Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. Подходы к классификации и принципы семантического описания имен цвета в эддическои поэзии
1. Направления в изучении семантики древнегерманского поэтического слова 17
2. Классификация цветообозначений и светообозначений в языке «Старшей Эдды» 25
3. Некоторые подходы к исследованию цветовой лексики 30
3.1. Цветовые универсалии в мышлении и их отражение в языке 30
3.2. Вопрос о символике цвета в древних поэтических текстах 32
3.3. Эволюция систем цветообозначений в естественных языках 34
4. «Смысловой признак», «ассоциативный признак» и «коннотация» в структуре лексического значения слова 38
4.1. Термины, используемые для описания компонентов лексического значения 38
4.2. Термин «коннотация» в лингвистических исследованиях 44
5. Статус мифопоэтического компонента в структуре значения эддического имени цвета 47
5.1. Имя цвета и категории мифопоэтического мышления 47
5.2. Коннотативные признаки и структура значения древнегерманского поэтического слова 51
5.3. Денотативные и коннотативные признаки в семантической структуре цветообозначения «Эдды» 54
5.4. Актуализация мифопоэтических признаков в семантике цветообозначений в «Эдде» и саге 58
6. Семантический синкретизм эддического имени цвета 61
6.1. Значение древнегерманского поэтического слова как семантический инвариант 61
6.2. Цветооб означение «Эдды» как синкретический эпитет 63
6.3. Актуализация этимологического потенциала цветообозначения в языке «Старшей Эдды» 65
7. Принципы семантической дифференциации сильных и слабых прилагательных в группах цветообозначений и светообозначений «Эдды» 70
7.1. Лексико-грамматические разряды сильных и слабых прилагательных в группах цветообозначений и светообозначений «Старшей Эдды» 70
7.2. Принципы семантической дифференциации сильных и слабых прилагательных в древнегерманском поэтическом
языке 72
7.3. «Свет» и «тьма» как категории мифологического сознания 77
7.4. Связь светообозначений и цветообозначений с центральными и периферийными категориями мифологического сознания 79
Выводы по Главе 1 83
ГЛАВА 2. Цветообозначения «эдды» с этимологически мотивированным мифопоэтическим компонентом 87
1.1. Светообозначения Ijosi «лучистый» и dimmi «темный» и их связь с первыми субстанциями эддического космогонического мифа 87
1.2. Ljosi «лучистый» как эпитет солнца и женщины 91
1.3. Hvitr, hviti «белый» в описаниях мифологических реалий 94
1.4. Дифференциация цветовых и световых признаков в семантике прилагательных hviti «белый» и ljosi «лучистый» 100
1.5. Субъекты /ш?/-природы и классификация мифологических существ «Эдды» 102
2. Svartr «черный» 104
2.1. Svartr как эпитет крупных копытных животных; Svartr в эпитетах и именах рабов 104
2.2. Мифологическое имя Surtr «Черный» в «Старшей Эдде» и «Младшей Эдде» 107
2.3. Специфика мифологических представлений о Сурте в сагах об исландцах 110
3. Raudr «красный» 112
3.1. Совокупность ассоциаций, определяющих семантику гаидг в песнях «Эдды» 112
3.2. Raudr в атрибутивных комплексах с наименованиями золота и
изделий из золота 115
3.3 «Золото» в мифопоэтической перспективе 117
3.4. Raudr в эсхатологическом контексте «Прорицания Вёльвы» 120
4. Grcenn «зеленый» 124
4.1. Композиционная функция цветообозначения grcenn в «Прорицании Вёльвы» 124
4.2. Grcenar brautir «зеленые тропы» и другие формулы «прямого и доброго пути» 128
4.3. Атрибутивный комплекс vellir algrcenir «долы сплошь зеленые» в «Гренландской Песни об Атли» 129
5
5. Вгйпп «бурый» 134
5.1. Семантическая аттракция слов в атрибутивном комплексе Ьгйпп bera «бурая медведица» 134
5.2. Закономерности семантического развития цветообозначения Ьгйпп «бурый» 136
Выводы по Главе 2 139
ГЛАВА 3. Цветообозначения «эдды» с этимологически немотивированным мифопоэтическим компонентом
1. Jarpr «коричневый» 142
1.1. Механизмы формирования нецветовой семантики прилагательного jarpr 142
1.2. Цветовой эпитет jarpr как средство реализации оппозиции «свой» - «чужой» в героических песнях «Эдды» 144
1.3. Источники эддического сюжета о Хамдире, Сёрли и Эрпе 145
1.4. Характеристика внешности jarpskammr «темнокожий заморыш» как причина распри в «Речах Хамдира» 150
2. Bldr «синий» 154
2.1. Bldr: проблема определения цветового фокуса 154
2.2. Этимология bldr и его цветовая семантика в древнеисландском языке 156
2.3. Круг денотатов bldr в древнеисландских литературных источниках 159
2.4. Bldr в описаниях одежд героев эддических песней и саг об исландцах 163
2.5. «Синий плащ» как атрибут Одина 167
2.6. «Синий плащ» и мотив визита колдуна в «Речах Гримнира» и «Саге об Эйрике Рыжем» 170
3. Grar «серый» 172
3.1. Этимология цветообозначения grdr и его семантика в древнеисландском языке 172
