Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Приамурские тунгусы в ХVІІ веке
1. Расселение и родовой состав 24
2. Краткая характеристика хозяйства 39
3. Формы общения и обмена 47
4. Выводы 55
Глава II. Формирование приамурских эвенков /XIX в./
1. Соотношение конных и оленных групп в первой половине XIX века 58
2. Образование группы манегров 68
3. Верхнеамурские орочены: их состав и происхождение названия 70
4. Миграции манегров и бираров /вторая половина XIX в./ 77
5. Взводы 81
Глава III. Хозяйство и материальная культура конных амурских эвенков. XIX в .
1. Характеристика хозяйства и средства передвижения 82
2. Жилые и хозяйственные постройки 105
3. Пища 109
4. Одежда и утварь III
5. Выводы 118
Глава ІV. Характеристика культуры эвенков Приамурья и Сахалина /конец XIX - начало XX вв./
1. Общие данные /расселение, численность, родовой состав/ 121
2. Хозяйство /охота, оленеводство, рыболовство, морской промысел/ 131
3. Материальная культура /транспорт, жилище, пища, одежда/ 150
4. Выводы 172
Заключение 178
Список использованной литературы 184
Архивные материалы 201
Принятые сокращения 202
- Краткая характеристика хозяйства
- Соотношение конных и оленных групп в первой половине XIX века
- Характеристика хозяйства и средства передвижения
- Общие данные /расселение, численность, родовой состав/
Введение к работе
Современные данные об эвенках Приамурья и Сахалина 4
Названия и самоназвания 6
Источники и литература 9
Обоснование темы и задачи исследования 20
Краткая характеристика хозяйства
Обзор хозяйства, насколько он возможен для мало освещенного источниками )ЗШ в., показывает, что в это время у приамурских тунгусов было несколько типов хозяйства. Незначительную их часть составляли конные охотники. Особые "пашенные" группы, расселенные среди дауров, в той или иной степени занимались земледелием. Большинство же были оленеводами. Район расселения оленных групп охватывал систему гор Станового хребта и бассейны прилегающих к нему рек: верховья рек северного направления - Олекмы, Нюкжи, Алдана, Гонама, Учура; верховья Зеи с притоками /Селемджа, Гилюй, Тында/; удско-тугурский бассейн. Устья и низовья левых притоков Амура занимали дауры. Такое распределение не было случайным, оно сответствовало природным условиям края. В амурской долине, особенно в зейско-бурейской низменности и по среднЕамурскому правобережью находились плодородные пахотные земли и открытые луговые пространства. Их занимали оседлые земледельцы-дауры. А в верховьях левых притоков Амура, по верхним течениям рек алдано-учурского бассейна были богатые зверем леса , изобиловавшие, по словам В.Пояркова, соболем, рысью, лисицею /ДАЙ, Пі, р 12, 57/. Здесь, в условиях горной тайги, кочевали охотники-оленеводы.
Оленеводство у приамурских тунгусов хул в. можно характеризовать как транспортное. Олени были, прежде всего, средством передвижения. Так, о зейских тунгусах Ж.Ф.Жербильон писал, что они пользуются оленем для перевозки тяжестей "как в возах, так и в ношении вещей на спине" /Жербильон, 1785, 249/. Имея оленей, тунгусы могли осваивать промысловые угодья на обширных пространствах. Уже отмечалось, что тунгусы верховий Алдана и Олекмы хорошо знали амурский бассейн. Киндигиры, например, іходили промышлять в 1650-х годах на р.Нюкжу /ДАЙ, ІУ, ЇР 31, 89/, а в 1680-х - кочевали по р.Тынде, притоку Гилюя /Долгих, I960, 486/. Бирары и манагиры также совершали значительные переходы. Известно, напри-мер, что в 1681 г. бирары прикочевали"с Селбы х реки на Уд, для кормли и звериного промыслу" /Чтения в обществе истории и древностей российских, 17/. Гилюйско-нюкжинские манагиры в 1647 г. были встречены на р.Тугире /Тунгире/, притоке Олекмы. Известно также об их ежегодных оленных кочевках на Шилку /ДАЙ, Ш, W 26, 102/.
