Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Этико-философские основания феномена страха 14
1.1. Этимологические истоки феномена страха 14
1.2. Экзистенциальный и психологический подходы к определению сущности страха 30
Глава 2. Категория страха в этико-философских учениях античности 44
2.1. Категория страха в системе ценностей античной этики 44
2.2. Этико-философские особенности типологии страха в античной культурной и философской традиции 62
2.3 Способы преодоления страха в античной этике 105
Глава 3. Страх в патриотическом учении о нравственности 116
3.1. Антропологические и сотериологические основания учения о страхе в патристике 117
3.2 Страх Божий как духовная добродетель 128
3.3. Этическая трактовка страха-боязни (страхования) в патристике 162
Заключение 175
Библиография
- Этимологические истоки феномена страха
- Экзистенциальный и психологический подходы к определению сущности страха
- Категория страха в системе ценностей античной этики
- Антропологические и сотериологические основания учения о страхе в патристике
Введение к работе
Актуальность темы исследования
Традиция определения страха в качестве базового понятия, традиционно характеризующего человеческое бытие, известна с древних времен. Тема страха, многообразно варьируясь, во все века представляла собой одно из средоточий философских исканий человечества. Пристальное внимание мыслителей к феномену страха берет начало от самых первых попыток осмысления человеком мироздания в целом и своей собственной природы в частности. Это свойство человеческой души нельзя считать ни локальным или периферийным, ни поверхностным или мимолетным явлением мироощущения человека; ученые именуют страх всеобщим и неизбывным. Однако именно в нашу эпоху изучение феномена страха стало наиболее значимым, поскольку в настоящее время переживание страха человечеством чрезвычайно усилилось. Культура XX-XXI веков констатировала и продолжает утверждать: над человечеством довлеет страх. Так, Кюнцли называет страх «европейской болезнью». Страх царит в каждой из попыток осознать современность. Психологи отмечают, что в наступившем тысячелетии возрастает значимость страха в качестве эмоциональной детерминанты всякой человеческой деятельности. А. Камю, бросая взгляд на цепь столетий от XVII до XX века, подбирает наименование для финала мировой истории: за веками математики, физики и биологии следует век страха. Век колоссального развития естественных наук, техники, век научного просвещения, век цивилизации все стремительнее открывает свою оборотную сторону века боязни. В XX веке интерес к страху приобретает практически массовый характер даже на обыденном уровне. Уместен и оправдан вопрос: что же ожидать далее? Философские прогнозы будущего большей частью пессимистичны. По замечанию А. Тоффлера, «безотчетный страх, массовые неврозы, не поддающиеся разумному объяснению поступки, необузданные акты насилия - все это лишь слабые симптомы болезни, которая ожидает нас впереди»1. Все это придает серьезную значимость и особую актуальность всесторонним научным исследованиям проблемы страха.
1 Тоффлер А. Шок от будущего // Страх / Сост. П.С.Гуревич.-М.,1998.-С.90.
Практически все школы и направления так или иначе обращались к рассмотрению страха в рамках соответствующих мировоззренческих систем. И в XXI веке проблема страха остается все так же одной из наиболее актуальных в разных областях знания - философии, этике, религиоведении, социологии, культурологии, психологии, медицине и прочих. Большое разнообразие различных учений о человеческом страхе - и религиозных, и атеистических, и научных, и откровенно антисциентистских - вынуждают внимательнее отнестись к тому, как решалась проблема страха в античной мысли и патристике - традициях - которые легли в основание и сформировали ментальные структуры европейского, восточного и российского мировоззрений. Ведь, по свидетельству В.В. Соколова1, классическая философия, сформировавшаяся в античный период в системе древнегреческой цивилизации и культуры, составляет основу всей последующей истории философии вплоть до нашей современности. Христианское же учение, по мнению В.Г. Иванова, есть определяющий фактор развития «не только западноевропейской культуры, но в известном смысле и всей мировой культуры» . Христианство, оказав определяющее влияние на культуру, задало смыслообра-зующую цель как отдельной человеческой, так и общественной жизни, наполняя ее конкретными этическими, эстетическими и духовными ценностями. Более того, именно в патристике в средние века были сформулированы центральные компоненты современной нравственной культуры.
В своем исследовании мы опираемся на концепцию развития религиозно-философской мысли, расценивающую античную культуру (по А.Ф. Лосеву, «эллинское язычество») и патристику в качестве двух противоположных культурных типов. А.Ф.Лосев в «Очерках античного символизма и мифологии» убедительно доказывает, что «примириться им невозможно без самоубийства; и приходится им убивать друг друга, друг друга анафематствовать». При этом «смазывание и нивелирование столь резких исторических типов мысли и жизни, отличающее именно либеральную природу исследования, указывает на полное отсутствие исторического зрения и неспособность разобраться в самых элементар-
1 Соколов В.В. От философии античности к философии нового времени. Субъект-объектная парадигма.- М.,
1999.-С.З.
2 Иванов В.Г. История этики средних веков. - СПб., 2002. - С. 133.
ных вопросах культуры. Все эти культурные типы ... совершенно индивидуальны, оригинальны, внутренне закончены и друг с другом совершенно несовместимы. Их можно объединить логически, диалектически. Но как типы устроения жизни, как социальные единицы они могут только анафематствовать и расстреливать друг друга»1. Причина тому заключается в специфическом понимании отцами Церкви истины. В патристике истина - не темпоральна и не эволюцион-на, поскольку, по мнению Ю.А. Шичалина, представители патристики имеют дело непосредственно с истиной, и потому эта истина «преображает всю предшествующую реальность. Эта истина есть Христос, Который Своим сошествием во ад спас всех тех, что были христианами до Христа, то есть равным образом преобразил настоящее, отменил прошлое как таковое и позволил понять его ис-тину, открыл будущее» . Несмотря на тот очевидный факт, что отцы и учители Церкви, начиная со II века, достаточно активно включали отдельные интуиции и идеи античной философской мысли в свое христианское миросозерцание, философские элементы античности не только играли второстепенную роль, но и приобретали у них совсем иной смысл и звучание, выполняя вспомогательную роль. Нельзя не согласиться с А.И. Сидоровым в том, что, подобно тому, как разрозненные камни, взятые из языческих капищ для постройки христианской базилики, не определяли архитектурную структуру и назначение ее, так и элементы античной мысли, включенные в общую симфонию православного мировоззрения, переставали быть платоническими, аристотелевыми, стоическими по своей сути3. Таким образом, об этих античных традициях в собственно христианстве невозможно говорить, ибо там, где присутствует эта традиция, отсутствует само христианство. Поэтому, обращаясь к философскому, сформировавшемуся в античности, и патристическому учениям о феномене «страх», мы воспринимаем данные подходы как самобытные, возникшие внутри различных мировоззренческих систем.
