Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Погребальные комплексы неолита - раннего бронзового века Забайкалья 14
1.1. Исследования памятников неолита - раннего бронзового века Байкальского региона (история открытий, хронология и периодизация, проблема выделения культур) 14
1.2. Фофановский могильник 30
1.3. Могильник Бухусан 61
1.4. Могильник Старый Витим-2 67
1.5. Одиночные погребения Забайкалья и северо-восточной Монголии 71
Глава 2. Семантика элементов погребального обряда населения Забайкалья в эпоху неолита - раннего бронзового века 104
2.1. Методические подходы к изучению погребального обряда в контексте археолого-этнографических реконструкций 104
2.2. Семантика элементов погребального обряда 116
2.3. Семантика вотивного инвентаря в погребальных комплексах неолита -раннего бронзового века Забайкалья 142
Заключение 159
Список литературы 166 Приложения: 188
Таблицы 1-7 189
Иллюстрации 1-76
- Исследования памятников неолита - раннего бронзового века Байкальского региона (история открытий, хронология и периодизация, проблема выделения культур)
- Фофановский могильник
- Методические подходы к изучению погребального обряда в контексте археолого-этнографических реконструкций
- Семантика элементов погребального обряда
Введение к работе
Актуальность темы диссертации. Основные категории и концептуальные сюжеты языческого миропонимания закодированы в древней и традиционной погребальной обрядности, поэтому погребальный обряд является одним из наиболее семантически насыщенных и информативных источников по изучению древнего мировоззрения.
На территории Байкальского региона наиболее ранние погребальные памятники датируются ранненеолитическим временем. Как известно, неолит является временем перехода от присваивающих форм хозяйства к производящим, временем кардинального изменения в сфере производства, идеологии, религиозных представлений. На сегодняшний день остаются актуальными вопросы определения изменений и в мировоззрении забайкальских племен в этот переходный период на основе изучения археологических признаков погребального обряда.
Остается дискуссионным вопрос о генезисе антропологического типа древнего населения Прибайкалья. В 1930-50-х годах Г.Ф. Дебец рассматривал антропологический тип древних прибайкальцев как недифференцированный тип протомонголоидной расы, палеосибирский антропологический тип, при этом отмечая наличие европеоидной примеси (Дебец, 1930, 1948, 1951; Левин, 1958, с. 161, 177). И. И. Гохман отмечал, что в Забайкалье европеоидная примесь в эпоху неолита и энеолита, скорее всего, отсутствует (Гохман, 1980, с. 211), Н. Н. Мамонова на основании изучения краниологических материалов неолитических погребений Забайкалья пришла к выводам об абсолютном отсутствии европеоидных признаков, о существовании нескольких локальных групп, заметно отличающихся друг от друга. С одной стороны, это типичные монголоиды с относительно невысоким, широким, сильно уплощенным лицом, с другой - тоже монголоиды, но с высоким, более узким и менее уплощенным лицом. Они по всем своим признакам ближе к черепам прибайкальского неолита, углы горизонтальной профилировки говорят о большей уплощенности лица (Мамонова, Мовсесян, 1998).
Археологические и этнографические данные в комплексе широко сопоставляли эволюционисты в 1860-70-е гг. Новое направление исследования -этноархеология - появилось во второй половине 20 в. как результат интеграции археологических и этнографических исследований. В компетенцию этноархеологии ученые включают интерпретацию и исследование этнографически определимого материала в сфере археологии методами прямых или скорректированных археолого-этнографических сопоставлений, и, как результат, «этнографическими» осмыслениями археологических остатков и археологических ситуаций. Актуальность этноархеологических исследований связана с получением новых знаний, с переосмыслением (насколько это возможно) результатов прошлых исследований в области археологии и палеоэтнографии, в контексте предмета и проблем этноархеологии (Томилов, 1999).
Погребальные комплексы и одиночные погребения Байкальского региона исследовались археологами, как правило, только с позиций археологии, то есть характеризовались археологически фиксируемые признаки: надмогильные и внутримогильные сооружения, положение костяков, предметный ряд погребений. Изучение археологического объекта в основном, исчерпывалось его описанием, которое, безусловно, важно, но такой подход в исследовании ограничивает возможности для реконструкции и интерпретации полученных результатов. Нарастающая в последние годы в отечественной науке интеграция археологических и этнографических исследований приводит к качественно новому этапу в изучении археологических материалов, в том числе материалов погребальных памятников.
В настоящее время возрос интерес к реконструкции древнего мировоззрения носителей археологических культур. Первые опыты интерпретации археологических материалов Прибайкалья и Забайкалья с привлечением широких этнографических параллелей принадлежит А. П.
Окладникову (Окладников, 1950, 1955; Окладников, Запорожская, 1969; 1970 и др.). Эти мысли были продолжены рядом исследователей. В частности в работах П. Б. Коновалова предложены интерпретация данных археологии Забайкалья и Монголии эпохи металлов - средневековья с позиций изучения процессов этногенеза и культурогенеза (Коновалов, 1999).
На сегодняшний день совокупность раскопанных погребальных памятников неолита - раннего бронзового века Забайкалья составляет около двухсот погребений. Большинство материалов Фофановского могильника, отдельных одиночных погребений до сих пор не введено в научный оборот. Поэтому данный массив источников нуждается в углубленном изучении и систематизации. Это необходимо для того, чтобы на более высоком уровне интерпретировать погребальный обряд. Актуальность настоящей работы определяется необходимостью обобщения результатов исследования одиночных погребений и погребальных комплексов неолита - раннего бронзового века Забайкалья, а также их интерпретаций. Интерпретация археологических материалов основана на привлечении данных этнографии, фольклористики, мифологии, что позволяет расширить наше мнение о носителях культур неолита - раннего бронзового века в Забайкалье как о социумах, имевших сложные мировоззренческие представления, отраженные в погребальном обряде.
