Содержание к диссертации
Введение
Глава 1 Теоретические основы исследования адаптации английского языка в межкультурном политическом дискурсе 28
1.1 Лингвокультурное пространство английского языка 28
1.2 Концептуальная система и актуализация идеологизированного концепта .40
1.3 Межкультурный политический дискурс и его вербальное пространство 51
1.3.1 Политический дискурс как социолингвистический феномен 51
1.3.2. Вербальное пространство политического дискурса.. .67
1.3.2.1 Политическая терминология 67
1.3.2.2. Эвфемизация политического лексикона 77
1.4 Языковые особенности российского политического дискурса 88
1.5 Языковая личность в англоязычном политическом дискурсе 104
1.5.1 Языковые контакты и билингвизм 104
1.5.2 Речевая деятельность и тезаурус языковой личности 111
1.5.3. Модификация идентичности: интерлингвокультурная языковая личность 122
Выводы по первой главе 131
Глава 2 Политический лексикон российской действительности в англоязыч ном коммуникативном пространстве 133
2.1. Вербальная актуализация инолингвокультурного субстрата в англоязычной
речевой практике 133
2.1.1 Основные способы образования вторичной лингвокультурной номинации 133
2.1.2 Психолингвистический механизм вербальной актуализации инолингвокультурного субстрата 145
2.2 Комплексные стратегии актуализации ксенонима в англоязычной речевой практике 156
2.3 Советизмы в лингвокультурном пространстве английского языка 177
2.4 Инолингвокультурная первичная номинация – этимон 193
2.5 Концептуально-семантическая и прагмалингвистическая адаптация в межкультурном политическом дискурсе «Россия – Запад» 211
2.5.1 Идеологические варианты «эвфемизм :: дисфемизм» 211
2.5.2 Прагматические варианты «свой»/«чужой» 226
2.6 Аббревиация как прагматическая адаптация» 245
Выводы по второй главе 258
Глава 3 Актуализация идеологизированного субстрата в англоязычных интерлингвокультурных произведениях 260
3.1 Обоснование отбора эмпирического материала 260
3.2 Интерлингвокультурное произведение как особый тип текста 265
3.3 Актуализация идеологизированного инолингвокультурного субстрата в ан глийском (родном) языке 276
3.3.1. Историография: макроистория 276
3.3.2. Историография: микроистория 295
3.3.3. Научный дискурс 306
3.4 Актуализация идеологизированного субстрата родной лингвокультуры в «чужом» коммуникативном пространстве 311
3.4.1. Беллетристика 311
3.4.2. Мемуары 322
Выводы по третьей главе 326
Глава 4 Актуализация идеологизированного субстрата российской действительности в лексикографической практике 328
4.1 Основные подходы к составлению словарей 328
4.1.1 Отечественная лексикография 328
4.1.2 Зарубежная англоязычная лексикография 340
4.2 Актуализация российской идентичности в словарях 345
4.2.1 Идеологизированный субстрат российской действительности в отечественных словарях 345
4.2.2 Идеологизированный субстрат российской действительности в англоязычных словарях 352
4.3 Кодификация вторичной инолингвокультурной номинации в англоязычных словарях 359
4.3.1 Классификация кодифицированных ксенонимов 365
4.3.1.2 Политические универсалии 365
4.3.1.3 Прецедентные ксенонимы 375
4.3.1.4 Специальные и специализированные ксенонимы 388
4.4 Интерлингвокультурный двуязычный словарь политического лексикона: системный подход 395
Выводы по четвертой главе 408
Заключение 410
Список использованной литературы 413
Список словарей 457
Список источников эмпирического материала 466
Список сокращений словарей и справочных изданий 473
Список сокращений источников эмпирического материала 477
Список сокращений и источников СМИ 481
Список новостных сайтов и блогов 483
Приложение Материалы к словарю
- Концептуальная система и актуализация идеологизированного концепта
- Языковые особенности российского политического дискурса
- Основные способы образования вторичной лингвокультурной номинации
- Актуализация идеологизированного инолингвокультурного субстрата в ан глийском (родном) языке
Введение к работе
Актуальность работы обусловлена, во-первых, потребностью всестороннего изучения функционирования английского языка как основного средства общения в межкультурном политическом дискурсе, ориентированном на описание российского политического мира, отличающегося нестабильностью, переосмыслением концептов и, соответственно, модификацией языковой картины мира.
Во-вторых, необходимостью всестороннего анализа глобального английского языка как средства межкультурного общения, что возможно только на основе когнитивно-дискурсивного подхода в рамках антропоцентричной парадигмы, способствующей исследованию различных уровней английского языка в их структурно-функциональной целостности.
В-третьих, потребностью выявить внутренний механизм языковой адаптации и факторов, влияющих на формы образования и функционирования инолингво-культурного политического лексикона в английском языке, что дает возможность предотвратить коммуникативный сбой и обеспечить эффективность общения.
В-четвертых, необходимостью соединения интерлингвокультурного подхода и методов политической лингвистики при исследовании англоязычных текстов о политической сфере российской действительности, что позволит осмыслить политические концепты отечественного политического дискурса с точки зрения «чужого менталитета» в картине политического мира англоязычного социума.
В-пятых, потребностью систематизации лексических средств, способствующих снятию идеологического барьера, гармонизации политического взаимопонимания и стабильности политических отношений, минимизации риска «диалога на разных языках», что приобретает особую значимость в современном контексте информационной войны между Россией и Западом.
Степень разработанности научной проблемы: изучению политического лексикона уделяют много внимания отечественные и зарубежные ученые (Р. Во-дак, Т.Б. Крючкова, Е.И. Шейгал, Т. ван Дейк); разработаны основы политической метафорологии (А.В. Будаев, А.П. Чудинов, Р. Андерсон). В сопоставительном аспекте анализируются национальные политические дискурсы американской и русской, британской и американской лингвокультур (Е.Р. Левенкова, О.А. Леон-тович, Е.К. Павлова, Д.В. Шапочкин). Отечественные и зарубежные ученые изучают лингвистические и социолингвистические характеристики советского языка: И. Земцов, Н.А. Купина, И.Ф. Протченко, А.М. Селищев, П. Серио.
Вместе с тем исследование специфики языка политики ограничено, главным образом, институциональным дискурсом, в соответствии с традиционным пониманием политического дискурса исключительно в узком смысле (речевая деятельность политиков). При этом недостаточно внимания уделяется анализу воздействия политики на историографический, художественный, научный и т.п. дискурсы, которые также являются «инструментом власти» [Лассвелл 2007, с. 176].
