Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Древнеанглийское поэтическое слово в системе языка 12
1. Общая характеристика языка древнеанглийской эпической поэзии 12
2. Основные направления в изучении семантической структуры слова 37
3. Принципы и методы изучения семантики древнеанглийского поэтического слова 53
Выводы к Главе 1 70
Глава II. Древнеанглийское поэтическое слово в контексте культуры 73
1. Древнее слово как отражение культуры народа, создавшего его ...73
2. Слово и реалия: «Беовульф» и археология 80
3. Вещи и герои: роль артефактов в германском обществе 86
4. Художественная символика вещей: композиционная функция артефактов в поэме «Беовульф» (на материале мечей ) 99
Выводы к Главе II 108
Глава III. Древнеанглийское поэтическое слово в памятниках героического эпоса: функционально- семантический анализ наименований артефактов 110
1. «Сокровища» 110
2. Мечи 135
3. Кольчуги 155
4. Щиты 166
5. Украшения 179
Выводы к Главе III 189
Заключение 193
Список использованной литературы 197
Научная литература 197
Источники и переводы 216
Словари и энциклопедии 217
Адреса в сети Интернет 218
Список сокращений 219
- Общая характеристика языка древнеанглийской эпической поэзии
- Принципы и методы изучения семантики древнеанглийского поэтического слова
- Древнее слово как отражение культуры народа, создавшего его
- Художественная символика вещей: композиционная функция артефактов в поэме «Беовульф» (на материале мечей
Введение к работе
Одним из важнейших выводов, полученных в результате многочисленных исследований в сфере языкознания, является признание того факта, что язык конкретного общества представляет собой составную часть его культуры, а лексические разграничения, проводимые каждым языком, обычно отражают важные (с точки зрения этой культуры) свойства объектов. Задача современного исследователя заключается в том, чтобы понять логику и систему в наименованиях далекого прошлого.
При исследовании семантики древнего языка особенно актуальным оказывается высказывание А.Ф. Лосева, который вслед за античными мыслителями придавал особое значение Слову, или Имени, считал, что именно на имени покоится наше бытие: «Природа имени магична... Знать имя вещи значит быть в состоянии в разуме приближаться к ней или удаляться от неё. Знать имя значит уметь пользоваться вещью в том иди другом смысле. Знать имя вещи значит быть в состоянии общаться и приводить в общение с вещью. Ибо имя и есть сама вещь в аспегсте своей понятности для других, в аспекте своей общительности со всем прочим» (Лосев 1993: 763).
Слово передает понимание «кусочка действительности» и его отношение к другим элементам той же действительности, как они осознавались обществом, народом в известную эпоху (Виноградов 1977: 163). Именно поэтому материалы по исследованию лексики языков, находящихся на ранних этапах их исторического развития, имеют большое значение для многих смежных наук. С другой стороны, выводы и наблюдения историков, археологов неоценимы для лингвистического исследования, «ибо без учета реальной действительности, в которой протекала жизнь определенного человеческого коллектива, немыслимо понять и объяснить систему лексики, её закономерности и процессы, характерные для неё» (Сороколетов 1970: 9).
Наименования артефактов - оружия, предметов снаряжения, украшений - представляют в этом отношении прекрасные возможности для исследования. Обилие указанных наименований в героических произведениях позволяет сравнить терминологию при описании артефактов в различных эпизодах памятников. Кроме того, по справедливому замечанию К. Брэди, для оружия, в отличие от других категорий референтов в героической поэзии, мы имеем дополнительный контекст, «иллюстрирующий наше понимание и толкование слов: обширные археологические открытия последнего столетия» (Brady 1979: 80).
В исторической семасиологии последних лет особую значимость приобретает изучение различных семантических пластов в структуре значения слов. В семантике слов все больший интерес вызывают не различия их денотативного значения, а разнообразные коннотации, на проявление которых большое влияние могут иметь сохранившиеся в слове этимологические ассоциации, просматривающиеся во внутренней форме слова, а также символическое (ассоциативное) значение, появляющееся в связи с функциями обозначаемого предмета в обществе, а слова — в тексте.
Богатый материал в этом отношении дают слова, означающие артефакты, представляющие собой «искусственно сделанные предметы, изготовленные человеком» (Большой энциклопедический словарь 1999). В данной работе под артефактами имеются ввиду предметы снаряжения, оружие, ювелирные изделия, а также коллекции ценных предметов. В связи с этим в поле зрения исследования попали наименования кольчуг, щитов, мечей, браслетов (ожерелий) и «сокровищ».
С учетом обширных археологических открытий последнего столетия предпринимались попытки уточнения денотативного значения наименований артефактов (см., например, Hatto 1957, Cramp 1968).
