Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Философская психология в лекциях «десятилетия молчания» 21
Глава 2. Критика Кантом философской психологии в критический период 45
2.1. Критика Кантом рациональной психологии 46
2.2. Критика Кантом эмпирической психологии 67
Глава 3. Психологические аспекты трансцендентальной философии Канта 75
3.1. Психологическое учение о трех основных способностях души 78
3.2. Психологические аспекты трансцендентальной эстетики 88
3.3 Психологические аспекты трансцендентальной дедукции категорий 95
Заключение 130
Библиографический список использованной литературы
- Философская психология в лекциях «десятилетия молчания»
- Критика Кантом рациональной психологии
- Критика Кантом эмпирической психологии
- Психологическое учение о трех основных способностях души
Введение к работе
Актуальность исследования. И. Кант в «Критике чистого разума» заметил: «...нет ничего необыкновенного в том, если как в обыкновенном языке, так и в сочинениях путем сравнения мыслей, высказываемых автором о своем предмете, мы понимаем его лучше, чем он сам себя...»1. Этой фразой великий мыслитель словно предугадал будущее своей философии и позволил потомкам раз за разом пересматривать ее основные положения. Действительно, интерес к Канту не только не угасает на протяжении столетий, но порой и усиливается. Количество издаваемой литературы, посвященной его воззрениям, можно смело назвать едва ли не рекордным. Мировые исследования различных аспектов кантовской философии идут, безусловно, по пути углубления и детализации. Свидетельством тому большое количество всевозможных интерпретаций системы Канта, которые не перестают появляться. По остроумному замечанию Э. Брука, у нас есть сегодня несколько весьма непохожих друг на друга «Кантов»: Кант Китчер, Кант Стросона, Кант Беннета или Кант Тугендхата, например. Вместе с тем, некоторые моменты рассуждений Канта все еще остаются недостаточно проясненными, вызывающими горячие споры и дискуссии. Именно к числу таковых можно отнести и проблему соотношения трансцендентальных и критических аспектов философии Канта. До сих пор остается нерешенным вопрос о том, насколько трансцендентальный проект Канта независим от психологических допущений.
Западные исследователи озабочены этой проблемой гораздо сильнее, чем российские. Новым импульсом для активизации научной мысли в этой области стало развитие когнитивных наук. Поиск решения целого ряда вопросов, стоящих перед современной философией сознания, заставляет внимательней относится к истории философии и в ней искать конкретные ответы. В этом контексте кантовская философия представляется весьма актуальной областью исследования.
Степень разработанности темы. Сразу после появления «критических» работ Канта вокруг них разгорелись жаркие споры. Его обвиняли, в неоригинальности, искусственности, в заимствованиях у скептиков, у Лейбница, Вольфа и Беркли. Против кантовской философии выступили такие авторитетные философы того времени, как Мендельсон, Эберхард, Гердер и др. В то же время пишутся десятки книг и в защиту Канта. Чаще всего это «разъясняющие изложения», «разъяснения» кантовской философии. Среди них выделяется такой ценный комментарий к работам Канта, как «Разъяснения к кантовской «Критике чистого разума»» (1784) Иоганна Шульца (1739-1805).
С конца 80-х годов начинается новый этап развития кантианства. В это время выступает группа мыслителей, которые в истории философии объединены под названием «сторонники и противники Канта». Это К. Рейнгольд и Я.С. Бек, с одной стороны, Ф.Г. Якоби, Г.Э. Шульце, С. Маймон — с другой. Полемика развернулась по вопросу о соотношении «предмета познания» и «вещи в себе». Где основа объективности знания? — вот главный вопрос, как для кантианцев, так и для противников Канта из различных школ. Карл Леонард Рейнгольд (1758-1823), профессор университета в Йене, был одним из тех, кто проповедовал с кафедры критическое учение и способствовал популяризации взглядов Канта. В «Письмах о кантовской философии» (Briefe uber die kantische Philosophie) он указывает, что основа объективности знания находится в самом сознании. Кантовской философии, по его мнению, не хватает ясно выраженного центрального принципа, который бы лежал в основании всех частных исследований. Этот принцип должен быть недоказуем, но должен обладать непосредственной очевидностью. Он может содержать в себе только абсолютный «факт» всей деятельности разума. Этот «факт» есть сознание как способность представления. Функция представления заключается в том, чтобы связать между собой субъект и объект, представляющее и представляемое. Таким образом, Рейнгольд просто помещает дуализм предмета познания и вещи в себе в сознание. Трудность в понимании вещи в себе исчезает. Существование вещи в себе необходимо требуется существованием содержания восприятия; ее познаваемость из этого не следует. Рейнгольд рассматривает Канта как последовательного субъективного идеалиста. Для него здесь важен именно психологический компонент, учение о способности восприятия.
Якоб Сигизмунд Бек (1761-1840), автор «Поясняющего извлечения из критических произведений господина профессора Канта, выполненного по его совету» (1793-1794), был одним из любимых учеников Канта. Однако он довольно быстро отошел от канонов философии учителя и перевел критическую философию в ранг чистого субъективного идеализма. Этому он посвятил сочинение «Единственно возможная точка зрения, с которой должна оцениваться критическая философия» (1796). Если принять тезис о существовании вещей в себе, которые воздействуют на душу и производят восприятия, то критическая философия ничем не отличается от традиционного догматизма. Это противоречиво. Если же понимать предмет познания как продукт изначального представления, т.е. продукт деятельности субъекта, то мы приходим к субъективному идеализму. Следует заметить, что подобное мнение о его философии совсем не нравилось Канту. Он пытался вернуть Бека на правильный путь1.
! Таким образом, можно сделать вывод, что кантианцы, защищая учителя от критических нападок, выдвигали на первый план психологическую сторону ! его системы. Именно здесь мы впервые сталкиваемся с тем, что возможны, по крайней мере, две интерпретации кантовской философии -трансцендентально-психологическая и трансцендентально-логическая. Трансцендентально-психологическая интерпретация заключается в следующем: с точки зрения Канта, сознание познающего субъекта обладает определенной структурой, априорными формами, определенной закономерностью; эта закономерность истолковывается как закономерность человеческой психики; отсюда делается вывод о том, что картина мира зависит от структуры человеческого сознания. Иначе организованный субъект создаст иное знание, иную картину мира. Суть трансцендентально-логической интерпретации составляет выяснение логических основ научного знания. Отметим, что несмотря на все трудности, сопряженные с психологической трактовкой «Критики», такое прочтение доминировало в первые сто лет после выхода этого сочинения Канта.