Перекочевывая на оленях, эвенки и расстояние между отдельными пунктами измеряли в днях оленного пути "без вьюков" или "со вьюками". Манагиры говорили Игнатию Вижевцову, что они по "речке Нюге вверх до вершины до Камени на оленях со вьюки переходят в пять дней". А всего путь по Нюкже через Становой хребет написанном по известиям ХУЛ в., сказано, что по верховьям левых притоков Амура росли "леса темные и страшные, зело великие, и всякого рода различного зверя без числа много" /Титов, 1890,90/. 16. Р.Селба - это р.Селемджа. до Шилки занимал у них "оленьми на вьюках в 9 ден или в 10 ден" /ДАЙ, Ш, W 12, 102/.
Есть также два упоминания о раннем употреблении приамурскими тунгусами нартенного транспорта. Так, у зейских групп, по сообщению Ж.Ф.Жербильона, при перевозке тяжестей олени тащили нарты. Лалагирский тунгус Томканей говорил, что "волок с Гономы реки на Зшо налево, а ходу через нево пешево без ноши три дни, а нартами пять дней" /Чтения в обществе истории и древностей российских, 3/. Это, по-видимому, пока самые ранние сведения о нартенном использовании оленя тунгусами. Известно, что езда на нартах была нехарактерной для эвенков. Появление ее у некоторых групп относится, по мнению Г.М.Василевич, лишь к ХУШ-ХІХ вв./Ва-силевич, 1969, 101/. Столь раннее /к середине ХУЛ в./ заимствование нарты приамурскими тунгусами произошло, вероятно, через оленных якутов, о которых И.Идее писал, что они "путешествуют и перевозят свои товары на санях, которые тащат олени, бегущие очень быстро" /Алексеев, 1936, 148/.
Количество оленей в отдельных хозяйствах было небольшим. В 1680 г. селемджинские эвенки Бирярского рода после разгрома их казаками подали "роспись ... у которых тунгусов ... сколько живота и оленей взято". По этой "росписи" у Бузи было захвачено 60 оленей, у Инкочана - 10, у Конкочана - 7 оленей /Степанов, 1939, 49/. Такое мелкотабунное оленеводство, хотя и играло огромную роль в перекочевках, не могло обеспечить жизнь и имело в тунгусском хозяйстве лишь подсобное значение.
Главным в добывании всего необходимого был охотничий промысел. Мясо для пропитания и шкуры для одежды давала только охота, т.к. домашних оленей убивали очень редко.
Главными объектами охоты были дикий олень, лось, изюбр, кабарга, медведь и др., дававшие так называемый "звериный корм", а также пушные животные. Об амурских тунгусах Ж.Ф.Жербильон /Алексеев, 1936, 107/ писал, что "они охотятся... и на лосей: мясом этих животных питаются". В охоте у тунгусов проходили все зимние месяцы. В это время выпавший снег не позволял быстро бегать копытному зверю, а охотник мог хорошо различать следы зверя и хорошо выслеживать / Gmelin , 1751, 210, 303/. Преобладала индивидуальная охота. Милованов, побывавший в 1682 г. в Верхозей-ском зимовье, сообщал, что не смог сделать росписи ясачным тунгусам, т.к. был в зимовье "по осени рано ... до ясашного збору, а собрать было иноземцев не мочно, потому что они были по лесам и по рекам, ясак промышляли; кормились все врознь". В том же году, но зимой И.Милованов был в Селенбийском зимовье и снова не застал всех эвенков; он сообщал, что ездил в зимовье "в декабре месяце, и в это время ясашные тунгусы не все были в сборе" /ДАЙ, УП, 1174, ХХШ, 370/.
