Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Концептуалистская средневековая проблематика в контексте феноменологической тематизации положения вещей 10
1. «Статус» и «Концепт» Петра Абеляра 10
1.1. Предварительное рассмотрение понятия «Sachverhalt» для разработки контекста концептуалистской проблематики положения вещей 10
1.2. Концептуалистская теория положений вещей и «status» Петра Абеляра 17
2. Соотношение «quod est» и «quo est» Гильберта Порретанского и конципирование положений вещей 26
3. «Однозначность бытия» и «haecceitas» Дунса Скота 31
Глава II. Тематизация понятия «положение вещей» в ранней феноменологии Э. Гуссерля 44
1. Тематизация «положения вещей» в 1-м томе Логических исследований 44
2. Тематизация «положений вещей» во П-м томе Логических Исследований: предпосылка тождества и дескрипция опыта различения 47
2.1. Видовая предметность Гуссерля и «статус» Абеляра 53
2.2. «Виды» в Логических исследованиях и «эйдосы» в Меноне 59
2.3. Положение вещей и проблема деноминации 72
2.4. Положение вещей и «онтологический поворот мышления, исходящего из очевидности (Evidenzgedanke)» 75
Глава III. Тематизация положения вещей у представителей реалистической феноменологии 79
1. О значении понятия «реалистическая феноменология» 79
2. Онтологическое a priori и «положение вещей» Адольфа Райнаха 80
3. Положения вещей в «Логике» Александра Пфендера 86
4. Положение вещей в онтологической иерархии Дитриха фон Гильдебранда 90
5. Хроно-логика ранней феноменологии: между концептуализмом и реализмом 93
Глава IV. Различение, понимание и интерпретация в хроно-логике онтологической герменевтики и в феноменологии 95
1..Понимание и/или интерпретация в феноменологии и онтологической герменевтике Хайдеггера 95
2. Растематизация сознания и логическая асимметрия хроно-логики онтологической герменевтики 112
Заключение 125
Библиография
- Концептуалистская теория положений вещей и «status» Петра Абеляра
- Тематизация «положений вещей» во П-м томе Логических Исследований: предпосылка тождества и дескрипция опыта различения
- Онтологическое a priori и «положение вещей» Адольфа Райнаха
- Растематизация сознания и логическая асимметрия хроно-логики онтологической герменевтики
Введение к работе
Актуальность темы исследования.
Обращение к историко-философской проблематике предполагает не только анализ учений отдельных мыслителей и их школ, но и рассмотрение направления движения философской мысли. Очень значимым элементом второй составляющей является, поэтому, рассмотрение истории анализа проблем от начала их формирования и до современной ситуации решения этих проблем. В соответствии с названием диссертации, она не является гносеологическим исследованием проблемы «положений вещей» в феноменологической проблематике, но исследованием истории анализа проблемы значения этого понятия в рамках феноменологической проблематики западноевропейской философии. Эта история не ограничивается специально феноменологической проблематикой, наоборот - речь идёт о том, что сама проблематика положений вещей, при обращении к ним через непосредственный доинтенционалъный опыт различения и основанный на нём интенционалъный опыт понятийного синтеза, по сути своей требует феноменологического метода исследования. Понятие же «феноменологическая проблематика», означает форму философского дискурса, в которой, прежде всего, осуществляется обращение к дескриптивному анализу этого опыта различения и понятийного синтеза.
Значение понятия «положение вещей» было предметом анализа в ранней феноменологии начала XX века в Австрии и Германии. Однако проблематика понятий, тождественных по значению «положениям вещей», была разработана уже в концептуалистском направлении ранней схоластики, например, у Петра Абеляра и Гильберта Порретанского, а также в позднем концептуализме - у Дунса Скота и Григория из Римини. Поэтому в истории анализа проблемы положений вещей, схоластический концептуализм будет рассмотрен как направление, соответствующее начальному периоду её формирования. Далее, вплоть до XX в., значительных примеров тематизации положений вещей не существовало, за исключением теории «истин в себе» Б. Больцано. Но, во-первых, его теория почти без изменений перешла через Брентано к Гуссерлю, Штумпфу и Майнонгу, в виду чего в пределах ограниченной по объёму работы, достаточно будет рассмотрения этой проблематики у Гуссерля и его мюнхенских последователей. Во-вторых, больцановы «истины в себе» в основном относятся к логической и математической предметности, почти не относясь к повседневности нашей «фактической жизни», имеющей большое значение в дескриптивном анализе сознания как непосредственного опыта. В ХХ-м веке, помимо представителей феноменологической традиции, это понятие использует Витгенштейн и ряд представителей англоязычной аналитической философии. Но они рассмат-
1 Хотя для самого Брентано было неприемлемо наличие какой-либо предметности, кроме физической и психической.
ривают его с объективной точки зрения в контексте внешних условий наличия положений вещей, не проводя при этом анализа актов их различения и понимания и, тем самым, не касаясь собственно феноменологической проблематики положений вещей, а значит и её сущности. Что же касается Гуссерля, то у него более всего, понятие «положения вещей» анализируется во П-м томе «Логических исследований» (ЛИІІ), где этот анализ помещён в более широкий контекст анализа интенциональной структуры актов сознания. Однако, кроме Гуссерля, «положения вещей» исследовали почти все представители мюнхенской школы феноменологии, особенно А. Раинах, А. Пфендер и Д. фон Гильдебранд. После же раннего этапа «феноменологического движения», уже в период «феноменологической весны» во Фрайбурге, это понятие почти исчезло с феноменологического «горизонта». Однако косвенно, проблематика положений вещей проявилась в концепции онтологической герменевтики раннего Хайдеггера, существующей «внутри» проекта его «фундаментальной онтологии», всё-таки сохранившего в своей основе традиционный феноменологический метод, который предполагает начало исследования с наиболее очевидно и непосредственно данного, каковым является опыт бытия Dasein и его сущностные экзистенциалы.