3.2. «Серый конь» как мифологический субъект и его связь с нижними мирами эддической космологии 174
3.3. «Серый конь» в мифологических контекстах саг об исландцах 180
Выводы по Главе 3 181
Заключение 184
Список сокращений 189
Список использованной научной литературы 193
Список словарей и энциклопедических изданий 212
Список источников фактического материала 214
Приложение
- Направления в изучении семантики древнегерманского поэтического слова
- «Смысловой признак», «ассоциативный признак» и «коннотация» в структуре лексического значения слова
- Светообозначения Ijosi «лучистый» и dimmi «темный» и их связь с первыми субстанциями эддического космогонического мифа
- Механизмы формирования нецветовой семантики прилагательного jarpr
Введение к работе
Песни «Старшей Эдды», дошедшие до нас в рукописях второй половины XIII и начала XIV вв., представляют собой уникальный источник сведений о материальной культуре и духовном мире жителей древней Скандинавии. Некоторые архаические детали, например, упоминания о предметах культуры, вышедших из обихода к XIII в., свидетельствуют, по мнению ряда исследователей, о большой древности описываемых в эддических песнях реалий. Из сохранившихся источников знаний о древнескандинавской мифологии «Старшая Эдда» традиционно рассматривается как наиболее ранний и по своей сути первичный текст, тогда как, например, изложение мифологических сюжетов в «Младшей Эдде», или «Прозаической Эдде», во многом опирается на поэтические тексты. Ту же закономерность можно отметить и для героических песней «Эдды», в которых сохранилась древнейшая из известных версий героического предания, общего для большинства германских народов.
При описании значения слов эддического лексикона следует учитывать преобразующее влияние системы значимостей мифологической или героической песни на содержание слова, влекущее за собой трансформацию общего языка в особый поэтический язык, обладающий новыми семантическими возможностями. Слово в «Эдде» прочно связано с совокупностью представлений, релевантных для мифологического сознания (язык эддических песней - это язык описания мифологической реальности), что предполагает такую модификацию значения слова, в результате которой слово оказывается носителем особой «мифопоэтической информации».
Семантика слов, составляющих в языке «Эдды» лексико-семантическую группу цветообозначений, во многом определяется тем, что их значение складывается из разнородных семантических признаков,
8 образующих синкретическое единство. Цветовые эпитеты «Эдды» можно
представить как характеризующие единицы, связанные со своими
денотатами более чем по одному признаку, способные обозначать не
только внешнее свойство денотата (цвет), но и некоторые другие его
свойства, объяснимые с позиции его значимости в мифе или героическом
предании. Таким образом, для эддических цветообозначений характерны
следующие особенности семантической структуры: синкретизм (сочетание
разнородных признаков в структуре значения слова) и наличие
нецветового смыслового компонента, актуализируемого в контексте
мифологической или героической песни (мотивированность значения
поэтического слова мифопоэтическими ассоциациями).
В большинстве исследований, посвященных цветообозначениям древних языков и, в частности, цветообозначениям древнескандинавских литературных памятников, предметом исследования является лишь собственно-цветовая составляющая их семантики, тогда как выявление смысловых компонентов, составляющих специфику этих лексем как единиц литературного языка иной эпохи, предназначенного для выражения особого рода мыслительных категорий, как правило, не входит в число исследовательских задач. С другой стороны, существуют описания семантики древних цветообозначений, выполненные с позиций «цветового символизма», то есть как лексем, предназначенных для выражения мыслительных абстракций, «идеальных содержаний», однако такой подход едва ли применим к эддическим цветообозначениям: для языка «Эдды» характерна недифференцированность «конкретных» и «абстрактных» семантических компонентов в значении слова как одно из проявлений семантического синкретизма.
Описание семантики эддического имени цвета предполагает выявление как собственно-цветовых, так и нецветовых признаков,
9 входящих в структуру значения эддической лексемы цвета, а также
установление соотношения между этими компонентами.
Объектом настоящего исследования являются хроматические и ахроматические цветообозначения, представленные в корпусе эддической поэзии. Кроме тогр, для настоящей работы представляют интерес избранные эддические наименования свечения, блеска и отсутствия освещенности.
