Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Теория языка и человека .
1.1. Антропологическая парадигма в лингвистике 9
1.2. Национальная картина мира 13
1.3. Идиоматика как зеркало культуры 27
Выводы к главе 1 31
Глава II. Система устойчивых единиц языка .
2.1. Фразеологизмы vs паремии 33
2.2. Пословица - текст правды на языке традиций 40
2.3. Афористичность пословицы 59
Выводы к главе II 68
Глава III. Фразеосемантическое поле «речевая деятельность»
3.1. Прескриптивные высказывания в сопоставительном аспекте ... 71
3.2. Фразеосемантическое поле «речевая деятельность» в английской паремиологии 76
Выводы к разделу 3.2 115
3.3. Фразеосемантическое поле «речевая деятельность» в башкирском паремиологическом фонде 122
Выводы к разделу 3.3 174
3.4. Сопоставление пословичных систем идеографического поля «речевая деятельность» английского и башкирского языков 186
Выводы к разделу 3.4 199
Заключение 202
Библиография 205
- Антропологическая парадигма в лингвистике
- Национальная картина мира
- Фразеологизмы vs паремии
- Прескриптивные высказывания в сопоставительном аспекте
Введение к работе
Проблема взаимодействия языка и общества не раз попадала в поле зрения лингвистов. Языку принадлежит активная социальная роль. Он непосредственно связан с культурой нации, ее традициями, устоями, социальным опытом. В последние годы обращение лингвистики к проблеме «язык и человек», главной функциональной задачей которой является постижение языка в тесной связи с бытием человека - с человеческим сознанием, мышлением, культурой, предметно-практической и духовной деятельностью, ориентировано на поиск семантического «пространства», которое не было раскрыто в ходе предшествующих исследований. Особую актуальность приобретают работы, выполненные в русле семиотики культуры, ориентированные на рассмотрение взаимосвязи языка с духовной культурой.
В настоящее время внимание многих исследователей обращается к проблеме «ценностной картины мира» в ее выражении средствами фразеологии разных языков. Утверждается возможность именно на основе анализа содержания фразеологизмов как традиционных и относительно стабильных носителей концентрированного общественного опыта выявить специфику и общность ценностей различных языковых коллективов.
Язык фольклора уже долгое время является объектом исследования лингвистов. Фольклорные тексты, в силу подчинения определенному набору правил, представляют собой один из наиболее удобных объектов для структурного и семиотического анализа. Изучение нравственного исторического наследия, запечатленного в фольклоре, способствует выявлению мировоззренческой мудрости народа. Высокий уровень требований жизни к нравственному и интеллектуальному статусам человеческой личности предполагает достаточное развитие этих качеств в идеальной и обыденной сферах бытия. Формирование нравственного потенциала общества, постулирование господствующих моральных принципов представлено в языке и входит в нашу жизнь через язык. Получение достоверной историко-этнографической информации при анализе фактов языка становится возможным благодаря спо-
собности слова (особенно фольклорного) аккумулировать в своей семантической структуре исторический путь, пройденный этносом, этапы его культурного и духовного поиска.
Зафиксированный устным народным творчеством этнический эталон тщательно выверен и предельно идеализирован, особенно яркие черты идеализации присущи пословичному жанру.
Научная новизна. Предлагаемая работа является первым исследованием, в котором сопоставляются пословичные фонды разноструктурных языков, отображающие деонтическую картину мира этносов, а именно - нормы речевого поведения. В диссертационной работе выделяется и обосновывается языковой статус пословиц — поведенческих регулятивов, связанных с оценкой речевой деятельности человека. Впервые через английские и башкирские пословицы реконструируются некоторые важнейшие культурные концепты и воссоздается фрагмент фольклорной модели мира. Актуальность работы определяется необходимостью углубленного изучения общих и национально-специфических черт разноструктурных языков на всех языковых уровнях;
неразработанностью значительного количества вопросов, связанных с человеческим фактором в языке, в том числе, и в языке фольклора;
необходимостью углубленного изучения основных принципов национальной морали как части этнического менталитета, отраженного в фольклорных текстах.
Выбор темы исследования также обусловлен возрастающим интересом к исследованию языкового сознания носителей различных культур и задачами оптимизации межкультурного общения.
Целью данной работы является идеографическое и структурно-семантическое описание фразеосемантического поля «речевая деятельность», представленного в пословичных фондах английского и башкирского языков.
Цель работы определяет следующие конкретные задачи исследования:
определить границы фразеосемантического поля «речевая деятельность» английского и башкирского языков;
исследовать пословичные суждения как языковые единицы, способные отражать национально-культурную специфику рассматриваемых языков;
рассмотреть семантическую структуру пословичных единиц - конститу-ентов поля, выявить особенности языковой мотивировки их значения;
провести сопоставительную семантико-тематическую классификацию микрополей в пределах анализируемого фразеосемантического поля в английском и башкирском языках;
проанализировать основные типы пословичных соответствий в данных языках.