Коннотативная сфера данных слов, как правило, не входила в поле зрения исследователей (за исключением работы К. Брэди, посвященной составным наименованиям «оружия», см. Brady 1979). Существует ряд работ отечественных (Гуревич 1984, 1998) и зарубежных (Clark 1965, Cherniss 1968, Niles 1983, Meter 1996) исследователей, рассматривающих социальную символику артефактов в древнегерманском обществе и в поэме «Беовульф» безотносительно их конкретным наименованиям. Художественная функция вещей в поэме «Беовульф» также попадала в поле зрения ученых (Чекалов 1993, Kaske 1960, Rogers 1963). Научная новизна данного исследования заключается в попытке провести более глубокий и систематический функционально-семантический анализ наименований артефактов, т.е. дифференцировать семантику вышеуказанных наименований по отношению к той социальной или художественной функции, которую выполняют обозначаемые ими предметы. Новизна настоящей диссертации заключается также в применении текстоцентрического подхода к единицам языка, при котором интерпретация анализируемых лексем происходит в контексте целого текста. Данный подход в полной мере применим при исследовании в области древних языков, в частности, языка древнеанглийской поэзии, в силу специфики древнеанглийского поэтического текста, который способен влиять на формирование и актуализацию семантики древнеанглийского поэтического слова, а в некоторых случаях - и порождению у него новых смыслов.
Актуальность данной работы заключается в расширении сведений о семантическом своеобразии лексического состава древнеанглийского поэтического языка, в необходимости дальнейшей разработки методо семантического описания древнеанглийского поэтического слова, которые позволили бы представить содержание древнего слова как целостное образование на исследуемом синхронном отрезке развития языка, а также облегчили бы восприятие современным читателем художественного наследия англосаксов. Возможность и необходимость анализа тех культурных сведений, которые можно извлечь из древнего текста, в равной степени определяют актуальность настоящего исследования.
Объектом данного исследования являются наименования артефактов, встречающиеся в тексте древнеанглийских героических поэм «Беовульф», «Битва при Финнсбурге», «Битва при Мэлдоне» и «Битва при Брунанбурге». Предмет исследования составляют особенности семантической структуры данных наименований, т.е. отношения между ядром, периферией и коннотативными элементами.
Материал исследования. В основу исследования положены древнеанглийские поэтические памятники, сохраняющие наибольшую близость героической тематике исконно германского эпоса, т.е. в центре повествования которых находится сражение и прославление героев. Придерживаясь общепринятой классификации (сравни, например, Cherniss 1972), поэмы «Беовульф», «Битва при Финнсбурге», «Битва при Брунанбурге» и «Битва при Мэлдоне» можно рассматривать как произведения, героические по тону и предмету повествования.
Целью работы является выявление семантической специфики древнеанглийских поэтических наименований артефактов в их взаимодействии с основными уровнями речевого контекста поэм, с учетом их композиционного построения, а также в связи с функциями обозначаемых предметов в обществе.
Соответственно цели устанавливаются следующие задачи: охарактеризовать культурно-историческую ситуацию возникновения анализируемых поэм; вскрыть основные функции артефактов (их социальную символику) в древнегерманском обществе и их художественную функцию в героической поэзии; установить состав синонимических рядов «наименования мечей», «наименования щитов», «наименования кольчуг», «наименования "сокровищ"», «наименования ювелирных изделий (колец)»; с помощью контекстуального анализа определить те коннотации и ассоциации в семантике синонимичных наименований, которые различают их употребления; дифференцировать наименования артефактов в связи с их социальной и художественной символикой; изучить семантические трансформации (если таковые имеются), которые претерпевает слово в контексте отдельных памятников.
Решению поставленных задач способствовала комплексная методика исследования1. Основным в данной работе является метод контекстуалъно-поэтологического анализа, учитывающий не только ближайшее лингвистическое окружение слова в памятнике, но и все жанрово-стилистические особенности текста. В работе также используется анализ словарных дефиниций, взятых из словарей и глоссариев древнеанглийского языка и поэзии (например, Klaeber 1950, Sedgefield 1910, Swanton 1992, Wyatt 1922, Bosworth - Toller 1882 - 1898, Смирницкий 1953 и др.), и этимологический метод, с помощью которого устанавливается семантическая мотивировка слова, дающая возможность максимально широко обозначить семантический потенциал слова.
В соответствии с проведенным исследованием на защиту выносятся следующие положения:
1. При исследовании особенностей семантики древнеанглийской поэтической лексики оптимальным является интегральный подход к значению слова, в соответствии с которым рассматривается не только денотативная часть значения слова, но и весь его ассоциативный фон, 1 Методы семантического описания древнеанглийской поэтической лексики подробно рассматриваются в 3 Главы I. актуализирующийся в контексте и связанный с особой художественной нагрузкой слова в повествовании.