Контактологические аспекты исследуются на материале территориальных и региональных вариантов английского языка (официального/второго): A. Гупта, Б.Б. Качру; значительное внимание также уделяется методике преподавания английского в условиях глобализации: Дж. Дженкинс, Т. Макартур.
Изучение языка как средства описания инолингвокультуры отечественными учеными представлено, главным образом, на материале английского (интерлинг-вокультурология) и русского языков. Английский рассматривается как разновидность языка в функции вторичной культурной ориентации, при этом исследуются тексты, авторы которых владеют английским как родным/вторым языком: В.В. Кабакчи, Е.В. Белоглазова. Русисты анализируют субстрат русскоязычной национальной литературы: И.С. Хугаев, картину мира и личность писателя-билингва: А.Б. Туманова, У.М. Бахтикиреева.
В политической лингвистике выявлена взаимозависимость речевой деятельности индивида и его мировоззрения, что влияет на эффективность коммуникации (Н.А. Купина, Г.В. Чернов, Дж. Оруэлл) и требует отражения в словаре. Объективации политического лексикона в русско-английском словаре способствует соединение положений когнитивистики и лексикографии: Н.Н. Болдырев, A. Вежбицка, Р.Р.K. Хартман. На данный момент приоритет отдан культурологическим словарям: О.Н. Иванищева, М.И. Колесникова. Предлагаемые модели двуязычных политических словарей ориентированы на русскоязычные варианты западной терминологии: Е.К. Павлова.
Особую важность представляет изучение образования инолингвокультур-ной номинации в межкультурном пространстве, где пересекаются национальные политические дискурсы, отличающиеся идеологическим расхождением, что предопределяет концептуальную деривацию: процесс осмысления концепта в глобальной информационной среде. Создаваемое при этом англоязычное интер-лингвокультурное коммуникативное пространство требует комплексного анализа.
Соединение интерлингвокультурного подхода, разрабатываемого в данной работе, и методов смежных наук в когнитивно-дискурсивной парадигме позволит
ответить на ряд вопросов о специфике глобального английского языка: конструируется ли при этом глобальная картина мультикультурного мира? Что происходит в контактирующих концептуальных системах при межкультурном общении, как это проявляется при формировании инолингвокультурной номинации? Каково воздействие на идентичность участников общения?
В настоящем исследовании решаются задачи освещения вышеперечисленных проблем, что предопределило объект, предмет и цель и работы.
Целью исследования является комплексное научное описание механизма адаптации английского языка для актуализации идеологизированного субстрата российской действительности периода XX–XXI вв. в различных социально-исторических контекстах на концептуальном, лексико-семантическом и прагматическом уровнях.
Реализация поставленной цели требует решения следующих задач:
-
Сформулировать понятийный аппарат научного направления «политическая интерлингвокультурология», принимая во внимание необходимость унификации терминологии в контексте глобального общения.
-
Охарактеризовать изменение лингвокультурного пространства английского языка в эпоху глобализации, которая предопределяет формирование глобального английского.
-
Проанализировать способы вербализации средствами английского языка политического лексикона и идеологизированной лексики, отражающей российскую политическую действительность, выделяя параметры взаимодействия концептуальной системы и языковой картины мира, причины их модификации в политическом дискурсе.
-
Описать концептуальную деривацию как основу механизма адаптации английского языка для номинации идеологизированного субстрата инолингвокуль-туры.
-
Выделить основные причины модификации лексико-семантических и прагматических характеристик вторичной лингвокультурной номинации, предопределяющие семантическую неоднозначность и определить возможные способы ее реализации в политическом дискурсе.
-
Исследовать функционирование и уровень адаптации русскокультурных политических ксенонимов в современном английском языке и классифицировать их по степени адаптации в системе языка.
-
Выявить этапы речемыслительной деятельности автора-билингва при продуцировании англоязычного текста, в котором актуализируется инолингвокультур-ный субстрат.
-
Описать типологию англоязычных текстов, функционирующих в межкультурном политическом дискурсе, учитывая специфику жанра, целевую аудиторию и способы актуализации инолингвокультурного субстрата.
9. Исследовать воздействие межкультурного политического дискурса на языко
вую личность-билингва: его идентичность, индивидуальную картину мира и теза
урус.
10. Проанализировать отечественные и зарубежные лексикографические подходы
к составлению словаря, отвечающего коммуникативным потребностям пользова
теля XXI века.
-
Описать модель электронного русско-английского интерлингвокультурного словаря политического лексикона, соответствующего современным коммуникативным потребностям пользователя.
-
Обобщить проанализированный корпус примеров иллюстративного материала в виде приложения «Материалы к словарю».
Объектом исследования выступает англоязычный межкультурный политический дискурс, отражающий российскую действительность XIX–XXI веков в разнообразных исторических контекстах.
Предметом работы является выявление механизма лексической, семантической и прагматической адаптации английского языка для реализации функции актуализации идеологизированного субстрата российской действительности в межкультурном политическом дискурсе.
Теоретическую основу диссертации составляют положения лингвистики о языке как целостной системе, характеризуемой взаимосвязью языка, мышления и культуры (Ю.Д. Апресян, В.И. Карасик), контактологии о закономерностях варьирования (У. Вайнрайх, А.И. Домашнев, Л.Б. Копчук); когнитивистики о взаимосвязи концептуальной системы и языка (В.З. Демьянков, Е.С. Кубрякова); политической лингвистики о политическом дискурсе как совокупности языковых средств выражения смысла (А.П. Чудинов, Е.И. Шейгал); психолингвистики о механизме внутренней речи и речевой деятельности (Л.С. Выготский, Н.И. Жинкин, А.А. Леонтьев); лингвокультурологии о языковой личности и прецедентности (Д.Б. Гудков, Ю.Н. Караулов, В.И. Карасик); теории перевода о вторичном семи-озисе и переводе как интерпретативной деятельности (Т.А. Казакова, Д. Селеско-вич и М. Ледерер); об асимметричности языкового знака (С. Карцевский); о функциональном дуализме языка (В.В. Кабакчи); лексикографии о соответствии словаря потребностям пользователя (В.Г. Гак, В.В. Кабакчи, M. Хайм).