Материалом исследования послужили 215 пословиц английского языка и 275 изречений башкирского языка, извлеченных методом сплошной выборки из статей словарей анализируемых языков, сборников пословиц и поговорок, а также художественных текстов.
Теоретическая значимость работы заключается в том, что сравнительная типология английского и башкирского языков пополняется данными паремиологии. В диссертации уточняется место пословицы среди других жанров фольклора, а также динамика ее становления в рамках фразеологии. Выводы, полученные при характеристике семантической структуры фразеосемантического поля «речевая деятельность» в английском и башкирском языках и семантической структуры его конституентов, способствуют дальнейшей разработке проблемы структурно-семантического анализа идеографических полей на внутриязыковом уровне и в сравнительно-сопоставительном плане, при компаративном изучении фразеологии.
Практическая ценность исследования состоит в разработке пословичного словаря нового типа, отражающего логическую и семантическую структуру пословиц, образную основу пословичных переосмыслений. Конкретные результаты исследования могут быть использованы во фразеографи-ческой практике при составлении одноязычных и двуязычных тематико-
идеографических словарей, при семантизации пословичных единиц в толковых двуязычных словарях, в практике перевода. Материалы диссертационного исследования могут найти применение в практике вузовского и школьного преподавания английского и башкирского языков, при проведении спецкурсов и спецсеминаров, посвященных проблемам фразеологии и компаративистики в области лексикологии, теории и практике перевода. На защиту выносятся следующие положения:
Системно-структурное исследование конкретного фразео-семантического поля позволяет выявить качественные и количественные соотношения разноструктурных фразеологизмов внутри поля и посредством структурно-семантического анализа определить специфику семантической структуры пословичной единицы и поля в целом. Исследованная подобным образом семантическая структура данного поля может быть сопоставлена с аналогичным материалом фразеосемантических полей в других языках.
Тематическое поле «речевая деятельность» характеризуется разветвленной семантической структурой. Пословичным суждениям данного поля присущи дифференциальные признаки. На основании дифференциальных признаков пословицы, образующие данное поле, подразделяются на ряд микрополей (семантико-тематических групп): молчание, немногословность, разговорчивость. В свою очередь, каждое микрополе распадается на несколько микрогрупп.
В основном стратификация поля «речевая деятельность» совпадает в английском и башкирском языках. Отражая стереотипы сознания в стандартной-оценочной форме, пословичные суждения поля активно участвуют в формировании языковой картины мира, а именно - ее деонтической модели. Яркая образность и экспрессивность данных языковых единиц способствуют выявлению национального своеобразия картины мира.
Пословичные суждения выполняют аргументативную, экспрессивно-оценочную, социальную функции, а также функцию отражения национально-культурной специфики народа. Типичность образов, лежащих в осно-
ве их значения, наличие в них символов и эталонов миропонимания есть результат коллективного представления. Отражая культуру в виде ценностных приоритетов, пословицы могут описывать и регулировать речевое поведение.
5. Пословичные суждения, обозначающие речевую деятельность, характеризуются различными типами языковой мотивировки значения: мотивировка структурно-семантической моделью, лексическим составом, исходным значением сочетания слов, внутренней формой пословичной единицы.
Методологической основой работы послужили исследования Н.Н. Амосовой, Ю.Д. Апресяна, Н.Д. Арутюновой, Е.М. Верещагина, В.В. Воробьева, В.Г. Гака, Н.Н. Кирилловой, Г.В. Колшанского, В.Г. Костомарова, Е.С. Кубряковой, В.А. Масловой, СЕ. Никитиной, Г.Л. Пермякова, В.И. По-стоваловой, С.Г. Проскурина, Б.А. Серебренникова, Ю.С. Степанова, В.Н. Телия, Н.И. Толстого, СМ. Толстой, В.И. Тхорик, А.А. Уфимцевой, Н.В. Уфимцевой, S. Агога, Е. Arewa, A. Dundes, A. Goatly, D. Hymes, М. Mathiot, A. Taylor, Th. Thass-Thienemann и других ученых.
Методы лингвистического исследования, использовавшиеся в работе, обусловлены ее целью, задачами и характером материала. В работе основными являлись следующие методы: описательный, лингвокультурологический, сопоставительный. Описательный метод основывается на том факте, что любую языковую единицу, в основе которой лежит образ, можно попытаться «расшифровать» путем восстановления сравнения - подобия, через которое проходит устойчивая единица. Восстановление сравнения предназначено не только для того, чтобы прояснить значение идиомы, его использование помогает выявить образы, созданные членами языкового коллектива на протяжении веков и оставшиеся в языке часто как единственные свидетельства отмерших обычаев, преданий. Вплетение культурно значимой информации в план содержания пословиц может быть выявлено в лингвокультурологиче-ском анализе только на достаточно представительных массивах идеографических полей. Именно на фоне таких группировок возможно обнаружение
базовой метафоры, которая служит «посредником» между языковой и культурной компетенцией носителей языка [Телия 1996: 253].
