Содержание к диссертации
Введение
1. Идея «Я» в философии Л. Шестова как преодоление гносеологической ограниченности рационализма
1.1. Воззрения Л. Шестова на феномен «Я» в контексте мировой философии 18
1.2. Критика Л. Шестовым основных принципов рационального познания 35
1.3. Экзистенциальное понимание истины и ценности в философии Л.Шестова 54
2. Конституирование целостности «Я» в мистическом реализме Л. Шестова
2.1. Свобода и опыт онтологической самоидентификации в философии Л. Шестова 71
2.2. «Смерть» и «спасение» как смыслообразующие модусы метафизики Л.Шестова 86
2.3. Эволюция антропологических идей Л. Шестова в современном философском дискурсе 99
Заключение 116
Библиографический список 123
- Воззрения Л. Шестова на феномен «Я» в контексте мировой философии
- Критика Л. Шестовым основных принципов рационального познания
- Свобода и опыт онтологической самоидентификации в философии Л. Шестова
- «Смерть» и «спасение» как смыслообразующие модусы метафизики Л.Шестова
Введение к работе
современной философии является интерес к прояснению собственных позиций и оснований, пересмотр норм и критериев традиционной рациональности, принципы которой утратили свою устойчивость и очевидность. Философия XXI века во многом продолжает и развивает тенденции века предыдущего, определившие общий характер парадигмальных изменений в гуманитарных науках, связанный с констатацией плюральное, многовекторности человеческого мировосприятия и открытием новых возможностей, выступающих как альтернативные модели сознания и существования человека. Адекватной формой философии выступает философствование как непрерывное созидание философского дискурса, направленное на то, чтобы «заново вопрошать очевидности и постулаты, сотрясать привычные способы мыслить» (78, С.46). Реконструирование «проблемного поля» философии во многом обусловлено всевозрастающим интересом философской мысли к проблеме иррационального, которое не может быть представлено в однозначных и ясных формах и обозначает некий предел, отражающий полноту реальности.
Сближение рационального и иррационального, эмансипация
чувственности и эмоциональности в противовес разуму и рассудочности по
преимуществу формируют и специфику современного понимания
человеческого бытия как динамичного, ускользающего от конкретности и самоотождествлений. Однако, несмотря на расширение спектра познавательных возможностей, современная человеческая ситуация определяется рамками секулярной мыслительной парадигмы и характеризуется утратой подлинного бытия и ценностных ориентиров в «отсутствии Бога». Как отмечает Н. С. Автономова, для современного мышления «близкое»- жизнь человека - оказывается «далёким», недоступным, опосредованным социальными и культурными структурами (1, С. 146). Тотальная свобода в сфере смыслополагания и безграничное самовозвышение человека или же его
растворение в «пространстве текста» оборачивается настойчивой
необходимостью обращения философской мысли к экзистенциальным
измерениям бытия и ценностям, имеющим трансцендентные религиозные
основания, не исключающим в то же время возможности реализации
разнообразных устремлений человека, отражающих внутренние,
индивидуальные потребности его истинного «Я». Именно этим, на наш взгляд,
определяется актуальность рассмотрения творчества Л. Шестова, ещё в начале
прошлого века предвосхитившего умонастроение и характер духовных исканий
конца 20 века и определившего вектор поворота к холистической
антропологии, основанной на многовариантности человеческого бытия и «участном» мышлении, обращенном к религиозной сфере, направляющем человека к обретению целостности.
Среди философов русского религиозного ренессанса Л. Шестов является мыслителем , который не вписывается в круг философов, стремившихся найти компромисс между классическим метафизикой и православной традицией духовного познания, не идентифицируется ни с каким национальным или идеологическим контекстом и чей философский дискурс требует более глубокого осмысления через призму современного мировосприятия и сложившихся теорий и методов, истоком которых во многом служит его же «эмоциональная рефлексия». Философия Шестова, традиционно воспринимаемая как однозначная и последовательная критика рационализма, заявляет о существовании иных жизненных измерений, высвечивает область хаоса, хрупкость и изменчивость любого порядка, указывает на сложность и неоднозначность человеческого «Я», стремящегося к полноте самоосуществления. В его работах вырисовываются контуры новых воззрений на человеческое «Я», характеризующихся акцентом на динамичность, незамкнутость человека в своей исходной природе или социальной детерминированности, включающей перспективу трансцендирования и обретения им смысла существования посредством вопрошания о своём предназначении.
Иррациональное рассматривается в философии Шестова как мощная онтологическая сила, как фундаментальное свойство человеческого бытия. При этом философ пытается осмыслить жизненный опыт человека в целом, включая как эмпирический, так и метафизический уровень, как рациональные, так и иррациональные модусы существования. Определённая абсолютизация стихийности в процессе становления человеческого «Я», отрицание логической оформленности бытия в философии Шестова ограничивается введением религиозной сферы как источника ценностей и смысловой определённости. Философский дискурс Шестова направлен на раскрытие «иной» субъективности, выступающей не как изначальная данность, а как результат становления истинного «Я» через «веру в абсурд» и «постижение непостижимого». Мыслитель очерчивает область религиозного, «внутреннего» опыта, наделяя его знаками «безумия», «преступления», подчёркивая продуктивность абсурда в деле обретения смысла и раскрытия ценностной значимости тех или иных событий, что представляется интересным и актуальным в контексте современного процесса трансформации категорий обыденного сознания в философские концепты. Философию Шестова можно определить как последовательную критику упрощённых представлений о человеке, искажающих его духовно-природную целостность, выводя в качестве содержания тот или иной аспект, и восходящих к аксиологической иерархии, которая была задана ещё античностью.
Интерес к творчеству Шестова отчасти обусловлен и тем, что оно представляет пример философствования, в котором логика идей тесно переплетена с образностью стиля, драматургией фрагментов текста и эмоциональной напряженностью. Кроме того, Шестов - один из немногих мыслителей, сделавших «пространство собственного текста» контекстом для встречи «чужих голосов», в частности Кьеркегора, Ницше, Достоевского, Гуссерля и других, что позволяет при рассмотрении его произведений соприкоснуться с мировой философской мыслью и усмотреть в ней новые смысловые оттенки, а также в самом творчестве Шестова выявить
содержательную специфику тех или иных экзистенциалов, определяющих особенности индивидуального существования человека.