Методологической основой работы выступает антропоцентрическая парадигма: язык изучается как речевая деятельность, определяемая коммуникативными потребностями социума, опираясь на современные представления о 1) языке как сложной адаптивной самонастраивающейся системе, функционирование элементов которой обусловлено взаимодействием с внешней средой (И.В. Арнольд, Г.П. Мельников); 2) взаимосвязи языка, ментальности и культуры (В. фон Гумбольдт, Ю.С. Степанов); 3) языковой картине мира как объективации различными лексическими средствами концептуализации мира (Н.Н. Болдырев, Е.С. Кубряко-ва). Данный подход реализуется совокупностью общенаучных и лингвистических методов, включая метод сплошной выборки, сопоставительно-контрастивный и дефиниционный анализ словарных толкований, контекстный и стилистический анализ, метод концептуального анализа. Для сопоставления влияния социально-исторических контекстов и выявления специфики семантики привлекаются данные диахронического словарного толкования и тексты других периодов.
Эмпирическая основа исследования включает англоязычные аутентичные тексты, обозначенные в работе термином «интерлингвокультурное произведение», под которым понимается текст любого жанра, продуцируемый автором-билингвом с целью актуализации инолингвокультурного субстрата («ино-» относительно языка общения). Под аутентичными произведениями понимаются тексты, продуцируемые непосредственно на английском языке (английский язык как родной/второй/иностранный) и предназначенные для социальной интеракции, что отличает их от учебных материалов, создаваемых с целью обучения и неиспользуемых в ситуации реального общения. Анализировались газетные и журнальные статьи, историографическая, документальная и художественная проза, мемуары, научные публикации, где российская политическая действительность представлена как 1) инолингвокультура и 2) родная лингвокультура.
Для изучения взаимодействия концептуальной системы и языковой картины политического мира привлекались англоязычные толковые и специальные словари, справочные издания и глоссарии энциклопедических и политологических изданий. Базовыми словарями дефиниционного анализа являются академические издания и словари, основанные на корпусных данных. Для сопоставительного анализа привлекались современные отечественные русско-английские словари, моноязычные толковые словари и специализированные издания.
Достоверность и обоснованность результатов исследования обеспечивается методологией и объемом проанализированного материала, включающего 120 текстов разных жанров (большинство изданий периода 1990–2010 гг.); публикации СМИ (около 2000 статей, 2000–2014 гг.); англоязычные словарные и справочные издания (82), в том числе основанные на корпусных данных. Для сопоставительного анализа привлекались дву- и моноязычные отечественные словари и справочные издания (42).
Соответствие паспорту специальности: диссертационное исследование соответствует специальности 10.02.04 – Германские языки «Паспорта научных специальностей ВАК Министерства образования и науки РФ» и выполнено согласно следующим пунктам: лексика и внеязыковая действительность; развитие и пополнение словарного состава; методы исследования лексических единиц; выявление особенностей восприятия, употребления, типичных лингвокультурных ошибок и особенностей использования в разных языковых общностях; проблемы передачи различных языковых явлений в переводах с германских языков на родной и обратно; проблемы классификации лексических единиц.
Научная новизна настоящей работы определяется тем, что сформирована концепция и выработан концептуальный аппарат политической интерлингвокуль-турологии – нового научного направления, в центре внимания которого находится механизм адаптации глобального английского языка как средства вербальной актуализации инолингвокультурной идентичности в межкультурном политическом дискурсе. Интерлингвокультурный подход позволяет выделить точки пересечения и различия контактирующих лингвокультур на разных уровнях: концептуальном, лексико-семантическом и прагматическом, влияющих на англоязычную вербализацию идеологизированного субстрата и способы разрешения идеологически обу-
словленной неоднозначности, что определяет научную новизну исследования. В рамках данного научного направления разработана модель словаря нового типа, отвечающего интересам современного пользователя. Словарь включает терминологический аппарат описания российской действительности в межкультурном политическом дискурсе, где пересекаются национальные политические дискурсы, объединенные единым средством общения – глобальным английским языком.
Наиболее существенные результаты исследования, обладающие научной новизной и полученные лично соискателем:
-
Обосновано, что объективной закономерностью глобализации мирового сообщества является изменение лингвокультурного пространства английского языка, способствующее объединению национальных политических дискурсов в межкультурный политический дискурс. Англоязычная актуализация феноменов российской действительности в межкультурном дискурсе реализуется в контексте разнообразных национальных дискурсов, объединенных единым средством вербального общения сквозь призму западного мировосприятия («Россия – Запад»).
-
Выявлено, что русскокультурная национально-обусловленная специфика аккумулируется в идеологизированном субстрате и выявляется при «столкновении» политических картин мира контактирующих лингвокультур. Вербальная актуализация субстрата предполагает адаптацию английского языка, реализуемую на основе концептуальной деривации данного субстрата в контексте другой концептуальной системы.
-
Доказано, что результатом процесса концептуальной деривации выступает вторичная лингвокультурная номинация – ксеноним, выраженный средствами английского языка. Механизм его формирования определяется 1) концептуальной объективацией исходного идеологизированного субстрата; 2) вторичной лингво-культурной концептуализацией, т.е. когнитивной обработкой инолингвокультур-ного феномена и его реконструкция в новом контексте; 3) вербальными средствами актуализации субстрата. Процесс номинации инолингвокультурного субстрата включает этапы: от этимона к концепту этимона к вторичной лингвокуль-турной концептуализации к вторичной лингвокультурной номинации.
-
Доказано, что формирование вторичной лингвокультурной номинации посредством английского языка является результатом речемыслительной деятельности индивида, включающей этап «внутреннего кодового переключения» для осмысления инолингвокультурного субстрата, сопровождаемого «внутренним переводом» для передачи субстрата. Процесс «внутреннего перевода» в определенной степени аналогичен переводческой деятельности, но реализуется в условиях создания аутентичного текста. Жанр и целевая аудитория продуцируемого текста обусловливают способы вербализации инолингвокультурного субстрата, включающие переводческие трансформации, номинации прецедентных феноменов и явлений других лингвокультур, а также создание ситуативного контекста.
-
Обосновано, что семантическая, концептуальная и прагматическая вариативность номинаций, актуализирующих идеологизированный субстрат российской действительности, отражается в идеологически обусловленной семантической аберрации, что обусловлено рядом факторов. Наиболее существенными па-
раметрами выступают политические взаимоотношения России с Западом, модификация национального российского политического дискурса и его лексикона, отражение которого средствами английского языка обусловлено вариативностью языка как самонастраивающейся адаптивной системы и переосмыслением рус-скокультурных феноменов в западной концептуальной системе.