Предметом настоящего исследования является семантическая структура имени цвета в песнях «Старшей Эдды».
Выбор цветообозначений эддической поэзии в качестве объекта исследования продиктован рядом факторов:
1) цветообозначения образуют в языке «Эдды» компактную и в то же
время однородную лексико-семантическую группу, что позволяет делать
общие выводы о структуре значения данных языковых единиц;
2) значение лексем исследуемой лексико-семантической группы в
силу их древности нередко восходит к общеиндоевропейской эпохе. В ряде
случаев исследование семантики цветообозначений позволяет проявить
механизмы раскрытия семантического потенциала слова в поэтическом
языке, обнаружить закономерности актуализации древнейших слоев в
семантике поэтического слова;
3) контекстологический анализ дает возможность выявить
мифопоэтические ассоциации, которыми мотивировано употребление
цветообозначений в «Старшей Эдде», что, в свою очередь, способствует
более глубокой интерпретации ряда важных контекстов мифологических и
героических песней.
Актуальность исследования определяется тем, что изучение семантики древнего слова остается одной из важнейших проблем современной семасиологии. Немаловажно, что в свете исследований последних десятилетий осознана необходимость в разработке такого
10 подхода к изучению семантики слова в древнем тексте, который
позволил бы не только рассматривать компоненты в семантике этих
единиц, общие для древнего и соответствующего современного слова, но и
выявлять информацию иного характера, определяемую содержательной
спецификой древних памятников и типом сознания, в рамках которого эти
тексты возникли.
Новизна исследования заключается в разработке особого подхода к
проблеме семантического описания имен цвета в эддической поэзии, в
рамках которого учитываются архаичность сознания носителей древнего
языка и особенности поэтического контекста, оказывавшие влияние на
лексическую семантику цветообозначений. В работе освещены
особенности семантического строения цветообозначений в «Эдде»,
выявлены мифопоэтические ассоциации, которыми мотивируется
употребление этих языковых единиц, представлено описание семантики
цветовых эпитетов эддической поэзии. Полученные данные использованы
для интерпретации ряда контекстов эддических песней, представляющих
трудности для толкования.
Теоретическую основу исследования составили
работы О.А. Смирницкой и Н.Ю. Гвоздецкой, в которых представлена концепция языка древнегерманской поэзии как особого поэтического языка, сложившегося на базе аллитерационного стиха как архаической системы стихосложения, а также разработаны методы семантического описания древнегерманского поэтического слова;
труды М.И. Стеблин-Каменского, в которых отражены основные положения «теории неосознанного авторства», разработанной на основе гипотезы нетождества древнего и современного словесного творчества;
работы О.Н. Селиверстовой, Д.Н. Шмелева, Э.М. Медниковой, Л.М. Васильева, В.Н. Телии, М.В. Никитина, посвященные основам компонентного семантического анализа;
исследования Б. Берлина и П. Кея, А. Вежбицкой, А.П. Василевича, Е.В. Рахилиной, Ю.В. Норманской, посвященные проблемам генезиса систем цветообозначений и методам изучения семантики цветообозначений;
в диссертации учитываются выводы частных исследований, посвященных системам цветообозначений и отдельным цветообозначениям в различных древних германских языках и некоторых группах древнегерманских литературных памятников, выполненные Н.А. Ганиной, Т.В. Бочкаревой, К. Вольф, У. Мидом, 3. Уайлером, А. Занчи.
Гипотеза исследования заключается в том, что в значение древнегерманских поэтических имен цвета входят семантические признаки двух различных типов, образующие в структуре значения лексем цвета синкретическое единство: собственно-цветовому признаку соответствует информация о цветовых характеристиках денотата; мифопоэтическому признаку соответствует информация о функциях денотата в мифе или героическом предании. Цветообозначения «Эдды» - это характеризующие единицы, связанные со своими денотатами более чем по одному признаку, обозначающие не одно, а несколько качеств описываемого объекта или субъекта. Эддические цветообозначения по своей семантической структуре отличаются от цветообозначений большинства современных языков, в означаемом которых денотативный признак «цвета» обособлен от других, всегда вторичных, признаков.
Цель настоящей работы - описание значения лексем цвета в языке «Старшей Эдды» и выявление семантической специфики этих слов как единиц древнегерманского поэтического языка.
