Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Теоретические подходы к решению проблемы монологической речи
1.1. Взаимодействие мышления и языка 12
1.1.1. Современная риторика, ее задачи, функции и предмет изучения — человек говорящий как создатель речи и мысли 12
1.1.2. Лингвистическое и философское осмысление категорий «мышление» и «язык» 14
1.1.3. Концепция В. фон Гумбольдта и ее последователи 15
1.1.3.1. Положения сторонников концепции В. фон Гумбольдта о существе языка и характере словесного выражения мысли 16
1.1.3.2. Противопоставление тезисов «мысль выражается в слове» и «слово — инструмент образования мысли» 18
1.1.4. Становление речемыслителъной деятельности человека, формирование его языкового сознания и стадии развития языковой личности 22
1.1.4.1. Отношение мысли к слову с учетом сущности внутренней речи 25
1.1.4.2. Речемыслителъный процесс как знаковая деятельность 26
1.2. Проблема выделения монологической формы речи 29
1.2.1. Монолог как составляющая диалога 29
1.2.1.1. Устное бытовое повествование и его характерные признаки. 31
1.2.1.2. Структура устного бытового повествования и критерии обоснованности его включения в диалог 32
1.2.2. Проблема разграничения монологической и диалогической форм речи 34
1.2.2.1. Монолог в романе как самостоятельная единица текста 38
1.2.2.2. Роль задачной и проблемной формы мышления в организации диалога и монолога 39
1.2.2.3. Выявление сущности монолога с помощью критериев, свойственных диалогу 40
1.2.2.4. Условия коммуникации, определяющие монологическую и диалогическую направленность речи 42
1.2.2.4.1. Лингвистические признаки диалога и монолога 44
1.2.2.4.2. Экстралингвистические признаки диалога и монолога 46
1.2.3. Промежуточные формы речи: диалогизированный монолог и монологизированный диалог 48
1.3. Принципы анализа монологического высказывания и его основные черты 50
1.3.1. Исследования высказывания как элемента речевого общения и эквивалента текстового образования 50
1.3.2. Современные направления в анализе повествовательного текста «грамматика смыслов» и «нарратология» 51
1.3.3. Сопоставительный анализ трактовок понятия «монолог» 54
1.3.4. Драматический монолог и его характеристики 56
1.3.5. Особенности организации собственно монологической формы речи 58
1.3.6. Типологизация монологов и субъектно-речевые позиции персонажей 60
1.4. Внутренний монолог 64
1.4.1. Формирование аутентичной внутренней речи и ее особенности 64
1.4.2. Формирование художественного аналога внутренней речи и его особенности 66
1.4.3. Формы передачи внутренней речи: внутренний монолог и внутренний диалог 67
1.4.4. Внутренний монолог и несобственно-прямая речь 69
1.4.4.1. Определение несобственно-прямой речи, ее специфика и направления исследования 70
1.4.4.2. Основные виды и подвиды несобственно-прямой речи, их определения и характеристики 72
1.4.5. Диалогизация внутренней речи, способы ее создания и виды 73
1.4.6. Основные классификации внутреннего монолога 75
Выводы по главе 1 78
Глава II. Лингво-прагматический анализ монолога ранненовоанглийского периода
2.1. Тематическая сетка монологов персонажей У. Шекспира и актуализация отдельных элементов смысла 81
2.1.1. Эпоха творчества У Шекспира 81
2.1.2. Роль «повторяющейся образности» и npumfuna актуализации в определении тематики монологов У. Шекспира 82
2.1.3. Тема «Стремление к захвату власти» 85
2.1.4. Тема «Вершение чужой судьбы» 88
2.1.5. Тема «Самобичевание» 91
2.1.6. Тема «Поворот судьбы» 93
2.1.7. Тема «Жажда мести» 96
2.1.8. Тема «Осуждение» 100
2.2. Диалогизация и двухголосие монологической речи персонажей У.Шекспира 103
2.2.1. Диалогизация, выраженная прямой речью 105
2.2.2. Диалогизация, выраженная косвенной речью 109
2.2.3. Диалогизация, выраженная несобственно-прямой речью 112
2.2.4. Двухголосие, выраженное прямой речью 115
2.3. Речеактовая структура монологов персонажей У. Шекспира 122
2.3.1. Ассертивные макроречевые акты 124
2.3.2. Директивные макроречевые акты 127
2.3.3. Комиссиеиые макроречевые акты 131
2.3.4. Экспрессивные макроречевые акты 134
Выводы по главе II 137
Глава III. Когнитивно-семантический анализ монолога ранненовоанглийского периода
3.1. Интровертный и экстравертный типы речевого поведения персонажей У. Шекспира 141
3.1.1. Интровертные проспективные монологи 143
3.1.2. Интровертные актуальные монологи 143