Цель и задачи исследования. Целью диссертационной работы определено комплексное археолого-этнографическое исследование погребальных комплексов неолита - раннего бронзового века Забайкалья с выявлением основных характеристик мировоззрения древних социумов. Исходя из цели исследования, сформулированы и решались следующие задачи:
1. Выявить и систематизировать материалы по архивным, опубликованным источникам, содержащие сведения о погребальных комплексах Забайкалья и северо-восточной Монголии с использованием формализованного описания.
2. Сформулировать проблемы хронологии и периодизации культур неолита - раннего бронзового века указанной территории.
3. Определить общие и особенные черты погребального обряда на территории Забайкалья на протяжении неолита - раннего бронзового века и предложить на основе проанализированных материалов характеристики погребального обряда различных историко-культурных этапов.
4. Обобщить отечественные и зарубежные исследования о возможностях археолого-этнографической интерпретации элементов обрядов погребений и дать их семантическую оценку.
5. Предложить варианты мировоззренческих представлений населения Забайкалья в эпоху неолита - раннего бронзового века через семантическое значение элементов погребального обряда и предметов вотивного инвентаря.
Территориальные и хронологические рамки. Территориально работа ограничена рамками Забайкалья и северо-восточной Монголии. В геоморфологическом отношении территория исследования охватывает юго-восточное Прибайкалье (к югу и востоку от Байкала - по предгорьям хребтов Хамар-Дабан, Улан-Бургасы, Баргузинский); практически полностью западное Забайкалье (предгорные шлейфы и межгорные впадины Селенгинского среднегорья); восточное Забайкалье и северо-восточную Монголию (бассейны рек Шилки, Аргуни, Керулена и Онона); Витимо-Патомского нагорья (предгорья хребтов Северо-Муйский, Южно-Муйский, Кодар и межгорные котловины Верхнеангарская и Муйская). В ландшафтном отношении комплексы прироучены к лесостепи и сухой степи.
Нижняя хронологическая граница исследования определена фактом фиксации наиболее древних погребений на территории Забайкалья в эпоху раннего неолита. Археологические данные свидетельствуют о существовании (продолжении) большинства неолитических погребальных традиций в период ранней бронзы (особенно в лесной зоне), что и определило верхнюю хронологическую границу исследования. В абсолютных датах период исследования определяется временем от 8 тыс. л.н. до 2 тыс. л.н.
Объектом исследования определен мифо-ритуальный комплекс обществ неолита - раннего бронзового века в Забайкалье, выраженный в элементах погребального обряда.
Предметом исследования являются семантическое значение элементов погребений могильников и одиночных погребений Забайкалья и северовосточной Монголии.
Методологической основой исследования определен комплексный подход к изучению явлений мировоззрения архаичных обществ, основанный на совокупности приемов и методов структурно-семиотического и сравнительно-исторического анализов.
Основные принципы структурно - семиотического анализа предметов и явлений в России были заложены такими учеными как В. Я. Пропп, Ю. М. Лотман, Вяч. Вс. Иванов, В. Н. Топоров и др. Структурно-семиотический метод интерпретирует культуру любого общества как текст, состоящий из взаимосвязанных элементов (знаков), обладающих определенным функциональным и семиотическим значением (Шер и др., 2004). Для реконструкции явлений духовной культуры является принципиально важной их семантическая интерпретация, т.е. формальная реконструкция прямо зависит от выяснения глубинной мифологической семантики, стоящей за этими фактами культуры.
Построение структурно-семиотических моделей функционирования различных явлений бесписьменной культуры - задача довольно сложная. Анализируя группу предметов, свидетельствующих о символической деятельности, мы исходим из гипотезы более широкого контекста -обнаружение и формулирование законов порядка во всех регистрах человеческого мышления (Леви-Строс, 1999). Можно обозначить такую группу изделий в качестве маркеров личного статуса, групповой или индивидуальной самоидентификации, предметов культовых действий, украшений и т.п. - но, в любом случае, мы имеем дело со свидетельствами символотворчества, появившимся в начале позднего палеолита (Шер и др., 2004; Лбова, 2004). Мир является объектом мысли, по меньшей мере, настолько же, как и средством удовлетворения потребностей (Леви-Строс, 1999, с. 115). Практически, всем последователям школы этнологического структурализма свойственно проведение теоретических изысканий до обнаружения уровня понимания иной культуры, а именно - присущих ее носителям закономерностей мышления, мыслительных схем. Первобытное мышление подразумевает сопоставимые интеллектуальные действия, методы наблюдения и их материализованное выражение в артефактах и элементах обрядовой практики.
С позиций структурно-семиотического анализа погребальный обряд выступает как совокупность знаковых действий и предметов, отражающих мифологические универсалии, в основе которых выделяются архетипические структуры человеческой психики.
Применение метода археолого-этнографических аналогий позволило соотнести исследуемую археологическую ситуацию с выявленными на основе этнографических примеров стереотипами мифо-ритуального поведения. В силу специфики археологических источников мы имеем дело с нестрогими аналогиями и, как следствие, с вероятностным знанием. Вероятностный характер наших интерпретаций на основе сравнительно-исторического метода в принципе непреодолим.