2. Значение, реализуемое словом в древнеанглийском поэтическом памятнике, в силу глубокой сращенности и взаимодействия всех уровней поэтического текста, порождается контекстом и не может быть от него отвлечено. Актуализация наименований артефактов в контексте поэмы способствует экспликации скрытых семантических компонентов, ассоциативных и окказиональных сем. Коннотативные элементы, выявляемые в результате контекстуального анализа в семантике синонимичных наименований, способствуют дифференциации их употребления.
3. Внутри синонимических рядов наименования артефактов не являются абсолютно идентичными в употреблении. В структуре их значения актуализируются коннотативные элементы, на проявление которых влияют сохранившиеся в слове этимологические ассоциации, а также символическое (ассоциативное) значение, которое появляется в связи с функциями обозначаемого предмета в обществе и слова в тексте.
4. Семантические различия исследуемых наименований позволяют выявить типичный образ артефакта как компонента англосаксонской культуры. Отдельные имена артефактов переводят обозначаемые предметы в разряд ценных предметов, акцентируя их социальную символику (артефакт как объект труда, требующий искусства при изготовлении; вызывающий восхищение и удивление; представляющий общественную ценность; служащий символом статуса и знаком отличия; выступающий средством установления социальной стабильности; олицетворяющий непрерывность человеческого рода).
5. В семантике других наименований эксплицируются компоненты, имеющие отношение к внешнему виду предметов; подчеркивающие их материальные качества (прочность или, наоборот, ненадежность). Лишь немногочисленные наименования идентифицируют артефакты просто как функциональные предметы (вооружение).
6. Некоторые лексемы имеют композиционную привязанность, употребление их закреплено за определенными персонажами и (или) частями поэмы. По ходу развития действия конкретных произведений объем значения отдельных лексем изменяется, при этом в большинстве случаев происходит расширение значения слова.
Теоретическая значимость работы заключается в установлении семантической специфики древнеанглийских поэтических наименований артефактов в их взаимодействии с основными уровнями речевого контекста поэм, с одной стороны, и с функциями обозначаемых ими предметов, с другой. Сделанные наблюдения позволяют определить методическую специфику изучения древних текстов, вскрыть зависимость семантики слова от построения сюжета памятника.
Практическая значимость. Результаты данного исследования могут быть использованы в университетских теоретических курсах по введению в германскую филологию, истории английского языка, исторической стилистике и поэтике, а также найти применение при переводе древнеанглийских текстов на русский язык, составлении глоссариев и комментариев к памятникам древнеанглийской поэзии.
Апробация работы осуществлялась в форме докладов и сообщений на международных школах-семинарах по лексикографии, проводагошшшя на базе ИвГУ («Актуальные проблемы теоретической и прикладной лексикографии», 1997, «Язык. Культура. Словари», 2001), ежегодных итоговых научных конференциях ИвГУ (1997 - 2002). Частные результаты и выводы исследования представлены в пяти публикациях.
Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, библиографии и списка сокращений. Во Введении приводится обоснование выбора темы, её актуальности, определяются цели и задачи, формулируются положения, выносимые на защиту, подчеркивается научная новизна, теоретическая и практическая значимости работы, излагается структура диссертации.
Общая характеристика языка древнеанглийской эпической поэзии
Из тридцати тысяч строк англосаксонской поэзии, сохранившихся до сегодняшнего дня, 3 тысячи 182 строки составляют текст эпической поэмы «Беовульф», которая в наиболее яркой и законченной форме отражает сложившийся в эпоху великого переселения народов эпический мир древних германцев. Поэма повествует о сражениях героя Беовульфа со сверхъестественными существами, а так же содержит многочисленные отступления, описывающие реальные исторические события.
Действие поэмы разворачивается главным образом на юге Швеции (в так называемой Geatland) и датском острове Шетланде (Sjaelland). Однако отступления значительно расширяют географию поэмы, описывая события, происходящие на территории современной центральной Швеции, северной Германии и Полыни. Тот факт, что действие поэмы происходит в основном в Скандинавии, породил гипотезу о скандинавском происхождении «Беовульфа». В настоящее время эта гипотеза опровергнута, большей частью потому, что эта специфическая черта «Беовульфа» свойственна и другим произведениям англосаксонской поэзии, где описываются различные народы Европы. A.M. Волков полагает, что это «чисто эпическая особенность устного в истоках мигрирующего текста» (Волков 2000: 50).