-
Выявлены советизмы, адаптированные в лексико-семантической системе английского языка до уровня языковых универсалий, при этом отличающиеся концептуальным, семантическим и прагматическим варьированием относительно своих этимонов, часть которых в современном русском языке является историзмами.
-
Установлено, что в англоязычном межкультурном политическом дискурсе формируется «первичная инолингвокультурная номинация-этимон», т.е. единица, репрезентирующая концепт или субстрат российской действительности, сформированный непосредственно в «чужой» концептуальной системе. В большинстве случаев при этом выявляется пейоративная составляющая, отражающая восприятие России западным миром. В отличие от ксенонима, коррелирующего русскоязычным этимоном, данная номинация коррелирует в русскоязычном дискурсе с переводным вариантом, который, как правило, маркирован графически, актуализируя концептуальную асимметрию.
8. Выявлено, что англоязычное интерлингвокультурное произведение
представляет собой текст, основной задачей которого является создание мира
инолингвокультуры («ино–» относительно языка общения) непосредственно на
английском языке, который адаптируется, приобретая новые качества для
передачи инолингвокультурной идентичности, ее субстрата через призму
западного мировосприятия и англоязычной картины мира. Адекватность передачи
идеологизированного субстрата требует интерлингвокультурного видения мира,
позволяющего автору сопоставить инолингвокультуру с родной, выделить точки
соприкосновения и расхождения, при пересечении которых выявляется
инолингвокультурный субстрат.
9. Обоснована классификация политических ксенонимов на основе их
кодификации и коммуникативной востребованности: а) политические
универсалии, актуализирующие идеологизированный субстрат разнообразных
культур, б) прецедентные политические ксенонимы не требующие средств
актуализации значения, в) специальные/специализированные ксенонимы,
функционирующие в специальной литературе и требующие семантизации.
10. Представлена модель интерлингвокультурного политического словаря,
объективирующего политические концепты контактирующих лингвокультур с
комментарием и примерами. Текстовые фрагменты иллюстрируют основные сло
воупотребления политических номинаций и способы разрешения идеологически
обусловленной семантической аберрации, обусловленной расхождением концеп
туальных систем контактирующих лингвокультур.
Теоретическая значимость работы заключается в комплексном научном описании вербальных средств выражения российской идентичности в глобальном межкультурном политическом дискурсе; в формировании понятийного аппарата
политической интерлингвокультурологии и разработке методологических основ интерлингвокультурного политического словаря нового типа. Полученные научные результаты способствуют дальнейшему углублению теоретической разработки языковых проблем в сфере политики, в том числе сопоставительного и кон-трастивного направлений. Экстраполяция представленных научных данных на другие жанры и сферы глобального дискурса содействует дальнейшему развитию политической интерлингвокультурологии, политической лингвистики и общей интерлингвокультурологии.
Практическая значимость исследования заключается в том, что в академической среде оно может быть использовано для углубления и дополнения теоретических курсов по политической лингвистике, функциональной стилистике, лингвистике текста, типологии, переводу, межкультурной коммуникации; для научного исследования других сфер глобального английского языка и подготовки научных публикаций. Отдельные результаты исследования представлены в учебных пособиях автора по английскому языку для лингвистов, переводчиков и студентов направления «Связи с общественностью» и применяются в практике преподавания разработанных автором курсов “Interpreting Russias culture”, «Политический перевод», «Вариативность в языке и речи», «Функциональная стилистика», на занятиях по культуре речевого общения. В теории и практике межкультурного общения результаты исследования могут быть использованы для снятия идеологического барьера, способствуя гармонизации политического взаимопонимания и стабильности политических отношений, минимизации риска «диалога на разных языках». Приложение «Материалы к словарю» (Том 2) представляет практический интерес для лингвистов, лексикографов, переводчиков и аспирантов; контактологическая модель описания лексикона учитывает разные идеологические воззрения, понимание которых необходимо для эффективного политического диалога. Предлагаемая модель может быть использована при составлении словарей других сфер глобального дискурса или другой группы языков.
Апробация результатов исследования: основные положения и выводы диссертации представлены в докладах на научных форумах разного уровня: зарубежных конференциях по когнитивной лингвистике и переводу (Киев 2011, 2012, 2013, Одесса 2013), международных конференциях «Коммуникация в современной парадигме социального и гуманитарного знания» (Москва, 2008), «Фдоров-ские чтения» (Санкт-Петербург 2008, 2010, 2012), «Политическая коммуникация» (Екатеринбург 2013, 2014), «Лексикографические ракурсы: традиции и вызовы XXI в.» (Иваново 2011), «Современные проблемы лингвистики и лингводидакти-ки: концепции и перспективы» (Волгоград 2011, 2012), «Индустрия перевода в инновационной образовательной, исследовательской и профессиональной деятельности (Пермь 2011, 2012, 2013), Международном конгрессе по когнитивной лингвистике (Тамбов 2012, 2013) и Круглом столе института языкознания РАН по проблемам когнитивной лингвистики (Москва 2012, 2013, 2014).
Публикации: по теме исследования опубликовано 71 научное издание (авторский вклад 89,01 п.л. общий объем 121, 32 п.л.), включая три авторские монографии (общий объем 32,68 п.л.), 21 публикацию в изданиях, рекомендованных
Высшей аттестационной комиссией (17 статей и 4 тезисов, авторский вклад 12,4 п.л., общий объем 13,05 п.л.), 44 статьи в научных журналах и сборниках, в материалах международных конференций и 3 учебно-методические работы.
Структура и объем диссертации. Работа включает введение, четыре главы, разделнные на разделы и сопровождаемые выводами, заключение, список использованной литературы (514 источников на русском и иностранном языках) и словарей (124 издания), список источников эмпирического материала (120), список сокращений словарей и источников эмпирического материала, список периодических изданий и сокращений, список новостных сайтов и блогов. В компьютерном наборе объем основного текста включает 412 страниц; общий объем работы с приложением – 599 страниц. Приложение «Материалы к словарю» (Том 2) содержит политический лексикон с дефинициями и текстовыми иллюстрациями.
Концептуальная система и актуализация идеологизированного концепта
Взаимосвязь картины мира как ментальной сферы и объективирующей ее языковой картины мира в современных научных направлениях является общепризнанным фактом, однако единства в толковании основных терминов («картина мира», «концептосфера», «концептуальная система» и «концепт») на данный момент не выработано. Вероятно, это объясняется разнообразием научных подходов к трактовке понятия и тем, что изучение концепта как ментальной единицы возможно только при его вербальной актуализации в языковой картине мира.
