Содержание к диссертации
Введение
Глава 1: Функция/структура у Аристотеля 20
1. Постановка проблемы 20
2. Антиредукционизм 21
3. Дуализм и функциональная интерпретация 29
4. Принцип гомонимности 39
5. Выводы 48
6. Функция/структура в Поэтике Аристотеля 49
Глава 2: Функционально-структурная оппозиция в философии сознания 52
1. Функционализм 52
2. Машинный Функционализм 56
3. Критика Машинного Функционализма 57
4. Функция/структура 61
5. Модулярность сознания 64
6. Проблема фреймов (Frame problem) и центральное процессирование 67
7. Функция/структура и обыденная психология (FolkPsychology) 74
8. Обыденная психология и психология развития 78
9. Симулятивная теория психологии развития как основание для объяснения происхождения ментального словаря 82
10. Выводы 87
Глава 3: Функция и структура: от Канта до Хофстадтера 88
Часть 1: Folk philosophy (Обыденная философия) 89
1. Что такое обыденная философия (folk philosophy)? 89
2. Инструментализм Канта 91
3. Догматика и трансцендентальная модель 94
4. Возможности трансцендентальной модели 101
5. Место "метафизического догматизма" 105
Часть 2: Конститутивная модель сознания 107
1. Определение 107
2. Функциональная интерпретация и принцип гомонимии 112
3. Функциональная интерпретация и обыденная философия 115
4. Обращенный спектр (Inverted spectrum) 117
5. Ментальный словарь и моделирование "семантики" 118
6. Логика функционального описания и логика доступа 123
7. Телеология и функциональное описание 128
8. Метарепрезентации и сознание 134
9. Эволюция и эффективность 139
10. Динамика деконструкции и эволюции 140
Заключение 142
- Дуализм и функциональная интерпретация
- Функция/структура и обыденная психология (FolkPsychology)
- Что такое обыденная философия (folk philosophy)?
- Функциональная интерпретация и обыденная философия
Введение к работе
Актуальность исследования теории Аристотеля обеспечивается тем фактом, что различные аспекты его философии в разные времена становились объектом для концептуализации в рамках сложившихся современных философских систем. В качестве одного из широко известных примеров такого использования является обсуждение проблемы соотношения силлогистической логики Аристотеля у G.E.M. Anscombe в Intention, Ithaca, NY, (1957), как схемы ментальных процессов и актуальных ментальных процессов в контексте изучения понятия "интенциональности"
Список примеров представляется достаточно полным в отношении изучения и сопоставления аристотелевской логики и современной пропозициональной логики. Вне зависимости от того, насколько удачными можно считать попытки перевода логики Аристотеля на язык современной пропозициональной логики, такие попытки утверждают Аристотеля в статусе философа, чьи теории могут осветить иные подходы к исследованию современных актуальных проблем. Поэтому актуальность Аристотеля следует рассматривать не только в контексте значимости и влияния его фигуры на развитие философии в историко-философском срезе, но и в контексте изучения проблем современной философии. Подходы Аристотеля могут быть рассмотрены в ряде случаев в качестве "современных" решений, причем эта современность может быть рассмотрена и без всяких кавычек. Аристотель демонстрирует примеры "иных" решений, которые при должном уровне интерпретации могут не только осветить современные проблемы, придав им ореол историчности, но и указать в сторону их разрешения при помощи использования ресурсов, в силу ряда причин недоступных современной философии.
В ряду возможностей продуктивного использования философии Аристотеля для увеличения ресурсов современной философии стоит психологическая теория Аристотеля. Можно сказать, что методологические аспекты данной теории являются актуальными для проблематизации отдельных сегментов современного американского функционализма.
2. Цели и задачи данного исследования
Основной задачей данного исследования является демонстрация возможностей применения некоторых методологических инструментов Аристотеля для более полного представления концептуальных трудностей и возможностей их разрешения внутри современного американского функционализма. В качестве центрального вопроса будет представлен вопрос о том, насколько функционально-структурная оппозиция современного функционализма может быть изложена в рамках теории Аристотеля. Возможность подобной презентации, в свою очередь, повлечет за собой возможную трансформацию современного представления данной оппозиции.
Возможность продемонстрировать актуальность теории Аристотеля для современного функционализма является другой задачей данного исследования. Как уже говорилось выше, это может привести к расширению спектра возможных подходов к исследованию теории Аристотеля. В то же время, увеличивается и концептуальный ресурс современного функционализма.
Особенно важно отметить, что в эпоху мультидисциплинарных исследований сближение историко-философского исследования и современных концептуальных схем на основании общей методологии (в данном случае функциональной интерпретации ментальных состояний) может привести к обогащению данной методологии.
В свою очередь это может произвести большое влияние на развитие всех стратегем философского исследования, использующих данную методологию, включая когнитивные науки. В качестве примера, который будет полнее рассмотрен в части 2, можно указать на то, что прямолинейная теория модулярности не может быть оправдана ни с точки зрения современных исследований, ни с точки зрения теории Аристотеля, в рамках которой иерархическая организация psuche не только подразумевает, что способности начальных уровней делают возможным реализацию высших способностей, но и существует существенная обратная связь: высшие способности необходимы для регуляции способностей низшего уровня. И чем более сложен организм, тем сложнее взаимодействие (Wilkes, (1992).