12 Поставленной цели соответствуют следующие конкретные задачи:
установить состав лексико-семантической группы цветообозначений в лексиконе «Эдды»;
раскрыть сущность цветообозначений «Эдды» как синкретических эпитетов, значение которых складывается из разнородных семантических признаков;
определить место цветового и мифопоэтического признаков в структуре значения эддического имени цвета;
изучить закономерности развития системы цветообозначений «Эдды» и предпосылки возникновения нецветовой составляющей в их семантической структуре;
описать механизмы актуализации древнейших пластов в значении эддических имен цвета с этимологически-мотивированным мифопоэтическим компонентом, а также выявить мифопоэтические ассоциации, определяющие употребление имен цвета данной группы;
исследовать закономерности модификации общеязыкового значения лексем цвета с этимологически-немотивированным мифопоэтическим компонентом в контексте эддических песней, а также выявить компоненты значения, приобретаемые такими именами цвета в ассоциативном поле мифа и героического предания «Эдды».
Материалом для настоящего исследования служат мифологические и героические песни, представленные в рукописи Codex Regius, а также песни, не сохранившиеся в основной рукописи, но традиционно включаемые в состав корпуса эддической поэзии (Bdr., Rp., HdL, Grt, Hunn.)- В результате работы с текстами эддических песней сформировалась выборка из 104 словоупотреблений. В качестве дополнительного материала к исследованию привлекались следующие прозаические источники: «Младшая Эдда» (Sn.E.), саги об исландцах (Nj., Eg., Grett, Gisl., Gunnl., Eirikr., Hrafh., Ld., Нагб.), «Круг Земной» (Hkr.), саги о
13 древних временах (Vols., Sturl, Grim.). Также по мере необходимости в
работе приводились примеры из корпуса скальдической поэзии (Skj.).
В качестве основного метода исследования в настоящей работе применяется метод контекстуального семантического анализа, разработанный применительно к памятникам древнегерманской поэзии О.А. Смирницкой [Смирницкая 1990, 1994а, 1999, 2001, 2004а, 2004b, 2005] и Н.Ю. Гвоздецкой [Гвоздецкая 1985, 1986, 1989, 1991, 1997, 2000]. При работе с материалом эддических песней использованы также методы компонентного и этимологического анализов.
На защиту выносятся следующие положения:
Цветообозначения «Эдды» по своей семантической структуре отличаются от «абстрактно-цветовых имен» большинства современных языков, в значении которых денотативный признак «цвета» совершенно обособлен от других, всегда вторичных, признаков, образующих диффузную коннотативную сферу.
Значение эддической лексемы цвета формируется семантически равноправными признаками двух типов: признаки первого типа соответствуют внешним, зрительно воспринимаемым свойствам денотата, тогда как признаки второго типа указывают на нецветовые свойства денотата, соотносящиеся с его функциями в мифе или героическом предании.
В семантике ряда цветообозначений мифопоэтический компонент значения определяется ассоциациями, сформированными на раннем этапе семантического развития этих слов, и в контексте эддических песней актуализируются древнейшие пласты их значения.
Употребление некоторых имен цвета не дает оснований говорить об актуализации в контексте «Эдды» древнейших пластов их значения. Мифопоэтическая значимость, которую приобретают такого рода имена
14 цвета в контексте «Эдды», представляется вторичной модификацией их
общеязыкового значения.
5) Большинство контекстов «Эдды» актуализируют одну и ту же совокупность цветовых и мифопоэтических признаков в семантике цветообозначения, что позволяет сделать вывод об инвариантности значения лексемы цвета в языке «Эдды» и о невозможности существования в цветовом лексиконе «Эдды» полисемии, проявляющейся в наличии у имени цвета четко разграниченных лексико-семантических вариантов.
Теоретическое значение исследования определяется комплексным подходом к анализу семантической структуры имен цвета в эддической поэзии, результаты которого расширяют представления о семантических возможностях и функциях цветообозначения в древнем тексте. Результаты исследования важны для дальнейшей разработки ряда проблем исторической семасиологии и исторической поэтики, включая проблематику древнегерманского поэтического языка. Кроме того, наблюдения, сделанные в работе, могут представлять интерес для культурологических исследований.
Практическая значимость исследования состоит в том, что его результаты могут найти применение при текстологическом анализе древнегерманских поэтических и прозаических текстов, составлении глоссариев и комментариев к отдельным литературным памятникам, а также дополняют работы, посвященные структуре значения древнегерманского поэтического слова в текстах различных жанров. Общие положения и конкретные наблюдения, содержащиеся в диссертации, могут быть использованы в рамках курсов истории скандинавских языков, древних языков и культур, спецкурсов, посвященных проблемам лексики древних германских языков и исторической поэтики на филологических факультетах университетов.