К характерным чертам произведений Шестова, можно отнести то, что
они «сопротивляются» общепринятым нормам историко-философского
анализа, так как обладают индивидуальными коммуникативными и ценностными измерениями, которые обычно не принимаются во внимание классическими типами философской рефлексии. Ключевые идеи философа постоянно повторяются и возобновляются, придавая текстам определённую не только монотонность, но и энергию, при этом, давая возможность исследователю из любого фрагмента дискурса реконструировать всю полноту воззрений Шестова. Следует так же отметить, что философия Шестова представляет соединение разноплановых учений, не составляющих целостной системы, а выступающих скорее как объединение размышлений философа. В дискурсе Шестова отсутствуют те ясные дистинкции, продуманная упорядоченность аргументов, обоснованность в выводах, которые традиционно являются отличительной особенностью философского текста. Поэтому, производя реконструкцию идей и аргументов философа, касающихся проблемы человеческого бытия, мы выстраиваем определённую теорию, узловым моментом которой является феномен «Я», основанную на экспликации воззрений мыслителя, содержащихся в его произведениях не на поверхности, а лишь в имплицитной форме, однако во многом определяющих характер его миропонимания. Актуальность интерпретационного подхода, используемого в данной работе, подтверждается мыслью П. П. Гайденко, «что только на почве герменевтики и возможно расширение сферы рациональности, перед необходимостью которой стоит сегодняшняя философия» (33, С.6).
Степень научной разработанности проблемы.
Философское наследие Шестова по-прежнему недостаточно изучено, несмотря на издание значительной части его произведений. Это объясняется во многом тем, что его философские воззрения не вписываются в однозначно определённые школы и направления, будь то экзистенциализм, философия
жизни или идеализм, а также с трудом поддаются структурированию и систематизации. Однако его яркие и неординарные мысли присутствуют во многих концептуализированных системах в качестве примера для иллюстрации тех или иных идей или как отправная точка для полемики.
Реконструкция антропологических воззрений Шестова в данной работе была произведена на основе изучения самих текстов философа, издаваемых в разные периоды, а также при помощи значительного количества исследовательской и методологической литературы, выходившей на протяжении всего 20 века. Следует отметить, что в дореволюционной России о творчестве Шестова писалось сравнительно мало, но почти во всех работах отмечалась оригинальность и уникальность многих его идей. Критика этого периода уделяла большое внимание самой специфике изложения философских взглядов Шестова и квалифицировала его как мастера философской прозы. В частности критик Ф. Куклярский определил творчество Шестова как «явление совершенно исключительное - измерению не поддающееся» (72, С.60). Н. Бердяев назвал Шестова «одним из самых своеобразных мыслителей 20 века» (15,С52).
Среди крупных работ дореволюционного периода , изучение которых послужило нам основой для реконструкции взглядов Шестова на человеческое бытие, следует отметить исследование Иванова-Разумника «О смысле жизни. Ф. Сологуб. Л. Андреев. Л. Шестов.» и работу Б. Грифцова «Три мыслителя. Розанов. Мережковский. Шестов. Уже в дореволюционной критической литературе отмечалось своеобразие решения Шестовым ряда традиционных проблем, связанных с человеческим существованием. Так, в рецензии на первую книгу Шестова «Шекспир и его критик Брандес» 1896 года 3. Венгерова отмечает, какое большое значение придаёт автор книги трагическому началу в жизни человека, акцентируя внимание на мысли Шестова, что только глубокое личное потрясение позволяет людям понять смысл жизни. Так, по мнению критика, уже в первой работе философа наметилась схема, которая использовалась им при анализе творчества многих
мыслителей: в жизни каждого из них он находил «пограничные ситуаций», катастрофы духовного характера, полностью изменившие их мировоззрение. В рецензии также подчёркивается, что жизнь и страдания ставятся Шестовым выше отвлечённых мыслительных процедур, из чего следует, что философом уже в самом раннем произведении была обозначена основная направленность его философских исканий. Целый ряд статей о Шестове был написан Н. Бердяевым, наиболее близким ему по интенции размышлений среди русских философов. В этих статьях обстоятельно анализируются основные проблема философии Шестова, выясняются точки соприкосновения и расхождения между собственными концепциями Бердяева и взглядами Шестова.
В данной работе учитываются взгляды и оценки зарубежных мыслителей, принадлежащих разным школам и направлениям. Так, в частности, в исследовании используются высказывания А. Камю, уделившего большое внимание анализу подхода русского философа к проблеме фундаментальной абсурдности человеческого существования (62,С 42). Мнение, высказанное крупнейшим представителем неотомизма Ж. Маритеном по поводу иррационализма Шестова, позволило составить более чёткое представление о причинах, обусловивших центральное место в творчестве Шестова проблеме трагического.
Послереволюционную отечественную литературу, посвященную творчеству Шестова и используемую в нашем исследование можно условно разделить на три группы. К первой относятся статьи, появившиеся в 60-70 годы, в которых трактовка взглядов философа не была свободна от общих идеологических установок этого периода. И тем не менее в этих публикациях можно обнаружить ценный в теоретическом отношении материал, позволяющий выявить особенности подхода Шестова к рассмотрению трагизма бытия через призму индивидуального существования. Особенно интересный и детальный анализ в этом плане содержится в статьях В.Ф. Асмуса, В. В. Ерофеева, П.П. Гайденко .
Ко второй группе следует отнести статьи, вышедшие в 80 -90 годы, в
которых акцентируется внимание на позитивном содержании творчества
Шестова. В этих работах учитывается актуальность шестовской мысли об
опасности утраты человеком своей индивидуальности и духовного потенциала
как следствия развития цивилизации, ориентированной на логоцентризм. Среди
ярких исследований этого периода стоит отметить статьи Н. Мотрошиловой,
В.А. Кувакина, В.Л. Курабцева, а также монографию Л. Моревой «Лев
Шестов». В работе Моревой предпринята попытка выявления специфики
шестовского дискурса, рассмотрения его узловых идей в контексте
современных философских проблем и учётом разнообразных методологических
подходов. Морева видит в творчестве Шестова открытие возможностей «иных
измерений» и «радикальное усилие по созданию философии мистического
реализма» (91, С.58). Однако, несмотря на то, что это единственное
полномасштабное исследование данного периода, рассматривающее
творчество мыслителя в позитивном ракурсе, оно не позволяет в полной мере усмотреть в философии Шестова имплицитно присущую ему концептуальную целостность и внутреннюю логику идей, а представляет собой больше эмоциональный комментарий к его разрозненным высказываниям.