1 Лосев А.Ф. Очерки античного символизма и мифологии. - М., 1993. - С.865; 893-894.
2 Шичалин Ю. О соотношении библейского богословия и античного влияния в христианской антропологии //
Православное учение о человеке. Избранные статьи. - М.-Клин, 2004.- С.38.
3 См.: Сидоров А.И. Архимандрит Киприан Керн и традиция православного изучения поздневизантийского иси-
хазма / Предисловие к кн.: Киприан (Керн), архим. Антропология св. Григория Паламы. - М., 1996.- C.XXX-
XXXI.
В античной мысли и патристике страх выступает в качестве философско-этического феномена. Этическим аспектам страха в современных исследованиях практически не уделяется внимания. Изучение же вопроса о месте страха в рамках античного и древнехристианского мировоззрений, позволяет сделать вывод о доминантном положении страха и в прошлые столетия, в те времена, когда были сформулированы стержневые идеи современной этической системы.
Страх, по утверждению современных ученых, таких как П.С. Гуревич1, Е.Н. Романова2, А.С. Гагарин3, Т.В. Абакумова4 и др., есть фундаментальное основание человеческого бытия, онтологическая категория. Страх является некоей онтологической призмой, сквозь которую преломляются практически все смысло-жизненные этические вопросы. К этическим аспектам проблемы страха можно отнести соотношение этических категорий смысла жизни, ее цели, счастья, свободы, добродетели и порока, долга, стыда и многих других, с одной стороны, и феномена страха, с другой, в рамках культур античности и христианства. Также проблема роли страха в процессе нравственного становления и нравственного бытия личности остается одной из самых актуальных в современной этике.
Степень разработанности проблемы
Из-за своей многогранности феномен страха является предметом изучения сразу нескольких наук. Различные философские школы и направления затрагивали в своих исследованиях проблему страха, соединяя его с важнейшими направлениями своих исследований. Однако до сих пор в современной науке все еще нет общепринятого определения сущности страха, а существующие многочисленные описания и классификации предлагают несколько односторонний взгляд на проблему. Осмысление того или иного феномена, характеризующего внутреннюю жизнь человека, неминуемо предполагает выяснение источников его происхождения и существования. В исследовании этого аспекта в отношении феномена «страх» также нет однозначной позиции. Возможно, причина того
1 Гуревич П.С. Страх - молитва души // Философские науки.-1992.- №2.- С.89-100.
2 Романова Е.Н. Основные смыслы категории «страх» в аспекте феноменологического и социально-
философского анализа: Дис. ...канд.филос.наук.- Омск, 2002.
3 Гагарин А.С. Экзистенциалы человеческого бытия: одиночество, смерть, страх (от античности до Нового вре
мени). Историко-философский аспект: Дис. ...д.филос.наук,- Екатеринбург, 2002.
4 Абакумова Т.В. Философские аспекты феномена страха: Дис. ...канд.филос.наук.- Якутск, 2000.
заключается в существовании многообразия форм и проявлений страха. Данная проблема по сей день, несмотря на неоднократные попытки исследовать феномен страха, остается открытой.
Уже в конце 80-х годов XX столетия в российской науке в качестве ведущих и наиболее представительных были отмечены две тенденции в определении феномена «страх», которые зародились в недрах экзистенциализма и психоанализа. Наследие экзистенциалистов С. Кьеркегора, М. Хайдеггера, К. Ясперса, П. Тиллиха и иных, рассматривающих страх в качестве экзистенциального истока человеческого бытия, исследовано О.Ф. Больновым, С.Н. Ставцевым, Е. Косса-ком, Б.Э. Быховским и др.
Поскольку долгое время под сферой проявления страха понималось исключительно онтическое, душевное, разработками данной проблемы занимались по преимуществу зарубежные и отечественные представители психологической науки, такие как К.Е. Изард, В. Вундт, Р. Мэй, А. Кемпински, Н.Н. Мышанова, Л.С. Выготский, А.В. Захаров, М.Е. Литвак, В.К. Вилюнас, Д.А. Авдеев, Ф.Б. Березин, М.И. Буянов, В. Джеймс, В.Л. Леви, А.О. Прохоров, Ф. Риман, 3. Фрейд, Э. Фромм, К. Хорни, Р. Эммануэль, Р. Хиншельвуд, К. Рикрофт и др. Практическая психология содержит богатый эмпирический материал, рассматривающий феномены индивидуального страха на уровне нормы и патологии, выясняет характерные особенности возрастных страхов и взаимосвязь психических и соматических оснований страха. Однако при всех положительных сторонах этого подхода только лишь психологическими средствами не раскрывается содержание категории страха как онтологического феномена человеческого бытия.
