Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Модели поведения в сфере традиционного сельского хозяйства 30
Глава II. Новые реалии в хозяйственной деятельности 70
Глава III. Некоторые аспекты внедрения крестьянских моделей поведения в рабочую культуру 108
Заключение 139
Расшифровка сокращений, принятых в работе 143
Литература 145
Приложения 165
- Модели поведения в сфере традиционного сельского хозяйства
- Новые реалии в хозяйственной деятельности
- Некоторые аспекты внедрения крестьянских моделей поведения в рабочую культуру
Введение к работе
Актуальность темы. Исследования русского крестьянства составляют один из наиболее разработанных разделов отечественной этнографической науки. Выпущенный еще в 1914 году Д.К.Зелениным историографический сборник включал в себя несколько десятков страниц с перечислением работ, посвященных этой теме. За период XX века количество работ увеличилось.
Однако изучение крестьянства остается актуальным и по сей день, поскольку в рамках общего русла крестьяноведческих исследований постоянно менялся предмет исследования. Так, в середине XIX века исследовались этнографические особенности крестьянства в целом, в конце XIX века фокус исследований сместился на проблемы обычного права или юридического быта, в начале XX века исследовалась экономика крестьянского хозяйства, в первые годы советской власти акцент делался на исследовании материальной культуры, а во второй половине XX века в рамках семиотики исследовались крестьянские знаковые системы.
В настоящее время актуальны исследования крестьянства в рамках городской этнографии. Именно крестьянство представляло собой ту группу населения, из которой в результате процесса урбанизации русского этноса сложилась субкультура рабочих [Шаповалов, 2001, 251]. Таким образом, актуально сосредоточить внимание на тех особенностях, которые перешли из крестьянской субкультуры — в рабочую.
В связи с этим встает вопрос: «Каким способом переходят культурные особенности от крестьянства к пролетариату?» Очевидно, что это происходит не посредством материальной культуры или
хозяйственных навыков. Очевидно, что передача культурных особенностей происходит через некие особенности психологического склада человека, однако, более конкретного определения этих особенностей нет.
Методология исследования. Особенности психологического склада выражались в виде концепции менталитета во французской школе «Анналов» и концепции национального характера в американской психологической антропологии.
Понятие менталитет или ментальность, которые существуют в русском языке, не имеют достаточно четкого определения. Отчасти это можно объяснить тем, что и во французской исторической науке такого определения не сложилось. Как пишет Ф. Арьес, концепция менталитета возникла в результате изучения исторической демографии. В ходе исследования выяснилось, что изменение демографического поведения, которое зависит от ресурсов, имеющихся в распоряжении общества, происходит при изменении ресурсной базы не сразу и не автоматически. Между уровнем ресурсов и демографическим поведением «существует некое промежуточное звено, которое изменяет, как оптическая система, отражение реальности» — это «система ментальностей» [Aries, 1978, 408].
Более четкого определения менталитета в статье не дано. Автор приводит примеры исследований «истории ментальностей». Так, Ж. Дюби описал отношение к налогу как к дару в пользу своего сюзерена [по Aries, 1978, 412]. Ж. Ле Гофф рассматривает изменение структуры рабочего дня как переход от времени церквей ко времени купцов [Le Goff, 1977]. Обе работы построены на анализе письменных источников, в которых авторы находят проявление особенностей психологического склада людей исследуемого времени.
По этой причине исследование «истории ментальностей» становится историей аристократии. Неграмотные крестьяне не могли оставить значительного количества письменных свидетельств, своего отношение к явлениям обыденной жизни. В связи с этим, изучение менталитета русского крестьянства представляется затруднительным по той причине, что крестьяне не создали значительного количества письменных памятников, отражающих их воззрение на мир.
Концепция национального характера разрабатывалась в рамках междисциплинарной школы.«Культура и личность» а США в 40е — 50-е годы XX столетия. Последователи этой школы считали, что общество состоит из отдельных людей, и что национальный характер есть проявление общих для этих отдельных людей свойств. Для изучения особенностей национального характера они применяли психологические тесты (интерпретация чернильных пятен Рор-шаха, неоконченные предложения и др.) [Токарев, 1978, 278]
Таким образом, изучение национального характера является чисто психологическим исследованием, в основании которого лежит эксперимент. Невозможность применения экспериментального метода при изучении психологических особенностей русского крестьянина не позволяет воспользоваться также и этим методом в нашем исследовании.
Традиционно этнографы имеют дело с внешним проявлением психологии, то есть с поведением человека. Поведение человека структурировано в определенные модели действий, которые одобряются обществом. Именно нормативное поведение, одобряемое обществом, очень часто становится предметом изучения этнологов в последнее время [см. подробнее Карлов, 1995, 212]. Обыкновенно исследования нормативного поведения ведутся либо в сфере обще-
ния или этноэтикета [см. Бгажноков, 1983; Никишенков, 1999] или в сфере обычного права [Карлов, 1997]. В связи с этим актуально исследовать нормативную практику в сфере экономики.
Основной единицей нашего исследования будет понятие «модель поведения». Модель поведения"— это устойчивый алгоритм действий, которые должны привести, по мнению человека их выполняющего, к определенной цели. Сам термин модель «модель» указывает на регулярность. Такая форма поведения социально направляется и характеризуется ограниченным набором вариаций [см. также Хоныгман, 2001, 54].
Стереотипность крестьянских действий часто отмечается ис-следователями крестьянской культуры. Так, сотрудник отдела хозяйственной статистики Московской губернии, В. Орлов, описывает общественные работы крестьян1 и отмечает следующую черту общинной деятельности: «Деятельность эта проявляется в весьма ограниченных размерах: мы не встретим в Московской губернии ни дорогих общественных зданий, ни общественных земледельческих машин, ни правильного орошения полей, ни других каких-либо крупных общественных затрат, употребленных с целью совершенствования хозяйства» [СССМГ, 1879, 266].
Среди моделей поведения мы выделим «базовую модель поведения» и «страховочные модели поведения». Базовая модель поведения -это основной алгоритм действий, который реализуется человеком в обычных обстоятельствах. Страховочные модели поведения реализуются при определенных условиях, например, в случае пожара, падежа скота, частичного или полного неурожая.
1 Из 23 приведенных примеров 17 - это рытье канав для осушения надельных земель, 5 - рытье прудов для скота и I - обработка болота под луг (осушение и разравнивание).
При изучение моделей поведения необходимо четко различать индивидуальные действия, сложившиеся в результате индивидуального освоения человеком окружающего мира, и действия, выработанные культурой. Любое действие, которое выработано культурой, должно быть передано от одного поколения к другому. Действие получает свое отражение в языке, то есть получает название. С другой стороны, как пишет Ю. М. Лотман, «то, что не входило в этот обычный тип поведения являлось знаково не существующим». Традиционная культура «не видит» особенностей, а видит лишь общее в действиях. Ученый называет такой тип поведения «ни индивидуальным, ни коллективным, поскольку оно не знало еще этого противопоставления» [Лотман, 1992,10].