15 Апробация работы. По теме диссертации были сделаны доклады в
рамках Международных научных конференций «Гумбольдтовские чтения 2005» и «Гумбольдтовские чтения 2006» (МГПУ, факультет романо-германской филологии, 2005-2006 гг.), Международной научной конференции «40th Linguistic Colloquium - 40-й Лингвистический Коллоквиум» (МГПУ, факультет романо-германской филологии, 2006), ежегодной Научной конференции аспирантов МГПУ (МГПУ, 2006), ежегодной итоговой Научной конференции ИИЯ МГПУ (МГПУ, Институт иностранных языков, 2007), Международной научной конференции «Индоевропейское языкознание и классическая филология - XII (чтения памяти И.М. Тройского)» (Институт лингвистических исследований РАН, 2008 г.), семинаров по исторической поэтике на филологическом факультете МГУ (МГУ им. М.В. Ломоносова, филологический факультет, кафедра германского языкознания, 2007 г.), семинаров Центра славяногерманских исследований Института славяноведения РАН (Институт славяноведения РАН, Центр славяно-германских исследований, 2007 г.).
Основные выводы работы отражены в девяти статьях общим объемом 4.07
п.л., включая три статьи общим объемом 1,2 п.л. в рецензируемых научных изданиях.
Структура работы. Диссертация общим объемом 219 с. состоит из введения, трех глав, заключения, списка сокращений, списка научной литературы (178 наименований, из них 72 на иностранных языках), списка словарей и энциклопедических изданий (25 наименований), списка источников фактического материала (38 наименований) и приложения.
Во Введении обосновывается выбор темы диссертационной работы, излагаются ее цель и задачи, подчеркиваются научная новизна, актуальность, теоретическая и практическая значимость, освещаются материал и методы исследования, формулируются положения, выносимые на защиту, описывается структура исследования.
В Главе I рассмотрена история семантического описания древнегерманского поэтического слова; представлено краткое описание некоторых направлений в изучении цветовой лексики; изложены принятые в лексической семантике взгляды на сущность и соотношение денотативных и коннотативных семантических признаков в структуре значения слова; рассмотрены особенности семантики цветообозначений в эддическои поэзии и методы исследования значения этих языковых единиц.
В Главе II исследуется семантика эддических имен цвета, мифопоэтический компонент значения которых определяется устойчивыми ассоциациями, сформировавшимися на раннем этапе семантического развития этих слов (цветообозначения с этимологически мотивированным мифопоэтическим компонентом).
В Главе III приводится семантическое описание цветообозначений, мифопоэтическая значимость которых в контексте «Эдды» представляется вторичной модификацией их общеязыкового значения (цветообозначения с этимологически немотивированным мифопоэтическим компонентом).
Каждая из глав завершается выводами.
В Заключении подводятся основные итоги работы.
В Приложении содержатся краткие сведения о цветовых признаках, мифопоэтических признаках и коннотациях в семантике каждого из эддических цветообозначений, приводится статистика употребления цветообозначений в корпусе эддическои поэзии.
Направления в изучении семантики древнегерманского поэтического слова
Интерес к значению слова в памятниках древнегерманской поэзии был первоначально обусловлен сугубо практическими устремлениями. В XIX столетии проблемам семантического описания древнегерманского поэтического слова уделялось внимание главным образом в лексикографической практике: основным направлением в исследованиях такого рода было толкование слов в глоссариях и комментариях к древнегерманским памятникам. Семантическое исследование сводилось к отысканию эквивалентов для того или иного слова в новом языке, к такому истолкованию древнего слова, которое было бы удобным и приемлемым с позиций современных исследователю мыслительных категорий. Иными словами, усилия были направлены на такое объяснение слова, которое бы укладывалось в рамки представлений издателя и читателей литературного памятника, а не на открытие того смысла, который существовал в сознании древнего поэта и его аудитории. Кроме того, большое внимание уделялось сопоставлению древнего слова с его этимологическими коррелятами и воссозданию семантики того или иного корня в языке-основе. Исследование значения слова конкретного памятника имело с этой точки зрения только промежуточную значимость и мыслилось как этап в реконструкции некоторого «первичного» смысла.
Подлинное начало исследованию семантики древнегерманского поэтического слова было положено в XX веке, когда была осознана специфика древнего поэтического слова как языковой единицы, имеющей иное семантическое строение в сравнении со словом современного исследователю языка. Лингвисты-неогумбольдтианцы отмечали, что в означаемое древнего слова входит особого рода «культурная» информация, наличие которой уже препятствует осмыслению такой языковой единицы как эквивалента какого бы то ни было слова в новом языке. Так, Э. Лайзи, говоря о «непереводимых» (unubersetzbar) древнеанглийских словах, поясняет: «[...] в настоящее время под влиянием новых идей [...] мы склонны улавливать в значении таких непереводимых слов отголоски специфически-древнеанглийской системы представлений, из которых формируется скрытая от нас и непривычная нам картина мира» [Leisi 1959: 309]. Выводы о наличии в означаемом древнегерманского поэтического слова такой информации, которая могла бы во многом способствовать изучению «истории духа» древних германцев, делает Л. Шюкинг еще в 1915 г. [Schucking 1915].