3. Методологическая актуальность
В основании любого историко-философского исследования лежит то или иное представление о возможной системе и способах представления тех или иных философских идей и концептов в рамках сложившейся на данный момент ситуации в философии. Трудно переоценить влияние актуальных на данный момент философских идей на способы представления историко-философского материала. В связи с этим необходимо уделять особое внимание актуальным философским стратегемам представления любых философских идей, а не только историко-философского контекста.
В той степени, в которой любая наука имеет определенный арсенал саморепрезентации, философия в качестве одного из элементов такой саморепрезентации имеет репрезентацию историко-философского контекста. Таким образом, можно добавить, что налицо ситуация взаимопроникновения способов изложения и излагаемого: актуальных для современной философии стратегем и методологически важной части саморепрезентации философии - историко-философского контекста.
Поэтому достаточно легко объяснить, почему философия XX века особое внимание уделяла стратегиям представления историко-философского контекста. Дело в том, что это имеет непосредственное отношение к проблеме презентации современной философии. Как только речь заходила о предельных способах конструирования современной философии, сразу же всплывала проблематика историко-философского контекста как необходимого элемента конституирования оснований современной философии. Очень сложно разделить историко-философский контекст как таковой и его использование в качестве элемента конституирования современной философии.
Особо показательным случаем такого использования является философская система М.Хайдеггера (можно упомянуть и философскую систему Э.Гуссерля). В обоих случаях наличествует попытка "укоренить" смыслы современной философии в специфической интерпретации предшествующего историко-философского контекста. Причем важно отметить, что такая интерпретация "маркирует" данные философские системы. Иными словами, историко-философская интерпретация является некоторой сингулярностью, которая может сказать о данной философской системе больше, нежели последняя о самой себе. Историко-философская интерпретация становится рамкой создаваемой философской системы. При этом нельзя сказать, что концептуальные "размеры" такой рамки легко определимы в сравнении с корпусом теории в целом. Трудно представить, каким образом можно конституирующую сингулярность сравнить с совокупностью "дедуктивных" следствий из нее, составляющих теоретический пейзаж данной системы. Но можно ли тогда говорить о том, каким образом такие сингулярности могут быть описаны, если они являются своеобразным отсутствующим центром теории, ее краями, принципиально не подпадающими под оценку при помощи стандартных по отношению к данной теории процедур оценивания?
Несмотря на то, что общее положение таково, возможно предпринять косвенные процедуры оценки статуса историко-философской интерпретации. Они могут выглядеть подобно волнам на поверхности теории, вызванным взрывом исходной сингулярности, конституирующей саморепрезентации историко-философского контекста. Тот факт, что такие волны не остались не замеченными, демонстрирует уже отмеченная теория М.Хайдеггера. Но при этом внимание уделяется не столько факту существования конституирующей сингулярности, сколько проблеме создания системы отслеживания самотождественного "смысла" философии в рамках ее диахронического среза. Именно такая постановка проблемы и стала определяющей по отношению к возможности историко-философской интерпретации в рамках тех философских систем, которые можно объединить под рубрикой "континентальной философии". В связи с тем, что так называемая "критическая теория"является следом данной традиции интерпретации, с полной уверенностью можно говорить о том, что данная проблематика стала методологически актуальной и в рамках англоамериканской традиции философствования. К примеру, существует сравнение методологического подхода М.Хайдеггера, отрицания возможности строгой дедуктивной эмпирической теории у Т.Куна и невозможности отследить сентенциальные структуры в качестве основных способов представления когнитивной активности в рамках PDP-моделирования (Churchland, 1989).
Таким образом, отследить все варианты указанной континентальной традиции интерпретации представляется необходимым в силу особой актуальности данной традиции, вплоть до исследований в области когнитивистики, ведь последняя зачастую в своих выводах основывается на интуициях относительно дедуктивной структуры любой теории. Вторым ходом здесь может быть попытка представить когнитивные процессы в качестве кальки с процесса усвоения любой теории (здесь можно вспомнить
о попытках представления теории Генеративной Грамматики Н. Хомского (Chomsky) в качестве актуального процесса усвоения языка).
4. Основные варианты историко-философской интерпретации
Наиболее широко используемым методом является так называемый метод "истории идей". Этот метод предполагает, что на протяжении историко-философского континуума можно отследить инвариант той или иной идеи. К примеру, eidos Платона можно сопоставить с теорией понятий, предложенной когитальным framework философии Нового Времени. При таком сравнении остается только сказать несколько слов об онтологической артикуляции у Платона, чтобы положить две идеи в одну плоскость историко-философского рассмотрения. Такая теория интерпретации основывается на презумпции принципиального тождества различных диахронических срезов. В целом такая позиция может быть оценена как позиция предельного интеллектуализма, основывающаяся на незыблемости некоторого списка понятий, очевидно существующего для любой теории имплицитно или эксплицитно. Важно отметить, что такой список сам является продуктом некоторой философской теории, корни которой можно обнаружить в философии эпохи Просвещения, в которой превалировала убежденность в самоочевидности некоторых понятийных конструкций, основанных на самоочевидности когито.