Теоретические работы в области археологических интерпретаций демонстрируют, что интерпретация заключается в переходе от языка археологических источников на язык истории и что между формализованной процедурой в исследовании и ее исторической интерпретацией нет прямой связи (Каменецкий и др., 1975, с. 99; Клейн, 1979; 2004). Интерпретации не рассматриваются в виде прямой связи от археологического факта к его социологическому истолкованию. Уровни объяснения сведены к «малой» интерпретации, означающей практически описание фактов. Но, к сожалению, не раскрыто, что в таком случае представляет «большая» историческая интерпретация (Каменецкий и др., 1975, с. 176).
Жан-Клод Гарден отмечает, что историческая интерпретация археологических фактов и наблюдений - самое важное и сложное звено в археологическом исследовании. Создавая интерпретационное построение, исследователь выходит за рамки формальной организации данных, чтобы объяснить их значение (Гарден, 1983, с. 151). Интерпретация обычно состоит в установлении связей между изучаемыми фактами, с одной стороны, и событиями или образом жизни древних людей, индивидуумов или общественных групп - с другой. Ж. К. Гарден отмечает, что изучаться они могут только на основе пространственно-временных определений (там же, с. 151). Он рассматривает в своей книге в основном логическую структуру интерпретативных построений. С точки зрения структуры Гарден выделяет три типа интерпретаций: простые (совпадение, влияние, исследование), нормативные (идеи, верования, культурные ценности) и динамические (системы поведения) (Гарден, 1983, с. 154). При простых интерпретациях необходимо строить парные «деревья» (сходство, различие), т. е. подвергать интерпретации не только совпадающие, но и различающиеся характеристики объектов (Аскаров и др., 1998, с. 106). При работе с нормативными интерпретациями следует помнить, что все они строятся на базе внеисторического знания об археологических объектах, а динамические интерпретации основываются во многом не только на априорном внеисточниковом знании, но и на анализе любых, не только археологических факторов (там же, с. 106).
Кроме того, в целях получения объективной информации нами применялись методы формального анализа и статистической обработки материалов. Применение математических методов и методов формального анализа имеет наибольшее значение для получения результатов при простых интерпретациях (статистические методы), динамических (методы математического моделирования), нормативных (методы распознавания образов) интерпретациях (Генинг и др., 1990).
Научная новизна работы заключается, в том, что диссертация является первой работой, в которой дается комплексная характеристика погребальной обрядности населения Забайкалья в неолите - раннем бронзовом веке с позиций этноархеологического исследования, вводятся в научный оборот новые материалы. В диссертационном исследовании представлена наиболее полная база данных по погребальным памятникам Забайкалья в рассматриваемый хронологический период.
В работе впервые предпринята попытка реконструкции мировоззрения носителей культур неолита - раннего бронзового века Забайкалья на основе археологических материалов с применением этнографических, фольклорных аналогий. Впервые дается развернутая семантическая интерпретация элементов погребального обряда и предметов вотивного инвентаря археологических комплексов неолита - раннего бронзового века указанной территории.
Практическая значимость. Материалы диссертации могут быть использованы при разработке спецкурсов, посвященных погребальному обряду и мировоззрению древнего населения Забайкалья. Отдельные разделы работы могут использоваться при написании учебно-методических пособий по археолого-этнографическим исследованиям погребальных памятников.
Ряд положений и разработок, предложенных в диссертации, могут использоваться для дальнейших теоретических и практических работ в области изучения погребального обряда.
Созданная база данных по погребальным памятникам Забайкалья может служить основой при ее последующем наполнении новыми материалами для последующих исследований в данном направлении.
Источники. Диссертация написана на основании анализа двух основных групп источников. В первую группу входят опубликованные материалы раскопок погребальных памятников Забайкалья и северо-восточной Монголии. Кроме того, в работе использованы архивные материалы раскопок Фофановского могильника: архивные материалы Бурят-Монгольской археологической экспедиции 1948 и 1950 гг. под руководством А. П. Окладникова (дневник, некоторые иллюстрации), материалы полевой документации раскопок археологических экспедиций БГПИ и ВСГАКИ 1987-91 и 1996 гг. под руководством В.П. Конева (дневники, иллюстрации, планы), переданные нам для исследований. Также привлечены рукописные материалы В. М. Ветрова, любезно предоставленные автором (Отчет о полевых исследованиях..., 2001). В анализ включены материалы двух одиночных погребений, исследованных автором. Общая источниковая база составила материалы 182 погребений.
Вторую группу источников составляют опубликованные археологические материалы, касающиеся вопросов хронологии и периодизации, материальной культуры неолита - бронзового века в Забайкалье, а так же этнографические публикации, посвященные погребальной обрядности, фольклору, мифологии и мировоззрению сибирских народов. Основные использованные работы принадлежат А. П. Окладникову, Ю. С. Гришину, М. Ф. Косареву, Н. А. Алексееву, И.В. Асееву, Г. Н. Грачевой, А. М. Сагалаеву, Л. Г. Ивашиной и др. При выявлении мифологических универсалий привлекались также этнографические источники по народам, проживающим за пределами Сибири. Для этого использовались работы М. Элиаде, В. Р. Кабо и др.
На защиту выносятся следующие положения:
1) На современном этапе произведена корректировка возраста всех выделенных А. П. Окладниковым культурно-хронологических этапов (групп погребений, культур). Определены временные рамки существования в принципе однородных в антропологическом, технологическом и мировоззренческом отношении археологических культур неолита - раннего бронзового века на территории Забайкалья. По археологически фиксируемым признакам глазковские погребения (эпоха палеометалла) отличаются от китойских (ранненеолитических) наличием в инвентаре изделий из бронзы, керамики, устройством кладок, отсутствием охры в большинстве.
2) Анализ погребальных памятников рассматриваемых хронологических периодов позволяет сделать вывод о том, что неолитические традиции погребальной обрядности (и мировоззрения) достаточно устойчивы и продолжают свое существование и в более позднее время, включая этапы эпохи металла.