Философско-феноменологический анализ форм бытия так или иначе опирается на анализ языка. Обращение к лингвистическому анализу понятия «страх» позволяет сделать вывод о духовно-нравственном измерении страха; особенно отчетливо оно отражается этимологией слова «страх» и его эквивалентов в индоевропейских языках славянской, балтийской, германской и романской и других ветвей. Лингвистический анализ слова «страх» произведен на лексикографическом и этимологическом материале, содержащемся в исследовательских тру-
дах Ж.Ж. Варбот, А.А. Зализняка, Вяч.Вс. Иванова, В.М. Иллич-Святыча, Г.А. Климова, В.В. Колесова, В. Орла, М. Якубовича и др.; этимологических словарях А.Е. Аникина, А.Г. Преображенского, А.С. Шишкова, И.М. Стеблина-Каменского, М. Фасмера, П.Я. Черных, Н.М. Шанского, О.Н. Трубачева и прочих. Лингвистический анализ «страха» во многом подкрепляется исследованиями в области психолингвистики Е.Ю. Мягковой, Л.В. Воронина, Н.В. Дорофеевой, СВ. Зайкиной, Мун Чун Ока, Е.А. Яшкиной и др. В своей работе диссертант опирается на традицию восприятия страха как явления не только онтологического, в которое уходят все психологические состояния, но и в качестве духовно-этического.
Существует целый массив текстов, посвященных философским аспектам страха. Они принадлежат П.С. Гуревичу, Т.В. Абакумовой, А.С. Гагарину, Л.Г. Ореховой, Е.Н. Романовой, Е.В. Шевченко, В.Ю. Антонову и т.д. Эстетический взгляд на проблему фобий как навязчивых состояний страха отчасти предложен в сочинении И.В. Сапожниковой. Однако в вышеперечисленных сочинениях об этических аспектах феномена страха упоминается лишь вскользь.
Изучение феномена «страх» в контексте философско-этической мысли античности и патристике позволяет говорить об этической смысловой наполненности данных традиций.
Классическое наследие античной мысли о страхе в данном исследовании представлено масштабными фигурами от Гомера, Гесиода, Демокрита, Сократа, Платона, Аристотеля, Софокла, Эпикура до Сенеки, Эпиктета, Марка Аврелия, Лукреция Кара и т.д.
К числу наиболее авторитетных исследовательских трудов по античной
культуре относятся сочинения П. Адо, М. Вундта, Р.А. Басова, А.С. Богомолова,
Андре Боннара, А.Ю. Согомонова, В.П. Горана, В.В. Соколова, Г.В. Драча, Ф.Х.
Кессиди, В.А. Васильева, Теодора Гомперца, Ж.-П. Вернана, А.Ф. Лосева, В.
Виндельбанда, Э. Радлова, М. Мамардашвили, В.П. Гайденко, А. Тойнби, М.Л.
Гаспарова, А.В. Разина, А.А. Гусейнова, О.А. Донских, А.Н. Кочергина, Э.Д.
Фролова, Э. Целлера, А.Н. Чанышева, Л. Шестова, Э.Р. Доддса и многих других.
В них представлен анализ античной мысли с философско-этических позиций,
однако вопросы, связанные с выявлением философско-этических аспектов страха, решаются лишь отчасти и, по своей сути, фрагментарны.
Патристическое учение о страхе, как и вообще патристика, исследовано еще далеко не так полно, как, например, философское учение античности. Для этого есть вполне объективные основания, которые тем не менее не снимают эту проблему с «повестки дня» современной науки. Эти основания логично проистекают из особенностей самого патриотического учения. Патристику в целом можно обозначить как «философию религиозного иррационализма»1, что в значительной мере осложняет ее понятийное осмысление и описание. Кроме того, «своеобразие этой системы и ее принципиальный отход от линии античной рационалистической философии, философии как теоретической дисциплины, стоящей над жизнью, в сторону внутрибытийного мышления, бытия-мышления, философии как духовно-жизненного опыта» на протяжении долгого времени не позволяло историкам философии «правильно осмыслить» систему патристической традиции, имеющей как теологический, так и философский характер, и «правильно оценить ее роль и место в истории духовной культуры»2. Поэтому среди исследователей патриотического наследия в целом можно назвать ученых XX-XXI веков В.В. Бычкова, В.В. Соколова, Г.Г. Майорова, А.А. Столярова, Ю.А. Шичалина, С.С. Хоружего, М.В. Лодыженского; ученых-богословов Н.И. Са-гарду, А.И. Сагарду, Л.П. Карсавина, А. Сидорова, Т. Миллера; среди зарубежных авторов назовем Фредерика Ч. Коплстона, Этьена Жильсона, труды которых посвящены изложению истории средневековой философии сквозь призму католической доктрины. Однако собственно проблема страха в сочинениях вышеперечисленных авторов, к сожалению, не подвергалась специальному анализу.
В современной философии при постижении феномена страха в парадигме христианского учения предметом научного интереса стали преимущественно воззрения на страх представителя латинской патристики - Аврелия Августина. Мощный пласт святоотеческого наследия христианской патристики до сих пор остается недостаточно изученным и, как следствие, не представлен в современ-
1 Здесь используем терминологию В.В. Бычкова. См.: Бычков В.В. Византийская эстетика. Теоретические про
блемы. -М., 1977. -С. 14.
2 Там же.
ной исследовательской литературе по данной проблеме. Этот факт вызывает удивление, поскольку в патристической антропологии и этической системе одно из центральных и значимых мест занимает учение о страхе как неизбывном свойстве человеческой души.
Среди представителей святоотеческой письменности, затрагивавших проблему страха, можно назвать свт. Иоанна Златоуста, свт. Григория Богослова, свт. Григория Нисского, свт. Василия Великого, блж. Августина, свт. Амвросия Медиоланского, прп. Иоанна Лествичника, прп. Максима Исповедника, прп. Иоанна Кассиана Римлянина, авву Дорофея, прп. Иоанна Дамаскина, прп. Ефрема Сирина, прп. Исаака Сирина, сщмч. Петра Дамаскина, авторов «Добротолюбия» и др. Хотя в работах почти всех отцов и учителей Церкви проблема страха находится в центре внимания, ими не выработано единой философско-религиозной концепции страха. Таким образом, патриотические тексты представляют собой серьезный информационный пласт знания о страхе, не имея при этом систематического изложения данной проблемы.