Непосредственно связанными с «положением вещей» понятиями являются «дескрипция» и «интерпретация». Последняя, подразумевает постановку вопроса о границах, в которых она ещё соответствует «самим вещам», и об условиях «перехода» этих границ. Речь идёт об условиях интерпретации, следующей непосредственному опыту различения самих вещей, и об интерпретации, «деформирующей» этот опыт собственной логикой понятийного синтеза. Дескриптивное и интерпретативное понимание положений вещей осуществляется в различающе-синтезирующем опыте сознания, т.е. в хроно-логике, представляющей собой непосредственный способ существования сознания в мире. Сознание в его отношении к миру собственно и есть хроно-логика, т.е. единство опыта различений, являющегося тем, что абстрактно и метафорически обозначают понятием «время», и опыта спонтанного понятийного синтеза . Сознание названо хроно-логикой исходя из его дескрипции как непосредственного опыта и без подведения под чисто понятийные конструкции. Вопрос о сущности сознания ставится здесь как вопрос о сущности опыта, о первичном опыте, который выступает как условие возможности любого другого опыта, с необходимостью реализуется в любом другом опыте и непосредственно доступен каждому - как простейший, но, тем не менее, редко тематизируемый опыт различений. Но поскольку сознание не может быть только «машиной различений», постольку всякий опыт различений переходит в опыт понятийного синтеза, в котором осуществляется, в
2 Спонтанный синтез различия и значения понятия в феноменологической проблематике, отличается от кантовско-го спонтанного синтеза чувственных созерцаний и понятий рассудка тем, что феноменологически любое понятие есть результат предыдущего опыта сознания и, соответственно, по сути своей не априорно. Кроме того, с феноменологической точки зрения, вещь, различаемая в опыте, есть именно сама вещь как она есть, а не кантово «явление» (Erscheinung), данное нам посредством «априорных форм чувственности».
свою очередь, опыт тождества предмета или положения вещей. Тождества, возникающего в опыте идентификации различия и имеющегося, в силу предыдущего опыта, значения понятия. В опыте синтеза различий и понятий, по природе своей не априорных (в кантовом смысле), играет значительную роль также и опыт памяти (можно сказать, «оперативной» памяти). Намеренно же отказываться от тематизации сознания - значит игнорировать непосредственный опыт, из которого оно никогда не устранимо, поскольку и сомнение, и разочарование в сознании с необходимостью его предполагают, т.к. и то и другое является его модусами.
«Сознание неустранимо из любого вопроса о человеческом сознании и из вопроса о человеческом бытии. Вопрос, вопрошание - это также модус сознания. И когда утверждают, что само бытие, сам предмет или сама ситуация нас спрашивают, то забывают (а забвение - это также модус сознания), что в этом вопросе бытие, предмет, ситуация уже различены - "бытие от сущего", предмет и ситуация от другого предмета и другой ситуации. И, если даже (принимая определённый язык) полагать что бытие нас спрашивает, то понимание вопроса бытия есть также модус сознания, первичной "субстанцией" которого является различие, различение»3, деятельности хроно-логики
Сознание, проявляющееся в своих модусах, ни в коем случае здесь не субстантивируется. Оно не есть вещь или положение вещей, не есть набор свойств или качеств, но сознание различает вещи, их свойства, отношения и положения вещей. Модусы сознания есть его проявления как непосредственного опыта различения и понимания, т.е. хроно-логики. Можно сказать, что модусы сознания - это результаты деятельности хроно-логики. Однако сознание, различающее в себе виды опыта, включает и его деформации, обусловленные всевозможными понятийными конструкциями, фантазиями, воспоминаниями, прожектами, которые вытесняют и заменяют непосредственный опыт. Деформации опыта становятся недоступными самому различению, они не опознаются как таковые, вследствие чего результаты опыта принимаются за его источник, сам же опыт - за продукт понятий. При этом в философии возникает множество проблем, связанных с вопросами: единства сознания; классификации модусов сознания, например первичности воли или представления; отношения сознание/тело, сознание/социальность, сознание/бессознательное; соотношения сознания и значения, знака, символа; сознания и субъективности/интерсубъективности; сознания и идеологии и пр. Соответственно все решения этих вопросов предлагают концепции определённой обусловленности сознания, однако, забывая при этом сказать, что же здесь, собственно, обусловливается. Показывая, что сознание не есть парящая над миром субстанция, «делают» сознание принципиально недескриптивной сущностью, обусловленность которой следует обязательно доказать или же признать её небытие. Различие же между типами обусловленности есть дело опыта сознания. Если же говорить о социальной обусловленности самого этого различия, то следует
3 Молчанов В.И. Различение и опыт: феноменология неагрессивного сознания. М., 2004. С. 52.
иметь в виду, что в социальном опыте тоже «присутствует» сознание. К тому же забывают о собственном сознании, создающем концепции обусловленности или полной редукции {не в гуссерлевом смысле) сознания. Поэтому анализ истории феноменологической проблематики положений вещей и хроно-логики их дескрипции и интерпретации необходим не только в связи с феноменологической максимой «к самим вещам», возвращающей нас к непосредственному опыту сознания, но и в связи с тем, что феноменологическая рефлексия и редукция приостанавливают обычный ход вещей «естественной установки», скрывающей и закрывающей доступ к факту искусственности и вторичности синтеза относительно различения, как первичного и непосредственного опыта и способа существования сознания в мире. И также искусственности и вторичности тождества как продукта синтеза, относительно различия, как первичного результата опыта. Естественно, что синтез и тождество неизбежны для сознания как естественные способы сохранения, накопления, и использования его опыта, но при этом необходим и метод, позволяющий не терять из виду «сами вещи» и не вытеснять их опыт способами его сохранения и использования. Итак, актуальность диссертации определяется в следующих аспектах:
В теоретическом: А) «положение вещей» является одним из центральных понятий феноменологической проблематики, конституирующих её сущность. Поскольку же феноменологическая проблематика (а не только традиция, зародившаяся в начале XX в.) является крайне важной составляющей западноевропейской философии, восходящей, в её истории, к средневековой и отчасти античной традиции, то исследование истории анализа проблемы положений вещей имеет большое значение для целостного представления об истории классической и современной философии. Б) Так как предметом любого философского дискурса являются те или иные положения вещей, то понятие хроно-логики как основания их дескрипции и интерпретации, весьма важно в своём методологическом аспекте для историко-философского исследования, поскольку позволяет выявить причины основных тенденций мышления в различных формах этого дискурса. В) Понимание сознания как хроно-логики позволяет сохранить и тематизировать сознание как предмет философского дискурса в отличие от ситуации в онтологической герменевтике и постнеклассической традиции философии.
В практическом аспекте, выходящем за внутренние пределы, как феноменологической проблематики, так и философии вообще, исследование хроно-логики дескрипции и интерпретации положений вещей весьма важно для понимания причин возникновения, функционирования или кризиса разного рода мировоззрений и идеологий, поскольку любое мировоззрение и тем более любая идеология - это интерпретация наличествующих положений вещей, а конфликты мировоззрений и идеологий - это, прежде всего, конфликты интерпретаций.
Степень разработанности проблемы.