Для того чтобы отделить «знаково существующую» культуру от «знаково не существующей» следует найти соответствие модели действия в одной из знаковых систем. Наиболее обширной и общеизвестной знаковой системой является речь. Поэтому при описании каждого действия необходимо отмечать, существует или не существует специальное слово, которое обозначает это действие в крестьянском языке.
В качестве примера можно привести такие факты. В первые годы введения А. Н. Энгельгардтом плужной пашни в Батищево плуг назывался не иначе как «железная соха» [Энгельгардт, 1999, 180]. На заводах собрания партийных ячеек назывались сходками [ЗГ, 54]. В деревне и после революции волостные коммунистические конференции назывались «сходами». Правда, как пишет очевидец, на деле они и были волостными крестьянскими сходами [Кретов, 1925,110].
Итак, сформулируем основные параметры нашего исследования. Объектом исследования станут русские крестьяне периода конца XIX - начала XX столетий. Предметом исследования станут особенности нормативной практики крестьян, связанные с ведением хозяйства.
Цель исследования — выявление механизмов проникновения особенностей нормативной практики крестьян в сфере хозяйства в городскую среду.
Для достижения поставленной цели необходимо сформулировать конкретные исследовательские задачи: 1) описать традиционные модели поведения крестьян в области сельского хозяйства, 2) описать новые модели поведения, связанные с проникновение в крестьянскую культуру капиталистических отношений 3) выявить механизмы переноса нормативных особенностей поведения крестьян в рабочую культуру.
В связи с этим, в первой главе будут рассмотрены модели поведения крестьян в сфере земледелия и скотоводства, как наиболее традиционных форм хозяйственных занятий русских крестьян. Эти модели будут связаны, в основном, с натуральным хозяйством.
Во второй главе будут описаны основные модели поведения крестьянина в сфере рыночной экономики. В качестве структурирующих понятий будут избраны отхожие промыслы, деньги и собственность. По нашему мнению, при описании нормативной практики, связанной с этими явлениями, можно наиболее полно отразить спектр новых моделей поведения, усваиваемых крестьянами.
В третьей главе автор попытается выявить механизмы проникновения моделей поведения в городскую культуру.
Обзор литературы. Точкой отсчета изучения и к психологии, и хозяйства русских крестьян можно считать издание в 1847 году в
журнале «Записки Императорского Русского Географического общества»2 статьи Н. И. Надеждина «Об этнографическом изучении народности русской», в которой автор назвал «этнографию психическую» одним из трех важнейших направлений изучения русского народа. В сферу интересов «психической этнографии» входили в частности «домохозяйство и вообще промышленность» [Надеждин, 1847, 77]. Таким образом, на первом этапе этнографического изучения крестьянства психология и хозяйственная деятельность не разделялись, что очень важно ля нашего исследования.
В 1848 - 1849 годах было проведено первое этнографическое обследование по программе, составленной Н. И. Надеждиным. Многие ответы корреспондентов имели оценочный характер и зачастую включали прямо противоположные характеристики. Так, например, С. Разумихин пишет: «Вообще [крестьяне Ржевского уезда - А. Т.] сильны, деятельны и трудолюбивы; последнее доказывается их уменьем выделывать разные необходимые в хозяйстве вещи, как то: дрань, колеса, решета, гнать деготь...» [Разумихин, 1854, 236]. А другой корреспондент считает, что крестьяне — ленивые и «под разными предлогами находят всякую работу невыгодною; «из-за чего тут ломаться»,— говорят они...» [Лебедев,1853, 175].
Интерес к психологии проникает и в историю: известные историки в своих книгах и лекциях уделяют внимание национальному характеру великоросса.. Так, В. О. Ключевский пришел к мнению, что великоросс под влиянием климатических особенностей приобрел «наклонность дразнить счастье, играть в удачу» или «великорусский авось», «способность к напряжению труда на короткое время» и «непривычку к ровному, умеренному, размеренному труду», а
2ДалееИРГО-А.Т.
также склонность «больше обсуждать пройденный путь, чем соображать дальнейший». Интересно отметить, что этот историк считал, что «великоросс лучше работает один..., и с трудом привыкает к дружному действию общими,силами» [Ключевский, 1993, 279-280]. Последнее замечание противоречит широко распространенному - и в те времена и сейчас - мнению об общинности или коллективизме русского человека.
Описывали особенности характера русского человека и С.М.Соловьев. Он так описывал процесс заселения русскими людьми современной территории, связывая его с психологическими особенностями: «С юга на север, из степной в лесную сторону шел тот русский человек, который чувствовал стремление к мирному труду; на юге оставался тот русский человек, которому нравились опасности украинной жизни, эта беспрерывная борьба с кочевниками, гулянье по широкому раздолью степи» [Соловьев, 1881]; Таким образом, этот историк считал, что русский человек лесной зоны все же склонен к спокойному труду.
Другой историк, И. К. Бабст, связывал особенности хозяйства и особенности психологического склада великоросса. Он приводит такое сравнение белорусов и великороссов: «обратимся к Смоленской ... губернии <...>, где и великороссы и белорусы живут вместе. В населении восточных уездов Смоленской губернии видна удаль, изворотливость и предприимчивость великорусского человека и умение найти средства для жизни. Он любит строиться на больших дорогах, где легче заработать деньги, изба его красивее и удобнее, одежда щеголеватая. Все это изменяется в западных частях губернии, населенных вялыми белорусами, которые прячутся в поселках, терпеливы и добродушны более из неподвижности и лени, нежели
по сознанию» [Бабст, 1881, 107]. У этого автора мы видим уже не просто спокойный, размеренный труд, а даже активную предприимчивость.
В целом, как бы ни были противоречивы оценки психологии великоросса, был сделан очень важный шаг в ее изучении: была сформулирована область исследования и были предложены первые методы ее изучения.
Вторая волна интереса к крестьянской психологии связана с политическим развитием России в конце XIX — начале XX века. В этот период появляются работы А. Н. Энгельгардта и его сторонников: А. П. Мертваго, Ермолова и др. Одной из наиболее значимых идей А. Н. Энгельгардта - установка на рациональность и логичность крестьянского поведения. Можно привести такой пример из его рассуждений: «Если мужик не выполняет условия, бросает работу, отказывается от обязательства, то нужно опять-таки вникнуть в дело, разобраться с толком. Всегда окажется какая-нибудь основательная причина: изменилось семейное положение мужика, цены поднялись, работа не под силу, вообще что-нибудь подобное; мошенничество тут редко бывает» [Энгельгардт, 1999, 95].
В конце XIX - начале XX века можно наблюдать новый подъем интереса к крестьянским проблемам, однако, методы и предметы исследования уже изменились. Во-первых, были проведены детальные статистические обследования целого ряда губерний. В частности, был издан ряд Сборников статистических сведений по Московской губернии3 [см. СССМГ - разные выпуски]. Во-вторых, при деятельном участии нового председателя Этнографического отделения ИРГО Н. В. Калачева были проведены исследования обычного права
3 далее СССМГ-А. Т.
крестьян [см. подробнее Никишенков,2003, 52-64; Громыко, 1986, 17]. Были написаны работы о различных сторонах крестьянской жизни, которые содержали и психологические наблюдения [см. напр. Васильчиков, 1881; Коринфский, 1994; Максимов, 1894, Рит-тих, 1904; Стеллит, 1903].