Язык фольклора как предмет исследования чрезвычайно сложен. Запечатленная в нем картина мира поражает своей многогранностью и логической завершенностью, жанровой специфичностью и региональным своеобразием [Харитонов 1997: 6]. Чрезвычайная сложность исследуемого лексического материала заставляет сделать вывод о необходимости поиска максимально объективных методов анализа, одним из которых является метод лексикографического описания, создание своеобразного «портрета» слова в рамках словарной статьи. Применение данного метода зарекомендовало себя при описании значительного количества лексико-тематических групп языка фольклора. Словарные статьи всех лексем, реализующих тот или иной концепт, дают возможность наиболее точно судить о содержании исследуемого концепта, его места в национальной картине мира.
Структура и объем работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и библиографического списка. Структура работы определяется задачами и целью исследования.
Апробация работы. Основные положения диссертации представлены в публикациях по теме исследования и обсуждались на межвузовских аспирантских семинарах (Уфа, БашГУ 2001, 2002), межрегиональной научной конференции «Язык и литература как способы проявления национального менталитета» (Челябинск 2002), региональной научной конференции студентов и аспирантов (Уфа 2003). Диссертация прошла обсуждение на заседании кафедры английского языка Башкирского государственного педагогического университета.
Антропологическая парадигма в лингвистике
Языковая картина мира представляет собой универсальную модель мира, универсальность которой обусловлена тем, что "мышление у людей, говорящих на разных языках, в своих главных очертаниях остается сходным или одинаковым", что объясняется "физической природой человека, функциями его головного мозга, высшей нервной системы" [Храпченко 1983: 231]. Но эта модель мира создается каждой конкретной лингвокультурной (этнокультурной) общностью, которая по-своему членит действительность, в соответствии со своими культурно-историческими традициями, нормами, верованиями и образом жизни. Проблема универсального и национального (идиоэтнического), как один из аспектов вопроса о взаимоотношении языка и мышления, привлекала к себе внимание ученых с давних пор. В лингвистической традиции установился подход к человеческому языку как состоящему из 2 языков: "один - точный, близкий к логике, общий для всех людей, другой - своеобразный у каждого народа" [Степанов 1985: 108]. Но, невзирая на двуплановость "философии двух языков", лишь одна ее сторона, а именно универсальные законы выражения мысли в разных языках, была предметом лингвистических исследований. Интерес к идиоэтническому возник лишь в XIX веке с появлением трудов В. фон Гумбольдта, в которых была изложена его теория внутренней формы языка. Утверждая, что в языкотворчестве отображается определенное мировидение народа, В. фон Гумбольдт видит в этом факте основание для сопоставления языков и выделения в них специфических элементов: "всякое изучение отдельного языка... должно всегда преследовать двойную цель: объяснить отдельный язык через общность всех известных, а языки вообще - через этот отдельный язык" [Гумбольдт 1985: 361].
Продолжением философии В. фон Гумбольдта в XX в. стало неогум-больдтианство, особое направление в лингвистике и философии языка, распространенное в основном в Германии. Его философской основой было учение Э. Кассирера о символах и символьном познании, а наиболее ярким представителем считается немецкий лингвист Л. Вайсгербер. В соответствии с неогумбольдтианством картина мира создается человеческим сознанием с помощью человеческого языка. Неогумбольдтианцы утверждают, что язык определяет мышление и познание, а тем самым и картину мира, и культуру, и цивилизацию [Кронгауз 2001: 106-107]. Другим направлением, изучающим идиоэтничность в языке, стала этнолингвистика, получившая широкое развитие благодаря работам Ф.Боаса и первого поколения его учеников (Э.Сепира, Б.Уорфа, Х.Хойера, Дж.