Литература, посвященная феноменологической проблематике, обширна и не поддаётся исчерпывающему анализу. Впрочем, такой анализ привёл бы к потере самого предмета исследования. Однако большая часть литературы немецких, французских и других исследователей остаётся вне поля зрения в связи с её недоступностью. В тех же работах, которые всё же доступны, преследуются, в основном, другие цели и задачи, чем в настоящем исследовании. Материал именно по проблеме анализа положений вещей в феноменологической проблематике, а тем более по тематизации отношения непосредственного опыта различения и синтеза, очень разрознен и малодоступен. Если в какой-либо комментаторской литературе понятие положений вещей и упоминается, то весьма кратко, и при этом не проводится развёрнутого выявления сущности этого понятия и его проблемы в феноменологической проблематике. Соответственно, в процессе настоящего исследования приходилось опираться в основном на сами источники. Литературу же, в той или иной степени касающуюся темы диссертации, можно разделить по четырём аспектам, в зависимости от степени общности или конкретности относительно этой темы.
Для истории анализа проблемы положений вещей в феноменологической проблематике актуальны исследования, проводившиеся как самими феноменологами и историками феноменологического движения, так и медиевистами. Среди исследований по феноменологической проблематике как таковой, можно отметить работы Г.Г. Гадамера, Р. Ингардена, К.-О. Апеля, Е. Финка, П. Прехтля, П. Рикёра, Ж. Бофре, Ф. Везена, И. Керна, Г. Шпигельберга, Х.Р. Зеппа, Й. Зайферта, В.Ф. фон Херрмана, Т. Кизеля, Ж. Грондена, М. Вишке, Ж. Деррида, В.И Молчанова, А.В. Михайлова, И.А. Михайлова, А. Чернякова, И. Инишева, К.С. Бакрадзе, В.В. Бибихина, В. Калиниченко, Я.А. Слинина, Ю.В. Перова, И.С. Вдовиной Н.В. Мотрошиловой.
Феноменологической проблематики положений вещей, в некоторой степени касаются исследования Ж. Геринга, Л. Ландгребе, Э. Вальденфельса, Г. Шпигельберга, Й. Зайферта, Ж. Грондена, К.-О. Апеля, В. Куренного, В.И. Молчанова, Н.В. Мотрошиловой.
Среди медиевистов, исследовавших соотношение средневекового концептуализма и феноменологической проблематики, в первую очередь это - Ален де Либера. Также стоит отметить Э. Жильсона, Ж. Жоливе, С.С. Неретину. Из текстов исследователей принадлежащих к феноменологическому направлению, писавших об этом же соотношении, можно назвать некоторые работы И.С. Вдовиной.
В рамках феноменологической проблематики, анализу дескрипции и интерпретации положений вещей на основе тематизации сознания как непосредственного опыта различений посвящены, прежде всего, работы В.И. Молчанова «Различение и опыт: феноменология
неагрессивного сознания» и «Аналитическая феноменология в Логических исследованиях Эдмунда Гуссерля». Также можно отметить тексты Ж. Грондена, В. Куренного.
5. Тема же исследования сознания как хроно-логики в качестве основания дескрипции и интерпретации положений вещей и методологического принципа анализа тенденций мышления в различных формах философского дискурса, ещё не имеет в литературе какой-либо разработки.
Цель исследования: история анализа проблемы положений вещей в феноменологической проблематике западноевропейской философии и тематизация сознания как хроно-логики, для выявления оснований тенденций мышления в различных формах дискурса в истории западноевропейской философии.
Задачи:
рассмотрение концептуалистской средневековой проблематики в контексте феноменологической тематизации положений вещей и выявление предпосылок формирования проблемы значения этого понятия в его средневековых аналогах у Петра Абеляра, Гильберта Порретан-ского и Дунса Скота. В итоге должны быть прояснены основные хроно-логические тенденции раннего и позднего концептуализма;
анализ тематизации понятия «положение вещей» в ранней феноменологии Э. Гуссерля и прояснение концептуалистского характера онтологического статуса положений вещей в «Логических исследованиях»;
анализ проблематики положений вещей в рамках мюнхенской реалистической феноменологии и выявление соотношения хроно-логических тенденций реалистической феноменологии мюнхенской школы и ранней феноменологии Гуссерля в связи с соотношением реализма и концептуализма;
анализ хроно-логики дескриптивного и интерпретативного понимания положений вещей в онтологической герменевтике М. Хайдеггера.
Методологические основания.
В виду неоднозначности различных понятий в феноменологии Гуссерля в её историческом развитии, нужно прояснить значения этих понятий именно в его раннем периоде творчества, что может быть осуществлено посредством герменевтического метода, основанного на анализе оригинальных текстов, относящихся к разным периодам развития феноменологии Гуссерля. То же самое относится и к текстам средневековых мыслителей и Хайдеггера.
Соответствие значений понятия «положение вещей» и его средневековых аналогов можно раскрыть в силу применения сравнительно-исторического метода в сочетании с методом языкового анализа. Анализ же сознания как хроно-логики и исследование основных причин тенденций мышления в различных формах философского дискурса, могут быть осуществлены в ходе применения феноменологического метода. Наконец, относительно выявления оснований тенденций мышления в различных формах дискурса в истории философии, будет использован методологический аспект понятия «хроно-логика».
Новизна исследования заключается в том, что в нём:
исследуется история анализа проблемы положений вещей в связи с феноменологическим характером сущности самой этой проблематики и утверждается феноменологический характер исследований положений вещей в схоластическом концептуализме;
выявляется концептуалистский характер онтологического статуса положений вещей в ранней феноменологии Гуссерля;
утверждается, отдельный и первичный статус понимания в сравнении с интерпретацией, или, другими словами, нередуцируемое различие дескриптивного и интерпретативного способов понимания, в отличие от их соотношения в «Бытии и времени» Хайдеггера;
тематизируется сознание в качестве хроно-логики и на основе этого понятия разрабатывается историко-философская методология исследования оснований тенденций мышления в различных формах философского дискурса в истории философии.
Научно-практическая значимость исследования определяется как его историко-философским аспектом, так и собственно проблемой положений вещей и хроно-логикой их дескрипции и интерпретации. Кроме того, практическая значимость определяется ещё и возможным применением теоретических результатов исследования для анализа причин возникновения, функционирования или кризиса разного рода мировоззрений и идеологий как интерпретаций.
Апробация работы. Различные аспекты диссертационного исследования были изложены автором в докладах на международной научно-практической конференции «Современная философия в поисках сущностей и смыслов» (Екатеринбург, 2001), международной научной конференции «Философия Канта и современность» (Днепропетровск, 2004), научной конференции «Философия Канта и цивилизационные вызовы нашего времени (Москва, 2005), международной научно-практической конференции «Философия: вызов современности» (Екатеринбург, 2005),
международной научно-практической конференции «Модусы времени» (Санкт-Петербург, 2005).