3.1.3. Интровертные ретроспективные монологи 145
3.1.4. Экстравертные проспективные монологи 147
3.1.5. Экстравертные актуальные монологи 148
3.1.6. Экстравертные ретроспективные монологи 150
3.2. Когнитивно-семантические модели монологов персонажей У. Шекспира 152
3.2.1. Первая когнитивно-семантическая модель 153
3.2.2. Вторая когнитивно-семантическая модель 165
3.2.3. Третья когнитивно-семантическая модель 170
Выводы по главе III 175
Заключение 177
Библиография 181
Словари 200
Источник примеров 201
Список принятых сокращений источников примеров 201
Приложения 203
- Противопоставление тезисов «мысль выражается в слове» и «слово — инструмент образования мысли»
- Тема «Жажда мести»
- Директивные макроречевые акты
- Первая когнитивно-семантическая модель
Противопоставление тезисов «мысль выражается в слове» и «слово — инструмент образования мысли»
Некоторые ученые утверждают, что мышление представляет собой единство интеллектуального и эмоционального (Шаховский 1988: 14). Эмоции дают толчок к началу речевого акта, способствуют его, так называемому, "развязыванию". Эмоции побуждают адресата прослушать сообщение и помогают воздействовать на него путем убеждения (Гак 1996: 29). В.И. Жельвис считает, что ответная реакция адресата определяется эмоциями, пробуждаемыми текстом в человеке (Жельвис 1990: 9). Однако следует подчеркнуть, что существуют также и те точки зрения, согласно которым либо рациональное зерно определяет основу коммуникации, либо допускается сосуществование и взаимодействие рационального и эмоционального (Телия 1996: 32).
Исходя из того, что мышление - это синтез интеллектуального и эмоционального, который определяет коммуникативный процесс и осуществляется с помощью языковой знаковости, возникает закономерный вопрос - возможно ли мышление без языка? А.В. Зеленщиков показывает, что на него можно дать два ответа - «да» или «нет». Сторонники утверждения, что мышления без языка не существует, не могут, тем не менее, объяснить существование различных (образно-символических) типов мышления и связанных с ними явлений интуиции, озарения, мысли во сне и проч. Те же, кто поддерживает мнение о независимости мышления от языка, вынуждены либо отрицать информационную природу перечисленных выше явлений, либо согласиться с тем, что язык они понимают лишь как словесно-знаковую систему, реализуемую в речи через высказывания (Зеленщиков 2002: 9). По традиции, начало которой положил еще Аристотель (Античные риторики 1978), самые общие определения естественного языка опираются на связь между звуком (словом) и мыслью. Эту традицию поддерживает А.А. Потебня в своей работе «Психология поэтического и прозаического мышления». Он полагает, что «понятие языка исчерпывается сочетанием членораздельного звука и мысли». Далее он замечает, что чтобы думать, необходимо создать содержание своей мысли и поскольку при понимании мысль говорящего не передается, то слушающий, понимая, создает свою мысль. Думать то же самое, что думает другой человек, невозможно, поскольку в данном случае мы перестали бы быть самими собой. Отсюда следует, что тождество мысли говорящего и слушающего не существует, в действительности речь идет лишь о некотором сходстве между этими мыслями (Потебня 1910: 23-32).
А.В. Зеленщиков полагает, что, если принять тезис о том, что мысль выражается в слове, то это будет означать, что слово является лишь «меткой некоторой мысли, своего рода ярлыком, служащим для удобства обозначения или указания на присутствие в сознании определенного комплекса представлений» (Зеленщиков 2002: 9-10). Защита этого тезиса, отображающего индивидуальность, субъективность или, в широком смысле, монологичность мысли, требует учесть коммуникативную функцию языка. Если ограничиться утверждением, что высказывание есть выражение мысли, содержание которой определено личным опытом говорящего, его намерениями и отражает текущее состояние его индивидуального сознания, то теряется возможность говорить о направленности высказывания на адресата - партнера автора высказывания по коммуникативному акту. Один из возможных способов теоретически сохранить высказывание как речевую единицу общения видится в том, чтобы допустить, что значением слова не может быть «идея» или ощущение, принадлежащее только одному говорящему субъекту (Там же).