Оружием охоты у тунгусов служил лук со стрелами. Во время разгрома одного из тунгусских родов на р.Селемдже в 1680 г. было захвачено у 5 тунгусов среди прочих вещей и 15 луков "костяных богдойских". Эти сложные даурские луки были важной статьей тун-гусско-даурского обмена /ДАЙ, УІ, № 22, 154/. Охота при помощи всякого рода давящих ловушек была нехарактерна. В.Поярков писал, что по Зее зверя "стреляют из луков, а иного промыслу, как промышляют русские люди, с обметы и с кулемником, соболей не добывают и того не знают" /ДАИ, Ш, IP 12, 57/.
Соотношение конных и оленных групп в первой половине XIX века
В первом же русском источнике, появившемся после полутораве-кового отсутствия письменных данных, а именно, в записях А.Ф.Мид-дендорфа 1844-45 гг. /Миддендорф, 1878/ сообщается, что тунгусы, живущие южнее Станового хребта, являются конными. А. Ф. Миддендорф называет юс буралы или быралы. В этом наименовании еще со времени работ Л.И.Шренка принято видеть бираров, но сам А.і.Миддендорф подразумевал под ним, по-видимому, и бираров, и манегров. Дело в том, что приамурский маршрут А.Ш.Миддендорфа пролегал по землям обеих этих групп. Исследователь продвигался вдоль южных склонов Станового хребта примерно по северной границе их расселения: от верховьев Бурей до верховьев Зеи - по территории бираров и от Зеи до Ольдоя - по территории манегров. Кроме того, еще ряд замечаний А. . Миддендорфа также указывает на то, что буралами он называл всех конных эвенков Приамурья. По сообщению А.Ф.Мидцен-дорфа, летом и осенью быралы" подходили к Становому хребту, поднимались на челноках по реке Уру. Последнее замечание могло относиться именно к манеграм, т.к. р.Ур /Уркан/, правый приток Зеи, находился западнее собственно бираров, как раз на территории манегров. По словам А.. Миддендорфа, одиниз известных ему "бура лов" причислял себя к Манигирьскому роду, а другой, на Бурее, к Гураграм /Миддендорф, 1878, 727/, т.е. и в этом вопросе у А.Ф. Миддендорфа нет ясности. Оба родовых наименования скорее можно ,j связать с манеграми, чем с бирарами. Этноним "Манигирь" не вызывает сомнения как вариант "Манегир", а Турагры" сопоставляются с родом Гурагир Говагир, отмеченным С.М.Широкогоровым в начале ХК в. у манегров Кумары и Нонни.
Десять лет спустя материалы А.Ф.Миддендорфа были дополнены исследованиями Р.Маака и Герстфельда, работавших в составе Амурской экспедиции 1855-56 гг. на Верхнем и Среднем Муре /Маак, 1859; Герстфельд, 1857/. Они конкретизировали данные о конных амурских эвенках и позволили не только уверенно выделить две самостоятельные группы, но и представить их расселение и этнические границы. В соответствии с этими данными, манегры занимали участок Верхнего Амура примерно от р.Невер до р.Зеи, а также бассейны правых притоков Амура рр.Панга и Кумара и обширную область левобережья по берегам Зеи, среднего Гилюя, его притока Ура и нишей Селемджи. Территория бираров располагалась восточнее и охватывала участок Среднего Амура примерно от р.Сюньхэ до р.Лагар /т.е. до Малого Хинганского хребта/, правобережную область /по притокам Амура Сунг-бире, Уру и др./, а также левобережье /в основном бассейн нижнего и отчасти среднего течения р.Буреи/. Таким образом, на левобережье Амура манегры и бирары были соседями: первые занимали область к западу от водораздела между Зеей и Буреей, а вторые к востоку от нее. На самом Муре их Территория была разделена маньчжуро-даурскими поселениями на участке Амуро-Зейской равнины.