Структура и объём работы представляют собой четыре на 9.7 п.л. (на 132 страницах). Глава I состоит из 3-х параграфов, из которых 1 разделён на преамбулу и два подпараграфа. Глава II состоит из 2-х параграфов, из которых второй состоит из 4-х подпараграфов. Глава III - из 5-ти параграфов и глава IV - из 2-х параграфов. Библиография включает 97 наименований.
Концептуалистская теория положений вещей и «status» Петра Абеляра
Это понятие, в отличие от «Sach-verhalt», менее многозначно и указывает, в первую очередь на некий статичный характер определённой ситуации или факта (например, в случае с математической предметностью), в то время как «Sachverhalt» подразумевает ещё и ход вещей или процессуальность. Что нужно особенно учитывать в ситуации, как выражается А. Раинах, случайных не сущностно-необходимых положений вещей. Также «Sachverhalt» лучше отражает интенциональную структуру или, как сказал бы Гуссерль (ещё в 1-м томе «Логических исследований»), «ноэти-ческое условие» переживания данности положения вещей. Ведь вторая составляющая этого понятия, то есть «Halt» означает некую приостановку, фиксацию того, что происходит, имея такие свои эквиваленты в русском переводе, как: 1) «остановка», «привал»; 2) «опора», «поддержка». Очевидно, что в любом случае речь идёт о том, что задаёт ситуацию приостановки или фиксации определённого опыта различений, для последующего понятийного синтеза на основе этого опыта. Либо же об основе этой приостановки или фиксации. То есть о том, кто является носителем этого различающего и приостанавливающего (синтезирующего) сознания.
Что же касается перевода термина «Sachverhalt» у Штумпфа, то переводчик работы «Фе- номенологическое движение» Г. Шпигельберга, использует эквивалент «состояние дел». У нас же, за исключением особых случаев, будет принят перевод «положение вещей», при учёте все- го интенсионального и экстенсионального объёма понятия «Sachverhalt». Однако, помимо Штумпфа, почти в то же время А. Майнонг разрабатывал теорию понятия «Objektiv», аналогичного по своему значению понятию «Sachverhalt». При этом следует учесть, что оба выше- і упомянутых ученика Брентано, равно как и, несколько позже, Гуссерль, тематизировали свои понятия положений вещей в определённом противостоянии теоретической позиции своего учителя. По свидетельству того же Шпигельберга, философская позиция Брентано отличалась фундаментальной простотой. Он признавал только физические и психические феномены, и божественное бытие, как следствие его занятий философской теологией.
«Этот "реизм" смягчался лишь тем фактом, что Брентано, в своём вполне определённом противостоянии номинализму, утверждал, что все мысли относительно реального могли бы быть выражены только при помощи универсалий и что в действительности наш опыт показывает нам только то, что является универсальным... Вполне вероятно, что некоторые выводы его наиболее одарённых учеников, вроде Штумпфа, Мейнонга и Гуссерля заставили его во всё возрастающей степени сопротивляться принятию новых и сложных феноменов. В особенности Gegenstandstheorie [теория предметов] Мейнонга и феноменология Гуссерля, - вероятно, он не видел различия между ними, - казались ему совершенной фантастикой, если только не полной изменой по отношению к его научным устремлениям»3.
Очевидно историко-философская ситуация тематизации «положения вещей» как особого вида предметности связана не только с противостоянием психологизму и историцизму, но и с отходом от позиции Брентано в отношении к предметностям логического, порядка: «В области логики Штумпф первым обратился к необходимости преодолеть брентаново жёсткое деление феноменов на физические и психические, указывая, что наличествуют особые сущности, не принадлежащие ни одному из этих классов...Он назвал их "Sachverhalte" (состояния дел), хотя Мейнонг предпочитал более техническое понятие "Objektiv". Ясно, что эти содержания были одним из первых нововведений учеников Брентано, о которых их учитель резко отозвался как о «вымышленных сущностях»4.
Впрочем, Шпигельберг говорит о противостоянии Брентано только реалистской и номиналистской позиции, за которыми тот видит возможность умножения вымышленных сущностей или, наоборот полное отрицание универсального как такового. И здесь стоит обратить внимание на отсутствие явно выраженного противостояния позиции концептуалистской. Возможно, Брентано никогда и не ставил вопроса относительно правомерности последней. Но концептуалистская позиция не противоречит простоте философской позиции Брентано, не приемлющего умножения сущностей. Что неприемлемо также и для Абеляра, считающего возможным присвоение вещи общего имени, или универсалии только на основании опыта различения этой вещи со всеми остальными, без всякого предположения наличия вымышленных сущностей и только посредством схватывания-конципирования «статуса» вещи или того положения вещей, что данной вещи присуще бытие-тем-то.
«Каждый человек отличается один от другого, так как люди различны как по сущностным свойствам, так и по форме мы выше напоминали об этом, рассматривая физику вещи. Они, однако, совпадают в том, что они - люди. Я не говорю - в «человеке», ибо ни одна вещь - не человек, если она чем-то не отличена, но [говорю] в бытии-человеком. А бытие-человеком, если мы это пристально рассмотрим, не есть ни человек, ни какая-либо другая вещь...как например, Сократ или Платон схожи в бытии-человеком, как лошадь и осёл схожи в не-бытии человеком, отчего оба называются «не-человек»...Но мы не думаем ничего иного, кроме того, что они - люди и этим не отличаются [друг от друга], тем, повторяю, что они - люди, хотя ни о какой [их] сущности мы не говорим. Мы называем статусом человека само бытие-человеком, что не есть вещь, но то, что мы называем общим приложением имени к каждому человеку, благодаря чему они схожи между собой»5
«Статус» (status) бытия этой вещью, позволяющий нам схватывать (сопсіріо) в «концепте» (conceptus) сущность конкртеной вещи, как принадлежащей именно этому классу или виду, имеет такой онтологический характер, который позволяет нам различать и «схватывать» этот «статус» как то, что имеет место вне зависимости от деятельности нашего сознания. Современный термин «онтологический статус», по выражению швейцарско-французского медиевиста Алена де Либера, является «тенью» абелярова понятия «статус». Естественно, что онтологический статус, в некотором смысле имеет любая предметность, в том числе и психическая (воображаемое, вспоминаемое, фантазм), равно как и само сознание, поскольку оно свойственно нашему существованию. Выясняя статус существования или наличия чего-либо, мы выясняем, прежде всего, онтологический статус. Но не любая предметность имеет онтологический статус полностью не зависимый от деятельности сознания. «Статус» конкретной вещи у Абеляра - это то же самое, что у Гуссерля и реалистических феноменоло 14 гов было «положением вещей» с конкретной вещью. Определение Абеляром статуса как бы-тия-человеком или бытия-розой, совпадает с райнаховским определением таких положений вещей как бытие-розой, бытие-красным розы и т.д.
