Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. Общетеоретические вопросы исследования эвиденциальности 10
1.1. Эвиденциальность: общие сведения. Основные вехи исследования эвиденциальности 10
1.2. Интерпретации понятия «эвиденциальность» 15
1.3. Терминологические проблемы при исследовании эвиденциальности. Классификации видов эвиденциальности и типов источников информации 18
1.4. Эвиденциальность как универсальная понятийная категория 33
1.5. К вопросу о состоятельности категории эвиденциальности 35
1.5.1. Эвиденциальность на фоне смежных категорий 35
Эвиденциал ность-и-модаль-ность 38
Эвиденциальность и эпистемическая модальность 38
Эвиденциальность и адмиративность 45
1.6. Эвиденциальность в когнитивном ракурсе 47
Выводы по I главе 51
ГЛАВА 2. Статус категории эвиденциальности в немецком языке и подходы к её исследованию 53
2.1. Статус категории эвиденциальности в немецком языке 53
2.2. Основные подходы к анализу категории эвиденциальности 57
2.3. Опыт выявления функционально-семантического поля эвиденциальности в немецком языке 59
2.4. Подходы к исследованию эвиденциальности в немецком языке: перспективы использования 68
2.4.1. Опыт использования различных подходов. Моделирование поля эвиденциальности 68
2.4.2. Альтернативная модель поля эвиденциальности: инкорпорирующая (инклюзивная) vs. изолирующая (эксклюзивная) эвиденциальность 74
2.4.3. Функциональная обусловленность способов выражения эвиденциальности 78
2.5. Материал исследования: обоснование выбора 83
Выводы по II главе 89
ГЛАВА 3. Реализация универсальных семантических параметров эвиденциальности в немецком языке 92
3.1. Поле косвенной эвиденциальности 92
3.1.1. Микрополе пересказывательности 92
3.1.1.1. Эвиденциальность и чужая речь. Виды чужой речи 92
3.1.1.2. Эвиденциальность и косвенная речь 95
1. Индикатив vs. конъюнктив I/II в косвенной речи 95
2. Реализация эвиденциальности в сложноподчинённых предложениях с союзной связью и в синонимичных им инфинитивных оборотах 99
3. Реализация эвиденциальности в центральных сферах функционирования конъюнктива косвенной речи 103
4. Статус конъюнктива как средства выражения эвиденциальности 108
3.1.1.3. Эвиденциальность и прямая речь. Эвиденциальность и цитация 111
3.1.1.4. Эвиденциальныи статус модальных глаголов sollen и wollen 115
3.1.1.5. Парентетические конструкции с семантикой эвиденциальности 127
3.1.1.6. «Метатекстовая эвиденциальность» 135
3.1.1.7. Эвиденциальность и пассив 138
3.1.1.8. К вопросу о семантических ограничениях при реализации способов выражения изолирующей эвиденциальности 140
3.1.2. Микрополе инференциальности 146
3.1.2.1. Неграмматикализованные способы выражения инференциальной семантики 147
3.1.2.2. Грамматикализованные способы выражения инференциальной семантики 150
3.1.2.3. Эвиденциальныи и эпистемическии компонент в семантике показателей инференциальности 168
3.2. Поле прямой эвиденциальности 174
3.2.1. Состояние исследований. Семантика и некоторые способы выражения 174
3.2.2. Конструкция accusativus cum infmitivo 179
3.3. Эвиденциальныи потенциал модальных слов 182
3.3.1. Состояние исследований 182
3.3.2. Модальные слова с семантикой пересказывательности 184
3.3.3. Реализация инференциальности и прямой эвиденциальности с помощью модальных слов. Эвиденциальная многозначность модальных слов 192
Выводы по III главе 202
Заключение 210
Список научной литературы
- Интерпретации понятия «эвиденциальность»
- Эвиденциальность и эпистемическая модальность
- Опыт выявления функционально-семантического поля эвиденциальности в немецком языке
- Реализация эвиденциальности в сложноподчинённых предложениях с союзной связью и в синонимичных им инфинитивных оборотах
Введение к работе
Категория со значением указания на источник информации говорящего, за которой в лингвистике закрепился термин «эвиденциальность», имеет сравнительно недолгую историю изучения на материале немецкого языка: работы, посвящённые данной теме, появились лишь в последней трети XX века. Эвиденциальность в немецком языке всё чаще становится предметом пристального лингвистического анализа. И всё же при более близком знакомстве с литературой обнаруживается, что имеющиеся исследования эвиденциальности рассредоточены по языкам мира, и лишь в немногих из них затрагивается вопрос о её реализации в немецком языке.
На наш взгляд, при изучении эвиденциальности в немецком языке необходимо принимать во внимание универсальный характер данной категории и исходить из наличия трёх основных эвиденциальных значений (прямое восприятие, речевая информация и инференция), которые следует рассматривать независимо друг от друга.