Отдельные аспекты проблемы антропологического и этического рассмотрения страха в рамках патрологического толкования встречаются в трудах епископа Варнавы (Беляева), СМ. Зарина, протоиерея Владислава Свешникова, протоиерея Илии Гумилевского, епископа Иустина (Полянского) и др. Однако, и в теологической традиции последних десятилетий обобщающих исследований по проблеме страха в патристике вовсе нет.
Итак, самостоятельных работ, направленных на раскрытие сущности страха в античной мысли и патристике в аспекте философско-этическом, до сих пор в науке не представлено, в то время как именно внутри данных традиций страх получил осмысление в этических координатах. Все это не позволяет в полной мере представить целостное видение данного феномена. Таким образом, возникает проблемная ситуация, разрешение которой и явилось основанием к написанию диссертационной работы.
Цель и задачи исследования
Объектом исследования является феномен страха в античной культуре и в
патристике. В данном контексте в работе анализируются философские, патри-
стические тексты, различные исследования ментальносте античности и патристики.
Предмет исследования составляет этико-философское измерение феномена страха в воззрениях виднейших представителей античной культуры и патриотической письменности.
Цель исследования: целостная реконструкция и этико-философский анализ феномена страха в античной философии и патристике
Задачи исследования, вытекающие из указанной цели и структурирую-щие саму работу:
уточнение границ семантического диапазона ключевого термина «страх»;
выделение и анализ ряда существующих подходов к пониманию феномена «страх» в современной науке (экзистенциальный и психологический);
реконструкция учений о страхе, его видах, сформированных в античной культуре и патриотической традиции, в философско-этическом ракурсе;
соотнесение этических категорий смысла жизни, ее цели, счастья, свободы, добродетели, порока, стыда, с одной стороны, и феномена страха в рамках культур античности и христианства.
Научная новизна и положения, выносимые на защиту Новизна диссертационного исследования заключается в построении новой концепции страха, в которой страх анализируется в качестве онтологической тотальности, имеющей этические характеристики, на материале античных текстов и патристики.
К теоретическим результатам, полученным диссертантом и выносимым на защиту, относятся следующие положения:
1. Проведена реконструкция этимологических вариантов слова «страх»; результаты реконструкции дают основание считать, что страх есть феномен многообразный; особая ментальность, присущая личности. Поэтому анализ сущности страха нельзя свести к пониманию его как онтической реальности индивидуального сознания, тем более отрицательной эмоции, или даже экзистенционала, нейтрального в этическом отношении. Страх - свойство человеческой души, получающее нравственную оценку в зависимости от объекта страха, характера са-
мого страха, а также готовности человека в результате переживания акта страха отреагировать каким-либо образом;
На примере двух традиций - античной мысли и патристики обнаружено, что в функциональном отношении страх может являться этическим регулятором поступков человека;
Представлена типологизация представлений о страхе в античности: экзистенциальные виды страха (религиозный страх, страх перед судьбой, страх смерти), социальный страх, объективированный в форме стыда - подлежащих этической оценке;
Реконструирована целостная трактовка феномена «страх» в патриотическом учении о нравственности. Страх в данной традиции воспринимается в двух основных формах: страхе Божием как добродетели и страхе-боязни (страховании) как пороке;
Определено значение различных видов страха, характерных для двух письменных традиций, в контексте соответствующей мировоззренческой системы, антропологии и этико-философских понятий о высшем благе: для античной мысли - сквозь призму представлений о счастье, для патристики - в свете учения о спасении.
Методология исследования
Методология исследования основывается на междисциплинарном синтезе, что подразумевает исследование феномена страха в различных контекстах: философском, лингвистическом, психологическом, религиоведческом, патрологи-ческом и т.д. Методологическая база основывается на кардинальных принципах системности. Главные признаки системности (целостность, динамическая взаимосвязь между элементами) лежат в основе структурно-функциональной организации страха. В определении этико-аксиологических характеристик страха были использованы диалектический и компаративисткие методы исследования, что позволило определить параллели и различия взглядов представителей античной культуры и патристики на проблему страха. С помощью комплексной лингвистической методики, включающей метод анализа словарных дефиниций и
метод этимологического анализа, выявляются доминантные смысловые призна-
ки в понятии «страх». Одним из центральных моментов методологии является метод реконструкции философских и патристических теорий страха, который продиктован спецификой материала и сравнительно малой разработанностью исследуемой проблемы.
Теоретическая и практическая значимость исследования
Диссертационная работа вносит определенный вклад в изучение философ-ско-этических оснований феномена «страх». Теоретическое значение диссертации состоит в расширении научных представлений о возможных путях исследования проблемы страха, его сущности, причинах формирования в рамках фило-софско-этического подхода. Наиболее значим анализ классического философского наследия, обсуждение терминологических проблем.
Тема настоящей диссертации является интеграционной. Практическое значение исследования определяется тем, что результаты работы могут быть использованы в преподавании курсов и спецкурсов, прежде всего, по этике и религиозной этике, а также по другим философским и религиоведческим дисциплинам. Лингвистические материалы, направленные на выяснение этимологии и лексикографии, могут иметь научный интерес для специалистов в филологической области знания.
Апробация работы
Основные положения диссертационной работы были апробированы на научных конференциях и симпозиумах; разработки используются в курсах лекций по этике, религиозной этике. По теме исследования опубликовано 12 статей общим объемом 3 п.л. Диссертация обсуждалась на кафедре философии и культурологии Тульского государственного педагогического университета.
Структура диссертационного исследования
Данная работа состоит из введения, трех глав, включающих восемь параграфов, заключения и библиографии.
Этимологические истоки феномена страха
«Язык есть дух народа, и дух народа есть его язык»1, - стало аксиомой в науке уже в первой трети XIX века благодаря В. фон Гумбольдту, развившему учение о «внутренней форме» языка как выражении индивидуального миросозерцания народа. Язык является окном в духовный мир человека, в его интеллект и эмоции; это - средство доступа к тайнам мыслительных процессов и эмоциональных переживаний, человеческой ментальносте. Традиционно язык воспринимается как инструмент накопления и упорядочения информации - «кладовщик» знания той или иной культуры. Поэтому философско-феноменологический анализ форм бытия так или иначе опирается на анализ языка. Накапливая опыт того или иного социума, язык фиксирует национально-культурную специфику того или иного этноса, его исторический фон, влияющий на восприятие и осмысление мира народа. Все это сейчас принято именовать «языковым характером», который, без всякого сомнения, составляет часть менталитета представителей той или иной культуры. Нельзя не согласиться с В.В.Колесовым в том, что менталитет в узком смысле слова непосредственно связан с логическими операциями суждения на основе понятий, содержащихся в слове2.