«Так как вещи никогда не могут утверждаться или служить предметом веры, и так как, с другой стороны, в суждении «роза красная» бытие красным розы функционирует в качестве предметного коррелята [этого суждения], то этот коррелят должен быть чем-то иным, нежели сама красная роза - эта вещь внешнего мира. Впредь мы будем называть этот коррелят положением дел. Это наименование уже и до этого совершенно непринуждённо и естественно использовалось нами; и действительно - оно наилучшим образом подходит для предметного образования, имеющего форму «b-бытие A» [«b-sein des А»]. Таким образом, от предметов в узком смысле - будь то предметы реальной природы, как вещи, звуки, переживания, или идейной, как числа, или предложения, или понятия - мы должны отличать положения дел как предметность совершенно иной природы. До сих пор нам известна лишь одна особенность положений дел: в противоположность предметам они суть то, во что верится в суждении или что утверждается в суждении»6.
При этом, Раинах в тексте «К вопросу о теории негативного суждения» отмечает первичность разработки этого понятия Штумпфом и даже Брентано, несмотря на всю простоту его философской позиции. «В статье "Явления и психические функции" Штумпф отмечает, что Брентано уже около тридцати лет назад в своих лекциях по логике указывал на то, что сужде- нию соответствует специфическое содержание суждения, которое следует строго отделять от содержания представления (от материи) и которое выражается в предложениях формы положение дел таково , что..." "DaB - Satzen" или в форме субстантивированных инфинити- / вов» . В работе «Кантово понимание проблемы Юма» Раинах отмечает, что априорными не являются ни предметы, ни суждения и познания. Но «то, что в первичном и собственном , смысле заслуживает наименования априори, - это, скорее, положения дел, то есть те v своеобразные образования, которые мы должны строжайшим образом отличать от всего предметного, что входит в них в качестве элемента, и от любого акта суэюдения и познания, каковой интенционально сопрягается с ними. Начало исследованию понятия положения дел было положено только недавно — в особенности Гуссерлем и Майнонгом» . Положения вещей могут быть не только априорными или необходимыми, но и случайными: 2 с необходимостью меньше 3 - это очевидно из невозможности живо представить противоположное положение вещей, в отличие от расположения одного предмета около другого - можно представить себе удаление одного от другого, не находя это новое положение вещей невозможным. Необходимость и случайность положений вещей определяется природой самих вещей. Или, как пишет Витгенштейн, «если предмет может иметь место в некоем положении вещей, то возможность этого положения вещей уже заложена в нём» .
Тематизация «положений вещей» во П-м томе Логических Исследований: предпосылка тождества и дескрипция опыта различения
В начале первой главы мы уже немного коснулись истории происхождения и предпосылок формирования понятия «положение вещей» в ранней феноменологической проблематике начала XX в. В этой же главе будут подробно проанализированы предпосылки формирования и само значение понятия «положение вещей» в ранней феноменологии Гуссерля, что предполагает обращение как к ЛИІ и ЛИП, так и, в рамках анализа ЛИ, к Идеям I. Почему сразу же к Гуссерлю, а не к Штумпфу, Майнонгу или Марти? Во-первых, из-за ограниченного объёма работы, поскольку анализ одних «Логических Исследований», и даже каждого из них, требует достаточно внушительного объёма текста. Во-вторых, всё ещё из-за физической труднодоступное текстов Штумпфа и Майнонга в настоящее время. Кроме того, что касается Штумп-фа, то он «не обращается к функциям (актам), бывшим главным объектом феноменологических штудий Гуссерля периода "Логических исследований"»92. Однако исследование «актов» имеет большое значение в аналитике опыта различений, каковой играет решающую роль в нашем исследовании оснований дескрипции и интерпретации положений вещей.
Таким образом, в 1 мы рассмотрим теоретические предпосылки и значение термина «положение вещей» в 1-м томе ЛИ. В 2 , посвященном И-му тому ЛИ мы проанализируем, кроме самих предпосылок и значения «положения вещей», ещё и соотношение этого понятия у Гуссерля с некоторыми понятиями, имеющими решающее значение в нашем рассмотрении хроно-логики дескрипции и интерпретации положения вещей. Т.о., сначала будет анализироваться соотношение понятий «положение вещей», «видовая предметность» и «общий предмет», коим будет сопоставлено понятие «статус» Петра Абеляра. Далее, в силу подобия значений понятий, мы, используя материалы исследований А.Ф. Лосева, А. де Либера и С. Неретиной, А. Огуцова, сравним «положение вещей» и «общий предмет» Гуссерля с понятиями «идея» и «эйдос» у «раннего» и «зрелого» Платона и попытаемся выяснить отношение всех этих понятий у «раннего» Гуссерля и «раннего» Платона, к средневековому концептуализму. После этого, рассмотрим «положение вещей» в контексте проблемы предикации и именования. В завершение этой главы мы проанализируем понятие положение вещей относительно того, что Гуссерль в Ш-м логическом исследовании назвал «онтологическим поворотом мышления [исходящего из] очевидности (Evidenzgedanke)».
Итак, в 1-м томе «Логических исследований» (ЛИТ) понятие «положение вещей» вводится в одиннадцатой главе «Идея чистой логики» в 62 «Единство науки. Связь вещей и связь ис Шпигельберг Г. Феноменологическое движение. М, 2002. С. 80. тин». В целом, в главе речь идёт о возможности чистой логики как теоретического основания возможности науки как таковой. При этом проводится различие идеи самой чистой логики и её (чистой логики) возлюэюности. Различение осуществляется на основе постановки вопроса об идеальных условиях познания вообще и теоретического познания в частности. «Чистая логика» означает единство идеальных содержаний сознания, по своей природе не имеющих отношения к «ноэтической стороне» познания являющихся коррелятами актов сознания, на чём и основана возможность логики как теории и как науки. Эта возможность предполагает соотношение ноэтических93 и логических94 (объективных) условий. «Сами истины и, в частности, законы, основания, принципы представляют собой то, что они представляют собой, независимо от того, усматриваем ли мы их или нет. Т.к. они имеют значение не поскольку мы их усматриваем, а, наоборот, т.к. мы усматриваем их, поскольку они имеют значение, то их надо считать объективными или идеальными условиями возможности познания»95. Эти условия Гуссерль, в 62 называет истинами в себе, образующими необходимый коррелят бытия в себе. Связям же истин соответствуют связи вещей и обе они составляют двоякого рода объективную связь, «идеально пронизывающую всё научное мышление, придавая ему и, тем самым, науке, как таковой, "единство"». Вот именно относительно этой объективной связи употребляется, впервые в ЛИІ, понятие Sachverhalt, переведенное там как соотношение вещей96.