Согласно Дж. Серлю, важным фактором проявления мыслительных процессов в слове оказывается стремление говорящего представить в речи свои внутренние психологические состояния (желания, мнения, убеждения и т.п.), которые являются проявлением общего фундаментального свойства ментальной и психологической организации человека - интенциональности. Последняя определяется как характеристика большинства ментальных состояний и событий, с помощью которых она обращается к объектам внешнего мира. «...Ключ к проблеме речи состоит в том, чтобы увидеть, что при осуществлении речевого акта разум интенционально накладывает на физическое выражение ментального состояния те же условия выполнимости, которыми характеризуется само данное ментальное состояние» (Searle 1983).
С точки зрения А.В. Зеленщикова, тезису «мысль выражается в слове» давно противопоставляется другой тезис, суть которого заключается в том, что слово является инструментом образования мысли. Очевидно, это положение соответствует представлению, что мышление без языка не существует, что язык определяет мыслительные процессы, которые, по существу, являются речемыслительными процессами, управляемыми категориями языка, данного человеку обществом, в котором он живет. Тот звуковой язык, который осваивает человек в первые годы жизни, использовался до него другими и будет использоваться после него. Человек не является его собственником. Он принял язык от других в том виде, в котором он ему был дан. Постепенно с годами его формы и значения закреплялись в сознании, определяя характеристики той языковой картины мира, которая присуща всему социуму, пользующемуся данным языком. Язык, тем самым, опосредуя отношение человека и общества к окружающему миру, сам по себе становится обладателем определенного мировоззрения. Он по-своему «видит» мир и вынуждает всех, кто им пользуется, выстраивать свое представление о действительности в соответсвии с его формами и категориями (Зеленщиков 2002: 15).
Продолжая развивать идеи В. фон Гумбольдта, А.В. Зеленщиков отмечает, что язык есть способ видения мира, и этот мир возникает и раскрывается только в процессе «языкового взаимопонимания». Понимание языка невозможно без знания мира, но и понимание мира невозможно без знания языка. С одной стороны, мы постигаем и язык, и мир через деятельность и общение с другими, то есть через достижение взаимопонимания с окружающими нас людьми. С другой стороны, мир, выражающийся в языке, и язык, формирующий мир, когда слово и вещь «взаимно принадлежат друг другу», делают возможным осуществление какой-либо деятельности и общения с другими людьми (Там же: 17).
В свое время М.М. Бахтин придерживался мнения, согласно которому слово создает мысль. Если слово должно быть понято, то, соответственно, как писал М.М. Бахтин, слово ориентировано на собеседника. Если реального собеседника нет, то он предполагается в лице представителя той социальной группы, к которой принадлежит говорящий (Бахтин 1993: 93). М.М. Бахтин считал, что фундаментальным принципом речи, высказывания, дискурса (текста) является диалогичность. Безусловно, нельзя не согласиться с тем, что язык выполняет коммуникативную функцию, обеспечивая взаимопонимание людей и, тем самым, свое собственное существование. Социальная природа человека, его обусловленность культурой и атмосферой окружающей его общественной жизни также не подлежит сомнению. Следовательно, и слово, и высказывание в этом контексте представляются «двусторонним актом», который осуществляется и говорящим, и слушающим. Кроме этого, М.М. Бахтин полагал, что «структура высказывания и самого выражаемого переживания - это социальная структура» (Там же: 103), так как вне языкового воплощения переживание не существует. Поскольку выражение организует переживание, а не наоборот, то именно выражение дает форму и определенность переживанию (Там же: 93). Если «переживание» определить как то, что говорящий представляет в своем высказывании, то выяснится, что без формальной определенности в слове, без ориентации на другого, это «переживание» является пустотой, лишенной всякого содержания и смысла. Однако, в этом случае и сознание в целом, частью которого является конкретное переживание, становится социальным, диалогичным явлением. «Мышление вне установки на возможное выражение и вне социальной ориентированности этого выражения и самого мышления - не существует» (Там же: 98). Другими словами, коммуникативная установка - есть не только цель, которая обуславливает технику речи, но и внутренний конститутивный признак самого мышления и фундаментальная составляющая сознания вообще. Таким образом, высказывание образуется не во внутреннем мире говорящего, а в процессе социального взаимодействия, в диалоге, то есть в конкретной ситуации общения (Там же: 98-99).