Такая теория интерпретации не могла не быть подвергнута сомнению с появлением принципиально новых подходов к рассмотрению феноменов сознания в философии начала XX века. Следствием этого стало появление так называемой "герменевтической" практики, культурологии в целом. Такая грубая оценка является оправданной только потому, что в основании достаточно разных подходов лежит единое понимание того, что нахождение историко-философских инвариантов возможно только в силу
забвения значимости синхронического культурного среза, собственно историко-философского контекста, который и является сферой обитания тех или иных идей. Вопрос заключается только в том, какие процедуры необходимо использовать для извлечения и презентации адекватного понимания той или иной идеи. Хрестоматийным примером построения теории, которая должна извлекать аутентичные смыслы является теория Х.Гадамера. На основании ряда центральных философских понятий М.Хайдеггера ( "возвращение к вещам", "экзистенция", "историчность бытия") вводится представление о понимании, которое должно совершить "эпохе" наличных смыслов ради исторической аутентичности. Наряду с ярко выраженной зависимостью такого подхода от теории Э.Гуссерля, важно отметить контекстуальную значимость фрейдизма. В связи с этим важно отметить не сам факт актуальности либидальной экономики З.Фрейда для создания новых теорий интерпретации, но принципиальную убежденность в непрозрачности актуальных данных сознания- данных культуры.
Насколько успешным оказался проект, выдвинутый Х.Гадамером? В этом проекте столкнулись два взаимоисключающих представления: представление о непрозрачности культурных данных и предельный оптимизм по отношению к возможности преодоления такой непрозрачности. В связи с этим отмеченная значимость фрейдизма для таких теорий интерпретации становится еще более очевидной. Как З.Фрейд считает возможным проинтерпретировать (снять) симптом в пользу истины вытесненного, так и Х.Гадамер считает возможным актуализировать смыслы прошлого в контексте настоящего.
Такую операцию нельзя полностью отождествить с "эпохе" Э.Гуссерля в силу того, что теория Э.Гуссерля отказывается от экзистенциального в пользу конститутивных смыслов, в то время как Х.Гадамер не предполагает возможности обнаружения некоторых конститутивных инвариантных механизмов культуры. Но противостояние
"непрозрачности" и "оптимизма" не могло найти разрешение в данной концепции интерпретации. Онтико-онтологическое различие М.Хайдеггера помечает точку противостояния упомянутых тенденций. Постоянное отступление Dasein под сень сущностной интерпретации (инструментального разума М.Хоркхаймера и Т.Адорно) отмечает принципиальную невозможность противостоять "непрозрачности". Более того, можно сказать, что "непрозрачность" всегда будет на один шаг впереди своего же синхронического среза.
Критика "теории присутствия" изначально заложена в точке онтико-онтологического различия. В пользу этого свидетельствует принципиальное сходство линий рассуждений Ж. Деррида в " Когито и истории безумия" и в "О Грамматологии". Роль, которую играет "непрозрачность", полностью тождественна роли логоса как момента структурирования безумия в "Когито и истории безумия" и логоса как репрезентационного двойника в "Грамматологии". Тождественность заключается в том, что "непрозрачность", сущностная интерпретация, является способом ухода бытия аутентичных смыслов от возможности адекватной презентации. В связи с этим постструктуралистская модель " археологии знания" М.Фуко представляется логичным продолжением и решением проблем, накопленных в рамках рассмотренной системы историко-философской интерпретации.
Отказ от попыток обнаружить длящие себя единства смыслов под рубриками якобы устоявшихся разграничений сфер знаний направлен не только против классической "истории идей", но и против попыток осуществить "реанимацию" смыслов под рубрикой "понимания". Не существует "понимания" различных синхронических срезов, ведь "понимание" принципиально основано на возможности обнаружения, если и не диахронических инвариантов идей, то на представлении о некоторых смысловых единствах, чей внутренний диалог и обеспечивает проникновение в другие синхронические срезы. М.Фуко предлагает
стратегию максимального расщепления смысловых единств, иными словами предлагается максимальный историзм.
Можно предположить, что на данный момент не существует сколько-нибудь реальной альтернативы такой радикальной программе.
Когнитивная теория метафоры основана на некритической теории тождества схем, принадлежащих разным контекстуальным доменам. Существует также попытка представить проспект "сверхприсутствия" в рамках постлакановского психоанализа (С.Жижек). Но хотелось бы обратить внимание на то, что радикализм М.Фуко является калькой не менее радикального представления о том, чем могли бы быть инварианты смыслов. Косвенным подтверждением тому является достаточно оригинальная теория Gendlin'a. Эта теория показывает, что понятие инварианта смысла присутствует как в теориях, которые пользуются этим понятием, так и в теориях, которые его критикуют (деконструктивизм), в качестве предельного понятия. В то же время это понятие определенным образом интерпретирует сознательные процессы, уделяя слишком большое внимание надиндивидуальным социальным структурам. Gendlin предлагает пересмотреть актуальность дильтеевской концепции опыта. Предполагается, что некоторая жесткость в структурировании понятий, очевидно привнесенная общим посылом структурализма, соответствует более описанию социальности, чем сознательным процессам.