Третью группу исследований составляют работы последних лет. Их
характеризует многоаспектный подход к творчеству мыслителя, стремление
выявить и проанализировать метафизические основания шестовской рефлексии
и показать имплицитно содержащуюся в ней системность. Так, в частности, И.
И Евлампиев в двухтомном исследовании «История русской метафизики в 19-
20веках. Русская философия в поисках Абсолюта», к которому мы обращаемся
в нашей работе, посвятил главу творчеству Шестова, где рассматриваются
различные периоды его философии и прослеживается изменение
представлений мыслителя об Абсолюте от ранних произведений к поздним. При этом Евлампиев отмечает глубокие противоречия в шестовских воззрениях на человека и представляет их критическое осмысление. Ценность данной работы, на наш взгляд, состоит в раскрытии как новых аспектов в самой
философии Шестова, так и иных смысловых ракурсов для интерпретации его текстов. Следует так же отметить монографию С. А. Нижникова «Метафизика веры в русской философии», где идеи Шестова рассматриваются наряду со взглядами других русских мыслителей в контексте проблемы соотношения знания и веры. Нижников отмечает, что философия Шестова «представляет собой синтез философии жизни и философии веры в виде утверждения абсурда» (98,С276). Автор исследования, несмотря на высокую оценку экзистенциальных исканий мыслителя, даёт критический анализ радикального отрицания Шестовым разума как невозможности построить метафизику веры, учитывающую разноуровневое понимание знания, включающего сверхрациональную веру.
Помимо перечисленных исследований в диссертации была использована литература, посвященная общим проблемам истории русской философии, таких авторов как В.А. Зеньковский, Н. О. Лосский, Б.В.Емельянов, С. С. Хоружий, А. В. Гулыга, С.С. Левицкий и других. Также в диссертации учтены современные исследования по проблемам экзистенциализма и вопросам, связанным с формированием нового представления о рациональности, включающем сферу внерационального. В частности, это работы П. П. Гайденко, Н. С. Автономовой, Н.С. Мудрагей, Т. И. Ойзермана, В. А. Подороги, Т. В. Щитцовой, М. М. Мамардашвили, В. Н. Поруса .
Для выявления связей и корреляций идей Шестова с современным философским дискурсом были взяты для анализа произведения М. Хайдеггера, Э. Левинаса, А. Камю, М. Фуко, Ж. Батая, Ж. Делёза, Ж.- Ф. Лиотара, М. Бахтина, М. Мамардашвили.
Учитывая, что идеи Шестова получили признание и отклик во Франции ещё при жизни автора, в нашем исследовании использовалась литература на французском языке. Прежде всего, это работы последователя русского мыслителя, интерпретатора и комментатора его творчества Б. Фондана, которому близок был шестовский «опыт бездны» и стиль философствования, который характеризовался, по его мнению, тем, что, начиная с цитаты, автор
беспрестанно на неё ссылался и выводил самые неожиданные следствия (150, С.38). Также в диссертации мы обращались к исследователю шестовского дискурса как дискурса парадоксов А. Дезиле.
В качестве основных источников исследования выступают все произведения Шестова, изданные на русском языке. К специфике их анализа следует отнести то, что он преднамеренно производится, вне исторических и временных рамок написания того или иного текста и без учёта эволюции взглядов философа, так как цель исследования связана с усмотрением базовых константных идей мыслителя, которые позволяют структурировать единство его антропологические воззрений.
Со спецификой данного исследование как реконструкции взглядов философа связано и обращение к литературе, составившей его методологическую основу. Так, в частности использовались труды М.Хайдеггера, Г. Г. Гадамера, Ж. Дерриды, касающиеся введения и обоснования ведущих современных методов исследования. При этом, в диссертации используются работы В. По дороги и М. Мамардашвили, эксплицировавших и развивших отдельные аспекты герменевтической методологии.
Объектом диссертационного исследования является творческое наследие Л. И. Шестова.
Предметом диссертационного исследования выступает феномен «Я» как базовый конструктивный элемент философии Л. Шестова, конституирующий единство его антропологических воззрений.
Цель и задачи исследования. Основная цель исследования состоит в выявлении репрезентаций рационального и иррационального модусов человеческого «Я» в философском дискурсе Л. Шестова.
Реализация данной цели предполагает постановку и решение следующих исследовательских задач:
- Реконструировать представления Шестова о человеке и определить их специфику.
Прояснить корреляцию между рациональным «Я» и феноменом обыденного сознания в философии Шестова.
Раскрыть особенности духовного познания, основанного на вере, в философии Шестова и установить его связь с иррациональным «Я».
Выявись критерий истины и ценностного полагания в философии Шестова
Проанализировать шестовское понимание свободы как возможности обретения человеком подлинного «Я»
Эксплицировать смысловую значимость экзистенциалов «смерть» и «спасение» для процесса становления «Я» в философии Шестова.
Проследить трансформацию антропологических идей Шестова в современном философском дискурсе.
Методологическая основа исследования:
Достижение цели исследования и успешное решение поставленных задач
предполагает тесное единство феноменологического анализа,
герменевтического и компаративистского методов, а также отдельных элементов метода деконструкции. Специфика данной работы не позволяет ограничиться лишь перечислением методов и подходов, используемых в исследовании, а требует их содержательного раскрытия. Так, применяя наряду с другими, метод феноменологического анализа, в его хайдеггеровской интерпретации, мы рассматриваем творчество Шестова не только с точки зрения актуальности тех или иных идей мыслителя в рамках исторического времени, в котором они были сформулированы, но и с точки зрения потенциальной значимости скрытых в тексте Шестова концептов. Иными словами, нам важны не только те смыслы, которые открыто артикулированы философом, но и те, о которых умалчивается, но в которых «самим актом сокрытия открывается возможность иных, может быть более глубоких смыслопол аганиий».