Восточными соседями бираров были гольды /нанайцы/. Севернее последних территория бираров смыкалась с областью негидальцев, а еще севернее, от верховьев Бурей на северо-запад до верховьев Гилюя непосредственными соседями бираров были оленные эвенки.
По данным А.Ф.Миддендорфа, здесь, в восточной части южного склона Станового хребта /район Охотского побережья примерно от верховий Учура на юг до р.Тугур/ находились оленные эвенки Бы-тальского, Эдянского, Лалагирского, йкагирского родов /Мидден-дорф, 1978, 731/. Три первых из них в ХУЛ в. были крупнейшими родами алдано-майского бассейна. К 1840-м годам все они значительно продвинулись на юг: лалагиры /159 чел./ находились в это время в бассейне Уды, а их место по Учуру заняли бута /142 чел./. Территория эдянов, в целом также переместившихся к югу, была не столь компактна: эдяны отмечены А.Ф.Миддендорфом как на Учуре - 118 податных душ, так и на Уде - III чел.Известно также о посещениях ими, вероятно, с промысловыми целями, бассейна Амгуни /Миддендорф, 1878, 731/ 1. Называемые А.Ш.Миддендорфом Икагиры перемещении охотских /алдано-майских/ эвенков на юг, в район Уды, свидетельствуют, наряду с данными А.Ф.Мидцендорфа, и материалы более раннего времени. Так, в 1730 г. Алексей Мясников доносил из Учурского зимовья в Якутскую Воеводскую канцелярию, что к нему к ясачному платежу пришли тунгусы Бытальского и /в другом месте Инкагиры/ легко сопоставляются с Эгинкэгирами, занимавшими в ХУЛ веке нижнее течение Уды и бассейн Тугура. Они единственные из встреченных А.Ф.Мидцендорфом эвенков были здесь не пришельцами, а давними жителями, заметно сократившими из-за эпидемии оспы свою территорию и численность/с 560 чел. в 1680 г. до 31 чел. в 1844г./. А.Ф.Миддендорф подчеркивал, что икагиры некогда были несравненно многочисленнее. На плясовом лугу... они бывало плясали круговую и, держа друг друга за руку, своим крутом оцепляли весь холм /Миддендорф, 1878, 731/. Что касается живших в середине ХУЛ в. южнее Эгинкэгиров, в районе истоков Бурей, Се-лемдаи, Тугура и левых притоков Амгуни, эвенков рода Муктегир,то в сер. XIX в. они уже находились в составе негидальцев /Миддендорф, 1878, 744/.
Таким образом, к началу XIX века родовой состав восточно-приамурских /удско-тугурских/ эвенков значительно изменился. Сюда пришли охотские /учуро-майские/ группы Лалагирского, Эдянского, Бутальского родов. Из прежде проживавших здесь родов одни - Эгин-кэгиры - значительно сократились в численности, другие - Муктери-ры - перешли на Амгунь, где влились в состав негидальцев.
Характеристика хозяйства и средства передвижения
В сер. XIX в. в хозяйстве манегров и бираров, несмотря на их переход к коневодству, сохранялись основные тунгусские черты. Будучи уже не оленными, а конными группами, они все же прежде всего оставались охотниками. Охотой занимались в течение всего года: зимой она была главным занятием, а летом дополняла рыболовство. Главными объектами мясного промысла были парнокопытные: крупные /олень, лось, изюбр/ и мелкие /косуля, кабарга/. Охотились также на кабанов и медведей, когда они встречались, но все же основу мясного промысла составляли копытные в разных соотношениях в зависимости от особенностей местности. В тех местах, где водилась кабарга, она являлась зимой главной пищей. Много ее было в Восточном Приамурье, у Тугурского залива, а также на Бурее и Тымге, левом притоке Зеи. Везде, где не было кабарги, манегры и бирары питались прежде всего мясом оленей и лосей. Последние встречались в более равнинных и болотистых местах в верховьях Зеи, на Уре, Вире /Миддендорф, 1878, 86/.