В XX столетии наметилось разграничение «семасиологического» и «ономасиологического» подходов к исследованию семантики слова древнегерманских поэтических памятников. В рамках ономасиологического подхода интерес исследователей вызывает прежде всего денотативное значение слов таких лексико-семантических групп, как имена оружия и боевого снаряжения, имена предметов домашнего обихода, наименования жилищ, наименования животных и рыб. Методика ономасиологических исследований направлена главным образом на реконструкцию реалий быта древних германцев. Напротив, рассматривая лексемы, служащие для выражения некоторых категорий древнего сознания, сторонники семасиологического подхода приходят к общим выводам касательно парадигм мышления древних германцев. Основное назначение семасиологического исследования поэтического словаря видится в том, чтобы через изучение лексики реконструировать духовный мир древних германцев. Например, анализ имен чувств, обозначений времени, обозначений поэта и поэзии помогает раскрыть некоторые эмотивные и темпоральные категории, отраженные в раннесредневековых стихотворных памятниках, а также позволяет выявить особенности авторского сознания эпохи, которой принадлежат исследуемые памятники1.
Во второй половине XX века М.И. Стеблин-Каменский, опираясь на «гипотезу нетождества» современного и древнего словесного творчества, разработал на материале прозаических и поэтических памятников древнескандинавской литературы «теорию неосознанного авторства», открывавшую широкую перспективу для исследования всех жанров древнегерманской словесности. В книге «Мир саги», первой из опубликованных работ, содержащих основные положения «теории неосознанного авторства», М.И. Стеблин-Каменский пишет: «Стараясь понять замысел древнего автора, современный исследователь прибегает к привычным современным словам и понятиям и тем самым приписывает этому автору то, чего у того и в мыслях не могло быть. В частности, этот автор, возможно, не имел ни малейшего понятия не только о том, что его произведение - «художественная литература», но и о том, что он -«автор»» [Стеблин-Каменский 1984: 18]. «[...] чтобы преодолеть неизбежную модернизацию древних литературных произведений, надо стараться понять специфику представлений, выраженных в этих произведениях» [Там же: 19].
«Смысловой признак», «ассоциативный признак» и «коннотация» в структуре лексического значения слова
Рассматривая цветообозначения в контексте большинства современных теорий, устанавливающих принципы описания цветовой лексики (в частности, в контексте популярной теории Берлина и Кея), можно обратить внимание на существование своего рода презумпции: означаемое имени цвета, как может показаться, ограничено лишь сферой собственно-цветовых семантических признаков. При таком подходе к анализу лексем цвета исследователь, по существу, представляет их как абстрактно-цветовые имена, поскольку выпускает из поля зрения какой-либо возможный ассоциативный или коннотативный аспект их семантики. Однако даже если предположить существование некоторых ассоциативных семантических признаков или коннотаций, в той или иной степени определяющих значение эддической лексемы цвета, то остается неясным их статус в этой семантической структуре, как неясно бывает порой различие в употреблении самих терминов «ассоциативный признак» и «коннотация».
Представляется необходимым в первую очередь сделать разъяснения касательно ряда терминов, которыми в дальнейшем будут обозначаться составляющие лексического значения. В то же время, спорным остается и сам статус некоторых компонентов лексического значения, так что стоит согласовать различные точки зрения на такие компоненты.
При назывании компонентов лексического значения в диссертации используются главным образом термины, предложенные О.Н. Селиверстовой. Термин «ассоциативное частное значение» (в дальнейшем «ассоциативный семантический признак») понимается в данной работе так же, как в работах Д.Н. Шмелева. Именно трактовка этого признака составляет основное различие между моделями лексического значения О.Н. Селиверстовой и Д.Н. Шмелева.
«Нужно заметить [...], что описание системных связей, существующих в лексике, не может быть сколько-нибудь полным без учета как различных типов значений слов, так и тех частных «значений», которые наряду с парадигматическим (синтагматическое, стилистическое, ассоциативно-символическое «значения») образуют в своей совокупности то, что мы можем назвать семантическим содержанием слова, или его лексическим значением» - пишет Д.Н. Шмелев, включая «ассоциативно-символическое частное значение» в структуру лексического значения слова [Шмелев 2002а: 28-29].
О.Н. Селиверстова приводит иной перечень компонентов значения: «Значение языковой единицы составляет знаковая информация, передаваемая через означающее этой единицы. Знаковая информация складывается из смысловых, стилистических, экспрессивных и конфигуративных признаков» [Селиверстова 1976: 143]. В данном перечне «ассоциативный семантический признак» не упоминается. Более того: «В число избыточных признаков7 мы не включаем ассоциативные признаки [...], так как считаем, что они не входят в языковое значение, а только связаны с ним по ассоциации. При семантическом анализе очень важно не смешивать эти признаки с компонентами значения» [Селиверстова 1976: 130]. О.Н. Селиверстова, следовательно, исключает «ассоциативный семантический признак» из числа тех, которые составляют лексическое значение слова, хотя и выделяет некоторый объем информации, который называет «ассоциативным признаком».