Критиками Канта выступали такие талантливые мыслители, как Г. Э. Шульце и С. Маймон. Они предлагали переработать философское учение Канта так, чтобы не разрушить замысел критической философии (признание вещи в себе познаваемой именно к этому бы и привело).
Готтлиб Эрнест Шульце (1761-1833) в сочинении «Энезидем» (1792) полемизирует с К. Л. Рейнгольдом, который, по его мнению, последовательно развил основные идеи Канта. Шульце предлагает свое истолкование критической философии — скептическое. Он утверждает, что никакого необходимого опытного знания быть не может. Не имеет смысла говорить о вещах в себе, которые аффицируют нашу душу. Кроме того, «Критика чистого разума» утверждает, что необходимые синтетические суждения можно мыслить лишь как имеющие свой источник в душе, т.е. о душе говорится как о вещи в себе. Это также бессмысленно, убежден Шульце, поскольку в таком случае мы применяем к вещам в себе понятие причинности, не применимое к ним. Разумная душа в «Критике» объявляется вещью в себе, и, однако, эта критика хочет иметь самое точное познание именно об этой вещи в себе. Если вещь в себе объявляется непознаваемой, то логически необходим скептицизм, а, следовательно, отрицание вещи в себе. Если вещь в себе принимается, то она должна быть признана познаваемой, а это влечет за собой крушение всей системы критицизма. Таковы возражения Шульце по поводу учения о вещи в себе и о методе Канта.
Соломон Маймон (1757-1800), вопреки Канту, объявил опытное синтетическое познание a priori невозможным. Он ограничил синтетическое познание a priori математическим знанием. С Маймона началось и разрушение понятия вещи в себе. Вещь в себе не только не может быть познана, но и не может быть мыслима. Для критики познания существует лишь сознание с его представлениями. Вещь в себе - это иррациональная граница рационального познания (тут уже недалеко до неокантианцев марбургской школы с их «предельным понятием»). В этом смысле С. Маймона можно отнести к истолкователям Канта трансцендентально-логического толка.
Фридрих Генрих Якоби (1743-1819) выдвинул требование специфического способа познания - особого «разумного чувства» (Vemunftsgefuhl). Это чувство непосредственно и с абсолютной достоверностью свидетельствует о реальности существующего вне нас, и, прежде всего — Бога. Оригинальные психологические воззрения Иоганна Гербарта (1776-1841) совершили целый переворот в этой области. Он ищет преобразующее развитие кантовской философии в метафизическом направлении. Уже Шульце-Энезидем в борьбе против Рейнгольда и Канта подчеркивал вред теории душевных способностей. Гербарт же развернул настоящую борьбу против этой теории. Он придерживался взгляда, что сущность души проста. Отсюда и запрет признавать множество различных основных сил души. Разнообразие психической деятельности основывается лишь на изменяющихся взаимоотношениях между душой и другими реалами (вещами в себе). Представление же - это единственная основная функция души. Вся остальная психическая деятельность состоит в отношениях между представлениями. Здесь Гербарт как бы возвращается к докантовской философии. Вместе с тем, он исполняет кантовское требование возвысить психологию до науки, которое самому Канту представчялось невыполнимым. Он вводит в психологию метафизическое исчисление и требует согласования метафизико-математической дедукции с эмпирическим и фактическим знанием. Психология - это «статика и механика духа». Здесь стоит отметить, что Кант сыграл очень сложную роль в судьбе психологии. С одной стороны, он запретил рациональную психологию, с другой стороны, его замечание о внедрении математики в данной сфере имело стимулирующее значение для экспериментальной психологии, которая и начинается с Гербарта. Тот факт, что неявные психологические предпосылки имели большое значение для критики априорного познания, провоцировал появление таких направлений в философии, как психологизм, который возник в первом десятилетии XIX века. В основе его лежит убеждение в том, что самопознание человеческого духа необходимо сделать базисом всех философских исследований. Первым и самым значительным из психологистов стал ученик Рейнгольда Якоб Фридрих Фриз (1773-1843). По его мнению, все кантовское исследование носит психологический характер. Задача «Критики» сводится к рефлексии над непосредственно совершающейся познавательной деятельностью человеческого духа. Знание ограничено рефлексивными формами субъективности, которые могут быть нами осознаны только посредством самонаблюдения над своей познавательной деятельностью. Психологисты сочетали кантовское влияние с влиянием Якоби и Гербарта. Обоснование важнейших учений кантовской философии посредством эмпирической психологии способствовало широкому распространению этого учения. Однако, по мнению большинства историков философии, такое прочтение критицизма чрезвычайно упрощало действительное учение Канта.
Призыв «Назад к Канту!», прозвучавший в 1865 году из уст Отто Либмана, отражал вновь возникший особый интерес к кантовской философии, детальное исследование которой предпринял, например, Куно Фишер (1824-1907). Возникает неокантианство, которое стремится избавить учение великого философа от ошибок, переосмыслить учение о вещи в себе. Поэтому представители этого философского течения занимались критикой «Критики чистого разума». Так, например, основатель марбургской школы неокантианства Герман Коген (1842-1918) считал главной причиной заблуждений Канта то, что последний «засорил» трансцендентальный метод психологизмами и остатками метафизических воззрений. Для неокантианцев в целом характерно такое отношение к имеющимся у Канта психологическим идеям. Их существование признается, но, вместе с тем, эти самые «психологизмы» имеют лишь рудиментарный статус. Все это — досадные ошибки или даже оговорки великого учителя, на которые надо «закрыть глаза». Однако невольно задаешься вопросом, полным ли будет такое рассмотрение трансцендентальной философии Канта. Среди неокантианцев были и такие, как Вильгельм Виндельбанд (1848-1915), который признавал возможность многообразных интерпретаций. В его лекциях 1908 года есть следующая мысль: «Можно сказать, что величие кантовской философии заключается именно в ее многозначности. В обширном уме кенигсбергского философа представлены в известном смысле все мотивы человеческого мышления о мире и жизни, равномерно затронуты все струны, и это привело к тому, что так же, как уже сразу после него из его учения выросло множество разных философских систем, каждая из которых могла притязать на последовательное развитие его принципов, и в дальнейшем в зависимости от господствующей направленности философы брали из его учений то, что представлялось важным им»1. Неокантианство рассматривало «Критику чистого разума» как доказательство беспочвенности всяких онтологических выводов. В этом сочинении, на их взгляд, впервые ясно сформулировано назначение философии — подлинно научная философия может быть только теорией познания. Первые читатели «Критики чистого разума» обвиняли Канта в психологизме. Рейнгольд сетовал, что в кантовской эпистемологии перепутаны строго логический вопрос об условиях познания с метафизическим вопросом о природе знания. Гербарт считал большой неудачей Канта попытку основать философию на психологии. По его мнению, логика - это этика мышления, а не естествознание рассудка. И все-таки решающий удар по самой необходимости психологического истолкования, в частности, кантовской философии нанес Готлоб Фреге (1848-1925). Истина и познание не должны зависеть от познающего субъекта, от трансцендентального субъекта, как это делается в психологизме кантовского типа. В «Основаниях арифметики» (1884) Фреге установил принципы, которых следует придерживаться при построении математических теорий. Его самый известный постулат можно сформулировать так: всегда резко отделять психологическое от логического, субъективное от объективного. В более прямолинейной формулировке он устанавливает, что психология не должна вообразить, что она может вообще что-либо внести в основания арифметики.