Основным достижением этого этапа изучения крестьян было то, что авторы пытались увидеть рациональное зерно в крестьянских действиях. Основным оппонентом авторов является общественное мнение. Это хорошо видно из высказывания агронома московского земства В. Бажаева, который пишет: «Мы хотим сказать, что значение стеснения личной инициативы как тормоза для развития сельскохозяйственной техники (если только такое стеснение существует), не может пойти ни в какое сравнение с такими тормозами, как недостаток знаний и малоземелье [Бажаев, 1892, 15].
К этой же группе работ логически примыкают книги ученых-аграрников, лидеров харьковской и московской школ: Л. Н. Литошенко и А. В. Чаянова. В основе их работ лежат статистические исследования различных губерний дореволюционной и советской России, в которых были учтены ошибки земской статистики. В частности, в них было введено деление дворов на группы по размеру душевого надела, в результате чего появилась возможность наблюдать экономическое расслоение деревни. Многие данные этих статистических исследований до сих пор не опубликованы, поэтому сами работы ученых-аграрников начала XX века представляют собой важный источник.
В Харьковскую школу, которая называлась так, потому что ее сторонники публиковали свои работы в харьковском «Агрономическом журнале», входили Л. П. Сокальский, К. А. Мацеевич,
Л. Н. Литошенко и Б. Д. Бруцкус. Эти ученые-аграрники считали, что сельское хозяйство России должно развиваться по фермерскому пути, держать курс на «чистую Америку». Стремление к прибыли, как они полагали, уже заложено в русском крестьянине [см. подробнее Данилов, 1996].
Достаточно подробно основные черты психологии крестьян описывает Л. Н. Литошенко в работе «Социализация земли в России». Во-первых, он пишет о низких потребностях крестьян: «Русское крестьянство вынесло с собой из крепостного права все черты примитивного натурально-хозяйственного строя. Русский крестьянин! привык считать своим идеалом замкнутое, самодовлеющее сельскохозяйственное предприятие, удовлетворяющее всем потребностям своего владельца и ставящее его в независимое положение к внешнему миру». Причем, вплоть до времени исследования «этот хозяйственный идеал сохранял и проявлял свое влияние» [Литошенко, 2001, 112].
Этот хозяйственный идеал находился в прямой взаимосвязи с низким уровнем потребностей крестьянства, который и был выявлен статистическим анализом крестьянских бюджетов. Дальнейшее пути развития села ученые харьковской школы видели во внедрении ши-рокополосицы, травосеяния и освобождении крестьян от гнета общины, путем организации отрубного или хуторского хозяйства [Бруцкус, 1909, 33].
Членами московской школы, которую также называли «организационно-производственным направлением», были А. В. Чаянов, Н. П. Макаров, А. Н. Челинцев, А. А. Рыбников и ряд других ученых. Они считали, что крестьянин по своим особенностям нацелен не на получение прибыли, а на максимально эффективное использо-
вание трудовых ресурсов своей семьи. Исходя из коллективизма крестьянской психологии, сторонники этой школы видели будущее крестьянского хозяйства развитии кооперации [см. подробнее Никонов, 1993; Данилов, 1996].
А. В. Чаянов уделял большое значение особенностям психологического склада крестьян. В своих работах он предлагает целую схему психологии трудопотребительского баланса. Он рассматривает два фактора, которые влияют на размер трудового дохода семьи: 1) степень тягостности приобретения предельного рубля и 2) предельная полезность этих рублей для хозяйствующей семьи.
По рассуждениям ученого, каждый следующий рубль дается в крестьянском хозяйстве с большими трудозатратами, чем предыдущий, таким образом, последний рубль, который готово заработать данное хозяйство называется предельным рублем. Этот предельный рубль субъективно определяется хозяйственным субъектом исходя из полезности предельного рубля для крестьянской семьи [Чаянов, 1993, 61-64]. Для наглядности он предлагает изобразить оба этих фактора на графике [см. прил. 1].
Кроме того, А. В. Чаяновым и его единомышленниками на основе статистических данных были выявлены важные закономерности функционирования крестьянского хозяйства: зависимость богатства хозяйства от количества членов семьи, зависимость дохода семьи от ее возраста, взаимосвязь интенсивности хозяйства и размера семьи [Чаянов, 1993, 48-49; см. прил. 2]. Все эти черты хозяйства чрезвычайно важны для понимания особенностей психологического склада крестьянина.
Следующий этап относится к середине XX века. Все работы этого периода появились за пределами России. Новый подъем инте-
реса к психологии русского человека связан с исследованиями проблемы национального характера американскими культурными антропологами.
Наиболее известными исследованиями психологии советских людей является работа Дж. Горера и Дж. Рикмана «Люди Велико-россии. Психологическое исследование». Книга состоит из двух частей. В первой содержатся рассказы Дж. Рикмана о русской жизни, которые были написаны им, когда он работал в южной России во время Гражданской войны. В этих рассказах интересен только подход к русской жизни иностранного человека. Например, в рассказе «Железо» Дж. Рикман рассказывает, что крестьяне почти не используют железных вещей и приводит подробное описание постройки хаты и печи, где вообще о железе не упоминается.
Во второй части содержится само исследование Дж. Горера, проведенное им в конце 40-х годов. Все представители русского народа, участвовавшие в обследовании, были представителями эмиграции, которые жили в Европе. На основе анкетного исследования автор выделил несколько особенностей поведения русского человека. Для нас, в частности, важно отметить следующие моменты: русские подозрительны к иностранцам (по формулировке Горера), при переговорах русские стремятся к достижению равноценного обмена тонну за тонну, акр за акр и т. jx.\Gorer, Rickman, 1950, 193]. Выводы этого исследования, в частности о равноценном обмене, частично перекликается с наблюдениями русских этнографов XIX века. Однако они не очень широко используются в отечественной этнографической литературе.
Схожее исследование было выполнено группой авторов — А. Инкелесом, Р.А.Бауэром и К. Клакхоном - и называлось «Как работает советская система». Авторы во вступлении заявляют, что
их исследование профинансировано вооруженными силами США. На основе тестового обследования (т. н. большое интервью или интервью жизни) русских эмигрантов, оказавшихся в Америке после Второй Мировой войны, были выявлены следующие черты национального характера: «сердечность, человечность, зависимость от прочных социальных контактов, эмоциональная нестабильность, иррациональность, сила, недисциплинированность, потребность подчиняться власти» [Bauer, Inkeles, Kluckholn, 1957,221].
Публикации этих работ вызвали отклик со стороны русских эмигрантов первой волны, которые опубликовали ряд работ, в которых излагается их видение характера соотечественников.
Одной из наиболее известных в данной группе книг является работа Н. О. Лосского «Русский национальный характер», которая была издана в Германии в 1957 году. Автор пытается на основе анализа биографий таких известных личностей как Л.Н.Толстой, М. Е. Салтыков-Щедрин, В: Стасов, Ф. М. Достоевский и многих других выделить черты русского характера, которые представляет в соответствующих главах. Среди особенностей русского характера он называет «религиозность», «способность к высшим формам опыта», «свободолюбие», «доброту», «даровитость», «недостаток средней области культуры» [см. подробнее Лосский, 1957].