Лингвистическое исследование слова способствует глубокому и полному анализу феномена страха. Знание древнего значения слова, его происхождения небезразлично для понимания его нынешней структуры, поэтому суждение этимологии должно интересовать ученых, занимающихся проблемой страха. В этой связи необъяснимым остается факт слабого обращения современной философской науки к богатому этимологическому и лексикографическому пластам знаний, без которых остается невозможным определить в полноте сущность страха. Ведь, как подчеркивает О.Н. Трубачев, углубленное понимание современного значения слова есть тем самым его реконструкция. «Какие-то стороны значения слова активны, какие-то, наоборот, пассивны, латентны, приглушены, но они есть и могут проявляться при употреблении слова. Связь активных и латентных сторон значения несомненна, концепция целостности значения слова едва ли подлежит спору, описание одних сторон и игнорирование других - едва ли лучший способ познания»1.
В русском языке слово «страх» является собирательно общим. Оно подчинило себе разбросанность частных, порой амбивалентных ощущений - боязни, ужаса, испуга, опасения, тревоги, собственно страха, страха Божия и др. Исторически за каждым словом закреплен свой специальный оттенок смысла, который выясняется только всесторонним исследованием происхождения и истории слова.
На целостное исследование феномена страха направлено выяснение этимологического значения слова «страх». Известно, что этимология нацелена на определение истинного смысла слова, его первоначальной структуры и, следовательно, способствует раскрытию сущности понятия, которое это слово обозначает. Этимологические данные позволяют выявить в слове этапы его смыслового развития, «расслышать эхо прежних смыслов», что так важно для исследования феномена страха. Задача определения исконного значения «страха» является достаточно сложной ввиду существования многочисленных и, на первый взгляд, противоречивых вариантов этимологических трактовок слова «страх». Это послужило веским основанием для этимологов отнести «страх» к числу слов с «темным» происхождением. Однако изучение сложившихся в науке различных подходов к проблеме страха позволяет сделать вывод о кажущейся их противоречивости. Поэтому смыслы, заложенные в каждую из предложенных первоначальных словоформ, на наш взгляд, проявлены в разных видах страха, вследствие чего не являются взаимоисключающими. Представим обобщение результатов этимологических исследований в виде «Схемы этимологических вариантов первоначального значения слова «страх»».
Экзистенциальный и психологический подходы к определению сущности страха
Неопределенность или, точнее, вариативность в подходах к определению сущности феномена «страх» характерна для справочных энциклопедических и словарных изданий практически всех гуманитарных направлений. В к. 80-х годов XX столетия в российской науке в качестве ведущих и наиболее представительных были отмечены две тенденции в определении «страха», которые зародились в недрах экзистенциализма и психоанализа2. В последующие 30 лет исследования, посвященные проблеме страха, прочно удерживаются в намеченном русле, однако предпочтения отдаются тому или другому подходу.
Понимание сущности страха в экзистенциализме. В к. XIX - XX веках проблематика человеческого существования, как известно, становится узловой темой философии. Общее настроение времени - чувства упадка, бессмысленности и безысходности всего происходящего - выразил экзистенциализм. Само бытие оценивается сквозь призму отчаяния, безнадежности, одиночества, сартровской «тошноты» и заброшенности. Метафизический ужас и тревога охватывают человека при столкновении с бытием. Экзистенциализм в лице С. Кьеркегора, М. Хайдеггера, П. Тиллиха, А. Камю, Г. Марселя, К. Ясперса, Ж.-П. Сартра и др. положил начало в философии определять страх в качестве условия становления человеческого существования, априорной и онтологической формы личности, экзистенциала человеческого бытия. В метафизике экзистенциализма в «аналитику бытия» оказались включенными такие понятия, как страх, ужас, и т.д., которые раньше по принципиальным соображениям исключались из философской онтологии и отдавались на откуп психологии эмоций или были облекаемы в художественную форму в произведениях искусства различных жанров. Страх был поставлен в центр изысканий экзистенциализма, став одной из его основных категорий. Философская плодотворность страха является крупным антропологическим открытием экзистенциальной философии, пишет О.Ф. Больнов1. Экзистенциальная философия придала понятию страха онтологический статус.
Страх как экзистенциал, то есть как условие становления человеческого существования, в полной мере был «открыт» С. Кьеркегором, патриархом европейского экзистенциализма, датским философом, которого можно смело назвать протестантским теологом и, по мнению Е. Коссака, предтечей модернизма в со-временном христианстве . С.Кьеркегор в трудах «Страх и трепет», «Понятие страха» и других впервые придал категории «страх» самостоятельное значение. Собственно, работы именно этого мыслителя положили начало нового восприятия сущности страха и его значения в жизни человека. Кьеркегор представил человеческую личность как бесконечное множество переживаний, в которых открывается экзистенциальная сущность человеческого бытия, и выдвинул категорию страха как структурообразующую в бытийственном отношении.
Кьеркегор заложил традицию рассматривать страх в качестве феномена многозначного и неоднородного. Философ разводит понятия «Angst» и «Furcht», которые признает формами объективации феномена страха1. Впоследствии такое различение смыслов страха прочно укрепилось как в религиозном, так и атеистическом направлениях внутри экзистенциализма.