3) Использование сравнительно-исторического метода и формализованных методов в систематизации материалов погребальных памятников позволяет выявить общие и особенные черты в погребальном обряде неолита - раннего бронзового века исследуемой территории. Общими признаками погребального обряда являются: засыпка охрой, положение умерших на спине с согнутыми ногами и положение на боку в скорченном состоянии, доминирующая ориентировка головой на юго-восток, наличие в инвентаре клыков кабана, подвесок из клыков марала, перламутровых изделий, пластин и микропластин, отщепов, составных орудий. К особенным признакам относятся: наличие надмогильных сооружений, использование огня, положение погребенных сидя или на животе, коллективные захоронения, присутствие в инвентаре изделий из металла, уникальных предметов (топоров и тесел, зооморфной и антропоморфной скульптуры, песта), единично захоронение животных в комплексе с погребенным (овца (?), собака). Различается социальный контекст отдельных погребений - выделяются погребения в пещерах (гротах), в структуре поселений, кенотафы, «вторичные погребения»; коллективные погребения, как правило, отличаются и за счет локальных признаков (отделение черепа, особенности вотивного инвентаря).
4) Интерпретация археологических материалов погребальных памятников, с привлечением данных этнографии, мифологии и фольклористики позволяет раскрыть сложные мировоззренческие универсалии, отраженные в выделенных археологических признаках погребального обряда неолита - раннего бронзового века Забайкалья и северо-восточной Монголии. В основе исследуемых мифологических универсалий лежат архетипические структуры человеческого поведения, образующие основные бинарные оппозиции «жизнь-смерть», «центр - периферия», «верх-низ», «мужское - женское», «прямой - перевернутый» и др., материализованные в системе символов. Апробация результатов исследования. Основные положения диссертации изложены автором в серии выступлений на международных и региональных конференциях и семинарах в гг. Красноярске (1997), Улан-Удэ (1998), Барнауле (2001), Чите (2003), Иркутске (2003, 2005), Кемерово (2003), Новосибирске (2004), Алматы (2004). Результаты исследования отражены в 9 научных публикациях.
Структура работы. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения, списка литературы и приложений, в том числе таблицы и иллюстрации
Исследования памятников неолита - раннего бронзового века Байкальского региона (история открытий, хронология и периодизация, проблема выделения культур)
История исследования археологических памятников неолита - раннего бронзового века Забайкалья рассматривается в общем контексте развития археологической науки Байкальского региона.
Началом систематических исследований в области древней истории Прибайкалья следует считать конец XIX века. Большое значение в становлении сибирской археологии в тот период имела деятельность Восточно-Сибирского отдела РГО, проводившего комплексное изучение Восточной Сибири. Наиболее значительным вкладом в изучении неолита Прибайкалья явились работы Н. И. Витковского, исследовавшего в 1880-1881 году известный Китойский могильник. Археологические работы ученого явились началом систематического изучения неолитических культур Прибайкалья.
Позднее работу в области изучения прибайкальского неолита продолжил М. П. Овчинников, им впервые была предложена классификация ангарских погребений. Он выделил иркутскую культуру начала бронзового века или, как он писал «медного века». В китойскую культуру вошли погребения с каменным инвентарем (Окладников, 1950, с. 54). В. А. Городцов согласился с таким определением М. П. Овчинникова, но предложил изменить название иркутской культуры на главковскую (по Глазковскому могильнику, где М. П. Овчинниковым были обнаружены типичные погребения) (Окладников, 1950, с. 123).
Следует заметить, что не все исследователи признали данное хронологическое подразделение ангарских погребений М. П. Овчинникова. А. А. Спицин и Н. Бортвин считали, что большинство из них, в том числе и китойские, можно относить к бронзовому веку (Окладников, 1950, с. 56-57). В. И. Подгорбунский согласился с мнением М. П. Овчинникова о разделении китойских и глазковских погребений, определении их неолитом, но не признал вслед за М. П. Овчинниковым местного производства глазковских металлических изделий. Таким образом, в конце XIX в. закладываются основы последующих концепций периодизации неолита - бронзового века Прибайкалья.
Об открытии поселений и погребений каменного века в Забайкалье имеются сведения в работах ряда дореволюционных ученых, членов Троицкосавско-Кяхтинского отделения Приамурскогог отдела РГО Ю. Д. Талько-Грынцевича, А. П. Мостица, П. С. Михно, А. К. Кузнецова и др. (Мостиц, 1894, 1897; Гришин, 1981, с. 10-14; Ивашина, 1979, с. 11).
Первая попытка классификации древних погребений Забайкалья и стремление дать общую картину истории этой территории принадлежит Ю. Д. Талько-Грынцевичу. К первой группе погребений, датированной каменным веком, им были отнесены керексуры. Вторая группа - погребения в срубах, третья группа принадлежит к типу «плиточных могил», в четвертую группу входили погребения в деревянных гробах с костяками, обернутыми в бересту (Талько-Грынцевич, 1928). К памятникам каменного века Ю. Д. Талько-Грынцевич совершенно справедливо отнес открытое им захоронение в местности Тулту-Дабан (Талько-Грынцевич, 1902). К тому же времени он приурочил неолитические поселения в долине реки Селенги, по Чикою, Хилку и отчасти по Джиде (Талько-Грынцевич, 1928). Работы Ю. Д. Талько-Грынцевича, по существу, были первыми профессиональными и основополагающими в изучении древней истории Забайкалья.