Существовали как активные, так и пассивные приемы охоты. Последние /главным образом, самострелы и петли/ из-за сильно пересеченной гористой местности преобладали. Самострелы алана настораживали на косулю, кабаргу, оленя, лося, медведя, зайца, соболя, лису. Их устанавливали как на звериных тропах, --.так и в отверстиях специально выстроенных изгородей - "засек" /главным образом, на коз, оленей, лосей/. Каждая засека представляла собой изгородь, устроенную из срубленных деревьев и кустарников, которая шла от одной реки до другой и таким образом преграждала путь животным. На каждые 40-60 м в засеке оставлялся проход, где помещался самострел /Маак, 1859, 49, 75/. Устройство и осмотр засек были очень трудоемким делом. К их сооружению приступали заранее, как только возвращались на зимники. Если засеки прошлого года сохранялись, то их только поправляли, а новых не строили. . Осмотр расставленных самострелов отнимал весь короткий зимний день /Мидцендорф, 1878, 721/. В отличие от сибирских эвенков, манегры при настора-живании самострелов использовали для стрел гнилой жир, чтобы отравленными стрелами ускорить смерть животного /Маак, 1859, 76/. Делалось это, по-видимому, из-за того, что мех быстро погибших животных гораздо лучше того, который бывает у животных, умирающих долго и мучительно. По свидетельству А.Ф.Миддендорфа, смазывание стрел ядом встречалось у айнов /Мидцендорф, 1878, 601/. Известно также, что этот способ использовали мохэские племена Приамурья /Окладников, Деревннко, 1973, 311/, поэтому наличие его у манег-ров, по нашему мнению, свидетельствует о ранних связях их предков с аборигенным населением региона.
Активная охота велась прежде при помощи лука со стрелами, но в середине XIX в. лук уже почти не употреблялся. Его заменило огнестрельное оружие, называвшееся у манегров мэвчэн. Это были пре эвенк.- эвенкийский язык, маньчж.- маньчжурский, нан. - нанайский, нег. - негидальский, орок. - орокский, ороч. - орочский, ульч,-ульчский, удэг. - удэгейский, нивх. - нивхский. имущественно китайские фитильные ружья, с чем связано, по-видимому, и их особое название, в отличие от эвенкийского пэктирэвун. В фитильном ружье заряд зажигался посредством фитиля, прикрепленного к концу курка. Фитиль уркун приготовлялся из заболони черно-тальника, которую кипятили в течение дня в воде с толченой корой лиственницы и небольшим количеством пороха и затем сушили. Чтобы иметь каждую минуту возможность зажечь фитиль своего ружья, охотник носил сзади на поясе тлеющий кусок трута богото, насаженный на железный стержень, который при помощи деревянной ручки втыкался за пояс охотника. Пороховницей кодзя был круглый деревянный сосуд, с узким горлышком, заткнутый пробкой. Пули и другие мелкие предметы хранились в сумке в виде кармана капи, сделанной из меха или кожи /Маак, 1859, 75; Герстфельд, 1857, 307-308/.
У соседних с манеграми и бирнрами оленных эвенков были в это время уже более совершенные русские кремневые ружья. Длинные тяжеловесные фитильные ружья китайского образца не могли конкурировать с ними. Кремневые ружья изредка попадали к манеграм и би-рарам с нач. XIX в. с севера - с Лены и Уды - через торговлю с якутами. С іриходом русских они чаще стали появляться у них, но все же большая часть манегров, особенно живущие ниже по Амуру, а тем более бирары, употребляли в сер. XIX в. исключительно китайские винтовки, во владении которыми они были большими мастерами. Р.Маак писал о своем проводнике-манегре, что тот часто в пути отходил в лес на охоту, "которая всегда была удачна... несмотря на такое дурное ружье" /Маак, 1859, 307/. Р.Радце также отмечал, что бирарский охотник "с удивительной ловкостью зажигает фитиль своей пищали, чтобы во-время быть готовым к выстрелу" /Путешествие по Амуру и Восточной Сибири, 246/.