Furcht - это страх психологический, сводимый к боязни какого-либо внут-римирного сущего, то есть предметного явления. Этот страх связан с эмпирической опасностью, определенной, конкретной и в перспективе - локализуемой. Так, экзистенциалисты не устают напоминать, что Furcht возникает перед конкретными вещами. Furcht всегда имеет определенный объект, подчеркивает П. Тиллих . Человек всегда боится того или другого конкретного сущего, которое каким-либо образом ему угрожает, например, разорения, болезней, предательства, оскорбления, нападения, наказания, огласки и бесчисленного прочего. Все это неминуемо порождает смятение духа. В Furcht фактор враждебности, как говорится, налицо. М. Хайдеггер усматривает вину самого человека в том, что им обладает Furcht. Это следствие неверного, «неподлинного» выбора его свободной воли. Furcht, по Хайдеггеру, свидетельствует о внутренней зависимости человека от вещного и вещественного мира, то есть о его несвободе. «Поскольку... страху присуща эта очерченность причины и предмета, - пишет философ, - боязливый и робкий прочно связаны вещами, среди которых находятся. В стремлении спастись от чего-то - от этого вот - они теряются и в отношении остального, т.е. в целом «теряют голову»»3. Психологический страх приходит из какого-то определенного «места» в мире, к которому вещами привязан человек, и повергает Dasein в это онтическое (психологическое) состояние. Furcht есть «напасть», понимаемая как нечто напавшее на человека извне. Идею зависимости Furcht и свободы в контексте гедонистического мировосприятия убедительно продемонстрировал в своем исследовании «Метафизика страха» В. Сакутин1. Ученый ставит резонный вопрос: что означают слова «мне страшно»? Они, с его точки зрения, выражают следующий смысл: «я боюсь чего-то». Значит, страх имеет предмет; страх в этом случае интенционален. Такой страх ощущается как возможность утраты чего-то, следовательно, он - отрицательная эмоция. Страх - отрицание предмета, навязанного мне помимо моей воли. Furcht - страх как отрицательная эмоция - несамодостаточен. Еще в античности мудрецы знали, что отрицательная эмоция - это негативное выражение человеческого стремления к удовольствию. А последнее - всегда случайно. Так, по мысли Платона, удовольствием человек как гвоздями приколачивается к тому месту бытия, где ему случайно пришлось начать свое существование. В результате человек ставит себя в зависимость от того, что преходяще, тем самым связывая свою волю, подчиняя ее необходимости предмета удовольствия. Такая необходимость и есть «гвоздь, прибивающий душу к телу». Тем не менее, пребывая в этом страхе, человек сохраняет картину мира, определяет опасность и путь спасения от нее.
Предметом особого внимания философов-экзистенциалистов стал иной страх - Angst - страх-тревога. Страх, сопровождающий человека, замечает Хай-деггер, «не есть ни мимолетный аккомпанемент нашей мыслительной и волепо-лагающей деятельности, ни просто побудительный повод к таковой, ни случайно наплывающее состояние из тех, с какими приходится как-то справляться»2. Этот страх онтологичен и самодостаточен, потому как соотносится с некоей трансцендентной опасностью. В связи с этим Орехова Л.Г. в своей классификации страхов связывает экзистенциалистский страх с проявлениями метафизического страха . К.Ясперс в работе «Смысл и назначение истории» указывает, что современных людей как бы охватывает неведомый ранее страх. «Это не только поверхностный и быстро стирающийся в памяти страх и не только страх глубокий и гложущий, скрытый или явный, - он находится на витальном или экзистенциональном уровне и как будто заключает в себя всевозможные виды страха» .
С.Кьеркегор дает первое описание страха. Он понимает и описывает Angst как состояние неопределенного, расплывчатого беспокойства, отличного от обычного понимания страха тем, что хотя никакой очевидной опасности, казалось бы, и не существует, тем не менее, она распространена повсюду и не дает спастись «ни в развлечениях, ни в повседневной суете, ни в работе, ни в игре, ни днем, ни ночью». Angst невозможно «снять» рационалистически - при помощи разумных размышлений и скрупулезного холодного логического анализа ситуации. В возросшей степени он есть нелепое допущение необходимости там, где ее нет; это - навязанность, «напасть» того, чего в действительности нет. Для экзистенциалистов важно не психологическое понимание страха в виде малодушия или физического ощущения, а онтологическое содержание понятия. Кьеркегор определяет метафизический страх как сущность существования человека, как «симпатическую антипатию и антипатическую симпатию», то есть как некую «диалектическую двусмысленность»2.
Категория страха в системе ценностей античной этики
Мировосприятие античного человека представляет собой явление антино-мичное, в котором страх занимает одно из главных мест. С одной стороны, оно сложное, потому как, эволюционируя, проявляется сначала более в чувственном, а позже в разумном аспектах. Поэтому сознание античного человека, по мнению В.В. Соколова, по крайней мере, на первых этапах жизни, следует определять скорее как «мироощущение», но не «мировоззрение». ««Разумный человек» этих тысячелетий - это главным образом, если не исключительно, эмоциональный человек», имеющий сознание заполненным «бесчисленным множеством самых различных образов»». На этой стадии развития человек мыслит, подчиняясь прежде всего «законам психологических, аффективных ассоциаций, по сходству, по смежности в пространстве и времени, по контрасту»1. Ощущение есть первый знак человеку об объектах окружающего мира, первое знание о мире. В античном сознании доминирует чувственно-эмоциональная компонента, содержательное ядро которой составляет страх. В мироощущении античного человека страх всегда обитает рядом. Это, по высказыванию А.С. Гагарина, так называемое «одомашненное» состояние, не претендующее на «трансцендентное бытийствование»2. В результате человек не ощущает желания выйти за пределы здешней реальности, не стремится к «тран-цензии». Но он и не испытывал давления со стороны запредельного, Даже Аид находился, как подземное царство, под землей, где-то рядом с живыми.
С другой стороны, можно говорить о цельности мировосприятия, о гармоничном синтезе эмоционального и рационального в сознании античного человека. Не случайно же исток философского дискурса с давних пор принято усматривать в чувстве удивления (то ващадєоваї); удивление стало гносеологической предпосылкой Мифа и Логоса древних греков. Именно это удивление, ставящее человека перед целым, рождающее вопрос о его основании и месте в нем самого человека, и есть корень философии. Философия и в самом деле есть искусство радикального изначального удивления или, по-Шестову, «из-умления»1. Греко-римская античность приходила в неизживаемое изумление перед неизведанными, часто непостижимыми феноменами бытия, порождающее неистребимую потребность прояснять это удивление мыслью.