В начале XX в. приоритет исследований древнего прошлого Прибайкалья и районов Западного Забайкалья принадлежал иркутской школе Б. Э Петри. Археологические экспедиции направляются в долины рек Лены, Амура, Илима и в Забайкалье. Особое внимание уделяется изучению памятников долины Ангары и побережья Байкала. В 1913-1915 гг. сибирские исследователи впервые приступили к изучению неолитических поселений, в том числе знаменитой стоянки в бухте Улан-Хада на берегу Байкала, в которой Б. Э. Петри видел своего рода «естественную хронологическую шкалу» местного неолита. Он выбрал общие признаки для периодизации: приемы вторичной обработки камня и технику изготовления керамики (Савельев, 1991, с.78).
Схема Б. Э. Петри выглядела следующим образом. Ранняя стадия неолита (докерамическая) (XI слой Улан-Хады) указывала на конкретный генезис неолитической культуры на основе местной, автохтонной. Развитой неолит включал раннюю, среднюю и позднюю эпохи. В раннюю эпоху (X слой Улан-Хады) появляется керамика со следами плетеной основы, каменная индустрия не отличается от мезолитической. В среднюю эпоху (III - IX слои Улан-Хады) появляются шлифованные орудия, лук и стрелы, совершенствуется керамика. В позднем неолите появляются орудия из меди, обилие орудий из нефрита, преобладает микропластинчатость и совершенство каменной индустрии; керамика штриховая, с отпечатками тканей, вторично появляется сетка-плетенка; орнамент по верхней части сосудов - штампы, выпуклые жемчужины, решетчатый (Гришин, 2000, с. 8).
Предложенная Б. Э. Петри периодизация неолита Прибайкалья была подвергнута критике в работах Г. Ф. Дебеца и А. В. Попова. В частности, А. В. Попов прямо указывает, что местонахождение этой стоянки не было подвергнуто геологическому исследованию, отсутствует палеонтологический материал, а чистота и обособленность выделенных ее 11-ти слоев возбуждают сомнение (Окладников, 1950, с. 45-46). Г. Мерхарт подчеркнул самостоятельный характер XI слоя Улан-Хады и его несходство с мезолитом Европы (Савельев, 1991, с. 82). Несмотря на существенные недостатки, периодизация Б. Э. Петри была первой попыткой хронологического подразделения неолитических и энеолитических памятников Прибайкалья по материалам одного многослойного памятника Улан-Хада.
Фофановский могильник
Фофановский могильник находится в 60 км на С - 3 от г. Улан-Удэ, в 0,5 км выше д. Фофаново Кабанского района Республики Бурятия, на правом берегу р. Селенги, на юго-западном, юго-восточном и восточном склонах Фофановской горы на высоте 26-38 м над уровнем реки (рис. 1).
Памятник открыт в 1926 г. А. П. Окладниковым (Окладников, 1928). Эпизодические работы на могильнике были произведены М. М. Герасимовым в 1931 и 1934-1936 гг., однако, при этом исследовались лишь отдельные обнажавшиеся погребения, общее количество которых установить трудно. Значительным раскопкам памятник подвергся в 1948 и 1950 гг., когда А. П. Окладников исследовал 39 погребений (Окладников, 1955, с. 14) (рис. 2, 3, 5, 8-11). В 1959 г. работы на могильнике были продолжены археологическим отрядом Иркутской археологической экспедиции ЛОИА АН СССР под руководством М. М. Герасимова. Было исследовано 41 погребение на площади 1400 м2 (Герасимов, Черных, 1975) (рис. 4-16). В 1987-91 и 1996 гг. археологическими экспедициями БГПИ и ВСГАКИ под руководством В. П. Конева раскопано 17 погребений (Жамбалтарова, Конев, 2001) (рис. 2, 4, 28). Ниже приводится описание погребений по дневнику Бурят-Монгольской экспедиции 1948 г. и 1950 г. (под рук. А. П. Окладникова). Нумерация погребений соответствует архивным записям (табл. 2, №№ 1-23, 1-20).
Участок, обследуемый А. П. Окладниковым, находился на мысовидном склоне террасы, ограниченной с востока скалистыми обрывами на юго-западной оконечности Фофановской горы. С западной стороны за обрывом тянется относительно пологий склон под углом 35-45 градусов. Склон интенсивно разрушается вследствие размыва дождевыми водами и сползания вниз в ступенчатом порядке. Погребения располагаются на различной высоте по склону возвышенности, над самим скалистым мысом (рис. 2, 3).
Погребение 1. Находится на высоте 10-15 м от уровня р. Селенги. Костяк обнаружен в буровато-желтой супеси, колени скелета слегка выдавались из земли. Череп зафиксирован на глубине 0,15 м от поверхности. Скелет расположен в строго горизонтальном положении, головою на восток, соответственно положению р. Селенги в этом месте. Костяк, по-видимому, лежал на спине. Кости плохой сохранности. Ноги погребенного согнуты в коленях, бедренные кости и голени строго перпендикулярны друг другу. Кости ступни вытянуты перпендикулярно голеням. Правая рука согнута в локте, локтевая и лучевая кости ее пересекали позвоночник на уровне грудной клетки, причем фаланги ее пальцев расположены на левой стороне костяка. В этом же месте располагается скопление предметов. Левая рука, по-видимому, была вытянута вдоль костяка, ее первоначальное положение нарушено. Череп раздавлен, теменная часть провалилась вниз и лицом он обращен внутрь. Нижняя челюсть находится на черепе.
Сопроводительный инвентарь: в области таза найден нефритовый топорик. Над фалангами правой руки лежит костяное орудие и наконечник копья из черного кремня. Тут же, под плечевой костью левой руки находились два клыка кабана, еще один клык находится ниже орудий и два клыка выше черепа справа (ниже - другой рукой дописка, - ожерелье из клыков марала).