Современные исследователи сходятся во мнении, что поэма была записана англосаксонским поэтом, причем им мог быть как придворный поэт, так и поэт - монах. Большинство ученых признают седьмой век наиболее вероятным временем возникновения поэмы по той простой причине, что поэт «Беовульфа» ссылается на многочисленные события и ожидает того, что его аудиторію знакома с германскими героями и легендами, которые в более позднее время могли быть уже забыты (The Historical Background of Beowulf. Angelcynn. http://www.angelcynn.orc.uk/ ).
Некоторые из исследователей считают местом возникновения «Беовульфа» Нортумбрию, королевство, которое в течение динамичного и утонченного «Века Бэды» (680 - 730 вв.) находилось на пике своего процветания. Мерсия во время правления короля Оффы (757 - 796 вв.) также рассматривается в качестве возможного места возникновения поэмы, особенно принимая во внимание одно из отступлений поэмы, связанных с именем Оффы, которое в таком случае является своеобразным способом восхваления повелителя (Whitelock 1951: 57-64).
Английский исследователь 3. Санди отодвигает дату возникновения поэмы к десятому веку, местом считает королевство Уэссекс при правлении короля Этельстана (924 - 936 вв.). По мнешпо Санди, после того, как поэма сложилась в устном виде, и, по всей вероятности, в трех частях, она была записана по просьбе короля одним из его вассалов, Вульфгаром (Thundy 1986). Дж. Штормз также допускает возможность того, что поэма была записана не монахом- священнослужителем, а мирянином: «Христианские элементы в поэме таковы, что с ними мог быть знаком любой образованный мирянин» (Storms 1974: 13).
Раскопки захоронения в ладье в местечке Саттон Ху, датируемого 625 годом, имеющего несомненное сходство с описанием погребения Скильда и Беовульфа в поэме, свидетельствуют о том, что наиболее вероятным временем и местом создания «Беовульфа» является седьмой век, графство Саффолк (Suffolk) в Восточной Англии. Вещи, найденные в захоронении, характеризуют королевский двор Восточной Англии как необычайно утонченный и тесно связанный со шведским королевским домом в Упсале. Существует даже предположение о том, что обе королевские династии разделяли общее кладбище, а создание поэмы имело целью поведать англичанам кое-что об их полуисторических, полулегендарных скандинавских предках (Swanton 1992: 7; The Historical Background of Beowulf. Angelcynn. http://www.angelcynn.orc.iik/).
Героический сюжет, представленный в одном из эпизодов поэмы «Беовульф», в так называемом «Финнсбургском эпизоде» (1068-1159), лежит в основе самостоятельного произведения - поэмы «Битва при Финнсбурге», известной лишь по отрывку в 48 строк. В обоих произведениях речь идет о возникновении вражды между племенами фризов и данов.
Несмотря на то, что большинство критиков видят различие двух произведений лишь в плане композиции и указывают на сходство нарративных элементов (например, Swanton 1992), отдельные авторы обращают внимание на различие в тематико-смысловых акцентах памятников (Гвоздецкая 1995: 56). Так, «Битва при Финнсбурге» повествует о ходе сражения между фризами и данами, а «Финнсбургский эпизод» в «Беовульфе» начинается с того момента, на котором заканчивается повествование в поэме, т.е. сама битва упоминается в «Беовульфе» лишь фрагментарно, внимание автора сосредоточено на описании дальнейшего хода распри.
По мнению М. Свонтона, нарративная форма и стиль поэмы «Битва при Финнсбурге» позволяют отнести её к так называемому «героическому пласт} » древнегерманской поэзии, основу которого составляют оригинальные германские исторические и легендарные сюжеты (Swanton 1992: 21). Кроме «Битвы при Финнсбурге», «изначально героическими по тону повествования и духу» (Cherniss 1972: 28) являются две более поздние поэмы - «Битва при Брунанбурге», воспевающая блистательную победу англосаксов над объединенными войсками скандинавов и скоттов (937г.), и «Битва при Мэлдоне», описывающая поражение англичан в сражении со скандинавами и гибель эссекского алдермана Бюрхнота (901г.).
Обе поэмы содержат описание конкретных исторических событий. Будучи сравнительно поздними образцами англосаксонского аллитерационного стиха, произведения полностью сохраняют стилистические особенности древнегерманской героической поэзии.
Значимость «Битвы при Брунанбурге» для древнеанглийской литературы заключается в том, что поэма представляет собой первую хвалебную песнь в английской поэзии (Древнеанглийская поэзия 1982: 304 -305). «Битва при Мэлдоне» интересна прежде всего тем, что историческая правдивость описания военного конфликта сочетается в ней с героическим пафосом, имеющим целью восстановить пошатнувшиеся во времена Этельреда героические идеалы (Там же 309).
