Субъект и функция экономического выбора в системе рыночных отношений Зубаков Вячеслав Михайлович

Содержание к диссертации

Введение

Глава первая. Субъектно-объектные изменения рыночной среды на примере развитых экономик мира 33

1. Факторные издержки: труд и капитал 34

2. Институциональные издержки: государство и профсоюзы 48

3. Структурные издержки: техника и технология 58

4. Издержки роста: факторы и показатели 68

Глава вторая. Субъектно-функциональные преобразования рыночной среды на примере развитых экономик мира 85

1. Модель «share-economy»: Соединенные Штаты Америки, Великобритания, Германия 87

2. Модель «stake-economy»: Япония, Франция, Италия 99

3. Модель «RUSSIA, Corp.»: Российская Федерация 105

4. Модель «Tatarstan, Incorp.»: Республика Татарстан 124

Заключение 136

Список использованной литературы 147

Приложения

• Факторные издержки: труд и капитал
• Институциональные издержки: государство и профсоюзы
• Модель «share-economy»: Соединенные Штаты Америки, Великобритания, Германия
• Модель «stake-economy»: Япония, Франция, Италия

Введение к работе

Последние годы двадцатого столетия прошли под знаком поиска новых форм воздействия на экономические процессы помимо традиционных институциональных, оказавшихся неадекватными в качестве инструментов регулирования экономики как на микро, так и на макро уровне в свете новых глобальных подвижек рыночного хозяйства. Это стало особенно актуально, когда рухнула псевдосоциалистическая командная организационная система хозяйствования, а рыночный механизм, в свою очередь, неожиданно забуксовал перед лицом бурно заявивших о себе социально-экологических и национально-демографических кризисов.

Целью нашего исследования является определение сущности экономического выбора как критерия субъектно-функциональных возможностей рыночного механизма воздействовать на субъектно-объектные процессы в условиях современной рыночной системы хозяйствования. Если попытаться дать краткую характеристику проводимым вот уже десять лет реформам, то ее можно выразить двумя словами: «субъектный синдром». Здесь имеется в виду то, что строя парадигму наших реформ их авторы постоянно скатываются на субъектный уровень, оставляя в стороне уровень функциональный. Возьмем Горбачева: обжегшись на ускорении, начал дуть на перестройку, которая свелась лишь к накачиванию пустых денег во вконец одряхлевшие основные фонды . Возьмем Гайдара: обжегшись на монетаризме, начал дуть на разгосударствление, которое свелось лишь к распродаже госсектора экономики3. Возьмем Черномырдина: придя к своему премьерству на волне критики курсов «прихватизации» и «долларизации» российской экономики (экономики «лавочников», как он выразился после известного голосования в Думе), обжегся на «газификации» российского рубля и начал дуть на землю, что свелось, фактически, к ипотеке наших сырьевых месторождений в зарубежных банках, для чего спешно протащили через Думу сырой еще закон о разделе продукции. Кириенко можно было бы всерьез не воспринимать, как того теленка, который задумал с горой бодаться, т.е. с нашими естественными монополиями, если бы он, обжегшись на этой войне с «олигархами», не подставил затем со своей «киндер»-непосредственностью всю нашу экономику под дефолт, действуя по принципу героя известной «Бесприданницы»: «Так, не доставайся же ты никому!» Примакова можно похвалить уже за то, что он вообще ничего не делал в условиях относительной конъюнктуры внутренних цен - до поры, до времени это «финансовое благоразумие» (как сказал бы по этому поводу Д.М. Кейнс) сохраняло нас хотя бы на поверхности «болота» структурного кризиса российской экономики. Но когда мировые цены на энергоносители медленно, но верно пошли вверх, стимулируя экспорт, почва под государственным бюджетом зашевелилась: торговый дисбаланс грозил перерасти в неуправляемую инфляцию. Здесь Примаков «обиделся» и ушел, так как просто не знал, что делать в новой ситуации, а его главный советник коммунист Маслюков мог предположить лишь одиозные и избитые историей национализацию производства и контроль за ценами, что привело бы к окончательному финансовому краху. Последующие премьеры Степашин и Путин вообще не занимались экономикой: первый - потому что не успел, второй - потому что быстро поменял свой статус и отложил решение всех экономических вопросов до своего президентства. Став Президентом, Путин вытащил, наконец, своего козырного туза - Германа Грефа, который напористо стал проталкивать в стране и в международных финансовых институтах свою «новую тарифную политику», прежде всего, на продукцию естественных монополий. Но и этот реформатор, пойдя по проторенной дорожке своих предшественников, быстро размяк, не устояв перед скромным обаянием наших олигархов. Вот тогда на арену борьбы за капитал вышла тяжелая артиллерия в лице Илларионова, и концепция стратегической экономической реформы команды Путина окончательно прояснилась: создание классической схемы государственно-монополистического капитализма эпохи индустриального и постиндустриального общества. Слов нет - идея благая, но опять, как и прежде, алгоритм построения реформируемого по образцу «общества процветания» российского макроэкономического пространства укладывается в прокрустово ложе жестких субъектно-объектных стандартов, рекомендуемых валютным фондом развивающимся странам с одной лишь целью гарантированного возврата последними стабилизационных кредитов и убивающих на корню всякую активную инвестиционную деятельность на макроэкономическом пространстве. Как видим, макроэкономический анализ у нас опять сводится к традиционному движению совокупного продукта:

производство распределение

А

потребление обмен

Рис.1

Можно подумать, что у нас уже сбалансированная рыночная экономика и весь вопрос сводиться лишь к тому, кто и чем будет хозяйствовать. Но это далеко не так. Большевики, в свое время, проводили поголовную национализацию, нынешние реформаторы вплоть до последнего времени проводили «веерную» приватизацию. Субъектно-объектный механизм реформ в обоих случаях был запущен на полную мощность, но совершенно одинаково потерялась функция экономики, ее воспроизводственный эффект. Что толку с того, что Минтопэнерго заменили, по сути, на Газпром - тот же монополизм, та же неповоротливость, та же беспомощность на внешнем рынке. Что толку с того, что Газпром заключил договор с Рургазом - неплатежи на внутреннем рынке остались, недоимки в бюджет остались. Вот если бы Рургаз взял концессию нефтегазовых разработок в России, а Газпром - аренду розничного товарооборота в Германии ...

Между тем, накопленный опыт структурной политики российского правительства показывает, как нам кажется, одну закономерность: его усилия на субъектно-объектном уровне постоянно накладываются на уровень субъектно-функциональный по причине явной неразвитости последнего. Первое время первопричину этого искали в сохранявшемся монополизме производителей, затем «открыли» противодействие мифического «красного пояса», последнее время критика обрушивается на эгоизм регионов ... на наш взгляд, разрешение этого мнимого противоречия следует находить не в сфере экономической структуры общества, а в сфере его инфраструктурных экономических образований: инвестиционные фонды, банки, страховые компании и т.д. Если это так, то мы неизбежно выходим на альтернативный механизм распределения ограниченных ресурсов субъектами формируемой структуры рыночного экономического пространства Российского сообщества. Иначе говоря, на сегодняшний день мы наблюдаем следующую ситуацию: созданная, вроде бы, за десять лет реформ субъектно-объектная среда конкурирует, как оказывается, в прежнем безальтернативном субъектно-командном режиме, что, по-прежнему, вызывает высокую затратность финансовых проектов в России и СНГ, а значит и низкую активность капитала - как отечественного, так и зарубежного - на инвестиционном рынке. Отдельные нефте-газовые проекты не в счет, так как они кредитуются напрямую через головные конторы заграничных финансовых институтов, минуя их российские филиалы, гарантируются российским правительством и закладываются в целевые международные финансовые проекты по линии МВФ и МБРР.

Таким образом, наш капиталоемкий и трудоемкий рынок сможет привлечь реальные инвестиции и коммерческие кредиты, а значит завершить в ближайшем будущем структурные преобразования в ходе своих реформ лишь тогда, когда эти преобразования начнут осуществляться с учетом альтернативных издержек функционирующего капитала, что, в свою очередь, требует целого комплекса мер в деле скорейшего реформирования нашей рыночной инфраструктуры, без чего выход на функциональные рыночные показатели, а тем более критерии, практически, не возможен. Откуда функциональная схема альтернативного взаимодействия хозяйствующих субъектов в условиях рынка могла бы выглядеть следующим образом:

инвестиции альтернативные

издержки

экономическая

прибыль капитал

где: а - функция спроса на капитал; б - функция предложения капитала.

Рис.2

На основании вышеизложенного можно сделать несколько выводов по ходу продвижения к цели нашего исследования. Во-первых, пока наше рыночное пространство не сформировало функциональной зависимости процесса производства от альтернативных факторов накопления, ни о каком, по-настоящему, функциональном управлении экономическими процессами в целом, на наш взгляд, не может быть и речи. Следует и дальше сохранять отраслевые и межотраслевые пропорции макроэкономического регулирования: модель «затраты - выпуск» В. Леонтьева. Во-вторых, пока наше рыночное пространство не сформировало функциональной зависимости потребления как процесса от альтернативных факторов сбережений (по нашему мнению, рента потребителя есть превращенная форма все той же производственной функции), ни о каком, по-настоящему, функциональном распределении факторов производства в целом, на наш взгляд, не может быть и речи. Следует и дальше сохранять все виды трансфертных платежей в качестве макроэкономического регулирования: модель эффективного спроса Д. Кейнса. В-третьих, пока наше рыночное пространство не сформировало функциональной зависимости внутри самого рыночного механизма от экономического выбора, как критерия его альтернативных возможностей, ни о каком, по-настоящему, стабильном росте основных макроэкономических показателей и ни о какой, по-настоящему, стабильной производительности основных микроэкономических параметров по регионам в целом, на наш взгляд, не может быть и речи. Следует и дальше сохранять комплексные методы управления финансовыми потоками по типу АПК, ВПК, ТЭК и т.д. Приняв эти выводы за промежуточную основу, мы можем сделать третий заключительный шаг на пути к нашей цели: соединив две вышеприведенные воспроизводственные цепочки в одну, мы сможем получить искомую принципиальную схему функционирования альтернативного рыночного механизма, в основе которого наряду с ценой, спросом и предложением, конкуренцией лежит экономический выбор как критерий субъектно-функциональной эффективности рыночного механизма.

ПРОИЗВОДСТВО г РАСПРЕДЕЛЕНИЕ

расход доход

ИНВЕСТИЦИИ АЛЬТЕРНАТИВНЫЕ

ИЗДЕРЖКИ

ЭКОНОМИЧЕСКИЙ ВЫБОР

ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ПРИБЫЛЬ

доход ПОТРЕБЛЕНИЕ

Рис.3

КАПИТАЛ

расход ОБМЕН

Как видно на Рис.3, главное звено в функциональной цепи - стадия распределения: факторных доходов и вмененных издержек. Именно здесь, по нашему мнению, закладывается основа эффективного функционирования рыночного механизма. Именно этой стадии условного движения продукта и капитала мы будем уделять первостепенное внимание в нашей исследовательской работе. Именно на эту стадию переходят основные генерирующие и стабилизирующие начала в процессе расширенного воспроизводства стоимостных и денежных показателей роста экономик.