Актуальность реферируемой диссертации обусловлена необходимостью уточнения категориального статуса эвиденциальности в немецком языке и назревшей потребностью в системном подходе к её исследованию. При сравнении различных работ выявляется множество терминологических расхождений, что свидетельствует об отсутствии устоявшегося понятийно-терминологического аппарата, применимого для описания эвиденциальности.
В диссертации учитываются не только результаты исследований, имевших своей целью анализ способов реализации эвиденциальности собственно на материале немецкого языка. Значительное внимание уделено выводам, сделанным лингвистами по итогам изучения категории на материале других, порой «экзотических», языков, а также в результате обобщения данных различных языков.
Научная новизна диссертационного исследования заключается в комплексном подходе к анализу эвиденциальности в немецком языке: с одной стороны, учитывается первостепенная роль грамматикализованных способов её выражения; с другой стороны, рассматриваются и неграмматикализованные языковые единицы с семантикой эвиденциальности.
Предложена альтернативная модель поля эвиденциальности, в рамках которой по признаку включённости / невключённости говорящего в ситуацию различаются два типа эвиденциальности: инкорпорирующая (инклюзивная) и изолирующая (эксклюзивная). Сектор изолирующей эвиденциальности неоднороден: он включает эвиденциальность «третьих лиц» и эвиденциальность собеседника/адресата. Данная модель эффективна с точки зрения анализа способов выражения пересказывательности: она позволяет выявить эвиденциальную специфику каждого из них.
В работе ставится вопрос о наличии семантических ограничений при реализации способов выражения изолирующей эвиденциальности.
Проводится дифференциация между собственно эвиденциальностью и так называемой «метатекстовой эвиденциальностью», функция которой заключается в структурировании текста.
Соотнесены понятия эвиденциальности и цитации.
Элементы новизны прослеживаются также в анализе конкретных способов выражения исследуемой категории.
Гипотеза диссертации состоит в том, что набор средств и способов экспликации эвиденциальности, а также частотность их употребления неодинаковы в текстах различных функциональных стилей.
Объектом анализа являются разноуровневые способы выражения эвиденциальности в немецком языке, а его предметом – реализация соответствующих языковых единиц в тексте.
Цель диссертации – выявление и системное описание способов экспликации эвиденциальности в немецком языке. Поставленная цель требует решения ряда задач:
1) проанализировать разработанные лингвистами классификации видов эвиденциальности и типов источников информации и обозначить существующие терминологические проблемы;
2) раскрыть вопрос о состоятельности категории эвиденциальности и её соотношении с эпистемической модальностью;
3) выявить специфику эвиденциальности в немецком языке относительно некой идеальной модели реализации исследуемой категории;
4) определить основные семантические области эвиденциальности, которые находят отражение в немецком языке, и в соответствии с ними классифицировать выявляемые способы выражения данной категории.
Материалом исследования послужил корпус текстовых фрагментов, выделенных методом сплошной выборки из мемуарной литературы, написанной в период с конца XIX по начало XXI вв., общим объёмом около 1500 страниц. В работе фигурируют материалы, заимствованные из текстов различного рода: среди них – собственно мемуары, заметки, письма, воспоминания, зафиксированные в рамках радиопередач и иных проектов, а также одна надгробная речь. В ходе анализа мы использовали также тексты публицистического стиля: статьи из некоторых газет и журналов, изданных в Германии, Австрии и Швейцарии с 1990 года. Некоторые текстовые фрагменты, вошедшие в исследование, были заимствованы из электронного корпуса Cosmas II, разработанного Институтом немецкого языка г. Мангейма, ФРГ (Institut fr Deutsche Sprache, Mannheim).
Исходя из цели и задач исследования, при анализе материала были использованы следующие методы: описательный, гипотетико-дедуктивный, полевой, сопоставительный, а также методы трансформационного, контекстуального и компонентного анализа.
На защиту выносятся следующие положения:
1. Понятийная категория эвиденциальности в немецком языке семантически неоднородна: она включает прямую и косвенную эвиденциальность. В рамках последней, в свою очередь, также реализуются два значения: пересказывательность и инференциальность.
2. В немецком языке существуют грамматикализованные способы выражения косвенной эвиденциальности, в то время как прямая эвиденциальность может быть выражена исключительно посредством неграмматикализованных языковых единиц с эвиденциальной семантикой.
3. Наиболее чётко структурировано микрополе пересказывательности, центральным способом выражения которого выступает средство морфологического уровня – конъюнктив.
4. В рамках микрополя инференциальности особенно явно прослеживается связь эвиденциальности с категорией эпистемической модальности.
5. Поле прямой эвиденциальности конституируется исключительно неграмматикализованными единицами, в числе которых есть оригинальные способы выражения данного значения, не присущие ни одному из микрополей косвенной эвиденциальности – конструкция accusativus cum infinitivo с глаголами sehen, hren, fhlen, spren, finden.
6. Не будучи обязательными, грамматикализованные способы выражения косвенной эвиденциальности в немецком языке не являются её маркерами в традиционном смысле слова, поскольку, помимо экспликации эвиденциальности, они выполняют в языке и другие функции. В связи с этим их можно признать эвиденциальными стратегиями немецкого языка.