Другим ученым русского зарубежья, который выступил с критикой американских этнопсихологических исследований, был П. А. Сорокин. Он писал, что целесообразность применения психологических тестов для исследования национального характера никем не доказана [Сорокин, 1990, 465].
В своей работе «Основные черты русской нации в XX столетии» он предлагает новый вариант исследования. По его мнению, надо исследовать не индивидом, а исторические события, в которых
и отражаются особенности поведения нации, как единой социокультурной системы. Среди таких особенностей он выделяет: «огромную жизнеспособность и замечательное упорство, готовности идти на жертвы во имя выживания и самосохранения нации», «способность устанавливать политический режим, наиболее подходящий для защиты своей независимости и национальных ценностей».
К этим основным особенностям ученый прибавляет «дополнительные особенности русской нации»: «единство в многообразии» и «религиозность», которая в середине XX века начинала исчезать. Кроме того, автор опровергает склонность русской нации к революционности; он пишет, что «каждая нация бывала «революционной» и «склонной к беспорядкам» [Сорокин, 1990, 469-489].
В отечественной этнографии с конца двадцатых годов XX века происходит смена приоритетов среди объектов изучения. Психологические особенности отходят на второй план, а на первый выступают материальная культура и исследование социальной структуры. С этим фактом связано отсутствие в отечественной историографии работ по психологической тематике вплоть до семидесятых годов.
С конца шестидесятых - семидесятых годов XX века отечественная историческая наука, а вместе с ней и этнология начинают вновь проявлять интерес к влиянию особенностей психологического склада человека на исторический процесс [Кавтарадзе, 1969]. В 1971 году выходит сборник «История и психология» под редакцией Б. Ф. Поршнева и А. Анцыферовой. В нем, в частности, была статья Б. Г. Литвака, посвященная русским крестьянам. Ее автор выстраивает крестьянский идеал политического устройства. Он отмечает, что стремления крестьян по сравнению со временами Пугачева обрели более «конкретно-деловой тон» [Литвак, 1971,214].
В 90-е годы появилось весьма значительное количество работ, посвященных исследованию исторической психологии, менталитета [см. подробнее: Коновалов, 2001]. Автору хотелось бы остановиться на трех весьма значительных изданиях: сборнике «Менталитет и аграрное развитие России», монографии К. Касьяновой «О русском национальном характере» и работе С. В. Лурье «Историческая этнология».
Сборник «Менталитет и аграрное развитие России» был подготовлен по материалам международной конференции, которая прошла в Москве в 1996 году. В нем представлен ряд статей отражающих влияние менталитета на различные стороны жизни крестьян. В частности, Л. В. Милов рассматривает влияние природно-климатического фактора на менталитет русских крестьян {Милое, 1994], В. В. Кондрашин разбирает влияние голода и голодных лет на крестьянский менталитет [Кондрашин, 1994], А. В. Гордон высказывает мысль о значении свободного хозяйствования на земле для миропонимания крестьян [Гордон, 1994].
Авторы статей исходят, в основном, из анализа исторических житейских ситуаций или осмысления закономерностей развития русской истории. Сборник представляет большой интерес широтой охвата проблем, из-за чего является уникальным исследованием менталитета.
Работы М. М. Громыко4 посвящены различным аспектам трудовых традиций русских крестьян. В них дается полное описание
Громыко М. М. Трудовые традиции русских крестьян Сибири (XVIII - первая половина XIX в.). Новосибирск, 1975; Громыко М. М. Традиционные нормы поведения и формы общения русских крестьян XIX в. М., 1986; Громыко М. М. Мир русской деревни, М., 1991.
трудовых действий в течение всего хозяйственного года, отдельно внимание сосредотачивается на примерах оказания помощи нуждающимся хозяевам. Отдельный интерес для нашего исследования представляет работа «Традиционные нормы поведения и формы общения русских крестьян XIX в.», в которой прослеживается взаимосвязь трудовых действий с чувством стыда, состраданием или чувством долга. Это комплексный анализ трудовых действий, который в значительной мере исследует то, что можно назвать моделями поведения.
Монографии В. А. Александрова5 дополняют работы М. М. Громыко, поскольку в них исследуются схожие темы. Если в работах М. М. Громыко исследуется в основном деревенская община, то в работах В. А. Александрова изучается община-волость или община-поместье, которые включали несколько деревень. В работах М. М. Громыко нормы взаимопомощи описываются через призму повседневной жизни (подаяние милостыни, помочи и пр.), в работах же В. А. Александрова описываются случаи помощи нетрудоспособным членам общины во время семейных разделов, наследования имущества и других случаях, которые не относятся к «повседневности». Существенным отличием работ В. А. Александрова является то, что он опирался при написании работ на актовый материал, в то время как в работах М. М. Громыко преобладает использование нарративных источников.
В целом, работы В. А. Александрова и М. М. Громыко освещают крестьянскую жизнь с двух сторон: первые со стороны офици-
5 Александров В. А. Сельская община в России (XVIII - начала XIX в.) М., 1976; Александров В. А. Обычное право крепостной деревни России. XVIII - начала XIX в. М., 1984.
альной, вторые - с повседневной, что способствует созданию объективной картины крестьянской культуры.
Последней наиболее значительной работой по русскому крестьянству является монография Л: В. Милова «Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса», это уникальная работа в отечественном крестьяноведении. В ней автор проводит очень детальный анализ моделей земледельческой деятельности, на основе данных собранных во многочисленных, в частности региональных, архивах. Важность этой > работы заключается, в первую очередь, в том, что было на основании статистических материалов доказано влияние климатического фактора на всю систему хозяйственной деятельности русских крестьян. В частности автор доказал изменчивость и непостоянство севооборотов, количественно показал изменения степени интенсивности крестьянского труда в различные периоды летних работ.
Во второй части работы исследованы способы оказания помощи нетрудоспособным крестьянам со стороны помещика. Автор приходит к выводу о том, что крепостное право в целом было формой приспособления крестьянского хозяйства к климатическим и общественно-политическим условиям России XVIII века, путем к выживанию земледелия в неблагоприятных условиях.
В заключение следует отметить, что, несмотря на обилие различных работ, посвященных психологии русского народа, в его изучении нет системности. К сожалению, лишь очень немногие работы снабжены историографическими обзорами. Вероятно, это связано с дискурсом исследований. Авторы почти всех работ стараются описать психологические особенности или менталитет в целом. Кроме того, они исходят из мысли о существовании неких постоянных психологических черт: структур менталитета или этнических кон-
стант. В таком случае психологическими особенностями разных исторических эпох пренебрегают, для того чтобы рельефнее отразить постоянные составляющие.
Обзор источников. Для того чтобы выполнить изложенное выше исследование, необходимы источники, в которых будут даны подробные описания действий крестьян в сфере экономики. Желательно, чтобы в источниках указывались время, место, когда происходило действие и упоминалось по возможности больше подробностей. Такой подход предложен американским культурантропологом К. Гиртцем и называется «густым описанием» («thick description») [цит. по: Филд, 1996, 14].