5. Функционализм и актуальность психологии Аристотеля
Вне зависимости от того, какую теорию историко-философской интерпретации выбирать, в любом случае речь будет идти о соотношении с современным историко-философским контекстом, а следовательно об актуальности той или иной идеи. Если исходить из того, что историко-философское исследование выстраивается как прослеживание инварианта
идеи в рамках диахронического среза, то актуальность идеи будет представляться посредством траектории развития данной идеи. Можно будет четко указать место данной идеи в современном историко-философском контексте посредством терминов последнего. В данном случае актуальность будет пониматься как возможность полного и адекватного изложения некоторой историко-философской идеи в терминах современной философии. Если данная идея не соответствует общепринятым критериям современной философии, то, несмотря на это, данная идея может стать актуальной для данного контекста из-за того, что данный контекст не может быть воспринят вне некоторого развития, этапами которого и будут выступать идеи, принадлежащие к разным синхроническим срезам. Актуальность идеи будет обеспечиваться невозможностью представить данный философский контекст вне развития, основанного на обнаружении инвариантов идей. То есть обнаружение инварианта как цель некоторого методологического спектра производит определенное представление о том, чем могла бы быть актуальность.
Если рассматривать психологическую теорию Аристотеля как теорию, не знающую картезианского дуализма, то это не говорит о том, что теорию Аристотеля удалось отличить от современных психологических теорий принципиальным образом. Все это говорит лишь о том, что система инвариантов идей в области психологии у Аристотеля не может быть отождествлена с системой инвариантов в области теории психологии, основанной на когитальных принципах. Таким образом, теория Аристотеля просто оказывается другой системой общепринятых современной философией инвариантов некоторого списка идей. Теория Аристотеля может быть воспринята либо как ошибочная, либо как правильная в связи с тем, что всегда можно найти соответствия/несоответствия на уровне списка базовых инвариантов. Такое рассмотрение Аристотеля и будет позволять говорить о том, что некоторые современные философские системы не могут использовать теорию Аристотеля в качестве объекта для интерпретации в
силу того, что очевидно различие в списках инвариантов, используемых теорией Аристотеля и современной философией.
Вне зависимости от того, каким образом могут быть выделены инварианты (выше уже говорилось о различных способах их выделения), историко-философское исследование будет представлено в качестве беспрепятственного прослеживания диахронической презентации некоторого списка инвариантов, которые уже не подлежат никакому развитию (здесь можно вспомнить о тезисе Борхеса о повторяющихся мотивах в литературе или о "вечном возвращении" у Ницше). В данной конструкции сомнительным представляется само вневременное выделение таких инвариантов. В самом начале уже говорилось о том, что историко-философский контекст скорее может быть представлен в качестве фундирующей сингулярности по отношению к тем или иным системам современной философии, чем в качестве легко отслеживаемых в своем развитии инвариантов. Поэтому принципиальный запрет на использование в рамках современной философии некоторых историко-философских контекстов может быть воспринят только как следствие борьбы с некритическим способом обнаружения инвариантов, в то время как любая методология, основывающаяся на возможности обнаружения инвариантов, является сомнительной по сути.
Использование историко-философского контекста современной философией уже не основано на выделении инвариантов. Скорее можно говорить о продуктивном столкновении теорий, которое порождает новые концепции. Сразу следует оговориться, что о "новизне" можно говорить только в том смысле, в котором столкновение теорий рассматривается не в рамках диахронического среза соответствующей ему теории развития. Речь идет об особой новизне в рамках синхронического среза, который можно еще назвать "новизной письма".
Функционалистская интерпретация Аристотеля может быть рассмотрена как продукт указанного столкновения теорий. В основании
возможности данной интерпретации лежит не список инвариантов, но возможность инкорпорировать отдельные аспекты психологической теории Аристотеля в корпус современного функционализма. При этом существует возможность получения синхронически нового продукта: современный функционализм может быть дополнен письмом Аристотеля о функционализме. При этом абсолютно не обязательно искать функционализм у Аристотеля. Письмо Аристотеля станет письмом о функционализме в качестве одной из фундирующих сингулярностей современного функционализма. То есть не существует никакой возможности выделения функционализма как такового и его предшественников в цепи диахронической последовательности инвариантов. Современный функционализм становится функционализмом именно в момент, когда он "дописывается" Аристотелем.
6. Новизна
Новизна данного исследования заключается не столько в применении методов функциональной интерпретации ментальных состояний к психологической теории Аристотеля, что является достаточно тривиальным и в то же время спорным подходом к исследованию аристотелевской психологии с начала 90-х годов прошлого века, но в выделении внутри функциональной интерпретации функционально-структурной оппозиции в качестве основного инструмента сравнения контекста философии Аристотеля и современного функционализма. Параллельно исследуется трансформация данной оппозиции как в контексте современного функционализма, так и в контексте философии Аристотеля (сразу важно отметить оппозицию природная вещь/артефакт как точку, которой в полной мере адекватна проблематика qualia1 современного функционализма).
Таким образом, создается возможность для того, чтобы по-новому оценить значимость телеологии у Аристотеля. Если Sorabji, (1980) рассматривает телеологию как методику совмещения плоскостей каузации и объяснения, то рассмотрение телеологии Аристотеля сквозь призму функционально-структурной оппозиции позволяет сопоставить проблематику qualia, принцип гомонимности и телеологию. В свою очередь, это расширяет интерпретационные возможности в исследовании теории Аристотеля.