Теоретическая значимость диссертации состоит в уточнении категориального статуса эвиденциальности в немецком языке, разработке системного подхода к её анализу, выявлении и классификации способов её выражения. Теоретическая значимость исследования заключается также в разработке модели функционально-семантического поля эвиденциальности с учётом образующих её семантических областей. В составе макрополя эвиденциальности выделены поле прямой и поле косвенной эвиденциальности; последнее, в свою очередь, представлено как совокупность микрополей пересказывательности и инференциальности.
Мемуарная литература рассматривается в работе как особый тип текста, находящийся на стыке газетно-публицистического, научного стилей, а также стиля художественной литературы. Для обозначения материализованной формы существования функционально-семантического поля некой понятийной категории вводится термин «принт». Принт образуется на речевом уровне в результате частичной трансформации идеальной модели поля и выявляется в совокупности текстов, объединённых по какому-либо признаку. Таким образом, в диссертации анализируется, прежде всего, эвиденциальный принт мемуаристики.
Практическая ценность работы заключается в том, что полученные данные могут быть использованы в курсах лекций по теоретической грамматике и стилистике немецкого языка, по лингвистике текста и общему языкознанию. Выводы, связанные с рассмотрением эвиденциальности в когнитивном ракурсе, могут послужить материалом для лекций по межкультурной коммуникации и лингвокультурологии. Результаты проведённого исследования также могут быть использованы при написании научных работ по филологическим специальностям.
Апробация работы. Основные положения и результаты исследования были изложены и обсуждены на научных сессиях по итогам выполнения НИР на факультете иностранных языков МПГУ (2010, 2011, 2012) и в рамках IV Международной научно-практической конференции «Актуальные проблемы современного языкового образования в вузе. Вопросы теории языка и методики обучения» (МГОСГИ, Коломна, 2012). По теме диссертации опубликованы 7 статей, в том числе 3 – в изданиях, рекомендованных ВАК.
Структура работы. Диссертация состоит из введения, трёх глав, заключения, списка научной литературы, списка словарей и перечня источников иллюстративного материала.
Интерпретации понятия «эвиденциальность»
По данным работающего ныне в Австралии профессора-лингвиста А. Ю. Айхенвальд, вплоть до конца XIX века должным образом изучались лишь те лингвистические категории, которые были обнаружены в классических индоевропейских языках. Однако данные языки не обладают стройной системой грамматических показателей со значением указания на источник информации говорящего. В связи с этим категория эвиденциальности смогла найти свою нишу в языкознании лишь после того, как исследователи стали описывать так называемые «экзотические» языки не в ограничивающем индоевропейском ракурсе, а основываясь на категориях, релевантных именно для изучаемых языков [Aikhenvald, 2004: 11]. Исследователи, ориентированные на индоевропейскую модель языков, упускали из виду эвиденциальное значение соответствующих грамматических показателей и приписывали им другие грамматические значения вплоть до 2-й половины XX века [см. там же: 12]. Всё это и послужило причиной того, что к настоящему моменту эвиденциальность изучена значительно менее глубоко, чем те категории, значения которых находят своё регулярное выражение в классических индоевропейских языках.
Своеобразным импульсом для исследования эвиденциальности в европейских языках послужила статья Р. О. Якобсона «Шифтеры, глагольные категории и русский глагол» (Shifters, Verbal Categories and the Russian Verb 1957)1, в которой он использовал термин Боаса «эвиденциальность» («засвидетельствованность» - в русском переводе) при описании так называемого пересказывательного наклонения болгарского языка.
Р. О. Якобсон указывает на то, что «в спряжении болгарского глагола различаются две семантически противопоставленные системы форм»: «прямое R. Jakobson Shifters, Verbal Categories and the Russian Verb. - (Russian Language Project Department of Slavic Languages and Literatures) Harvard University, 1957. повествование» и «косвенное повествование». В качестве иллюстрации исследователь приводит следующий пример: «На наш вопрос о том, что произошло с пароходом «Евдокия», один болгарин сначала ответил заминала говорят, что отплыла , а потом добавил: замина я свидетель, что отплыла » [Якобсон, 1972: 101].
Таким образом, исследование эвиденциальности в европейских языках начинается, прежде всего, с её изучения на материале болгарского языка. Заметим, что сам факт наличия в нём особых пересказывательных форм был обнаружен задолго до появления указанной работы. По сведениям слависта Е. И. Деминой, ещё в 1881 году известный болгарский поэт Иван Вазов в своих критических замечаниях по поводу одного перевода впервые более или менее точно разъяснил специфику пересказывания: «Предложение «Иван седял» устанавливает, что тот, кто тебе говорит это, не видел Ивана лично, не был свидетелем того, как он сидел, а услышал об этом от другого и, следовательно, не может уверенно утверждать истинность этого факта, а предполагается, что автор любого романа непременно был очевидцем событий, о которых он рассказывает тебе с такой точностью и подробностью, иначе правдивость и свежесть рассказа в глазах читателя ослабевает» [Андрейчин, 1950: 180; цит. по Демина, 1959:315].
