию и окончив школу прапорщиков, бывшие народные учителя с энтузиазмом осваивали новый статус, не испытывая благодарности к поставившему его в строй правительству в связи с тем, что их семьи оказывались в особенно тяжелом положении. Хотя российское законодательство и предусматривало некоторые гарантии для чинов запаса, призываемых на действительную военную службу с государственной гражданской службы, они распространялись далеко не на все категории учителей. В частности, были лишены льгот преподаватели земских начальных школ, ибо их причисляли к земским деятелям, не обладавшим статусом государственных чиновников. Вот почему призыв в армию народных учителей во многих случаях ставил их семьи в отчаянное положение. Но усилиями министра Л.А. Кассо вскоре положение в отношении некоторых категорий учите-лей было исправлено .
Столь активный и недовольный «старым режимом» контингент от признания советской власти удержало неудачное начало советских реформ в сфере образования. Среди учителей ходили характерные слухи, например, о том, что предполагается новая реформа азбуки - переход на латиницу. Переход к Единой трудовой школе, казалось, вводил так ими ожидаемую преемственность всех ступеней образования, но отмена платы за обучение оставила учителей без заработка. На установленное государственное жалование можно только исправно голодать, сетовали учителя. Положенный педагогам паек 2-й категории от голода не спасал .
Среди бывших унтер-офицеров и прапорщиков, вставших на сторону советской власти, народные учителя также встречались, но более показательным может считаться приказчичье прошлое. После мобилизации в царскую армию подобные профессиональные навыки благоприятствовали писарской карьере, которая в послефевральский период неизбежно приводила к избранию в ротные, полковые и пр. комитеты и советы. Так, будущий генерал-майор И.Г. Зи-беров, из ставропольских крестьян, до революции служил официантом в трак-тирс села Благодарное . Они тоже стремились окончательно порвать с довоенной профессией, старались придерживаться внешних признаков нового статуса: постоянно носили бинокли, планшеты, непременно вели полевые записные книжки186. Присущее им желание принять на себя ответственность за решения и судьбы людей несвойственно народной психоментальности. Для нее более характерно, когда избрание «на должность» проходило «исключительно за наказание» (Рубцов М.Д., 1924)187. Хотя новые красные офицеры полагали, что командовать войсками они вполне готовы, они совершали много ошибок, губили других и гибли сами. Один московский интеллигент в связи с этим вспоминал приписываемое одному из учеников Сократа выражение, что легче всех афинских ослов произвести в звание лошадей, чем первого встречного сделать полководцем
