Становление и теоретическое развитие британской социальной антропологии в XIX - XX веках Никишенков Алексей Алексеевич

Содержание к диссертации

Часть первая. Вводная 4

и Британская социальная антропология в системе наук о чело веке, обществе и культуре 4

ш Хронологические рамки исследования 11

м Актуальность исследования 15

ш Историография 16

? Источники изучения истории британской социальной антропологии 37

? Цели и задачи диссертационного исследования 39

? Методологические основания изучения истории британской социальной антропологии 40

Основные положения, выносимые на защиту 59

Научная новизна диссертационного исследования 63

0 Теоретическая и практическая значимость диссертации 64

Часть вторая. Становление и начальный этап истории британской социальной антропологии (XVIII — начало XX вв.) 66

Глава 1. Предпосылки формирования и идейные истоки британской социальной антропологии (XVIII — середина XIX вв.) 66

Категории «цивилизация», «культура» и «прогресс» в европей ской мысли XVIII — середины ХІХвв 68

м Противостояние религиозных и научных трактовок сущности человека, общества и культуры в Великобритании 1-й поло вины XIX в 80

и Философия позитивизма об обществе и прогрессе 82

ш Любители древностей, фольклористы, анатомы и расовые ас пекты англосаксонской проблемы 90

Джеймс Коулс Причард и становление британской этнологии 96

ш Историческая филология Макса Мюллера у истоков британской социальной антропологии 99

т Этнографические описания «дикарей» в период, предшествав- ший образованию социальной антропологии 103

ш Чарльз Дарвин и его роль в становлении британской социаль ной антропологии 111

Глава 2. Становление эволюционистской социальной антропологии 113

0 Общетеоретические представления о предмете новой науки в трудах ее основоположников 113

Конкретные проблемы изучения первобытности в деятельности классиков британской социальной антропологии 132

Изучение брака, семьи и родства в эволюционистской соци альной антропологии 133

Изучение первобытной духовной культуры в эволюционист ской социальной антропологии 145

м Эволюционистская антропология на пути к научным исследова ниям в поле 176

Антропологи-теоретики и этнографы-очевидцы: начало пря мого сотрудничества 178

ш Кембриджская школа и начало профессиональных полевых этнографических исследований 190

ш Формирование организационных оснований британской соци альной антропологии 200

ш Кризис эволюционистской парадигмы 212

ш Гипердиффузионизм Г. Элиота Смита и У. Перри 221

Часть третья. Теоретическое развитие британской социальной ан тропологии в межвоенный период (20—40-е гг. XX в.) 230

Глава 1. «Функционалистская революция» 230

Альфред Реджинальд Рэдклифф-Браун 235

Бронислав Каспер Малиновский 244

Глава 2. Структурно-функциональный подход как методология 274

Уровни методологии структурно-функционального подхода 274

м Теории культуры и общества в трудах Б. Малиновского и А.Р. Рэдклифф-Брауна 279

Теория культуры Б. Малиновского 279

Теория общества А.Р. Рэдклифф-Брауна 284

а Методологические аспекты общих теорий функционализма 291

а Методы конкретно-научного анализа в функционализме 294

Методы конкретного анализа Б. Малиновского 305

Методы конкретного анализа А.Р. Рэдклифф-Брауна 310

Эмпирические (полевые) исследования в методологии струк турно-функционального подхода 316

Глава 3. Структурно-функциональные методы в действии: «примитивные» общества в исследованиях Б. Малиновского и А.Р. Рэдклифф-Брауна 321

«Тробрианская рапсодия» Б. Малиновского: исследования род ства и религии «примитивного» общества 323

Проблема изучения родственных и семейных отношений 323

Проблема изучения первобытной религии 333

ш Микросоциология «примитивного» общества: исследования отношений родства и ранних форм религии в трудах Л.Р. Рэд-

клифф-Брауна 344

Проблема изучения отношений родства 344

Проблема изучения ранних форм религии 356

Глава 4. Развитие структурно-функциональной парадигмы: научные школы и преемственность поколений 367

Часть четвертая. Прикладные исследования в британской соци альной антропологии 398

Глава 1. Социальная инженерия: декларации и претензии 398

Глава 2. Политика косвенного управления: идеальная модель и про блемы ее претворения в жизнь 408

Глава 3. Прикладные исследования 425

ш Проблема оценки прикладных исследований 439

Проблема эффективности прикладных исследований 440

Проблема этики прикладных исследований 453

Часть пятая. Теоретическое развитие британской социальной антропологии в послевоенный период (вторая половина XX в.) 479

Глава 1. Две линии теоретического развития британской социальной антропологии: «неоструктурализм» и «неофункционализм» (М. Фортес, М. Глакмен, Р. Фёрс, 3. Надель) 481

ш «Оксфордская школа структурализма» и М. Фортес 482

«Мягкий» структурализм 3. Наделя 484

ш Р. Фёрс в поисках теоретического компромисса 485

м Манчестерская школа М. Глакмена 491

| Глава 2. «Феноменологический поворот» в британской социальной антропологии: Э. Эванс-Причард и противоречия антропологи ческого познания 500

Глава 3. В поисках новых исследовательских подходов: Эдмунд Лич, Виктор Тэрнер и М. Дуглас 519

Структурализм Э. Лича 519

ш Символическая антропология В. Тэрнера 536

Когнитивная антропология М. Дуглас 553

Заключение 566

Сокращения, принятые в библиографии 574

Библиография 575 

Введение к работе

Британская социальная антропология за полтора века своего существования стала влиятельной научной дисциплиной, органично вошедшей в систему университетского образования в Великобритании, странах Британского содружества наций и ряде других стран. Эта наука со времени своего возникновения в середине XIX в. была одним из лидеров в теоретико-методологических разработках, которые неизменно оказывали существенное влияние на развитие научных дисциплин антропологического профиля, включая и российскую этнологию. Ввиду этого изучение истории становления и теоретического развития британской социальной антропологии является важным для адекватного понимания не только прошлого этой науки, но и многих современных теоретических направлений, определяющих научную деятельность антропологов, этнологов, а также представителей других сфер соци-ально-гиманитарного познания во многих странах мира.

В качестве первого приближения к историографическому изучению этой научной дисциплины должно стать определение ее места в системе различных наук, так или иначе связанных с общим для них объектом познания — человеком, обществом, культурой. Понятие «антропология» (греч. anthropos — человек + logos — слово, понятие, учение) впервые встречается в названии книги Магнуса Хундта «Антропология о достоинстве, природе и свойствах человека и об элементах, частях и членах человеческого тела» (Лейпциг, 1501). В настоящее время оно означает обширную область познания человека и его внутреннего мира (духовного и биологического) в контексте природы, культуры и общества. Эта область познания уже давно разделена на множество направлений и научных дисциплин, связь между которыми порой весьма слаба, а зачастую и вовсе отсутствует. В настоящее время в сфере антропологического познания принято довольно условно вычленять такие его проявления, как философская антропология, теологическая антропология, физическая антропология, социальная и культурная антропология.

Философская антропология нигде не стала особой профессиональной дисциплиной. Она была и остается одним из направлений философских штудий, одной из тем, которая, наряду с прочими, разрабатывается философами самых разных школ. Есть, впрочем, философы, для которых те ма сущности человека является центральной. К ним, в частности, можно отнести Л.Фейербаха, М. Шел ера, X. Плеснера, А. Гелена, Э. Ротхаккера и др.1 В России антропологической тематике уделяли большое внимание такие философы, как Н.Г. Чернышевский, П.Л. Лавров, B.C. Степин, П.С. Гуревич, М.К. Мамардашвили, Б.Т. Григорьян и др.2

Теологическая антропология, так же как и философская (у ряда авторов оба этих варианта антропологии смыкаются), представляет собой одну из тем богословия, связанную с трактовкой сущности человека в духе догматики той или иной конфессии. Можно говорить о протестантской антропологии (Р. Нибур, П. Тиллих)3, о католической антропологии (П. Тейяр де Шарден, Г. Марсель, Ж. Маритен)4, о православной антропологии (Е.Н. Трубецкой, П.А. Флоренский, Н.А. Бердяев)5, об иудаистской антропологии (М. Бубер)6, а также об исламской, буддистской и т. п. антропологиях.

Особняком по отношению к философской и теологической антрополо-гиям стоят физическая, социальная и культурная антропологии. Они составляют т. н. «научную» ветвь антропологического познания, так как консти туированы в качестве специальных научных дисциплин, представленных в виде особых научных институтов — научных ассоциаций со своими органами печати, фондами, иерархией научных степеней и званий, а также особыми департаментами в университетах. В некоторых странах (США) физическая антропология часто объединяется в рамках одного департамента с культурной или социальной. В других (Великобритания, Франция) — физическая антропология, как правило, существует отдельно от этих дисциплин и существует в составе институтов биологической науки, хотя и здесь связь между этими дисциплинами всегда довольно тесная. В России издавна принято словом «антропология» именовать только физическую антропологию, а то, что за рубежом называют культурной и социальной антропологией, здесь существует под именем «этнология» или «этнография».

Физическая антропология — биологическая дисциплина, которая изучает происхождение и эволюцию физической организации человека и его рас. Основные разделы физической антропологии: 1) морфология, 2) антропогенез, 3) расоведение или этническая антропология. Морфология занимается изучением индивидуальной изменчивости физического типа; возрастных изменений от ранних стадий зародышевого развития до старости; явления полового диморфизма и тех особенностей физической организации человека, которые возникают под влиянием различных условий жизни. Антропогенез изучает изменения, которые претерпевает природа ближайших предков человека и самого человека в течение четвертичного периода, таким образом - это морфология человека и его предшественников, изучаемая во времени, измеряемом геологическими масштабами.

Социальная и культурная антропологии в настоящее время по существу являются одной наукой, хотя различные наименования имеют под собой некоторые основания. Название «культурная антропология» (cultural anthropology) с начала XX в. принято в США, а также в некоторых университетах за пределами этой страны, где в последние десятилетия особенно ощутимым было влияние американских научных центров. В Великобритании и в ее бывших колониях и доминионах с рубежа XIX—XX вв. утвердилось название «социальная антропология» (social anthropology). В университетах за пределами Британского содружества и даже в США также можно встретить департаменты с таким названием. Разделение антропологии на социальную и культурную иногда теоретически обосновывается тем, что по обе стороны Атлантики сложились разные подходы в трактовке основного предмета познания. В США со времен Ф. Боаса основным предметом принято считать культуру7. Американские теоретики полагают, что именно культура (негенетическая память — механизм межпоколенной трансляции достижений общества) отличает человеческие коллективы от сообществ животных. Таким образом, культура — это основная феноменальная реальность, а социальная структура — это одна из ее предпосылок и способов существования, характерные не только для людей, но и для некоторых видов животных — т. н. общественных животных (пчелы, муравьи и др.). Британские ученые занимают в этом вопросе прямо противоположную позицию, опираясь, глав-ным образом, на труды А.Р. Рэдклифф-Брауна : сущность человеческих сообществ — это структура отношений между людьми в реальном взаимодействии, а культура — это совокупность идеальных форм подобного взаимодействия, воплощенных в обычаях, нормах, ценностных установках, мотивациях и т. п.

В какой-то мере эти онтологические разногласия сказываются на характере конкретных исследований — в работах большинства американских антропологов главное внимание уделяется тому, что соответствует их широкому пониманию категории «культура», восходящему к известному ее определению Э.Б. Тайлора9, т. е. обычаям, общественному сознанию и психологии, верованиям, мифологии, а также материальной культуре. В трудах же британских антропологов главным предметом анализа чаще всего выступает социальная структура изучаемых обществ в виде систем родства, родовых, общинных, племенных, а позже и классовых образований. Впрочем, такое противопоставление американской и британской антропологии весьма условно, так как речь при этом идет лишь о расстановке акцентов в однотипных исследованиях, проводимых в рамках относительно единой дисциплинарной традиции.

Особую проблему составляет соотношение культурной и социальной антропологии с дисциплинами, которые по традиции, укоренившейся в ряде стран, называются этнологией, этнографией, народоведением и др. У всех этих дисциплин общие корни, восходящие ко времени их возникновения в середине — второй половине XIX в. В то время существовала неопределенность в названии вновь возникшей сферы научного познания и во всех странах термины антропология, этнология, этнография, а порой и социология, употреблялись как синонимы и лишь со временем утвердились разные наименования. Но сами исследовательские задачи и предмет познания везде, в общем, оставались одинаковыми, хотя в каждой из национальных дисциплин всегда сохранялась своя специфика, обусловленная особенностями исторического развития той или иной страны. Так, в Германии сложились три родственные дисциплины — этнология, фолькскунде (tyolkskunde — народоведение, занимающееся изучением только немецкоговорящих народов) и фёль-керкунде (tyolkerkunde — народоведение, занимающееся изучением народов за пределами зоны распространения немецкого языка). В России в XIX в. наиболее распространенным было название «этнография», которое после 1917 г. было заменено названием «этнология», но после 1929 г. последнее было упразднено и вплоть до конца 80-х гг. XX в. рассматриваемая дисциплина именовалась этнографией. Название «этнология» вновь вернулось в конце 80-х гг.