На основании вышеизложенной целевой установки мы определили две основные задачи по теме нашего исследования. Это, во-первых, сущностная содержательная характеристика субъектно-объектных процессов в современной экономике. Здесь мы, прежде всего, имеем ввиду трансформационные факторные подвижки в отношениях с собственностью, носящие системный воспроизводственный характер; трансакционная институциональная оценка производственных отношений, носящая исторический глобальный характер; научно-технический прогресс как балансовая характеристика структурных изменений в современной рыночной экономике, где отраслевые субъектно-объектные показатели уступают место более гибким субъектно-функциональным межотраслевым; экономический рост как методическая модельная установка на новую методологию современной рыночной системы, где субъектно-объектная, опять-таки, экономическая цель уступает место субъектно-функциональному экономическому средству. И это, во-вторых, системные модельные формы субъектно-функционального воздействия на современные экономические процессы. Здесь мы, прежде всего, имеет ввиду подчинение программы рыночных системных преобразований алгоритму выбранной рыночной модели (субъектно-функциональный микроуровень национальной экономики); в то же время выбранная рыночная модель должна функционально отражать проходящие системные рыночные процессы (субъектно-институциональный макроуровень национальной экономики); российская модель рыночных преобразований должна укладываться в современные процессы глобализации мировой экономики (мегоуровень международного разделения труда и капитала); татарстанская модель рыночного развития должна функционировать в одном ритме с циклическими колебаниями российской модели (мезоуровень межрегиональных связей единого экономического пространства России и стран СНГ). Решение этих двух задач позволит, на наш взгляд, научно и практически обозначить заявленную цель нашего диссертационного исследования.

Что касается актуальности темы нашего исследования, то нам она видится, прежде всего, в назревшей необходимости нового взгляда на ставшие уже привычными многие классические постулаты экономической теории в условиях глобального системного кризиса современных цивилизаций. Мир нуждается, как любит говорить академик Абалкин в новой парадигме экономического мышления. Здесь мы имеем ввиду такие экономические концептуальные положения, как теории прав собственности и предельных величин, институты частной собственности и гражданского общества, рыночный механизм и структура рынка. С нашей точки зрения, традиционный субъектно-объективный подход к формированию экономической политики в рамках национальных хозяйств и мировой экономики не дает должной отдачи не по причине его устарелости, а по причине его неумелости как метода комплексного воздействия на усложнившиеся субъектно-функциональные связи, в рамках которых развивается современная рыночная экономическая система. Как показывают последние события в мире, ситуация усугубляется еще и тем, что воспроизводственный рыночный механизм испытывает дополнительную непроизводственную нагрузку и дестабилизирующее воздействие со стороны таких новых для социально-экономических отношений явлений, как международный терроризм, национальный традиционализм, идеологический конфессионализм, существовавших ранее за рамками социально-экономических институтов и определявших собою социально-политические институты того или иного общества. Это дополнительная нагрузка через институциональные каналы рыночной системы отражается на динамике экономического роста и факторных доходах. Все это еще больше актуализирует, на наш взгляд, значение распределительной функции рыночного механизма равно, как и распределение доходов национальных экономик в целом. В этой связи приобретают особую актуальность микроэкономические параметры и макроэкономические показатели, которые определяют, соответственно, субъектную и функциональную совместимость бизнеса и государства в рамках национальной экономической системы, а значит и эффективность рыночного механизма вообще. Это тем более актуально для нашей реформируемой экономики, нащупывающей свою национально-экономическую модель рынка в рамках глобальной рыночной экономической системы. Тут опять нельзя не вспомнить упомянутого академика Абалкина, отмечавшего еще в начале наших рыночных преобразований: «создание рыночной экономики не может быть достигнуто с помощью указов или всеобщего голосования» и, тем более, «переход от административно-командной системы к рыночной экономике не может быть осуществлен в виде единовременного акта, а предполагает достаточно длительный измеряемый десятилетиями переходный период, включающий в себя ряд последовательных этапов»4. Актуальность этого уже многолетней давности замечания не потеряла своей значимости и в наши дни, когда по-прежнему продолжаются структурные преобразования в российской экономике, не окрепла по-настоящему инфраструктура рынка, удовлетворяющая современным требованиям мировых стандартов, когда кардинально пересматриваются первоначально намеченные методы проведения реформ, в первую очередь в отношении распределения доходов. И здесь, как нам кажется, следует выделить три момента.

Во-первых, мы должны снова вернуться к определению сущности таких понятий, как приватизация и разгосударствление, чтобы еще раз уяснить для себе значение и роль в российской экономике такого основополагающего института, как приватизированная, т.е. частная, собственность. Современный мировой опят свидетельствует, что под частной собственностью давно уже понимается любая негосударственная собственность. Это особенно актуально в условиях России, где активное участие государства в рыночных процессах на периоде реформ требует «эффективной долгосрочной реакции поставщиков (товаров и услуг, - В.З.), которая зависит от эффективности структурных изменений в экономике - особенно от приватизации и демонополизации».5

Во-вторых, мы должны теоретически еще раз вернутся к такому понятию, как национальная экономика, что особенно становится актуальным в свете реформируемой российской федеративной системы и, в недалеком будущем, выступления России во всемирную торговую организацию. Дело в том, что явление данного объекта, которое мы для себя часто рисуем, не совсем адекватно его сути: на момент начала наших рыночных преобразований мы имели колоссальный распад существовавшего ранее планово-распределительного единого организма экономики СССР, где предприятия и домашние хозяйства выступали не самостоятельными функционально взаимозависимыми субъектами, а балансовыми объектами в рамках независимой территориально-административной хозяйствующей системы монополиста-субъекта в лице государства. Последствия этого одномоментного разрушения сказываются на российском макроэкономическом уровне до сих пор по истечении десяти лет рыночных реформ. Дело создания рыночного макроэкономического уровня в России усугубляется на наш взгляд еще и тем, что, по-прежнему, в практике приватизации воспроизводится стандартный отраслевой подход, что «препятствует в ходе акционирования формированию межотраслевых объединений, грозит воспроизвести под новой вывеской прежние бюрократические структуры, сохраняет монополизм в экономике» , т.е. субъектно-объектный подход к рыночной системе как распределительному механизму.

В-третьих, российское правительство в рамках проводимой макроэкономической политики должно еще раз остановиться на разграничении прав между федеральным центром и регионами, что на экономическом языке означает адекватную функциональную распределительную оценку проводимого на федеральном и региональном уровнях субъектного строительства рыночных производственных и потребительских схем. Основные наши хозяйствующие субъекты, домашние хозяйства и фирмы, которые каждый день несут на рынок свои факторы труда и капитала, должны понимать логику проводимых рыночных преобразований, чтобы более эффективно функционировать в рамках вновь создаваемого рыночного макроэкономического пространства. Опять же актуальность этого момента обусловлена тем же мировым опытом, который свидетельствует и сейчас, что «опорными столпами рыночной экономики, залогом ее высокой эффективности являются финансово-промышленные группы, холдинговые и трастовые компании, транснациональные корпорации. Их надо создавать и пестовать, гибко направляя на реализацию приоритетных общенациональных экономических научно-технических и социальных целей и оказывая всемирную, в том числе дипломатическую, поддержку при выходе на мировой рынок. Разумеется, они должны обрастать целой сетью малых и средних предприятий, которые также нуждаются в активной поддержке правительственных структур и местных региональных органов7».

Главную новизну нашей позиции в предметном анализе нашей научно-исследовательской работы мы видим, прежде всего, в новом прочтении основных положений классиков политической экономии применительно к корпоративной практике современной рыночной экономики, как то:

- положения Т. Мальтуса о народонаселении и убывающей доходности как основы современного рыночного распределения факторных доходов, в частности предпринимательского дохода;

- так называемая, догма А. Смита о стоимости как суммы прибыли, заработной платы и ренты для трактовки цены рабочей силы как превращенной формы налога на добавленную стоимость цены труда;

- альтернативные характеристики предельных величин неоклассической модели экономической школы А. Маршала в качестве теоретической базы новой трактовки функциональной составляющей рыночного механизма в целом;

- положение К. Маркса о трансформации частной собственности в положительном и отрицательном смысле как основы корпоративного анализа современной рыночной экономики на субъектном производственном уровне и институционального анализа вообще на уровне функциональном воспроизводственном.

Кроме этого, нам кажется, что новизна нашей научно-исследовательской позиции видится и в возвращении нового внимания к позиции Д.М. Кейнса по занятости как основной макроэкономической характеристики неэластичного рынка труда и к позиции М. Фридмана о, в сущности, количественной, по-прежнему, современной теории денег в свете формируемых ныне на рыночном пространстве России и стран СНГ промышленных финансовых групп, возможный олигополизм и олигопсонизм которых в недалеком будущем требует самого пристального внимания экономистов уже сейчас. Учитывая, что и Кейнс, и Фридман определяют две основные современные теоретические концепции макроэкономического регулирования развитых экономик, мы не могли в своей работе обойти вниманием основные макроэкономические показатели: национальный доход, национальное богатство и национальное благосостояние, - которые в конечном итоге определяют и экономическую эффективность рыночного механизма в целом, и наполняют социальным содержанием рыночные институты в частности, без чего все преимущества рыночной модели экономического развития теряют смысл. В этой связи новизну нашего научного исследования мы видим и в попытке ввести в обращение своего рода идентификационный макроэкономический показатель (ИМП) для корректировки существующих валовых показателей, которые, что общепризнано, грешат некоторой неточностью и которые, с нашей точки зрения, отличаются усредненной статичностью. В современных же информационно насыщенных и все более глобализующихся рыночных отношениях национальные средние показатели при всей их предельности не могут адекватно отражать динамику реальных процессов в общественном производстве, а именно: динамику отношений собственности на факторы производства и распределения факторных доходов, где, по нашему мнению, закладываются основы эффективного функционирования современного рыночного механизма во всех развитых экономиках мира. Меняется традиционная структура национальных экономик, меняются традиционные направления экспорта и импорта, меняются механизмы регулирования национальных экономик и методы воздействия на негативные процессы в национальных экономиках со стороны национальных правительств и международных финансовых институтов. В этих условиях, как нам кажется, должны вноситься коррективы и в основные макроэкономические показатели для придания им большего динамизма и избавления от некоторой расплывчатости с точки зрения источников их формирования, прежде всего, на стадии распределения совокупного продукта. Поэтому идентификация макроэкономических показателей в нашей исследовательской работе будет ограничиваться лишь сведением валовых показателей дохода к индивидуальным показателям расходов с тем, чтобы в итоге получить искомый макроэкономический идентификационный коэффициент - показатель эффективности макроэкономической политики на уровне распределения и перераспределения национального богатства. Откуда наш идентификационный показатель представляет из себя не что-то новое по содержанию, а лишь превращенную форму все того же душевого показателя национального дохода, но взятого в динамике расходов общественного производства.