Исследование механизма адаптации языка как единого средства общения различных культур предопределяет необходимость описания специфики концептуальной системы и ее влияния на семантику лексических средств; тот факт, что при межкультурном общении взаимодействуют не только разные языки, но и разные концептуальные системы, несомненно, отражается на процессе формирования инолингвокультурного концепта и репрезентирующей его номинации.
По мнению ряда исследователей, термин «картина мира» заимствован лингвистикой из физики, где в конце XIX в. была сформирована концепция физической научной картины мира (Г. Герц, М. Планк) [246, с. 17–18]. Лингвистическое понятие «картина мира» обосновано в работах В. фон Гумбольдта о языке как о созидающем феномене (Erzeugung), позволяющем познать своеобразие народа: «Человек живет с предметами так, как их преподносит ему язык. Посредством того же самого акта, в силу которого он сплетает язык вокруг себя, он вплетает себя в него; и каждый язык описывает вокруг народа, которому он принадлежит, круг, откуда человеку дано выйти лишь постольку, поскольку он тут же вступает в круг другого языка» [117, с. 80]. Утверждение, что «мы переносим на иностранный язык свое собственное миропонимание» [117, с. 81], подтверждается практикой межкультурного общения: многие проблемы речевой деятельности, в частности, продуцирования речи и понимания, обусловлены интерференцией родного языка, родной культуры, взаимозависимостью языка и его нации.
В концепции Л. Вайсгербера, развивающего идеи В. фон Гумбольдта, подчеркивается значимость языка для формирования национального менталитета: язык передает всем носителям общее мировидение, «которое во многом отличается от мировидения других языков» [65, с. 104]. Ученый приходит к выводу, что язык фиксирует все изменения в социуме, и носители языка вкладывают него «свой опыт, все, что кажется им важным», причем представление о том или ином явлении люди получают в детстве по мере усвоения своего языка» [65, с. 113].
Познание картины мира представляет собой сложный процесс, и ее изучают ученые в русле философского, лингвострановедческого, лингвистического, психолингвистического и когнитивного направлений: А. Вежбицка [70; 71], Т.И. Воронцова [95; 96], Н.В. Уфимцева [348; 349], Е.М. Верещагин [74; 75], Г.В. Колшанский [186], Г.Г. Почепцов [285], С.Г. Тер-Минасова [333; 334], Г.Д. Томахин [336]. В лингвистических научных направлениях подчеркивается, что одной из основных характеристик картины мира, как совокупности знаний о действительности «в общественном (а также групповом, индивидуальном) сознании» [282, с. 4], является ее упорядоченность. Не менее важным качеством выступает антропо-центричность: картина мира – это синтетическое панорамное представление «о конкретной действительности и о месте каждого конкретного человека (выделено мной – Н.Ю.) в ней» [358, с. 54]. В культурологических исследованиях выделяется такое качество картины мира, как «национальность», что закреплено непосредственно в термине «этническая картина мира», под которой понимается «система мыслей и представлений людей определенного этноса» [Словарь МКК, с. 77]. В ряде работ понятия «картина мира» и «модель мира» трактуются как синонимы [347, с. 3]; культурно-историческая модель мира создается «единичным или коллективным субъектом» при интерпретации действительности» [89, с. 9].
Картину мира данного социума ученые представляют также как менталитет, под которым В.В. Колесов понимает картину «мира в ее ценностных ориентирах», которая не зависит от экономических и политических условий, и создает этно-ментальное пространство народа на данной территории его существования» [185, с. 11]. В определении выделяется статичность ментальности как наивной картины мира, ее независимость от политических условий, что представляется несколько спорным, принимая во внимание реальность, увеличение миграции и, соответственно, изменение условий жизни, несомненно, влияющих на ментальность, но закрепление этих изменений в виде целостной картины требует времени.
Для настоящего исследования важным представляется взаимообусловленность менталитета и картины мира. Так, Е.В. Иванова подчеркивает, что «менталитет можно исследовать на основе характеристик картины мира, прежде всего по той ее части, которая имеет материальное воплощение» [155, с. 47]. Ученый считает, что «видение мира – это и есть менталитет, в образах, в представлениях, т.е. в картине мире, в поступках людей, в различных сферах культуры менталитет проявляется, о нем можно судить на основе их анализа» [155, с. 46]. Значимым положением для концепции данного исследования выступает вывод П.С. Гуревича о взаимосвязи ментальности с идеологией, мотивирующих образ действий. При этом, в отличие от ментальности, «идеология как совокупность форм мышления и ценностных представлений более аналитична», в то время как на ментальность «влияют традиция, культура, социальные структуры, бессознательное, вся среда обитания» [118, c. 241]. Отсюда следует, что менталитет, определяя «механизмы восприятия и понимания представителя конкретной этнической или социальной группы» [287, c. 23], всегда «привязан» к конкретной эт-ничности. В таком случае говорят именно об этническом менталитете или мен-тальности: о «немецком / французском /советском и пр. менталитете (в научных исследованиях термины «менталитет» и «ментальность» нередко используется как синонимы). Важно отметить, что менталитет не поддается быстрому изменению, новые условия жизни не означают мгновенного переосмысления ценностей.
Яркой иллюстрацией вышесказанного являются события на Украине, при освещении которых в медиа используется термин «советский менталитет». Так, в статье «Трудно быть Путиным» отмечается, что «многие инстинкты и народа, и власти, остались чисто советскими (выделено мной – Н.Ю.). При возникновении острой ситуации ни власть, ни население не анализируют истоки кризиса, а прибегают к привычному обезболивающему средству: «ответить клеветникам России». Все громче звучат безответственные речи о восстановлении советской империи. Но проблема в том, что значительная часть населения все еще советская по менталитету воспринимает эти призывы вполне серьезно» [193, с. 9]
Вышеприведенные положения представляются крайне важными для исследования лингвистических особенностей межкультурного общения, поскольку, во-первых, изучение языковых феноменов возможно только при условии понимания, какую идеологию и картины чьего мира они выражают, т.е. изучение языка «в чистом виде» в данном случае невозможно. Во-вторых, именно при контакте разных лингвокультур выделяются качества, которые представляются очевидными в контексте родной картины мира, через призму своей ментальности и идеологии: именно менталитет «как бы заставляет человека видеть одно и не замечать другое», подчеркивают З.Д. Попова и И.А. Стернин [282, с. 9]. Данный вывод подтверждает О.А. Леонтович, акцентируя внимание на том, что в менталитете «изначально заложена потенциальная возможность быть противопоставленным менталитету другой группы» [228, с.104].