В истории науки не раз предпринимались попытки логически упорядочить разнобой в наименовании родственных дисциплин. Так, один из наиболее распространенных вариантов «упорядочения» восходит к точке зрения Дж.Дж. Фрэзера, которую он высказал в своей лекции на открытии первой в истории кафедры социальной антропологии в Ливерпульском университете в 1908 г. Задачу социальной антропологии он видел в открытии «общих законов, по которым история человечества шла в прошлом и по которым, если природа действительно единообразна, она пойдет в будущем». Этнологии он оставил классификацию народов, реконструкцию исторического процесса их расселения и культурного взаимодействия. Этнографию же лишил статуса самостоятельной научной дисциплины и, исходя из буквального перевода с древнегреческого ее названия (народоописание), придал ей значение начального этапа исследовательской деятельности, который заключается в сборе, первичной обработке и описании фактического материала из жизни изучаемых народов10.

Несмотря на столь четкую демаркацию рассматриваемых дисциплин, они так нигде и не стали в полной мере обособленными. Термины «этнология» и «этнография» во многих странах вплоть до наших дней сохраняются лишь как обозначение специфических исследований в рамках антропологии, а в других странах — как синонимы антропологии.

В последние десятилетия усилился процесс международной интеграции научной деятельности. Этот процесс приводит к некоторой унификации научной терминологии, исследовательских подходов, представлений о задачах познания и форм научного общения. Все разнообразие локальных научных дисциплин антропологического цикла все больше и по сути, и по названию приобретает характер единой науки — антропологии. В настоящем издании под словом «антропология» мы понимаем именно это единство в многообразии.

Одной из самых важных проблем настоящей диссертации является анализ и критическая оценка различных методологических направлений, исторически возникавших и развивавшихся в социальной антропологии Проблема эта решается поэтапно: в ходе ее разработки автор вычленяет познава тельные уровни научной деятельности, подвергает их дифференцированной оценке, определяя при этом как характер мировоззренческих оснований исследуемого подхода, так и эвристические и аналитические возможности его логических средств. Продолжением этой линии критического анализа служит рассмотрение различных методологических направлений в действии, в их применении при изучении конкретных явлений, в ходе которого определяется реальная степень эффективности методов.

В диссертации рассматриваются различные версии методологии и логики разных направлений, сложившихся в британской социальной антропологии в ходе ее исторического развития — эволюционизма, диффузионизма, функционализма, структурализма и всевозможных модификаций этих исследовательских подходов, представленных в деятельности наиболее влиятельных представителей этой научной дисциплины — Э.Б. Тайлора, Дж. Мак-Леннана, Г. Мейна, У. Риверса, Г. Элиота Смита, Э. Вестермарка, Б. Малиновского, А.Р. Рэдклифф-Брауна, Э. Эванс-Причарда, Р. Фёрса, О. Ричарде, М. Фортеса, 3. Наделя, М. Вильсон, М. Глакмена, Э. Лича, В. Тэрнера и др. Освещаются соотношение и взаимодействие различных научных школ, сложившихся в этой науке. Постановка проблемы научной школы и связанных с ней вопросов об исследовательской программе, о формах организации научного сообщества позволяет вскрыть историческую динамику и логику развития социальной антропологии.

Научная деятельность британских антропологов не сводилась только к решению чисто познавательных задач, она определенным образом была связана с решением практических вопросов, стоящих перед правящими кругами Британской колониальной империи. Это заставило оценить работу британских ученых и с точки зрения ее социально-политического, идеологического и этического значений.

Исторический и критический анализ развития британской социальной антропологии по всем указанным выше направлениям привел к постановке широкого круга проблем, но, исходя из требований объема диссертационного исследования, автор сознательно ограничил изучение своего предмета по содержанию. Так, вне поля его зрения оказалось влияние идей британских антропологов на развитие западной социологии, в частности, на социологию, обшую культурологию, лингвистику, политэкономию и другие дисциплины. Специально не рассматривается роль установок британской антропологии в истории американской культурной антропологии, французской этнологии, антропологических дисциплин стран, составляющих ныне Британское содружество наций, а также бывших колоний Великобритании. Трудам не всех представителей британской социальной антропологии было уделено равное внимание, освещены в диссертации были лишь некоторые, на мой взгляд, самые важные из них. Это касается и конкретных исследовательских проблем — чтобы показать методологию различных направлений этой научной дисциплины в действии, на мой взгляд, достаточно разобрать трактовку британскими антропологами лишь некоторых, наиболее важных аспектов их традиционного объекта изучения, которыми являются преимущественно такие две сферы традиционных обществ, как 1) отношения родства и связанные с ними формы социальной организации и 2) духовная культура, включающая религию, магию, мифологию и различные виды культовой практики.

Хронологические рамки исследования

Диссертационная работа охватывает практически всю историю британской социальной антропологии от ее истоков в XIX в. до 90-х гг. XX в. Нижняя и верхняя границы избранного временного отрезка нуждаются в обосновании. Проблема начала в истории любой науки всегда является непростым вопросом. Познание имеет характер некой непрерывности, уводящей порой историка науки в глубь веков. Но оно же представляет собой и процесс, разделенный моментами появления нового качества, порождающими периоды господства определенных форм познания, отличных от предшествующих и последующих. Иными словами, познание — это процесс прерывно-непре рывный, что делает необходимым в историко-научном исследовании специально рассматривать каждую из составляющих этого двуединства.

Известный британский антрополог Эдвард Эванс-Причард в своем труде, посвященном истории теоретической мысли в антропологии, отмечал — «трудно решить, с чего начать изложение того, что в наши дни считается социально-антропологической мыслью. Можно восходить к Платону и Аристотелю или, пожалуй, еще дальше — в одно время я начинал свой курс лекций с Ибн Хальдуна ... Я пробовал начать с Макиавелли, затем раздумывал над фигурой Вико и стал уже склоняться к Монтеню, пока, наконец, не решил, что если нужно начинать с чего-то, а точнее, с кого-то, то им должен быть Монтескье»11. Выбор Эванс-Причарда не случаен (он следовал сложившейся историографической традиции, восходящей в Э. Дюркгейму), но и не бесспорен, так как объектом его исследования была не научная дисциплина в целом, а лишь один из ее аспектов — теоретическая мысль. Наука же в современном значении этого слова — это специфический социальный институт, который в отличие от познания, являющегося неотъемлемым свойством человека и человеческого общества на всех этапах его истории, представляет собой конкретно-историческое явление. По М. Фуко, феномен науки — это один из продуктов новоевропейской цивилизации, возникший на рубеже XVIII—XIX вв.12 Научная дисциплина как социальный институт — это не только процесс собственно познания, но и формы этого процесса — логические и организационные, сознательно разрабатываемые учеными и санкционированные в том или ином виде обществом.

В таком качестве британская социальная антропология конституировалась, по мнению большинства исследователей, в 60-х гг. XIX века. Именно в это время ее «отцы-основатели» — Э.Б. Тайлор, Дж. Мак-Леннан, Дж. Лёб-бок, Г. Мейн и др. — написали свои программные труды, в которых были сформулированы их представления о предмете, методах и задачах новой науки. Они также заложили некоторые ее организационные основания. Все это образовало то, что с легкой руки Т. Куна получило в науковедении название парадигмы — некоего образца научно-исследовательской деятельности, включающего в себя помимо представлений о ее предмете, методах и задачах также и совокупность конкретных исследовательских проблем, способы их решения, концептуальный аппарат, стилистику и риторику научных трудов, модели поведения в научном сообществе и многое другое13. Намеченные основателями британской социальной антропологии принципы научной деятельности со временем были восприняты и развиты последующими поколениями ученых, что положило начало дисциплинарной традиции, которая дошла до наших дней. Собственно говоря, эта традиция и составляет, по нашему мнению, самое существенное в том феномене, который именуется британской социальной антропологией. Верхняя хронологическая граница исследования — рубеж 80—90-х гг. XX в. — обозначена на основании следующих соображений: этот рубеж можно назвать кульминацией мировоззренческого течения, часто именуемого «постмодернизмом». При всей спорности определения содержания этого явления, можно сказать, что оно чаще всего служит для обозначения интеллектуального движения, направленного на осмысление кризиса современного мира (модерн) и поиск путей его преодоления. В науке постмодернизм выражается, прежде всего, в критике господствовавших до недавнего времени мировоззренческих и теоретико-методологических направлений. В этой связи можно говорить о постпозитивизме, постмарксизме, постструктурализме, деконструктивизме и т. п. Особенно популярными идеи постмодернизма стали в американской культурной антропологии, но и в британской социальной антропологии они кардинально изменили ситуацию, причем, сами антропологи предпочитают называть это течение «критической антропологией». Суть его вкратце можно представить следующими положениями: 1) антропология не является наукой в строгом смысле этого слова; это определенный вид литературного творче ства; антропологи-авторы не столько научно доказывают положения своих исследований, сколько убеждают читателя, используя специфические литературные приемы, многие их «научные» открытия — не более чем литературные конструкции14; 2) антрополог в условиях полевой работы — это не научный «прибор», объективно отражающий реальность, а человек, субъективно воспринимающий смыслы чужой культуры и пытающийся перевести их на язык смыслов собственной культуры15; 3) общественное значение этнологии заключается не столько в предоставлении объективной информации о культурах народов Земли, сколько в своеобразной «культурной критике», под которой понимается критическое осмысление культуры, к которой принадлежит автор16.

Такая программа означала во многом отрицание всего того, что накопила британская социальная антропология за полтора века — традиции теоретической мысли, приемы анализа фактического материала, специфическую картину мира, созданную этой наукой. Разумеется, ничто это не исчезло, и я убежден, не может исчезнуть в принципе, но необходимо признать — антропология становиться другой, причем, какой именно, трудно сейчас сказать, так как процесс критического пересмотра фундаментальных оснований научной деятельности еще не завершен. Изучение этого процесса представляет собой тему особого исследования, приемы которого значительно отличаются от классического науковедения и поэтому автор счел необходимым этой темы не затрагивать в данном исследовании, надеясь в недалеком будущем обратиться к ней специально.

Актуальность исследования

Изучение истории науки всегда является важным фактором ее развития. В настоящее время это обстоятельство приобрело особое значение, так как рубеж веков ознаменован кризисными явлениями во многих сферах общественной жизни планеты в целом и России, в частности. Наука также переживает кризис и в этой ситуации важно изучать механизмы ее исторической эволюции для того, чтобы адекватно формировать предпосылки ее развития в будущем. Российская этнология в настоящее время переживает переломный период развития и сейчас как никогда важно определить ее место в мировой системе антропологических (этнологических) наук, рассмотренных в историческом контексте.

Британская социальная антропология всегда была одной из ведущих дисциплин этого круга наук, определявшей многие направления ее теоретического развития и разработки конкретных проблем изучения общества и культуры. В научном наследии отечественной этнологии, накопленном за полтора века ее существования, немало достижений, так или иначе связанных с влиянием британской теоретической мысли, и поэтому тщательный анализ развития последней имеет важное значение для осмысления и переосмысления современного состояния нашей науки. Между тем, недостаточная изученность истории британской социальной антропологии в нашей стране породила немало мифов о происхождении и смысле некоторых ее теоретических концепций, о судьбе и роли ее авторитетов, о связях с институтами, к которым у нас сложилось противоречивое отношение. Деконструкция этих мифов, восстановление исторической правды и прояснение смысла научных трудов британских антропологов — насущная и актуальная задача.

Не менее актуальна задача обновления и расширения наших знаний и понимания истории антропологической науки для совершенствования преподавания этнологии и родственных ей дисциплин. Сейчас в распоряжении российских студентов и аспирантов, изучающих этнологию, социальную антропологию, культурологию, социологию и другие дисциплины, имеется не значительное число историографических текстов о британской социальной антропологии, многие из которых устарели, не отражают последних ее достижений, либо содержат ошибочные и неполные сведения. Между тем, как известно, полноценное образование в социо-гуманитарной сфере невозможно без основательного изучения историографии предмета.

