Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Культуры и общности ранней стадии бронзового века 19
1.1. Кротовская культура 20
1.2. Одиновская культура 40
1.3. Ташковская культура 56
1.4. Коптяковская культура 76
1.5. Иерархия культур и связи 92
Глава 2. Регион в системе андроновского мира 116
2.1. Историографический обзор 117
2.2. Памятники андроновской общности 122
2.2.1. Памятники алакульского типа 124
2.2.2. Памятники черноозерского (черноозерско-томского) типа 132
2.2.3. Памятники федоровского типа 142
2.3. Динамика и характер связей «андроновского периода» 152
Глава 3. Культуры андроноидной общности 187
3.1. Черкаскульская культура 187
3.2. Пахомовская культура 207
3.3. Культурно-исторический ландшафт андроноидной общности 234
Глава 4. Культуры и общности заключительной стадии бронзового века
4.1. Межовская/березовская культура 245
4.2. Бархатовская культура 251
4.3. Ирменская культура 262
4.4. Сузгунская культура 268
4.5. Красноозерская культура 283
4.6. Подтаежное Тоболо-Иртышье и Среднее Зауралье в конце бронзового века
Глава 5. Культурные интеграции эпохи: факторы, механизмы, модели
Заключение 340
Список использованных источников и литературы АГУ
Список сокращений
Алтайский государственный университет (Барнаул)
- Ташковская культура
- Памятники черноозерского (черноозерско-томского) типа
- Культурно-исторический ландшафт андроноидной общности
- Красноозерская культура
Введение к работе
Актуальность. На рубеже III-II тыс. до н.э. население Урала и Западной Сибири вступает в новую фазу исторического развития – эпоху бронзы. Зона металлоносных культур, которая прежде была ограничена рубежами Циркумпонтийской провинции, стремительно расширяется. На пространствах Центральной Евразии, преимущественно степного и лесостепного пояса, формируется Евразийская металлургическая провинция, которая в апогее своего развития занимала территорию от левобережья Днепра до Саяно-Алтая. Внедрение металла, скотоводства, колесного транспорта, повлекло кардинальные перемены, что археологически выразилось в формировании новых культурных образований и общностей, свидетельствующих о высокой степени культурных интеграций и плотности коммуникативных процессов, мощном прорыве в технологии и производстве, новациях в системе жизнеобеспечения, идеологической сфере, социальной организации древних обществ. Именно в это время рельефно обозначились различные перспективы перед культурами-производителями и культурами-потребителями металла, что напрямую зависело от неравномерного распределения полезных ископаемых и возможности доступа к этим ресурсам. Контактность и готовность культуры к диалогу в условиях возникшего разделения труда становились непременным фактором ее жизнеспособности.
В центре внимания диссертационного исследования – процессы взаимодействия культур бронзового века в Среднем Зауралье и районах подтаежного Тоболо-Иртышья.
Научные достижения в области изучения бронзового века Урала и Западной Сибири несомненны и обеспечены они трудами ученых из Екатеринбурга, Москвы, Новосибирска, Омска, С.-Петербурга, Тюмени, Челябинска и других региональных центров. Открыты и исследованы уникальные памятники, опубликовано большое количество археологических материалов, разработаны непротиворечивые схемы культурно-хронологической периодизации, обозначены основные источники культурных новаций, очаги культурогенеза, получены представительные серии радиоуглеродных дат, созданы базы данных антропологических и остеологических определений. Выделенные для этого времени мегаобразования (Евразийская металлургическая провинция, археологические общности – абашевско-синташтинская, срубная, андроновская, андроноидная, межовско-ирменская, культур валиковой керамики) связывают изучаемый регион с синхронными образованиями Евразии, позволяют привлекать обширные и разнообразные материалы, гарантируя тем самым компаративизм исследования. Таким образом, создана добротная база для постановки вопросов широкого плана, в том числе моделирования процессов взаимодействия. Информационный потенциал материалов бронзового века трудно переоценить благодаря появлению производящих форм хозяйства (скотоводство), металла, транспорта, характерного погребального обряда, ярко выраженного этнического костюма. Они несут в себе исключительные сведения о межкультурных связях и распространении инноваций, факторах и формах диалога культур, способах восприятия, механизмах отбора и трансляции культурных, технологических и хозяйственных достижений новой эпохи.
Расширение зоны производящего хозяйства, развитие металлообработки, транспорта, обеспечили высокую плотность коммуникативных процессов в рамках формирующихся металлургических провинций и культурных общностей. Наиболее сложные конфигурации межкультурных связей возникали на периферии подобных образований. Факторы и механизмы таких контактов представляют собой недостаточно изученный и крайне важный для понимания не только древности, но и современности, феномен.