«Ничто не может быть, не будучи так или иначе определено, и то, что оно есть, и так или иначе определено, именно и есть истина в себе, которая образует необходимый коррелят бытия в себе. То, что относится к единичным истинам и соотношениям вещей, очевидно, относится и к связям истин и соотношений вещей, но эта очевидная неразлучность не есть тождественность. В соответствующих истинах или связях истин конституируется действительность вещей или вещных связей. Но связи истин иного рода, чем связи вещей, которые в них истинны (достоверны); это тотчас же сказывается в том, что истины, относящиеся к истинам, не совпадают с истинами, относящимися к вещам, которые установлены в истинах»97.
Здесь необходимо прояснение различения самих вещей и положений вещей. Если то, что Гуссерль, в этом фрагменте называет истинами - это сами идеальные содержания, или объективные корреляты суждений, тогда истины являются положениями вещей. И вещи, установленные в истинах - это, «фактический состав» положений вещей, или сами вещи в качестве интенциональных предметов наших актов суждений о положениях вещей. Если же «истины» - это истинные суждения, то вещи, установленные в истинах - это положения вещей, но не сами вещи и іне «фактический состав», поскольку суждениям, как актам синтеза понятий и различий, подлежат положения вещей, но не сами вещи, данные только опыте различения. Другое дело; что во время суждений мы тоже различаем «внутри»-актов, интендирующих-такую предметность как положения вещей. Здесь нужно учитывать широкие значения понятий «вещь», «предмет» или «предметность», соотносящиеся, прежде всего, с термином «познание». «Предметом (познания) может одинаково быть реальное, как и идеальное, вещь или событие, как и долженствование. Это само собой переносится на такие выражения, как единство предметности, связь вещей и т.п.»98. Всегда нужно проводить различение между вещами и положениями вещей, но также необходимо различать и разные виды предметности. «Мы ни коим образом не игнорируем полноту феноменов, которую следует здесь различать. Если мы возьмём только чувственное восприятие, то сразу станет ясно, что "собственно", на переднем плане воспринимаемое есть совершенно иначе "вот здесь", чем данный при этом фон, а то и другое, в свою очередь, отличается от небольшого фрагмента, который особенно занимает моё внимание. Тем не менее, о "вот-бытии" ["Dasein"] мы можем, очевидно, говорить во всех случаях, и точно так же обстоят дела, когда мы обращаемся к совершенно иного рода сфере представляемых, вспоминаемых, воображаемых, чувствуемых и мыслимых (наподобие чисел) предметов»9 . Сама вещь, к какому бы виду предметности она ни принадлежала, дана только в непосредственном различения. Положение же вещей, после переживания его очевидной «самоданности», познаётся в акте дескриптивного понимания и в последующих актах понимания и, интерпретации. Гуссерль соотносит акт познания в очевидном суждении, данность и положение вещей:
«Совершая акт познания или, как я предпочитаю выражаться, живя в нём, мы "заняты предметным", которое в нём, именно познавательным образом, мыслится и полагается; и если это есть познание в строжайшем смысле, т.е. если мы судим с очевидностью, то предметное дано. Соотношение вещей здесь уже не только предположительно, но и действительно находится перед нашими глазами, и в нём нам дан предмет как то, что он есть, т.е. именно так и не иначе, как он, разумеется, в этом познании: как носитель этих качеств, как член этих отношений и т.п. Он не предположительно, а действительно обладает такими-то свойствами, и в качестве действительно обладающего этими свойствами, дан в нашем познании; это означает только, что он не просто вообще мыслится (обсуждается), а познаётся, как таковой; что он таков - это есть осуществлённая истина, есть переживание в очевидном суждении. Когда мы размышляем об этом акте, то вместо прежнего предмета, сама истина становится предметом, и она дана предметным образом. При этом мы воспринимаем истину - в идеирующей абстракции -как идеальный коррелят мимолётного субъективного акта познания, как единую, в противоположность неограниченному многообразию возможных актов познания и познающих индивидов»100.
Онтологическое a priori и «положение вещей» Адольфа Райнаха
Вспомним определение положения вещей у Гуссерля из 3-й главы V-ro Логического исследования, где он соотносит это понятие с суждением и представлением:
«Объективную сторону подразумевающего в суждении акта (urteilendes Vermeinen) мы называем обсуждаемым положением дел; мы отличаем его от самого акта суждения (Urteilen) как акта, в котором нам видится то-то и то-то так или иначе; точно так же, как при восприятии мы отделяем воспринятый предмет от восприятия акта»206.
Это положение Гуссерля Раинах взял за основу в своём анализе понятия «положение вещей». Именно в случае суждения он анализирует «положение вещей» в работе «К вопросу о теории негативного суждения». У Райнаха понятие «положение вещей» имеет отношение, прежде всего, к акту познания и только потом к суждению о положении вещей, в отличие от предметов, которые как таковые познаваться не могут, но только воспринимаются. Я вижу перед собой розу, и я вижу также момент красного, в который она окрашена. Но этим и исчерпывается то, что я вижу. «Сколь бы я не напрягал своё зрение, я не могу таким вот образом обнаружить бытие красным розы. И ещё менее я способен видеть негативные положения дел, не-быть-белой-розы и т.п»207. Когда я говорю «я вижу, что роза красная» или «я вижу, что она не белая», я подразумеваю нечто определённое. Такие высказывания основаны на переживаниях данности подобного рода положения вещей. Они даны иначе, чем сама роза и её красный цвет. «Предметы видятся или рассматриваются, положения дел, напротив, познаются. Нельзя дать сбить себя с толку той манерой выражаться, которая позволяет познавать также и предметы, например "как" людей или животных. Основанием такого словоупотребления явля ется легко выявляемая "эквивокация". Это познание в смысле формулирования в понятии есть нечто совершенно иное, чем познание в смысле положения вещей. Даже в указанных примерах познаются не предметы в нашем смысле, но "человечность" или "животность" этих пред-метов» . Что предполагает различение не «человечности» и «животности», а скорее, как говорил Абеляр «бытия-человеком» и «бытия-животным» - их «статуса». Положение вещей является иной предметностью, нежели любые вещи. Положения вещей могут быть основанием и следствием друг друга. Раинах пишет, что «вещь, или переживание, или число не могут ничего обосновывать, из них не может ничего следовать. Существование вещи или переживания может правда служить основанием. Но существование предмета - это, очевидно, не сам предмет, а положение дел. Положения дел и только положения дел могут быть основанием и следованием. То, что дела обстоят так-то и так-то, есть основание для другого положения дел, которое отсюда следует; из того, что все люди смертны, следует смертность человека Кая»209.