Адекватная история британской социальной антропологии, охватывающая практически весь период ее существования и представляющая развитие всех ее основных исследовательских проблем, важна еще и потому, что в нашей стране в 90-х гг. XX в. в вузах введено большое количество новых для нас дисциплин, включая и социальную антропологию. Эта специальность была сформулирована и проведена по всем государственным инстанциям вплоть до ее официального утверждения под № 350100 с правом присвоения квалификации «социальный антрополог» людьми, не связанными по своей квалификации с антрополого-этнологической традицией — социологами, философами и др. Они, по сути дела, сконструировали новую научную дисциплину и предмет преподавания по аналогии с уже давно существующими и практикующими. Нет нужды говорить, что такое рациональное конструирование, даже при совершенных в логическом плане вариантах, не застраховано от негативных последствий, так как университетские дисциплины эффективны и авторитетны лишь тогда, когда они укоренены в традиции. Обстоятельное представление одной из самых авторитетных социально-антропологических традиций в настоящем исследовании может помочь нейтрализовать негативные последствия преподавания искусственно созданного предмета.

Историография

В отечественной и зарубежной литературе, посвященной изучению прошлого антропологической науки, нет специальных историографических исследований, охватывающих всю историю британской социальной антропологии от ее истоков до современности. Имеются в большом количестве ра боты, затрагивающие отдельные периоды этой истории, некоторые теоретико-методологические направления, творчество выдающихся представителей этой науки, ее организационные формы, подвергающие анализу развитие конкретных проблем изучения тех или иных сфер общества и культуры, а также социально-политические и этические аспекты деятельности британских антропологов;

В российской науке, да и среди российских этнологов очень мало тех, кто специально занимался изучением научной деятельности британских антропологов. Их нетрудно перечислить — это этнологи Д.А. Ольдерогге, И.И. Потехин, Е.А. Веселкин, Я;В. Чеснов и автор этих строк. Статья Ольде 17

рогге и Потехина «Функциональная школа на службе империализма» , опубликованная в 1951 г., несет на себе отпечаток этого времени — деятельность Б. Малиновского и А.Р. Рэдклифф-Брауна рассматривается в ней преимущественно в контексте британского колониализма и, соответственно, подвергается разрушительной и зачастую предвзятой идеологической критике. Впрочем, надо признать, что ряд обвинительных положений статьи не лишен оснований — сами британские антропологи в этот период преддверия процессов деколонизации довольно жестко критиковали себя за вольное или невольное содействие антигуманным акциям колониальных чиновников. Необходимо признать, что игнорирование в статье чисто научных достижений функционализма является искажением истины и неадекватным отражением научной деятельности. Я полагаю, что авторы статьи были не вполне искренни по вполне понятным причинам. Это видно из более поздних публикаций Ольдерогге, который был, пожалуй, лучшим знатоком британской антропологии у нас в стране, так как имел дело в своих исследованиях с материалом ее многочисленных исследователей Африки. По крайней мере, в своей работе 1975 г. «Иерархия родовых структур и типы болынесемейных домашних общин» он по достоинству оценил не только эмпирический полевой материал британцев, но и популярную в это время теоретическую концепцию Э. Эванс-Причарда и его коллег, известную под названием «парадигма линиджа». В свою очередь британская антропология также по достоинству оценила труды Ольдерогге, содействуя его избранию членом Королевского общества Великобритании и Ирландии за научные достижения в области африканистики.

Работы Е.А. Веселкина, по сути дела, положили начало специальному и в значительной мере объективному изучению британской антропологии. Его статьи «Теория культурных контактов и современный расизм», «Понятие социальной сети в британской социальной антропологии», «"Критики" марксизма в современной англо-американской социо-культурной антропологии» и особенно монография «Кризис британской социальной антропологии»19, познакомили отечественную научную общественность с концепциями структуралистского направления британской антропологии. Веселкин детально осветил теоретические тенденции в этой научной дисциплине, характерные для первых послевоенных десятилетий, и особенно подробно деятельность М. Глакмена и его «манчестерской школы», которые разработали ряд методик анализа, воплощенных в концепциях «единого социального поля», «социальной сети», «культурных контактов». В публикациях Веселкина эти методики предстают как эффективные инструменты конкретного анализа определенных сфер общественной жизни африканцев позднего колониального и постколониального периодов, но в то же время — и как неудачные претензии на статус общеметодологических (философских) учений.

Я.В. Чеснова нельзя назвать узким специалистом по истории британской антропологии, он пришел к изучению трудов представителей этой науки, от талкиваясь от своего интереса к отдельным проблемам этнологии Юго-Восточной Азии и семиотического анализа культуры. Не зря в поле его зрения попали работы виднейшего британского антрополога Э. Лича, которому он и посвятил две свои статьи — «Концепция этнической общности в работах Э. Лича» и «От коммуникации к культуре или Зачем сэру Эдмунду Личу нужно понять другого человека»20. В этих статьях анализу подвергаются два аспекта многообразного наследия британского антрополога — его концепция социальной организации, в которой представлена оригинальная трактовка соотношения семейно-родственных связей и политической структуры одного из бирманских народов, а также не менее оригинальная теория коммуникативного процесса, рассмотренного как семиотическая система.

К числу российских этнологов, специально занимающихся изучением истории британской социальной антропологии относится и автор данной диссертации. За более чем двадцать лет своих исследований в этой области он опубликовал серию статей и три монографии по этой теме. Считая неуместным давать оценку собственным работам, хочу вкратце ознакомить читателей с теми аспектами деятельности британских антропологов, которые получили отражение в наиболее крупных из них. Одним из таких трудов стала монография «Из истории английской этнографии. Критика функционализма», в которой подверглось всестороннему анализу структурно-функциональной направление, созданное Б. Малиновским и А.Р. Рэдклифф-Брауном в 20-х гг. XX в. В ней освещены предпосылки и идейные истоки этого направления, формирование теоретико-методологических концепций его основоположников, а также реализация их методологических установок в изучении конкретных доклассовых обществ, преимущественно проблем родства и религиозно-магической практики. Отдельные разделы посвящены проблеме научных школ и их роли в развитии функционального подхода, а также проблеме прикладных исследований британских антропологов в условиях введения политики «косвенного управления» в британских колониях. В другой монографии «Антропология и традиционные формы общения» специальный раздел посвящен феномену британской социальной антропологии в контексте мировой антропологической науки (США, Франция, Россия и др.). Определяется специфика (предмет, методы) антропологического познания, его соотношение со смежными дисциплинами, прослеживается ход исторического развития антропологии от ее становления до современности. Специальный раздел посвящен прикладным исследованиям. В третьей монографии «Британская социальная антропология» представлен материал и основные выводы настоящего диссертационного исследования.

Помимо исследований, специально посвященных британской социальной антропологии, российские этнологи затрагивали деятельность представителей этой науки в работах разной направленности. В историографических трудах общего плана и в историографических разделах теоретических работ Ю.П. Аверкиевой , С.А. Токарева , И.Р. Григулевича , Ю.В. Бромлея ,

Ю.И. Семенова содержится информация о деятельности британских антропологов разных поколений и анализ их концепций.

Особую группу работ российских этнологов, внесших вклад в осмысление достижений британских коллег, составляют исследования, в которых используются этнографический материал и теоретические обобщения британских антропологов. Из этих работ стоит отметить исследования, посвященные первобытным народам Африки, Азии, Австралии и Океании, Н.А. Бути-нова28, Н.М. Гиренко29, В.Р. Кабо30, К.П. Калиновской31, С.Я. Козлова32, М.В.Крюкова33, Ю.М. Лихтенберг34, Е.М. Мелетинского35, Д.А. Ольдерог-ге36, Ю.И. Семенова37, В.А. Шнирельмана38 и др.

Небесполезной, при всей ее краткости, при работе над диссертацией была информация, содержащаяся в справочных изданиях и в статьях, сопровождающих публикацию русских переводов трудов классиков британской социальной антропологии. Из справочных изданий относительно недавнего времени заслуживают упоминания том «Свода этнографических понятий и терминов» под рубрикой «Этнография и смежные дисциплины. Школы и направления. Методы»39, в особенности его статьи «Структурно-Функциональный подход» G.A. Арутюнова; «Функционализм», «Теория конфликтов», «Метод пережитков» И. Зельнов; «Социальная антропология» М.В. Крюкова. В «Справочном пособии по истории немарксистской западной социологии»40 интерес представляют статьи Н.Т. Кремлева «Малиновский Бронислав Кас-пер», «Социальная антропология», «Тайлор Эдвард Бирнет»; А.Д.Ковалева «Радклифф-Браун Альфред Реджиналд» и С.А. Эфирова «Фрейзер Джеймс Джордж», а в двухтомной энциклопедии «Культурология. XX век»41 статьи В.Г. Николаева «Лич Эдмунд», «Малиновский Бронислав Каспер», «Радклифф-Браун Альфред Реджинальд», «Фрэзер Джеймс Джордж» и Ю.И. Семенова «Тайлор Эдуард Бирнет».

Гораздо более полезными при работе над диссертацией были статьи российских специалистов, прилагаемые к публикациям русских переводов сочинений британских антропологов, которые в последние годы стали выходить часто. Речь идет о статьях В.К. Никольского о Э. Тайлоре42, А.И. Першица об этом же ученом43, С.А. Токарева о Дж. Фрэзере44, В.А. Бейлиса о В. Тэр-нере45, Л.Е. Куббеля об Э. Эванс-Причарде46, В.Г.Николаева о А.Р. Рэд-клифф-Брауне, Г. Бейтсоне и Р. Фёрсе , СП. Баньковской о М. Дуглас , И.И. Крупника о Э. Геллнере49, В.П. Култыгина о Б. Малиновском и А.Р. Рэд-клифф-Брауне50.

Определенный вклад в изучение теоретического наследия британской социальной антропологии внесли российские историки, философы, социологи, логики и специалисты в других областях обществознания, хотя среди их работ нет крупных трудов, специально посвященных этой научной дисциплине. Особое внимание представители этих дисциплин уделяли функциональному и структурному анализу. В работах С.А. Артановского , Г.М. Андреевой52, М.Ш. Бахитова53, И.В. Блауберга54, А.Г. Здравомыслова55, Д.Б. Зильбермана56, А.Д. Ковалева57, Ю.А. Левады58, П.Н. Федосеева59, Б.Г. Юдина60, Э.Г. Юдина61 был проделан полезный для настоящей диссертации анализ методологических концепций британских антропологов, продемонстрировавший ряд их познавательных возможностей, что отчасти сняло довлевшие над ними в советские времена идеологические обвинения.

В зарубежной науке, особенно в Великобритании, изучению британской социальной антропологии уделялось гораздо больше внимания, чем в России, что естественно. Литература по этой теме весьма разнообразна и может быть условно разделена на несколько направлений: 1) работы самих британских антропологов, посвященные изучению прошлого своей науки и ее современного состояния, 2) работы их коллег из других стран, среди которых абсолютно доминируют американские, 3) труды специалистов в области истории и философии науки, 4) исследования специалистов из смежных с антропологией дисциплин — фольклористики, социологии, лингвистики, экономики, юриспруденции и др., 5) работы специалистов из стран, бывших в прошлом колониями или зависимыми территориями Великобритании и, соответственно, объектом изучения британских антропологов.

Каждое из этих направлений обладает своей спецификой, которая выражается в характере целей, преследуемых авторами, мотивов, побуждающих их обратиться к истории науки, а также методов анализа и риторики создаваемых трудов. Это обстоятельство делает историографические сочинения некоторых из этих жанров не только относительно объективным отражением истории науки, но и источником для ее изучения. Это особенно актуально, когда речь идет о работах британских антропологов, посвященных истории своей дисциплины. Эти работы почти всегда содержат субъективное отношение к своему материалу, определяемое теоретическими пристрастиями авторов. История науки в таких случаях сплошь и рядом превращается в средство осмысления ее сущностных оснований и поэтому в своеобразную ее идеологию, в утверждение своей позиции и в полемическую полемику с оппонентами.

В период институализации социальной антропологии, когда она внедрялась в академическую и университетскую среды, что сопровождалось сознательными, а порой и бессознательными, попытками придать новой дисциплине образ респектабельной и сверхактуальной деятельности, стали появляться сочинения о ее предыстории и пока еще короткой истории, в которых просматриваются подобные попытки. Одним из таких трудов стала небольшая книжка, написанная А.К. Хэддоном совместно с А.Г. Квиггином в 1910 г., «История антропологии»62, а также выпущенная им 13 лет спустя «Краткая история изучения антропологии в Кембридже» . Обе книги служили первыми в британской социальной антропологии учебными пособиями по истории этой науки, для специализирующихся по ней студентов. Отсюда и их особенности — они содержали краткую информацию справочного характера о «великих отцах-основателях» и их сочинениях, а также суждения Хэддона о грандиозных перспективах, ожидающих антропологию. Элементы пафосности и высокой самооценки сохранялись в учебных пособиях и в дальнейшем, что делает их не столько объективными исследованиями по истории антропологии, сколько специфическим источником по проблеме самосознания и саморепрезентации представителей этой науки.