7. Апробация
Функционально-структурная оппозиция была опробована в качестве продуктивного механизма интерпретации как проблем, связанных с пониманием ментальных состояний, так и связанных с онтологией.
Не секрет, что картезианский дуализм является не только ключевым для современной философии способом представления и описания феномена сознания, но и задает важнейшую для философии 20-ого века онтологическую оппозицию внешнего и внутреннего. Эта оппозиция, получившая значительное распространение в рамках континентальной философии от Ф.Брентано до Ж.Деррида, может быть адекватно представлена в рамках современной американской философии как оппозиция феноменального реализма и элиминативизма. Функционально-структурная оппозиция представляет поэтому определенное изложение ментальных состояний, прямым образом связанное с онтологической проблематикой.
Несмотря на то, что классический американский функционализм отрицает возможность связи функциональной интерпретации и разрешения дуалистического спора, онтологическая проблематика по-новому заявляет себя в вопросе о "реальности" ментальных состояний. Иными словами, оппозиция функция/структура трансформирует онтологическую
проблематику в сторону вопроса о соотношении разных способов
представления реальности. В этом смысле функция представляет иной
способ саморепрезентации, чем структура. И вопрос онтологии в данном
случае может быть сформулирован следующим образом: "Чем можно
объяснить возможность существования разных уровней
саморепрезентации?"
Этот вопрос всесторонне обсуждается в рамках книги "EuroOntology". Рассматриваются различные трансцендентальные схемы презентации феноменов сознания с целью обнаружения конкурирующих уровней саморепрезентации. Обсуждается возможность примирения данного онтологического конфликта на основании проекта Ассоциативной Онтологии.
Все это имеет непосредственное отношение к ключевым для
Аристотеля онтологическим оппозициям форма/материя,
актуальное/потенциальное. Эти оппозиции также могут быть рассмотрены с использованием инструментария функционализма в качестве разных уровней саморепрезентации реальности.
8. Структура работы
Данная работа включает в себя следующие части: вступление, три главные части, заключение и список использованной литературы. Структура работы определена целью и задачами исследования. Она изложена на 161 страницах машинописного текста.
Дуализм и функциональная интерпретация
Аристотель недостаточно много сказал о том, как должны быть определены ментальные состояния. Центральным пунктом его исследований была концепция души (psuche). Эта концепция развивалась посредством оппозиции формы и материи. В DA 2.1 душа является сущностью в качестве формы потенциально обладающего жизнью тела. Здесь важно отметить, что под сущностью Аристотель не понимает отдельно существующую вещь, что было бы привычно для посткартезианской эпохи. В этом смысле душа для Аристотеля не является вещью. Для того, чтобы определить способ существования души, необходимо определить как что-то может существовать в смысле формы.
Классическим примером прояснения взаимоотношений формы и материи является артефакт. Несмотря на то, что здесь можно усмотреть некоторые упрощения хюлеморфизма Аристотеля, артефакт играет роль модели взаимоотношения формы и материи, не сохраняя при этом ряд важных черт, свойственных реальным процессам и событиям. В случае бронзовой статуи материя и форма соотносятся случайным образом -материя могла бы иметь другую форму, а форма могла бы воплотиться в другой материи. Человеческая душа - форма значительно большей сложности. Она охватывает способности организма питаться, получать сенсорную информацию, произвольно двигаться и думать. Только при помощи психологической терминологии (в терминах души) можно объяснить эти специфические типы активностей, проявляющиеся в видимых телесных движениях. Как уже говорилось, подобные объяснения будут принципиально телеологическими, что еще раз подчеркивает их интенциональный характер, а следовательно и тесную связь с функциональным описанием.
Движения объясняются посредством целей, на которые они направлены, а не в терминах телесной механики, которая является физической основой любого движения. Мы описываем глаз или сердце не в терминах того, из чего они сделаны, но в терминах их функций - что они делают и для чего. Аристотель применяет различие формы и материи при описании действий и страстей души, всего того, что мы могли бы назвать ментальными или эмоциональными состояниями. В этом смысле классическим примером является определение того, чем является ярость (De Anima, 403А29). Физик и философ дадут разные определения. Ученый скажет, что ярость это определенное состояние крови в области сердца. Философ определит ярость как желание отмщения. Один указывает на материю, другой указывает на форму.
Этот пример показывает, что форма не отделима от материи. Она должна быть реализована в материи для того, чтобы существовать вообще (403ЬЗ, Ь18), но она не может быть сведена и до состояния крови, так как это только материя.
Встает вопрос о том, насколько случайно соотношение этой формы и этой материи. Конечно же, некоторые психические состояния близко связаны со своей телесной реализацией, чувство и органы чувств являются тому примером. Но Аристотель склоняется в пользу того, что психические состояния могут иметь различную материальную реализацию. В случае животных, чьи органы сделаны из плоти, Аристотель предполагает, что те же самые органы могут быть сделаны и не из плоти, из материалов, аналогичных плоти (РА 2.1, 647 а21). Восприятие прикосновения происходит в телесных органах людей, но в других, хотя и аналогичных, органов животных других видов. Metaph. Zll является ключевым для определения роли материи в определении. Можно ли говорить о том, что материя является частью формы? Он говорит, что материя не может принадлежать сущности, то есть форме данной вещи (ЮЗбаЗЗ). С другой стороны, в случае человека, его форма всегда будет реализована посредством данной материальной конфигурации. И не возможно говорить об определении человека без упоминания данной материальной реализации, так как животное не может быть определено без упоминания об изменении (1036а29). Именно в связи с этим и нужно оценивать высказывание Аристотеля в 103 6Ы, где он отрывает форму геометрического предмета от материи несмотря на то, что возможен гипотетический случай, когда бы данная геометрическая вещь ( в данном случае шар) была всегда реализована в одной и той же материи.