Итак, Фреге отрицал любую уместность психологии в математике и логике. Даже «слабый психологизм» (представление о том, что психологические факты могут быть важны для философских требований, хотя и не могут устанавливать эти требования) был выслан им из логики. Но поскольку через влияние Фреге на Рассела, Витгенштейна и Карнапа именно логика, философия математики и философия языка стали центральными философскими дисциплинами, то антипсихологизм был до недавнего времени парадигмой исследования кантовской философии. Между тем, влияние Фреге выходит за пределы аналитической философии. В 1894 году он написал отзыв на недавно изданную «Философию арифметики» (Philosophie der Arithmetik) Эдмунда Гуссерля (1859-1938)1. После полученной отповеди Гуссерль ожесточается против психологии. В «Логических исследованиях» (1900-1901) он указывает на две стороны философии Канта, одну из которых следует отклонить, поскольку даже трансцендентальная психология остается все же психологией. Таким образом, Фреге можно считать ответственным и за антипсихологистскую позицию феноменологии.
Экзистенциализм именно в учении о бытии как совершенно непостижимой для разума вещи в себе видит истинный смысл критической философии. Однако Мартин Хайдеггер (1889-1976) в своей работе «Кант и проблема метафизики» также обвиняет Канта в непоследовательности, как это делали неокантианцы. На этот раз Кант непоследователен в своем учении о продуктивной способности воображения. Заметим, что это, столь занимающее Хайдеггера понятие, неокантианцы относили как раз к области психологического у Канта. Хайдеггер выступает против акцента на логике и разуме. Однако он не хочет возвращаться и к психологическому истолкованию Канта. Сущностью трансцендентальной субъективности является, по Хайдеггеру, историческое время как единство настоящего, прошлого и будущего.
До этого момента наше рассмотрение судеб кантовской философии не выходило за пределы Германии. Однако Кант оказал влияние не только на немецкую философию. Во Франции его взгляды по-своему интерпретировали спиритуалисты. Виктор Кузен (1792-1867) выделял в кантовской философии особый ее элемент - «критический дух». Он выражается в убеждении в ограниченности человеческого познания, а также в критическом методе, который есть по существу психологический метод.
Если Кузен исходил из психологизма в истолковании метода Канта, то Жюль Лашелье (1832-1918) - из трансцендентализма. Ключ к пониманию критицизма лежит в проблеме бытия. Бытие есть не что иное, как связка суждения, действие, которым утверждается бытие. Поэтому для Лашелье подлинный представитель кантовской философии - Фихте. Центральная фигура среди французских последователей Канта — Шарль Ренувье (1815-1903), основатель французского неокантианства. Он, как и Кузен, выдвигает на передний план «дух критицизма», который состоит в утверждении веры, в провозглашении моральных аргументов в пользу бытия Бога, свободы воли и бессмертия души. Всякое познание рассматривается им как факт сознания, предполагающий само сознание и его объект.
Различные, часто резко отличные друг от друга, тенденции кантовской философии располагают, в чем убеждает нас все вышесказанное, к многочисленным толкованиям. Юрген Бона Мейер указывал Куно Фишеру: «Вопрос о том, является ли критика разума, как предполагается, метафизической или антропологической - реальная проблема, неизбежная в истории развития немецкой философии начиная с Канта».1 В 50-е годы прошлого века философское сообщество пережило возрождение интереса к Фреге. Одним из видных свидетелей и поклонников этого возрождения был Питер Стросон, представитель современной аналитической философии. А.Ф Грязнов даже выделяет его взгляды как особую линию в развитии современной аналитической философии, которая предполагает использование отдельных идей кантовской философии, а именно учение Канта об опыте и его метод «трансцендентальной аргументации». В основе философии Стросона лежит логико-лингвистический анализ «базисных понятий» нашей концептуальной схемы и показ их взаимоотношений. Концептуальная схема служит основой для приписывания пространственно-временным объектам (телам) чувственных качеств. Свое видение кантовской философии Стросон изложил в книге «Пределы смысла» («The bounds of sense»). С точки зрения решения проблемы психологических оснований критической философии, нас в особенности интересует вводная часть этого труда, озаглавленная «Два лица «Критики»». Стросон считает, что главная заслуга Канта состоит в том, что он предпринял самую энергичную в истории философии попытку исследования границ человеческого разума, а также того множества идей, которые образуют нечто вроде каркаса всех наших мыслей о мире. Эта проблема, согласно Стросону, должна находится в центре любой философской системы, поскольку она является главной философской проблемой. В ее решении же никто не может сравниться с Кантом. Вместе с тем, по мнению Стросона, верное понимание этого конкретного решения сопряжено с некоторыми трудностями. В этом смысле Стросон и говорит о двух «лицах» «Критики чистого разума». Одно «лицо» аналитическое, а другое — психологическое. Первое действительно интересно и плодотворно, второе — неприемлемо и должно быть запрещено, т.е. от него надо по / возможности избавиться, что довольно сложно сделать. Другой современный исследователь - Пол Гайер - идет далее, пытаясь показать, что даже психологическое «лицо» «Критики» по сути своей непсихологично.
Согласно подходу Карла Америкса, наибольшее значение придается кантовскому учению о трансцендентальном идеализме. Америке полагает, что Кант допускает некоторое знание о душе, которое предполагает утверждение о пространственно-временном характере существования индивида. Определенное знание о душе также возможно в той мере, в которой оно вовлекает трансцендентальные структуры нашего опыта, для чего не требуется составлять неправомерного знания о Я самом по себе, которое запрещено паралогизмами.
Дитмар Герман Хайдеманн указывает, что критика Кантом рациональной психологии направлена не столько на декартовское понятие мыслящего Я как субстанции, сколько на то, что картезианство впервые теоретически ставит под сомнение существование внешнего мира. И это последнее утверждение и оспаривается в «Критике чистого разума».