Трейждера), которые рассматривали язык в его отношении к культуре, а именно "взаимодействие языковых, этнокультурных и этнопсихологических факторов в функционировании и эволюции языка" [ЛЭС 1990: 597]. С этнопсихологическими исследованиями американской антропологической школы непосредственно связана теория лингвистической относительности (гипотеза Сепира-Уорфа), которая выдержала большую критику как со стороны зарубежных ученых (Блэк 1960, John-Steiner, Мас-namara, Shlesmger и другие авторы книги The influence of culture and thought 1991), так и в нашей стране (Звегинцев 1960, Брутян 1968, Васильев 1974, Сорокин, Тарасов, Уфимцева 1982). Учеными критиковался, главным образом, основной тезис теории Сепира-Уорфа о влиянии языка на мышление и нормы поведения людей, однако, не было сомнения относительно постулата о взаимосвязи языка и культуры народа: "Уорф, как и его предшественники (Гумбольдт и Сепир), а также сторонники и последователи ... акцентировали свое внимание на особой роли языка в познании и деятельности людей, и сам этот факт уже заслуживает поощрения" [Брутян 1968: 40]. Ср. также следующий вывод: "сторонники гипотезы, за исключением наиболее ортодоксальных последователей Уорфа, не отстаивают всю концепцию в целом, а пытаются вычленить наиболее рациональные идеи" [Васильев 1974: 15-16]. Таким образом, привлекая к себе все большее внимание исследователей, гипотеза вызывала к жизни новые лингвистические теории, в основе которых лежит понимание языка как модели культуры. Это прежде всего, этносеман тика, изучающая культурно-этнолингвистические основы лексико-семантических систем языка (Гак 1977, Найда 1970); лингвострановедение, изучающее язык с точки зрения его культурной функции (Верещагин, Костомаров 1990); этнопсихолингвистика, объединяющая проблемы этнолингвистики в понимании Сепира-Уорфа с этнопсихологией (Уфимцева 1988, За-левская 1980, Толстая 2000, Толстой 1995, 1997, Этнопсихолингвистика 1988). На современном этапе лингвистика складывается как антропологическая, т.е. исследование языковых процессов происходит в "тесной связи с человеком, его сознанием, мышлением, духовно-практической деятельностью" [Постовалова 1988: 8]. По мнению В.И.Постоваловой, в лингвистике, избравшей в качестве своей методологической основы антропологический принцип, в центре внимания оказываются два круга проблем: 1) определение того, как человек влияет на язык, и 2) определение того, как язык влияет на человека. Среди направлений можно выделить лингвокультурологию, которая детерминируется как "синтезирующая наука, имеющая интегративный аспект изучения проблемы "язык и культура" ... изучающая взаимосвязь и взаимодействие культуры и языка в его функционировании и отражающая этот процесс как целостную структуру единиц в единстве их языкового и внеязыкового (культурного) содержания при помощи системных методов и с ориентацией на современные приоритеты и культурные установления (система норм и общечеловеческих ценностей)" [Воробьев 1996: 47]. Будучи продуктом антропоцентрической парадигмы в лингвистике, лингвокультуро-логия изучает язык как феномен культуры. Будучи развивающейся наукой, она стыкуется с такими дисциплинами, как этнолингвистика, социолингвистика, теория и история искусства, этнография, народная психология. Однако приоритетной в этом ряду можно считать этнолингвистику, которая традиционно понимается как "направление в языкознании, ориентирующее исследователя на рассмотрение соотношения связи языка и духовной культуры, языка и народного менталитета, языка и народного творчества, их взаимозависимости и разных видов их корреспонденции" [Толстой 1997: 306]. Таким образом, лингвокультурология и этнолингвистика могут рассматриваться как 2 аспекта более обширной дисциплины, изучающей язык и культуру, с той лишь разницей, что первой свойственна проспективность, а вторая имеет "ретроспективный характер" [Тхорик 2000: 17]. Как отмечает В.Н. Телия, этнологическая ориентация исследования и описания нацелена преимущественно на исторический реконструктивный план выявления культурных пластов, а лингвокультурный анализ ставит перед собой цель изучения способности знаков отображать современное культурное самосознание народа, рассматриваемое как "остов" его ментальное. При различии целей и задач этнолингвистики и лингвокультурологии, первая выступает как фундамент для второй. В.Н.Телия связывает это, во-первых, с тем, что этнолингвистика и по времени становления как особой дисциплины, и по временному срезу ее материала предшествует времени становления лингвокультурологии, а во-вторых, с исторической природой как культуры, так и языка: "окультуренное мировидение, отображенное в знаках, как правило, запечатлевается в их внутренней форме ... оно межпоколенно транслируется ими, донося до современности те коллективные представления, которые складываются в процессах культурного освоения мира этносом, народом, нацией" [Телия 1999: 14-16].
Таким образом, этнолингвистика представляет собой "фундамент" лингвокультурологии. Такое понимание взаимосвязи этнолингвистики и лингвокультурологии перекликается с тезисом Н.Г.Брагиной о том, что лингво-культурологический анализ равноценен припоминанию, поскольку культурная информация большей частью существует в латентном непроявленном состоянии, т.е. взгляд на культурное в языке ретроспективен и историчен [Бра-гина 1999: 132-136].