Свойство историографии как средства саморефлексии и внутридисцип-линарной критики в разной степени проявилось во многих сочинениях антропологов — А. Барнарда64, Э. Эванс-Причарда65, Р. Фёрса66, Р.А. Джонса67, П. Джориона68, Г.В. Купера69, Э. Лича70, Н. Раппорта71, Дж. Стаудера72. Эта особенность особенно ярко и талантливо была выражена в известном труде Э. Эванс-Причарда «История антропологической мысли» , в котором автор разбирает идейные истоки и развитие своей науки со времен эпохи Просвещения. Этот труд нельзя назвать безоговорочно науковедческим исследованием, он в основном повествует о персональном отношении его автора к теоретическим проблемам антропологии в том виде, в котором они стояли на повестке дня в середине XX в. По остроумному замечанию Э. Геллнера Эванс-Причард напоминает не столько «фигуру пророка, но скорее фигуру интеллектуально не успокаивающегося и беспрестанно вопрошающего скептического Гамлета... прошедшего через революцию»74. Конечно, речь идет о «функционалистской революции» Б. Малиновского и А.Р. Рэдклифф-Брауна, отзвуки которой действительно слышатся в книге, что выражается в некоторой тенденциозности по отношению к теоретическому наследию прошлого, в котором Эванс-Причард отыскивает провозвестников структурно-функциональной доктрины.

Не менее ярким образцом внутридисциплинарной критики под видом историографии являются работы Э. Лича, в особенности его статья «Проблески того, что не принято упоминать в истории британской социальной антропологии»75, в которой он на закате карьеры дал свою версию некоторых важных этапов истории этой науки, со свойственной ему иронией развенчав серию давно уже устоявшихся в ней мифов. Одним из таких мифов, по мнению Лича, было представление о роли А. Хэддона, У. Риверса и всей их «кембриджской школы» в процессе превращения социальной антропологии на рубеже XIX—XX вв. в респектабельную и влиятельную университетскую дисциплину. Роль эта, по его мнению, была намного более скромной, если не сказать малозаметной. Досталось от Лича и И. Лэнгему и Л.Г. Квиггину, в работах которых76 легенда о триумфе кембриджцев, созданная Хэддоном, получила историографическую санкцию. В своей статье Лич дал грубо негативную оценку деятельности тех, кого уже давно принято было считать классиками антропологии — А.Р. Рэдклифф-Брауна, А. Хэддона, У. Риверса, М. Глакмена, М. Фортеса, чьих воззрений он не разделял, и гораздо более мягкую — тех, чья теоретическая позиция ему импонировала, — Дж. Фрэзера, Б. Малиновского, Р. Фёрса. Нет нужды говорить, что объективного историографического анализа здесь не много, хотя, справедливости ради, надо признать особую ценность этой статьи как источника для изучения внутренних взаимоотношений в сообществе британских антропологов. Кроме того, в ней действительно упоминаются факты, которые не принято было упоминать в историографических работах, хотя эти факты имели место в реальной истории науки. В частности, то, что Хэддон был порой до смешного тщеславен, что в университетской среде эдвардианской Англии происхождение человека и его политические симпатии играли определенную роль в его академической карьере, что Лондонская школа политических и экономических наук сыграла особую роль в становлении и раннем развитии британской социальной антропологии именно потому, что она была создана людьми с социалистическими убеждениями и вследствие этого охотно принимала людей с такими же взглядами и «низкого» происхождения. Действительно, ЛШПЭН принимала на обучение и на профессорские ставки выходцев из колоний, доминионов, иностранцев-иммигрантов и именно такими были многие из тех, кто заложил основы британской социальной антропологии.

Особую категорию работ британских антропологов, которые освещают историю своей науки, составляют всевозможные персоналии — некрологи; статьи и сборники статей, посвященные юбилеям видных ученых и знаменательным датам истории науки; особые исследования, посвященные вкладу известных теоретиков в развитие дисциплины, а также (особенно в последние два-три десятилетия, в связи с постмодернистскими веяниями) критическому пересмотру и переоценке их деятельности. Многие из подобного рода текстов несут отпечаток ритуальности (aut bene aut nihil), но, все же, они представляют ценный материал, так как в них зачастую вскрываются малоизвестные или совсем неизвестные детали научного творчества, связанные с особенностями личной судьбы ученых, которые никому так не знакомы, как их коллегам по работе и которые в так называемой «институциональной истории» науки по многим причинам редко упоминаются. Кроме того, эти тексты — прекрасный источник для изучения внутридисциплинарных отноше ний между учеными, вскрывающий формальные и неформальные связи, образующие различного рода группировки. Все это — неотъемлемая часть жизни любого научного сообщества.

Историографический жанр исследования творчества великих ученых прошлого нередко является своеобразным индикатором готовящейся смены парадигм в науке. Каждая новая господствующая парадигма в британской социальной антропологии, как правило, формировалась, отрицая предыдущую и подвергая сначала критике, а затем забвению ее творцов. Так, структурно-функциональный подход во многом утверждался за счет отрицания эволюционистских методов и «вычеркивания» из списка актуальных теоретиков их авторов. Но с течением времени сам функционализм исчерпал в глазах нового поколения исследователей свой эвристический и аналитический потенциал — всякий инструментарий в действии демонстрирует не только свои реальные возможности, но и завышенные претензии своих творцов. Это переходное состояние науки часто знаменуется повышением интереса к отвергнутым и уже забытым «мастерам» предыдущего этапа. Все это напоминает циклический процесс возвращения к истокам. После второй мировой войны у британских антропологов и у их коллег в США возник интерес к классикам викторианской антропологии. Начался процесс их своеобразной «реабилитации» и параллельно с этим — критическая переоценка воззрений их ниспровергателей. Так, начиная с 60-х гг. XX в. творчеству эволюционистов и диффузионистов стали посвящаться специальные исследования. Вышли обстоятельные и позитивно настроенные работы о Э.Тайлоре , Дж. Фрэзере78, Г. Мейне79, У. Робертсоне Смите80, Э. Лэнге81, Э. Вестер-марке , У. Риверсе , Ч. Селигмене , А. Хауитте , Г. Элиоте Смите .

Не были обойдены вниманием в этот период и основоположники функционализма и старшие их ученики. Причем, отношение к ним определялось кризисными процессами в науке, поскольку в 40—60-х гг. доминирующей парадигмой стало направление «оксфордского структурализма», связанного с именем А.Р. Рэдклифф-Брауна, М. Фортеса, М. Глакмена, то кризис его в 60—80-х гг. обострил интерес исследователей к творчеству Б. Малиновского. Этот интерес особенно возрос после публикации в 1967 г. его личного дневника87, который он вел на Тробрианских островах и в котором с исповедальной откровенностью рассказал о таких подробностях своей жизни среди островитян, что это вызвало шок у многих антропологов старой школы. Интуитивно-беллетристический стиль текстотворчества Малиновского стал рассматриваться как естественная альтернатива жесткому детерминизму и формализму «оксфордцев».

Все это вызвало поток публикаций о творчестве «тробрианского pan по сода». Вышли в свет работы К. Симонс-Симонолевич , Дж.П. Сингх Убе-рои89, О. Ричарде90, Г.М. Лэреси91, Б. Шреднявой92, А.К. Палуха93, Р. Фёрса94, И. Стренски95, М.У. Юнга96, X. Вейн Малиновской97, Ф. Гросса98. Показа тельно то, что творчеству Малиновского было посвящено несколько сборников статей, в одном из которых — «Человек и культура. Оценка деятельности Бронислава Малиновского»99 — приняли участие многие влиятельные антропологи того времени: Р. Фёрс, О. Ричарде, Р. Пиддингтон, Т. Парсонс, Ф. Каббери, Э. Лич, И. Шапера, М. Фортес, 3. Надель, Л. Мейр, Й. Хогбин и др. Сборник стал «площадкой», на которой столкнулись в полемике представители двух ведущих теоретических направлений, и это оказало влияние на восприятие истории британской социальной антропологии, как бы заново «открыв» Малиновского. Еще одно его «открытие» произошло в конце 80-х гг., оно было связано со своеобразным его «возвращением» в Польшу. Малиновский никогда на протяжении своей более чем 30-летней карьеры в Англии и США не афишировал свою «польскость», нередко откровенно представляя себя космополитом и утверждая, что это единственно приемлемая позиция для ученого-антрополога. Польская этнология все это время развивалась преимущественно в краеведческом русле, кардинально отличаясь от того, за что ратовал Малиновский. Этот разрыв был преодолен в 1985 г., когда группа польских ученых выпустила в свет объемный сборник статей «Социальная антропология Бронислава Малиновского»100, в котором были представлены исследования, посвященные становлению личности Малиновского в условиях Круковской интеллектуальной среды времен его молодости. Эти исследования показали, что многие теоретические идеи Малиновского берут начало оттуда.

В 1988 г. вышел в свет еще один сборник, посвященный классику функционализма — «Малиновский между двумя войнами: польские корни антро пологической традиции» , в котором большая группа исследователей из Великобритании и Польши предприняли попытку по-новому взглянуть на его наследие. Новые архивные и сравнительно-исторические данные позволили в значительной степени пересмотреть устоявшиеся стереотипы в трактовке научного вклада Малиновского. В частности, А. Флис обнаружил истоки его теории культуры в философии профессора Ягелонского университета Ст. Павлицкого и в учениях Авенариуса и Маха. Я. Ершина обосновал тезис о связи мировоззрения Малиновского с течением польского модернизма («Молодая Польша»), Э. Геллнер сделал попытку интерпретировать научные идеи Малиновского, исходя из специфики его этнически польской ментальносте.

Несколько повышенное внимание британской антропологии 60—80-х гг. к наследию Малиновского вовсе не означало потери интереса к другим классикам структурно-функционального подхода. Стабильно выходили работы, посвященные изучению творчества А.Р; Рэдклифф-Брауна102, Э. Эванс-При-чарда103, М. Глакмена104, М. Фортеса105 и других мэтров антропологии.

На протяжении XX в. постоянно нарастал интерес к деятельности британских антропологов со стороны социологов, философов, логиков, фольклористов, экономистов, юристов и представителей других дисциплин, а также со стороны их коллег из других стран. В работах американских культурных антропологов не раз ставилась проблема соотношения их науки и британской социальной антропологии, причем, решалась она по-разному. К примеру, Дж. Мёрдок был склонен проводить резкую грань между этими дисципли нами , а Г. Уотсон подчеркивал искусственность и условность этой грани107. Американцы уделяли немало внимания наследию классиков британской антропологии — М. Уэкс и Г. Пейн посвятили свои работы анализу деятельности Б. Малиновского108; Д. Шнайдер в одной из своих статей сопоставил концепции родства У. Риверса и А. Крёбера109; Э. Сэрвис затронул теоретическое наследие британской социальной антропологии в своей книге по истории антропологии110; Дж. Стокинг в серии статей сопоставил научные идеи Б. Малиновского и А.Р. Рэдклифф-Брауна с воззрениями американских антропологов Р. Линтона, М. Мид, а также Н.Н. Миклухо-Маклая и Я. Кубары111. Важный и оригинальный вклад в изучение истории британской социальной антропологии внес американский антрополог К. Гирц. В своей знаменитой книге «Интерпретация культур»112, заложившей основы направления, получившего название «интерпретативная антропология», он подверг обстоятельной критике многих теоретиков антропологии, в том числе и британских. В другой книге «Труды и жизни: антрополог как автор» он в духе новой тенденции в гуманитарных науках, условно называемой «лингвистическим поворотом», представил деятельность знаменитых антропологов XX в., в том числе и британских, как ремесло писателя, а их труды — как литературные тексты и подверг их литературоведческой критике, придя к выводу, что многие их «научные» открытия — не более чем литературные конструкции. Такой подход высветил с неожиданной стороны деятельность антропологов, в частности, Э. Эванс-Причарда, в трудах которого Гирц обнаружил противоречивое сочетание позитивистского сциентизма и герменевтики, высокомерия британского джентльмена и духовной близости с африканцами.