Противоположной точки зрения придерживается Патрисия Китчер. Она напоминает, что все исследователи согласны в том, что центральный проект «Критики чистого разума» состоит в том, чтобы исследовать те условия, который необходимы для того, чтобы познание было возможным. Как настаивает сам Кант, рассмотрение эмпирического происхождения понятий или верований лежит вне философского интереса (А86/В 118-119). Он "V противопоставляет свой метод эмпирическому методу Локка. Рассмотрение Локком причин для эмпирических понятий не имеет никакого широкого значения для нашей познавательной жизни. И все-таки Кант связывает свой проект именно с происхождением. Трансцендентальное исследование источников знаний — трансцендентальная психология, словами Китчер, -раскрывает универсальные и необходимые особенности человеческого познания. Так как познание есть объединенный продукт наших познавательных способностей и информации, поставляемой чувствами, эти особенности должны иметь свой источник непосредственно в наших познавательных способностях, и они априорны.
Эндрю Брук полагает, что хотя сам Кант считал свои размышления над проблемами, связанными с душой и сознанием, несущественными для своей главной цели, именно эти фрагменты «Критики чистого разума» имели огромное влияние на его последователей. Важные разработки Канта стали теперь центральными для когнитивной науки. Вместе с тем, некоторые кантовские идеи не имели никакого влияния на современные дискуссии. В отечественной истории философии сложилась глубокая традиция изучения наследия Канта. Мы имеем множество фундаментальных исследований как его философии, в частности, так и немецкой классической философии, в целом. Целый ряд ученых посвятили многочисленные монографии, книги, статьи тем или иным аспектам кантовской философии. К ним можно отнести труды В.Ф. Асмуса, А.В. Гулыги, Т.Б. Длугач, А.Л. Доброхотова, В.А. Жучкова, Т.И. Ойзермана, И.С. Нарского, Г.В. Тевзадзе и многих других. Из изданий последнего времени в этом смысле особенно интересна «Немецкая классическая философия» В.Н. Кузнецова, где отмечается, что философия Канта есть новая форма рассмотрения познавательных способностей человека. Более того, Кузнецов признает, что можно говорить о собственной «трансцендентальной» психологии Канта, «которая агностична в отношении возможного носителя и продуцента сознания».
Российские специалисты, как и их западные коллеги, разделяют мнение о том, что Кант совершил антропологический переворот в философии. Практически все вспоминают в этой связи знаменитое место из кантовских лекций по логике: «Сферу философии в этом всемирно-гражданском значении можно подвести под следующие вопросы:
1. Что я могу знать?
2. Что я должен делать?
3. На что я могу надеяться?
4. Что такое человек?
На первый вопрос отвечает метафизика, на второй - мораль, на третий религия и на четвертый - антропология. Но в сущности все это можно было бы свести к антропологии, ибо три первых вопроса относятся к последнему».1
Как считает, например, Л.А. Калинников, если действительно существует философская антропология, то это, прежде всего, философская система Канта, до которой в философии ничего подобного не было: «По значимости человека в бытии с ней не может сравниться никакая другая антропологическая конструкция».
П.П. Гайденко отмечает, что Кант называет свою философию трансцендентальной в противовес предшествующей ему философии, которая не уделяла должного внимания познавательной способности человека. «Критика чистого разума» - это критический анализ познавательной способности человека с целью выяснить ее природу и ее возможности. Кант решает поставленный догматической философией вопрос: «В какой мере идеальная конструкция может отождествляться с природным объектом и процессом?», - но ставит его в новой, «человеческой» форме: «Каким должен быть характер и способности познающего субъекта, чтобы предмет познания согласовался с нашим знанием о нем?».
Анализ работ отечественных кантоведов показывает, что наиболее привлекательной для исследования из тем, так называемого, «психологического» блока «Критики чистого разума» была проблема продуктивной способности воображения. Ю.М. Бородай пишет, что «общим корнем» «двух стволов» человеческого познания является именно эта «слепая, хотя и необходимая» способность души. Синтез чувственности и рассудка может быть произведен в произвольной деятельности воображения. В этом смысле можно говорить о том, что Бородай не согласен с Хайдеггером, утверждавшим, что продуктивное воображение не есть абсолютный произвол. По мнению отечественного кантоведа, воображение у Канта есть воспроизводство в формах своей произвольной деятельности всякой вещи самой по себе, включая и такую вещь как «мы сами». В. Беляускас считает необходимым найти ответ на вопрос: Почему трансцендентальная способность воображения по-разному трактуется в первом и втором изданиях «Критики»? Он отмечает, что уход от анализа чистой способности воображения в издании 1787 года не может противоречить и действительно не противоречит духу издания 1781 года. Кант нигде не представляет чистое воображение основным источником всякого знания, который лежит в основании остальных способностей души, а во втором издании воображение и вовсе становится функцией способности рассудка. Беляускас указывает, что способность воображения можно определить как чувственную априорную способность познания, принципами которого являются понятия. Жесткое разделение Кантом чувственности и рассудка приводит к тому, что возникает проблема, как объяснить действия спонтанности рассудка по отношению к пассивной чувственности. Поскольку единство чувственности и рассудка сводит на нет саму возможность существования априорных знаний, то разграничение можно сохранить, лишь допустив, что между рассудком к чувственностью есть связь, которая объясняет единство синтеза представлений в познании. И здесь способность воображения выступает как чувственный синтез многообразного, при этом чувственный синтез - это проекция чистого синтеза рассудка на внутреннее чувство, или время.