Национальная картина мира
Не случайно самым различным современным парадигмам в лингвистике свойственна антропоцентричность, это объясняется тем, что человек "запечатлел свой образ в языке, отразил в нем все то, что узнал о себе и захотел сообщить другому" [Тхорик 2000: 87]. Вследствие этого обнаруживается интерес "к бесконечной полноте его отношений, которые включают следующие аспекты: отношение к себе, к миру и к другому человеку" [там же]. Осознание себя мерой всех вещей придает человеку право творить в своем сознании «антропоцентрический порядок вещей», который определяет его духовную сущность, мотивы поступков, иерархию ценностей. По мнению В.И.Постоваловой, специфика человека и его бытия, взаимоотношения его с миром, важнейшие условия его существования в мире выражаются понятием Картина Мира, которое является фундаментальным, "базисным понятием теории человека" [Постовалова 1988: 18]. КМ формирует тип отношения человека к миру — природе, людям, самому себе как члену этого мира, определяет его отношение к жизни, пространству, поэтому человек обращается с вещами в соответствии со своей КМ. С вопросом о связи языка и культуры тесно связаны исследования КМ, в частности ЯКМ (если культурология изучает КМ, то лингвокультурология и этнолингвистика нацелены на исследование ЯКМ). Понятие «КМ» активно используется представителями разных наук: философии, психологии, культурологии, гносеологии, когнитологии, лингвистики. Конкретизируясь дополнительными определениями - «научная», «общенаучная», «частнонаучная», «естественнонаучная», «историческая», «физическая», «языковая», понятие «КМ» входит в обиход еще большего числа областей научного знания. Тем не менее, прочно войдя в разряд «рабочих» понятий многих наук, оно по-прежнему остается метафорой, не всегда получает достаточно четкое и однозначное толкование даже в среде специалистов одного профиля. Исходя из своих научных интересов и целей, разные исследователи могут наполнять данное понятие различным содержанием, подразумевать под ним нечто отличное от других толкований.
Поскольку человек является одновременно и языковой, и культуронос-ной личностью, в нем встречаются и взаимодействуют оба явления (и язык, и культура), поэтому понятие КМ как результат всей духовной активности человека и "как глобальный образ мира, возникает у человека в ходе всех его контактов с миром" [Постовалова 1988: 20]. Однако КМ не является зеркальным отражением действительности: "человек никогда не в состоянии отразить окружающий мир во всем его многообразии, целиком и полностью" [Серебренников 1988: 87]. Ср. также: "КМ, отраженная в сознании человека, есть вторичное существование объективного мира, закрепленное и реализованное в своеобразной материальной форме" [Колшанский 1990: 15]. В.И.Постовалова объясняет это тем, что мир в своих глубинных смыслах скрыт от глаз человека. Для проникновения в смысл мира и познания его сущности человек вынужден вырабатывать собственный образ мира, поэтому КМ - "всегда есть некоторая интерпретация" [Постовалова 1988: 29]. Таким образом, различная «сегментация» действительности, т.е. различное представление ее в языке, есть вторичное, отраженное явление [Новиков 2001: 423-424]. Г.В. Колшанский считает, что о вторичной, отражательной КМ можно говорить, только имея в виду мышление. "По отношению к действительности мышление есть форма и способ отражения, т.е. образование вторичного идеального мира в сознании человека, который как бы повторяет ("вторично существует") объективный мир в способах и формах, присущих человеческому мозгу" [Колшанский 1990: 35-36]. Что касается языка, то он, в свою очередь, выступает "как бы вторичной формой существования мышления", на основании чего Г.В.Колшанский делает вывод, что язык выражает мышление, а мышление отображает действительность [там же: 36]. С такой точкой зрения не соглашается О.А. Корнилов, считающий, что в языке нет и не может быть (и не должно быть) объективной КМ: роль объективной КМ выполняет научная КМ, которая действительно объективна, но она не имеет отношения к какому-либо языку. Научная КМ (НКМ), по убеждению автора, - плод познавательной деятельности человечества, отражающей сегодняшнее знание общества о мире [Корнилов 2000: 35]. В этом заключается главное отличие ЬЖМ от ЯКМ, которая, напротив, всегда субъективна и фиксирует восприятие, осмысление и понимание мира конкретным этносом не на современном этапе его развития, а на этапе формирования языка, т.е. на этапе первичного, наивного, донаучного познания мира. Так, НКМ - это глобальная информационная кладовая научных знаний, а вовсе не эталон, к которому должны стремиться ЯКМ всех языков [там же]. НКМ и ЯКМ существуют параллельно, влияя друг на друга, но сохраняя свое принципиальное отличие -они суть конструкты разных видов сознания разных социумов на разных исторических этапах, имеющие различные функции. НКМ создается, формируется и используется узким кругом людей - учеными, она постоянно расширяется, совершенствуется, видоизменяется вместе с постижением научным сознанием миропорядка. ЯКМ также претерпевает определенные изменения, но они касаются ее периферийных областей, в целом она стабильна, в чем и заключается ее суть и предназначение - «сохранять и из поколения в поколение воспроизводить упрощенное, обиходное структурирование окружающего мира, обеспечивать преемственность языкового мышления носителей данного языка традиционно сложившимися категориями» [Корнилов 2000: 40]. Соответственно, познавательная роль языка подразумевает познание не научное, а языковое. Овладевая языком, ребенок не познает мир концептуально научно, а познает его на языковом уровне, т.е. на том уровне, на котором в донаучный период происходило формирование первичного, наивного представлення о мире. Осваивая язык, ребенок получает целостное наивное представление о мире, присущее всем носителям именно этого языка. Осмысление же мира научным сознанием (т.е. построение НКМ) не зачеркивает, не опровергает и не отрицает ЯКМ, а существует автономно и для других целей [Корнилов: там же]. Аналогичную точку зрения находим у А.А. Уфимцевой, считающей, что язык "помогает человеку объективировать предметный мир", а также он является способом "упорядочения отношений человека к предметам и явлениям внешнего мира, а также к самому себе и к окружающим людям" [Уфимцева 1988: 109].