Общие данные /расселение, численность, родовой состав/
К концу XIX в. западно-приамурские эвенки /орочены/ занимали, как и в середине столетия, берега левых притоков Амура: pp. Амазара, Урки, Омутной, Ольдоя, Невера, а также бассейн р.Зеи с ее правыми притоками /Ур, Джалинда и др./. Численность их составляла в это время 677 человек /Патканов, 1906, 9/, что было существенным увеличением по сравнению с их примерной численностью около 300 человек в I860 г. /Кабузан, 1973, 42/. Родовой состав изменился незначительно. Основными родами по-прежнему были Нина-ган, Киндигир, Буллет, Баягир, Никагар, Сологон. Из новых родовых наименований здесь появились Агдарим, Балатар и Иглагир. Относительно последнего уже говорилось, что это, возможно, род Уил-лагир. Два других аналогий не имеют и, скорее всего, были записаны неверно. С.К.Паткшов сам отмечал, что. в переписном материале названия этих родов написаны неразборчиво и их настоящая транскрипция неизвестна /Патканов, 1906, 18/.
В начале XX в. приток нового населения в Западном Приамурье шел в основном с системы Олекмы. Оттуда, из-за Яблонового хребта, прикочевывали иногда группы в два-три семейства /Радаев, 1926а, 68/. По родовой принадлежности это были: Колто Колтогир /Гилюй-Тында/; Донго /Гилюй-Тында/; Хэвгин Хэбгин, мн.ч. Хэвгинкур Эвгинкур /Тында - Гилюй - Зея - Амуткачи/; Чакигир /Нюкжа - Амут-качи/; Букачар н Букочар /Нюкжа - Тында/; Ингэлас Ингэлагир /Тында - Зея/ /Василевич, 1969, 264, 267, 268, 271, 283; АЛЧИЭ, W 61, 36/ 1.
В конце первой четверти XX в. численность ороченов составля р ла около 1000 человек , а районы их расселения включали берега 1. Все эти родовые наименования были записаны Г.М.Василевич в 1947 г., но за нетлением более ранних да.нных приводятся здесь дла характеристики населения первой четверти XX в. 2. В 1925 г. в Амурской губернии насчитывалось 1756 эвенков /Липский, 1925, ХУІ/. В то время к Амурской губернии относился Верхне-Бурейнский район, переданный в 1948 г. Хабаровскому краю. Его территория, так же, как и верховья Селемджи, административно входящие в Амурскую область, относятся к Восточному Приамурью. В 1931 г. здесь, в Селемджинском и Бурейском туземных районах, жили 757 эвенков /Сергеенко, 1934, 16/. Отняв это количество от общей численности эвенков Амурской области, получим ПрибЛИ зительную численность верхнеамурских ороченов -около 1000 чел. рр.Ольдоя, Нюкжи и бассейн Зеи /рр.Гилюй, Тында, Брянта, Дяелту-лак, Бомнак/, не занимая побережье самого Амура. Орочены осознавали свое единство: они держались обособленно от соседних, проливающих в Якутии, эвенков,считая себя "амурскими" /Радаев,1926а, 68/, а также противопоставляли себя олекминским, называя их айн-гкур "чужеродец" /Василевич, 1949а, 59/. В восточном Приамурье в конце XIX в. продолжалось освоение эвенками бассейна Нижнего Амура. Перекочевывая со своими оленями в поисках лучших угодий, восточно-приамурские эвенки представляли собой небольшие группы, проживающие в основном в окружении нижнеамурских народностей. В конце XIX в. их расселение предста-вляло следующую картину: 1. Бассейн р. Тугур - 121 эвенк, составлявших здесь все население. Родовые наименования Жер, Лалигир. 