По мнению В.И. Молчанова, одной из особенностей кантовской трансцендентальной философии является тематизация рефлексии, способности, благодаря которой сравнение понятий можно соотносить с различными источниками познания, т.е. с чувственностью и рассудком. Молчанов отмечает, что в трансцендентальной философии кроется учение о сознании, а точнее - понимание сознания. В этом смысле, субъективная дедукция показывает саму возможность чистого рассудка, возможность чистого синтеза, т.е. вскрывает глубинные слои сознания. Субъективная дедукция - это поиск последнего основания сознания, поиск предельной возможности анализа чистого синтеза. Осуществить ее, как считал Хайдеггер, Канту не удалось, но это уже другой вопрос. Объективная дедукция лишь другая сторона этого процесса, поскольку способность мышления нельзя рассматривать без предметности мышления. В субъективной дедукции, убежден Молчанов, Кант выходит за рамки своих чисто критических целей, раскрывая здесь необходимое взаимопроникновение восприятия, воображения, памяти и предметного отношения сознания. Более того, в основании кантовской .теории познания лежит определенное понимание сознания, которое представлено в виде очерка о взаимопроникновении трех видов синтеза и о необходимости продуктивного синтеза, лежащего в их основе. В целом же, основная черта трансцендентализма Канта состоит в том, что Молчанов называет кругом «сознание — время - рефлексия». Независимая от рефлексии сила воображения выявляет свои фундаментальный функции только в рефлексии. Рефлексия же направлена на описание сущностных возможностей упорядочивания представлений, благодаря форме внутреннего чувства. В отечественном кантоведении проблему места психологического в философии Канта первым, и, пожалуй, единственным на данное время, поставил В.В. Васильев. В своей работе «История философской психологии. Западная Европа - XVIII век» он пишет, что если философия претендует на статус науки о первоначалах, то весьма перспективным направлением в этом плане может стать философская психология, поле рассуждений которой не перекрывается существующей экспериментальной психологией. По мнению Васильева, двумя создателями этой дисциплины независимо друг от друга выступили Хр. Вольф в Германии и Д. Юм в Шотландии. Канту же удалось показать, что «первоначала психической жизни ускользают от познания» и связать это открытие с устройством человеческой личности, которая j немыслима «без некоей фундаментальной неопределенности». Целью данного исследования является изучение вопроса о том, как согласуется заявленное Кантом отрицательное отношение к психологии, как рациональной, так и эмпирической, и его система критической философии, которую мы имеем в конечном итоге. Поставленная цель требует решения следующих задач:
- проанализировать докритические сочинения Канта, а именно лекции по психологии, на предмет их соотношения с философской психологией рассматриваемого периода;
- попытаться установить, насколько взгляды Канта периода «десятилетия молчания» критичны в отношении философской психологии;
- определить смысл и направление критики Кантом рациональной психологии в «Критике чистого разума»;
- выявить, суть и причины негативного отношения Канта к эмпирической психологии в критический период;
- установить, имеется ли преемственность и, если да, то какая именно, между эмпирико-психологическими воззрениями Канта в докритический и критический периоды;
- раскрыть психологическую суть учения Канта об идеальности пространства и времени;
- рассмотреть зависимость организации трансцендентальной дедукции категорий от неявных предпосылок рациональной психологии.
Методология исследования. Методологической основой исследования являются основные принципы историко-философского подхода. Поскольку данная работа стремится иметь характер корректного философско-аналитического исследования, то в ней используется сравнительно исторический метод, направленный на поиск фундаментальных сходств и различий в кантовском учении различных периодов его формирования. Основой же для указанного анализа становятся данные, полученные методом текстологического анализа. Полнота исследования была бы невозможна и без использования элементов герменевтического метода, в той мере, в которой «понимание и интерпретация...имеют отношение не только к письменно фиксированным выражениям жизни, но затрагивают и всеобщую соотнесенность людей друг с другом и с миром».1
Следует также пояснить, что в данном исследовании будет пониматься под «философской психологией». Кант принимает традиционное для своего времени деление метафизики, сложившееся в вольфианской школе. Так, например, общая структура сочинений самого Вольфа представляется следующей. Во-первых, философия делится на теоретическую (учение об истине) и практическую (учение о благе и пользе). Подобное различение, а именно различение способности познания и способности желания, берет свое начало еще у Аристотеля. Каждая из этих частей имеет высшую, рациональную, и низшую, эмпирическую, части. Теоретический раздел философии представлен метафизикой, которая, в свою очередь, тоже неоднородна. Метафизика включает в себя первую философию (metaphysica generalis) и частную метафизику (metaphysica specialis). К последним и относится рациональная и эмпирическая психология, а также космология и теология. Итак, под философской психологией в данном исследовании понимается один из разделов метафизики, который состоит из эмпирической психологии, задачей которой является построение карты душевных способностей, выявленных методом самонаблюдения, и рациональной психологии, которая имеет дело с сущностью души и показывает, как из одной сущности проистекает все многообразие внутреннего опыта. Научно-практическая значимость. Содержание диссертации, её основные выводы и положения могут быть использованы для дальнейшего углублённого изучения, как творчества самого И. Канта, так и общих проблем истории зарубежной философии. На основании данной работы возможна организация семинаров для студентов по темам «Философская психология в системе И. Канта», «Проблема роли психологических допущений трансцендентальной философии И. Канта».
Апробация. Основные положения данного диссертационного исследования изложены в публикациях автора. Диссертация прошла обсуждение на кафедре истории зарубежной философии философского факультета МГУ им. М. В. Ломоносова.
Структура работы. Работа состоит из введения, основной части и заключения и списка использованной литературы. Исходя из поставленных цели и задач исследования, а также избранной методологии, нам представляется целесообразным разделить основную часть на три главы. Первая глава будет посвящена анализу того, как представлена философская психология в докритических сочинениях Канта, в частности в лекциях по эмпирической психологии. Во второй главе будет рассмотрена кантовская критика рациональной психологии в «Критике чистого разума». Третья глава содержит в себе сопоставление кантовских взглядов на философскую психологию в указанные периоды его творчества, на основании которого выявляются психологические составляющие его трансцендентальной философии, если таковые имеются.
Философская психология в лекциях «десятилетия молчания»
Первым шагом на пути установления того, каковы действительные отношения между негативно воспринимаемой Кантом философской психологией и его собственным трансцендентальным проектом, должно стать, по моему мнению, обращение к некоторым докритическим сочинениям немецкого философа. Наибольший интерес с этой точки зрения представляют его взгляды, относящиеся к периоду, непосредственно предшествовавшему появлению главного критического произведения. Очевидно, что «Критика чистого разума» прошла через долгий подготовительный этап. Известно также, что в тот временной отрезок, который в кантоведении принято называть «десятилетием молчания», Кант отнюдь не молчал, а продолжал читать лекции в университете. Сохранившиеся записи лекционного курса по метафизике, который был прочитан Кантом во второй половине семидесятых годов, получивший условное название «Метафизика LI» (L1 — «Первая лейпцигская запись» (Erste Leipziger Handschrift)), наглядно показывают, что на данном этапе Кант придерживается традиционной схемы метафизики, которой пользовались лейбницианцы. Согласно этой схеме метафизика делится на первую философию (philosophia prima, metaphysica generalis) или онтологию, науку об основаниях или основную науку (Grund-Wissenschaft), а также на более специальные дисциплины метафизики (metaphysica specialis): рациональную космологию или учение о мире вообще, психологию или пневматику (науку о душе человека и духе вообще) и естественную или рациональную теологию.