Книги Гирца положили начало новым подходам к истории антропологии, в русле которых были написаны работы Дж. Ван Манена «Рассказы поля. О том, как пишут этнографию», Дж. Маркуса и М. Фишера «Антропология как культурная критика. Экспериментальный момент в гуманитарных науках», в которых значительное внимание было уделено трудам классиков британской антропологии. В первой из этих книг ее автор анализирует различные типы этнографических описаний, называя их словом из обыденного языка «рассказы», подчеркивая этим, что их стилевые особенности (риторика) и принципы сюжетной композиции во многом формируются как бы спонтанно в субкультуре научного сообщества и выступают в виде негласных договоренностей (конвенций). Он разработал типологию описаний, выделив три основных их жанра — «реалистические рассказы», «рассказы — исповеди» и «импрессионистские рассказы». Приводя многочисленные примеры, он не без остроумия продемонстрировал процесс развития антропологии в виде литературного процесса. В книге Маркуса и Фишера деятельность антропологов рассматривается не столько в качестве производства научного знания, сколько в качестве своеобразной критики культуры, под которой понимается критическое осмысление культуры, к которой принадлежит автор антропологического сочинения. Экзотические культуры, так или иначе, выступают в нем в качестве контраста, позволяющего взглянуть свежим глазом на привычные и оттого кажущиеся нормальными негативные явления своего окружения.

Своеобразное осмысление история британской социальной антропологии получила в трудах французских этнологов, среди которых интерес представляют работы К. Леви-Строса113, Л. Панофф114, Ж. Ломбара115, Ж. Маке116;

немецких этнологов Ю. Штагля117, Я Салат118 и др., а также представителей научной интеллигенции стран бывших в прошлом колониями и зависимыми территориями Великобритании, из которых стоит упомянуть работы Б. Магубане119, М. Овусу120, С. Чилунгу121, Э. Сайда122, Т. Асада123. Последняя категория работ отличается своеобразием — это, зачастую, не столько научное исследование деятельности британских антропологов или научная ее критика, сколько разновидность публицистики, обличающей британских антропологов как пособников колониализма.

Существенными для более глубокого понимания истории британской антропологии являются труды социологов и философов, занимающихся методологией науки и, в частности, рассматриваемой дисциплины, среди которых достойны упоминания работы Парсонса124, Р. Мертона125, П. Штомп-ки126, И. Джарви127, Г. Джоунс128, М.В. Сингера129, Н.Л. Степана130, К.Дж. Торнтона131, Дж. Клиффорда132. К истории британской антропологии проявляли интерес и филологи, так как в ряде исследовательских проблем обе дисциплины смыкаются, в частности, об этом синтезе писали Дж.Б. Викери , ЯМ. Китагава и Дж. Стронг , М. Манганаро . Естественным представляется интерес к истории британской антропологии со стороны психологов, в трудах которых нередко обсуждается проблема взаимосвязи между двумя дисциплинами, в частности о параллелях между концепциями 3. Фрейда и Э. Вестермарка писал Д. Спейн136, Дж. Стокинг — об отношении Малиновского к теории основателя психоанализа137.

Пожалуй, наибольший вклад в изучение истории британской антропологии внесли историки науки, среди которых особое место в этом деле занимают два человека — Дж. Стокинг и А. Купер. Стокинг, американский специалист в области истории науки, вообще может быть назван лидером в изучении данной темы, так как никто не может сравниться с ним ни по количеству публикаций в этой области, ни по их качеству. Если сравнивать его исследования с работами британских антропологов, пишущих о своей науке зачастую с целью утвердить свою точку зрения в полемике, то его позиция априорно выглядит выигрышной, так как он находится не внутри объекта своих исследований, а за его пределами, что само по себе обеспечивает гораздо большую степень объективности. Его работы также отличаются мастерским владением исторических методов и использованием широкого круга исторических источников, что позволило ему представить развитие британской антропологии в контексте конкретных исторических ситуаций во взаимосвязи с социальными, политическими, идеологическими процессами. Особенно важными для диссертанта были три монографии Стокинга. Первая из них — «Раса, культура и эволюция»138 — посвящена исследованию процесса становления антропологического познания как такового, в котором деятельность британских антропологов была одной из составных частей, наряду с амери канскими учеными и представителями этой науки других стран. Вторая монография, «Викторианская антропология»1 9, уже специально посвящена британской научной дисциплине. В этом труде рассматриваются ее идейные истоки, первые ее шаги в создании теоретических и организационных оснований, а также деятельность тех, кто эту науки создал — Э. Тайлора, Дж. Мак-Леннана, У. Робертсона Смита, Г. Мейна и др. Третья книга — «После Тайлора: Британская социальная антропология, 1888—1951»140 — посвящена изучению следующего этапа истории этой науки, в ходе которого она оформилась в качестве университетской дисциплины, выработала корпус теоретико-методологических принципов, включая методику полевых исследований. В этой книге рассматривается деятельность Дж. Фрэзера, Р. Маретта, Э. Вестермарка, У. Риверса, А. Хэддона, Б. Малиновского, А.Р. Рэдклифф-Брауна и др.

Особенность вклада А. Купера в изучение истории британской социальной антропологии заключается в том, что сам он был плоть от плоти этой науки — получил антропологическое образование на кафедре М. Фортеса в Кембриджском университете, провел серию длительных полевых исследований в Южной Африке и опубликовал ряд добротных работ по полученным в поле материалам, кроме того, он и по происхождению был связан с антропологическим цехом — знаменитый антрополог, ученица Б. Малиновского Хильда Купер была его родной теткой. Не взирая на свою включенность в антропологическую среду, Купер, получив благословение одного из своих учителей И. Шаперы, сумел при написании книги по истории своей науки занять относительно объективную позицию. Его небольшая по объему книга «Антропологи и антропология: Британская школа, 1922—1972»141 освещает основные вехи в полувекового отрезка истории дисциплины начиная со времен «функционалистской революции» 1922 г. В этой книге Купер не только анализирует развитие и противоборство теоретических концепций, но и раз бирает непростые взаимоотношения между лидерами дисциплины, давая, порой, нелицеприятные оценки отдельным их аспектам. Книга вызвала противоречивую реакцию у его коллег и у Купера появилось немало проблем. Тем не менее, он регулярно переиздавал свой труд (1978, 1983, 1993), внося в него существенные коррективы и несколько изменяя название. Делал он это не в последнюю очередь потому, что книга стала чуть ли не единственным учебным пособием по истории британской социальной антропологии для студентов, специализирующихся по этому предмету.

Характер и степень изученности британской социальной антропологии определили направленность данного диссертационного исследования, позволив сконцентрировать внимание на проблемах, не нашедших еще своего отражения в литературе, сделали возможным предпринять попытку комплексной, системной оценки рассматриваемой научной дисциплины на протяжении всего исторического пути ее развития.

Для понимания сущности изучаемого явления важно было выявить его теоретические истоки, разобраться в причинах, вызвавших к его жизни. В решении этих задач автор исходил из того, что становление социальной антропологии — не столько продукт субъективных устремлений ее основателей, сколько результат действия системы факторов, важнейшими из которых были воздействие социально-политической среды и процесс развития общественной мысли, которые влияли на логические основания и организационные формы этой науки.

Источники изучения истории британской социальной антропологии Основными источниками диссертации по теме «Становление и теоретическое развитие британской социальной антропологии в XIX—XX вв.», естественно, являются научные труды представителей этой научной дисциплины. Значительный массив научной продукции британских антропологов включает работы разного типа, каждый из которых обладает своей спецификой как источник, которую нужно учитывать при работе над темой. Выявление этих типов с неизбежностью является условным, но, тем не менее, необходимым. Нам представляется целесообразным сгруппировать труды британских антропологов следующим образом, продиктованным стратегией настоящего исследования: 1) общетеоретические работы, посвященные формулированию общих представлений о природе общества и культуры и содержащие обоснование категорий и понятий, которые образуют концептуальную модель изучаемого объекта; 2) работы посвященные разработке методов анализа фактического материала и эмпирических методик фиксации этого материала; 3) описательные (этнографические) сочинения, содержащие эмпирический материал, зафиксированный в ходе полевых исследований их авторов либо составленные из информации, собранной другими; 4) работы, содержащие исследования конкретных проблем, касающихся отдельных культур или социокультурных явлений; 5) рефлексивные работы, в которых британские антропологи высказывают суждения об истории собственной дисциплины в целом либо научной деятельности своих коллег и своей собственной деятельности. Этот вид источников является в то же самое время и разделом историографических работ, о котором речь идет в разделе «Историография» настоящей диссертации; 6) особую группу источников составляют дневники, воспоминания, полемические выступления, отражающие характер взаимоотношений в научном сообщества антропологов, а также личные судьбы ученых; 7) существенную информацию о теоретическом и организационном развитии британской социальной антропологии представляют официальные документы государственных учреждений, научных обществ, университетов и исследовательских институтов, в которых отражены политика государства по отношению к социальной антропологии, статус этой научной дисциплины в академическом сообществе, ее положение в структуре университетов и средства стимулирования и финансирования научной деятельности антропологов.

Цели и задачи диссертационного исследования

Общей целью диссертации является реконструкция процесса становления и теоретического развития британской социальной антропологии, который протекал в течение периода, охватывающего время со второй половины XVIII в. по конец XX в. Эта общая цель может быть достигнута при решении серии более частных задач, из которых наиболее существенными являются следующие:

ш в методологическом плане сформировать эвристическую модель научной деятельности британских социальных антропологов, организованных в рамках специфического общественного института, именуемого «научной дисциплиной», для чего необходимо выявить: основные структурные компоненты научного познания (теория, метод, предмет), уровни познавательной деятельности (мировоззренческий, общенаучный, конкретно- научный, эмпирический), аспекты научной деятельности (логический, социальный, психологический, исторический).

Используя созданную эвристическую модель как инструмент историографического анализа:

ш выявить идейные истоки британской социальной антропологии в интеллектуальной среде, порожденной деятельностью философов, историков, естествоиспытателей, юристов, филологов, антикваров, миссионеров, путешественников и др. с эпохи Просвещения до середины XIX в., ш реконструировать процесс становления научной парадигмы (корпуса теоретических оснований, методологических принципов, исследовательской проблематики, разделяемых группой исследователей) в трудах основоположников британской социальной антропологии — Э. Тайлора, Дж. Лёббока, Дж. Мак-Леннана и др., изучить процесс создания организационных форм новой научной дисциплины в середине XIX в.: проанализировать исторические собы тия, которые привели к ее вхождению в академическое сообщество, представленное Британской ассоциацией содействия развитию науки, образованию Королевского антропологического института Великобритании и Ирландии, учреждению кафедр социальной антропологии в британских университетах, ш подвергнуть анализу роль социально-политической среды Британской империи в становлении и развитии социальной антропологии, ш изучить механизм смены теоретико-методологических оснований (парадигм) в истории британской социальной антропологии — от эволюционизма к диффузионизму, а затем к структурно-функциональному подходу и от последнего к феноменологическим, семиотическим и герменевтическим ориентациям, ш проанализировать роль различных уровней познавательной деятельности (общетеоретического, конкретно-научного и эмпирического) в изучении конкретных обществ и их институтов, н изучить связь социальной антропологии с колониальными институтами ее прикладные исследования, м проанализировать феномен научной школы и его роль в организации научной деятельности социальных антропологов и в развитии научных парадигм на различных этапах истории дисциплины, м выявить роль личностного фактора в формировании и развитии теоретических концепций и в создании научных трудов.

Методологические основания изучения истории британской социальной антропологии

Методология изучения истории науки и процесса научного познания в настоящее время представлена большим числом концепций, разработанных как зарубежными, так и отечественными специалистами. Для реализации исследовательской программы настоящей диссертации мы использовали положения лишь некоторых из этих концепций, которые, на наш взгляд, соответ РОССИЙСКАЯ ГОСУДАРСТВЕННАЯ БИБЛИОТЕКА ствуют ее задачам и специфике изучаемого предмета. Создание методологических оснований настоящего исследования требует разработки, как минимум, двух ее блоков: 1) эвристической и аналитической модели объекта исследования— института науки и процесса его исторического развития (онтологический аспект) и 2) принципов выявления существенных факторов и механизмов движения науки как в плоскости ее функционирования, т. е. собственно познания, так и в плоскости ее исторического развития (гносеологический аспект).