Необходимо привести разъяснения касательно терминов «смысловой признак», «стилистический признак», «экспрессивный признак» и «конфигуративный признак».
Смысловой признак: «Смысловая часть значения - это та информация, которую языковой знак передает о денотате минус стилистическая и экспрессивная информация. Смысловая информация практически исчерпывает содержание языкового знака в тех случаях, когда знак имеет нулевую стилистическую и экспрессивную характеристику (стилистически и экспрессивно нейтральный знак)» [Селиверстова 1976: 133].
Светообозначения Ijosi «лучистый» и dimmi «темный» и их связь с первыми субстанциями эддического космогонического мифа
Обозначения света, блеска, тьмы, темного и светлого тона составляют в языке «Старшей Эдды» значительные группы лексем, важная особенность которых состоит в том, что в «Старшей Эдде» эти лексико-семантические группы представлены как сильными, так и соответствующими слабыми прилагательными.
Среди светообозначений и ахроматических цветообозначений особое внимание привлекают два прилагательных из группы слабых, о которых Н.Л. Огуречникова говорит следующее: «Центральной семантической оппозицией, вокруг которой формируется вся система оценки, является оппозиция dimmi - hviti, («темный - светлый»). Противопоставление двух световых признаков указывает на наличие в мире двух противоположных начал. Вспомним, что признак hviti указывает на содержимое источника Урд, способствующее сохранению мироздания и предотвращающее его порчу (ритуал норн). Напротив, признак dimmi указывает на разрушение мира, на субстанцию, воплотившуюся в черном драконе Нидхёгг, подгрызающем снизу Мировое Древо. [...] Противопоставлением двух световых признаков и сопряженных с ними световых свойств определяется диапазон оценки, при этом сами признаки dimmi и hviti, как и соответствующие онтологические свойства, не оцениваются точно так же, как не может оцениваться добро или зло» [Огуречникова 2001b: 54].
Онтологические свойства, обозначенные слабыми прилагательными dimmi и hviti, создают, таким образом, бинарную оппозицию, которую можно признать основополагающей для эддической космологии. Однако данная точка зрения основана на следующем допущении: указанные онтологические свойства с необходимостью лежат в основе творения мифологического мира, и, следовательно, должны быть именно так представлены в космогоническом мифе. Иными словами, субстанции, которым соответствуют онтологические признаки dimmi и hviti, должны проявиться в мифе о творении одновременно, или рассматриваться вместе как извечное, предначальное двуединство. В описании сотворения мира ни одна из этих субстанций не может стадиально предшествовать другой. То, что воспринимается как первичное противопоставление в «синхронии» мифа (источник созидания hviti vs источник разрушения dimmi), необходимо должно находить выражение и в мифологической «диахронии», то есть в космогоническом мифе.
Вместе с тем, если следовать за мифом о творении (Sn.E. ii. 3-14; Vsp.) от самого истока, приходится признать, что оппозиция {hviti - dimmi) едва ли может рассматриваться как изначальная. Нетрудно обнаружить источники двух субстанций, из которых впоследствии рождается мир:
Gangleri тэзШ: Hvat var uphaf, еба hversu hofsk, еба hvat var абг? [...] M тазігі Jafiiharr: Fyrr var ] at morgum oldum, en jor6 var skopu6, er Niflheimr var gorr [...] «Ганглери спросил: «Что же было вначале? И откуда взялось? И что было еще раньше?» [...] И сказал Равновысокий: «За многие века до создания земли уже был сделан Нифльхейм [...]»» (Sn.E. ii. 3). Следовательно, прежде чем вселенная приобрела какой-либо иной вид, был по крайней мере один мир «первого порядка», населенный особого рода мифологическими существами, и одно из этих существ упоминается в заключительной строфе «Прорицания Вёльвы»: ї»аг k0mr inn dimmi I dreki fliugandi, II пабг frann, пебап I fra Ni6afj6llom; II berr ser і fjo6rom I - flygr voll у fir - II M5h6ggr nai - / nu mun hon S0kkvaz «Вот прилетает I черный дракон, II блестящий змей / с Темных Вершин; // Нидхёгг несет, / над полем летя, // под крыльями трупы — / пора ей исчезнуть» (Vsp. 66).