Положение «мысль порождается словом» считается справедливым не только потому, что видение языка — это наше видение мира, и не потому, что высказывание и язык представляют собой социальное явление. Необходимо показать, каким образом слово создает мысль в моем, индивидуальном, сознании (Зеленщиков 2002: 19), деятельность которого сопровождается деятельностью языка, образуя единый речемыслительный процесс, характеризующийся сложной внутренней структурой (Кацнельсон 2002: 110).
Тема «Жажда мести»
(9а) Now might I do it pat, now he is praying;
And now I ll do t. And so he goes to heaven,
And so am I reveng d. That would be scann d.
A villain kills my father; and for that,
I, his sole son, do this same villain send to heaven.
Why, this is hire and salary, not revenge!.. ...and am I then reveng d,
To take him in the purging of his soul..? No. (Ham, III, III, 867)
В драме «Гамлет» показателен монолог главного героя о его стремлении отомстить убийце своего отца. Мы решили разбить монолог на две равные смысловые части, так как, несмотря на то, что в обеих частях раскрывается единая тематическая сетка и речь идет об одном и том же желании, они все же отличаются условиями совершения акта возмездия и психологическим состоянием героя. Таким образом, в первой части можно обратить внимание на то, что героя просто захлестывают чувство негодования, жажда отмщенья и нетерпение.
В примере 9-а в порыве наивысшего эмоционального напряжения Гамлет дважды повторяет слово now, символизирующее его желание покончить со злодеем раз и навсегда как можно скорее (now might I do it pat, and now I ll do t), невзирая на то, что для этого выбран неудачный момент, ведь убийца собирается молиться. Кроме этого, трижды повторяется и ключевое слово этого монолога — revenge, а для придания речи еще большей выразительности используются такие средства как инверсия (might I do, am I reveng d) и риторическое восклицание (Why, this is hire and salary, not revenge!). Также отметим ключевые предложения данного монолога (now might I do it pat; and now I ll do t; and so he goes to heaven; I, his sole son, do this same villain send to heaven), которые свидетельствуют не только об эмоциональном состоянии героя, но и посредством риторической фигуры эпифоры (to heaven - to heaven) акцентируют его намерения.
Особо подчеркнем тот факт, что тема возмездия (как и многие другие темы монологов У. Шекспира) поднимает извечный вопрос борьбы добра и зла, а также раскрывает образы жизни и смерти. К. Спержден указывала на то, что когда Шекспир думал о смерти, то в его голове проносились определенные картинки и в силу его безграничного таланта мы можем взглянуть на них вместе с ним и видеть их так же отчетливо, как и он сам (Spurgeon 1958: 197). В данном случае одержимость Гамлета мыслью о смерти, его сомнения и его окончательное осознание того, что смерть, а не жизнь - это блаженство подсказывают нам, что, возможно, и сам Шекспир испытывал подобные чувства, но достоверно нам это неизвестно.
Таким образом, первая часть монолога завершается отказом Гамлета от исходного стремления отправить молящегося злодея на небо, так как в этом случае он оказал бы услугу убийце своего отца и не почувствовал бы себя отмщенным.
(96) ...Up, sword, and know thou a more horrid hent.
When he is drunk asleep; or in his rage;
Or in th incestuous pleasure of his bed;
At gaming, swearing, or about some act
That has no relish of salvation in t
Then trip him, that his heels may kick at heaven,
And that his soul may be as damn d and black
As hell, whereto it goes...