Не менее важным для предмета нашего исследования является герменевтический метод реконструкции, имеющий многовековую традицию и
модернизированный в 20 веке Г.Г. Гадамером. Философская герменевтика настаивает на признании плюральное интерпретации, при этом истолкованию подлежит не столько то, что хотел сказать автор текста, а то, «что в этом тексте «хотело сказаться». Таким образом, гадамеровский подход к герменевтике состоит в смещении проблематики с личности автора на сам смысл, по поводу которого он размышлял., а также в интересе не столько к реконструированию замысла, сколько к конструированию смысла. Этот метод оказался необходим нам прежде всего для работы с первоисточниками. Сама специфика текстов Шестова, его парадоксальный, афористический стиль изложения, его дискретный дискурс потребовали применение структур для создания континуальности понимания, воспроизведения и одновременно произведения смысла. «Диалог» с философом осуществлялся посредством соотнесения его текстов с опытом современности.
Сравнительно-исторический метод применяется нами в его современном более актуальном варианте компаративистского подхода. Использование в его рамках аналогии, параллелей, диалога позволило нам не только произвести сравнительный анализ взглядов Шестова с воззрениями тех мыслителей, чьё творчество оказывало то или иное влияние на него и находило отклик в трудах философа, не только выявить генезис его основных идей, но и проследить их развитие в современном философском дискурсе. Компаративистский метод позволяет сопоставить философские традиции, рассмотреть ряд сквозных проблем всемирной философии - бытия, познания, ценности и выявить специфику их репрезентации в творчестве Шестова.
Исследование антропологических воззрений Шестова производится и с учётом деокнструктивистскои стратегии, которая отчасти противостоит герменевтической, так как направлена не на проникновение в истинные структуры смысла и не на обнаружение единственной конфигурации значения, которая должна быть коррелятивна универсальной истине, а напротив ориентируется на отсутствие единого значения, на множественность смыслов, на принципиальное «многоголосие» философского текста. Использование в
работе деконструктивистского подхода направлено на придание исследованию характера комментария идей философа на основе рассмотрения его узловых концептов в разных контекстах и выявления многообразия смысловых значений.
Необходимо также заметить, что использование этих, несомненно родственных по своему генезису и развитию методов, для решения ряда тактических задач, стоящих пред нами в работе обусловлено прежде всего стратегической необходимостью выявления в философии Шестова её основополагающих концептов, нахождения логической связи между ними с целью усмотрения внутренней целостности и качественной определённости его творчества. Поэтому можно говорить не о дифференцированном применении различных методов, а скорее об их синтезе, представляющем единый комплексный подход, позволяющий выявить общий горизонт философствования для шестовского дискурса. На защиту выносятся следующие положения:
В философии Шестова можно усмотреть условное разделение «Я» на рациональное и иррациональное как отражение различных модусов единого. Уникальность человека идентична его иррациональному «Я», составляющему идеальный предел жизненных проявлений личности. Экспликация противопоставления экзистенциально- конкретного «Я» безличному трансцендентальному «Я» составляет основу шестовских воззрений на человека как «динамичную реальность».
Шестов подверг переосмыслению сам феномен рациональности, имеющий статус совокупности концептуальных схем, ориентированный на однозначное миропонимание. В его философии имплицитно содержатся основы новой когнитивной парадигмы, требующей «участного» познания человека в модусе трансцендирования, основанного на вере, и дистанцирующегося от абстрактного теоретического мышления.
Философский дискурс Шестова направлен на постулирование новой «топологии мира» в рамках философии становления, учитывающей
динамичность ценностных ориентации и их привязанность к человеческой субъективности. Истина в философии Шестова не является константной величиной, а имеет аксиологическую природу и в целом отождествляется с понятием ценности.
В философии Шестова определяется парадоксальный образ свободы, связанной с индивидуальной внутренней очевидностью и возможностью обретения подлинного «Я».. Динамика нравственной эволюции человека, по Шестову, проявляется в преодолении детерминированности на уровне рационального «Я» и обретении свободы в сфере иррационального «Я» , тождественного открытости божественному произволу.
«Смерть» и «спасение» в философии Шестова представляют трансцендентные реалии, непосредственно влияющие на становление человека и конституирующие его бытие, выступая в качестве смыслообразующих модусов. Настроенность на спасение у Шестова связана с пониманием динамичного характера человеческого «Я», вопрошающего о своей судьбе.
Представление Шестова о человеке как многоплановом «Я», восходящем к своей целостности, получившее в его философии религиозное обоснование, имеет параллели в современных антропологических системах. Многие идеи мыслителя явились толчком к новому типу философствования, преодолевшему ограниченность и однозначность традиционных подходов к пониманию бытия и ориентированному на многогранность человеческого мировосприятия.
Научная новизна исследования.
Научная новизна полученных результатов заключается в преодолении стереотипа в оценке философии Шестова как крайне иррационалистической и лишённой концептуального единства. В работе структурируются антропологические воззрения мыслителя и выявляется имплицитное содержание его представлений о человеке. При этом иррационалистическая установка философа интерпретируется в позитивном ракурсе как условие
открытия новых познавательных возможностей индивида, а также многовекторности его существования. Некоторые аспекты творчества Шестова, такие как проблема ценностей, свободы, вопрос о спасении и смерти впервые рассматриваются в связи с феноменом «Я» и его разноуровневыми репрезентациями. Антропологические воззрения Шестова проецируются на современный философский дискурс с целью выявления преемственности и эволюции идей мыслителя.
Научно-практическая значимость диссертационного исследования.
Результаты диссертационного исследования позволяют расширить представления о творчестве Л. Шестова и специфике его экзистенциальных исканий. Они стимулируют дальнейшее рассмотрение вопросов связанных с антропологической проблематикой и способствуют прояснению тенденций развития современной философии. Работа может представлять интерес, как для широкого круга гуманитариев, так и для специалистов по русской философии.