Удивление древнего человека тесно переплеталось с чувством страха. Греческое слово «OavpiageaOai» («удивление», «изумление») происходит от многозначного «ваща», которое одним из значений имеет сему «чудо», «чудовище». Это, несомненно, подразумевает реакцию на сие «чудище», включающую страх. К числу родственных слов относиться греческий глагол «6а/и/1ш» с прямым зна-чением «быть приведенным в изумление, в ужас» . Ужас, являясь одной из форм объективации страха, в науке традиционно соотносится с удивлением . Не случайно современные ученые, исследующие концепт удивления в лингвопсихоло-гической парадигме, отмечают наличие «диффузных границ» между удивлением и страхом. Связь обозначенных эмоциональных концептов обусловлена, с точки зрения Н.В. Дорофеевой, наличием такого семантического признака в лексеме «удивление», как «странность», «необычность», «непонятность»4. Действительно, страх возникает не только при наличии реальной опасности, но и чего-либо неизвестного, необъяснимого и странного. Итак, страх перед удивительным и удивляющим пронизывал еще первые попытки философского осмысления мира, в целом всю жизнь античного человека - грека, позже римлянина. Окружающий мир удивлял, изумлял и ужасал. Потому страх пробуждал и сопровождал исследовательский интерес. Согласно классификации страхов Л.Г. Ореховой , страх, имеющий объектом загадочность предмета и следствием непреодолимое влечение к нему, относится к разряду мистических. В целом античный страх имел метафизический характер. Метафизического изумления, недоумения полна и античная трагедия. В этом контексте наиболее полно раскрывается и смысл во-прошания Ф. Ницше о том, не есть ли научность древних эллинов «только страх и увертка от пессимизма»2.
Страх древних греков был безосновным, а не возникающим из-за реальной сиюминутной опасности. Античный страх носит онтологический и тотальный характер. Достаточно вспомнить Эпикура с его философией безбоязненного, безмятежного, по возможности безболезненного и мирного окончания жизни, «философия квиетизма», «радостной резигнации и покоя», без всякой веры в будущее и неизвестное и без страха перед будущим и неизведанным. Конечно, такая философия отвечала требованиям эллинистической эпохи, пишет С.Н. Трубецкой, «требованиям в высшей степени утонченной культуры умственной и эстетической, клонящейся к упадку, пережившей своих богов и утратившей ту свободную политическую атмосферу, среди которой она расцвела...»3. Однако нельзя упустить из вида и ту необычайную распространенность в древнегреческом сознании, сознании «толпы», по презрительному именованию Эпикура, ощущения повсеместного страха.
Для целостного понимания античной трактовки страха, считает А.С. Гагарин4, необходимо обратиться к проблемам «бытия - становления» и «предела -беспредельного». О. Шпенглер, А.Ф. Лосев отмечали, что античность есть интуиция заполненного и завершенного в себе конечного тела (в отличие от новоевропейской интуиции бесконечного пространства, бесконечности). Поэтому основанием позднегреческого мифа выступает метафизический страх выйти из пределов этого конечного тела. Он, впрочем, и удерживал греков, по мнению А.С. Гагарина, от расширения городов - полисов, от вавилонской астрономии, от преодоления границ Средиземного моря. Страх принадлежал запредельному, он приходил, угрожал из-за предела, из-за границы телесного. Античной ментальносте присуще пугающее самих греков стремление выйти за- , воспарить над-, проникнуть вовне и заглянуть извне. Это стремление, уже в полной мере ощущаемое позднеантичными греками как проявление страха, «страх за - предельности», страх выйти за предел или впустить нечто из-за предела.
Важнейшим моментом для понимания соотношения страха и самого бытия является отсутствие у античного человека представления о бесконечном пространственно - временном континууме. Мир для античного человека - это ограниченное целое, имеющее форму шара. При этом античный человек не выходит за пределы мира и даже не помышляет о вне - мирности и над - мирности. Как пишет Р. Гвардини, католический теолог, в античном человеке «живет бессознательное самоограничение, не решающееся переступить известные границы»1. Другой важной особенностью античного человека является отсутствие какой-либо точки опоры за пределами этого, земного мира. Отсутствует и трансцендентный опыт обращения к божественной реальности, превосходящей этот мир и стоящей вне его, и которая позволила бы взглянуть на мир со стороны. Античные боги принадлежат миру, над миром и богами властвует судьба, разумный порядок, Логос определяет ход событий. Но и боги, и судьба, и порядок не противостоят миру, а образуют его первооснову, т.е. принципиально располагаются внутри мира. Это, по образному выражению Гвардини, стало щитом, выстав-ленным против страшной власти бренности, так глубоко уязвлявшей грека . Античному человеку нет необходимости «конструировать» мир как целое, ибо он не усматривает в нем никаких отчужденных элементов - «кубиков». Мир в восприятии древних греков, подчеркивает А.Ф. Лосев, - это всесущий и всеполный космос; он осязаемый и чувственный3. Следовательно, человек живет внутри него и смотрит на него только изнутри. В поздней античности римляне переполняются мистическими интуициями. Для них более значимым становится ощущение неопределенного страха перед неведомым. Гегель отмечает в качестве объекта высшего поклонения и почитания «нечто непонятное».
Антропологические и сотериологические основания учения о страхе в патристике
Учение отцов и учителей древней Церкви по существу является сотериоло-гичным и антропологичным, при этом данные свойства взаимообусловлены.
Сотериологично оно потому, что категория спасения занимает центральное положение в христианской этической, да и в целом теологической, доктрине. Причину тому в полноте раскрывают евангельские слова: «Так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную» (Ин.3:16). Поэтому христианское мировоззрение сотериологично, центральное место в нем занимает учение о спасении человека. Христианская сотериология понимает Бога как Спасающего - Христос есть Спаситель, а человека - как нуждающегося в спасении. В связи с этим, например, в православном систематическом богословии, принято выделять два раздела соте-риологии: объективный и субъективный.