Принципы и методы изучения семантики древнеанглийского поэтического слова
В языке древнеанглийской поэзии существует довольно большое количество слов, не поддающихся однозначному переводу на современным язык. Причина такого «непереводимого» словарного содержания заключается в специфике древнеанглийской понятийной культуры, за которой стоит закрытая и отличающаяся от нашей картина мира. В связи с этим Э. Лайзи считает содержание слов поэтического языка показательным, так как оно, «сильно отличающееся от нашего, передает первоначальное германское состояние, в отличие от языка прозы, состоящей большей частью из переводов, базирующихся преимущественно на латинской ПОНЯТИЙНОСТЙ (Leisi 1959: 309).
Существует мнение, что традиционное представление о нечеткости, расплывчатости семантики древнего слова (Schiicking 1915) является результатом невозможности адекватно отразить значение древнеанглийского слова средствами современного языка, что связано в конечном счете с несовпадением семантических систем исследуемого языка и языка исследователя (см., например, Лемберская 1980). Таким образом, передача значения древнеанглийского слова словами современного языка всегда является лишь приблизительной. Как пишет М.И. Стеблин-Каменский, «даже тот, кто читает древний памятник в подлиннике, в сущности, читает его в переводе: ведь он неизбежно в какой-то степени подставляет в слова древнего языка привычные ему значения и таким образом как бы переводит слова древнего языка на современный язык» (Стеблин-Каменский 1984: 7).
Сложность изучения поэтической лексики заключается прежде всего в том, что слово в аллитерационной поэзии характеризуется рядом специфических черт. Для него характерна многозначность и наличие широкого спектра культурно-значимых ассоциаций, возникающих в связи с его употреблением. Многозначность поэтического слова, его смысловые перевоплощения возникают под воздействием стихотворной формы как результат неосознанного переосмысления текста (Смирницкая 1989: 159). О.А. Смирницкая полагает, что многозначность текста - это неотъемлемое свойство его внутренней семантической структуры, «свидетельство несравненной и все ещё недооценённой смысловой глубины».
Как известно, для исследования семантики древнего слова до сих пор не существует общепризнанной и детально разработанной методики. Основные методы и приёмы изучения единиц лексической системы современных языков не всегда могут быть применены для историко-семасиологических исследований. Так, один из наиболее широко применяемых методов в современной семасиологии, компонентный анализ, не вполне приемлем при изучении исторической семантики слова, так как для этого метода необходимо большое количество материала, что является недоступным, когда мы имеем дело с древними памятниками. Кроме того, применение компонентного анализа связано с опасностью модернизации древнего значения, наложения на него "сетки" современных категорий мышления. Исследования в области древних языков также исключают возможность эксперимента с носителями языка или обращения к их іштуиции.
В соответствии с возможными источниками семантической реконструкции выделяют три способа получения семантической информации:
1. изучение контекстов употребления слова в памятниках;
2. обращение к словарям как хранилищам сведений о семантике слова;
3. привлечение данных этимологии.
Контекстуальный и словарный методы не являются принципиально разными способами получения семантической информации, поскольку словарь появляется вследствие накопления известных семантических фактов, добытых первоначально путем изучения контекста. Однако анализ словарных дефиниций имеет определенные ограничения в силу того, что используемый в словарях метаязык описания представляет собой современный язык, что иногда приводит к неоправданному семантическому сближению древнего и соответствующего современного слова. Кроме того, в лексикографических справочниках нередко приводятся узкие отрезки текста. Такая ограниченность материала может стать причішой ошибок и неправильных выводов относительно содержания древнего слова, о чем предупреждал ещё В.В. Виноградов, когда писал, что «главная опасность состоит в определении значения слова не на основе знания соответствующего текста в целом, а путем произвольного истолкования картотечного примера, отрезка, вырванного из контекста» (Виноградов 1977: 278).
Контекстуальный и словарный методы представляют разные возможности для семантического описания: словарь является удобным инструментом познания "исторически засвидетельствованного уровня анализа" (Гвоздецкая 1995: 88). Действительность памятника представляет более широкие возможности для изучения древнего слова, потому что "за ней стоит безграничность породившего её сознания, которое и поныне живет в знаковой организации текста" (там же).
Для лексикологов и семасиологов при исследовании лексического значения слова важность анализа контекста является бесспорной и общепризнанной. В статье "Основные типы лексических значений слова" В.В. Виноградов прямо соотносит анализ значения слова с изучением его контекстуального окружения: "значение слова определяется не только соответствием его тому понятию, которое выражается с помощью этого слова...; оно зависит ... от общественно осознанных и отстоявшихся контекстов его употребления, от конкретных лексических связен его с другими словами, обусловленных присущими данному языку законами сочетания словесных значений" (Виноградов 1977:165).