Кантовская «Психология L1» состоит из двух частей: общего введения в психологию и лекций по эмпирической и рациональной психологии. Психология здесь - это физиология внутреннего чувства, которая может быть двоякой. Во-первых, существует эмпирическая психология, которая ! занимается познанием предметов внутреннего чувства из опыта. Во-вторых, - рациональная, посвященная познанию предметов внутреннего чувства из чистого разума. При этом Кант делает следующую оговорку: «Сколь мало относится к метафизике эмпирическая физика, столь же мало принадлежит метафизике и эмпирическая психология».1 Несмотря на сказанное, философ оставляет эмпирическое учение о душе на том месте, которое ему досталось \ по недоразумению. По словам Канта, причиной того, что эмпирическая психология оказалась включена в метафизику, послужило замешательство его предшественников по поводу того, что есть метафизика. «Причина, по которой эмпирическая психология была помещена в метафизику, пожалуй, в том, что никогда толком не знали, что такое метафизика, хотя и так давно о ней говорят». Есть и вторая причина. Она заключается в том, что недостаточная академическая развитость эмпирического учения о душе ; привела к тому, что выделение этого учения в самостоятельную дисциплину ! сделалось невозможным. «Будь оно таким же большим, как эмпирическая физика, оно, вследствие своей обширности, точно так же отделилось бы от метафизики».
Обратимся теперь к непосредственному содержанию кантовских лекций. Итак, психология - это физиология внутреннего чувства или мыслящих сущностей. Как же выражается сознание внутреннего чувства? Его субстратом является понятие Я, которое, как указывает Кант, «есть лишь понятие эмпирической психологии». Здесь Кант полностью разделяет утверждение Декарта о том, что утверждение «Я есть» является первым очевидным положением всякого опыта. Действительно, себя я всякий раз осознаю непосредственно, в то время как бытие вещей вне меня я не осознаю, а лишь сознаю представление о них. Это понятие Я следует рассматривать в двух аспектах. Во-первых, Я как человек, т.е. в качестве предмета внутреннего и внешнего чувства. Во-вторых, Я как интеллигенция, которое является предметом исключительно внутреннего чувства. При этом душой Кант называет комплекс, в который входит и первый и второй аспекты Я. Душа для него есть не просто мыслящая субстанция, но интеллигенция, связанная с телом. Мы не можем знать, какова душа без конкретного тела, а тело без этой конкретной души.
Если мы утверждаем, что все души одинаковы, а отличия кроются в телах, то мы проповедуем материалистическую точку зрения. Если же мы, напротив, считаем, что своими различиями тела обязаны душе, то мы становимся приверженцами виталистической теории.
Далее, Кант отмечает, что понятие Я служит основой, фундаментом для многих других понятий метафизики, поскольку выражает:
1) Субстанциальность. Я не может никогда быть предикатом других вещей, но, напротив есть абсолютный субъект, которому могут приписываться все предикаты и акциденции. И поскольку это так, то Я оказывается субстанцией. Более того, это понятие является образцом для всех субстанций вообще, это «первоначальное понятие субстанции». «Ни в одной вещи мы не можем созерцать субстрат и первый субъект, но в себе я непосредственно созерцаю субстанцию».
2) Простоту. Поскольку множество субстанций не может составлять одну душу, то душа, таким образом, это принципиальная единица, а, следовательно, проста.
3) Нематериальность. Поскольку человек созерцает себя в качестве предмета внутреннего, а не внешнего чувства, то отсюда Кант делает вывод о нематериальности души. Главными характеристиками души являются мышление и воля. Поскольку ни то, ни другое созерцать в пространстве нельзя, Я не может быть предметом внешнего созерцания. Следовательно, Я нематериально.
Итак, подведем предварительные итоги. До этого момента Кант практически не отступает в своих лекциях от взглядов своих предшественников. Он действительно излагает точку зрения, под которой могли бы подписаться вольфианцы.
Как известно, Христиан Вольф (1679-1754), которого Кант считал «величайшим из всех догматических философов», хоть и не был тем, кто ввел термин «рациональная психология» в философское обращение (это сделал его ученик Л.Ф. Тюммиг), однако сделал очень много для философской психологии вообще. Именно Вольф выделил в качестве отдельной дисциплины эмпирическую психологию. По его мысли, эмпирическая психология изучает душу методом интроспекции.
Критика Кантом рациональной психологии
Центральным разделом «Критики чистого разума» является «Трансцендентальная логика». Логика есть наука о правилах рассудка вообще. В этом смысле она подразделяется на логику общего (элементарная логика) и частного применения рассудка (органон). Для нас, в данном случае, более интересной представляется именно общая логика, которая в свою очередь подразделяется на логику чистую и логику прикладную. Общая чистая логика имеет дело с априорными принципами и, в этом смысле, представляет собой канон рассудка. Она, в отличие от прикладной логики, отвлекается, как указывает Кант, от конкретного содержания знания рассудка и имеет дело только с чистой формой мышления. Кроме того, общая чистая логика не заключает в себе никаких эмпирических принципов, а, следовательно, не заимствует ничего из психологии (А 86/ В118-119). Если общая чистая логика имеет дело как с чистыми знаниями разума, так и с эмпирическими знаниями, то трансцендентальная логика занимается исключительно законами рассудка и разума, поскольку они a priori относятся (sie...a priori bezogen wird) к предметам. В этом смысле область общей чистой логики шире, чем область интересов трансцендентальной логики. Трансцендентальная логика, как и общая чистая логика в целом, подразделяется на аналитику и диалектику. Первая (Кант называет ее также и логикой истины) «разлагает всю формальную деятельность (Geschaft) рассудка и разума на элементы и излагает их как принципы всякой логической оценки нашего знания».1 Напротив, вторая, или логика видимости, есть не что иное, как злоупотребление аналитикой. Это случается, когда, как пишет Кант, «отваживаются с помощью одного лишь чистого рассудка синтетически судить о предметах вообще, [высказывать] утверждения и [постановлять] решения [о них]» . Этот второй раздел как общей чистой логики, так и логики трансцендентальной называется в «Критике чистого разума» диалектикой не как «искусство догматически создавать диалектическую видимость», а как «критика рассудка и разума и предостережение его от софистической шумихи (Blendwerke)»1. Итак, диалектика, по Канту, есть логика иллюзии, основанием для которой служит «незаметное влияние чувственности на рассудок, состоящее в том, что субъективные основания суждения смешиваются с объективными и отклоняют их от их назначения»2. Отметим, что «чувственность, предлежащая рассудку как объект, к которому рассудок применяет свои функции, есть источник реальных знаний» . Трансцендентальная иллюзия «увлекает нас за пределы эмпирического применения категорий и обольщает призрачными надеждами на расширение чистого рассудка»4. Задача трансцендентальной диалектики и состоит в том, чтобы показать иллюзорность трансцендентных, т.е. «устраняющих границы опыта и повелевающих преступить их»5, суждений. К такого рода суждениям относятся и паралогизмы чистого разума.