Во всем многообразии признанных в академической среде науковедче-ских концепций нельзя не учитывать т.н. «парадигмальной теории» американского философа науки Т. Куна. Основными аналитическими понятиями этой теории, существенными для настоящего исследования, являются «нормальная наука», «парадигма» и «научная революция». В формулировке Куна «термин "нормальная наука" означает исследования, прочно опирающиеся на одно или несколько прошлых научных достижений — достижений, которые в течение некоторого времени признаются определенным научным сообще-ством как основа для его дальнейшей практической деятельности» . Основа такого рода исследований, выраженная не только в чисто теоретической форме прошлых достижений, но и в модели деятельности, которая привела к этим достижениям, и есть парадигхма. Это понятие мыслилось Куном и как некий набор «правил игры» в научной жизни, своеобразная корпоративная субкультура поведения, взаимоотношений и ценностных ориентации научного сообщества. По Куну, познание само по себе не есть наука, познание становиться научным лишь при формировании парадигмы. «Именно благодаря принятию парадигмы, группа, интересовавшаяся ранее изучением природы из простого любопытства, становится профессиональной, а предмет ее интереса превращается в научную дисциплину. В науке ... с первым принятием парадигмы связаны создание специальных журналов, организация научных обществ, требования о выделении специального курса в академиче ском образовании» . Парадигма придает познанию научность и потому, что обеспечивает логически обоснованные критерии истинности или ложности суждениям, она обеспечивает неофитам науки совокупность исследовательских проблем — серию «головоломок», нуждающихся в решении. «За неимением парадигмы ... все факты, которые могли бы, по всей вероятности, иметь какое-то отношение к развитию данной науки, выглядят одинаково уместными»144.

Суть процесса развития науки во времени, по Куну, заключается в том, что господствующая парадигма, обеспечивающая накопление знаний, всегда сталкивается с фактами, которые не поддаются объяснению ее аналитическими средствами либо выглядят лишними (избыточное знание), с течением времени количество таких необъяснимых фактов (исключений из «правил игры») достигает критической массы и это означает конец «нормальной науки», кризис, чреватый «научной революцией» — сменой старой парадигмы новой, которая позволяет устранить неясности и теоретические аномалии. «Достигнув однажды статуса парадигмы, научная теория объявляется недействительной только в том случае, если альтернативный вариант пригоден к тому, чтобы занять ее место»145. Таким образом, процесс развития науки, по Куну, — это дискретный, «революционный» процесс замены одних «научных миров» другими.

Теория Куна несет в себе немало эвристических и аналитических возможностей для изучения истории науки, но в ней есть и определенная ограниченность, особенно в применении к гуманитарным наукам. Во-первых, она разрабатывалась на материале естественных наук, где познавательное отношение «субъект познания — объект познания» обладает высокой степенью независимости от социального и культурного контекста, в гуманитарных науках эта зависимость гораздо существеннее, что всегда и непосредственно влияет на ход и результаты познания. Во-вторых, дискретная модель разви тия науки слабо учитывает либо вообще не учитывает филиацию и преемственность идей между разными поколениями ученых. При изучении гуманитарных наук это является слабостью принципов науковедческого познания.

Эти обстоятельства послужили причиной разработки альтернативных науковедческих теорий, одной из которых стала концепция «трансформации научного познания» Б. Коэна, изложенная им в книге «Ньютонианская революция: С иллюстрациями трансформации научных идей»146, которая исходит из того, что новые теории вытекают из старых, образуя некий синтез, а историческое движение научного познания — это трансформация идей, подходов и исследовательских принципов. В этом процессе каждое новое поколение ученых отбирает из научного наследия прошлого «определенные идеи ... и трансформирует их, придавая каждой из них новую форму, которая делает старые идеи приемлемыми в новых условиях»147.

Как видим, обе концепции представляют крайние точки зрения, хотя;в каждой из них заложен позитивный аналитический элемент. Очевидно, что для выработки методологической ориентации, адекватной историческому процессу развития британской социальной антропологии, необходим некий синтетический вариант. Кстати, наиболее авторитетные историки этой научной дисциплины, к которым относится Дж. Стокинг, самим материалом своих исследований были подведены к синтетическому подходу, учитывающему моменты прерывности и непрерывности развития научного позна-ния148.

Британская социальная антропология как объект историографического исследования

Рассматриваемая в диссертации научная дисциплина имеет сложную природу, всестороннее исследование которой подразумевает рассмотрение ее с позиций различных науковедческих подходов. Важнейшими и наиболее разработанными из них являются:

логико-гносеологический, когда предметом исследования служат само научное знание, его структура и логика развития;

социологический;

исследование психологии научного творчества;

исторический 49.

Все эти типы исследования науки взаимосвязаны, но каждый из них имеет свою специфику, обладает своим набором методов и критериев оценки. Рассмотренная в свете перечисленных подходов, социальная антропология предстает во всей своей многоплановости и многокачественности. С точки зрения логико-гносеологического подхода антропология — это совокупность связанных между собой теоретико-методологических концепций, содержащих системы теоретических взглядов на объект науки, воплощенных в специальных категориях и понятиях, а также набор представлений о путях, способах и средствах изучения объекта. Кроме того, это и сам процесс научно-познавательной деятельности.

Социолог науки увидит при изучении антропологии, во-первых, определенную совокупность отношений между учеными, отношений, образующих социальную (в том числе и организационную) структуру научного сообщества, а, во-вторых, место научной деятельности в системе социально-политических, экономических, идеологических отношений общества, в котором существует наука.

С позиций психологии научного творчество антропология — совокупность определенных поведенческих стереотипов познавательной деятельности. Эти стереотипы «работают» как на различных этапах собственно познания по линии «субъект — объект» познания, так и во взаимоотношениях с коллегами по научному сообществу.

И, наконец, историк науки при изучении антропологии будет рассматривать ее как определенный процесс, как конкретно-историческое явление, возникновение которого было обусловлено целым рядом причин, прошедшее в своем развитии периоды становления, расцвета, кризиса. Историко-научный подход — один из наиболее традиционных в науковедении, в его рамках изучаются биографии видных ученых, в хронологической последовательности ведется описание событий научной жизни. По убеждению автора диссертации, исторический подход по своей природе гораздо глубже и богаче не только «биографических» и «хронологических» исследований, но и любого из вышеназванных типов изучения науки (логико-гносеологического, социологического, психологического), поскольку включает их в себя.

Настоящая диссертация не претендует на общие универсальные науко-ведческие положения. Приведенные суждения о существующих подходах — это лишь эвристическая модель, призванная обеспечить системное отражение основных направлений деятельности британских социальных антропологов и исторического развития их науки.

Методологические аспекты изучения методологии британской социальной антропологии

Эффективное изучение британской социальной антропологии возможно лишь при рассмотрении его как системы научно-познавательной деятельности, все звенья которой находятся в сложной и порой противоречивой взаимосвязи. Важнейшим компонентом в этой деятельности является методология, т. е. учение об исследовательском методе. Критический анализ этого учения требует решения целого ряда задач. Во-первых, необходимо выявить место методологии в системе научно-познавательной деятельности лидирующих представителей изучаемой научной дисциплины, ее специфику и взаимосвязь с другими компонентами этой деятельности, такими как теория, предмет и объект исследования, исследовательская проблема. Во-вторых, учитывая многообразие существующих в российской и зарубежной литера туре трактовок перечисленных категорий, необходимо проделать специальную работу по их определению и обоснованию применительно к конкретным задачам данной работы.

Научно-познавательная деятельность британских антропологов предстает перед историком науки, прежде всего и непосредственно в виде своего конечного результата — научных трудов, текстов. Хронологическая последовательность публикации этих текстов ни в коей мере не отражает последовательность логических этапов процесса познания, но о важнейших составляющих этого процесса дают общее представление взятые в совокупности различные типы научной продукции антропологов. Даже при беглом знакомстве с творческим наследием виднейших представителей социальной антропологии нетрудно увидеть, что десятки научных трудов, вышедших из-под их пера, разделяются на следующие типы: 1) сочинения, содержащие общие теории и излагающие наиболее общие принципы изучения социокультурных явлений; 2) работы, посвященные созданию методов и полевой методики изучения конкретных социальных явлений (институтов и структур доклассового общества); 3) сочинения, содержащие теоретическое обобщение конкретного материала; 4) так называемые этнографические монографии, содержащие специфическое описание конкретных доклассовых обществ.

Все перечисленные типы научной продукции без труда можно разделить на две основные категории — работы, посвященные самому процессу познавательной деятельности, его общетеоретическим, методологическим и логическим аспектам, и работы предметно-содержательные, направленные на описание, интерпретацию и теоретические обобщение фактического материала из жизни конкретных доклассовых обществ. Для объяснения системой взаимосвязи этих двух видов сочинений необходимо рассмотреть деятельность антропологов как процесс, причем не столько исторический в определенном временном его измерении, сколько как логику познавательного процесса.

В самом общем виде логика познавательной деятельности антропологов может быть представлена как: 1) формирование теоретической модели социальной антропологии (общества и культуры на максимальном уровне обобщения) и методологических принципов, указывающих, что и как надо изучать в этом объекте; 2) реализация этих общих установок в процессе изучения конкретных обществ; 3) появившиеся в итоге описания и предметно-содержательные теории этих обществ и отдельных их институтов.

Разумеется, в реальной практике научной работы британских антропологов все обстояло гораздо сложнее. Во временном (историческом) аспекте все составляющие логического процесса сплошь и рядом переплетались и в каждый данный момент времени в сознании ученых выступали в виде целостного когнитивного образования. Достаточно сказать, что общесоциологические теории некоторых представителей социальной антропологии были сформулированы и опубликованы лишь в конце их научного пути. К примеру, «Научная теория культуры» Малиновского вышла в свет в 1944 г., «Естественная наука об обществе» Рэдклифф-Брауна — в 1948 г., в то время как работы, посвященные описанию конкретных народов — «Аргонавты Западной части Тихого океана», «Островитяне Лндаман» — появились в 1922 г., в самом начале этой деятельности.

Как и всякая наука, социальная антропология включает, по определению А.И. Ракитова, в свой состав: предмет (П) — совокупность проблем и задач, решаемых наукой; теорию и гипотезу (Т); метод (М); факт, описание эмпирического материала (Ф). Ракитов подчеркивает, что подобное расчленение научного знания имеет смысл лишь в том случае, ели «наука рассматривается в нем как система, главными образующими которой являются не отдельные предложения той или иной формы, а функциональные группы — Т, М, Ф, П. Эти группы представляют собой фиксированные в текстах знания, отличающиеся их ролью в познании, логической формой и принимаемыми оцен 150 ками» .

Для того чтобы уяснить роль каждой из отмеченных категорий в процессе познания, необходимо подвергнуть их логическому анализу, не забывая при этом, что функциональные качества у каждой из них проявляются в познавательной деятельности не сами по себе, но во взаимодействии и в соотношении с другими категориями. Поэтому адекватный их анализ возможен лишь при рассмотрении этого соотношения в виде категориальных пар — «теория — метод», «теория — эмпирия», «объект — предмет» и т. п., а также в виде более широких комплексов, выражающих связь каждой рассматриваемой категории со всеми прочими.

Вопрос о соотношении категорий «теория» и «метод» в деятельности британских антропологов нельзя считать решенным. В частности, об этом свидетельствует дискуссия по поводу определения сущности функционализма. «Функционализм — это, прежде всего, социальная теория»— пишет К. Дэвис151. «Затруднение с функциональной теорией заключается не в том, что она порочна, а в том, что она попросту не является теорией», как бы воз 1 со ражает ему Дж. Хоманс . «Функционализм — это, прежде всего, специфический метод», — утверждает П. Штомпка153. На наш взгляд, категоричность подобных утверждений вряд ли обоснована, поскольку в функционализме, как и в любом другом научном направлении, можно выявить и теорию и метод. Разница проявляется лишь в характере соотношения между этими элементами познавательного процесса, в степени разработанности того или иного из них.

В науке существует множество определений понятий «теория» и «метод». Так, в понятийно-терминологическом словаре Э.Б. Алаева «теория» — это «стройная, непротиворечивая (на современном уровне) система знаний, объясняющих внешний мир или отдельные его элемент; подтверждена, как правило, экспериментальными расчетами»154. В логическом словаре-справочнике Н.И. Кондакова «метод» — «система правил и приемов подхода к изу чению явлений и закономерностей природы, общества и мышления» . Не будем приводить других определений, принятых в науковедении, скажем только, что все они, при отдельных разночтениях, указывают на основные различия в функциях рассматриваемых категорий в научном познании: теория — это специфическое отражение некоторых свойств объекта изучения, т. е. готовое знание о нем, а метод — совокупность приемов получения знания об объекте. Упрощая механизм процесса познания, можно сказать, что между теорией и методом всегда сохраняется отношение цели и средства, отношение уже познанного и путей изучения неизвестного.