Описания погребения 2 (рис. 6) в тексте дневника нет, сразу же за погребением 1 следует описание погребения 3.
Погребение 3. На высоте 8 - 10 м над уровнем реки обнаружены остатки трупосожжения. На глубине 0,5 м от поверхности отмечено овальное пятно из жженой земли, древесного угля и остатков золы, размеры - 0,6x1 м. В центре пятна находились обломки сожженного человеческого скелета (черепных костей), лежавшие в скоплении, мощность линзы - 0,2 м. Слой интенсивно окрашен (охрой -?). При остатках черепа найден один наконечник стрелы треугольной формы.
Погребение 4. На высоте 8 - 9 м над уровнем р. Селенги обнаружены остатки человеческого скелета в горизонтальном положении. Костяк находится рядом с погребением 3, которое соприкасается с тазовыми костями погребения 4. Костяк погребения 4 лежал на спине в вытянутом положении головой на восток. Ноги находятся в вытянутом положении вместе со ступнями. Руки вытянуты вдоль тела, правая немного в согнутом положении, левая сильно повреждена вследствие сползания толщи супеси, в которой находился костяк: лучевая и локтевая кости спустились на 0,2 м ниже уровня, на котором лежал скелет. Череп наклонен в левую сторону, раздавлен тяжестью земли. Около головы - пятно буровато-оранжевого цвета. Ключица и обломки плечевой кости обожжены и распались на мелкие кусочки. Второе жженое пятно обнаружено под ногами, на высоте 0,2 м. Над голенью левой ноги найдены два костяных вкладыша с каменными лезвиями, один из которых перпендикулярен другому. Голова и верхняя часть костяка находились на угловатых камнях.
Около головы справа от нее помещалось скопление из четырех наконечников стрел и трех гарпунов. Два крупных гарпуна лежали параллельно друг другу и теменной кости черепа. Третий, маленький гарпун лежал между двумя большими. Около черепа находился клык кабана (рис. 6).
Погребение 5. При углублении погребения 4 обнаружено погребение 5. Скелет помещен на спине. Верхняя часть костяка находилась несколько выше ног. Череп раздавлен и имеет наклон влево. Руки умершего человека слегка раскинуты в стороны и вытянуты вдоль тела. Кисти рук располагались над соответствующими костями таза с правой и левой стороны. Ноги погребенного согнуты в коленях назад, как бы подогнуты под таз. Правая нога оказалась под левой. Костяк ориентирован на СВ с легким отклонением на восток на 30 градусов, таким образом, он располагался перпендикулярно погребению 4 (рис. 6).
Погребение 6. На расстоянии 2-х метров от погребения 5 обнаружено погребение 6, частично разрушенное размывом и сползанием.
Оно представляет собой горизонтальное пятно овальных очертаний, состоящее из темной углистой земли, перемешанной с мелким жженым камнем. В центре пятно значительно темнее по тону и светлеет к краям. Размеры пятна: продольный 1,5 м, поперечный 1 м. Диаметр черного пятна около 0,5 м. По краям это пятно было окаймлено камнями. Внутри пятна оказались кусочки жженых и частично обожженных костей человека - трубчатых и фрагментов черепа.
Инвентарь: обломок тонкой металлической пластины, видимо, диадемы, и сломанное точильце.
Погребение 7. На расстоянии 0,5 м от погребения 6 к востоку - остатки сильно поврежденного костяка. Он обнаружен на глубине 1 м по отношению к склону, непосредственно над разрушенной скальной поверхностью. Костяк лежал строго горизонтально. Первоначальное его положение установить невозможно, но можно предполагать, что он находился в скорченном состоянии. Костяк ориентирован на ЮВ с легким отклонением к югу, параллельно реке.
В области бедренных костей обнаружен скребок из черного сланца и обломки игольника, орнаментированного поперечными насечками, два скребка из серого кремня, около черепа найдены обломки керамики.
Погребение 8. Костяк располагался на расстоянии 1,5 м от костяка 6. На месте сохранились in situ кости голени и часть таза. Также найдены фаланги ног, две локтевые и две лучевые кости. Костяк располагался на глубине 1 м.
В погребении обнаружены скребок, кусочек охристого камня, по-видимому, обработанного. К этому же костяку следует отнести сползшие по откосу значительно ниже каменные скребки, и большой нефритовый топор, а также фрагменты керамики (рис. 6).
Методические подходы к изучению погребального обряда в контексте археолого-этнографических реконструкций
Необходимым условием научного подхода к используемым при реконструкции археологическим источникам является критический их анализ, поскольку контекст их находится в культурном слое, четко установленным в пространственных, временных и социальных границах, в рамках которых функционировали привлекаемые материалы (Аникович, 1984). Под понятием «погребальный обряд» подразумевается цикл обрядов, обычаев, запретов и других действий, совершаемых последовательно с момента смерти человека до его погребения, в момент захоронения и после похорон в виде тризн и поминок (Дьяконова, 1975, с. 164). Через погребальный обряд проходит грань между двумя мировоззренческими плоскостями: миром живых и антимиром мертвых, и в зоне их контактного сорасположения четче вырисовываются наиболее характерные, сущностные свойства каждого из миров. С другой стороны, погребальный обряд - единственный из обрядов жизненного цикла, равным образом доступный и для археологов, и для этнографов. Поэтому неудивительно пристальное внимание к нему специалистов обеих научных дисциплин, затрагивающее вопросы теоретико-методологического и методического порядка.