Другой сущностный признак положений вещей - это наличие взаимосвязей между ними, означающих то, что в науке и повседневной жизни является взаимосвязями обоснования. К последним относятся все виды умозаключений традиционной логики. И, прежде всего, положения вещей, в соответствии с разделением умозаключений, различаются по модальности. Например, наряду с простым положением вещей, выражающимся в форме «b-бытие А», есть также «вероятное b-бытие А» и «возможное b-бытие А»: «Предмет решительно не может быть вероятным, такая предикация не имела бы для него никакого смысла, и там, где всё же говорят о такого рода вероятности, например, о вероятности каких-то вещей, за этим не стоит ничего, кроме неадекватного выражения. Имеют в виду вероятность существования вещей, или вероятность существования определённых событий мира вещей, т.е. не что иное, как вероятность положения дел» 2,. «Вероятное дерево» или «невероятное число» невозможно потому, что форма предмета (Gegenstandsform) исключает модальность как таковую, а форма положения вещей (Sachverhaltsform) допускает её сущностным образом. Также, сущностным признаком положений вещей является их познаваемость и то, что они являются предметным коррелятом суждений. Последние, согласно Райнаху, бывают убеждениями и утверждениями. Но познание, как таковое, не тождественно ни тому, ни другому:
«Познание не является живым представлением...и утверждением положения дел. Для познания существенно, что в нем коррелятивное положение дел есть для нас «вот здесь» в точном смысле слова, в случае же утверждения положение дел только подразумевается [vermeint]. Познание является зрячим, утверждение, как таковое -слепо. Дескриптивное различие этих двух актов непосредственно очевидно...»2".
«Утверждение» Райнаха аналогично гуссерлевой «интенции значения», не предполагающей созерцания предмета, в связи с чем, Раинах говорит о слепоте утверждения. А «познание положения вещей» аналогично «осуществлению интенции», являющейся созерцательным актом.
Причём, если в ЛИІ понятие «Sachverhalt» переведено как «отношение вещей», то Раинах различает отношения и положения вещей. Он говорит, что в споре о возможности суждений либо касающихся предметности, либо отношений, упущено третье образование - «положение дел, которое не является ни предметом, ни отношением, и которое только и может сущностным образом претендовать на место иптенционального коррелята суждений»212. Но как быть с суждениями типа «А присуще В» или «А сходно с В»? Они возможны в форме суждения о положении вещей: быть-сходным (ahnlich-sein) А и В. Есть положения вещей в качестве отношений, и есть такие, как b-бытие некотого А, т.е. не отношения. Суждения же возможны и об отношениях, и о положениях вещей, не являющихся отношениями. В силу неоднозначности понятия «отношение» оно не полностью включается в «положене вещей». Оно выражается в такой форме как «слева» и «справа», в отличие от «быть-слева» и «быть-справа. Лишь последние являются выражениями положений вещей, первые же относятся к последним как красное к бытию-красной розы. Это различение положений вещей и отношений позволяет Райнаху избежать трудностей, обнаруживающихся при позитивном убеждении в чём-то негативном: если суждение выносится относительно не-Ь-бьггия некоторого А, то оно не есть отношение. Многие логики пытались перевести отрицание из области предметного в «область сознания». Раинах же утверждает, что в подобного рода суждениях речь идёт о негативном положении дел:
«То негативное, к которому относится позитивное убеждение в не-Ь-бытии некоторого А, не представляет собой, конечно, ни предмета, ни отношения, но это - негативное положение дел. Негативные положения дел наличествуют точно в таком же смысле и точно с такой же объективностью, как и позитивные положения дел. Субъективирующее истолкование негативности здесь не только не необходимо, но и невозможно. Рядом с негативным убеждением в позитивном положении дел теперь с полным правом занимает место и позитивное убеждение в негативном положении дел; и то и другое может быть названо негативным суждением»213.
В работе «Кантово понимание проблемы Юма» Раинах, анализируя понятие необходимости у последнего и, сравнивая его с кантовым, выделяет положения дел, являющиеся сущностными взаимосвязями и случайными. Раинах обращает внимание на «Введение» ко второму изданию «Критики чистого разума», где необходимость не определяется нашей субъективностью, но обладает объективным характером. Нечто обладает определёнными свойствами и "не может быть иным". Однако такой объективный характер часто не получает выражения в случае обычных формулировок. Если я убеждён, что «3» больше «2», то я не могу придать этому суждению другого выражения. Здесь невозможно дальнейшее определение очевидного положения вещей. Это проясняется только в контексте определённого опыта различения возможности и невозможности представить иное. Положение вещей очевидно, если я пытаюсь мыслить «3» равным «2» или даже меньшим чем «2». Объективная необходимость приводится к полной данности на основании попытки представить противоположное положение вещей. Но само положение дел не зависит от моей субъективности. «Что "3" больше "2" — это положение вещей необходимо, - и при этом безразлично постигаю ли я его необходимость или нет»214. Этот момент Гуссерль рассматривал в исследовании онтологического поворота мышления, где «мышление, уклоняющееся от этих различий невозможно, то есть уклоняющиеся от них акты суждения искажены». Гуссерль говорит, что сущность такой необходимости дана в сознании аподиктической очевидности215. Раинах же замечает, что не всем положениям вещей имманентна подобная необходимость. Когда один предмет находится подле другого, я вполне могу себе представить, что они удаляются друг от друга, не находя это новое положение вещей невозможным, а первое, соответственно, необходимым. Данное положение вещей случайно.