Что касается разработанности исследуемой нами темы, то, как нам кажется, она недостаточна исследована на теоретическом фундаментальном уровне, хотя и имеются определенные прорывы в прикладном аналитическом смысле. Как справедливо отмечает П. Ромер : «экономике, как и любая наука, имеет два технологических уровня исследования. Первый сектор познаний, связанный с теоретическим выходом на практику, дает правильные ответы на вопросы, волнующие не экономистов в их повседневной жизни; второй сектор познаний дает интеллектуальную базу, от которой зависит практическая значимость первого сектора познаний. Вся ирония заключается в том, что «дурная слава» первого сектора познаний экономической науки напрямую зависит от «разумной» практики интеллектуалов, определяющих экономическую политику. Так бурная индустриализация 60-х годов XX века привела к тому, что весь урожай с интеллектуальной нивы собирали инвесторы, а чистая наука самоустранилась от любых практических рекомендаций, сосредоточившись лишь на аккумулировании тех интеллектуальных крох, которые ей давались со стола практикующих интеллектуалов»9. Это разделение двух секторов единого познавательного процесса в экономической науке проявилось в том, что экономическая теория XX века востребовала только ту часть экономической теории, которая была тесно связана с экономией ограниченных ресурсов, а не с удовлетворением безграничных потребностей. Экономический рост продуктивности национальной экономики свелся в XX веке лишь к характеристике разумности проводимой инвестиционной политики. Как опять же замечает П. Ромер: «все методологические усилия экономической теории отразились, прежде всего, в макроэкономической резолюции того, что было до этого принято практикой» . Этот дефицит макроэкономических факторных исследований в XX веке, что безусловно, на наш взгляд, обедняло трактовку рыночного механизма в целом, подтверждает мнение другого ученого, представляющего развитую рыночную экономику, П. Дугласа: «Совокупный доход от труда и капитала, как заявил Рикардо (вслед принципу убывающего прироста, сформулированного в 1815 году Р. Мальтусом и сэром Э. Уэстом) в работе «Принципы политической экономии» в качестве основы его теории распределения, определяется и равен объему продукта, добавленного последней комбинированной порцией труда и капитала, а землевладельцы получают в качестве ренты весь оставшийся доход сверх указанных сумм. Так как предполагалось, что количества труда и капитала неизменны относительно друг друга и , более того, связаны вместе в фиксированных и неизменных пропорциях, то не было возможности отделить друг от друга конкретный вклад каждого из этих факторов, чтобы определить ставки заработной платы и процента. Вместо этого предполагалось, что эти ставки регулируются факторами спроса и предложения, которые будут удерживать фиксированный минимум заработной платы на уровне, близком к прожиточному минимуму, и самый низкий уровень процента, необходимый для компенсации вкладчиков и инвесторов. Такова была классическая теория распределения (вплоть до конца XIX века)»11. Как видим, эта классическая концепция органично согласуется с, так называемой, догмой Смита: стоимость созданного продукта равняется заработной плате, прибыли и ренте. На рубеже предыдущих веков эта концепция была дополнена неоклассической теорией общего межотраслевого равновесия в лице таких ее представителей, как Вальтрас, Джевонс и Кларк. Сошлемся опять на мнение П. Дугласа: «Межотраслевые различия в чистой ценности (или стоимости) продукта зависят от общего числа работающих и от общей величины основного и оборотного капитала, когда каждая отрасль промышленности рассматривается отдельно... Чистая ценность продукта, производимого в отрасли, будет в таких случаях зависеть не только от физического объема производства, но также и от влияния соответствующих кривых спроса на продукцию. Изменения любой из этих переменных скажутся на общей произведенной меновой ценности (или стоимости)» . И далее сам же П. Дуглас, фактически, подтверждает неизменность данной неоклассической концепции факторного равновесия в условиях межотраслевого баланса, сложившейся к началу XX века, на протяжении всех последующих ста лет: «в целом, наблюдается почти полное совпадение реальной доли, получаемой трудом, и долей, которую мы могли бы теоретически ожидать согласно теории предельной производительности»13. Откуда логически следует вывод о почти полной адекватности теории и практического выхода от реального оборота двух других факторов общественного производства: капитала и земли. Как можно заключить, опираясь на приведенные выше концептуальные положения, экономическая школа А. Маршала в XX веке отдала предпочтение проблемам перераспределения совокупного продукта нежели его распределения, т.е. его формирования как меновой стоимости. В этом плане, как нам кажется, более продуктивно с точки зрения теории факторных доходов работала в прошедшем веке другая экономическая школа, а именно Д. М. Кейнса, в лице его неокейнсианского продолжения. Вот что мы находим на этот счет у такого ее яркого представителя, как Джоан Робинсон: «Как только стали утверждать, что фактором производства платят в соответствии с их предельными продуктами, возникла проблема - без остатка ли распределяется общий продукт? (Теории предельной производительности оказалось явно недостаточно). Довольно просто оказалось показать, что личная заинтересованность работодателей выступает гарантом того, что размер заработка каждого используемого фактора будет равен его предельному продукту. Затруднение возникает лишь в случае с предпринимателем. Как можно быть уверенным в том, что остаток после оплаты всех факторов является мерой, определяющей вклад предпринимателя?»14 И сама же отвечает на этот риторичекий вопрос, используя положение самих же неоклассиков: «Суть ответа, данного в частности Дж. Б. Кларком, состоит в том, что при неизменных условиях предприниматель не делает особого вклада, т.е. фактически величена дохода предпринимателя всегда будет стремиться к нулю. Аналогичную точку зрения можно найти в заявлении А. Маршала о применимости «принципов заменяемости» к этой проблеме»15. Правда, Д. Робинсон тут же оговаривается, что несколько иная трактовка данной проблемы у того же Вальраса.16 Для нас же более интересна не сама постановка проблемы факторного дохода предпринимателя, хотя и тут неокейнсеанцы подошли к вопросу более научно и основательно, нежели их неоклассические оппоненты по проблематике равновесия общего продукта в его предельном измерении: «если последний представить как однородную функцию первого порядка (согласно теории Эйлера), то:

тР = f{ma,mb...), — т.е. общий продукт равен сумме факторов, умноженных на их предельный продукт. Причем это верно в том случае, если выполняются условия постоянной отдачи, т.е. когда пропорционально увеличиваются все факторы производства, что приводит к увеличению в той же самой пропорции общего продукта» . И далее Дж. Робинсон уточняет свою мысль: «Иначе говоря, если существует постоянная отдача (т.е. пропорциональная соразмерность в увеличении факторов совокупного продукта) и: если каждому используемому фактору платят в соответствии с его предельным продуктом, то остаток, достающийся нанимаемому фактору, равен предельному продукту последнего независимо от того, нормальна прибыль или нет» . Правда, та же Жд. Робинсон здесь делает оговорку, что исходит в ходе своего умозаключения из того, что фирма работает в условиях совершенной конкуренции (т.е. статического равновесия) . Это возвращает наши рассуждения в рамках теории факторного распределения к тому, с чего мы начали и с чего по сути началась теория распределения: к положению Мальтуса и Уэста о принципе убывающего прироста как имманентной сущности рыночной экономики, в целом, и императиву теории рынков факторов производства, в частности. И вот тут начинается, на наш взгляд, самое интересное в смысле выводов из самой постановки проблемы факторных доходов. Во-первых, как мы видим, современная теория равновесия рынков строит свои положения не на основе статической концепции неоклассиков в лице Вальраса и Маршала, а на основе динамического равновесия классиков в лице Мальтуса и Рикардо. Во-вторых, факторному доходу предпринимателя в реальном секторе экономики в случае ее равновесия не находится места, т.е. предельная производительность фактора предпринимательской активности сводится к нулю за счет аккумулирования совокупного продукта предельной отдачей двух других факторов - труда и капитала, включая землю. В-третьих, факторный доход как стоимость (или ценность) предельной производительности фактора предпринимательства в конце XX века переместился из сферы реального производственного распределения в сферу виртуального финансового распределения, где экономической основой формирования предпринимательского дохода выступают уже не инвестиции, как в случае с заработной платой, прибылью и рентой, а инновации, т.е. интеллектуальное обеспечение информационного развития современной рыночной экономики. Откуда роль и значение экономического выбора как составляющего элемента рыночного механизма в современных условиях, на наш взгляд, неизмеримо возросли и должны носить, по нашему мнению, приоритетный характер в плане научного исследования. Если учесть, что за двести лет развития современного индустриального рынка в условиях свободной конкуренции (XIX век) и монопольной конкуренции (XX век) экономическая наука больше занималась проблемами спроса и предложения на рынках факторов производства, нежели проблемами развития национальной экономики в целом, а экономический рост как критерий экономического равновесия чаще сводился к статическим показателям стоимости, цены и денег, нежели к динамическим показателям общего национального благосостояния, то дефицит научной разработанности данной экономической тематики станет очевидным.