(Ham, III, III, 867)
В примере 9-6, второй части монолога Гамлета, обращает на себя внимание более рациональная направленность речи героя. Поскольку в первой части Гамлет отверг идею мести, когда злодей собирался заняться благопристойным делом, то во второй части с помощью риторического приема амплификации приводятся различные условия, пагубные пристрастия, при которых герой может заставить злодея расплатиться за свои злодеяния - drunk asleep, in his rage, in th incestuous pleasure of his bed, at gaming, swearing, or about some act that has no relish of salvation in t. Гамлет тверд в своих намерениях и от своей цели отступать не собирается, поэтому он риторически взывает к своему мечу (Up, sword), который олицетворяется с другом, помощником, с просьбой отправить черную душу его врага прямо в ад. Эти просьбы выразительны не только тем, что имеют неожиданную концовку в виде контрастной пары heaven — hell, которая представляет собой стилистический прием антитезу, но и тем, что в них присутствует грамматическая конструкция сравнения (his soul may be as damn d and black as hell), а также анафора — риторический прием, с помощью которого повторяются начальные части ритмических построений (that his...may...heaven, and that his...may...hell).
Отметим, что создание тематической сетки в примерах 9-а и 9-6 достигается за счет стилистического приема - антитезы, риторических средств -амплификации, инверсии, эпифоры, анафоры, риторического восклицания и обращения, а также посредством грамматической конструкции сравнения, синтаксического повтора, ключевых слов и предложений - revenge; now might I do it pat; and now I ll do t; and so he goes to heaven; and so am I reveng d; I, his sole son, do this same villain send to heaven; his heels may kick at heaven.
(10) .. .Why bastard? wherefore base?..
... Why brand they us with base? with baseness?
bastardy? base, base?.. Legitimate Edgar,
I must have your land. Our father s love is
to the bastard Edmund as to th legitimate.
Fine word - legitimate ]
Well, my legitimate, if this letter speed,
And my invention thrive, Edmund the base
Shall top th legitimate. I grow; I prosper...
(Lear, I, II, 886)
В 10-ом примере Эдмонд вынашивает план мести своему законному брату, так как сам является внебрачным сыном. В начале монолога герой задается вопросами, почему таких как он называют побочными сыновьями. Однако не находя ответов, Эдмонд переключает свое внимание на брата. Многократно повторяя единственный эпитет (legitimate), которым Эдмонд характеризует Эдгара, и, противопоставляя себя ему с помощью стилистического приема антитезы (Legitimate Edgar — the bastard Edmund / Edmund the base), а также риторического восклицания, герой подчеркивает эмоциональную напряженность своего состояния, поскольку ему трудно смириться с тем, что он внебрачный сын. Таким образом, мы отнесем повтор эпитета к классу эмоциональных. С самого начала размышления Эдмонда носят отрицательный характер: он задумывает во что бы то ни стало отомстить Эдгару за то, что тот является законным сыном, завладев его землей и превзойдя его с помощью подлога. Отметим в речи Эдмонда ключевые слово, словосочетание и предложение с отрицательным значением - top, my invention, I must have your land, которые подчеркивают эмоциональное состояние героя и делают акцент на его стремлении реализовать свой план мести.
Таким образом, в монологе Эдмонда тематическая сетка создается с помощью стилистического приема - антитезы, риторических приемов - эпитета, риторических вопросов и восклицания, а также с помощью эмоционального повтора и ключевых слов, словосочетания и предложения — top, my invention, I must have your land.
Директивные макроречевые акты
(30) ...Be not afraid, though you do see me weapon d...
...Man but a rush against Othello s breast,
And he retires... ...Whip me, ye devils,
From the possession of this heavenly sight!
Blow me about in winds! roast me in sulphur!
Wash me in steep-down gulfs of liquid fire!.. (Oth, V, II, 947)
В 30-ом примере сочетаются просьбы и мольбы, содержащие глаголы в повелительном наклонении (be not afraid - отрицательная форма, whip, blow about, roast, wash - утвердительная форма). С помощью первых Отелло просит Грациано, уже покинувшего сцену, не бояться того, что Отелло вооружен, а, наоборот, нацелиться на него, чтобы он отступил. Герой усиливает эмоциональную сторону своей речи к концу монолога и посредством мольбы изъявляет желание быть гонимым плетьми и ветрами. Он заклинает дьяволов изжарить его в сере и бросить в бездны жидкого огня.
В структуре данного макроречевого акта отмечается употребление просьбы в начале монолога и мольбы в середине и конце монолога, т.е. в речи героя присутствуют только директивные высказывания, таким образом, данный монолог относится к классу однородных высказываний.