Материал диссертации может быть использован в учебных курсах по истории как русской, так и зарубежной философии, в работе методологических семинаров, а также при разработке спецкурсов по проблемам философской антропологии, культурологии и современной философии.
Апробация работы.
Основное содержание работы отражено в 5 публикациях. Ряд положений работы использовался при чтении лекций по русской философии, а также при разработке спецкурсов «Проблема человеческого бытия в истории философии» и «Постмодернизм как философское направление». Результаты диссертационного исследования обсуждались на городских, межвузовских научно-теоретических и научно-практических конференциях, на теоретических семинарах кафедры философии КубГУ. Диссертационное исследование обсуждалось на кафедре философии факультета философии, истории, социологии и международных отношений Кубанского государственного университета в мае 2003 года.
Объём и структура диссертационного исследования.
Диссертация состоит из введения, двух глав, включающих шесть параграфов, заключения и библиографического списка. Общий объём диссертационной работы составляет 130 страниц. Список литературы включает 151название, в том числе 4 на иностранных языках.
Воззрения Л. Шестова на феномен «Я» в контексте мировой философии
Поиск концептуального единства в противоречивом дискурсе Л. Шестова приводит к выводу о наличии базового конструктивного элемента его философских произведений, вокруг которого выстраивается «проблемное поле» мыслителя, определяющее принципы, формирующие гносеологические и этические воззрения. Этот элемент - человеческое «Я», различные экспликации которого Шестовым, дают возможность говорить об определённой последовательности и целостности его антропологических идей. Вопрошание Ницше «на что способен человек?» становится основной интуицией шестовских раздумий, преодолевающих однонаправленность традиционного поиска предиката для человека, ограниченного сферой наличного бытия. Другими словами, в самом вопросе о человеке смещается акцент с данности, наличности - на возможность, с актуальности - на потенциальность. Тонко подмеченная Ницше внутренняя динамичность индивида, ускользающая от однозначных оценок инспирирует Шестова на мысль о том, что человек был и может быть совершенно «иным». Однако если у Ницше идея преодоления ограниченности человека спроецирована в будущее и связана с идеалом сверхчеловека, имеющим скорее имманентную, витальную основу, то Шестов видит оптимальную возможность его реализации в обретении себя, своего подлинного «Я», что сопряжено с серьёзными метафизическими проблемами и связано с уровнем трансцендентного.
Существование человека рассматривается Шестовым в расширенной онтологической перспективе, которая не ограничивается горизонтом наличного бытия. Его внимание обращено на принципиально иную динамику внутренней жизни, для которой необходим радикальный выход из равновесия, изначальное потрясение, отбрасывающее все привычные стереотипы, «надо научить человека жить в неизвестности» (135, С. 153). В философии Шестова имплицитно присутствует нераздельная сопряжённость антропологии с онтологией, придающая особую экзистенциальную смысловую целостность его произведениям и указывающая на открытую возможность трансцензуса для человека.
На наш взгляд, не всегда правомерна критика в адрес Шестова, сводящаяся к обвинению его в «законченном индивидуализме и солипсизме»(4, С. 73) Расширенное динамичное видение человека невозможно без опоры на индивидуальный, внутренний опыт, единичное существование. Прогресс как внутреннее изменение «Я» всегда связан с ростом индивидуальности, полнотой переживаний. Фундаментальная настроенность философа - это прежде всего «открытие бытия в себе». Для Шестова вопрос о самоосуществлении человека априори связан с представлением о нём как «пластичной реальности, не замкнутой в своей конечной смертной природе» (123, С. 16). Отсюда постоянный интерес мыслителя к опыту событий «трансцендирования», которые образуют особый срез в бытии, взятом не в статичном, а в энергийном аспекте. Однако рефлексия о проблеме человека, создающая в произведениях Шестова узлы экзистенциальной напряжённости, направлена на эмпирический субъект как носителя абсолютной реальности. Именно в «Я», в этой самости и находится подлинный источник бытия и свободы, который выступает у Шестова против систематичности и аподиктичности восприятия мира. Таким образом, подлинное трансцендирование, по Шестову, является движением человека не вовне, а во внутрь «Я», к своей иррациональной основе.
Шестов, критикуя принципы и подходы традиционного философствования, восходящие к Платону, Аристотелю, Гегелю и другим, пытается усматривать иное в очевидном, в результате чего его философия имеет характер экспериментирования. Он утверждает превосходство различия над тождеством, движения над покоем, случая над законом, пафоса над логосом, что прежде всего находит отражение в антропологических репрезентациях. Элиминирование принципа тождественности позволяет Шестову взглянуть на человека не как на единство, а как на множество поступков, переживаний, избегающее самоотождествления и структурирования. Именно феномен «Я» как «единство различающихся», многоуровневое понятие наиболее адекватно выявляет понимание Шестовым разноплановости человека, представляющего не субстанцию, а скорее композицию модусов.
Прежде чем приступить к исследованию различных уровней «Я» в философском дискурсе Шестова, обратимся к истории этого концепта, экспликация содержания которого изоморфна историко-философской традиции в целом. Термин «Я» , несмотря на его многозначность и имманентную смысловую иерархичность, в своём сущностном аспекте представляет автономную человеческую единицу, противостоящую «не-Я», как миру объектов. Обычно «Я» приписывается несамостоятельное, абстрактное значение, смысл которого уясняется только исходя из известных теоретических предпосылок философского субъективизма. Исключая внутреннюю дифференцированность содержания данного термина, он может быть синонимичен понятию «личность», «индивид», «душа», «рассудок» и т. д. в зависимости от контекста. Если в «Я» делается акцент на единичности, то часто термин получает смысловую коннотацию в виде «анархического элемента, подрывающего устои логики» (140, С.ЗО). В свою очередь, диаметрально противоположным выступает значение «общего», «родового», «инвариантного», где «Я» представляет некий имрек, постулирующий единство сознания, тождественный гносеологическому субъекту и коррелятивный объекту. В этом понятии мы имеем непосредственное единство самосознания, которое не может быть составлено из других простых представлений.