В этой связи, характеристику научной литературы, использованной нами в ходе нашего диссертационного исследования, хотелось бы начать с такого автора, как В.Н. Нестеров20, типичного представителя современной вузовской науки, активно расширяющего ее академические рамки за счет практического выхода на хозяйственный опыт реальной экономики. Вот, что он пишет в рамках своего дисциплинарного исследования, но что ярко иллюстрирует тематику нашего исследования и с чем можно вполне, на наш взгляд, согласиться: «В современных условиях инновации, несколько оттеснив инвестиции, становятся главным фактором экономического роста. Наращивание объема капитальных вложений уже не может рассматриваться в качестве основного фактора экономического роста, так как эта тенденция воспроизводства носит явные черты экстенсивного развития. Повышение роли нововведений вызвано, в первую очередь, изменением в характере конкуренции, переходом от «статичной» к «динамичной» конкуренции. Это обстоятельство во многом определяет особенности взаимодействия инноваций и рынка на современном этапе»21. И далее В.Н. Нестеров еще раз подчеркивает функциональный характер инновационной активности на рынках факторов производства: «Достижение стратегических целей развития предприятий и формирование необходимого для этого потенциала осуществляются в функциональных сферах предприятия, важнейшей из которых является НИОКР» . Хотя в последнем случае можно и поспорить на предмет приоритетности, так как для функционирующего капиталиста первостепенным фактором приложения инновационной деятельности, в том числе, выступает, все-таки, рабочая сила и, прежде всего, менеджмент. НИОКР, безусловно, определяет стратегию инновационной активности субъектов и конечный результат процесса воспроизводства, но природу имеет, на наш взгляд, не коммерческую, а общественную. При колоссальной нагрузке на капитал в современном распределительном механизме бизнес в лице функционирующих предприятий не в состоянии, за исключением специализированных внедренческих структур, генерировать НИОКР как фактор экономического роста, сохраняя приоритеты лишь в прикладной составляющей этого сложного инновационного процесса, отдав его фундаментальную составляющую другим, преимущественно, нерыночным общественным институтам. В этой связи хочется обратиться к научным разработкам другого представителя вузовской науки Ф.Б. Михайлова , позиция которого по вопросам фактора труда нами во многом разделяется и использовалась при подготовке данного диссертационного исследования. Вот, что он пишет по поводу трудового фактора в условиях относительно нестабильного макроэкономического воспроизводства, что особенно актуально для нынешней российской экономики с ее структурно и функционально недетерминированным рыночным механизмом: «Наиболее перспективными при разработке политики управления персоналом представляются решения, основанные на интегративной увязке долгосрочных и краткосрочных целей, учитывающих специфические условия циклического развития национальных экономик. При этом реорганизация профессионально-квалификационного персонала фирмы характеризуется требованиями задач сохранения как базовой компетенции персонала, так и его воспроизводства. Речь идет о преимущественном внимании к персоналу, способному к мобильной профессиональной переподготовке исходя из потребностей производства в быстрой реализации инновационных программ»24. Последнее замечание автора отмечаем особенно. И далее: «Таким образом, выделяется базисный «человеческий капитал» организации, ее стратегический потенциал, только за пределами которого в определенных этико-правовых рамках возможно относительно безболезненно для организации варьировать количественными характеристиками человеческих ресурсов при тех или иных изменениях экономической конъюнктуры в конкретном, но отнюдь не обязательно неизменном, рыночном сегменте или секторе, занимаемом данной экономической организацией» . Особенно перспективной с научной точки зрения, на наш взгляд, выглядит позиция Ф.Б, Михайлова относительно взаимодействия динамики воспроизводства трудового фактора с колебаниями длинных волн конъюнктуры Кондратьева. Вот, что он пишет по этому поводу: «Как известно, современные экономические методы позволяют идентифицировать около 1400 циклов, имеющих отношение к экономике. Однако достаточно строгое теоретическое обоснование и реальное практическое значение имеют не более десяти из них. И в этом ряду несомненно выделяются так называемые длинные волны Кондратьева Н.Д. Теория длинных волн доказывает, что движущей силой развития рыночной экономики являются технические и управленческие инновации. Длинные волны в проекции имеют вид синусоиды, содержащей в равной мере стадии повышения и понижения, причем каждая длинная волна характеризует не только колебания рыночной конъюнктуры, но и целостный этап в развитии как экономики, так и технического прогресса» . И далее Ф.Б. Михайлов уточняет это реально-виртуальное, как сказали бы мы сейчас, соотнесение: «Исследования закономерностей развития системы управления персоналом в период распространения «третьей» и «четвертой» длинных волн позволяют сделать вывод о том, что эта субсистема управления предприятием имела наивысший политический приоритет в области нижних точек указанных длинных волн, т.е. в периоды общей экономической регрессии. Эти данные, а также изучение стратегий развития преуспевающих в настоящее время фирм в период энергетического кризиса позволяют сделать вывод, что эффективная политика предприятий по выходу из состояния рецессии была по преимуществу основана на активном внедрении управленческих нововведений, в том числе, и особенно, новых методов управления персоналом»27. Далее в основной части нашего диссертационного исследования мы еще раз вернемся к теоретическим концепциям обоих вышеназванных авторов. Кстати, оба они свои означенные научные позиции трансформировали в докторские диссертации и монографические исследования, что указывает на наличие научно-практического потенциала в этих идеях и возможность их дальнейшего концептуального развития.

Предваряя общую характеристику современной литературы, прежде всего российской, использованной нами при написании нашего исследования, хочется остановиться на некоторых фундаментальных теоретических положениях, относящихся к тематике нашей работы и нашедших отражение в материалах авторитетного английского журнала «Economist»28. Использованные нами указанные материалы относятся к периоду 90-х годов ушедшего уже XX века - периоду весьма поучительному с точки зрения долгосрочного развития национальных рыночных систем в условиях глобализации экономических процессов и научно-практического прогнозирования этих процессов, где базисная роль отводится экономической мысли. Начнем с того, что в 90-е годы современная экономическая теория встала перед проблемой переоценки ценностей в святая святых неоклассической концепции: гибкого взаимодействия на рынке факторов производства и факторных доходов. Это, сказалось, прежде всего, на приоритетах внимания экономистов к микро и макроэкономической политике с точки зрения воздействия через них на реальные экономические процессы. В целом, 90-е годы прошли под знаком ожидания «второго пришествия» (как образно выразились в «Экономисте») мирового экономического кризиса, шло постоянное сравнение и анализ 20-х и 90-х годов XX века. «Граница между кредитной и инвестиционной банковской активностью размылась под натиском новых технологий и разбалансированностью рынков. Скольжение по уровням цен и торговым оборотам ударило по посредническим доходам и активизировало «высыхание» коммерческого интереса, постоянно напоминая о том, что может случиться, если вдруг ударит кризис»29. Так писал журнал «Экономист», приводя в подтверждение своих слов любопытное графическое сопоставление индексов Деловой активности в обозначенные периоды XX

350 300 250 200 150 100 50.

1917 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 ЗО

3500 3000 2500 2000 1500 1000 500

1977 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 Рис.4. Если история является проводником: индекс Доу-Джонса (деловой активности)- в среднем.

Как мы видим, аналогии напрашиваются сами собой, да к тому же на фоне возрастающего ажиотажа на рынке страхований. Было от чего испытывать страх. Более того, сам рынок страхований также испытывал трудности воспроизводства, что, опять-таки, можно увидеть на схемах:

на одного служащего ($ 000) страховой фирмы

Л

100 80 60 40 20 70 60 50 40 30 20 10

доходность одной операции {у/о страховой фирмы

1980 81 82 83 86 87 88 89 1980 81 Рис.5. 83 84 85 88 89 Это можно было бы списать на предшествующее десятилетие «рейганомики», если бы не парадоксальная картина всей предшествующей второй половины XX века, которая явно не вписывалась в классические каноны экономических доктрин, изрекаемых, к тому же, устами ныне известных функционеров мировых финансовых институтов. Вот, что например говорил в то время Стенли Фишер: «быстрое увеличение объемов предложения денег на рынке ведет к увеличению уровня инфляции, если же номинальные ставки заработной платы твердые, то реальный уровень дохода упадет, а значит неизбежен подъем занятости т объемов выпуска продукции» . А что мы видим в реальности? Видим победу Кейнса над Фридманом, причину которой трудно объяснить традиционными научными методами оценки рынка:33

А $(1977) --200

-160

уровень реальной заработной платы (1977)

уровень безработицы (0 - 5%

динамике

ю

уровень реального у\ ВВП (%) в/ \динамике --5

I960 65 1 70 751980 19 1974 г. - уровень реального ВВП: -3% (в динамике)

Рис.6.

-•5

И это все опять-таки на фоне «мутации» страхового бизнеса, ставшего к концу XX века «квинтэссенцией» рынка ценных бумаг, где 70% всех финансовых поступлений приходилось на корпорации, страховавших себя от возможных рисков, 20% приходилось на традиционные сделки с недвижимостью и только 10% всех доходов по страховым ценным бумагам приходились на капиталовложения частных инвесторов.34 Налицо кризис монетарных постулатов, которые на практике неизбежно выходят за рамки чисто антиинфляционных мер, но, оказавшись в новой для себя среде испытывают, дефицит «неденежных» методик. Это наглядно продемонстрировала на своем печальном опыте рыночных реформ Россия, это также наглядно продемонстрировали функционеры МВФ, включая того же самого С. Фишера, и МБРР в лице Р. Вулфенсона в рамках своей стабилизационной политики в различных частях света.

Схожая методологическая неопределенность в экономической оценке перспектив развития других развитых секторов мирового рынка. Возьмем, для начала, Европу и европейскую интеграцию. Тот же журнал «Экономист» в 90-х годах отмечал неготовность большинства стран ЕС к полной интеграции экономик относительно критерия стабильности, выработанного в

Маастрихте, за исключением крошечного Люксембурга. Однако решение о единой валюте и полной экономической интеграции, все же, было принято:

Люксембург О

І

120

I

основные евро-1 пейские страны в 1995 г. юо Ч с а со

Є «

a v° со RI

о 1=С

дефицит і профицит

I

основные евро- Щ

бюджетный дефицит, %кВВП

пейские страны А маастрихтский критерий; в конце 90-х гг. %по долгу и дефициту р.

(ПРОГНОЗ) тмш;т? -™w б 4 2 + О"

Рис.7. Путь к Маастрихту.

Создается впечатление, что Европа бросается в омут неизведанных перспектив экономического объединения, жертвуя изведанными приемами макроэкономической политики на уровне отдельных национальных экономик. Пример польской экономики, самой развитой по своему потенциалу в постсоциалистичекой восточной Европе, также показывает о некоторой переоценке традиционных монетарных, в данном случае, подходов к решению экономических проблем: 16

1991 92 93 94 95 12 8 4 0

ских цен, в % к предыдущему году

I. Рост потребитель-А п. Динамика ВВП, в % А%

о/0 к предыдущему году 120

1991 92 93 94 95 96 Рис.8.

А%

III.Уровень безработицы, в % к числу занятых

24 20

16 12

1991 92 93 94 95 Как видим, решив проблему потребительских цен и роста ВВП формальными методами плана Бальцеровича, польское общество отвергло, все-таки, прежний либеральный курс «Солидарности», приведя к власти на общих выборах социалистов ради решения проблемы занятости и связанной с ней проблемы уровня жизни населения. Эта гуманизация экономической теории как национальной философии, ее постепенный отход от формальных абстрактных формулировок и рекомендаций наглядно демонстрируется на примере европейской семьи как субъекта и объекта экономической политики. Обратимся опять к журналу «Экономист», где проводиться параллель между шведской и германской семьей как объектом макроэкономической политики государства и как домашним хозяйством на соответствующем микроэкономическом пространстве. «В Европе два наиболее ярко выраженных подхода к разрешению данного вопроса представлены в таких странах, как Швеция и Германия. Это различие в подходах происходит от различия в представлениях о том, каковой такая политика должна быть, но каждая из названых стран проводит свою социально-экономическую политику в соответствии с относительно близкой друг другу философией, а именно: семейная политика должна отражать интересы детей как основы семьи и ее воспроизводства.