(31) ...A good sherris-sack... ascends me into the brain; dries me there all the foolish and dull... makes it apprehensive, quick, forgetive, full of nimble fiery and delectable shapes; which... becomes excellent wit. The second property of your excellent sherris is, the warming of the blood... The vital commoners and inland petty spirits muster me all to their captain, the heart, who... doth any deed of courage; and this valour comes of sherris... If I had a thousand sons, the first human principle I would teach them should be, to forswear thin potations and to addict themselves to sack. (Hen IV. Part II, IV, III, 455)
В 31-ом примере герой начинает свою речь с ассертивных высказываний, которые впоследствие приводят его к определенным выводам. Фальстаф утверждает, что херес делает ум живым и изобретательным, а также согревает и разгоняет кровь и пробуждает в человеке такие качества как смелость и отвага (ascends me into the brain; dries me there all the foolish, makes it apprehensive, quick... The vital commoners and inland petty spirits muster me all to their captain, the heart...). В конце своей речи герой приходит к заключению, что будь у него тысяча сыновей, первый отцовский совет заключался бы в том, чтобы они пили только херес. Этот совет подводит итог размышлениям героя, относится к директивам, а также представляет собой условное предложение, обозначающее воображаемую ситуацию (Ifl had a thousand sons, the first human principle I would teach them should be, to forswear thin potations and to addict themselves to sack).
В структуре данного макроречевого акта отмечается употребление утверждений (ассертивов) в начале и середине монолога и совета (директива) в конце монолога, из чего следует, что данный монолог относится к классу разнородных высказываний. (32) .. .See, sons, what things you are!
How quickly nature falls into revolt
When gold becomes her object!
For this the foolish over-careful fathers
Have broke their sleeps with thoughts,
Their brains with care, their bones with industry..?
...For this they have been thoughtful to invest
Their sons with arts and martial exercises: v
When, like the bee... are murder d for our pains..?
(Hen IV. Part II, IV, V, 457)
В 32-ом примере риторические обращения отца к сыновьям носят характер упреков и осуждения и относятся к классу экспрессивов (See, sons, what things you are! How quickly nature falls into revolt..!). Они эмфатически окрашены и указывают на постоянство отрицательных качеств сыновей. Как только в их души вселяется жадность, они забывают про уважение и благодарность. Вслед за риторическими восклицаниями в речи героя появляются риторические вопросы (For this the foolish over-careful fathers have broke their sleeps with thoughts..? For this they have been thoughtful to invest their sons with arts and martial exercises..?), которые носят директивный характер, характер предостережений, адресованных не только себе, но и всем остальным отцам, которые лишились сна из-за раздумий и забот о детях. Генрих метафорически сравнивает отцов с пчелами, которые торопятся в свои ульи, чтобы накормить детей, а затем принять от них смерть за свои старания. Король рисует устрашающую картину в сознаниях отцов, пытаясь их предостеречь от вероломства и предательства своих же отпрысков.
В структуре данного макроречевого акта отмечается употребление упреков и осуждения (экспрессивов) в начале монолога и риторических вопросов, носящих характер предостережений, т.е. директива в середине и конце монолога. Таким образом, данный монолог относится к классу разнородных высказываний.
(33). ..Hark, countrymen! either renew the fight,
Or tear the lions out of England s coat...
...give sheep in lions stead:
Sheep run not half so treacherous from the wolf...
...As you fly from your oft-subdued slaves...
...retire into your trenches:
You all consented unto Salisbury s death...
(Hen VI. Part I, I, V, 501)
В 33-ем примере, выступая в качестве лидера, Талбот настойчиво требует от своих соотечественников, чтобы они либо возобновили битву, либо стерли с английского герба изображения львов и вместо них изобразили трусливых овец {Hark, countrymen! either renew the fight, or tear the lions out of England s coat...give sheep in lions stead). В монологе героя помимо требований можно заметить два вида ассертивных высказываний: утверждения и констатацию фактов. Сравнивая действия овец с поступками людей и основываясь на собственных знаниях и наблюдениях, Талбот утверждает, что овцам не свойственна такая трусость, которую проявили люди (Sheep run not half so treacherous from the wolf ), и далее констатирует факт побега войск от противника (As you fly from your oft-subdued slaves). Далее герой вновь возвращается к требованиям и настаивает на том, чтобы все вероломные отступили в окопы {retire into your trenches). Поскольку на протяжении всего монолога Талбот побуждает соотечественников к действиям, то все его требования содержат глаголы в повелительном наклонении (hark, renew, tear, give, retire). Однако, несмотря на то, что основная цель монолога -требования, герой заканчивает свою речь констатацией факта - трусливые предатели допустили гибель Солсбери (You all consented unto Salisbury s death).