Фразеологизмы vs паремии
Пословичный репертуар - это зеркало, в котором лингвокультурная общность идентифицирует свое национальное самосознание, поэтому многие авторы рассматривают фразеологические, пословично-поговорочные единицы в едином лингвокультурологическом ключе, как культурно-маркированные речения [Киприянова 1999, Мамонтов 2000, Агаркова 2001, Середина 2001] или часто проводят между ними корреспонденцию [Телия 1996]. Хотя в живой разговорной речи пословицы и фразеологизмы часто соседствуют, даже переходя друг в друга и взаимодействуя между собой, среди лексикологов нет общепринятого мнения относительно природы паремиоло-гических единиц и, соответственно, их отношения к фразеологии. Объясняется это тем, что кажущиеся элементарными, пословицы оказываются «достаточно сложными фольклорными, языковыми, логическими, семиотическими смысловыми образованиями» [Недельчо 2000: 24]. Вопрос о включении или не включении пословиц во фразеологию решается учеными в зависимости от понимания ими сущности фразеологизма.
Краткий обзор существующих точек зрения показывает, что эта задача решается с позиций собственно фразеологии: «такой подход предполагает или уподобление первых последним, или их разграничение, в зависимости от того, находит ли исследователь в пословицах черты, которые он приписывает фразеологизмам» [Гвоздев 1983: 16]. Так, академик В.В. Виноградов признавал пословицы фразеологизмами, считая их фразеологическими единствами, к которым относил «многие штампы, клише, типичные для разных литературных стилей, и литературные цитаты, и крылатые выражения, и народные пословицы и поговорки» [Виноградов 1977: 133]. А.В. Кунин, акцентируя внимание на грамматической модели пословичных единиц, выделяет их в особый, четвертый класс фразеологизмов, который представлен любым типом предложения, за исключением номинативного и междометного [Кунин 1970: 313]. Аналогичная трактовка встречается у А.Г. Назаряна, различающего коммуникативные фразеологизмы непословичного характера и коммуникативные фразеологизмы-пословицы, разницу между которыми автор усматривает в том, что «в отличие от непословичных коммуникативных фразеологизмов с аналогичной структурой они имеют назидательный характер, т.е. содержат какую-нибудь мораль или выражают какую-нибудь житейскую мудрость» [Назарян цитата по Гвоздев 1983: 14].
Отказ от признания пословиц частью фразеологии основан на убеждении, что только словосочетание, но не предложение является фразеологической единицей. В частности Н.Н. Амосова относит к фразеологизмам лишь предложения определенного типа - «частично предикативные обороты» и «цельно предикативные обороты ... которые выступают в речи с присущей фразеологизмам функцией номинации или ... не являются единицей коммуникации» [Амосова 1963: 139]. Таким образом, основой отрицания принадлежности пословиц к системе языка у Н.Н. Амосовой служит признание эквивалентности фразеологической единицы слову, что не разделяется всеми лингвистами-фразеологами.
Исследования последних лет показали, что пословицы представляют собой своеобразные языковые знаки. Здесь, прежде всего, следует назвать оригинальную и плодотворную концепцию пословицы, разработанную отечественным лингвистом и фольклористом Г.Л. Пермяковым. С его точки зрения, и слова, и фразеологические обороты, и народные изречения (паремии) в значительной степени изоморфны друг другу. В качестве доказательства автор приводит следующие доводы. Все эти единицы представляют собой к л и ш е и используются в качестве з н а к о в. И слова, и фразеологические обороты, и паремии могут обладать (или не обладать) мотивировкой своего общего значения, которая может быть как прямой, так и образной. Внутри указанных трех типов клише встречаются как синтетические, так ианалитические формы. Указанные знаки в равной степени могут иметь омонимы, синоним ыиантонимы. Все названные типы клише обладают функциональным сходствоми могут выступать в речи в одинаковой или сходной роли. Кроме того, все они включены в систему синтагматико-парадигматических отношений языка. В частности, автор отмечает, что для пословичных изречений помимо изменений по временам, лицам и числам, характерны логико-семиотическая парадигматика (система логической трансформации) и парадигматика реалий [Пермяков 2001: 29-30]. Сделаем еще несколько замечаний относительно общих качеств тех и других языковых явлений. Во-первых, характерной чертой как фразеологизмов, так и пословиц является воспроизводимость, устойчивость, "коллективная память" [Брагина 1999: 133], т.е. употребление единиц в "готовом виде", эту особенность пословиц и поговорок В.Н.