Знание об объекте и знание о том, как надо расширять и углублять это знание, находятся в противоречивом единстве. Единство этих видов знания в любом сколько-нибудь значимом направлении научной деятельности наиболее наглядно выступает в контексте категориальных пар, выражающих суть науки, — «теория — эмпирия», «теория— практика», «научно-теоретическое — обыденное» и т. п. В этом смысле сущностная особенность научной деятельности заключается именно в ее теоретичности, т. е. в теоретическом отражении эмпирической реальности, в теоретическом осмыслении общественной практики и т. п. При таком рассмотрении науки, в ее основании следует искать, прежде всего, теорию. Но само по себе теоретическое знание в рамках науки многофункционально, многоаспектно. В этом смысле вполне обоснованным выглядит утверждение В.А. Ядова о том, что «понимание методологии исходит из того, что путь познания — эвристическая (т. е. поисковая) функция предметной области теории. Любая теоретическая система знания имеет смысл лишь постольку, поскольку она не только описывает и объясняет некоторую предметную область, но одновременно является инструментом поиска нового знания»156.

Признание принципиального единства теоретического и методологического знания вовсе не исключает возможности в специальных науковедче ских исследованиях разбирать в качестве основного предмета либо теорию (в узком смысле слова), либо методологию.

Теория и методология в процессе научной деятельности, как правило, взаимопроникают, но на различных этапах развития науки их соотношение выглядит по-разному — на ранних этапах теоретическое знание часто почти не отделялось от методологического, включало его в себя. С течением времени вопрос о методе исследования стал приобретать все большее значение и в ряде наук вырос в специальное учение — методологию. Соответственно процессу дифференциации научного познания изменялся и сам подход к изучению науки.

Э.Г. Юдин прослеживает три этапа развития самосознания науки и соответственно три типа науковедческих исследований. Первый тип, характерный для так называемого классического периода развития европейской науки (XVIII — середина XIX века), Юдин вслед за П.П. Гайденко157 назвал онтологизмом. «Характерным моментом онтологизма является однозначная трактовка отношения объекта и знания, восходящая к аристотелевской концепции истины как adaequatio intellectus ad rem. В соответствии с этим при анализе научного знания принимается в расчет только его объективное содержание»158.

Примерно с середины XIX века внутринаучная рефлексия постепенно начинает концентрироваться вокруг связки «субъект — объект». Этот тип рефлексии получил название гносеологизма. «Центр тяжести здесь переносится на субъект, в специфических познавательных действиях которого (в том числе и в форме его связи с объектом) отыскиваются фундаментальные предпосылки, последние основания научного познания как такового. В этой связи предметом рефлексии становится роль внутренней организации познания и его форм, влияние этих факторов на содержание и логическую органи зацию знания» . В этой связи надо отметить, что ранняя, эволюционистская социальная антропология, представленная творчеством Э. Тайлора, — это яркий пример вызревания гносеологизма в изучении культуры. В этой сфере он первым уделил специальное внимание разработке методических средств исследований.

Развитие линии гносеологизма привело в XX веке к становлению во многих научных дисциплинах ее модификации, получившей название мето-дологизма. Суть этого, третьего типа внутринауной рефлексии заключается в том, что она «направляется на средства познания в самом широком смысле этого слова (т. е. имея в виду принципы подхода к объекту изучения, фундаментальные категории и понятия научного познания, методы и процедуры исследования, схемы объяснения, способы построения научных теорий и г, л 60 т. д.) .

Структурно-функциональный подход Малиновского и Рэдклифф-Брауна в британской социальной антропологии еще в период своего становления отличался ярко выраженной методологической рефлексией, т. е. подчеркнутым вниманием к разработке специальных средств научного познания. Указанное обстоятельство делает методологию ведущим компонентом всей системы теоретической деятельности британских антропологов и, соответственно, заставляет рассматривать методологию в качестве основного объекта изучения.

Для того чтобы глубже осветить наше понимание категории «методология», необходимо рассмотреть существующие в науковедении точки зрения по этому вопросу. Известный специалист в области философии научного познания А.И. Ракитов отмечает, что «в зарубежной и отечественной философской литературе понятие «методология научных исследований» часто почти полностью совпадает с понятием «философия науки» и даже «философия». Такую трактовку он предлагает называть методологией в широком смысле, подразумевая под ней совокупность общих философских установок и исход ных принципов, регулирующих и оценивающих научную деятельность и научное познание в целом161.

Наряду с таким (до известного момента почти безраздельно господствовавшим в науковедении) пониманием категории «методология» сейчас все чаще можно встретить и иное, более узкое, ее толкование. Методологию в узком смысле А.И. Ракитов предлагает рассматривать как «учение о нормах и правилах, регулирующих специфически познавательную деятельность, направленную на достижение специальных научных истин в виде эмпирических фактов, законов или теорий какой-либо науки»16 .

Приведенная трактовка категории «методология» получила особенно широкое распространение среди специалистов, занимающихся изучением конкретно-научных сфер познания — социологии, истории, географии и др. Социолог В.А. Ядов под методологией понимает «логику научного поиска или стратегию приемов научного исследования»163. В.И. Молчанов называет методологию «средоточием способов добывания нового знания»164; И.Д. Ковальченко, известный авторитет в области теории и методологии исторической науки, данное понятие трактует как «теорию метода», понимая под последней «основные принципы и пути, способы и приемы познания»1 5.

Развитие категории «методология» в отмеченном нами направлении, ее внутренняя дифференциация были вызваны объективной потребностью современного научного познания. Выражая мировоззренческие основания всякого научного метода, она (эта категория) в исключительно философском своем значении с успехом применялась и применяется в исследованиях, касающихся проблем научного познания в целом. Но как только речь заходит об использовании того или иного философского принципа в изучении специального предмета, неизбежно возникает потребность в приспособлении этого принципа, в его «переводе» на язык конкретного метода.

Указанная проблема существует в любой области научного познания независимо от того, осознается она исследователями или нет. Но осознание это необходимо, ибо его отсутствие приводит к тому, что философско-мировоз-зренческие принципы познания либо просто иллюстрируются данными конкретной науки, либо проникают в познавательный процесс «контрабандой», зачастую необоснованно выступая в виде эмпирически выведенных фактов данной науки. В любом случае это далеко не способствует эффективному познанию объективной реальности.

В современном науковедении процесс научного познания чаще всего рассматривается как целостная система, в которой философско-мировоззрен-ческие установки, конкретные методы исследования, методика сбора и обработки эмпирических данных не только взаимосвязаны, но и взаимопроникают. Такой подход неизбежно ставит проблему выявления познавательных уровней научной деятельности вообще и ее важнейшей составной части — методологии в частности.

Предлагаемые схемы членения методологии на уровни отличаются известным разнообразием, которое объясняется главным образом спецификой тех задач, которые стоят перед каждым конкретным науковедческим исследованием. Э.Г. Юдин, например, считает целесообразным выделение следующих уровней, характерных для науки вообще, но проявляющихся и в каждой специальной научной дисциплине:

Философская методология — анализ общих принципов познания и категориального строя науки в целом.

Общенаучная методология — исследование содержательных общенаучных концепций, воздействующих на все или на достаточно большую совокупность научных дисциплин, и разработка соответствующих формальных методологических теорий.

Конкретно-научная методология — описание методов, принципов исследования и процедур, применяемых в той или иной специальной научной дисциплине.

4. Методика и техника научного исследования — разработка набора процедур, обеспечивающих получение единообразного и достоверного эмпирического материала и его первичную обработку»166.

Необходимо подчеркнуть, что философский уровень включается в методологию конкретной науки не как простое присоединение той или иной фи-лософско-мировоззренческой системы, но как своеобразное усвоение некоторых принципов этой системы (порой даже не до конца осознанное) и выражается в общей мировоззренческой направленности научной деятельности исследователей.

Весьма существенным представляется вопрос о соотношении категории «методология» с такими функциональными компонентами научной деятельности, как «объект», «предмет», «исследовательская проблема». Надо отметить, что в научном обиходе понятия «объект» и «предмет» науки или отдельного исследования часто употребляются как синонимы и означают ту реальность, которую изучает данная наука или данный исследователь. Такое обыденно-научное использование этих терминов в отдельных случаях не вызывает особых осложнений (в таком значении эти понятия употребляются и в нашей диссертации), однако, если взглянуть на эти явления как на науковед-ческие категории, выражающие определенные компоненты научной деятельности, возникает необходимость более строго определить их содержание и соотношение.

«Объект исследования в методологическом смысле означает не просто внешнюю реальность (такое значение соответствует общефилософскому, теоретико-познавательному значению понятия «объект»), а реальность, кото 1 f\1 рая специально выделена и очерчена в своих границах наукой» . Выделение объекта той или иной науки происходит на всех ее методологических уровнях, и, таким образом, представление об объекте всегда выступает как иерархически стратифицированное образование.

На философско-методологическом уровне происходит общее осмысление эмпирической реальности, подлежащей изучению данной наукой, т. е. выявляются устойчивые и необходимые связи явлений в той или иной области; определяется собственное содержание объекта, не зависимое от познающего субъекта, а также определяются фундаментальные познавательные формы, в которых отражается и выражается это содержание (понятия, суждения как логические категории). На этом уровне формируется стратегия научной деятельности, включающая в себя ее главные, мировоззренческие, цели и задачи, а также самые общие представления о путях и способах их достижения. Все это создает определенную гносеологическую позицию, с точки зрения которой исследователь выделяет из внешней реальности объект своей науки.

Философско-методологическое представление об объекте получает дальнейшую детализацию на конкретно-научном уровне. Процесс этой детализации отнюдь не отвлеченно-умозрительный. Любое конкретное научное исследование возможно лишь тогда, когда перед ним стоит определенная задача или научная проблема, обусловленная природой изучаемой реальности. Корректность постановки той или иной научной проблемы определяется адекватностью средств исследования, включающих «понятия, при помощи которых расчленяется объект изучения и формируется исследовательская проблема, а также принципы и метода изучения объекта, исследовательские процедуры и т. п.»168

Исходя из вышеизложенного, можно определить логическую природу предмета исследования той или иной науки. Э.Г. Юдин предлагает понятие «предмет исследования» рассматривать как системное образование, особую познавательную конструкцию, включающую «объект изучения, исследовательскую задачу, систему методологических средств и последовательность их применения»169.

В этом отношении предмет исследования любой научной дисциплины выступает, по выражению Э.Б. Алаева, как своеобразный «паспорт», удостоверяющий ее общественную функцию, необходимость и право на существование и, кроме того, указывает ее место в системе других научных дисцип 170 ЛИН .

Рассмотренные принципы и категории науковедения должны послужить тем инструментом, с помощью которого мы надеемся вскрыть сущность социальной антропологии как специфического вида научно-познавательной деятельности. Прежде всего, эти принципы позволяют вычленить методологию в качестве предмета критического анализа, а также показать ее соотношение с теорией.

Для нас методологический аспект общих теорий британских антропологов является главным, но это вовсе не означает полного отказа от теоретико-содержательной их критики. Такая критика необходима, поскольку степень онтологической адекватности общих теоретических положений (фундаментальные категории и понятия) прямо связана со степенью их методологической эффективности. Анализ и оценка антропологических конкретных, предметно-содержательных теорий должны строится на несколько иных принципах. Рассмотренные в контексте логики познавательного процесса, эти теории выступают как конечный его результат, т. е. результат применения методологии в интерпретации конкретных фактов. Их оценка должна базироваться на принципе соответствия теоретических выводов фактам объективной реальности. Степень этого соответствия, демонстрируя обоснованность конкретных теорий, указывает и на степень эффективности методологии, причем эффективности не отвлеченно-логической, а действительной, проявившейся в практике научного исследования.

Методология в деятельности социальных антропологов рассматривается нами как явление, имеющие три уровня — мировоззренческий, конкретно-научный и эмпирический (поскольку в данном исследовании мы имеет дело только с конкретной научной дисциплиной, философский уровень методологии не попал в поле зрения автора, хотя при более широком освещения предмета выделить этот уровень необходим). Вычленение трех уровней методологии требует обоснования. Стержнем всей научной деятельности антропологов было изучение институтов и структур доклассовых обществ, входивших в Британскую колониальную империю (эта сфера объективно составляла то, что можно назвать differentia specifica британской социальной антропологии как научной дисциплины).

Исповедуя определенный кодекс позитивистских философских принципов, британские антропологи вплоть до середины XX в. сами мало что к нему добавили, и потому творцами какой бы то не было оригинальной философской системы их назвать нельзя. Тем не менее, философско-мировоззренче-ские положения позитивизма (в разных его версиях) нельзя считать лишь чем-то просто «присоединенным» к конкретной исследовательской деятельности представителей различных направлений этой дисциплины. Вне всякого сомнения, эти положения, выступая мировоззренческим фундаментом исследовательской деятельности, были определенным образом интерпретированы и приспособлены к задачам, стоящим перед социальной антропологией. В конечном счете, элементы философии позитивизма, и ряда других направлений философии в творчестве антропологов образовали специфические системы воззрений. Причем эти системы не воспринимались ими как философия или как какой-то философский уровень их методологии, но объективно они были таковыми.