Этим условиям не отвечают статистические таблицы, поскольку в них действия классифицируются по одному формальному признаку в ущерб другим. Например, при описании аренды описываются все случаи: аренда длительная, аренда однолетняя, аренда у своих односельчан, аренда у частного землевладельца. Принцип, по которому различаются различные виды аренды — форма оплаты: натурой или деньгами.
Описания, отвечающие поставленным условиям, можно найти; в нескольких группах источников. Первую и самую многочисленную группу составляют опубликованные источники. Специфика этнографической науки такова, что автор книги часто использовал данные, собранные лично им, поэтому большинство работ по этнографии являются одновременно и исследованиями и публикацией уникальных материалов. Эти работы широко известны. Среди них можно назвать исследования А. С. Ермолова, А. А. Коринфского, М. Забылина, Л. А. Тульцевой, о различных сторонах народной жизни, А. В. Васильчикова и С. В. Максимова, которые рассказывают о земледельческих традициях крестьян, В: С. Пругавина, анализи-
рующего народные промыслы. А также более специальные работы, например, А. Б. Зерновой, посвященная хозяйственной магии, Тихо-ницкой, посвященная толоке (на материалах Нижегородской губернии), С. А. Клепикова о питании крестьян.
Среди этих работ стоит выделить книги, появившиеся в 20-е годы XX столетия, жанр которых называется в историографии «монографическим описанием деревни» [Соловей, 1998, 76]. Автору известны несколько монографических описания деревень Московской губернии и сопредельных уездов других губерний. Первая из них дает общее описание всех изменений, произошедших в деревне после революции. Это книги Я Дорофеева «Деревня Московской губернии», посвященная селениям Серединской волости Волоколамского уезда и книга Ф. Кретова «Деревня после революции» о Яро-полецкой волости, Волоколамского уезда. Работа В. Н. Алексеева «Дания под Москвой. Рассказ о том, как разбогатела деревня Бурцеве, Волоколамского уезда. Московской губернии», посвящена в основном экономическим вопросам развития деревни с конца XIX до 20-х годов XX века.
Наиболее основательно написаны работы Е. С. Радченко «Село Бужарово, Воскресенского района, Московского округа и А. М. Большакова «Советская деревня за 1917 - 1925, которая посвящена описанию Горецкой волости Корчевского уезда, Тверской губернии. В них содержится множество подробных описаний различных наблюдений из повседневной жизни. Весьма важно то, что описания практически не содержат оценочных суждений, что случается весьма редко.
Для сравнения были использованы монографические описания деревень других губерний: Курской [Яковлеву 1925], Смоленской, [Гагарин, 1925] и пр.
Еще одной группой работ, которые можно считать источниками являются этнографические описания деревень. Такие описания выполнялись по анкетам, которые в середине XIX века рассылало в различные уголки России Императорское Русское географическое общество [Лебедев, 1853; Разумихин, 1854; Троицкий, 1854], а позже, в интересующее нас время - с конца XIX по начало XX века - Общество Любителей Естествознания, Антропологии и Этнографии при Московском Государственном университете. Это работы Т. Позднякова об Александровском уезде Владимирской губернии, Селезнева о Зарайском уезде Рязанской губернии.
Важными и наиболее известными источниками являются описания помещиками своего хозяйства, своих взаимоотношений с крестьянами. Это «12 писем из деревни» (из деревни Батищево, Дорогобужского уезда Смоленской губернии), а также ряд других статей А. Н. Энгельгардта. Книга его ученика и последователя А. П. Мертваго «Не по торному пути. Сельскохозяйственные воспоминания (1879-1893)», в которой содержится богатый материал по сравнению русского крестьянского и французского огороднического хозяйства. Еще одна работа написана великим русским поэтом А.А.Фетом. В конце жизни, после длительных судебных тяжб, он вернул себе фамилию своего отца — Шеншин — и уехал вести хозяйство в Мценский уезд Орловской губернии. На основе своих наблюдений он написал книгу «Жизнь Степановки или Лирическое хозяйство», в которой содержится немало важных наблюдений.
Очень важным источником являются Сборники статистических сведений по Московской губернии [далее CCCMF], отдела хозяйственной статистики. В них наряду со статистическими сведениями и таблицами есть очень много точных наблюдений и подробных описаний различных ситуаций из крестьянской жизни. Тома с
1-го по 4-ый посвящены крестьянскому хозяйству, а 5-ый - частновладельческим, бывшим помещичьим хозяйствам.
Наиболее подробные описания содержатся в выпуске 1-ом первого тома, посвященного о хозяйственному положению Московского уезда [СССМГ, 1877], а также в четвертом томе, посвященном формам крестьянского землевладения [СССМГ, 1879]. В первом томе подробно описаны хозяйственные и промысловые действия крестьян, наиболее типичные ситуации. В четвертом томе даны подробные характеристики разделу земель, описания общественных работ, крестьянского отношения к общине.
Вторая группа источников - архивные. Среди архивных документов, отвечающих сформулированным нами условиям, можно назвать материалы Историко-бытовых экспедиций Государственного Исторического музея, хранящиеся в его отделе письменных источников, и документы Общества Любителей Естествознания, Антропологии и Этнографии при Московском Государственном университете, которые хранятся в архиве Института Этнологии и Антропологии РАН.
Материалы Историко-бытовых экспедиций хранятся в фондах 426 — Московские историко-бытовые экспедиции, 433 — Московские областные историко-бытовые экспедиции, 466 — Рязанская истори-ко-бытовая экспедиция и 474 — Ярославская историко-бытовая экспедиция. В своей работе автор пользовался материалами Московской городской и областной экспедиций.
Московская городская экспедиция работала в 1959 году на заводах «Серп и Молот», который до революции принадлежал Гужону, и «Красный пролетарий», принадлежавший Бромлею. В материалах экспедиции содержатся фотографии, образцы заводской продукции, харчевые книжки, дневниковые записи и рассказы рабочих.
Эти истории людей, которые работали на этих заводах, и составляют основную массу материалов.
Опросный лист включал в себя вопросы о происхождении и жизни крестьян до поступления на завод, вопросы о быте, культуре и жизни рабочих на заводе и описание истории революционной борьбы на заводе. В рамках данной работы для нас наиболее важны вопросы о дозаводской, то есть крестьянской, жизни рабочих, а также описание заводской жизни. Очень важно то, что в данных документах «слышен голос простого человека», а не мнения о нем исследователей.
Материалы подмосковных экспедиций были собраны на ситценабивной фабрике «Новая Мыза» в городе Серпухов, до революции принадлежавшей Коншину, керамического завода в Дулеве, бывшего завода Кузнецова, текстильного завода в Щелково, бывшего завода Рабенека, а также материалы по теме «Развитие капитализма в крестьянском хозяйстве конца XIX - начала XX века», собранные в Дмитровском и Волоколамском уездах Московской губернии. Основную массу этих материалов также составляют рассказы рабочих и крестьян, собранных на основе того же списка вопросов, который применялся в ходе городской экспедиции.