Совершенно очевидно, что в данном случае Аристотель использует не метод интеллектуальной абстракции, а метод оценки функциональной роли. В пользу этого говорит тот факт, что, несмотря на возможность говорить о том, что эмпирически абстракция в обоих случаях обоснована/не обоснована , в случае геометрической вещи абстракция возможна только в силу того, что материя никоим образом не может стать частью определения функциональной роли данной геометрической вещи. В случае же человеческого тела материальная реализация является частью функционального определения в силу того, что не возможно представить форму вне данной материальной организации без того, чтобы она не потеряла свою роль формы тела. Таким образом, здесь можно усмотреть откровенную критику процедуры интеллектуальной абстракции, основанной на возможности концептуального расщепления. При функциональном описании концептуальное расщепление невозможно в силу того, что граница концепта всегда будет плавающей. И это происходит в силу того, что при функциональном определении используется интенциональный язык, который является средой интерпретации, а не жесткой концептуальной схемой. Этот язык применим в одинаковой степени как к формальной составляющей, так и к материальной. Распределение функциональных ролей осуществляется поверх оппозиции материя/форма.
Аристотель не предполагает, что форма человека может реализовываться на чем-то другом, чем на плоти. На уровне абстракции эта возможность все-таки представима. Причина такой представимости заключается в том, что определения должны быть в терминах функции, а не материи. Что делает человека человеком заключается не в его материальной организации, а в функциональной. При этом важно отметить, что для Аристотеля психология является частью физики. Но в какой мере можно говорить о том, что ментальное у Аристотеля налагается на физическое? Идея того,что в любых возможных мирах, где физические факты тождественны, ментальные факты будут также тождественны, является современным изобретением, которое может быть чуждо Аристотелю, как это считает Burnyeat В подобной критике можно усмотреть не только разницу в интерпретации фрагмента 424а 17 (речь идет о восприятии формы без материи), но и двусмысленности, связанные с прочтением функциональной теории сознания. Здесь поднимается вопрос о соотношении функции и структуры в рамках любого функционального анализа. Степень случайности, а соответственно и абстрагирования, совпадения данной функции и данной реализации может быть представлена по-разному. В связи с этим могут и возникать споры относительно того, насколько функциональное прочтение Аристотеля совместимо с указанным примером восприятия. Абсолютная контингентность формы и структуры может поставить вопрос в области онтологии, но очевидно, что связывать Аристотеля с классическим дуализмом на основании возможности функциональной интерпретации отдельных положений его теории невозможно. Это отдельный вопрос, который принципиально неразрешим в рамках данной интерпретативной системы.
Функция/структура и обыденная психология (FolkPsychology)
Термин "folk psychology" обозначает некоторую преднаучную концептуальную модель, проявляющуюся на уровне обыденного языка. Эту модель используют все адекватно социализированные люди для того, чтобы воспринимать, предсказывать и объяснять поведение других людей. Эта модель включает такие понятия: вера, мнение, желание, боль, удовольствие, любовь, ненависть, страх, память, узнавание, симпатию, намерение и т.д. Эта модель воплощает нашу основную схему понимания когнитивных, аффективных способностей людей. Взятая в целом, она конституирует наше понимание того, чем является конкретная личность. Этот термин параллелен терминам "folk physics", "folk chemistry" и т.д. Этот термин включает определенные тенденции рассматривать данную модель по типу некоторой теории нашего 7обыденного восприятия данных феноменов. Следствием этот становится возможность рассматривать данную модель как спекулятивную, систематическую и постоянно тестируемую систему. Это и позволяет объяснять и предсказывать некоторый сорт явлений так же, как это происходит и в рамках других теоретических систем. Спор существует не относительно того, существует ли некоторая общая концептуальная схема, а относительно ее природы, ее функций и возможного включения в состав других теоретических систем, к примеру психологии. В частности, утверждение о том, что обыденная модель поведения человека подобна некоторой теории естественных наук является наиболее уязвимым на данный момент звеном.
Грубо говоря, современные философские дискуссии относительно FP в основном концентрировались вокруг одного вопроса - может ли она стать фундаментом для новой научной теории относительно целой совокупности когнитивных явлений. Крайним противником FP как возможной научной теории себя зарекомендовал Churchland, (1981). Его точка зрения заключалась в том, что будущие достижения в области нейрофизиологии должны доказать, что FP является таким же ложным представлением о реальной структуре когнитивных процессов, каким был теплород относительно термодинамических процессов. Такую позицию можно назвать радикальным элиминативизмом.