Швеция самоопределяет себя как нацию индивидуалистов, что находит свое воплощение и в соответствующей социально-экономической политике.

В Швеции не существует финансовой помощи семейным парам, налоговых скидок на детей равно, как и возможности объединения семейного дохода для начисления налогов. Пособия также предоставляются на индивидуальной основе. При наличии отдельного налогообложения наличие двух доходов в семье стало нормой в Швеции: не случайно, здесь самый большой, чем где бы-то ни было, процент работающих женщин от числа трудоспособного населения. Шведская социально-экономическая доктрина исходит из того, что каждый индивид имеет работу: матери, имеющие малолетних детей, заняты неполный рабочий день. Наверное, поэтому шведские женщины рожают больше детей, нежели женщины в Европе.

Напротив, Германия идентифицирует себя как семейную нацию. Людям официально предлагается помогать престарелым родителям и находящимся в

тяжелом положении другим членам семьи. В Германии существуют

• • количество неполных семей с детьми, % -1965.

- - - (ко всем семьям с детьми, 1995).

Рис.9. Меньше золотых колец.

налоговые скидки на иждивенцев, а также высокий уровень детских пособий. Минимальный прожиточный уровень для детей исключается из налогообложения дохода семьи. Женитьба или замужество вознаграждаются в соответствии с налоговым законодательством. Доктрина «трех К» все еще жива в общественном сознании. Откуда неудивительно, что по сравнению со Швецией, проводимая в Германии отличная социально-экономическая политика приводит к тому, что в последней меньше рождений детей у незамужних женщин, больше процент браков и в три раза меньше процент разводов, меньший процент занятых в трудовом секторе женщин»37:3

Эти два примера показывают неформальный подход современной экономической мысли к разрешению насущных экономических проблем: нормативные догмы подчиняются социальным императивам, где на первом месте выступает задача поддержания качества жизни населения. Эта трансформация основ макроэкономического регулирования, происходящая в развитых экономиках мира, хорошо просматривается и на азиатском континенте. В этом же журнале «Экономист» показана динамика потребительских цен на протяжении конца XX века в экономически развитых странах и Японии, которая показывает, как японское правительство в лице центрального банка, в противовес всем монетарным рекомендациям, сдерживало рост потребительских цен, за исключением небольшого периода начала 90-х годов, в ущерб своему экспорту и в защиту поддержания уровня жизни основной массы населения. Не эта ли перегрузка государственных финансов и отсутствие достаточных резервов у частного капитала явились причиной хронической депрессии японской экономики на протяжении последнего десятилетия прошлого столетия и начала столетия нынешнего?:3

1981 83 85 87 89 91 93 95 96

Рис.10. Лучшее положение в ОЕСР: потребительские цены, изменение в % к предыдущему году.

В «Экономисте» отмечают, что относительно низкий уровень инфляции в Японии при относительно высоких государственных расходах входит в некоторое противоречие с классическим постулатом монетаризма: независимая банковская система не является «a-priore» предпосылкой низкой инфляции40.

В том же номере «Экономиста» приводят и другую любопытную диаграмму, которая показывает, куда уходят недостающие резервы частного капитала из той же Японии равно, как и из других развитых экономик мира. И кто теперь в условиях глобализации мировой экономики становится основным клиентом международных финансовых институтов: Чистые потоки капитала

в развивающиеся страны,

в $ млрд.

[3е

Си $ млрд 180

135 1985 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 0 Рис. 11. Становясь частным.

Комментируя политику Мирового Банка Реконструкции и Развития и его председателя Р. Вульфенсона, журнал отмечает, что «сама по себе идея трансформации Банка не отвергается никем. Мир, в котором Банк теперь функционирует, изменился кардинально: над финансовыми потоками в развивающиеся страны теперь доминирует частный капитал развитых стран, а аппетит самих богатых наций на распределение международной помощи постепенно снижается:42

$ млрд

180

135 45

Чистые потоки капитала

в развивающиеся страны,

в $ млрд.

1985 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 0 Рис.12. Становясь непервым.

Вульфенсон искренне признает, что банк уже больше не является «единственным и доминирующим» инвестиционным институтом в мире»4 . Напрашивается вывод, что аппетит богатых наций теперь направлен на получение финансовых потоков, что превращает их самих в основных клиентов Банка.

Как показывают исследования, проведенные в конце прошлого века все тем же журналом «Экономист», главной ареной споров и разногласий в среде экономистов выступает такой важнейший макроэкономический показатель, как индекс деловой активности, прежде всего, на все том же рынке труда, изученном, казалось бы, уже вдоль и поперек всеми известными школами и направлениями экономической теории. Вот, что там пишется по этому поводу: «на протяжении многих лет экономистами развитых стран

превозносились достоинства гибких рынков труда, на которых ставки заработной платы были свободны относительно друг друга в соответствии с реакцией на спрос и предложение. Это, в свою очередь, подразумевало наличие зависимости между неравенством в оплате труда и наличием рабочих мест. На протяжении последних полутора-двух десятков лет неравенство в оплате труда значительно расширилось в странах, где рынки труда формировались на основе свободного ценообразования, - это, прежде всего, такие страны, как США, Австралия, Великобритания и Новая Зеландия. В большинстве же стран континентальной Европы рынки труда остались без изменения с точки зрения механизма их формирования, т.е. без гибкой свободной динамики между низшими и средними ставками заработной платы. Согласно общепринятой теории страны, сформировавшие наиболее широкий диапазон ставок заработной платы, должна были бы сейчас наслаждаться наиболее низким уровнем безработицы. Это выглядит вполне адекватно практике, если взглянуть на положение таких стран, как США и Германия, на приведенной ниже диаграмме»:44

Италия і Швеция Франция Новёя

Зеландия I \ I Австралия Британия

• I

і Канада

Япония

I CLLLCT

Динамика неравенства в оплате

труда (соотношение низшей и

средней, в %), 1980-1995 гг.

Рис.13. Стоимость труда: неравенство и безработица.

Между тем, недавние исследования, проведенные по линии Организации Экономического Сотрудничества и Развития в наиболее развитых странах мира, не нашли подобной взаимозависимости неравенства в оплате и уровнем занятости. Фактически же, как отмечает журнал, эта «близорукость» функционеров ОЭСР означает лишь то, что они вообще не готовы, по-новому, взглянуть на данную проблему. Хотя те же самые проведенные исследования и полученные в ходе них результаты не опровергли также и общепринятую практику в сфере занятости: нанимать тех, кто готов согласиться на более низкую заработную плату. По большому счету, что показали вышеназванные исследования - это признание упрощенности мнения о прямой зависимости между наличием рабочих мест и неравенством в оплате труда. Откуда журнал делает вывод: эластичность заработной платы как цены предложения труда является важным показателем равновесия на рынке фактора труда, но недостаточным условием поддержания низкого уровня безработицы по различным категориям трудовых ресурсов45.

Между тем, особое положение США в приведенной выше диаграмме говорит не столько об отклонении от общепринятых норм экономического развития, сколько о наличии в американской экономике того, что пока отсутствует в экономиках других развитых стран и иже с ними. Как нам кажется, это отличное от других явление связано не столько с американской экономикой, как таковой, сколько с созданной ею условием для функционирования рыночного механизма, где особое место занимает такое понятие, как экономический выбор. На языке экономики это называется альтернативным механизмом минимизации предельных издержек. Это можно отчетливо проследить, если обратиться к еще одной публикации «Экономиста», последней в нашей преамбуле к характеристике использованной нами при написании своей диссертационной работы научной литературы. Публикация эта относится к проблеме бюджетного дефицита, головной боли любого правительства, и способам его укрощения.

В статье в несколько ироничной манере приводится описание того, как усмиряется это «чудовище», наводящее ужас на макроэкономистов всех стран. «Если вы верите в волшебные сказки, то вам не следует ожидать появления волшебства в Конгрессе, с его угрюмыми слушателями по бюджету и разговорами о кровавых урезаниях его статей. Ожидать же появления волшебных действий следует из комнаты, расположенной на пятом этаже здания, что по соседству со Станцией Союзов в Вашингтоне. Там, неизвестная большинству американцев, сидит поистине волшебница и богиня с мягким голосом, в очках и темными волосами. Это Кетрин Абрахам, в прошлом академический работник, а ныне возглавляющая Бюро Статистики Труда (БСТ). Эта организация изначально была задумана в качестве автоматической защиты трудовых соглашений по тарифам и государственных бюджетных программ от воздействия инфляции. Почти треть всех федеральных расходов, прежде всего, по защите пенсий, напрямую индексируются в соответствии с изменением потребительских цен. Этот индекс потребительских цен (ИПЦ) и является прерогативой Бюро Статистики Труда (БСТ), в чьем ведении находится составление индекса. ИПЦ влияет так же и на государственные доходы, прежде всего, через индексацию подоходного налога физических лиц. Повышение ИПЦ всего на один процент стоит государственному бюджету США, примерно, шесть с половиной миллиардов долларов в плане повьппения федеральных расходов и снижения федеральных доходов. Таковы возможности одного движения руки К. Абрахам»:

I. Доходы бюджета.

II, III, IV - расходы бюджета социальная защита, обслуживание долга, другие расходы бюджета.

%

к? і 10 20

s - і

ета і II 60 III 100

IV 120 140

__уеаг

1996 97 98 99 00 01 02 03 05 $, bn

Рис.14. Абракадабра: влияние 1% повышения ИШД на бюджетный дефицит за год, млрд. долл.