Языковые особенности российского политического дискурса
Исследование специфики передачи средствами английского языка российского политического лексикона невозможно без выделения характеристик источника его формирования; поэтому задачей данного параграфа является обобщение основных закономерностей политического русского языка периода XIX–XXI веков. Как отмечает Е.С. Яковлева, «апелляция к каким-либо данным истории и культуры носителей языка при описании современного словоупотребления становится необходимой и даже неизбежной, если исследователь изучает слова, соотносящиеся с «мировоззренческими концептами» (выражение Н.Д. Арутюновой)» [393, c. 12]. Анализ терминологии и лексики сферы «политика» возвращает нас в прошлое, «оживляя» «культурную память», заключенную в слове.
Российский политический дискурс сформирован, как общеизвестно, политическими течениями XIX века, в частности, Великой французской революцией и немецкой идеологией марксизма, позднее переосмысленными под влиянием советской идеологии, и реформирующимися после 1991 года (распад СССР). Основные политические концепты представлены политическими и философскими универсалиями, которые актуализированы во всех развитых лингвокультурах: КЛАСС/CLASS, ДЕМОКРАТИЯ/DEMOCRACY, КОММУНИЗМ/ COMMUNISM, АРМИЯ/ARMY. Этимологической основой репрезентирующих концепты терминов являются латинские и греческие источники, что объясняет значительное количество универсалий в языке политики: класс, демократия, коммунизм, армия и class, democracy, communism, army. Сопоставление тождественных по форме терминов, функционирующих в разных идеологиях, показывает, что они отличаются идеологически обусловленной концептуальной асимметрией, поскольку каждый термин подвергается концептуальной деривации в условиях конкретного социума и исторического контекста. Результатом данного процесса нередко выступает идеологически обусловленная аберрация, что отмечалось в трудах ученых [204; 499], филологов [450] и писателей [471; 472].
Вербальное пространство российского политического дискурса включает как узкоспециальные номинации (термины), так и политическую и/или политизированную лексику, отражающую разные периоды его формирования, главным образом, начиная с XIX века, периода интенсивной «европеизации». Россия перенимала европейские традиции и политические идеалы равенства, братства и свободы Великой французской революции, заложившей начало идеологии как одному из средств формирования государства [298]. Таким образом, французский язык выступал донором, способствующим появлению слов латинского или греческого происхождения в русском языке: коммуна: «Парижская коммуна» (первая пролетарская революция), экспроприация и т.п. Идеологизировались так называемые «социальные слова»: антагонизм (спор), непримиримая борьба [СИС, c. 42]; коммуна, Парижская коммуна, первая пролетарская революция, коллектив лиц, объединившихся для совместной жизни [СИС, c. 246]; пролетариат (наемные рабочие), передовой и революционный класс буржуазного общества [СИС, c. 412]; экспроприация, национализация частнокапиталистической собственности в результате социалистической революции [СИС 1988, c. 589] и др. Из французского языка заимствованы термины агрессивный фр. agressif лaт [СИС, с. 16], солидарность фр.solidarit [СИС, c. 474]; блок фр. bloc объединение государств [СИС, c. 85], но омоним английского происхождения к политике отношения не имеет: блок – часть подъемного механизма [ англ. bloc, c. 85].
Практика террора Французской революции (1793–94) повлияла и на советскую идеологию: казни (чистки) выступали как «меры по оздоровлению общества», идеологизировалась военная терминология. Сравните: трибунал лат. tribunal чрезвычайный суд, революционный трибунал французской буржуазной революции и в первые годы Советской власти; военный трибунал [СИС, c. 518].
Во второй половине XIX века большое влияние на развитие политической мысли оказала идеология марксизма, из немецкого языка заимствованы термины диктат Diktat [СИС, c. 168], блицкриг Blitzkrieg [СИС, c. 85] и пр. Идеологизировались прилагательные: слово красные закрепилось как обозначение представителей революционного крыла, а белые – реакционного, так формировались политические концепты отечественной идеологии. После революции 1917 года концепт КРАСНЫЙ был переосмыслен и актуализировал понятие «революционная деятельность большевиков». Концептуальная деривация в дискурсивной практике способствовала расширению его концептуального содержания: посредством метонимического переноса политическое прилагательное «красный» было субстантивировано и кодифицировано в значении «военный в Красной Армии». Аналогичные процессы характерны и для концепта БЕЛЫЙ: (1) «контрреволюционный, против Советской власти» и (2) «военный в Белой Армии». Прагматическая адаптация для реализации принципа экономии способствовала сокращению производных словосочетаний с названными компонентами: гвардеец Красной Армии – красногвардеец, белый эмигрант – белоэмигрант.
Перелом 1917 года привел к созданию новой цивилизации – коммунистической, центром которой стала Россия, позднее, Советский Союз, и такой резкий переход потребовал идеологизации всех сфер жизни: культура и искусство, образование и наука и пр. практически превратились в атрибуты пропагандистской кампании по воспитанию «нового советского человека», противостоящего влиянию буржуазной идеологии. Распространению коммунистической идеологии в России способствовал менталитет русского народа: людям, привыкшим «к гнету и несправедливости, демократия представлялась чем-то определенным и простым, она должна принести великие блага» [40, с. 191]. В исторических и культурологических исследованиях обосновывается закономерность тоталитаризма в России: «Многие явления истории русской культуры многовековой давности прямо или косвенно предвосхищают тоталитаризм… Здесь и феномен русской общины, и русское самодержавие, и многомерное явление крепостничества в России, и фанатизм революционеров-террористов, и борьба с инакомыслием, и традиции общинного коллективизма, с его патриархальным «мы» в противопоставлении «враждебному «они» [189, с. 34].
Основные способы образования вторичной лингвокультурной номинации
Контакт различных лингвокультур в глобальном англоязычном межкультурном общении предопределяет формирование особой информационной среды, включающей номинации феноменов мира носителей английского языка и также инолингвокультур. Лексические единицы, вербализующие уже означенные в системе исходного языка концепты, в контексте иной языковой системы реализуются как вторичные лингвокультурные номинации. При этом возникают следующие вопросы, как образуется средство идентификации инолингвокультуры, какова специфика его функционирования?