Другая точка, полагаясь на возможность создания научной теории сознания, ставит проблему: сможет теория научной психологии оправдать существование FP. Возможные ответы распределяются от "да" Д.Фодор (Fodor, (1975), (1987) до "определенной степени" Д.Деннетт (Dennett, (1987), (1998). Отрицательный ответ, сторонником которого долгое время был Stich, (1983), в последнее время подвергается критике последним же автором - Stich, (1999). Можно сказать, что попытка объяснения существования ментального словаря либо подпадает под радикальную тенденцию исключения всякого возможного объяснения причин его существования, либо не может предложить адекватно картины сочетания семантических свойств данного словаря и его каузальных свойств, то есть свойств в рамках информационного процессинга.
Но все эти споры пребывают в рамке оценки данной системы как теоретической системы, которая строится на основании генерализации правил перехода от одного ментального состояния к другому и их влиянии на поведение. Поставлена перспектива создания интенциональных законов, которую поддерживает Д.Фодор и поддерживал до определенного периода Х.Патнэм. Вопрос заключается только в том, насколько глубоко можно отследить эти закономерности. Можно ли говорить о том, что эти закономерности являются структурными (только семантика может объяснить причину перехода от одного ментального состояния к другому -Д.Фодор), или эти закономерности являются не более чем закономерностями интерпретативного дискурса, связаны с нормами социальной прагматики, как это считает Д.Деннетт. При этом упомянутый дискурс является моделью реальных процессов, реальных когнитивных структур. Это объясняется тем, что семантика ментального словаря находится в таком каузальном отношении с реальными когнитивными структурами (в данном случае Д.Деннетт считает, что PDP -коннекционистское моделирование - может показать, каким образом когнитивные структуры могут не иметь сентенциональной природы -Dennett (1978с), (1998), что именно семантическое прочтение когнитивных процессов позволяет осуществлять серьезную экономию при опознавании и отслеживании когнитивных процессов - Dennett, (1987,b).
Вопрос о том, является ли FP теорийной структурой, может рассматриваться вне связей с другими вопросами. При этом нельзя забывать о том, что этот вопрос тесно связан с вопросом о статусе FP - если FP не является теорией, она не может быть радикально ложной теорией - Stich, Nichols, (1992). В принципе, real patterns Д.Деннетта (Dennett a,(1998,b), уже позволяют, несмотря на то, что они завязаны на дискурсивные структуры, говорить о ментальном словаре как о некотором средстве каузации, которая не может быть описана ментальными атрибутами, семантикой. Семантика представляется всего лишь видимой частью каузации, видимой частью структуры, которая и выполняет непосредственную когнитивную функцию экономии. Грубо говоря, семантика не столько значит, как это можно увидеть в проспектах построения интенциональных законов у Д.Фодора или Dretske, а является способом презентации некоторых структур экономии, эволюционным путем доказавших свою жизнеспособность.
Что такое обыденная философия (folk philosophy)?
Термин "folk psychology" обозначает некоторую преднаучную концептуальную модель, проявляющуюся на уровне обыденного языка. Эту модель используют все адекватно социализированные люди для того, чтобы воспринимать, предсказывать и объяснять поведение других людей. Эта модель включает такие понятия: вера, мнение, желание, боль, удовольствие, любовь, ненависть, страх, память, узнавание, симпатию, намерение и т.д. Эта модель воплощает нашу основную схему понимания когнитивных, аффективных способностей людей. Взятая в целом, она конституирует наше понимание того, чем является конкретная личность. Этот термин параллелен терминам "folk physics", "folk chemistry" и т.д. Этот термин включает определенные тенденции рассматривать данную модель по типу некоторой теории нашего обыденного восприятия данных феноменов. Следствием этот становится возможность рассматривать данную модель как спекулятивную, систематическую и постоянно тестируемую систему. Это и позволяет объяснять и предсказывать некоторый сорт явлений так же, как это происходит и в рамках других теоретических систем. Спор существует не относительно того, существует ли некоторая общая концептуальная схема, а относительно ее природы, ее функций и возможного включения в состав других теоретических систем, к примеру психологии. В частности, утверждение о том, что обыденная модель поведения человека подобна некоторой теории естественных наук является наиболее уязвимым на данный момент звеном.
Грубо говоря, современные философские дискуссии относительно FP в основном концентрировались вокруг одного вопроса - может ли она стать фундаментом для новой научной теории относительно целой совокупности когнитивных явлений. Крайним противником FP как возможной научной теории себя зарекомендовал Churchland, (1981). Его точка зрения заключалась в том, что будущие достижения в области нейрофизиологии должны доказать, что FP является таким же ложным представлением о реальной структуре когнитивных процессов, каким был теплород относительно термодинамических процессов. Такую позицию можно назвать радикальным элиминативизмом.
Другая точка, полагаясь на возможность создания научной теории сознания, ставит проблему: сможет теория научной психологии оправдать существование FP. Возможные ответы распределяются от "да" Д.Фодор (Fodor, (1975), (1987) до "определенной степени" Д.Деннетт (Dennett, (1987), (1998). Отрицательный ответ, сторонником которого долгое время был Stich, (1983), в последнее время подвергается критике последним же автором - Stich, (1999). Можно сказать, что попытка объяснения существования ментального словаря либо подпадает под радикальную тенденцию исключения всякого возможного объяснения причин его существования, либо не может предложить адекватно картины сочетания семантических свойств данного словаря и его каузальных свойств, то есть свойств в рамках информационного процессинга.