Таким образом, подводя некоторый итог выше сказанному и переходя к общей характеристике использованной нами экономической литературы, следует сказать, что главной отличительной чертой отечественных авторов, которых мы, в основном, использовали при написании основной части нашей работы, является их формальный подход к оценке экономической ситуации в мире без учета социальной специфики как исторического опыта развитых рынков, так и нашего небольшого, по меркам современной истории, рыночного опыта в России. Дореволюционная же рыночная практика российской экономики, на которую так любят ссылаться отечественные авторы, по нашему мнению уже безнадежно устарела и может быть использована нами на современном этапе в контексте, разве что, мирохозяйственных связей. Начать характеристику литературы нам хочется с методологической базы, на которую мы опирались в процессе написания работы. Во-первых, мы опирались на положения и категории, наработанные классиками политической экономии в лице А. Смита и Д. Рикардо, Т. Мальтуса и Дж. Милля, Ж.-Б. Сэя и К. Маркса. Здесь имеется ввиду факторный подход к анализу исследуемых экономических явлений. Во-вторых, нами была использована концепция альтернативных и предельных величин, разработанная неоклассической школой в лице таких авторов, как А. Маршал и Д. Хикс, У. Джевонс и Д. Кларк, А. Пигу и В. Парето, а также современных последователей либеральных идей - Р. Барроу и П. Дугласа, К. Эрроу и Р. Коуза. Для дополнительной оценки рыночной конъюнктуры мы использовали положение кейнсианской школы в работах Дж. Кейнса и Дж. Робинсон (рынок трудовых ресурсов) и монетаристской школы в работах М. Фридмана и С. Фишера (рынок капитализированных ресурсов). Вопросы макроэкономической стабильности, включая проблемы экономического роста, социальной справедливости и уровня жизни, мы отслеживали в контексте идей неоклассического синтеза, привлекая для этого работы таких авторов, как Р. Харрод и А. Хансен, В. Леонтьев и А. Оукен, а также идей институционалистов в работах таких экономистов, как Т. Веблен и У. Митчел, Д. Гелбрейт и М. Портер, В. Нордхаус и Д. Тоббин, Л. Канторович и С. Шаталин. В целом все вышеприведенные авторы, независимо от их исторического места и национальной принадлежности, теоретического направления и детерминистской позиции, сходятся в одном, а именно: в признании самодостаточности рыночного механизма как универсальной формы организации экономической деятельности и конкретного содержания национальной модели социально-экономического развития мировой экономики как глобальной системы. В этой связи, переходя к характеристике использованной нами современной отечественной научной литературы, хочется отметить ее невысокий уровень с точки зрения фундаментальной глубинной оценки происходящих в России структурных экономических преобразований. Создается впечатление, что наши экономисты отрабатывают некий социальный заказ узкоклановой группы «генералов от экономики». Десять лет назад на заре наших рыночных реформ Л. Гребнев47 обратился к теме функционального аспекта нового субъектно-объектного построения нашего экономического постсоветского пространства. Но его публикации, похоже, так и остались гласом вопиющего в пустыне. Все наши многолетние правильные разговоры о создании в России мощных финансово-промышленных групп в качестве форпоста нашего частного бизнеса на международной арене останавливаются на этапе структурирования субъектно-объектных форм по причине отсутствия в проектах этого наиважнейшего, на наш взгляд, функционального звена, без которого органичное интегрирование ФПГ в воспроизводственные процессы как на национальном уровне, так и на межнациональном не возможно. Наши святила экономической науки словно зациклились на критике системного кризиса социализма, не обращая внимание на то, что наше в муках рожденное дитя, того и гляди, само уже продемонстрирует все внешние признаки системного кризиса - капитализма. Всю литературу, которая широко представлена в наших толстых журналах, можно условно разделить на два, по сути, близких лагеря: лагерь разумных финансистов, сделавших своим знаменосцем М. Фридмана, и лагерь «благоразумных промышленников», сделавших своим знаменосцем Дж. Кейнса (чье любимое выражение, кстати, мы использовали для определения лагерей). Первые муссируют в прессе тему расходов, вторые - доходов. Формально и те, и другие правы в отстаивании своей позиции, но когда доходит до дела в плане рекомендаций, начинается откровенное лоббирование клановых интересов: первые выступают в защиту финансовой олигархии в лице банков и преприятий-монополистов (здесь особенно активен Е. Гайдар), а вторые - в защиту бюрократической олигархии в лице естественных монополий и предприятий-экспортеров. И те, и другие в итоге встречаются у государственной кормушки: и главное здесь - придти раньше соперника. Пока раньше успевает второй лагерь, лидер которых А. Илларионов стал даже советником Президента. Но экономика от этого соперничества за право «первой ночи» мало, что выигрывает: она, по-прежнему, не способна к самоорганизации, надеясь лишь на бюджетные вливания. Круг же авторов за прошедшие лет, практически не изменился, если не считать Г. Грефа, который только подчеркивает виртуальность и легковесность нашей экономической мысли сегодня. Между тем, в академических и вузовских кругах есть интересные авторы, чьи взгляды свободны от ангажированности и чести мундира, но которые не востребованы властью и бизнесом. В любом случае все выше сказанное не умаляет достоинства всех наших экономистов как первопроходцев по-новому старого для нас дела построения рыночных отношений на уровне современных требований к экономике как социальной системе. Мы благодарны всем авторам, которых мы упоминаем и используем в нашей работе: Л. Абалкин и Д. Львов, Н. Шмелев и Г. Попов, П. Бунич и О. Лацис, А. Шохин и Г. Явлинский, С. Глазьев и Ю. Маслюков, А. Улюкаев и Б. Федоров, Е. Ясин и Е. Примаков. Все они, в большей или меньшей степени, старались за реформами не забыть человека. В этой связи особо хочется выделить представителей вузовской науки, которая ближе, нежели академическая, стоит к нуждам рядовых граждан, находящихся в центре реформ как их субъект и объект, к нуждам регионов в процессе формирования макроэкономических взаимосвязей, и в которой не последнюю роль играет казанская школа, находящаяся в одном из наиболее динамично развивающихся регионов Российской Федерации. Пальма первенства в ней несомненно принадлежит Казанскому государственному финансово-экономическому институту в лице таких его представителей, как С. Андреев, В. Мальгин, Т. Губайдуллина, Ю. Азимов, К. Азизов, С. Абдуллина, В. Ивашкевич, М. Сафиулин, Ш. Валитов, Э. Тагиров, В. Иванов, которые в рамках своих научных тем комплексно выстраивают новый алгоритм социально-экономического развития России, в соответствии с которым мы строили и свое научное исследование. В целом данный подход региональных экономистов можно охарактеризовать, как многоуровневая экономика по аналогии с многополярным миром. В отличие от советского подхода эта концепция выстраивает политику макроэкономического равновесия исходя из наличия неиспользованных резервов в отстающих регионах, а не за счет перераспределения свободных ресурсов регионов передовых, что приводило к снижению темпов роста и повышенной затратности факторов роста. Это еще раз указывает на то, что в среде отечественных экономистов идет процесс поиска новых функциональных критериев достижения экономической стабильности и что на смену благоразумным экономистам идут экономисты рациональные-гуманисты.

Объектом нашего исследования выступают социально-экономические отношения, то есть отношения собственности на факторы общественного производства как основы субъектно-объектного воспроизводства ресурсов и потребностей с учетом производственных возможностей национальной экономики, где последние понимаются как способность к инновациям в структуре макроэкономических связей. Предметом нашего исследования выступает собственно рыночный механизм, включая такие его функциональные элементы, как цена, спрос и предложение, конкуренция, понимаемые как элементы саморегуляции рынка на основе субъектно функциональной оценки экономических процессов с учетом эффективности экономического выбора, где последний выступает как еще одно неотъемлемое звено означенного рыночного механизма. Эту нашу позицию мы и хотим обосновать в ходе нашего исследования.

Методологией нашего исследования выступают факторный подход к воспроизводственной характеристике основных ресурсов,

институциональная оценка эффективности оборотных ресурсов, долгосрочные циклы экономической конъюнктуры Н. Кондратьева как инновационного критерия способности рыночной системы к стратегической перспективе в рамках глобализации. Методика нашего исследования исходила из наших реальных возможностей в условиях ограниченности источниковой базы исследования, поэтому мы, в основном, опирались на монографический и аналитический методы с использованием выборочной статики, где нам это позволяла имевшаяся в распоряжении научная литература как на русском, так и на английском языках.

Результаты диссертационного исследования докладывались и обсуждались на всероссийских и республиканских конференциях в городах Москве и Казани, на научных семинарах кафедры экономической теории Казанского государственного финансово-экономического института, а также отдела экономики Института социально-экономических и правовых наук Академии наук Татарстана.

Теоретическая и практическая значимость проведенного нами исследования определяется тем, что предлагаемая нами концепция экономического выбора призвана показать значимость функциональной составляющей проводимых сейчас в России рыночных преобразований как на микро, так и на макро уровнях народно-хозяйственного комплекса, а также применима в процессе преподавания курса экономической теории в вузах страны.

В заключении нашей вводной части к основному изложению диссертационного исследования хочется выразить искреннюю благодарность и признательность профессорско-преподавательскому составу кафедры экономической теории Казанского государственного финансово-экономического института за проявленное по отношению к нашей научной позиции внимание и высказанные при этом добрые советы и справедливые критические замечания. Такую же благодарную оценку хочется дать коллективу кафедры экономической теории Казанского государственного технического университета А.Н. Туполева, где на научных семинарах при Институте повышения квалификации нам неоднократно приходилось выступать по тематике нашей диссертации.

Кроме этого, хочется выразить искреннюю благодарность своим родителям, чья моральная поддержка помогала нам в трудные минуты неверия в свои силы на протяжении десяти лет рутинного труда. К сожалению матушка не дожила до этого дня - светлой памяти ее мы посвящаем нашу диссертационную работу. Жизнь каждого поколения ложится частицей в экономический фундамент нации и государства – каждое последующее поколение должно помнить об этом и приумножать то, что оно унаследовало от поколения предыдущего.

Хочется надеяться, что данный скромный вклад в отечественную науку будет оценен по справедливости и внимательным читателем, и придирчивым критиком. Смеем надеяться, что тому и другому наша работа поможет взглянуть на экономику по-новому, от чего наши экономическая теория и экономическая практика только выиграют. Мы же, со своей стороны, можем только перефразировать слова знаменитого французского философа и гуманиста Жана-Поля Сартра: вузовское преподавание экономической теории - это форма подвижничества, научное обоснование экономической практики - это способ священнодействия. Здоровья и успехов!