Несмотря на подвижность, редуцируемость содержания этого понятия, «Я» является фундаментальной категорией большинства философских концепций, представляет определённую целостность, содержащую тематизацию различных пластов субъективности. По словам М. Мамардашвили, философия и есть «спонтанное умонастроение, сосредоточивающееся на «Я»(29, С.251). В модусе индивидуальности каждый человек , говорящий «Я», является некой отличной от любого другого индивида конкретной личностью. Антиномичный же характер «Я» заключается в его постоянных смысловых трансформациях, переключениях с одного уровня на другой, что объясняется его неоднородной структурой.
В классической линии философствования сложилось представление об идеальном «Я», выступающем в роли сущности, усматриваемой в конкретном эмпирическом «Я», обладающим неустойчивым содержанием. Уже в античности намечается поиск подлинного значения «Я», в котором выражалось бы его исключительное положение среди всего конкретного. Здесь же определяется «Я» как единство и носитель сознания и в строгом смысле характеризуется тем, что оно не только, как всё действительное тождественно себе, но для понимания этой тождественности равным образом способно совершить отождествление, что легло в основу традиционной гносеологической парадигмы.
Начиная с Сократа, требование самовопрошания стало привилегией человека, раскрывшего присущую ему способность к критической мысли, различению, понявшего, что ведущая роль принадлежит «Я», а не универсуму. Так, в древнегреческой мысли феномен «Я» обретает свою устойчивую форму и связывается со всеобщностью и необходимостью. Слово греческой философии , по мнению Э. Кассирера, состоит в том, что только силой суждения, мы можем постичь мировой порядок (64, С.451). Таким образом, тождество «Я» и сознания утверждается в качестве надёжнейшего и бесспорнейшего факта последующей метафизики, из которого проистекает формирование гносеологического субъекта, трансцендентального «Я».
Критика Л. Шестовым основных принципов рационального познания
Философствование Л. Шестова находится в русле движения формирования нового представления о рациональности и задачах философии. Парадоксальное по своему характеру творчество мыслителя предвосхищает радикальное преобразование научных форм познания, базировавшихся на приоритете разума и универсалистском представлении о мире, получившее яркое выражение в современном философском дискурсе и ставшее основой новой эпистемы как «проблемного поля эпохи». Именно 20 век с небывалой остротой проблематизировал внутригносеологическое различие абстрактно-понятийных и других возможных вариантов миропостижения, возникла необходимость теоретически объяснить и обосновать наличие альтернативных ориентации (рациональных и иррациональных) в познавательном процессе. Эти тенденции, получившие многоплановые и разносторонние репрезентации, в концентрированном виде были уже не только обозначены, но и аргументировано подтверждены страстной философской рефлексией Шестова.
Философия Шестова - это прежде всего последовательная и бескомпромиссная критика логически-категориального систематизирующего дискурса, в котором внеположная человеку объектность мира представлена в терминах всеобщей законосообразности и аподиктичности теоретических построений. Выработка иных путей осмысления реальности в трудах философа тождественна поиску нового идеала рациональности, хотя и отрицающего все рациональные критерии, а также сциентистские и монистические тенденции философии. Дискредитация разума Шестовым перерастает собственно гносеологические границы и захватывает сферу онтологии. Пространство его мысли как бы концентрируется вокруг системно-категоризирующего разума-рассудка и неукротимой стихии внутреннего мира субъекта, разводя их в диаметрально противоположные стороны, исключая их диалектическую взаимосвязь. При этом следует отметить, что Шестов отождествляет понятия рассудок и разум, понимая последний как мышление в категориях всеобщего и необходимого.
Вопреки мнению многих исследователей, характеризующих Шестова как «разумоборца», «антифилософа», мы считаем, что мыслитель отрицал не рациональность как таковую, а лишь особый её тип, окончательно оформившийся в философии Нового времени, выдвигающий на первый план чистое «Я» самосознания, редуцирующий человека к абстрактному мышлению. Шестов же апеллирует к «Я» своеволия, нагруженного эмпирическим содержанием и имеющим в качестве своей детерминанты «случайность». Сфера закона, являющаяся производной разума, - это всегда система правил с установкой на всеобщность и необходимость и как следствие элиминирование уникального, неповторимого «Я». Шестов тонко подмечает и анализирует процесс вытеснения экзистенциально-конкретных компонентов «Я» и постулирование безличного, разумного «Я», которое может быть замещено кванторной переменной и чтобы преодолеть аристотелевско-гегелевскую традицию конституирования мира и восприятия реальности, по мнению философа, «нужно прежде всего взорвать понятие человек» (136,С228). С такой позиции Шестов рассматривает и развитие классической философии в целом, отдавая предпочтение эмпирическому содержанию, которое, само по себе, в силу своей изменчивости, не вписывалось в сущность «Я», сведённую к рациональным структурам. Шестов правомерно подчёркивает, что исходным мировоззренческим основанием классической философии является субъектно-объектный раскол мироздания, при котором человек переживает отчуждённость, «заброшенность», вызванную опосредованным влиянием абстрактных установок сознания, отстранением от участия в бытии.
Поиск новых путей осмысления реальности Шестовым связан прежде всего с ниспровержением аксиом, на которых покоилась философская мысль. Несмотря на критический пафос, его философия направлена на прояснение истинного «Я», обезличенного традиционным характером мышления, и выявление критериев «живой» мысли, основанной на суждениях, связанных с переживаниями, формирующими духовный опыт, свободный от догм и стереотипов. Таким образом, Шестов выступает прежде всего против рациональной метафизики, где сущему изначально навязывается логика ratio. Энергии чистого интеллекта, способной высвечивать мир в объектных, повторяющихся, сущностных связях и отношениях не достаточно, по Шестову, для открытия бесконечных возможностей самого человека.