Но все эти споры пребывают в рамке оценки данной системы как теоретической системы, которая строится на основании генерализации правил перехода от одного ментального состояния к другому и их влиянии на поведение. Поставлена перспектива создания интенциональных законов, которую поддерживает Д.Фодор и поддерживал до определенного периода Х.Патнэм. Вопрос заключается только в том, насколько глубоко можно отследить эти закономерности. Можно ли говорить о том, что эти закономерности являются структурными (только семантика может объяснить причину перехода от одного ментального состояния к другому -Д.Фодор), или эти закономерности являются не более чем закономерностями интерпретативного дискурса, связаны с нормами социальной прагматики, как это считает Д.Деннетт. При этом упомянутый дискурс является моделью реальных процессов, реальных когнитивных структур. Это объясняется тем, что семантика ментального словаря находится в таком каузальном отношении с реальными когнитивными структурами (в данном случае Д.Деннетт считает, что PDP -коннекционистское моделирование - может показать, каким образом когнитивные структуры могут не иметь сентенциональной природы -Dennett (1978с), (1998), что именно семантическое прочтение когнитивных процессов позволяет осуществлять серьезную экономию при опознавании и отслеживании когнитивных процессов - Dennett, (1987,b).
Вопрос о том, является ли FP теорийной структурой, может рассматриваться вне связей с другими вопросами. При этом нельзя забывать о том, что этот вопрос тесно связан с вопросом о статусе FP - если FP не является теорией, она не может быть радикально ложной теорией - Stich, Nichols, (1992). В принципе, real patterns Д.Деннетта (Dennett a,(1998,b), уже позволяют, несмотря на то, что они завязаны на дискурсивные структуры, говорить о ментальном словаре как о некотором средстве каузации, которая не может быть описана ментальными атрибутами, семантикой. Семантика представляется всего лишь видимой частью каузации, видимой частью структуры, которая и выполняет непосредственную когнитивную функцию экономии. Грубо говоря, семантика не столько значит, как это можно увидеть в проспектах построения интенциональных законов у Д.Фодора или Dretske, а является способом презентации некоторых структур экономии, эволюционным путем доказавших свою жизнеспособность.
Функциональная интерпретация и обыденная философия
Элементы догматизма предстают в рамках ТМ в качестве некоторых инкорпорации или заимствований. Эти инкорпорации являются тем, что и позволяет существовать ТМ в качестве критики предшествующей традиции - ТМ выступает в качестве того, что в пределе должно объяснить и данную ошибку своей работы (в данном случае таким термином является злоупотребление). Но в силу принципиальной тотальности ТМ, такая ошибка не может быть чем-то посторонним для ТМ, она выступает в качестве особой структуры в области "Трансцендентальной Диалектики". И достаточно сложно сказать, имеет ли место злоупотребление, или само злоупотребление выступает в качестве элемента, не контролируемого ТМ, элементом его внутренней трансгрессии.
Но обычные описания трансгрессии не позволяют обратить внимание на другую особенность такой ситуации - элемент трансгрессии не только преодолевает некоторую логику своего использования в рамках ТМ, но осуществляет "связь" ТМ с "внешним" контекстом, который в данном случае выступает в качестве "докритического". "Докритический" контекст сосуществует в логическом плане вместе с "критическим", поэтому не может быть исключен в схематике ТМ в качестве того, что "снимается" открытием ТМ. Если ТМ выступает как универсальный механизм по производству любых регионов знания, то злоупотребления не столько производятся, сколько сосуществуют рядом с ТМ.
Это элемент, который позволяет предстать универсальному логическому механизму в качестве того, что имеет некоторые основания в осуществляемой им практике, то есть имеет отношение к производимому продукту - знанию, которое уже не может являться некоторой формулой производства. Можно сказать, что в ТМ инкорпорирован образец в виде злоупотреблений - образец получения некоторого отстоящего продукта, т.к.
таким образцом не может стать ввод некоторых чувственных данных, ведь не совсем ясно, насколько такие данные отличаются от самих компонентов Трансцендентальной Эстетики, где сам Кант не всегда четко проводит линию разграничения пространства и геометрии, которая может быть дана в пространстве.
Вне зависимости от неоднозначных высказываний Канта на этот счет, можно сказать следующее: только "догматизм" создает контекст появления ТМ в качестве обобщенной логики производства любого регионального знания, т.к. он создает тот эффект нефункционального = "нелогичного" описания, которое и позволяет высветиться обобщенной логике производства. Такое догматическое злоупотребление становится местом данной логики, но не в качестве того, что осуществляет дар места, времени и, в данном случае, логики производства. Оно становится местом в более буквальном смысле - только там, где возможно такое злоупотребление, возможно и получение любого регионального знания, т. к. само региональное знание завязано на некоторый ретроспективный характер своего получения, ведь оно должно быть до неузнаваемости похожим на результаты догматики.
В каком-то смысле ситуация схожа с ситуацией inverted spectrum — результаты обобщенной логики ТМ должны быть полностью тождественными результатам предшествовавшей логической конструкции -догматизма - за исключением того, что в одном случае они сконструированы на основании категорий догматизма, в другом - на основании категорий ТМ. В любом случае, вне зависимости от того, какую версию - функционалистскую или физикалистскую - можно проецировать на ТМ, остается главное - некоторая идиосинкразия спектра=регионального знания.