Факторные издержки: труд и капитал

За последние триста лет экономическая теория, начиная с физиократов, данный вопрос с точки зрения своего предмета изучила, как никакой другой, пожалуй. В целом, основываясь на факторном методе, классическая равно, как и неоклассическая теории рассматривают факторные издержки в контексте общественного производства, понимаемого как общественные экономические отношения на предмет производства (в смысле расширенного воспроизводства), распределения (включая перераспределение через общественные экономические институты), обмен (в условиях несовершенной конкуренции на микроуровне и общего равновесия на макроуровне), потребления (на основе действия закона возвышения потребностей в его предельном выражении) совокупного общественного продукта (комплексного интегрированного показателя деловой активности национальной экономики, взятого на определенный момент времени). Откуда следует, что одним из, если не определяющим, условий успеха на рынке выступают, так называемые, издержки производства. Методическая литература рекомендует на современном этапе их рассматривать как затраты производственных факторов, необходимых для осуществления предприятием своей производственной и коммерческой деятельности в течение определенного периода времени. В денежном исчислении издержки производства находят свое выражение в показателях себестоимости продукции, которая, в свою очередь, характеризует все материальные и нематериальные затраты, необходимые для производства, реализации и продвижения продукции предприятия на рынке (как на внутреннем, так и на внешнем). Кроме того, предприятие платит налоги, сборы, производит отчисления в различные целевые и внебюджетные фонды, которые также относятся на себестоимость продукции. Итоговая сумма характеризует такое понятие, как издержки предприятия или полная себестоимость продукции. Если исходить из того, что цена, по которой предприятие приобретает ресурсы своей жизнедеятельности, формируется автономно от него на основе спроса и предложения на открытом рынке, то можно сделать вывод о насущной необходимости в целях оптимального распределения ресурсов такого экономического выбора технически эффективного процесса производства и реализации продукции, который обеспечивал бы предприятию наименьшие издержки при наибольшем результате. Современная экономическая теория в решении этой проблемы использует метод производственной функции, предложенный еще в прошлом веке неоклассической школой в лице ее представителей Ч. Кобба и П. Дугласа. Математически этот метод задает выпуск продукции (Y) как функцию затрат капитала (К) и труда (L): Y = f(AK"Lb), где: a, b - положительные коэффициенты, исчисляемые опытным путем. Так как производство любого вида товара или услуги связано с использованием разнообразных видов ресурсов, то это многообразие предполагает с одной стороны необходимость классификации предназначенных на их приобретение затрат, а с другой - разработку соответствующих методов их учета. С другой стороны, существуют возможности снижения издержек производства, где выделяются и анализируются два направления: возможности по источникам и возможности по факторам. Источники - это затраты, за счет экономии которых могут быть снижены издержки производства (эндогенные параметры). Факторы - это технико-экономические условия, под влиянием которых изменяются сами издержки (экзогенные параметры). Здесь мы выходим на методологию микроэкономического анализа, где нам следует определиться по принципам нашей дальнейшей исследовательской работы. Сначала обратимся к современной экономической литературе, в которой предмет исследования микроэкономики понимается как поведение экономической единицы, старающейся удовлетворить свои потребности, внешне выступающие в форме спроса, путем потребления экономических благ. Иными словами, динамика полезности: V = f(Q) - как микроэкономический критерий функции потребления, - описывается убывающей функцией, а предельная полезность - как микроэкономический критерий функции спроса -определяется пересечением кривой V = f(Q) оси ординат. С учетом принципа системного подхода, который для простоты можно охарактеризовать как принцип «трех В»: принцип детерминированности (время), принцип интерпретированности (вероятность) и принцип оптимальности (выбор), -эту зависимость можно представить в виде типичной кривой вероятностей финансового риска, которая, в свою очередь, в упрощенном виде может быть представлена классической кривой Гаусса, у которой точка максимума иногда несколько смещена от оси вправо. На графике это выглядит: ob и be -области допустимого риска; ао и cd - области критического риска. (Рис. 15).

Возвращаясь к принципу «трех В», следует сказать, что нас в этом триумвирате интересует, прежде всего, принцип оптимальности или выбора, два первых принципа относятся больше к экономике предприятия (принцип детерминированности) и к экономике финансов (принцип интерпретированности). Что же касается нами выбранного принципа системного подхода, то он включает в себя такие параметры, как целостность: изменение состояния системы(в нашем случае, экономической

единицы) в зависимости от изменения старших или младших систем (в нашем случае, макроэкономической или региональной модели); многомерность: сопоставимость и взаимозаменяемость (в нашем случае, функциональность); неопределенность: экспресс-анализ с последующей экстраполяцией (в нашем случае, рыночный механизм как универсальный принцип самоорганизации). Откуда на основе выбранных нами для осуществления поставленных цели и задач метода производственной функции и принципа оптимального выбора можно, с нашей точки зрения, обосновать указанную выше насущную необходимость наличия экономического выбора в качестве составного элемента рыночного механизма, без чего увеличивается емкость факторов на единицу продукции и снижается их отдача на единицу затрат, что ведет к нарушению распределительной функции рынка (Приложение 1). Возвращаясь к нашим баранам, а именно: факторным издержкам как функции труда и капитала, -следует указать на то, что снижение издержек производства в настоящее время обеспечивается, в основном, под влиянием внутрипроизводственных факторов. На практике это означает, что на долговременном этапе перед каждой фирмой встает проблема нового соотношения факторов производства. Суть этой проблемы сводится все к тому же функциональному детерминированию затрат: максимально заданный объем производства продукции при минимально возможных издержках производства. На графике это может быть представлено в виде, так называемых изокост. Под последними понимаются все возможные сочетания факторов труда и капитала при равновзвешенных валовых издержках производства. (Рис. 16). где: KL - бюджетная линия фирмы (функция потребления или замещения); U - кривая безразличия фирмы (функция спроса или затрат).

Приняв во внимание все выше сказанное снова обратимся и более предметно к сквозной теме нашего исследования, а именно: формированию альтернативного рыночного механизма в процессе становления рыночных отношений на экономическом пространстве России и стран СНГ. Правда, последние межрегиональные экономические противоречия на товарных рынках показали, что и в развитой рыночной среде также есть немало слабых мест. Вот и начнем с этого сектора.

Институциональные издержки: государство и профсоюзы

Во второй половине XX века, с легкой руки американских экономистов Нордхауза и Тоббина, широкое распространение в мире получила политика, проводимая от имени национальных правительств и направленная на поддержание уровня справедливого распределения между всеми слоями общества национального богатства, что нашло свое отражение в таких понятиях, как национальное благосостояние и политика «welfare» (велфейр). Этому способствовало широкое внедрение в экономическую теорию в течение предыдущей первой половины XX века новых концепций, касающихся основных макроэкономических показателей и способов достижения через них основных макроэкономических целей - прежде всего, стабильного и долгосрочного экономического роста. Проблему роста мы затронем чуть позже, а здесь скажем, что первостепенное значение в этой связи приобрели государственные расходы как инструмент воздействия на макроэкономические процессы со стороны общественных институтов -прежде всего, государства и профсоюзов. Это в свою очередь возродило новый интерес экономистов к проблемам, которым уделяла внимание еще классическая политическая экономия: национальное богатство, факторные доходы, государственные расходы. Политика «welfare» только обострила этот интерес и поставила его в практическую плоскость. Дело в том, что прямая и косвенная активность государственного института на рынках факторов производства, да еще под нажимом профсоюзов, не могла не вызвать проблему государственного долга и бюджетного дефицита. Стоит, на наш взгляд, обратиться к одной публикации в том же «Экономисте», которая, даже по меркам рыночной действительности развитых экономик, не потеряла своей актуальности в данном вопросе, не говоря уже о действительности нашей российской. Там пишется, что «влияние государственных заимствований на деловую активность всегда являлось предметом противоречивого внимания экономистов со времен Адама Смита. Классики политической экономии были почти единодушны в осуждении государственного долга: они были убеждены, что сбалансированный бюджет являлся признаком разумного хозяйствования. Но позднее, уже в начале XX века, Джон Кейнс заочно возразил им, посчитав, что бюджетный дефицит вполне мог быть использован в качестве дополнительного покупательного усилия в экономике (эффективного спроса), что в свою очередь могло бы стимулировать производство дополнительной продукции и открытие новых рабочих мест. Между тем, постоянная угроза большого бюджетного дефицита в индустриальных экономиках в течение последних десятилетий XX века(причем это наглядно проявлялось каждые десять послевоенных лет) возобновила повышенный интерес к теоретическим спорам вокруг фискальной политики государства вообще и бюджетной в частности:19

В самом деле, в какой-то степени проблема совершила кругооборот и вернулась к своим истокам: сбалансированные бюджеты теперь опять в моде - по крайней мере в теории, если не на практике. В настоящее время многие кейнсианцы равно, как и фискальные консерваторы признают, что огромные бюджетные дефициты могут быть неблагоразумными (следует напомнить, что в своих работах сторонников сбалансированного бюджета Джон Кейнс называл «благоразумными финансистами», вкладывая в это определение изрядную долю сарказма). Неблагоразумие в данном случае подразумевает «печатный станок», «переполнение инвестиционных потоков», и т.д. - хотя, с другой стороны, бюджетный дефицит в любом случае расширяет спрос на инвестиции. И далее журнал продолжает свои рассуждения на предмет двусмысленности государственных расходов как макроэкономического рычага воздействия на динамические показатели рынков факторов производства и показатели роста национальной экономики в целом: «В 1974 году американский экономист Роберт Барроу, тогда еще работая в Чикагском университете, вооружившись знаменитой газетной статьей - «Являются ли государственные облигации чистым богатством?» возразил такой позиции «благоразумных финансистов» конца XX века. Во многом сближаясь с позицией неоклассиков по поводу макроэкономической политики, он заявил, что государственные заимствования ущербны не потому, что государственное заимствование неблагоразумно по сути, а потому что размеры бюджетного дефицита сами по себе не влияют на экономическую динамику в принципе. То есть: не имеет, по большому счету, значения факт -финансируются государственные расходы через заимствование (иначе, через продажу облигаций) или же через увеличение ставки процента по налогам. Здесь, стоит сказать позиция, Р. Барроу не была оригинальной: эту особенность общего экономического равновесия еще в 1821 году XIX века первым отметил Давид Рикардо. В настоящее время эта его идея (к которой он сам, кстати, отнесся в то время скептически) известна экономистам как теория равенства (или равновесия) Рикардо, т.е.: финансовая взаимообразность налоговых и вексельных ставок со стороны государства. Но вопрос, опять-таки, не в том, как финансируются государственные расходы - через налоги или же через государственные обязательства, а в том - считают ли домашние хозяйства эти векселя государства (облигации) частью своего богатства?

До середины 70-х годов XX века в среде экономистов была общепринятая позиция, основанная на так называемом неоклассическом синтезе: правительство может стимулировать спрос через увеличение разрыва между тем, сколько оно тратит, и тем, сколько оно получает по налогам, - создается своего рода мультипликационный расширительный эффект (расходы - доходы). Как следствие мы тогда имеем: сокращение национальных сбережений (государственное заимствование есть форма антисбережений и «эффект рассеивания» (повышение учетных ставок по вкладам ведет к сокращению частных инвестиций). С другой стороны: потери государства от сокращения налоговых поступлений - это те же потери, но уже домохозяйств за оплату государственного векселя. И наоборот: доходы домохозяйств от сокращения налогового бремени - это те же доходы, но уже государства от продажи векселей. Ответом на вопрос «Что дальше?» является стандартная позиция экономистов: фискальная политика, которая несет в себе расширительный толчок деловой активности, основана на скрытом положении, в котором домашние хозяйства изначально (!) признают государственные облигации как часть своего богатства (дохода). Именно на это, лишь частично оправдывающееся на практике положение, указал в своей статье Р. Барроу, подвергнув в ней сомнению традиционный подход экономистов: ожидания будущих неблагоприятных налоговых изменений заставят потребителе больше сберегать, а наследственная связь поколений заставит нынешних налогоплательщиков действовать так, будто они будут жить вечно и откладывать сбережения на «черный день» своим наследникам. Однако связь между заимствованиями государства и частными сбережениями как источниками инвестиций зависит не столько от связи поколений, сколько от веры населения и хозяйствующих субъектов в экономическую политику своего правительства. Если государственный долг угрожающе высок, исходя из указанных выше внешних факторов, то налогоплательщик будет действовать по традиционному методу: больше сберегать, не доверяя до конца экономической политике своего правительства. Если же государственный долг достаточно умерен, то налогоплательщик будет меньше обращать внимание на бюджетный дефицит и больше потреблять, испытывая доверие к правительству и его экономической политике».