Родоначальниками теории контекста считаются Б. Малиновский и Дж. Ферс, представители Лондонской лингвистической школы. Концепция контекста и ситуации, разработанная Б. Малиновским применительно к фольклорному материалу туземного населения Меланезии, явилась основополагающей для Лондонской лингвистической школы. По мнению Б. Малиновского, экстралингвистические знания, полученные при изучении фольклора, позволяют понимать и интерпретировать собственно лингвистические категории. Трудности перевода являются следствием различия природы языков, а привлечение контекста ситуации особенно важно, когда имеем дело с «примитивными» языками (Malinowski, пит. по Palmer 1982: 35-36).
Дж. Ферс рассматривал контекст ситуации как часть лингвистического аппарата и полагал, что высказывание получает смысл в ситуативном и социальном контексте и является функцией такого контекста. Ферс учитывай влияние на языковую семантику коммуникативной ситуации, социальных факторов и всего многообразия окружающего мира и воспринимаемой человеком культуры (Firth 1958).
Древнее слово как отражение культуры народа, создавшего его
Язык, как известно, является не только системой знаков, но и воплощением системы представлений, специфичных для разных эпох и различных культур. В последнее время всё большую популярность приобретают представления о языке как о зеркале культуры, которое отражает все наиболее важные и устойчивые изменения в образе жизни и менталитете народа. Следуя за С.Г. Тер-Минасовой, под культурой мы понимаем совокупность результатов деятельности человеческого общества в производственной, общественной и духовной жизни (Тер-Минасова 2000:
Идеи о взаимосвязи языка и образа мышления, восходящие ещё к идеям Гумбольдта, являются, на наш взгляд, особенно актуальными при изучении языков древних народов, отделенных от нас огромным пластом времени и разницей культур.
Отмечая, что отношение человека к предметам «целиком обусловлено языком», В. Гумбольдт пишет: «Тем же самым актом, посредством которого он (человек) из себя создаёт язык, человек отдаёт себя в его власть; каждый язык описывает вокруг народа, которому он принадлежит, круг, из пределов которого можно выйти только в том случае, если вступаешь в другой круг» (Гумбольдт 1984: 80). Язык, будучи системой мировидения, оказывает регулирующее воздействие на человеческое поведение: человек обращается с предметами так, как их преподносит ему язык. В трактовке В. Гумбольдта язык не представляет собой прямого отражения мира. В нем осуществляются акты интерпретации мира человеком. Различные языки, по Гумбольдту, являются различными мировидениями, они представляют собой не различные обозначения одной и той же вещи, а дают различные видения её. Всякий язык, обозначая отдельные предметы, в действительности созидает; он формирует для говорящего на нём народа картину мира.
Проблеме адекватности отражения действительности в языке посвящена работа Г.В. Колшанского «Объективная картина мира в познании и языке». Согласно Колшанскому, картина мира, отображенная в сознании человека, есть вторичное существование объективного мира, закрепленное и реализованное в своеобразной материальной форме. Этой материальной формой является язык, который и выполняет функцию объективации индивидуального человеческого сознания. Г.В. Колшанский вводит понятие «языковой картины мира», которая возникает в процессе познания в связи с активной ролью языка и в силу его специфических особенностей. Языковая картина мира в целом и главном совпадает с логическим отражением в сознании людей, но при этом в языковой картине мира сохраняются периферийные участки, которые остаются за пределами логического отражения, и в качестве словесных образов вещей и лингвистических моделей отношения между ними варьируются от языка к языку в зависимости от специфических особенностей последних. «Каждый народ имеет свои особенности в социальном и трудовом опыте, что находит своё выражение в различиях лексической и грамматической номинации явлений и процессов, в сочетаемости тех или иных значений, в их этимологии (выбор первоначального признака при номинации и образовании значения слова) и др.» (Колшанский 1990:29).
Г.В. Колшанский придерживается точки зрения, согласно которой язык отображает исторический опыт каждого народа по освоению мира. Вместе с тем он подчеркивает, что «само выделение в предметных средствах объективации знаний тех особенностей, которые имеют смыслоразличительную функцию, ...целиком детерминировано культурой, в рамках которой функционируют данные предметы» (там же, с. 31).
По мнению Г.В. Колшанского, язык как человеческий атрибут отображает весь мир в его целостности и взаимосвязанности: «Каждый конкретный знак как языковой вариант человеческого языка вообще в своем своеобразии не искажает и не преобразует действительность, а через глобальную семантическую систему всей совокупностью своих средств отображает единую природу мира в концептуальном аппарате человека, как универсальной понятийной системы, коррелирующей с реальным миром на основе принципа отражения» (там же: 61).