С позиции объективной сотериологии спасение рассматривается как «независимый от человеческой воли акт божественного произволения, раскрывающийся в тайне земной жизни, крестных страданий и воскресения Иисуса Христа»1. Проблемы, относящиеся к объективной сотериологии, раскрываются преимущественно в догматической богословской системе.
Субъективная же сотериология воспринимает спасение в качестве акта принятия и усвоения человеком спасительного Искупления падшего рода человеческого Самим Богом посредством Голгофской Жертвы. Стержневой идеей в учении Церкви стало понятие о замысле Бога-Творца о человеке, благодаря которому человек должен осознать это свое призвание и осуществить его. Данная идея является основополагающей и для патриотической антропологии. По этой причине субъективная сотериология непосредственным образом связана с антропологией. Первая и основная причина тому - обращенность самого Св.Писания -Откровения Божия к человеку. Бог «хочет, чтобы все люди спаслись и достигли познания истины», говорит ап. Павел в Послании к своему ученику Тимофею (1Тим. 2:4). В данном аспекте подразумевается личная заинтересованность христианина в собственном спасении. В таком ракурсе понятие «спасение» - это длительный и нелегкий процесс внутренней борьбы и постоянной работы человека над самим собой. Для того чтобы спасаться, необходимо очень глубоко внутренне осознавать причины, побуждающие человека воспринять идею спасения в качестве цели своей жизни, искать путь спасения, а для этого нужно понимать, что есть человек, каковы его естество и природа.
СМ. Зарин заметил, что учение о спасении человека, будучи центральным пунктом богословия догматического, оказывается исходным началом и богословской этики, тем основанием, на котором зиждется все православное нравоучение во всех своих существенных пунктах и которым оно определяется1. В субъективной сотериологии, непосредственно связанной с антропологическим учением, этическая проблематика раскрывается полнее всего. Стало быть, проблема страха, его этическая значимость для человека, наиболее глубоко раскрывается только в ракурсе догматических положений христианской сотериологии, большей частью в ее субъективном варианте, и в свете патристического учения о душе.
Для выяснения антропологического основания учения о страхе необходимо определить место страха в патриотической модели человека. При рассмотрении этого вопроса необходимо помнить, что патристическая модель человека разрабатывалась свв.отцами и учителями Церкви в органическом единстве с догматом сотворении человека Богом по Его образу, учении о грехопадении, учением о Боге - Промыслителе и Спасителе.
В патриотической антропологии существует устойчивая тенденция видеть в человеке сложное существо , поэтому человеческую жизнь можно описать в некоторых онтологических уровнях, находящихся между собой в иерархической связи. Антропологическая система содержит несколько подобных описаний, которые ныне приобрели статус адекватного представления действительности. Так, человек видится состоящим из тех или иных сущностных реалий. Отцы и учителя Церкви говорят о человеческой природе то как о троечастном составе духа (7TV8i3xa), души (\jA)xr) и тела (оюца), то как о соединении души и тела. Общепринятыми описаниями, или схемами, стали две: во-первых, тримерия духа, души и тела, во-вторых, двумерия души и тела. Однако эти две попытки описания отнюдь не являются взаимоисключающими. По мнению В.Н.Лосского, различие в понимании человеческого существа сторонниками трихотомизма и ди-хотомизма касается исключительно терминологии1. Так, дихотомисты усматривают в «духе» высшую часть и высшую способность разумной души, посредством которой человек входит в общение с Богом. Трихотомическое учение, точнее сказать, его терминологию, разделяло наибольшее число отцов и учителей Церкви; этим фактором обуславливается, соответственно, использование триме-рийной схемы для нахождения места страха в человеческой структуре и определения источника его возникновения.
Человеческая тримерия - дух, душа и тело - построена по принципу триединства. Подобное триединство составляющих частей, по учению отцов, есть одно из выражений образа Божьего в человеке. «Триада в монаде и монада в триаде» - в такой формуле можно представить сущность человеческого существа, созданного по образу Божественной Триединой Монады. Тройственность в христианском сознании олицетворяет некую целостность2, единство.
Над проблемой соединения и взаимодействия столь разнородных частей первозданного человеческого существа размышляет А. Позов в фундаментальном сочинении «Основы древнецерковной антропологии». Исследователь полагает, что соединение столь разнородных принципов в человеке - духа, души и тела - предполагает некую «систатическую» конструкцию связи, взаимодействия и сотрудничества этих частей тримерии. Дух, душа и тело соединены в человеке по иерархическому принципу: дух есть высшее начало, а тело - низшее, душа занимает промежуточное положение, и ее задача - осуществление посредничества между духом и телом. Также для осуществления единства человека помимо иерархии необходимо гармоничное взаимодействие всех частей тримерии и гармония внутри каждого члена тримерии, т.е. духовных, душевных и телесных сил. Некоторые древнецерковные аскетические писатели, например, Дионисий Ареопагит и Климент Александрийский, под гармонией понимают симфонию частей души. «Хотя дух, душа и тело взаимно проникают друг в друга и силы их действуют совместно, тем не менее не должно быть места, по крайней мере в естественном состоянии, смешению сил, или поглощению одной силы другой. Таков основной систатический закон, каждая часть тримерии ...должны сохранить свою жизнь и свою индивидуальность»1. Таким образом, состояние первозданного человеческого существа есть «естественное» для человека. Все составляющие - тело, душа и дух - должны быть объединены и действовать в соответствии с принципами иерархии при господстве духа, принципами гармонии и симфонии, нераздельно, но и неслиянно. Человек проявляет себя во всех этих уровнях - телесном, душевном и духовном. Более того, он со всеми этими уровнями связан онтологически и не может быть лишен ни одного из них, не может жить только в одном из этих уровней. Значит, в этих трех уровнях можно рассматривать проблему человеческой сущности.