Первым лингвистом, обратившим внимание на явление пересказывания, был А. Теодоров-Балан. В своей статье «Неуспеваемость по болгарскому языку в наших школах» [Теодоров-Балан, 1887] он указал на существование в болгарском языке «параллельных форм глагола, имеющих одинаковые временные значения и употребляющихся соответственно либо в прямой, либо в косвенной речи для указания на то, сообщается ли о действии как о личном познании говорящего или как о чужой мысли» [Демина, 1959: 315].
Значительные дополнения в существовавшее на тот момент представление о пересказывании вносит Ю. Трифонов. В работе «Синтаксические замечания о соединении действительного причастия прошедшего времени с глаголом съм в новоболгарском языке», опубликованной в 1905 году, он впервые указывает на наличие в нём «особых форм косвенного высказывания для выражения «обессиливания» сообщаемого или сомнения в нём» [Демина, 1959: 316-317].
Все эти идеи легли в основу дальнейшего изучения пересказывательных форм в болгарском языке. Большое значение имели последовавшие за ними работы Л. Андрейчина. Однако, по-видимому, именно Р. О. Якобсон впервые осмыслил специфичность употребления этих глагольных форм собственно как реализацию категории эвиденциальности.
Согласно исследованиям А. Ю. Айхенвальд, указание на источник сведений говорящего обязательно в более четверти всех языков мира [Aikhenvald, 2004: 1], т. е. «употребляя глагольную словоформу, говорящий не может уклониться от того, чтобы сообщить, каким образом он узнал об описываемой ситуации» [Плунгян, 2000: 321].
Эвиденциальность регулярно выражается в языках американских индейцев, в финно-угорских, тюркских, тибето-бирманских языках, в японском и корейском языках, в кавказских и тунгусо-маньчжурских языках, в ряде индоевропейских языков - в языках балтийской группы, в армянском, албанском, персидском, таджикском [Козинцева, 2007b: 13], болгарском, дари, в самодийских языках (ненецкий, нганасанский) и во многих других языках мира. Любопытно, что в русско-китайском пиджине эвиденциальность и вовсе является единственной обязательной категорией [Aikhenvald, 2004: 8].
Иногда говорят о так называемом «эвиденциальном поясе Старого Света», расположенном «на обширной территории от Балкан до Дальнего Востока, включая тюркские, финно-угорские и самодийские языки Поволжья, Сибири и Урала, корейский, японский и др.» [Плунгян, 2000: 323].
По наблюдениям А. Ю. Айхенвальд, эвиденциальные системы могут очень сильно разниться. В некоторых языках маркируется только информация, полученная из косвенных источников; в других - также и информация первоисточника. В языках с более развитой эвиденциальной системой по-разному выделяются сведения, воспринимаемые визуально, на слух, с помощью обоняния или вследствие логического умозаключения (инференции). В таких языках обычно маркируется и информация, полученная от другого лица, и иногда даже информация, полученная «из третьих рук» [Aikhenvald, 2004: 19].
Эвиденциальность может выражаться разными способами: с помощью аффиксов, клитик , частиц или особых глагольных форм [там же: 67].
Однако и в языках, где значение указания на источник информации говорящего не служит стержнем особой системы, особого наклонения, оно также может быть выражено. Согласно Ф. Боасу, «малочисленность обязательных аспектов отнюдь не приводит к неясности речи. Когда это необходимо, ясность может быть достигнута добавлением пояснительных слов» [Boas, 1938; цит. по Якобсон, 1985: 233].
Так, например, в английском языке, где «нет грамматикализации эвиденциальности» [Ницолова, 2007: 165; ср. Кобрина, 2003: 56, 130; Aikhenvald, 2004: 148], указание на источник информации может быть передано с помощью лексических средств: / guess, they say, I hear that, it seems to me that, глаголов типа allege {the alleged killer of X), наречий reportedly, apparently [Aikhenvald, 2004: 10-11], evidently, allegedly [Козинцева, 1994: 96].
В русском языке, с точки зрения Н. А. Козинцевой, эвиденциальность передаётся сложными предложениями, вводными конструкциями как сказал X, по словам X, по мнению X, по слухам, судя по, по-твоему; как полагают, как говорят, утверждают, сообщают; кажется, как оказалось, как известно и др., связочными конструкциями с квазипассивным глаголом типа X считается, представляется, расценивается и др., а также модальными речевыми частицами мол, дескать, де, якобы [Козинцева, 2000: 231-236].
Эвиденциальность и эпистемическая модальность
Как известно, эвиденциальные значения в немецком языке не относятся к числу «привилегированных» [термин из: Плунгян, 1999: 151], которые находят своё обязательное и регулярное формальное выражение: конструирование грамматически правильного предложения не требует наличия ссылки на источник информации. В связи с этим возникает вопрос о статусе эвиденциальности, а также о том, можно ли считать данную категорию в немецком языке грамматической. Ответ на последний вопрос в немалой степени зависит от того, какой смысл вкладывается в понятие «грамматическая категория».