Вслед за В.В. Кабакчи в работе используется терминологическое название ксеноним, обоснование которого требует анализа различных подходов к обозначению лингвокультурных феноменов. Несмотря на значительное количество фундаментальных трудов по лексическим и лингвокультурологическим сложностям межкультурного общения, единства мнений относительно обозначения данного явления не выработано. Разнообразие терминов обусловлено многообразием подходов к изучению культурных особенностей, актуализируемых в слове, что проявляется именно в межкультурном общении. Как отмечал Б.Л. Уорф, понимание «своего» наиболее очевидно при контакте с «другим», «при анализе чужого, непривычного языка мы осмысливаем его средствами своего родного языка» [346, с. 138]. В когнитивно-дискурсивной парадигме речь идет не только о языковом контакте, но и о концептуальном: через чужой язык мы «входим» в концептуальную систему контактирующей лингвокультуры, что позволяет «выявить» специфику своей лингвокультуры. Отсюда следует, что процесс формирования номинации, репрезентирующей инолингвокультурный концепт, обусловлен концептуальной системой принимающей лингвокультуры. Когнитивный подход к исследованию языковой картины мира, по мнению З.Д. Поповой и И.А. Стернина, требует осмысления лингвокультуры, проявляющейся «в наличии различий в одноименных концептах в разных национальных культурах, а также в наличии уникальных концептов, характерных только для одной культуры» [283, с. 142].
В межкультурном политическом дискурсе наибольшую сложность при перекодировании на другой язык представляет актуализация концепта, отличающегося аксиологичностью, которая, как подчеркивает А.П. Бабушкин, присуща концептам «многих абстрактных имен» [24, с. 38]. В терминологии В.И. Карасика, речь идет о лингвокультурном концепте, определяемом как «многомерное смысловое образование, в котором выделяются ценностная, образная и понятийная стороны» [169, с. 109]. Развивая эту мысль относительно политического дискурса, можно сказать, что политический концепт является «многомерным образованием», понятийная составляющая которого и/или оценочность характеризуется идеологизированностью и, в большинстве случаев, метафоричностью (политическая образность). Репрезентация имени политического концепта средствами другого языка представляет собой сложный процесс, результатом которого выступает комплексное единство вторичной лингвокультурной концептуализации, как было отмечено ранее, и вторичной лингвокультурной номинации в условиях нового лингвокультурного пространства.
Сохранение национальной специфики наиболее сложно осуществить в межкультурных контактах, что предопределяет разные подходы к выделению «культурности». В отечественной лингвистике распространено обозначение «реалия», которое, однако, не реализует качества термина вследствие своей двусмысленности: реалия как предмет и реалия как слово. Следует учитывать также, что в англоязычном дискурсе номинация realia соотносима с реалией только в значении «артефакт», что осложняет перевод научных статей на английский язык: “realia n pl. Real things, actual facts” [ОDictFW, с.356]. Отечественные ученые вводят новые термины для обозначения «культурного компонента», в частности, Н.М. Верещагин и В.Г. Костомаров выявили «лексический фон»: «Сочетания слов в обыденном сообщении …производны от лексических фонов и поэтому имеют в той же мере социальный характер, как и входящие в сочетания слова» [76, с. 94]. В когнитивной парадигме анализирует языковые средства выражения реалий В.П. Конецкая, рассматривая их «не просто как особые предметы объективной реальности, но как особые референты – элементы объективной реальности, отраженные в сознании (выделено мной – Н.Ю.), т.е. предметы мысли, с которыми соотнесено данное языковое выражение» [171, с. 532]. Новаторский подход отличает классификацию Н.А. Фененко: она разграничивает R-реалии (фр. realite), С-реалии (фр. concept culturel) и L-реалии (фр. lexеme), выделяя термин «реалия» как родовой [350]. Культурологическая парадигма в концепции В.В. Воробьева объективируется в лингвокультуреме, включающей сегменты языка (слова) и «культуры (внеязы-кового культурного смысла)», репрезентируемые словом. Важной характеристикой лингвокультуремы является то, что она объединяет уровни лингвистического и экстралингвистического содержания в единый комплекс, который «находится в прямой связи с лингвокультурологической компетенцией носителей языка. Незнание «культурного ореола» слова оставляет реципиента на языковом уровне, не позволяет проникнуть в глубокую сеть культурных ассоциаций» [92, с. 49]. В исследовании О.Н. Иванищевой выделены когнитивные и коммуникативные параметры: «актуализация когнитивной сущности фоновых знаний дает возможность выявить обыденные представления о мире носителя языка» [153, с. 40]. Коммуникативная сущность фоновых знаний реализуется в процессе общения, как «коммуникативный минимум» [153, с. 40]. Предпринимая попытку определить критерии выделения фоновой лексики, она приходит к логичному выводу, что выработка четких критериев «вряд ли возможна» [151, с. 43–44].
Для настоящего исследования наиболее релевантной представляется классификация культурно-специфических единиц Е.Л. Березовича, которая соотносится с проблемой выявления лингвокультурного субстрата. Ученый выделяет три группы: 1) артефакты; 2) феномены духовной культуры или общественной жизни; и 3) «культурные слова» [42, с. 3]. Выдвинутый им тезис о том, что артефакты, несмотря на материальную уникальность и безэквивалентность, являются самыми лингвистически пустыми этнокультурными сигналами: «от кваса и сарафана» (vs. колхоза и спутника)» [42, с. 3], особенно актуален при изучении межкультурного дискурса. Следует отметить, однако, что в определенной ситуации лингвокуль-турный субстрат выявляется и в артефактах. Вторая группа лексики представлена более «рафинированным» пластом, связанным «с уникальными явлениями духовной культуры или общественной жизни (ср. слова вроде соборность или совок)» [42, с. 3]. Наиболее интересна третья группа, где выявляется «собственно лингвистическое приращение анализа, базирующееся на всестороннем изучении системных связей слова»: «дружба, воля, душа и т.п., не имеющих печати культурного своеобразия в своем «необходимом и достаточном» значении» [42, с. 3]. В данном случае концепция ученого несколько расходится с общепринятым тезисом о рус-скокультурной специфике данных слов. Важным параметром анализируемой концепции выступает ее антропоцентричность: ученый подчеркивает, что в «конно-тативном спектре» соединены разнообразные характеристики, обусловленные «субъективным выбором носителя языка»; при этом «выбирает как субъект, так и сама языковая система, которая властно вмешивается в процесс образования коннотаций» [42, с. 4].