Расширение сферы возможного - таково усилие тех, кто родственен Шестову, такова и основная стратегия его гносеологических изысканий, развивающихся и как критика ограниченности ключевых принципов рационализма и как выявление новых познавательных потенциалов. Ностальгия по «возможному» подвела мыслителя к пониманию того, что философия есть прежде всего «искусство, стремящееся прорваться сквозь логическую цепь умозаключений и выносящее человека в море, где всё одинаково возможно и невозможно» (129, С. 201.). Подлинное «Я», по Шестову, имеет некий горизонт непредсказуемости своих возможностей, имеет свою энергетическую область устремлений к невозможному. В контексте данных рассуждений следует отметить, что возможность, традиционно понимаемая как категория пока ещё не наличного, не действительного, имела более низкий онтологический статус, чем категория действительного, уже наличного. Так, по Гегелю, возможность ниже более богатой категории действительности. «Возможность кажется на первый взгляд более полным и богатым определением, а действительность, напротив, более бедным и ограниченным... На деле, т.е. согласно мысли, действительность есть более широкое определение, ибо она как конкретная мысль содержит в себе возможность как абстрактный момент» (36,С316).
Свобода и опыт онтологической самоидентификации в философии Л. Шестова
Все произведения Шестова обращены к свободе как философской проблеме, требующей глубочайшего проникновения и множества комментариев. В 20 веке данное слово оценивалось как одно из самых непроясненных. Свидетельством смысловой подвижности и неконкретности понятия, на наш взгляд, служит тот факт, что оно выступает в различных оппозициях и нуждается в уточнении. В частности, свобода противопоставляется необходимости, порядку, ответственности, а иногда и отождествляется с ними. Она может ассоциироваться как с полным своеволием, так и со свободным сознательным решением. Выявить содержание данного понятия можно и указывая на определённые препятствия, мешающие человеку реализовать себя. По верному замечанию М. К. Мамардашвили, философия есть способ обсуждения условий свободы (85, С.75). Свободу как и совесть можно отнести к «самопричинным» явлениям, которые в самих себе содержат необходимость и являются условием ряда последующих событий.
В вопросе свободы Шестов не следует классической традиции, согласно которой свободу даёт познание необходимости, для философа свобода - это прежде всего возможность проявления внутренних стремлений человека, исходящих из подлинного «Я», связанного с уровнем трансцендентного. Первичным экзистенциальным переживанием, определившим мысли Шестова относительно проблемы свободы воли, является сомнение в осуществлении рационального выбора человеком своего истинного «Я». Философ убеждён, что разум не только не является гарантией свободного выбора, но и полностью уничтожает его. По мнению Н.О. Лосского, Шестов отстаивает безграничную свободу, «он зовёт нас из иллюзорного мира необходимости, придуманного наукой, в тот мир, где не законы владычествуют над смертными, а где бессмертие и созданные смертные, сами творят и сами отменяют законы» (81, С.20).
Л. Шестов различает саму сущность и способ существования свободы на обыденном, предметно-практическом уровне и в сфере смыслообразующей деятельности человека. В первом случае свобода осуществляется как возможность выбора между различными вариантами, при этом часто не учитывается, что свобода выбора формально детерминирована самим выбором. Амбивалентность данного явления тонко подметил В. Виндельбанд, указывая, что сама возможность выбирать внушает человеку радостное чувство свободы, «а тот факт, что должно выбирать, причиняет неприятное чувство отсутствия свободы» (28, С.34). По Шестову, если человек захочет сделать обоснованный выбор в области ценностей, то он неминуемо попадёт в ситуацию Буриданова осла. Согласно убеждению философа, это связано с тем, что человеческой духовности присуща равномощность различных «мировосприятий» и последовательная рефлексия не в состоянии мотивировать первый шаг в акте выбора. Шестов уверен в том, что классическая метафизика, пытающаяся объяснить предпочтение того или иного пути, строится на иллюзии свободы и опирается лишь на эмпирический смысл данного понятия. Свобода, по Шестову, должна быть качественно иной, она заключается не в возможности выбора между добром и злом, а в силе и власти не допускать зло в мир (135,С501).
В противоположность умозрительной философии Л. Шестов считает, что выходом из сложившейся трудности может быть только безумная, то есть исключающая знания о законах, причинно- следственных связях, вера в существование высшего начала, которое находится вне закономерно организованного мироздания и способно совершить невозможное. По Шестову, выйти из ситуации осла «умирающего между двумя вязанками сена», своими силами человеку не дано. В акте веры должно присутствовать экзистенциальное переживание отчаяния, безысходности, беспочвенности, но и надежды. Из этих переживаний вытекает своеобразие шестовского представления о свободе, которая не ограничивается возможностью выбора между добром и злом, а сводится к праву воплощать в жизнь потаённые желания и следовать внутренним устремлениям.
Сложностью в понимании свободы Шестовым можно считать ограничение человеческого своеволия божественной волей. Однако эта проблема имеет разрешение, если учесть, что метафизическая свобода, по Шестову, оказывается совпадением внутренней достоверности и внешней истинной реальности, воспринимаемая человеком «как то, что иначе быть не может». Шестовская свобода выступает как точка пересечения двух воль: божественной и воли конкретного, «единичного» человека. Осуществление такой свободы есть акт «попадания» в истинную реальность, которая является единственно значимой для человека «его» реальностью. Таким образом, для Шестова свобода - это результат некоторого события, когда божественная воля сливается с осуществлённой самостью. При этом человек свободно выбирает не потому, что у него существует масса возможностей и не вследствие существования идеала, которому необходимо следовать, а потому, что он иначе не может жить, если хочет оставаться собой. Шестов отмечает, что «человек со всей силой доступной ему только в минуты отчаяния или экстаза страсти разбивает тысячелетние твердыни философских предрассудков и вырывается на ту божественную свободу, в которой последние схоластики не побоялись увидеть всеми отвергнутый произвол» ( 135,С. 127).
В шестовском дискурсе вырисовывается парадоксальный образ свободы, не исходящей из наличия выбора, а скорее утверждающей его ненужность, основывающуюся на индивидуальной внутренней очевидности и возможности человека «быть собой». Тем самым свобода в философии Шестова как бы указывает на ту ситуацию, в которой человек обретает себя, и сама свобода является феноменом, который имеет место, где нет никакого выбора. По Шестову, греческая философия, подчинив человека мировой необходимости, лишила его « способности желать - желать по- настоящему того, что идёт из глубины его сущности» (53,С263). Однако отрицание необходимости недостаточно, согласно Шестову, для образования опыта свободы, так как индетерминизм утверждает лишь не поддающуюся пониманию случайность, но не раскрывает онтологический смысл и природу самой свободы. Шестовский дискурс содержит интенцию на раскрытие свободы в человеке, которая скорее является внутренней неумолимой необходимостью, к которой нельзя прийти в силу другой необходимости. Такое понимание свободы в определённом смысле позволяет её интерпретировать и как «познанную необходимость», однако тогда свобода должна опираться на сознание скорее «необходимости самой себя», нежели на сознательное подчинение законам, являющееся её условием, как это трактовалось в традиционной философии, в частности в трудах Б. Спинозы.