Широкое признание получила интерпретация названного термина, предложенная Р. О. Якобсоном. В данном вопросе учёный принимает точку зрения Франца Боаса, который, по мнению Р. О. Якобсона, верно указал на «обязательность грамматических категорий как специфическую особенность, отличающую их от лексических значений» [Якобсон, 1985: 231]. Согласно такому видению проблемы, каждый язык обладает набором значений, которые неизбежно реализуются в речи говорящего на данном языке; они имеют «принудительный характер» [там же: 234], и именно их следует именовать грамматическими. Ф. Боас писал: «Нам приходится выбирать между несколькими аспектами, и на каком-то из этих аспектов мы должны остановиться. Эти обязательные аспекты выражаются с помощью грамматических средств» [Boas, 1938: 132; цит. по Якобсон, 1985: 231].
Так, например, говорящий на немецком языке, желая употребить в речи некое имя существительное, вынужден одновременно производить выбор между определённостью и неопределённостью, единственным и множественным числом; кроме того, он обязан остановиться на том или ином падеже. Каждый из этих аспектов напрямую повлияет на конечный образ существительного и артикля при нём (в случае наличия последнего). Если отталкиваться от понимания термина «грамматическая категория», представленного в работах Ф. Боаса и Р. О. Якобсона, то категорию эвиденциальности в немецком языке никак нельзя будет назвать таковой, учитывая «добровольный» характер её реализации.
Однако существуют и другие интерпретации данного термина. И. А. Мельчук все языковые значения подразделяет на лексические и грамматические, различая среди последних словоизменительные и словообразовательные [Мельчук, 1997: 240-241]. Свойства, которые Ф. Боас и Р. О. Якобсон приписывали грамматическим значениям в целом, И. А. Мельчук относит исключительно к словоизменительным, или флективным, называя их при этом «прототипическими грамматическими значениями» [там же: 244].
Помимо обязательности, И. А. Мельчук отмечает два других важных свойства словоизменительных категорий, а именно: относительную регулярность их выражения и их вездесущий характер: «они, а точнее говоря, их элементы - граммемы, чрезвычайно часто встречаются в речи» [там же: 249]. Заметим здесь, что категорию эвиденциальности И. А. Мельчук рассматривает как словоизменительную [Мельчук, 1998: 196-199] - лингвист анализирует её только с позиции тех языков, где она является обязательной.
Ясно, что сущность словоизменительных и словообразовательных (деривационных) значений различна. Фактически дериватемы обладают качествами, прямо противоположными качествам граммем. И. А. Мельчук пишет, что «в отличие от граммем, дериватемы не обязательны (= говорящий выбирает их, только если у него есть в этом потребность; язык никогда не вынуждает его делать это), а их выражение не обязательно является регулярным» [Мельчук, 1997: 271].
Таким образом, согласно И. А. Мельчуку, не все грамматические значения являются обязательными. Очевидно, что Ф. Боас и Р. О. Якобсон к грамматическим относили только те значения, которые И. А. Мельчук называет словоизменительными. Однако, как мы видим, подобное вполне традиционное видение вопроса разделяют не все исследователи. Выясним, насколько верно следующее утверждение: всё грамматическое является обязательным, необязательное грамматическим не является.
В Большом энциклопедическом словаре «Языкознание» обязательность фигурирует в числе свойств грамматической категории. При этом отмечается, что «каждое из них в отдельности не является ни необходимым, ни достаточным её признаком» [Булыгина, Крылов, 1998а: 216]. Фактически из этого следует, что и «обязательность» саму по себе нельзя рассматривать как непременное условие для признания за категорией статуса грамматической.
Интересные выводы относительно обязательности как критерия грамматичности делает известный востоковед профессор Д. И. Еловков. Описывая грамматику таких языков, как кхмерский, тайский, вьетнамский, он пишет, что говорящий на названных языках волен выбирать, «сообщать или не сообщать такую-то информацию». При этом Д. И. Еловков подчёркивает, что «факультативным, необязательным является не показатель, а информация, которую он несёт» [Еловков, 1991: 23].
Представляется, что эвиденциальность в немецком языке имеет схожий статус: говорящий волен уклониться от ссылки на источник сообщаемых сведений, однако при желании выразить соответствующее значение он может воспользоваться, в том числе, грамматикализованными способами экспликации эвиденциальности.
Приведём другую мысль Д. И. Еловкова: «в языках есть единицы, которые по своим свойствам должны (или могут) быть отнесены к сфере грамматики, но наличие/отсутствие которых в высказывании определяется волей говорящего». Исследователь формулирует важный тезис: «всё обязательное грамматично, но не всё грамматичное обязательно» [там же]. Из этого можно заключить следующее: указание на источник информации в немецком языке факультативно. Однако грамматикализованные, в т. ч. морфологические средства выражения эвиденциальности (конъюнктив), всё же принадлежат к области грамматики.