Паралогизмом чистого разума Кант называет такое умозаключение, которое не просто ложно по своей форме, но ложное умозаключение, имеющее свое основание в природе самого разума. Кант называл также паралогизмы «трансцендентальной] подтасовкой»6. Именно к таким умозаключениям относятся, по Канту, все основные положения рациональной психологии. Итак, нет никаких сомнений в том, что критика, которая имеет место в разделе «О паралогизмах чистого разума» как в первом (1781), так и во втором (1787) издании «Критики», направлена против рациональной психологии. Сам Кант утверждает именно так, даже притом, что он почти не называет имен своих оппонентов. Прямо указан только Декарт, но другим объектом критики, несомненно, были Лейбниц и его последователь Христиан Вольф, чья Psychologia rationalis является центром возражений Канта. Видимо, по той причине, что глава «Паралогизмы» стандартно расценивается как чрезвычайно успешная критика претензий предшественников Канта на пневматологию, возражение Канта рациональной психологии широко известно и хорошо проанализировано приверженцами антипсихологической трактовки его философии. Посему и мы начнем с отрицательной части кантовского психологического учения, а именно - с его выводов о том, что философия не может нам сообщить о душе.
Что является предметом психологии вообще? — Я как мыслящее существо. Если мы зададимся целью «построить учение о душе только из того, что может быть выведено независимо от всякого опыта...из одного лишь понятия Я, поскольку оно встречается во всяком мышлении»1, то такое учение и будет называться рациональной психологией. Отсюда Кант сразу делает вывод о том, что вышеописанная наука не будет чистой, уже хотя бы потому, что имеет дело с внутренним опытом, а значит, основывается на эмпирическом принципе. Этим критика рациональной психологии, безусловно, не ограничивается, хотя упомянутый довод сам по себе уже очень весом.
Далее Кант формулирует основные положения рациональной психологии, пользуясь своей таблицей категорий. Эти положения таковы: І.Душа есть субстанция, 2. по своему качеству простая, 3. представляющая собой единство, 4. «[находящаяся] в отношении к возможным предметам в пространстве»2. Здесь и возникают четыре паралогизма чистой психологии в соответствии с каждым из перечисленных пунктов. В первом издании «Критики» эти умозаключения разбираются Кантом более подробно, чем во втором. Проследим за ходом его мысли.
Первый паралогизм чистой психологии — паралогизм субстанциальности. Утверждается, что, т.к. Я - это абсолютный субъект всех наших суждений, то оно не может употребляться в качестве предиката другой вещи, а, следовательно, Я, как мыслящее существо (душа), есть субстанция. Однако нетрудно заметить, что и делает Кант, что в данном рассуждении реальный субъект мышления подменяется постоянным логическим субъектом. О субъекте же самом по себе мы ничего не знаем, и не можем строить подобных суждений и умозаключений.
Критика Кантом эмпирической психологии
В разделе «Архитектоника чистого разума» «Критики» Кант недвусмысленно говорит о своем отношении к эмпирической психологии. По его словам, «эмпирическая психология должна быть совершенно изгнана из метафизики и совершенно исключается из нее еще идеей ее».2 Между тем, приведенная здесь же классификация наук3 показывает, что эмпирическая психология параллельна эмпирической физикихтак же, как рациональная психология параллельна рациональной физике. Подобную классификацию мы встречали уже в лекциях «Психология L1».4
Классификация продолжается и в «Метафизических началах естествознания» (1786). В предисловии к этому сочинению Кант указывает, что согласно основному различию наших чувств природа подразделяется на две части. Одна из них включает в себя предметы внешних чувств, а вторая -внутреннего чувства. Иными словами, учение о природе возможно, с одной стороны, как учение о телах, а с другой, как учение о душе, «причем первое рассматривает протяженную природу, а второе — мыслящую»5. Далее Кант не отказывает эмпирической философии, как и всякому другому учению о природе, в стремлении («в соответствии с требованиями разума»6) стать, в конечном итоге, наукой и «в ней найти завершение»7. «Наукой» же признается такое и только такое учение, достоверность которого аподиктична. «Познание, способное иметь лишь эмпирическую достоверность, есть знание лишь в несобственном смысле»1, - пишет Кант. Здесь и проясняется ситуация с эмпирической психологией. Судьба ее незавидна. Диагноз, поставленный Кантом, не оставляет надежды: этой дисциплине никогда не стать наукой по целому ряду причин. Наука, считает Кант, настолько является наукой в собственном смысле слова, насколько в ней имеется математики. Наука нуждается в «чистой части», которая служит основанием для эмпирической ее части и опирается на априорное познание природных вещей. Поскольку познать вещи a priori можно только с помощью соответствующего понятию априорного созерцания, то необходимо, чтобы понятие было сконструировано. Познание же разумом, основанное на конструировании понятий, и есть математическое познание. Таким образом, «чистое учение о природе, касающееся определенных природных вещей (учение о телах и учение о душе), возможно лишь посредством математики; и так как во всяком учении о природе науки в собственном смысле имеется лишь столько, сколько имеется в ней априорного познания, то учение о природе будет содержать науку в собственном смысле лишь в той мере, в какой может быть применена в ней математика»2.
Вместе с тем, Кант оговаривается, что один закон все же может быть применен в этом случае, закон непрерывности. Вместе с тем, он спешит добавить, что применение этого закона не спасло бы психологию от краха, поскольку его применение не сопоставимо с применением математики в естествознании. Кант приводит для иллюстрации своей неуверенности в спасительности закона непрерывности пример времени, того самого чистого внутреннего созерцания, в котором «должны были бы быть конструированы душевные явления». Время имеет лишь одно измерение, и по этой причине к потоку изменений внутреннего чувства нельзя применить закон непрерывности. Однако слово уже сказано. Лазейка для рациональной психологии остается, т.к. закон непрерывности связан в «Критике чистого разума» с априорными основоположениями чистого рассудка. Поскольку только устойчивое, т.е. субстанция, может изменяться, т.е. непрерывно сменять состояния, то априорное познание души как явления возможно. Кант і все же не хочет отказываться от критического рассмотрения рациональной психологии, а это, в свою очередь, делает невозможным его положительное і отношение к эмпирической психологии.