В отечественной историографии утвердился подход к рассмотрению феномена погребальной обрядности на фоне соотнесения его с такими понятиями, как традиция и обычай. Философское определение трактует традицию как «социально стереотипизированныи групповой опыт, который аккумулируется и транслируется в различных человеческих коллективах» (Маркарян, 1981, с. 80). Обряд и обычай исследователи рассматривают как способы проявления традиции, а их суть сводят к стереотипам и формам поведения, деятельности. При этом видовым понятием служит «обряд», а родовым - «обычай». Последний являет собой канонизированное действие, направленное на достижение практического результата, а в первом акцент смещен в символическую сторону. В вопросе о силе этого смещения мнения исследователей расходятся. Одни считают обряд чисто символическим, знаковым воплощением обычая (Першиц, 1981, с. 71), сближая с ним понятие ритуала (Арутюнов, 1981, с. 97), другие включают в обряд иррациональное действие (Генинг и др., 1990, с. 9; Ольховский, 1986, с. 67-68; 1993, с. 85). Существует и компромиссная точка зрения, предлагающая трактовку понятия в узком и широком смысле. В первом случае обряд включает в себя лишь символическое действие, во втором - также и реальное (Мельник, 1990, с. 75; 2001, с. 90).
Гораздо меньше сторонников среди исследователей имеет подход к соотношению понятий «обычай» и «обряд»: последний наделен здесь сугубо символическими действиями и является частью или внешней формой -«нарядом» обычая (Токарев, 1980, с. 28; Рычков, 1997, с. 153).
Исследование погребального обряда с позиций структурного подхода породило два вида классификаций. Условно их можно назвать диахроническими и синхроническими. Основы первых заложила В. П. Дьяконова, выделив в погребальном обряде три цикла: действия с момента смерти до погребения; действия по пути к месту погребения и во время самого процесса захоронения; действия после похорон (Дьяконова, 1975, с.60). Предложенная схема имеет последовательный характер, отражая линейность протекания процесса во времени. Поскольку узловые моменты погребального обряда носят во много универсальный характер, сфера приложения данной классификации включила в себя различные дисциплины и стала практически универсальной.
Предложенные В. И. Мельником три этапа в осуществлении процесса захоронения: подготовка захоронения умершего; транспортировка последнего; захоронение (Мельник, 1993, с. 95) - соотносятся с двумя первыми рассмотренными выше циклами. Исследователь придерживается описанной структуры погребального обряда и очерчивает содержательные границы более широкого понятия - «некросферы», трактуя его как санитарно-гигиеническую деятельность в виде погребальной практики. Он выделяет в нем три уровня: обрядовый, обычный уровень, третий - произвольно-ненормированные действия (Мельник, 1990, с. 75-76).
Совмещение пространственных координат с временными координатами при сохранении линейности в отражении самого процесса погребения отличает структуру, предложенную Ю. А. Смирновым. Согласно ей погребальный обряд предстает в виде двух компонентов: моросферы - сферы смерти (посмертного нахождения и распада органических соединений) и тафосферы - сферы погребения. Исследователем вводится и понятие «тафологии» как суммы традиционных знаний о формах и способах обращения с умершими, а так же как науки, изучающей эту сферу деятельности (Смирнов, 1990, с. 216). Как мы видим, и такая структура хорошо укладывается в рамках структуры, предложенной В. П. Дьяконовой.
Соответствующие синхронические системы отражают качественную многослойность и разноуровневость погребального обряда в любой из моментов его линейного пространственно-временного бытия. При проведении комплексных археолого-этнографических исследований погребального обряда в центре внимания закономерно оказывается один из его структурных элементов - погребение, поскольку именно оно попадает в сферу прямой досягаемости археологических методов. Погребение однозначно рассматривается археологами как часть погребального обряда, его материализованный, вещественный результат. Наиболее основательное определение понятия «погребение», данное на фоне соотнесения явления с общественным бытием и сознанием, трактует его как «фиксированный в материальных остатках результат вычленения умершего из живого общественного организма, сохранившийся в том или ином виде к моменту раскопок» (Леонова, Смирнов, 1976, с. 18).
Думается, что мнение Н. С. Каменецкого о том, что понятие «погребение» шире понятия «погребальный обряд», вряд ли стоит противопоставлять общепринятому: в данном случае автор, очевидно, стремился подчеркнуть возможности погребального памятника как информативного источника, перекрывающие область погребальной обрядности в целом. Однако не следует забывать, что погребальный обряд, выступая в роли источника, также приобретает разноплановость в силу универсальной сопряженности явлений в культуре социума по причине системной организации самой культуры (Каменецкий, 1983, с. 224). Согласно его мнению, в погребении представлены четыре типа источников: технологические навыки, типы инвентаря, этнокультурные характеристики, собственно погребальный обряд.
В. А. Алекшин выделяет в погребальном обряде шесть информативных блоков: представления о потустороннем мире, проблемы культурогенеза, общественное положение половозрастных групп, социальное расслоение, эволюцию форм семьи и брака, палеодемографию (Алекшин, 1980, с. 3-8).
Семантика элементов погребального обряда
В археологическом аспекте термин «погребальный обряд» понимается как сумма овеществленных остатков от ритуальных действий и погребальных церемоний, совершенных в момент захоронения. Г. Ф. Никитина отмечает, что практически археолог располагает лишь данными о подготовке места захоронения (это сама яма и место ее расположения на территории могильника) и способах помещения костяков и инвентаря в землю (Никитина, 1985).
Семантическое прочтение археологически фиксируемых признаков погребального обряда включает в себя несколько моментов: 1) анализ археологических данных, определение их места в общей структуре погребения; 2) соотнесение полученных выводов с этнографическими данными; 3) выявление символического содержания; 4) выявление бинарных оппозиций и их интерпретация в рамках исследуемого погребального обряда.