Телия называет их фразеологич-ностью [Телия 1996: 74]. Воспроизводимость пословичных суждений, возможность использования их в готовом виде достигается рифмой: информация гораздо легче запоминается, если она в стихах; кроме того, рифма обеспечивает живучесть и сохранность (persistence and preservation) пословиц в культуре [Barrick 1969: 15 (431)]. Во-вторых, с воспроизводимостью тесно связана другая особенность устойчивых изречений - образное основание как средство воплощения культурно-национальной специфики. В семантике и тех, и других "особым образом проецируются различные коннотации, образы, имплицитные оценки, эмоционально-экспрессивная окрашенность" [Сан-сызбаева 2001: 16], т.е. в любой лингвокультурной общности формируются определенные социально значимые точки зрения на предметы и явления объективного мира" [Кириллова 1991: 253]. Иными словами, в форме устойчивых и воспроизводимых знаков вычленяются и фиксируются "те признаки обозначаемых ими фрагментов внеязыкового мира, которые представляются носителям данного языка наиболее характерными и значимыми" [Опарина 1999: 140]. Именно устойчивые сравнения, базовые метафоры, а также ассоциации и коннотации, по мнению многих авторов, наиболее отчетливо от-рефлексированы в сознании носителей языка. В частности, Н.И.Сукаленко предполагает, что именно "предметная привязка обеспечивает полное погружение членов данного коллектива в глобальный всеохватывающий эфир собственной культуры" [Сукаленко 1999: 69]. По словам В.Н.Телия, в языке закрепляются и фразеологизируются те образные выражения, которые ассоциируются с культурно-национальными эталонами, стереотипами, мифологемами и т.п., которые при употреблении в речи воспроизводят характерный для той или иной лингвокультурной общности менталитет [Телия 1996: 233]. Пословицы, подобно фразеологизмам, отражают национальную культуру комплексно, всеми своими элементами, взятыми вместе, т.е. как цельные элементы, в составе которых можно выделить безэквивалентную, фоновую и коннотативную лексику [Мамонтов 2000: 146]. Кроме того, их объединяет номинативность, назывная функция. Однако если фразеологизм подобно слову классифицирует предметы или явления, означаемым пословичной единицы следует считать ситуацию. Таким образом, качество назывных характеристик фразеологизма и пословицы отличается, в частности, последняя означает некий типичный случай, типовую ситуацию, здесь охватываются и все конкретные обстоятельства произошедшего, и его типичные черты, и его оценка, и опора на прецедент и авторитет, и намерение говорящего [Верещагин, Костомаров 1990: 74-75].
Наконец, фразеологизмы и паремии имеют, наряду с номинативной, еще и кумулятивную функцию - фиксация, хранение и передача немалого объема информации о постигнутой обществом действительности. Они фиксируют, прежде всего, коллективной опыт людей: "система образов, закрепленных во фразеологическом составе языка, служит своего рода "нишей" для кумуляции мировидения и так или иначе связана с материальной, социальной или духовной культурой данной языковой общности, а потому может свидетельствовать о ее культурно-национальном опыте и традициях" [Телия 1996: 215]. Таким образом, кумулятивная функция выступает в двух отношениях.
Прескриптивные высказывания в сопоставительном аспекте
Язык, часто в закодированном виде хранит сведения об опыте, практике выживания, существования в окружающей действительности. В процессе жизни, развития общества были выработаны законы, правила взаимоотношений, быта и т.д. Кроме того, в определенной мере были обобщены некоторые наблюдения многих поколений. Поэтому интерпретация собственно языковых знаков (в нашем случае паремий) в содержательном пространстве этих культурных знаков - это процедура соотнесения единиц системы языка с таксонами культуры (Телия). Результатом такого соотнесения и является содержание культурной коннотации. Языковые и культурные темы переплетены так, что анализ языкового явления становится в то же время анализом культурного феномена.
Вплетение культурно значимой информации в план содержания пословиц может быть выявлено в лингвокультурологическом анализе только на достаточно представительных массивах идеографических полей. Именно на фоне таких группировок возможно обнаружение базовой метафоры, которая служит «посредником» между языковой и культурной компетенцией носителей языка: она указывает на то категориально-культурное пространство, в котором интерпретируются внешне, казалось бы, несводимые образные основания идиом и слов. Базовая метафора интерпретируется «коллективным бессознательным» в пространстве установок культуры - неписаных законов собственно человеческого бытия в «море житейском» [Телия 1996: 253-255].
Что касается идеографического подхода к исследованию культурной коннотации, то он предопределен тем фактом, что ЯКМ выстраивается не хаотично, а в соответствии со свойствами самих обозначаемых. Как пишет Н.Д. Арутюнова, язык располагает характерным для него синтаксисом, своим ограниченным и устойчивым лексиконом, основанном на образах и аналогиях, своей фразеологией, риторикой и шаблонами, своей областью референций для каждого термина [Арутюнова 1991:3]. Поэтому только концептуально-идеографически скомпанованные образы могут прояснить связь мировидения с менталитетом народа (Телия 1996).