Опыт выявления функционально-семантического поля эвиденциальности в немецком языке
Многие лингвисты считают, что в рамках косвенной речи в немецком языке манифестируется категория эвиденциальности [Москалева, 1984: 17; Шакирова, 1988: 3-32; Ханзен, 2007: 243-246]. Нередко указывается, что главное предложение в составе сложноподчинённого предложения содержит глаголы или существительные со значением речи / говорения (sagen, sprechen, erzahlen, berichten, konstatieren, diskutieren, formulieren, eroffnen и т.д.), аргументации/ доказательства (zeigen, betrachten, erklaren, aufstellen, begrunden, unterstreichen, betonen, feststellen, unterscheiden; das Argument и т. д.) либо глаголы и существительные ментальной сферы (meinen, glauben, denken, behaupten; die Meinung, die Annahme, die Vorstellung и т. д.) [Балабаева, 2008: 26-28; Балабаева, 2009b: 145], а также со значением восприятия речевой информации (напр., horeri). В придаточном предложении при этом употребляются формы конъюнктива либо индикатива. Именно такой способ реализации некоторые исследователи признают ядром функционально-семантического поля эвиденциальности в немецком языке. Впрочем, многие говорят не о сложном предложении как таковом, а о различных формах конъюнктива и индикатива, которые и рассматриваются как средства выражения эвиденциальной семантики. Насколько верен данный подход, будет освещено в дальнейшем. Здесь же остановимся на том, от каких факторов зависит употребление той или иной глагольной формы (индикатива или одного из видов конъюнктива) для выражения косвенной речи.
Как известно, при передаче косвенной речи в немецком языке выбор между сослагательным и изъявительным наклонением определяется самим текстом. Согласно грамматике «Duden», индикатив предпочтительнее в повседневной устной коммуникации. В то же время конъюнктив регулярно маркирует косвенную речь в печатных текстах и, прежде всего, в прессе [Duden. Die Grammatik, 2006: 529].
Конъюнктив имеет свои преимущества в сравнении с индикативом. Так, в отличие от последнего, конъюнктив однозначен в отношении времени: он всегда соотнесён с временным планом лица, о котором идёт речь. Индикатив же может быть ориентирован и на рассказчика, что осложняет выбор глагольных форм для говорящего (пишущего) и толкование этих форм - для слушающего (читающего) [там же: 539].
Преимуществом конъюнктива перед индикативом является также то, что при бессоюзной связи между главным и придаточным предложением он исключает ошибочное восприятие косвенной речи как прямой, ср.: Hans hat gesagt, ich sei ein Idiot vs. Hans hat gesagt, ich bin ein Idiot [там же: 540-541].
Существует и другое отличие в употреблении конъюнктива и индикатива: использование индикатива подразумевает, что сообщаемое передаётся как данность. Конъюнктив же, маркируя значение косвенности, показывает, что говорящий лишь транслирует содержание некоего высказывания, коммуникативная цель которого описана в комментирующем предложении, вводящем косвенную речь, но не судит о том, насколько сообщаемое соответствует действительности [там же: 539-540].
Несколько иначе, но в том же ключе отличия в употреблении конъюнктива и индикатива при передаче косвенной речи рассматривает Г. Штарке, анализируя язык прессы. Он пишет, что индикатив предпочитается в тех случаях, когда с помощью косвенной речи передаются взгляды, правильность которых признана обществом в целом; тем самым журналист выражает согласие с содержанием транслируемой речи. Конъюнктив же создаёт эффект дистанцированности: автор не ручается за достоверность утверждения [Starke, 1985: 165; цит. по Aikhenvald, 2004: 108].
В отличие от некоторых исследователей, считающих основной функцией конъюнктива указание на то, что сообщаемая информация не соответствует реальности (Signalіsierung von Nichtfaktivitat), авторы грамматики «Duden» придерживаются другого мнения. Они полагают, что это значение, наблюдаемое в соединении с некоторыми предикатами (tadeln, loben, verantwortlich machen, kritisieren) обусловлено контекстом и лишь сопутствует первичной функции конъюнктива косвенной речи - маркированию косвенной речи (Signalisierung indirekter Redewiedergabe) [Duden. Die Grammatik, 2006: 539, 540]. Представляется, что данная точка зрения лучше описывает существующее положение вещей.
Некоторые лингвисты, исследуя способы выражения эвиденциальности в немецком языке, делают выводы относительно наличия семантических различий между видами конъюнктива при их употреблении в косвенной речи. Презентный конъюнктив часто называют комментативом [напр., Балабаева, 2009b: 145], безусловно признавая его нейтральным способом передачи косвенной речи. Иначе обстоит дело с конъюнктивом II.
Так, например, Р. Д. Шакирова пишет: «В целом презентный конъюнктив чаще ориентирован на выражение большей степени доверия к чужому высказыванию, в то время как претеритальный конъюнктив, напротив, выражает его меньшую степень» [Шакирова, 2005а: 130]. Лингвист полагает, что «формы конъюнктива образуют своеобразную оппозицию, выражая различную степень уверенности репродуцента в истинности содержания передаваемого высказывания, и как бы находятся на разных полюсах» [там же: 130-131].