В третью группу можно выделить Литературные источники. Эти источники не часто привлекают внимание исследователей, поскольку фактический, описательный материал в них переплетается с вымышленными событиями и персонажами. Однако возможность использовать эти источники, в частности в данной работе, есть.
Как пишет В. В. Пименов, «русская беллетристика составляет существенный пласт источников, весьма полезных для характеристики многих сторон этнического бытия» [Пименов, 2002, 60]. Есть
и статистическое исследование подтверждающее достоверность литературных источников [см. Филиппова, 1986].
В качестве литературных источников в работе будут использованы различные работы Л. Н. Толстого, А. П. Чехова, рассказы Г. И. Успенского из цикла «Крестьянин и крестьянский труд», а для сравнения произведения писателей-деревенщиков С. Залыгина и В. Белова.
В исследуемый период в культуру производства этноса входят не только традиционные способы ведения хозяйствами используются не только традиционные орудия труда, поэтому необходимо описать модели поведения как традиционной системы действий, так новшества, связанные с распространение капиталистических отношений.
Географические рамки исследования следует ограничить Подмосковьем. Автор понимает под этим название территории, расположенные в радиусе 150 километров от столицы. Было бы неправильно брать за основу выделения региона исследования административно-территориальное деление, поскольку оно многократно менялось. Так, по дореволюционному делению в состав Московской губернии не входили Каширский, Зарайский и Егорьевский уезды, первый из которых входил в состав Тульской, а остальные в состав Рязанской губерний. После реформы 1929 года в состав Московской области вошли Боровский, Малоярославецкий и Петушковский районы (первый и второй входят сейчас в состав Калужской области, а последний - Владимирской).
С другой стороны граница области на северо-востоке остается постоянной уже достаточно длительное время. Переяславльский (Ярославская обл.) и Александровский (Владимирская область) районы, которые в экономическом плане очень тесно связаны с Моек-
вой, никогда не входили в состав области. Это объясняется тем, что заводы, расположенные в этих городах, связаны с промышленными предприятиями в Ярославле и Владимире. По этой же причине в 50-х годах в московскую область входил Сталиногорский (ныне Новомосковский район Тульской области), химическая промышленность которого была тесно связана с предприятиями столицы.
Учитывая все сказанное, по мнению автора, следует включить в рамки Подмосковья, в рамках административно-территориального деления конца XIX — начала XX века, пограничные с Московской губернией уезды (см. прил. 3). Однако следует помнить, что в на территории Подмосковья на огородах и фабриках, работало множество рабочих из разных уголков Российской империи. В свою очередь некоторые жители Подмосковья уходил на работу в Санкт-Петербург [ЗГ, 16];
Причина выбора этого региона заключается в том, что именно здесь можно проследить с наибольшей отчетливостью процесс замещения старых моделей поведения, а также предметов материальной культуры, социальных особенностей общества, экономических отношений — новыми. Именно в период трансформации культуры проявляется воздействие особенностей психологического фактора на различные стороны культуры.
Более подробно о различных факторах, влияющих на крестьянское хозяйство, будет рассказано далее. Здесь лишь следует отметить, что традиционное крестьянское хозяйство было экономически выгодно в условиях неограниченного земельного фонда и на большом расстоянии от центров денежного обращения. Подмосковье позволяет пронаблюдать поведение крестьянина в условиях, когда традиционная система хозяйствования стала объективно экономически
невыгодной. Иными словами, действие именно психологического фактора будет проявляться очень отчетливо.
Временные рамки исследования конец XIX - первая четверть XX века. Этот период характеризуется достаточно однородными процессами в крестьянской среде.
Поворотной датой от крепостного, традиционного хозяйства к новому, интенсивному, капиталистическому являются 80-е годы XIX века. Этот рубеж связан с рядом важных событий. Первая группа событий - эпоха Великих реформ. Кроме важных политических сдвигов: освобождения крестьян, введения срочной воинской службы, земств и многого другого, они принесли еще и культурные, в частности, взлет интереса к образованию. Стране нужны были новые образованные работники. В деревнях организовывались земские школы, а в церковно-приходских школах стало больше учеников. Результатом этого стало мощное разрушение традиционной культуры.
В итоге к рубежу столетий языческие обряды исчезли в центральном районе почти везде. Активная корреспондентка журнала Этнографическое обозрение Семенова Тян-Шанская пишет, что «обычай выгона русалок исчез лет 10-12 тому назад благодаря влиянию духовенства» [Семенова, 1890/1891; 202]. Таких замечаний много. В итоге, до XX века дожили только те обычаи, которые были либо переосмыслены в христианстве, либо были неразрывно связаны с бытом [Тулъцева, 1978, 42-43]. Вместе с этими обычаями исчезали и традиционные модели поведения, которые составляли с ними одно целое.
Конец первой четверти XX века характеризуется началом вмешательства советского правительства в жизнь деревни. Первые годы после революции 1917 года деревня была фактически предос-
тавлена сама себе. Так, один из членов толстовской коммуны «Жизнь и труд» - Б. В. Мазурин писал в воспоминаниях: «В начале нас совсем никто не касался. Мы не знали не прописки, ни устава, ни налогов, ни разных сельскохозяйственных инструкций» [Мазурин, 1989, 97]. Толстовская коммуна «Жизнь и труд» возникла в 1918 году, а в 1925 была переведена на Урал, где работала под названием «Новый путь».
Государство в деревне было представлено периодически приходящими рабочими отрядами, которые осуществляли продразверстку и крестьянами-коммунистами. Однако коммунисты периода 1917 - 1920-х годов часто не имели влияния на жизнь деревни, и сами чувствовали себя неуютно. Один очевидец пишет: «Требования крестьян к коммунистам очень строги. Ничто от их взора не уйдет, и о малейшем промахе коммуниста они режут напрямик, а если это серьезный промах, то пишут в УКОМ и даже в Москву. Местные коммунисты даже бутылку пива боятся выпить на глазах у крестьян» [Кретов, 1925, 111].
Таким образом, период с 1885 по 1925 годы является временем во многом самостоятельного развития крестьянства. Экономическая, политическая и социальная ситуация, которая сложилась вследствие Великих реформ XIX века и окончательно оформилась в восьмидесятые годы, продолжала существовать до середины двадцатых годов следующего столетия.
Модели поведения в сфере традиционного сельского хозяйства
Основой земледелия является выращивание употребляемые в пищу растений, поэтому алгоритм действий — подготовка почвы, посев, уборка урожая - остался практически без изменения еще со времен неолитической революции. Обыкновенно при построении хозяйственной деятельности человек стремится снизить влияние на хозяйство неконтролируемых факторов и увеличить влияние контролируемых.
Общая схема развития земледелия. Традиционно в этнологической науке хозяйственно-культурный тип охотников-собирателей, в котором значение имеет не воздействие человека на природу, а знание человеком особенностей произрастания растений и поведения животных, считается наиболее примитивным. В противоположность ему, по классификации хозяйственно-культурных типов Н. Н. Чебоксарова - Г.Е.Маркова плужное земледелие является наиболее интенсивным доиндустриальным способом производства [Андрианов, Маркову 1990, 11]. Видимо, со стабильностью производства в земледельческих обществах связано то, что именно на их основе возникли современные индустриальные державы.