Пословичные суждения любого языка могут быть сгруппированы по тематическому принципу, отдельные рубрики которого могут сопоставляться с соответствующими рубриками других национальных языков именно с точки зрения степени соответствия планов содержания. Цели подобных сопоставительных представлений национальных идиоматик вполне очевидны, «...знание пословиц и поговорок того или иного народа способствует не только лучшему знанию языка, но и лучшему пониманию образа мыслей и характера народа» [Английские и русские пословицы и поговорки в иллюстрациях. М.И. Дубровин, 1995,с.6, цит. по Корнилов 2000: 337]. По мнению многих авторов, наиболее интересным представляется параллельное рассмотрение языковых феноменов далеких (во всех смыслах) друг от друга культур, в которых в наименьшей степени могут проявляться последствия взаимного влияния, результаты какой бы то ни было интерференции. С этой точки зрения, сопоставление фрагментов английского и башкирского пословичных фондов представляется оправданным. Тот факт, что пословичные тексты представляют собой клише с закрепленным, неизменным смыслом и являются языковым строительным материалом для множества других жанров фольклора, позволяет нам надеяться, что тезаурусное описание слова на базе пословичного фонда народа может адекватно представить язык устных традиционных текстов, и впоследствии быть включенным в более крупное этнолингвистическое / лингвокультурологическое описание.
Мы рассматриваем многослойный концепт «Человек» на примере его речевой деятельности. Тематический подход позволяет продемонстрировать, как в образном зеркале паремиологии отражаются такие фрагменты ЯКМ, как внутренние и внешние свойства человека, а именно его речевое поведение, такие сопоставимые качества, как молчаливость-болтливость краткость; хвастовство-хвала-лесть; хвала-сплетни-клевета; слово-действие и пр. Концепт языка «порожден» органами речи, поэтому его номинации, как правило, метонимичны. Известно, что ЯКМ характеризуется следующим метонимическим переносом: какой-либо орган «назначается» ответственным за тот или иной аспект человека, и тогда соответствующая область жизни описывается через свойства и функционирование этого органа. В традиционной западной лингвистике концепт «язык» (language) символизируется, в первую очередь, языком, а также голосом или другими органами речи, такими как губы и рот. Так, греческий термин glossa, латинская lingua, английское слово tongue, например, в mother tongue, немецкий Zunge обозначают language через орган - язык. Очевидно, что отождествление «language» с языком-органом характерно не только для индоевропейской системы языков. Например, в венгерском nyelv репрезентирует и язык-орган и язык-речь [Thasshienemann 1973: 47]. Как указывает Н.Д. Арутюнова, в древнееврейском язык мог обозначаться названиями практически всех анатомических органов, участвующих в речи, - язык, губа, рот, нёбо, глотка, причем все они сохраняли прямой смысл [Арутюнова 2000: 11].
Язык, как ни один другой орган или член физического человека, прочно связал себя только с одним определенным видом человеческой деятельности - речью. Ни рука, орудийная функция которой в очеловечивании человека подчеркивается в эволюционистских теориях, ни нога, благодаря которой человек «встал на ноги» и распрямился, не передали своего имени каким-либо важным для человека видам деятельности. Язык становится как бы двойником homo sapiens. Проникая внутрь человека, язык формирует его сознание [Арутюнова 2000: 11-12]. Язык играет роль связующего звена между внутренним миром человека и окружающей его действительностью. Как показывают следующие примеры, язык отражает суть человека, его индивидуальность и особенности его речи, соответственно он может быть: the serpent s tongue (змеиным), the woman s tongue (женским), the sugar tongue (сахарным), the slanderer s tongue (языком клеветника), a golden tongue (золо тым); коро тел (сухим), йылан тел (змеиным), эсе тел (острым), сесе тел (приторным) и т.д.
В речевом поведении реализуется языковое сознание. Вслед за СЕ. Никитиной, мы рассматриваем языковое сознание как воплощение народного миропонимания в языковой форме, в языковых стереотипах, из которых строятся тексты фольклора [Никитина 1993: 9-10]. Считается, что «народная филология» (folk linguistics) - это малоизученная область. Впервые этот вопрос был четко сформулирован Н. Хенигсвальдом (1966) и сразу же привлек огромное внимание. В нашей стране «народное языкознание» не стало самостоятельным объектом исследования, за исключением работ Н.И. Толстого, СМ. Толстой, СЕ. Никитиной, выполненных в рамках этнолингвистики. Как правило, объектом «филологического» сознания народа являются нормы речевого поведения. Говоря о языковом сознании личности, мы, вслед за СЕ. Никитиной, имеем в виду особенности речевого поведения личности, которые определяются, в первую очередь, его языковым и культурным статусом и мировоззрением. Языковое самосознание - часть культурного самосознания, поскольку «осознание своего языкового поведения и есть самосознание» [Никитина 1993: 9]. Так, нормы речевого поведения стали темой многих пословиц, поговорок и частушек, т.е. языковое самосознание отпечаталось в фольклорных формах. Большинство высказываний о речевом поведении являются «текстами-квалификациями, главным образом оценочными» [Никитина 1993: 28].
Похожие диссертации на Нормы речевого поведения в зеркале английской и башкирской паремиологии