В структуре данного макроречевого акта отмечается употребление требований (директивов) в начальной позиции, утверждения и констатации факта (ассертивов) в середине монолога и требований и констатации факта в конце речи. Следовательно, данный монолог относится к классу разнородных высказываний.
Первая когнитивно-семантическая модель
Исходя из взаимозависимости персональных качеств героев и речевого воплощения тем их монологов, нельзя не заметить, что какими бы разными ни были личностные характеристики персонажей данной модели и к какому бы исходу они, в конечном итоге, не привели, все персонажи данной модели затрагивают в своей речи тему жажда мести. Таким образом, данная тема представляет собой когнитивное ядро модели.
Проанализируем сначала монологи Яго и Эдмонда, языковые личности которых проходят одну стадию развития, так как отрицательные качества этих героев непосредственно приводят их к размышлениям на тему возмездия.
(49а) Thus do I ever make my fool my purse;
For I mine own gain d knowledge should profane
If I would time expend with such a snipe
But for my sport and profit. I hate the Moor,
And it is thought abroad that twixt my sheets
He has done my office. I know not if t be true,
But I for mere suspicion in that kind
Will do as if for surety. He holds me well,
The better shall my purpose work on him.
(Oth, I, III, 922)
Анализируя пример 49-a можно проследить, как подлая сущность Яго толкает его на осуществление коварного плана мести своему заклятому врагу Отелло. В речи Яго находят отражение все его отрицательные черты: он предстает перед нами человеком подозрительным, расчетливым и полным ненависти не только к Отелло, но и к своему приятелю Родриго, который всецело ему доверяет. Герой хладнокровно признается в том, что Родриго нужен ему лишь ради материальной выгоды, и его дружеское отношение к нему не более, чем обманный трюк. Яго знает, что подобная тактика приносит свои плоды, поэтому он использует ее в отношении доверчивого и открытого Отелло, которого ненавидит всей душой, ведь ходит слух, что тот несет службу Яго на его же супружеском ложе. Хотя этому нет подтверждения, Яго относится к подозрениям как к достоверности. Его мнительность, циничность и лицемерие ощутимы в каждом высказывании - but I for mere suspicion... will do as if for surety; I ever make my fool my purse, for I... should profane if I would time expend with such a snipe but for my sport and profit; he holds me well, the better shall my purpose work on him. Поскольку Яго уверен в том, что Мавр его высоко ценит, то он расчитывает, что ему с легкостью удастся осуществить свой план возмездия.
(496) Cassio... Let me see now To get his place... After some time,
To abuse Othello s ear
That he is too familiar with his wife.
He hath a person and a smooth dispose
To be suspected - framed to make women false.
The Moor is of a free and open nature,
That thinks men honest that but seem to be so,
And will as tenderly be led by the nose
As asses are...
(Oth, I, III, 922)
Пример 49-6 представляет собой вторую часть монолога Яго, в которой подтверждаются его намерения отомстить Отелло, а заодно и Кассио, которого он также подозревает в тайной связи со своей женой (I fear Cassio with my nightcap too - Oth, II, I, 925). С помощью хитрых и коварных уловок Яго хочет оклеветать Кассио и Дездемону перед доверчивым Отелло, зная наверняка, что Мавр поверит в эти сплетни честного с виду Яго. Этот дьявольский план, возникший под влиянием навязчивой идеи мести и чрезмерной подозрительности, позволяет сделать умозаключение о том, что отрицательная сущность героя влияет на ход его мыслей и на те приоритетные вопросы, которые его волнуют и которые, в конечном счете, находят отражение в его циничной и лицемерной речи.
(50)...Wherefore should I... permit
The curiosity of nations to deprive me,
For that I am some twelve or fourteen moonshines
Lag of a brother? Why bastard? wherefore base?..