На основе выделенных элементов обряда забайкальских погребальных памятников согласно археологической методике далее нами предлагаются некоторые семантические объяснения, с использованием теоретических принципов реконструкции и этнографических материалов. Большинство комплексов неолитического времени характеризуются устойчивыми признаками погребального обряда: все погребения являются грунтовыми, преобладает положение костяков на спине с согнутыми ногами, погребенные ориентированы головой преимущественно на ЮВ, В и 3, в большинстве погребений наблюдается засыпка костяков охрой. В составе сопроводительного инвентаря преобладают бусы, пластины и микропластины, отщепы, острия из кости, подвески из клыков марала, расщепленные клыки кабана, перламутровые изделия.
Для погребений начала бронзового века характерны погребения с кладками, или иными внутримогильными элементами, основное положение на спине вытянутое, или с согнутыми ногами, ориентированы головой на ЮВ, В, З, в инвентаре появляются изделия из бронзы, и керамика, но по-прежнему встречаются изделия из камня, кости и рога, близкие по форме и технологии к неолитическим. В целом, принципиальных различий в погребальном обряде неолитических и раннебронзовых погребений не наблюдается. Семантика элементов рельефа
Возвышенности. Наиболее типичным местом для выбора территорий крупных могильников являются отдельные горы или возвышенности. Фофановский могильник расположен на юго-западном, юго-восточном, и восточном склонах Фофановской горы, сочленяющейся с высокими террасами р. Селенги. Погребения располагаются на гипсометрических уровнях 25-40 м над современным уровнем реки. Могильник Бухусан расположен на краю 10-12-метровой береговой террасы оз. Исинга, примыкающей к горе Бухусан. Отмечена приуроченность и одиночных погребений к горам или возвышенностям (Старый Заган, Никольский, Верхний Мангиртуй и др.)
Известно, что идея горы как иерофании (воплощения священного) явление довольно позднее в мифологическом сознании народов Сибири. Но возможно, что уже в эпоху неолита гора как сакральное место в погребальном обряде в качестве связующего звена между миром живых и миром мертвых, воспринималась как начало пути в потусторонний мир (Элиаде, 1987, с. 152). Горы ближе всего расположены к небу, и поэтому они наделялись двоякой святостью: во-первых, они обладают пространственным символизмом трансцендентности (они «высокие», «вертикальные», «высшие» и т. д.), во-вторых, они представляют собой особую зону всех атмосферных иерофании. Горы часто считают местом, где встречаются Небо и Земля и, следовательно, центральной точкой, через которую проходит Axis Mundi (Мировая Ось), местом, предельно насыщенным сакральностью, где можно перейти из одной области Космоса в другую (Элиаде, 1999, с. 103). С точки зрения различных уровней бытия любое восхождение есть прорыв, проникновение по ту сторону, избавление от профанного и человеческого статуса. Умереть - значит «проникнуть по ту сторону» (там же, с. 105).
Горы представлялись посредниками между небом и землей у бурят (Галданова, 1987). По представлениям алтайцев вершина горы соотносилась с верхним миром, подножие - со средним миром, ущелье и пещера с нижним миром (Шодоев, 2002). По материалам хакасского фольклора гора выступает как плодоносящая утроба с детородным органом - пещерой (Кызласов, 1982). Среди урало-алтайцев распространена вера в то, что дорога, по которой идут умершие, ведет вверх по холмам; Гэсэр, культурный герой бурят-монгольского эпоса, как и Болод, каракиргизский герой, проникает в потусторонний мир, пройдя через туннель на вершину холма - почти как при испытании, связанном с инициацией. Шаман попадает в преисподнюю, поднявшись на несколько высоких гор (Элиаде, 1999, с. 106). Эти примеры можно умножить за счет подобных представлений народов Африки, Америки, Азии, Европы, где гора выступает полисемантическим знаком в ритуально-мифологическом сознании в ряду «смерть - возрождение».
У воды (реки, озера) расположены практически все крупные могильники (Фофаново, Старый Витим 2, Бухусан, Онкули) и 52% одиночных погребений. «Вода символизирует полную совокупность возможного; она есть средоточие всех потенций бытия. Будучи началом бесформенности и потенциальности, основой всего многообразия космических проявлений, вместилищем всех зачатков, вода символизирует первичную субстанцию, из которой рождаются все формы и в которую они возвращаются либо путем увядания, либо через катаклизм. В космогонии, в мифе, в ритуале, в иконографии воды исполняют одну и ту же функцию - независимо от структуры того культурного целого, в составе которого мы их находим: они предшествуют всякой форме и поддерживают всякое творение. Погружение в воду символизирует возврат в состояние неоформленности, полную регенерацию, новое рождение, поскольку погружение равнозначно растворению форм, реинтеграции в добытийную бесформенность; а выход из вод повторяет космогонический акт формообразования» (Элиаде, 1999, с. 183). Контакт с водой всегда подразумевает возрождение, поскольку за растворением следует «новое рождение».
Кроме того, погружение в воду повышает плодородие, жизненный и творческий потенциал. В ритуале инициации вода дает «новое рождение», в магическом ритуале она исцеляет, в погребальных обрядах - обеспечивает посмертное возрождение. «Воплощая в себе все возможности, Вода становится символом Жизни («живая вода»). Обильная семенем, она плодотворит Землю, животных, женщину» (Элиаде, 1999, с. 184).
Текучая бесформенная стихия воды наиболее близко отражает идею хаотичности, неоформленности. Вода является противоположностью статичного, структурированного земного мира. Поэтому вода соединяется с образом смерти как формой перехода из мира тел в мир духов (Зубов, 1997, с. 166).