Модель «share-economy»: Соединенные Штаты Америки, Великобритания, Германия

Среди журналистов, работающих в сфере международных экономических отношений, существует расхожее название Японии как «Japan, Corp.», которое показывает, как им кажется, суть японского общества с точки зрения организации его внутрихозяйственной жизни. Нам кажется, что это определение не совсем точно отражает реальное состояние вещей. Начнем с того, что это определение больше относится к долевой акционерной экономике, а не к паевой, которую, по сути, и представляет Япония. Во-вторых, если уж исходить из корпоративных начал современного бизнеса, то японкой модели организации рынка больше подходит другое определение, а именно «Japan, InCorp.», что говорит о закрытости японского общества в плане трансакционного взаимодействия с остальным миром. Поэтому нам кажется, что здесь уместно вспомнить классиков политической экономии, которые сложные общественно- экономические отношения уподобили отношениям организационным на фабрике, по аналогии с которыми японские капитаны бизнеса низвели японское общество до общего собрания акционеров. В этом смысле термин «корпорация» вполне уместен, на наш взгляд, но не как открытое акционерное общество, а как закрытое (Incorporated). Как бы то ни было, но журнал «Экономист» еще в конце 1990 г. предсказывал трудные времена японской «корпорации», а вместе с ней и остальному развитому рыночному миру по причине общей взаимозависимости, несмотря на субъектные желания отдельных национальных экономик отгородиться от своих партнеров организационными условностями типа национальной специфики, региональной исключительности и т.д. Вот что тогда писали эксперты «Экономиста» относительно падения конъюнктуры японских активов на мировых рынках: «являясь крупнейшей мировой банковской системой коммерческого кредита, контролирующей около 40% всех международных ссуд, японский капитал через кредитный механизм усилит то, что уже начали делать международная система фондовых рынков: сокращение доступности японских кредитов по всему миру. Все это происходит и будет происходить, когда вторая крупнейшая банковская система в мире - американская находится в окружении своего сокращения банковской ликвидности, а лидер европейской экономики - Германия занята объединительными хлопотами с их непредсказуемыми последствиями по затратам. Явного лидера на мировом рынке финансовых активов в предстоящее десятилетие не остается. Тяжесть внутриэкономического положения Японии в плане снижения деловой активности практически на всех рынках усугубляется еще и тем, что в предыдущие 80-е годы японской капитал транжирил свою ликвидность по всему миру, приобретая как финансовые ценности типа казначейских обязательств США, так и материальные ценности типа офисных зданий в Лондоне или картин французских импрессионистов»:1

Буквально через какие-то пять лет японский капитал побежал отовсюду, куда он до этого так лихо и бездумно вложился на условиях рассрочки своей ликвидности, рассчитывая на то, что она будет вечной. Тот же «Экономист» уже в этот период писал по этому поводу следующее в подтверждение своих предположений пятилетней давности: «японские инвесторы в конце 80-х и начале 90-х годов вложили в американскую недвижимость до 70 млрд. долларов, которые они через посредство рентных платежей обратили в банковскую ликвидность, что обеспечивало им как погашение собственных залоговых обязательств, так и формирование процента на вложенный капитал. Но американский рынок активов снизил свою ликвидность и даже такой лакомый «кусочек», как Рокфеллер-центр (где японцы владели 80% основного фонда), потерял до 15% своей рентной доходности с конца 80-х годов. Ко времени нынешнего состояния банкротства выплаты по залоговым обязательствам на покупку центра превышали его рентные доходы на сумму примерно в 30 млн. долларов в год. Не удивительно, что японские инвесторы по всей Америке стараются освободиться от своих финансовых обязательств в этом секторе рынка США»:

Как видим, экономика «кусочка» проходит лишь в условиях институционального мира и социального партнерства. Там же, где его недостаточно, и есть жесткая конкуренция на рынках факторов производства за ресурсы и потребителя, замуровывание свободных активов в неэластичные пассивы обходится слишком дорого для инвестора. Поэтому если национальная экономика претендует на особое место в мировом хозяйстве, она должна поменять, на наш взгляд, философию «кусочка» или пая на философию«доли» или акции. Нам трудно судить, о чем конкретно думали отцы-основатели Европейского союза, когда в Маастрихте принимали, так называемые, критерии конвергенции, на основании которых создается нынешнее единое экономическое и валютное пространство в Европе, но об источнике финансирования этого объединения, а именно: о национальных сбережениях, - и его эффективном использовании в условиях экономического выбора на пространстве европейского рынка они никак не могли забыть. А критерии этих приводит все тот же журнал «Экономиста»: 1. инфляция в странах-кандидатах на вступление в ЕС не должна превышать 1,5% над среднем уровнем по трем странам ЕС с наименьшими ее показателями; 2. долгосрочные процентные ставки по вкладам не должны превышать 2% над средним показателем для трех стран с наименьшими ставками; 3. обменный курс ценных бумаг должен оставаться в рамках коридора, установленного в ЕС механизма обменных операций, в течение двух последующих после вступления лет без выравнивания; 4. государственный бюджетный дефицит страны-претендента не должен превышать 3% от ее валового внутреннего продукта; 5. общий объем национального долга страны-претендента не должен превышать 60% от ее валового внутреннего продукта.

Комментируя эти требования формирования единого экономического пространства в Европе, профессор П. де Гроув выразил сомнения в разумности не самих критериев, а требований, которые их обуславливают по отношению к странам-претендентам на вступление в Европейский Союз (еврозону). Его главный контраргумент заключался в том, что как раз вступление в единое экономическое пространство и необходимо странам-претендентам, чтобы вывести свои национальные экономики на уровень данных критериев конвергенции. Тем более, что лишь один крошечный Люксембург, по большому счету, удовлетворял этим требованиям на момент создания единого союза4. Не правда ли, что эта дилемма до боли напоминает бесплодные споры у нас в России и Белоруссии при обсуждении проблем создания нашего единого союзного государства: кто кого кормит, и т.д.

Модель «stake-economy»: Япония, Франция, Италия

Главной особенностью нынешнего состояния российской экономики является, на наш взгляд, ее внутреннее противоречие между наличием самой передовой, на сегодняшний день, рыночной субъектно-объектной организационной формой и отсутствием специфического для Российской Федерации субъектно-функционального прикладного содержания. Связано это, по нашему мнению, с отсутствием, в свою очередь, четко детерминированной рыночной концепции применительно к специфике России - своего рода, российской идеологии. Те же большевики, которые в свое время предложили новый путь выхода России из исторического тупика, быстро забыли, что их кумир и наставник Карл Маркс начал свою «миссионерскую» деятельность вместе с Фридрихом Энгельсом не с «Манифеста коммунистической партии», а с другого, по сути, их заглавного труда - «Немецкой идеологии», где они, прежде всего, для себя самих уяснили философию германской нации, после чего со спокойной душой отдали свое творение на растерзание, как они выражались, «критики мышей». Они нашли главное: точку отсчета для всей своей последующей работы. Те же наши демократы, получив в свои руки власть и добро на рыночные преобразования в России конца XX века, все десять последующих лет «мучили» российское общество не рыночной политикой (здесь они ломились в открытую дверь: трудовая основная масса российского общества никогда и никуда из рынка не выходила - всю свою сознательную жизнь из поколения в поколение жила от зарплаты и до зарплаты), а отсутствием понятной основным субъектам хозяйственной деятельности рыночной философии, от которой отталкивается правительство при проведении своей национальной экономической политики. Поэтому нам в начале XXI века пора уже иметь не просто новую парадигму социально-экономического развития, а практическую хозяйственную модель, относительно которой рынок в России приобрел бы историческую самодостаточность. Как любил говорить самый прилежный ученик Маркса и Энгельса по поводу творческого наследия своих учителей - В.И. Ленин: марксизм (читай -рынок) является не догмой, а руководством к действию. Начать с того, что наша экономическая творческая «элита» первое время даже не задумывалась над тем фактом, что у России как самодостаточной рыночной структуры может быть свой специфический самодостаточный рыночный механизм, своего рода, своя российская мечта. Разговор велся на уровне сугубо абстрактных безотносительных дефиниций, за которыми с трудом можно было разглядеть среднего российского обывателя, каждый день вносившего в общую рыночную копилку свой труд и капитал. Вспоминали двух «динозавров» воинствующего либерализма: нашего Б.Бруцкуса с его ценностью, которая «не может находиться в какой-либо прямой зависимости от трудовой стоимости, являясь функцией общественных потребностей»1 и не нашего Ф.Хайека с его человеком, который «не может получить полного знания, делающего его хозяином положения» . Сюда же влились голоса наших академиков А.Емельянова и Л.Абалкина: первый проводимые российские реформы оценивал с точки зрения развития экономики в целом и положения человека в частности3, второй наоборот отказывал в доверии отдельной частной инициативе, уповая на процветание общества в условиях господства крупных финансово-промышленных групп . Эту плеяду рыночных романтиков наследовала следующая волна экономистов прагматиков. Во-первых, это такие наши практикующие макроэкономисты, как Е.Гайдар и Г.Явлинский: первый во всеуслышанье объявил финасовый кризис как почти повсеместно первую стадию крушения тоталитарных режимов, второй вообще отказал в доверии любым реформам, проводимым независимо от мнения населения или за счет населения . Как видите, уже теплее. Далее на горизонте нашего экономического «бомонда» появились такие экономисты практики, как А.Лифшиц и Е.Ясин: первый особенностью отечественной модели рыночного хозяйства считал наличие развитого, располагающего максимально возможной экономической свободой государственного сектора , второй главную ущербность проведения реформ своими предшественниками видел в быстром переходе от подавленной инфляции к открытой, когда в условиях либерализации цен сразу обнаруживается не монетарный, а преимущественно институциональный и структурный характер этой инфляции . Уже просматривается логика дальнейших мероприятий по реформированию российской экономики, их инструментарий и методологическая база, но опять не видно человека.

Только кризис 1993 года заставил наших экономистов задуматься над тем, что реформируют они человеческую экономику и от их решений зависит судьбы людей. Содержание научных публикаций отечественных экономистов стал более предметным, научно аргументированным с привлечением опыта экономически развитых стран, а самое главное -появился человек в предмете дискуссии по поводу реформ, такие понятия, как уровень и качество жизни, благосостояние и потенциал нации, снова вернулись в научный оборот получило приоритетность положение о едином народном хозяйственном комплексе.