Скорее всего, данное утверждение слишком категорично и, если и подтверждается на практике, всё же не является универсальным. В грамматике «Duden» отражена иная точка зрения, которая представляется более убедительной. Утверждается, что между двумя видами конъюнктива, выполняющими функцию передачи косвенной речи, не наблюдается каких-либо видимых или неоспоримых семантических отличий [Duden. Die Grammatik, 2006: 529]. Основная рекомендация при выборе форм конъюнктива в письменном литературном языке состоит в следующем: конъюнктив I следует использовать тогда, когда форма глагола однозначно различима как форма конъюнктива [там же: 541]. В противном случае необходимо употребить конъюнктив II. Приведём примеры: (9) Sie sagte, dass ich mindestens drei bis seeks Monate fur die Ausfuhrung dieser Untersuchung benotigen wiirde [Reimann, 1993: 50]. (10) Historiker haben behauptet, dass Stalin und Hitler strategische Fehler unterlaufen seien, die zu politischen Konsequenzen gefuhrt batten [Reimann, 1993: 97].
Реализация эвиденциальности в сложноподчинённых предложениях с союзной связью и в синонимичных им инфинитивных оборотах
К основным средствам выражения данной группы эвиденциальных смыслов обычно причисляют сочетание глагола scheinen с инфинитивом [Ханзен, 2007; Балабаева, 2008]. Рассматривая его как грамматикализованное средство выражения эвиденциальности с инференциальным значением, Ю. Е. Балабаева выделяет это сочетание на фоне описанных выше конструкций [Балабаева, 2009а: 24]. В другой статье лингвист упоминает исключительно данную конструкцию, располагая её на ближайшей периферии поля эвиденциальности [Балабаева, 2009b: 145].
Р. Д. Шакирова не использует термин «инференция», но также называет данный глагол в числе способов экспликации эвиденциальности. Впрочем, наряду с другими языковыми единицами, нередко интерпретируемыми как способы реализации исследуемой категории, Р. Д. Шакирова трактует сочетание глагола scheinen с инфинитивом, в первую очередь, как показатель эпистемического статуса высказывания. Точнее говоря, лингвист рассматривает его как «показатель, эксплицирующий неполноту приобретённой на базе чувственного восприятия информации вследствие помех, связанных с капризами канала восприятия» [Шакирова, 2005а: 131, 133].
Некоторые другие лингвисты, как уже было сказано, интерпретируют данный глагол не просто как один из способов выражения эвиденциальности, но как грамматикализованный показатель инференциального значения. С точки зрения Б. Ханзена, глагол scheinen «подлежал определённой семантической генерализации и приобрёл абстрактное значение инферентива» [Ханзен, 2007: 250].
Денотативное значение глагола - «светить» - реализуется в следующем предложении в рамках метафоры: (99) ... die Regierung hie It an dem Glaubenfest, dass die Dollarsonne bald erneut tiber Deutschland scheinen wtirde [Reimann, 1993: 18]. Приведём примеры употребления глагола scheinen в инференциальном значении: (100) Die politischen Parteien und die Gewerkschaften waren zerschlagen, ihre Fiihrer verhaftef. Widerstand einzelner gegen die Ubermacht des Staates schien sinn/os zu sein [Deutschkron. 1997: 18]. (101) An Hans Weber erinnere ich mich nur ah an einen hageren, ergraiiten Mann, der selten lachte. Er schien iiber die Ereignisse und Vorgange, deren Zeuge er geworden war, mehr zu meditieren, ah dass er entschlossen Stellung bezogen hatte [Deutschkron, 1997: 19].
Приведённые примеры подтверждают тот факт, что «глагол scheinen сочетается со всеми семантическими типами подлежащих, т. е. как с одушевлёнными, так и с неодушевлёнными». Указывая на то, что этим он отличается от эвиденциального элемента wollen, Б. Ханзен заключает следующее: «scheinen имеет высшую степень грамматикализации» [Ханзен, 2007: 250].
Г. Дивальд приходит к такому выводу, сравнивая данный глагол с глаголами drohen и versprechen. По её мнению, scheinen в этом смысле продвинулся особенно значительно и, предположительно, представляет собой образец для дальнейшего развития двух других глаголов [Diewald, 2004 (2000): 244]. С точки зрения Г. Дивальд, в результате грамматикализации модальных глаголов, начавшейся в древневерхненемецком языке, возникла некая сила, под воздействием которой в канал грамматикализации впоследствии были вовлечены глаголы, не имеющие с модальными ничего общего, в т. ч. scheinen, drohen и versprechen [там же: 233]. Вслед за некоторыми другими исследователями перечисленные глаголы лингвист называет «полумодальными» (Halbmodale, Modalitatsverben) [там же: 231]. Аналогичным образом их сочетания с инфинитивом рассматривают и авторы грамматики «Duden» [Duden. Die Grammatik, 2006: 433]. С точки зрения Г. Дивальд, глаголы scheinen, drohen и versprechen не только указывают на источник информации, но и передают неуверенность говорящего в истинности пропозиции [Diewald, 2004 (2000): 238]. Вместе с тем лингвист полагает, что эвиденциальный компонент значений названных глаголов всё же находится на первом плане и является решающим для дальнейшей их классификации [там же: 244].