В земледельческом хозяйстве человек контролирует плодородие почвы (внесением удобрений и обработкой плугом), влажность (с помощью ирригационных систем или простого полива), а на высшей стадии развития и температуру воздуха (например, с помощью парников). Если посмотреть на стабильность сельскохозяйственной продукции через призму алгоритмов действий, элиминирующих фактор случайности, то станет очевидно, что развитие земледелия шло по пути включения в основную модель поведения все большего и большего числа таких действий.
Эту мысль хорошо иллюстрирует одно из наблюдений А. П. Мертваго1. Он пытается ответить на вопрос, кто «виноват» в успешности развития огородничества под Парижем. «Чем виноваты, например, г. Матэ, что догадался в начале столетия выводить раннюю спаржу, и г. Гро, в 26 году, форсировав выгонку моркови, или г. Гонтие - заменив навоз термосифоном, а наш знакомый Понс -поливать огород из кишки?» К концу XIX века огороды под Парижем представляли собой хозяйства, минимально зависящие от капризов погоды: перепады температуры компенсировали парники, которые также помогали избегать чрезмерного полива в дождливое лето, а от засухи спасал полив из шланга или, как он назывался в XIX веке, кишки [Мертваго, 1897, 133].
Злаковое земледелие не было столь независимо от внешних условий. Однако и здесь был выработан алгоритм действий, в котором были важны не заблаговременное предотвращение воздействия внешних факторов, а своевременность реакции на природные явления (засуха, неурожай, падеж скота).
По мере того, как увеличивается значимость контролируемых факторов, модели поведения все больше приобретают циклический характер. Традиционное научное описание земледельческого хозяйства — это описание действий, выполняемых через определенные промежутки времени, иными словами, описания севооборотов.
Так трехполье — это хозяйство, в котором каждый год засевается две трети поля, а одна треть остается под паром. Каждый год происходит смена культур, произрастающих на определенной части поля, по схеме: яровые-пар-озимые. Каждый год вносятся удобрения, и каждый год происходит однотипная обработка почвы. К моменту завершения цикла «паром» участок земли будет готов не менее эффективно служить следующие три года.
Такой подход трудно применить к русскому крестьянскому хозяйству, поскольку влияние внешних, в основном погодных, факторов для него весьма существенно. Зависимость хозяйства от окружающей среды обязательно рассматривается этнологами при описании традиционных обществ, однако, для русского крестьянского хозяйства потребовалось доказывать эту взаимосвязь специально. Наиболее последовательно исследует влияние «природно-климатического фактора» на крестьянское хозяйство академик Л. В. Милов.
Влияние природно-климатического фактора. Исследователь начинает свою книгу с объяснения некорректности простого сравнения климатических условий России со странами, лежащими на той же широте. В Северной Европе и Америке идет «постепенное охлаждение континента», здесь «не бывает длительных похолоданий или жары». А «зимы в Канаде, хотя и суровы, и температурный минимум может достигать - 45 градусов, но морозы нестойки...», грунт земли промерзает не так сильно и обильны снежные осадки [Милое, 2001, 8].
Основные характеристики российского климата — его непредсказуемость, сильная изменчивость и непродолжительность лета. «Для подмосковной зимы характерны резкие перепады погоды. А в декабре могут быть значительные потепления. ... Лето в Подмосковье начинается с середины июня, точнее, со второй декады, и завершается в середине сентября. Весьма часто оно холодное и дождливое. Длительные периоды обложной облачности ведут к тому, что все растет медленно». Осенью «быстро растет влияние арктического воздуха. Это вызывает ранние ночные заморозки» [Милое, 2001, 9].
Таким образом, основные враги русского земледельца в хозяйстве - нехватка времени и непредсказуемость погоды. Под влиянием этих особенностей базовая модель поведения русского земледельца развивалась не по линии усложнения, включения в себя все большего количества действий, а по пути сохранения минимального количества необходимых действий и своевременной реакции на изменения внешних условий.
Если взять простейший алгоритм действий, необходимых для выращивания растений, то он будет состоять из подготовки почвы, посадки семян и сбора урожая. Сев и уборка урожая долгое время остаются без изменений, а совершенствование этого алгоритма идет, обыкновенно, по двум направлениям. Во-первых, обработка почвы развивается за счет технического усложнения земледельческих орудий и внесения навоза. Во-вторых, добавляется ряд действий по уходу за растениями: прополка, искусственное орошение и рыхление почвы, а позже возведение парников, освещение и прочее.
Новые реалии в хозяйственной деятельности
Рассуждая о моделях поведения, связанных с появлением товарно-денежных или «экономических» отношений, следует, по словам Ю. И. Семенова, поставить вопрос о самом понятии «экономика» вообще, об отличии «экономического» от «неэкономического» [Семенов, 1973, 30]. Для этого необходимо обратить внимание на то, что «экономическое» в сознании крестьян может сильно отличаться от представлений человека индустриального общества.
Чтобы понять экономические представления крестьян начала XX века, нам необходимо абстрагироваться от современных представлений об экономике. Следует, во-первых, описать базовую модель поведения, которая реализовывалась крестьянином, когда он покидал свою общину. Во-вторых, можно воспользоваться приемом, который предложил А. Я. Гуревич в работе «Категории средневековой культуры». Для проникновения в мировоззрение средневекового человека он выделил несколько категорий, которые используются в современной культуре (время, пространство, богатство, труд и право). Далее автор попытался найти в средневековой культуре области, которые соответствуют этим современным понятиям.
Аналогично этому, в нашей работе мы возьмем две категории, которые относятся к сфере экономики в современном понимании — собственность и деньги - и попытаемся найти сходства и различия в представлениях об этих категориях, а также опишем связанные с ними модели поведения.
Перед тем, как приступить к описанию различных моделей действий на отхожих промыслах, необходимо сделать несколько существенных замечаний. Во-первых, следует отметить, что в Московской губернии конца XIX - начала XX века почти все крестьяне занимались отхожими промыслами. У многих экономических доход от промыслов превышал доход от земледелия, но крестьяне по-прежнему считали земледелие главной отраслью своего домашнего хозяйства.
Так, этнограф Е. С. Радченко пишет: «Для уяснения роли сельского хозяйства в жизни бужаровского населения укажем прежде всего то, что семей, не ведущих такового — нет совсем; хозяйства, имеющие сельское хозяйство единственным источником существования составляют 32 %, остальные хотя и имеют внеземледельче-ский заработок, но основным источником существования считают (разрядка автора - А. Т.) сельское хозяйство. Подчеркиваю «считают», потому что этим выражается не столько объективное положение вещей, сколько субъективная оценка» [Радченко, 1930, 19].
Таким образом, крестьяне, даже те, кто постоянно ходил на промыслы в город и значительное время жил там, считали промыслы только временным занятием. Ряд фактов подтверждают эту мысль.