Философско-мировоззренческие положения антропологов мы выделяем в особый уровень методологии по двум основным причинам. Во-первых, они выполняли специфическую функцию в научно-познавательном процессе, а именно определяли общую стратегию исследовательской деятельности. Этот уровень методологии давал мировоззренческую интерпретацию целей науки и ее результатов — с позиций представлений антропологов об определенной картине мира. Во-вторых, философско-мировоззренческие установки антро пологов подлежат особым приемам критики и оценки. В отличие от других уровней основными критериями здесь должны выступать истинность или ложность этих установок, степень соответствия базовых категорий («общество», «культура», «общественный закон» и т. п.) объективной реальности, обоснованность или необоснованность общих установок.

Конкретно-научный уровень методологии в диссертации рассматривается как совокупность методических принципов исследования и исследовательских процедур, выполняющих инструментальную функцию в процессе познания (т. е. функцию средств непосредственного анализа фактов, отличную от мировоззренческой функции). Исходя из этого, основным критерием оценки составляющих этот уровень элементов должна выступать степень их познавательной эффективности. Конечный итог познавательного процесса (факты науки, выраженные в специальной теории либо в описании) — это всегда более или менее успешное разрешение противоречия между априорными мировоззренческими установками и изучаемой жизнью. В любом случае мировоззренческие установки, в той мере, в которой они ложны, неадекватны, предвзяты, выступают как фактор, ограничивающий, а порой и сводящий на нет отдельные инструментальные достоинства его конкретных методов. В этом проявляется, с одной стороны, иерархическая соподчиненность философского и конкретно-научного уровней методологии, а с другой — специфичность и относительная самостоятельность каждого из них.

Соподчиненность уровней методологии проявляется и при эмпирических (полевых) исследованиях, в которых сама направленность внимания наблюдателя-этнографа определяется в значительной степени и его общим мировоззрением и конкретными задачами науки. Это обстоятельство всегда должно учитываться, но специфическим критерием оценки эмпирического уровня методологии является степень соответствия стиля ведения полевой работы, приемов наблюдения и сбора информации объективному характеру изучаемых обществ и конкретным проблемам, стоящим перед исследователем. При оценке этого уровня всегда необходимо учитывать и такие особен ности, как личные качества наблюдателя, его способность к контакту с изучаемым населением, умение проникать в наиболее существенные сферы его жизнедеятельности.

Основные положения, выносимые на защиту ш Британская социальная антропология сформировалась в качестве особой научной дисциплины в результате действия системы исторических факторов, наиболее существенными из которых были: 1) наличие достаточно развитой философской традиции осмысления феномена цивилизации и стадиального процесса ее становления, 2) возникновение философского и естественнонаучного учения об эволюции и связанного с ним общественного интереса к происхождению человека и культуры, 3) экономические, политические и социальные последствия промышленной революции, в частности изменения в содержании колониальной политики, которые породили потребность британского общества в более точной информации о коренных жителях колоний, 4) возникновение общественных и религиозных движений в защиту «аборигенов», оживление миссионерской деятельности, 5) прогресс в деле народного просвещения и университетского образования, а также формирование в Великобритании достаточно многочисленного и образованного «среднего класса».

м Научная парадигма, получившая название «эволюционизм», на базе которой возникла социальная антропология, не сводится, как это нередко трактуют, к идее эволюции культуры и к изучению происхождения и развития общественных институтов. Она представляет собой систему деятельности, включающей, помимо эволюционной интерпретации явлений, такие направления, как организация сбора эмпирического материала о культуре «дикарей» посредством специальных регулярно публикуемых вопросников; создание методов анализа, ориентированных на естественнонаучный стандарт; акции, направленные на превращение но вой науки в практически полезный институт; просвещение общества посредством организации преподавания своего предмета в университетах. Кризис эволюционизма и замена его иными парадигмами (диффузио-низм, функционализм) в начале XX в. явился не столько следствием исчерпанности или познавательной слабости идеи эволюции, сколько следствием несовершенства всей парадигмы, проявившиеся в новых исторических условиях. Эта слабость выражалась в отсутствии связи между теоретическими обобщениями и эмпирическим материалом (теоретики и этнографы полевики были разными людьми), в чрезмерной абстрактности теоретических обобщений и логическом несовершенстве методов. Все это можно объяснить младенческим возрастом новой науки, но были у кризиса и иные причины, наиболее существенной из которых стали радикальные изменения в социально-политической сфере, вызванные мировой войной и кризисом колониальной системы. На вызовы сложившейся ситуации обещали дать адекватный ответ представители нового поколения антропологов, создавшие новые подходы — диффу-зионистский и функционалистский.

Одним из следствий и в то же время причиной кризиса эволюционизма стали попытки некоторых представителей этой ориентации (У. Риверс) восполнить ее аналитические слабости посредством включения в исследовательскую программу науки проблем изучения пространственных перемещений элементов культуры. Другие антропологи (Г. Элиот Смит, У. Перри) пошли еще дальше, полностью отказавшись от изучения закономерностей эволюционного процесса и сосредоточившись исключительно на миграциях. В целом диффузионизм в британской социальной антропологии не получил широкого распространения и большого влияния, в отличие от этнологии стран немецкого языка. Функционализм (структурно-функциональный подход) представлял собой теоретико-методологическое направление, которое преодолело ряд познавательных и организационных слабостей эволюционизма и диффу зионизма. Новое направление противопоставило им принципы системности и целостности в подходе к изучаемому предмету, подчеркнутое внимание к эмпирическому материалу (теоретик и полевик должны соединиться в одном лице), которое превратилось в установку обязательного проведения антропологом длительных полевых исследований. Были разработаны специальные методы, направленные на выявление функциональных и структурных качеств общественных явлений, а их эволюционное изучение объявлялось ненаучным. Давно сложившаяся в отечественной науке тенденция сводить функционализм к положениям биопсихологической теории культуры Малиновского является неадекватной, так как эта теория была сформулирована поздно, занимала в сознании научного сообщества антропологов маргинальное положение и не играла почти никакой роли в конкретных исследованиях. Основным в функционализме были выработанный Малиновским стиль полевой работы и созданный им жанр этнографической монографии, ориентирующий на точное и полное описание изучаемой культуры. Именно это до сих пор считается в британской антропологии основным в наследии Малиновского. От А. Рэдклифф-Брауна она унаследовала традицию логически непротиворечивых формализованных методов структурного анализа общественных институтов.

Прикладные исследования, о которых мечтали еще основоположники науки, развернулись в более или менее широких масштабах лишь с рубежа 20—30-х гг. XX в. и в подавляющем большинстве своем были направлены на обеспечение политики «косвенного управления» в британских колониях. Эти исследования показали противоречивость положения ученых в колониальной ситуации: с одной стороны, они их проводили движимые гуманными мотивами сохранения культур зависимых народов, а с другой, очень быстро убедились в негативных последствиях и колониальных мероприятий и своих собственных действий. Все это привело в 40—60-х гг. XX в. к моральному и интеллектуальному кри зису британской социальной антропологии, который отзывается до сих пор во внутридисциплинарной полемике об общественной роли и моральной ответственности ученых.

Послевоенный период в развитии британской социальной антропологии (40—80-е гг. XX в.) был вначале ознаменован бурным развитием этой дисциплины, так как именно в это время намеченные еще до войны, а вследствие нее приостановленные, государственные и академические программы ее финансирования получили реализацию. В этот период было учреждено много научно-исследовательских центров и новых кафедр социальной антропологии в университетах империи. Но в 60-х гг., с началом процессов деколонизации, начался и спад активности антропологов. Это отразилось и на теоретических разработках и на полевой работе. Кризисные процессы в этой сфере проявились в виде отказа от неопозитивистских установок на изучение объективных социальных закономерностей и обращения к феноменологическим и герменевтическим подходам исследования символизма культуры. Лидировали в этой переориентации видные представители функционалистов второго поколения — Э. Эванс-Причард, Э. Лич. В деятельности их учеников — В. Тэрнера, М. Дуглас и др. — эта тенденция стала преобладающей в исследованиях, проводимых в 60—80-х гг. XX в.

Конец XX в. ознаменовался в британской социальной антропологии новыми веяниями, условно обозначаемыми термином «постмодернизм», сущность которых, применительно к изучаемой дисциплине, может быть сведена к отказу от стандартного идеала научности (объективность, закономерность, экспериментальность, верифицируемость знания) и переосмыслению задач социальной антропологии — они зачастую стали трактоваться как задачи, аналогичные задачам литераторов. У дисциплины стали размываться парадигмальные рамки, что выражается во все большем отходе от традиционного предмета — неевропейских маломасштабных обществ и в обращении к проблемам, характерным для со циологии, истории, литературоведения, лингвистики, философии и пр., а также в экспериментах с создаваемыми текстами. Впрочем, в британской социальной антропологии все это проявляется в гораздо более мягкой форме, чем в американской культурной антропологии, и на фоне никогда не исчезающего скепсиса по отношению к новым веяниям. Здесь всегда громко звучали голоса о необходимости возвращения к старым добрым принципам познания, модифицированным в соответствии с новыми требованиями.

Научная новизна диссертационного исследования

В историографической литературе о британской социальной антропологии нет трудов, в которых исследовался бы весь ход исторического развития этой науки. Имеются лишь работы, освещающие отдельные этапы ее истории или отдельные ее концепции и направления. Настоящая диссертация восполняет этот пробел. Помимо этого основного новационного момента в диссертации впервые в отечественной историографии:

м осуществляется анализ идейных истоков и процесса формирования теоретико-методологических оснований и организационных форм социальной антропологии как особой научной дисциплины, ш представлена многоуровневая структура научной деятельности британских социальных антропологов и роль каждого из уровней в изучении конкретных обществ, ш прослеживается становление и эволюция исследовательской проблематики, которая стала основным содержанием и отличительной особенностью социальной антропологии. Эта эволюция представлена на материале двух самых важных для этой науки проблемных сфер — изучения социальной организации и духовной культуры традиционных обществ, теоретическое и эмпирическое изучение которых прослеживается в диссертации от классических трудов классиков эволюционизма (Э. Тайлора, Дж. Фрэзера и др.), вышедших в свет в середине XIX в., до концепций, появившихся на рубеже 80—90-х гг. XX в. (Э. Лича, В. Тэрнера, М. Дуглас и др.).

вскрываются факторы и механизмы развития всей системы исследовательской деятельности британских антропологов, протекавшего через ряд «научных революций».

ш изучается феномен научной школы и его роль в организации исследовательской деятельности, в воспроизводстве научной дисциплинарной традиции и во взаимоотношениях между учеными.

ш вскрывается противоречивая природа взаимоотношений между британскими антропологами и колониальными институтами Великобритании, что позволило скорректировать существующий миф о сознательном и злонамеренном участии ученых в антигуманных акциях.

Теоретическая и практическая значимость диссертации

Теоретическая значимость диссертации заключается в том, что в ней подвергнуто анализу большое число теоретических концепций, созданных британскими антропологами за более чем полтора века. Такой анализ может рассматриваться как методологическая, логическая и фактологическая верификация ключевых теоретических проблем в контексте их эволюции. Многие из этих проблем, к примеру, проблемы изучения рода и общины, систем родства и свойства, религиозных верований (тотемизм, анимизм, шаманизм и пр.) и ритуальной практики в догосударственных обществах разрабатывались многими поколениями британских антропологов с разных теоретических позиций и на разном фактическом материале. Сведение в диссертации результатов этих усилий в одну линию развития дает возможность их адекватной оценки с точки зрения методологической эффективности и фактической обоснованности, что важно для современных исследований многих институтов традиционного общества.

Значимы в теоретическом плане и предложенные в диссертации приемы анализа феномена научной деятельности, ее исторического развития и ее ко нечных результатов, отложившихся во многих сотнях научных трудов, составляющих фундамент современной антропологической (этнологической) науки. Это наследие представляет квинтэссенцию дисциплинарной традиции, без которой ни у какой науки не может быть будущего.

В практическом отношении положения диссертации значимы в нескольких смыслах: 1)ее содержание и выводы необходимы для совершенствования отечественного этнологического образования, особенно при разработке лекционных курсов «История этнологической науки», «История первобытного общества», «Этнология Африки», «Этнология Австралии и Океании», «Этнология зарубежной Азии», «Теория и методология этнологических исследований» и др., 2) Разделы диссертации, посвященные анализу прикладных исследований британских антропологов могут быть полезны при планировании и проведении аналогичных исследований в нашей стране, так как опыт зарубежных коллег (даже если они негативный) может помочь избежать ошибок и просчетов.