В более актуальной статье, написанной в соавторстве с Е. Смирновой [Diewald, Smirnova, 2010], Г. Дивальд причисляет данные глаголы к показателям инференциальной эвиденциальности. Кроме того, как было упомянуто ранее, она приходит к выводу, что эвиденциальная система немецкого языка располагает только маркерами инференциальной эвиденциальности [Diewald, Smirnova, 2010: 122].
В работе же 2004 года термин «инференция» лингвист в ходе рассуждения не употребляет вовсе и, основываясь на лексическом значении анализируемых глаголов, пытается обосновать целесообразность их отнесения к способам выражения других эвиденциальных значений. По её мнению, глагол scheinen, в некоторой мере., можно расценивать как показатель прямой визуальной эвиденциальности [Diewald, 2004 (2000): 236, 245]. Г. Дивальд говорит о том, что семантическая специализация глагола scheinen как маркера визуальной эвиденциальности происходит из первоначального значения лексемы-донора [там же: 246].
Эвиденциальное употребление конструкции scheinen + zw-Infinitiv, включающей визуальный компонент значения, Г. Дивальд разъясняет с помощью парафразы: «На основании визуальной информации я предполагаю, что р» („Aufgrund visueller Information vermute ich, dass /?") [там же: 245]. Приведём пример: (102) Wir schauten an den von den Nazi-Horden geplunderten Laden vorbei - so wie die anderen Fufigdnger aitch, die es an jenem Tag sehr eilig zu haben schienen, als wollten sie nicht Zeugen oder gar Hehler werden [Deutschkron, 1997: 38].
С нашей точки зрения, парафраза, предложенная Г. Дивальд, никак не может служить доказательством того, что описываемый языковой элемент является маркером визуальной эвиденциальности. В роли канала получения информации в данном случае выступает не столько зрение, сколько логический вывод или предположение. Разъяснение, которое Г. Дивальд делает относительно значения конструкции scheinen + zw-Infinitiv, как раз и подтверждает целесообразность её отнесения именно к способам выражения инференции. Известно, что с помощью данной конструкции можно передать умозаключение, которое базируется не на зрительном, а на каком-либо ином свидетельстве, например, акустическом: (103) Immerzu horchten wir aufjeden Schritt im Treppenhaus und sahen uns verstort an, wenn es nicht der Klang eines gewohnlichen Halbschuhs zu sein schien [Deutschkron, 1997: 12]. Г. Дивальд также признаёт, что визуальный компонент значения глагола scheinen актуализируется не во всех случаях. Иногда, по её словам, scheinen выступает как эвиденциальный маркер, в основе которого лежит неспецифицированное свидетельство. Подобную реализацию описываемой конструкции Г. Дивальд представляет так: «На основании не специфицированных далее свидетельств я предполагаю, что р» („Aufgrund von nicht weiter spezifizierten Evidenzen vermute ich, dass /?") [Diewald, 2004 (2000): 246]. Приведём примеры подобной реализации описываемой конструкции: (104) Die Aussicht fur Hitler, diese iiberwdltigende Kraft der Konservativen zu besiegen, schien gering zu sein [Reimann, 1993: 106]. (105) Als der Rohm-Putsch am 30. Juni 1934 bekannt wurde, schien sich der Zusammenbruch des Hitler-Regimes anzukiindigen [Deutschkron, 1997: 20]. (106) Frau Fiirsts Schilderwig der Verhaltnisse in Deutschland und der drohenden Kriegsgefahr schien auf meinen Vater nicht ohne Wirkung geblieben zu sein [Deutschkron, 1997:53]. Г. Дивальд справедливо замечает, что в подобных случаях первоначальная семантика глагола scheinen едва ли играет какую-либо роль. В ходе семантического обесцвечивания значения глагола относительно исходного лексического элемента признак «визуальность» нейтрализовался. Данное обстоятельство, по словам Г. Дивальд, типично для процессов грамматикализации [Diewald, 2004 (2000): 246-247].
Повторим, что вслед за Б. Ханзеном мы рассматриваем конструкцию scheinen + zw-Infinitiv именно как инференциальный показатель, т. е. как показатель эвиденциальности, который предполагает, что в качестве источника информации выступает инференция.
Г. Дивальд же в результате проведённого анализа приходит к несколько иному выводу. Лингвист утверждает, что предположение, которое говорящий высказывает, используя сочетание глагола scheinen с инфинитивом, может быть основано не только на прямом (например, визуальном или акустическом), но и на косвенном свидетельстве (на слухах или логическом выводе). Данный тезис приводит исследователя к мысли о том, что конструкция scheinen + zw-Infinitiv превращается в иеспецифицированный маркер эвиденциапьности немецкого языка [Diewald, 2004 (2000): 246, 247].