«Смерть» и «спасение» как смыслообразующие модусы метафизики Л.Шестова
Обретение человеком подлинного «Я» в философии Шестова коррелирует с имплицитно содержащейся в его дискурсе установкой на достижение целостного бытия. Начиная с древнегреческой философии, целостность рассматривалась как нечто, что определено границей. Именно смерть и спасение, неразрывно связанные между собой, по нашему мнению, выступают в философии Шестова такой границей, таким пределом, который превращает человеческое существование в некоторую целостность. Шестовская антропология выступает прежде всего как онтология конечного существования, в которой философ определяет смерть как последнюю и самую значимую возможность, конституирующую человеческое бытие, тем самым определяя и выстраиваемые стратегии жизни. Взгляд с точки зрения смерти, по Шестову, есть единственный способ понимания жизни как таковой.
Смерть в философии Шестова непосредственно объединена с субъектом, вступающим в экзистенциальное измерение события, и её смысл связывается скорее не с концом существования, а выступает как некий знак, указывающий на возможность перехода в иную интенсивность жизни. Согласно Шестову, «человеческое мышление, которое хочет и может глядеть в глаза смерти, есть мышление иных измерений, чем то, которое от смерти отворачивается и о смерти забывает» (135, С.369). Таким образом, философ осмысливает смерть не столько как отрицательную силу, сколько как позитивную возможность для интенсификации внутреннего опыта. Абсурдность и трагизм смерти, по Шестову, способствуют прояснению человеком смысла бытия и выявлению истинных ценностей. Для мыслителя «реально осознать» смерть - значит не только пережить её как угрозу действительную и близкую, но и реально, фактически почувствовать «себя лично затронутым этой угрозой».
Вся классическая философская традиция, согласно Шестову, представляет свидетельство борьбы мышления со смертью, и «действительным» мыслителем выступает лишь тот, кто обладает мыслью, «не знающей смерти и способной отвергнуть её». Декарт, Спиноза, Лейбниц, по Шестову, видят опыт смерти как абсолютно внешний мыслящему существу, связанный с эмпирическим рядом событийности и выходящий за границы «чистого сознания». Философ обращает внимание на то, что действие смерти нейтрализуется в философской классике, так как оно принципиально немыслимо, непереводимо в план общезначимого, а связано скорее с экзистенциальной настроенностью человека. Смерть не играет важной смыслообразующей роли в рационалистической философии и оказывается лишь случайным столкновением человека с чуждой силой, лежащей за пределами его жизни как разумного существа. Спиноза, как отмечает В.
Подорога, считал всякое мышление обречённым, если оно пытается мыслить смерть. (104,С95.). Согласно классическим воззрения, начало мышления связано с некоторой утратой чувства смерти, что и отмечается Шестовым, указывающим на некоторую парадоксальность, проистекающую из этой подмеченной закономерности: изгоняя смерть из сферы чистой мысли, ей как бы предоставляются широкие полномочия в жизни, так как мышление как раз и ориентировано на усмотрение «мёртвого», а не «живого», с одной стороны, и «разум, жадно стремящийся ко всеобщим и необходимым истинам» всё равно ниспровергается смертью. По Шестову, «мыслить смерть» тождественно совершению поступка, который выталкивает человека за пределы его чувственности на метафизический уровень, так как «умирание и смерть, ослабляя телесный глаз, в корне подрывают власть ничего не слышащей необходимости, всех тех самоочевидных истин, которые этой необходимости держатся» и человек выходит «за ту роковую черту, где кончаются все ясности и отчётливости и где обитает Вечная тайна» (135,С.372). Таким образом, картезианское «я мыслю» у Шестова смещается в план экзистенциального бытия, где привычное мышление обнаруживает предельную интенсивность, становясь «мышлением через собственную смерть».
Следует отметить, что шестовский дискурс открывает как бы двойной горизонт события смерти: с одной стороны, страх перед смертью как небытием, а с другой - существование смерти в человеке на бессознательном уровне, в различных аффектах и переживаниях. Интерес Шестова концентрируется вокруг человека, раскрывающего своё духовное содержание в направлении к собственной смерти как экзистенциальному пределу. Именно смерть у Шестова выступает неким регулятивом, определяющим становление подлинного «Я», характеризующегося уходом от рациональных законов как основы традиционного миропонимания. При этом Шестов отмечает, что «беспристрастный» разум, представляющий рациональное «Я» элиминирует страдание и смерть , апеллируя к принципу целесообразности. Вслед за Б. Паскалем Шестов усматривает в «целесообразности не думать о смерти» поверхностное, обыденное существование на уровне «развлечения», где человек устраняется от внутренней трагедии и обращается к «вещам внешним», так как «обыденность не выносит того, что ей рассказывает безумие и смерть» (132,СЛ60). «Реально же осознать» смерть, то есть принять её «откровение» по Шестову, - это парадоксальным образом дистанцироваться от разумной очевидности и перейти к внутренней очевидности, переживаемой в индивидуальном опыте. Именно «перед лицом смерти», согласно Шестову, «в такой пограничной ситуации человек способен отбросить всё обыденное и общепринятое, всё, что закрывает от него истинный смысл»(53,С275.). В шестовском дискурсе отчётливо прослеживается мысль, что из предощущения смерти человеческая деятельность и мышление получают как перспективный, так и ретроспективный характер, потому что именно из понимания своей конечности человек определяет будущие цели и «расставляет» значимости в прошлом. При этом следует отметить, что эта идея более развёрнуто представлена в экзистенциальной аналитике М. Хайдеггера, во многом созвучной воззрениям Шестова, что даёт возможность говорить о существовании параллелей в творчестве мыслителей, к анализу которых мы обратимся в дальнейшем.