Крестьяне в городе. Во-первых, попадая на завод и становясь рабочими, многие крестьяне сохраняли очень тесную связь с деревней. Они были по-прежнему включены в деревенский годовой цикл работ. Даже рабочие крупных заводов ездили в деревню на Пасху и другие праздники [ЗГ, 13; СТ, 43], а некоторые и на сенокос [ЗГ, 45; Пругавин, 1882, 53]. Многие при этом «брали полный расчет, а затем заново поступали на завод» [3FV 47]; а на заводе «Бромлея» полный расчет получали все рабочие [ЗГ, 50]. Маленькие фабрики «на лето часто закрывались, и все их рабочие уезжали обратно в деревню» [ЗГ,61].
Рабочие серпуховского текстильного завода Коншина, а также щелковского текстильного и дулевского фарфорового завода жили в деревне, а каждое утро приходили на работу [ИБЭ, 1955, 127; СТ, 39; ДФ, 7]. У многих из таких крестьян из зарплаты вычитали выкупные платежи и недоимки [СТ, 87; СТ, 95-об]: Иными словами не только крестьяне не считали, что они порвали связи с деревней, но и владельцы заводов придерживались такого мнения.
Очень часто случалось, что рабочие жили раздельно со своей семьей. Напомним, что это очень хорошо вписывается в уже высказывавшуюся мысль о том, что отход был лишь одной из страховочных моделей поведения. Так, у Я. Е. Голубева «вся семья оставалась, в деревне до 1924 года, и только жена несколько раз в год приезжала» [3F, 27]. Дата переезда семьи в город, кстати; подтверждает гипотезу о том, что многие крестьяне «стали» рабочими после революции [ЗГ, 36]. Случаев, когда семья «фабричного» оставалась в деревне, много [3F, 13; 3F, 19; 3F, 35; ЗГ, 80].
Работая на заводе, крестьянин в мыслях оставался в деревне. Он мог сохранить в качестве прозвища свою деревенскую профессию. Так, один рабочий завода Гужона, который работал литейщиком в болтовом цехе, звался «шорником Панфиловым» [ЗГ, 22].
В своих письмах рабочие перечисляли поименно всех жителей своей деревни и передавали им поклоны. Содержание письма было примерно таким: «пишет такой-то отцу такому-то и просит у него благословения на веки нерушимого, шлет родным и близким покло ны от неба до сырой земли, называя каждого по имени и отчеству, иногда пишутся поклоны почти всей деревне с прописанием имен с отчеством. И это, в понятии народа, верх ума, что никого родимый не забыл, а всех помнит» [Селезнев, 1871,4].
Другой факт, который доказывает мысль о временном характере промыслов, является непостоянство места работы. Очень часто рабочие уходили в отход каждый раз на новое место или часто меняли род деятельности. Так, крестьяне села Бужарово постоянно уходили в Москву, но как пишет Е. С. Радченко, «но и в этой области нету них специальности» [Радченко, 1930, 39].
Некоторые аспекты внедрения крестьянских моделей поведения в рабочую культуру
Для того чтобы предложить свой вариант передачи особенностей культуры производства, необходимо, во-первых, выделить общие особенности моделей поведения культуры производства как целостной системы и, во-вторых, проследить насколько эти особенности сохраняются в рабочей субкультуре.
Первая особенность системы хозяйственной деятельности русских крестьян заключается в том, что в ней полностью отсутст вует кластер моделей поведения, связанный с планированием действий. Это связано, во-первых, с тем, что основной алгоритм действий под влиянием особенностей окружающей среды строился по принципу: внешнее воздействие — своевременная реакция. Следует помнить, что такое строение основного алгоритма действий для сельского хозяйства не характерно. Европейский основной алгоритм действий в сфере сельского хозяйства строился на принципе предупреждения влияний окружающей среды (подробнее об этом см. первую главу).
Во-вторых, отсутствие кластера моделей, связанных с планированием действий, компенсировалось весьма разветвленным кластером моделей поведения в кризисных ситуациях. Большой спектр действий при опасности голода или отсутствия жилья способствовал тому, что крестьяне не боялись голодных лет, не рассматривали голод или потерю крова как катастрофу [см. Кондрашин, 1996, 121]. Таким образом, крестьяне не пытались избегать ситуаций экономической нестабильности, поскольку не видели в них особой опасности.
Эта особенность комплекса поведенческих моделей крестьян очень рельефно проявлялась, когда крестьянин попадал в город. Во второй главе уже приводились высказывания рабочих о том, что они не могли планировать выданные им в зарплату деньги.
Вторая особенность системы хозяйственной деятельности — круговой характер времени, основной единицей которого является год.
При описании «крестьянского времени» можно использовать термин крестьянское «представление» о времени, однако, на мой взгляд, это неверно. Сам крестьянин не имеет определенного осмысленного представления о времени: в его пословицах и поговорках — «время летит» или «время на дудку не идет» Щалъ, 1882, ст. Время] - время выступает как некий субъект. Однако в крестьянских высказываниях вряд ли можно найти указания на то, что время является круговым, маятниковым или линейным, а также какой временной отрезок является наиболее важным.
В том понимании времени, которое интересует ученых историков, культурологов и этнологов, оно является характеристикой системы поведенческих моделей. Время не осмысляется сознательно, но также оно не осмысляется бессознательно — это конструкт, который создается исследователем.
Итак, попытаемся построить крестьянскую модель времени. Автору известно три представления о времени: маятниковое, круговое и линейное1. Крестьянское время, как правило, считается временем циклическим. Подобную мысль высказал на основе материалов, собранных среди индийских крестьян Ф. Дж. Бейли: «Планы крестьянина - для круга времени2. Он распределяет ресурсы как бы исходя из соображения, что с минимальными отклонениями и редкими исключениями следующий год будет повторением года нынешнего [Бейли, 1992, 226].
В крестьянской культуре можно выделить несколько значимых временных отрезков: первый из них - это день, второй - неделя, третий - двухнедельный цикл и последний — год. Существует ряд работ, в которых подробно описывается организация крестьянской деятельности в течение дня, недели ив рамках двухнедельных циклов [день-Бернштам, 1981;Белов,2000, 180-194; неделя- Чичеров, 1957, 55-62; двухнедельные циклы - Радченко, 1930, 23-27; Милое, 2001,32].
Основной структурообразующей единицей времени был год. Крестьяне жили, как они сами говорили, от урожая до урожая, «до нового лета, до нового хлеба» [Коринфский, 1994, 284], а в некоторых уездах Московской губернии, в зависимости от основной выращиваемой культуры, например, «от огурцов до огурцов» [СССМГ, 1882,23].
Собираясь для гаданий, они спрашивали о своей судьбе именно на будущий год. Например, если жница пройдет между положенными параллельно горстями колосьев, то она доживет до следующего года, если нет - умрет [Терновская, 1977, 103,111]. В другом гадании в среду четвертой недели Великого поста - Средокрестье - пекутся печения в виде крестов, куда запекаются различные предметы: монетка, уголек, крестик и другие. Как пишет этнограф А. Б. Зернова из Дмитровского уезда, «тот, у кого окажется копейка признается самым удачливым на этот год [разрядка моя — А. Т.], обнаружение же запеченного креста принимается как указание на скорую смерть» [Зернова, 1932,21].