Актуализация идеологизированного инолингвокультурного субстрата в ан глийском (родном) языке
Основной задачей данного параграфа выступает анализ вербальных средств актуализации идеологизированного субстрата, обусловленной процессом концептуальной деривации. Исследование механизма адаптации английского языка, результатом которой является образование вторичной лингвокультурной номинации, требует также выделить маркеры воздействия родной лингвокультуры автора на восприятие инолингвокультуры и представление своего видения, своего знания читателю. Первым этапом анализа текста жанра «историография» является выявление основных текстообразующих характеристик, что, несомненно, влияет как на языковое оформление, так и на формат произведения.
Историография, отражающая воздействие политических деятелей на социально-политическую ситуацию, представляет собой «макроисторию», которая, как представляется, тесно связана с институциональным дискурсом. Произведения данного направления опираются не только на политологические, исторические и подобные исследования, материал прессы, но и на личное общение журналиста, историка с политическими деятелями, что представлено в виде цитат, описания их непосредственного участия в каких-либо событиях.
Как отмечено ранее, авторы исследуемого направления отличаются профессиональной компетентностью и профессиональным билингвизмом; это – политические журналисты, корреспонденты серьезных изданий, историки, имеющие опыт освещения политических событий разного уровня.
Следует подчеркнуть, что читателю, в том числе читателю-лингвисту, отражение политических событий в макроисториографии представляется достаточно объективным, с чем, возможно, не согласятся единодушно историки. Объективности способствует категория авторитетности, реализуемая фрагментами архивных документов, выдержками из интервью, цитатами известных политических деятелей. Прецедентные феномены актуализируются знаковыми личными именами, ссылками на известные словесные произведения, авторитетные медийные издания и пр. Макроисториография представляет собой пересечение жанров; одной из основных задач при этом выступает исторический и политический анализ российской действительности на основе научных исследований, русскоязычной прессы, архивных документов, практически недоступных ни массовому англоязычному читателю, ни многим россиянам, что создает впечатление корректности описания политической действительности. Личное восприятие автора отражено в авторском комментарии (внутри текста или в примечаниях).
Вышесказанное не означает абсолютной беспристрастности исследуемых произведений, каждое из которых, по мнению М.М. Полюжина, «является отражением, как внешних условий общения, так и объективируемого внутреннего мира» автора; «выбор или предпочтение тех или иных языковых форм для совершения того или иного типа речевого действия могут свидетельствовать об уровне развития интеллектуальных способностей индивидуальности, ее характере, темпераменте, целевых установках» [280, с. 442–443], а также о мировоззрении ино-лингвокультурного автора и его отношении к России и россиянам. В советский период литература такого рода находилась в спецхранах библиотеки им. Ленина в Москве и публичной библиотеки в Ленинграде; получить доступ в спецхран можно было только при наличии официального документа, обосновывающего необходимость чтения данных изданий в научных целях. На русском языке советологические исследования стали публиковать только в 1990-х, что сегодня дает возможность более объективно оценивать что «они» о «нас» пишут. Так, в предисловии к «Истории Советской России», написанной советологом Э. Карром, переводчик А.Н. Ненароков отмечает профессионализм работы, отражающей «взгляды, оценки, мнения того поколения людей – как зарубежных, так и советских государственных, политических общественных деятелей, ученых и представителей широких народных масс, – что были современниками Октября и послеоктябрьских позиций» [257, с. 9]. Э. Карр, как и многие другие западные ученые, опирается на огромный исторический материал, стремясь «создать адекватную картину отображаемой эпохи и ее действующих лиц, способствовать трезвому и реалистичному восприятию СССР» [257, с. 10]. Обращение к оригинальным историографическим текстам позволяет понять, какими средствами создается картина определенного периода российской действительности и ее адекватность. Исследуемый в данном разделе материал, как отмечено ранее, наиболее обширен и представлен публикациями последних двух десятилетий (44 произведения) и десятью работами, изданными до 1990 г. Сопоставление реализации вербальной адаптации в текстах разных периодов необходимо для изучения динамики вариативности способов выражения инолингвокуль-турного субстрата. Методика исследования механизма адаптации английского языка в данной функции включает несколько этапов.
Первым шагом выступает выделение текстообразующих параметров историографии; как показывает анализ, формат исследуемых произведений соответствует требованиям жанра, принятым в данном лингвокультурном сообществе, и аналогичен, в целом, научным трудам. Основными компонентами формата являются 1) предисловие автора о переводе терминов и/или о системе транслитерации; 2)указатель основных терминов (Index); 3) глоссарий (Glossary of foreign words /of people and companies); 4) постраничные примечания (Endnotes / Notes to pages) и 5) список использованной литературы (Bibliography: primary source: current periodicals, web sites, films and music, printed works, secondary sources). Подобная структурная упорядоченность содержания способствует авторитетности текста и его доступности читателю. Англоязычная историография, как правило, достаточно объемная, например, в книге Р. Сервиса A History of Modern Russia from Nicholas II to Putin 659 страниц. В ряде проанализированных произведений авторы предваряют основной текст обоснованием принципов орфографической адаптации, которым они следует. Формирование ксенонимических номинаций российской действительности в письменной речи требует, в первую очередь, орфографической адаптации, что осложняется отсутствием общепринятой системы перекодировки кириллицы в латиницу. В отличие от политического дискурса, актуализируемого в медийных текстах, основные номинативные средства которого, включая инолингвокультур-ные обозначения, кодифицируются руководством издания (Style Guide), в данном случае выбор системы перекодировки кириллицы на латиницу определяется непосредственно автором. В проанализированном материале, как правило, не выявляется доминирование какого-либо территориального варианта при перекодировке; предпочтение отдается наиболее популярной, в том числе и среди британских специалистов, американской системе Библиотеки Конгресса (the Library of Congress system), которая в определенной степени модифицируется непосредственно авторам согласно его задачам и, учитывая коммуникативные потребности современного читателя.
В целях «приближения к читателю» и снятия «налета экзотичности» опускаются диакритические знаки, локализуются отдельные русские имена: Transliterating Russian names into English presents some peculiar problems. We have adhered largely to the Library of Congress system but have omitted diacritical marks for the sake of simplicity. We have replaced most Russian first names with English equivalents, such as Peter, Nicholas, and Catherine [History of Russia, XIII]
Как следует из приведенной цитаты, английскими эквивалентами представлены такие имена как Пётр, Николай, Екатерина (соответственно, Peter, Nicholas, Catherine), которые ассоциируются в историографии, главным образом с царственными особами, что позволяет говорить о прагматическом потенциале орфографической адаптации.