2. Бассейн р. Амгуни /Амгунь, Керби, Немилен, Дуки, Омал/-367 чел.; Бута -Быта/, Лалигир. Кочевали в основном к северу от Амгуни. Большинство населения здесь составляли русские. На третьем по численности месте, после русских и эвенков, стояли неги-дальцы. 3. Северо-восточная часть Приамурья между низовьями Амура, Амгуни и Охотским морем /район озер Орель, Чля/. 165 эвенков; роды Бута /Быта/, Эгинкэгир, Жер, Лалигир, 2-й и 3-й Эдянский /Зжанский/, Алагир и Знгальский. 4. Бассейн р.Тунгуски /pp. Тунгуска, Кур, Урми/ - 132 чел.; Лалигир, Бута, Эдян, 2-й Эдянский /Зжанский/, Жер, Бэтум. По pp. Кур и Урми эвенки занимали по численности I место, по р.Тунгуске преобладали нанайцы. 5. Верховья Бурей и Селемджи - 247 чел.; Бута /Быта/, Лали-гир. 6. По р. Лимури, левому притоку Амура - 15 чел.; Лалигир, Эгинкэгир, Айнукан. 7. По правому берегу Амура /с.Карги, pp. Тумнин, Хунгари, оз. Кизи/ - 78 чел.; Бута, Лалигир, Эдян,/Ыдян/, Балаур. Всего 1125 человек. Как видим, большинство восточно-приамурских эвенков по-прежнему, относились к родам Эдян, Лалигир, Бута, Эгинкэгир. Новые наименования: Жер, Алагир, Энгкальский, Вэтум Вэтун, Айнукан. Род Жер бьш, подобно Бута, якутским по происхогздению /Мидцендорф, 1878, 731; Патканов, 1906а, 107/. Энгкальский и Балаур нигде больше не отмечены. Вероятно, это были какие-то родовые ответвления. Алагир, по мнению С.К.Патканова, также якутского происхождения /Патканов, 1906а, 108/. Айнукан, возможно, искаженное Аюмкан /не-гидальский род/. Бэтум Бэтун ранее не отмечен, но с конца XIX в. стал очень распространенным на Нижнем Амуре и Сахалине.
Во время переписи 1897 г. восточно-приамурские эвенки были отмечены в некоторых селениях оседлого типа - в с. Дутси и Вели на Амгуни, в Какчеми и Чеченай /Карги/ на Амуре, в селениях на озере Орель - Кульчи, Какорма и др. /Смоляк, 1975а, 68/. Такое оседание было результатом их обезоленивания. Безоленные эвенки жили также у оз. Болонь, около с.Тывлино /Смоляк, 1975а, 148/. Обычно они старались вновь приобрести оленей, но общая малоолен-ность, отсутствие хороших кормов и истощение имеющихся ягельников не всегда позволяли сделать это, что приводило в ряде районов к значительному оседанию эвенков. Так, в начале Д в., в с. Карги на правом берегу Амура насчитывалось 49 эвенков, живших сравнительно оседло /Смоляк, 1975а, 66-67/. На р.Бире, в среднем ее течении, находились три эвенкийские селения: Котон, Краснояр, Никитино, в которых оседло жили около 125 эвенков. Многие из них имели русские избы, держали коров и лошадей, но главным их занятием по-прежнему оставались охота и рыболовство. Все передвижения они совершали на лодках по реке /Иванов, 1903, I49-I5I/. Небольшие эвенкийские поселки появились в 1910-х годах на притоках верхней Бурей и на Урми: Чекунда, Кукан /АЛЧИЭ, № 61, З/. В остальных местах восточно-приамурские эвенки вплоть до коллективизации вели традиционный образ жизни.