Итак, первый аргумент против эмпирической психологии вырисовывается достаточно четко. Уточним его еще раз. Математика неприложима к явлениям внутреннего чувства, которыми занимается эмпирическая психология.
Вторым аргументом является невозможность эксперимента в эмпирической психологии. Кант отказывает этому учению даже в судьбе химии, «поскольку многообразие внутреннего наблюдения может быть здесь расчленено лишь мысленно и никогда не способно сохраняться в виде обособленных [элементов], вновь соединяемых по усмотрению»1. Этот аргумент развивается Кантом также в лекциях, положенных в основу «Антропологии с прагматической точки зрения» (1798). Эмпирическая психология рассматривает те же темы, что и три «Критики», а именно: способность познания, способность желания и способность ощущения. Однако в данном случае делается это с сугубо эмпирической позиции, поскольку в основе психологии лежит внутренний опыт. К области эмпирической психологии относится вопрос о происхождении опыта. О том, что в этом опыте содержится, позволительно говорить только критике познания. Главным методом рассмотрения человека в эмпирической психологии является самонаблюдение. Пользоваться этим методом довольно сложно в силу ряда причин. Во-первых, когда мы сами наблюдаем за собой, всегда имеется некоторая доля притворства. Во-вторых, у каждого человека за время его жизни формируются привычки, которые затемняют «первую натуру» и затрудняют, таким образом, наблюдение. В-третьих, поведение другого человека, когда он замечает, что за ним наблюдают, тоже ненатурально, он стесняется, испытывает замешательство и т.п. Антропология же спасает нас от подобных затруднений, т.к. здесь можно пользоваться не только «живым» наблюдением, но и существующими, к примеру, в художественной литературе образами, описаниями характеров. Таким образом, вполне понятно, что антропология рассматривает человека более обширно, и в том числе таким, как он проявляет себя в общежитии с другими людьми. Итак, эмпирическое учение о душе, по Канту, всегда останется лишь «историческим учением», но не естествознанием, и даже не психологическим экспериментальным учением. Это означает, что в эмпирической психологии речь идет только о систематически упорядоченных фактах, относящихся к душе, или, иными словами, этот раздел психологии есть простое описание души. В метафизике эмпирическая психология играет, по словам Канта, «роль чужестранца, который пользуется приютом лишь до тех пор, пока не создаст себе собственное жилище в обстоятельно разработанной антропологии ([составляющей] коррелят к эмпирическому учению о природе)».1
Психологическое учение о трех основных способностях души
Весьма важным для построения всей системы критической философии представляется учение Канта о трех способностях души. Это разделение частично содержится уже в диссертации 1770 года1 и лекциях по психологии конца «десятилетия молчания»2, но окончательно зафиксировано во Введении к «Критике способности суждения». В семействе высших познавательных способностей Кант насчитывает три таковых. Это способность познания, способность желания и чувство удовольствия и неудовольствия. Совпадение с ранней классификацией полное. Эти три силы души нельзя вывести из общего основания. Для способности познания роль законодателя выполняет исключительно рассудок. Если рассматривать эту способность, не смешивая ее со способностью желания, то она соотносится с природой в качестве способности теоретического познания. Для природы как явления законы, и это хорошо понятно читателям Канта, устанавливаются посредством чистых понятий рассудка, а именно априорных понятий природы. Для способности желания «как высшей способности согласно понятию свободы» априорно законодателен только разум, который и 79 содержит это самое понятие свободы. Однако в «Критике способности суждения» также указывается, что между рассудком и разумом имеется некое промежуточное звено. Имя ему «способность суждения», которая также содержит собственное законодательство или, точнее, априорный субъективный принцип. В юрисдикции этого принципа находится чувство удовольствия и неудовольствия, которое занимает промежуточное положение между способностью познания и способностью желания. «Способность суждения также будет способствовать переходу чистых познавательных способностей, т.е. переходу от области понятия свободы, подобно тому, как в логическом применении она делает возможным переход от рассудка к разуму»1.
Кант замечает, что всем трем способностям присущи априорные синтетические суждения, критическое исследование которых и составляет задачу его трансцендентальной философии. Таким образом, критическая философия разделяется на три главные части - критику теоретических («Критика чистого разума»), практических («Критика практического разума») и эстетических («Критика способности суждения») априорных синтетических суждений. Как видно из вышесказанного, система философии Канта, а точнее — ее план, имеет именно психологические основания. Прежде чем приступить к построению этой системы необходимо установить ее возможности по отношению к этим априорно законодательным, а потому и чистым, способностям. Весь универсум поделен между областью понятий природы и областью понятия свободы. Теоретическая философия создается на почве, которая есть совокупность предметов всего возможного опыта, т.е. явлений. Посему, может мыслиться законодательство рассудка по отношению к этим предметам, которое есть теоретическое доказательство. Если же законодательство осуществляется разумом посредством понятия свободы, то оно практическое. Эти два различных законодательства осуществляются на одной и той же почве, но при этом они «не наносят ущерба друг другу».1 Как показывает «Критика чистого разума», существование обоих законодательств и связанных с ними способностей в одном и том же субъекте можно помыслить непротиворечиво. В чувственном мире эти две области не составляют единства, поскольку понятие природы всегда представляет себе свои предметы в созерцании, т.е. как явления, а понятие свободы всегда видит в своем объекте вещь саму по себе. При этом мир понятия свободы должен влиять на мир понятий природы. «Следовательно, должно быть основание для единства сверхчувственного, лежащего в основе природы, с тем, что практически содержит в себе понятие свободы».
Способность суждения как раз и не имеет собственной сферы предметов, которая может быть дана ее принципу. Эта способность содержит для себя априорный принцип. Кроме того, поскольку она связана со способностью желания (через удовольствие и неудовольствие), то, уверен Кант, способность суждения будет обеспечивать переход от рассудка к разуму, или, иными словами, от области понятий природы к области понятия свободы.
Это недостающее прежде звено Кант определяет в качестве способности мыслить особенное как подчиненное общему. Принцип этой способности заключается в целесообразности природы в ее многообразии. «Поскольку понятие объекта, в той мере, в какой оно содержит одновременно и основание действительности этого объекта, называется целью, а соответствие вещи той структуре вещей, которая возможна лишь согласно целям, называется целесообразностью ее формы, то принцип суждения в отношении формы вещей природы, подчиненных эмпирическим законам вообще, есть целесообразность природы в ее многообразии».3 Через это понятие природа выглядит так, будто основание для единства многообразия ее эмпирических законов содержит некий рассудок.