Идеи В. фон Гумбольдта получили свое выражение в рамках знаменитой гипотезы Сепира - Уорфа, согласно которой структура языка определяет структуру мышления и способ познания внешнего мира. Характер познания действительности зависит от языка, на котором мыслит познающий субъект. Люди членят мир, организуют его в понятия и распределяют значения так, а не ішаче, поскольку являются участниками некоторого соглашения, имеющего силу лишь для данного языка: «Звуки, слова, грамматические формы, синтаксические конструкции и другие языковые формы, усваиваемые нами с детства, имеют определенное значение лишь постольку, поскольку общество молчаливо согласилось считать их символами тех или иных референтов. По этой причине язык представляет собой область, весьма удобную для изучения общей тенденции социокультурного поведения, которая выражается в выработке всевозможных формальных приемов» (Сепир 1993: 600).
Но мнению Э. Сепира, важность языка для выражения, определения и передачи культуры не подлежит сомнению, поскольку система культурных моделей той или иной цивилизации фиксируется в языке, выражающем данную цивилизацию: «Настанет время, когда попытка понять примитивную культуру без помощи языка данного общества будет выглядеть в такой же степени дилетантской, как и труд историка, не обращающегося к свидетельству оригинальных документов тех эпох, которые он описывает» (Сепир, цит. по: Звегинцев 1965: 233).
Сепир рассматривает язык как руководство к восприятию социальной действительности: «Не существует двух языков настолько тождественных, чтобы их можно было считать выразителями одной и той же социальной действительности. Миры, в которых живут различные общества, - отдельные миры, а не один мир, использующий разные ярлыки» (там же).
Таким образом, Сепир видит тесную связь между жизнью общества и лексикой языка, на котором оно говорит: «Лексика - очень чувствительный показатель культуры народа, и изменение значений, утеря старых слов, создание или заимствование новых - всё это зависит от истории самой культуры. Различия, которые кажутся нам неизбежными, могут полностью игнорироваться языками, отражающими совершенно иной тип культуры, а эти последние в свою очередь могут проводить различия, непонятные для нас» (Сепир 1993: 243).
Основные положения концепции Э. Сепира находят своё воплощение в работах А. Вежбицкой, которая полагает, что именно в языке отражаются и одновременно формируются ценности, идеалы и установки людей, то, как они думают о мире и о своей жизни в этом мире, а соответствующие языковые единицы представляют собой «бесценные ключи» к пониманию этих аспектов культуры (Вежбицкая, 2001а,б). В соответствии с подходом А. Вежбицкой, все разнообразие рожденных человеком идей (концепты, воплощенные в лексических единицах естественных языков, ценностные установки, специфические для той или иной культуры) можно выразить посредством ограниченного набора семантических элементов (универсальных, т.е. имеющих соответствия в любом отдельно взятом языке). Иначе говоря, концепт любой степени сложности, закодированный в той или иной едішице какого-либо из естественных языков, может быть представлен в виде определенной конфигурации элементарных смыслов, которые являются семантически неразложимыми и универсальными. На наш взгляд, данное положение концепции А. Вежбицкой может найти практическое применение при интерпретации и передаче значения древнего слова на современный язык.
Художественная символика вещей: композиционная функция артефактов в поэме «Беовульф» (на материале мечей
По мнению А.Я. Гуревича, «вещи в поэме, являясь прямым продолжением субъектов действия, и более того, сами чуть ли не субъекты его, выполняют в композиции древней песни важнейшую роль» (Гуревич 1984). Известно, что многие исследователи делят поэму на три часта в соответствии с тремя битвами, которые совершил Беовульф против чудовищ, и в каждой битве использование или не использование Беовульфом того ияи иного предмета вооружения оказывается решающим для исхода сражения.
В первой битве - с чудовищем Гренделем - Беовульф не вооружен; он не пользуется мечом, щитом и кольчугой, предпочитая сражаться со своим врагом врукопашную:
«Сегодня ночью мы оба // от меча откажемся, / если он искать осмелится // сражения без оружия».
По мнению Т. Калберта, план Беовульфа сражаться без оружия я снаряжения «предвещает свирепую, почти атавистическую природу предстоящего сражения. Участники сражения будут полагаться только на свою сообразительность и физическую силу» (Culbert, цит. по: Clark 1965: 421). Отказ Беовульфа использовать оружие против Гренделя, вероятно, подразумевает его участие в крайней, нечеловеческой жестокости. «План сражения противопоставляет сосуществование социального порядка и насилия, проводит яркий контраст между щтвилюацией и хаосом. До момента сражения вооружение Беовульфа олицетворяло гармоничное деление общества, иерархический принцип, продолжение традиции. Завещанное Хигелаку как знак любви и преданности, оружие избежало зловещих ассоциаций с насилием и смертью» (Clark 1965: 421-422).