Приведенные строки Н.Л. Огуречникова комментирует следующим образом: «Dlmmi - это слабая форма, указывающая на то, что признак мыслится как внутренний, связанный с онтологией субъекта. Дракон темный потому, что такова его природа, подтверждением чего является название места, откуда он является. [...] Из Младшей Эдды известно, что дракон Нидхёгг живет в Нифльхейме (Мире Тьмы) под одним из корней Иггдрасиля, в потоке Кипящий Котёл и подгрызает снизу Мировое Древо [...] Кипящий Котел - это функциональный аналог источника Урд, а дракон - субъект, воплощающий содержащееся в Котле онтологическое свойство (разрушение мира) и имеющий, как и следует, соответствующий признак, обозначенный прилагательным dimmi. Слабая форма, таким образом, является знаком природы дракона (ср. hviti светлый как знак святости)» [Огуречникова 2001b: 51]. Из данного комментария следует, что природе субстанции Нифльхейма (Темный Мир) соответствует внутреннее свойство, обозначенное слабым прилагательным dimmi. Лучшим подтверждением такому выводу служит то, что с семантикой «тьмы, недостатка света» связаны имена вещей, которые из этого мира происходят (Nidqfioll «Темные Вершины», ср. під, п. pi. «время перед рождением новой луны», nidamyrlw «непроглядная темень»).
Механизмы формирования нецветовой семантики прилагательного jarpr
В п. 5 гл. 2 настоящей работы рассмотрены денотативные связи одного из двух обозначений коричневого цвета в «Эдде» - Ьгйпп «бурый». Это имя цвета, вероятнее всего, было образовано путем отвлечения признака от предмета, его воплощающего, и в дистрибуции этой лексемы проявляется отчетливая связь с «прототипическим» денотатом, что дает основания относить Ьгйпп к цветообозначениям с этимологически мотивированным нецветовым компонентом. Jarpr, второе фокусное обозначение коричневого цвета, обнаруживает в эддических песнях принципиально иной механизм формирования нецветовой семантики.
Согласно этимологическим данным, цветообозначение jarpr «коричневый» родственно именам следующих зверей и птиц: jarpi «рябчик» ( nach der dunkelrotlischen farbe benannt [Vries 1961: 291]; очевидно, вторичное образование уже от jarpr), jerfr «росомаха» ( das braune Tier [Vries 1961: 292]), refr «лиса», rd «газель», arfr «бык» (также собирательное обозначение крупного рогатого скота) [Vries 1961: 291]. В языке древнеисландской прозы jarpr чаще всего выступает как атрибут коня. Есть основания предполагать, что в рассматриваемом случае, как и в ряде других, имя цвета могло быть образовано от имени материального объекта-прототипа, и признак цвета в означаемом этой лексемы был отвлечен от других признаков денотата. Цветообозначение Ьгйпп, близкое к jarpr по цветовому фокусу, могло быть образовано от имени дикого зверя. Если и jarpr следует этому принципу, то слово, описывавшее, по-видимому, цвет звериной шерсти, было позднее применено к человеческим волосам: в «Эдде» jarpr употребляется почти исключительно для описания цвета волос персонажей (Gkv. II 19; Нбт. 20).
Такая гипотеза, однако, никоим образом не согласуется со значимостью jarpr как «эпитета чужеземца» в эддических песнях (Gkv. II 19; Нбт. 12,20). Действительно, связь темного цвета волос с чужеземным происхождением денотата не мотивирована тем, что само цветообозначение могло быть отвлечено от имени дикого зверя, быка, косули, лошади, любого другого копытного. Присутствие признака «чужеродности денотата» в означаемом jarpr можно объяснить только тем, что некоторая культурная реалия нашла отражение в героическом предании «Эдды», и в последующем соответствующая информация в качестве нового семантического пласта была наложена на общеязыковое значение jarpr при его трансформации в единицу поэтического языка.
Информация о чужеземном (южногерманском) происхождении денотата была, по-видимому, включена в означаемое jarpr и приобрела в нем особую актуальность именно при включении свойства, обозначаемого этой лексемой, в систему значимостей героического предания. Таким образом, нецветовая семантика прилагательного jarpr представляется оторванной от его этимологического основания, внешней по отношению к первичному (восстанавливаемому этимологически) содержанию слова. Разумеется, это не значит, что признак, о котором идет речь, является периферийным, импликациональным. Напротив, признак «чужеродности» неотделим в означаемом jarpr от признака «темноты волос», оба этих признака актуализируются вместе во всех отдельных контекстах употребления jarpr. Соотнесение темного цвета волос с «южной» родословной субъекта проводится в «Эдде» последовательно, и можно с большой долей уверенности утверждать, что два разнородных семантических признака в рассматриваемом случае представляют собой интенсиональные компоненты значения, выступающие в синкретическом единстве.