«В свойстве природы чисел 2 и 3 коренится, что первое больше второго; но нет таких предметов, в природе которых коренится нахождение друг подле друга. В свойстве предметов может ничего не изменяться от того, что они соседствуют друг с другом или удалены друг от друга. Таким образом, в одном случае предикат коренится в сущности субъектных предметов, в другом случае - нет; и мы можем сказать совершенно общим образом: положения дел, в которых имеет место первое, которые, мы, следовательно, можем рассматривать как сущностные взаимосвязи, суть всегда необходимые. Положения дел, которые не являются сущностными взаимосвязями, случайны. Поэтому сущностная взаимосвязь есть то, на чём основывается необходимость; и таким же образом из неё вытекает всеобщность. Ибо если один предикат коренится в сущности одного или нескольких предметов, то это означает, что это относится не к отдельным предметам, но совершенно и, безусловно, ко всем предметам, которые имеют ту же сущность»
Растематизация сознания и логическая асимметрия хроно-логики онтологической герменевтики
Онтологическая герменевтика предполагает модус истолкования, в котором понимание становится не чем-то иным, но самим собой. «Истолкование существенно основано в понимании, а не последнее происходит через то [первое]. Из значимости, открытой в понимании мира, усматривающее бытие даёт себе понять, какое дело оно всякий раз может иметь со встречаемым. Осмотрительность обнаруживает, это значит, что уже понимаемый мир истолковывается» . В этом же параграфе Хайдеггер пишет о «.непосредственно данном» — как о том «внутимиро-вом сущем», которое доступно «пред-пониманию» ещё до начала осуществления «как-стуктуры» (Als-Struktur) истолкования. Т.о. порочного круга здесь действительно нет, поскольку понимание, к которому приводит истолкование, это не то пред-понимание, из которого истолкование исходит. Но это именно так при условии, что «встречаемым внутимировым сущим» является «непосредственно данное» (das Zuhandene). В случае же с просто наличным сущим, несообразным,-в своём существовании самому Dasein, ситуация осложняется:
«В проекте (Im Entwerfen) понимания сущее открыто в его возможности. Характер возможности каждый раз соответствует способу бытия понимаемого сущего...Поскольку понимание и истолкование составляют экзистенциальное устройство бытия здесь (des Seins des Da), смысл нужно понимать как формально-экзистенциальное основание (Gerilst) понимания, принадлежащего открытости. Смысл есть экзистенциал Dasein, не некое качество, которое принадлежит сущему, лежит «за» ним, или парит где-то в междуцарствии (Zweichenreich). Смыслом «обладает» только Dasein, поскольку доступность бытия-в-мире осуществляема через обнаруживаемое в нём сущее. Поэтому только Dasein может существовать (sein) осмысленно или бессмысленно. Это означает: свойственное ему бытие и открытое вместе с ним сущее может быть присущим понятности или оставаться недоступным неспособности понять. Обычно твёрдо придерживаются этой принципиальной онтологически-экзистенциальной интерпретации понятия смысла, в таком случае нужно понимать всё существующее несообразным с Dasein способом бытия как внесмыслениое (das Unsinnige), вообще, в сущности, лишённое смысла. «Внесмысленное» не означает здесь оценку, но даёт выражение некоему онтологическому значению. И только внесмысленное может быть противосмысленным (vvidersinnig). Наличное, как встречаемое Dasein, может словно нападать на его бытие, например обрушивающиеся и разрушительные природные события»291.
Смысл в его «экзистенциально-отологической интерпретации», свойственен лишь тому сущему, которое существует сообразным с Dasein способом бытия. Или тому, которое В.В.Бибихин в своём переводе «Бытия и Времени» называет присутствиеразмерным. То есть всему, что, так или иначе, входит в сферу нашей «фактичности». Это всё, с чем мы имеем дело, и для нас оно является «непосредственно данным». Непосредственная данность, являющаяся онтологической характеристикой вещи, определяет её изначальную понятность, ещё до того как истолкование-интерпретация приведёт к некоему вторичному пониманию. Именно в ситуации пред-понимания, по Хайдеггеру, рождается смысл как «основание понимания чего-либо» как именно этого. Любой акт понимания происходит из смысла, который несёт в себе «непосредственно данное». Но как же тогда обстоят дела с непосредственно не данным, то есть наличным (das Vorhandene)?
С ним не всё так просто как с чем-то совершенно несоразмерным нашей способности понимания или полностью выходящим из сферы такого нашего способа существования, как «понимание». Наличное, впервые (или, например, неочевидно понятое) встречаемое Dasein в мире - внесмысленно (das Unsinnige). То есть, пока ещё не находящееся в сфере смысла. Хотя оно вообще может и не войти в эту сферу. Оно либо ещё не понято, либо не будет понято вообще. Или понято как нечто разрушительное, и, в качестве такового, бессмысленно в своих последствиях для нашей повседневности. Однако, с неким «наличным» (таким как определённые природные явления, стихия) мы вовсе можем не иметь дела, но как-то его понимать. В связи с этим интересно сравнить хайдеггерово соотношение понятий «внесмысленное» (das Unsinnige) и «бессмысленное» (das Wiedersinnige) с соотношением тех же самых понятий у Гуссерля. Правда Гуссерль употребляет и das Sinnlose как das Unsinnige, что позволяет Молчанову переводить das Unsinnige как-«отсутствие смысла». Впрочем, это_не противоречит переводу (в том числе и В.В. Бибихина) хайдеггерова das Unsinnige как «внесмысленное». Однако das Wiedersinnige Молчанов также переводит как «бессмысленное». У Гуссерля «бессмысленное» (das Wiedersinnige) означает некое невозможное положение вещей в границах определённого предмета, или же невозможное, в терминах Пфендера, реляционное положение вещей между предметами. Эту же невозможность положения вещей можно «перевести» в негативность положения вещей в смысле Райнаха, тогда это будет звучать как «не-бытие-тем-то чего-то», например не-бытие-круглым квадрата или не-бытие-деревянным стекла. У Гуссерля тоже имеется нечто подобное в IV-M логическом исследовании, где идёт речь о невозможности соединения значении как о «сущностно закономерной невозможности» , наличие которой мы можем констатировать в качестве «статуса» или положения вещей с конкретной вещью.
То есть у Гуссерля невозможность некоего положения вещей как «бессмысленное» имеет свой онтологический статус, ибо таковым обладает, у Гуссерля, «сущность» в ЛИП. Хайдеггер же прямо говорит об онтологическом значении понятия «внесмысленное», которое только и может заключать в себе бессмысленное, обладающее, тем самым, таким же не зависящим от сознания онтологическим значением. Но у Гуссерля и Райнаха этот онтологический статус бессмысленного или невозможного положения вещей независим от того, является ли он предметом некой интенции или нет. Согласно же Хайдеггеру, «бессмысленного» самого по себе, без такого способа существования как Dasein и такого его сущностного экзистенциала как «смысл», быть не может. Т.к. бессмысленное, как и вообще внесмысленное, не может быть таковым для самого себя. Такое различие в онтологических статусах «бессмысленного» объясняется различной предметностью, на которую указывают понятия «бессмысленное» у Хай-деггера и Гуссерля (и Райнаха). У Гуссерля речь о «бессмысленном» идёт в рамках его исследования «априорной грамматики». И «бессмысленное» он в первую очередь относит к несовместимости частичных значений в едином понятии (деревянное железо и пр.).
«Частичные значения не уживаются в единстве значения потому, что затронута предметность или истина целостного значения. Предмет (например, вещь, положение дел), в котором объединяется всё то, что единое значение представляет в единстве как ему присущее в силу "неуживчивых" друг с другом значений не существует и не может существовать; но само значение существует. Имена, как деревянное железо и круглый квадрат, или утверждения, как все квадраты имеют 5 углов, такие же полноценные имена, соответственно, утверждения, как и любые другие»293.