Автор поэмы противопоставляет сознательное намерение Беовульфа противостоять беззаконному насилию его естественной, первобытной силой. Когда мы узнаем, что Грендель вооружен своею природой (985-87), своим происхождением от Каина, безоружность Беовульфа становится своего рода невинностью, противостоящей дьявольски вооруженной злобе Гренделя.
X. Роджерс объясняет отказ Беовульфа от оружия в этом сражении его верой во всемогущество Бога, в то, что только Божья воля может решить исход этой битвы. Кроме того, меч не смог бы причинить вреда Гренделю так же, как он оказался бесполезным в следующем сражении, с женочудовищем - матерью Гренделя. «Автор поэмы не мог позволить Беовульфу осознать своё могущество там, где даже меч окажется бессильным, так как тогда мужество его покажется меньшим, а дальнейшее использование Хрунтинга -бесполезным» (Rogers 1963: 245).
Готовясь ко второму сражению - с женочудовищем - Беовульф вновь отказывается от собственного меча, выбирая тот, который ему предлагает дружинник Хродгара Унферт. Примечательно описание этого меча:
Wass pa?m haeftmece I Hrunting шипа;
past wass an foran I ealdgestreona;
ecg wses iren, / atertanum fah,
ahyrded heaposwafe; (1457-59)
«Это был меч с длинной рукоятью, / по имени Хрунтинг; // был он несравненный / среди старинных сокровищ; // лезвие было стальным, / сверкающее ядовитыми веточками, // закаленное в крови сражений;»
Появление на мече, «закаленном в крови битвы», «ядовитых веточек», вероятно, символизирует вероломное убийство братьев, совершенное когда-то Унфертом (589-590). Меч Унферта славится своей безупречной службой в битве (1460-61), и тем неожиданней его неудача на этот раз (1524-25). Братоубийственный меч, предложенный Унфертом, побеждает в сражениях против людей, но не против чудовищ: «В однозначном сражении добра против зла Хрунтинг бесполезен» (Clark 1965:428).
X. Роджерс считает, что превосходство Хрунтинга особо подчеркнута, чтобы дальнейшая его непригодность в битве была особенно примечательной. По его мнению, неудача Хрунтинга обусловлена тем, что земное оружие бессильно в борьбе против врагов Бога, каковыми и являются Грендель и его мать (Rogers 1963).
Своей победой Беовульф обязан волшебному мечу, который он находит в пещере чудовищ:
geseah 5а on searwum / sigeeadig bil,
ealdsweord eotenisc I ecgum pyhtig,
wigend weordmynd; I psst was wxpna cyst...
god und geatolic, / gigantageweorc...
(1557-59; 1562)
102
«Увидел тогда среди сокровищ / победный меч, // старинное оружие, наследие гигантов, / твердый клинок. // воина славу; / это было лучшее среди оружия...// прекрасный меч, / работа гигантов... »
Это был победный меч (sigeeadig bil, 1557), наследие- древних гигантов (giganta geweorc, 1562). На рукояти меча находились изображения библейских сюжетов и надпись рунами:
on бает waes or written
fyrngewirmes, I sy5J an flod ofsloh,
gifen geotende / giganta суп... (1688-90)
«На котором было написано происхождение // древнейшей борьбы, / когда поглотил поток, // океан бушующий, / род гигантов...»
Примечательно, что первоначально руны были не только знаками письменности, но и орудием колдовства. Этим, вероятно, ещё более подчеркивается волшебная сущность меча.
Мифологический сюжет, вырезанный в виде рисунка на рукояти меча, воспроизводит не только давние события, но и некие подробности битвы Беовульфа с чудовищами. Таким образом, на рукояти запечатлелась ещё одна страница его истории - сражение Беовульфа с чудовищами и его победу над силами зла.
Беовульф, выполняющий Божью волю, окончательно пресёк род гигантов. Рисунок на рукояти выполняет уже другую функцию - он символизирует победу добра над злом.
Примечательна метафора, которую использует автор поэмы при описании волшебного меча:
Lixte se leoma, / leoht inne stod,
efne swa of hefene I hadre scine5
rodores candel. (1570-72)
«Вспыхнуло тогда сияние, / свет внутри появился, // так же как на небе / ярко сияет // небесная свеча»
Похожие диссертации на Семантика наименований артефактов в древнеанглийской героической поэзии