...Well then, legitimate Edgar, I must have your land.
Our father s love is to the bastard Edmund
As to th legitimate. Fine word- legitimate !
Well, my legitimate, if this letter speed,
And my invention thrive, Edmund the base
Shall top th legitimate. I grow; I prosper.
Now, gods, stand up for bastards!
(Lear, I, II, 886)
На 50-ом примере рассмотрим как отрицательные качества и низкие цели другого персонажа, Эдмонда, толкают его на осуществление коварного плана мести своему брату Эдгару, который, в отличие от него, является законным сыном графа Глостера. Чувство ненависти Эдмонда подпитывается завистью тому, что Эдгару, как единственному наследнику, достанется все состояние отца. Терзаемый мыслями о мести, Эдмонд решает поссорить брата с отцом и завладеть его землей. Также как и Яго, ради своей низкой и подлой цели он готов оклеветать другого человека, пусть даже собственного брата, лицемерно прикидываясь честным и порядочным перед отцом.
Данный монолог дает нам возможность понять, что личные качества Эдмонда очень схожи с теми, которыми обладает Яго. Он циничен, лицемерен, лжив, полон ненависти и расчетлив. С помощью клеветы и других коварных уловок он пытается реализовать свой план мести, который становится смыслом его жизни и способом достижения желаемого. Жажда мести полностью поражает его сознание и вместе с отрицательными качествами персонажа отчетливо прослеживается в его речи: I must have your land, if this letter speed, and my invention thrive, Edmund the base shall top th legitimate; I grow; I prosper. Таким образом, как и в предыдущем примере, отрицательная сущность героя отражается в его циничной и лицемерной речи.
Далее рассмотрим монологи Отелло, которые также обусловлены темой жажда мести. Однако нельзя не заметить, что от мучительных изысканий о возмездии Отелло переходит к решительным действиям, т.е. в речи героя акцент переносится на другую тему — вершение чужой судьбы, которая подводит итог мыслям героя об отмщении. Следовательно, языковая личность героя проходит две стадии развития дісажда мести —» вершение чужой судьбы.
(51)...Haply, for I am black
And have not those soft parts of conversation
That chamberers have, or for I am declined
Into the vale of years - yet that s not much She s gone. I am abused, and my relief
Must be to loathe her... I had rather be a toad,
And live upon the vapor of a dungeon,
Than keep a corner in the thing I love
For others uses...
(Oth, III, III, 932)
В 51-ом примере отметим, что, несмотря на то, что Отелло не является отрицательным персонажем, тем не менее, его положительные качества — добродушие и открытость под действием слепой ревности превращаются в ярость и безудержное желание отомстить Дездемоне, которую он винит в предательстве.
Тема мести подчеркивается в речи героя ключевыми словами she s gone, I am abused, and my relief must be to loathe her, и чем больше герой думает о предательстве жены, тем более жгучей становится его слепая ярость, бешеная ревность и жажда мести. В конце концов, эти чувства захлестывают героя настолько, что ему изменяет здравый смысл, и в следующем монологе он сообщает, что решил покончить со всеми этими мучениями раз и навсегда, приговорив любимую жену.
(52) It is the cause, it is the cause, my soul...
...She must die, else she ll betray more men...
...Ah balmy breath, that dost almost persuade
Justice to break her sword! One more, one more.
Be thus when thou art dead, and I will kill thee,
And love thee after. One more, and this the last:
So sweet was ne er so fatal. I must weep,
But they are cruel tears: this sorrow s heavenly;
It strikes where it doth love...
(Oth, V, II, 944)
В 52-ом примере безвыходность ситуации, в которой оказался Отелло по воле собственных чувств, и необузданная страсть пробуждают в нем стремление к разрешению своих внутренних проблем. Герой пытается убедить себя в том, что Дездемона должна умереть, ведь она обманула и предала его. Но все же Отелло проявляет нерешительность, ведь он не убийца. О том, что тема мести и тема вершения чужой судьбы являются ключевыми в речи Отелло говорят его собственные слова, которые, тем не менее, не лишают героя его положительных качеств и величия души - I will kill thee, and love thee after; one more, and this the last: so sweet was ne er so fatal; this sorrow... strikes where it doth love.