Выбранный в качестве основного исследовательского полигона регион - Среднее Зауралье и подтаежные районы Тоболо-Иртышского междуречья, был включен в зону транскультурного сейминско-турбинского феномена и находился в непосредственной близости от волго-уральского очага культурогенеза. Начало бронзового века на изучаемой территории характеризуют памятники ташковской, кротовской, одиновской, коптяковской культур. Позднее эти районы составили северо-западную периферию андроновского мира (алакульская, федоровская культуры, черноозерский вариант андроновской общности). Продвижение на север технологических и хозяйственных достижений эпохи во многом обеспечили культуры андроноидной общности (черкаскульская, пахомовская, сузгунская). На финальной стадии бронзового века культуры (межовско-березовская, бархатовская, сузгунская, ирменская) продемонстрировали типичную для того времени ситуацию дифференциации, сменив приоритеты культурных связей с меридиональных на широтные. В общей сложности в исследовательский анализ вовлечены 15 археологических культур и типов памятников.
В системе археологических общностей и культур бронзового века исследуемая территория соответствует окраинным областям Евразийской металлургической провинции и представляет собой буферную зону между миром степных и таежных культур. Отсюда пульсирующие территориальные рамки работы, дрейф в область таежной и степной проблематики. Здесь происходили миграции разного масштаба, что предполагает воздействие более активной культуры мигрантов на относительно статичную и консервативную культуру аборигенов, включения мощных селективных механизмов отбора инноваций. Замечательной особенностью привлекаемых археологических источников является пример взаимодействия и смены центра и периферии, столкновения встречных культурных традиций, исходивших из разных центров. Вовлеченность изучаемого региона в сферу действия основных феноменов Евразийской металлургической провинции, а также его периферийное положение в рамках провинции, обеспечивают моделирование самых разнообразных вариантов взаимодействия в контактной зоне лесостепь - степь, лесостепь - лес, территория производства металла - территория потребления. Ярко выраженные отличия в артефактном наборе археологических культур региона позволяют обратиться к проблеме этнической верификации культурных образований.
Цели и задачи работы. Основная цель – изучение взаимодействия культур в динамике, выяснение механизмов и факторов преемственности, трансформации, трансляции инноваций, форм адаптации населения в меняющихся природных условиях и культурном окружении. В ряду конкретных задач - характеристика основных археологических культур по единому исследовательскому плану; выявление фоновых, специфических, субкультурных и инокультурных признаков и их комбинаций; характеристика археологических объектов/памятников, обладающих экстраординарным статусом и их интерпретация; выявление археологических признаков взаимодействий и их повторяемости; анализ конкретных археологических ситуаций; поиск закономерностей.
Методология Работа базируется на признании глобальной периодизации эпохи раннего металла, цикличности, темпах и ритмах кардинальных новаций эпохи, предложенной Е.Н.Черных (1978, 2002, 2008). Согласно данной концепции эпоха бронзы изучаемой территории соответствует позднему бронзовому веку (ПБВ). Моделирование процессов проецируется на глобальные и локальные проявления взаимодействия культур в рамках Евразийской металлургической провинции, в развитии которой прослеживаются три основных этапа: становления, стабилизации и распада (ПБВ-1, ПБВ-2, ПБВ-3), что позволяет соотнести динамику взаимодействия культур Зауралья и Тоболо-Иртышского междуречья с общими процессами культурного развития на территории Северной Евразии во II тыс. до н.э.
Основные научные методы традиционны для работ подобного рода: метод синтеза, учитывающий результаты аналитических исследований, сравнительный, типологический, статистический, принимаются во внимание данные палеогеографии, результаты антропологических и остеологических определений. В качестве возможной теоретической основы учтены перспективы семиотического подхода. Необходимой стадией научного поиска, направленного на раскрытие закономерностей, является формальное систематическое описание исследуемого материала - первое условие и предпосылка исторического изучения. В этом смысле автор разделяет позицию структуралистов, методы которых основаны на точном и объективном описании, но плодотворны и возможны там, где имеется повторяемость в значительных масштабах. Культурные образования эпохи бронзы Зауралья и Западной Сибири подобные серии представляют.
Источники Работа базируется на ресурсах фондов и архива Археологического музея Уральского госуниверситета им А.М.Горького с опорой на материалы собственных раскопок памятников эпохи бронзы в Челябинской (мог. Урефты I), Тюменской (пос. Дуванское XVII, Ново-Шадрино VII, VIII, Ук III), Свердловской (Шайтанское Озеро II, пос. Мохиревское III), Курганской (пос. Сухрино III) областях, ХМАО-Югре (местонахождение Сайгатино VI, мог. Сатыга XVI, пос. Барсова Гора III/76). Автор высоко ценит вклад своих коллег из Екатеринбурга, трудами которых на протяжении второй половины XX века составлены уникальные археологические фонды, включающие материалы разведок и раскопок на огромной территории Урала и Западной Сибири (Свердловская, Тюменская. Курганская, Челябинская, Оренбургская, Омская, Пермская области, Башкирия, Ханты-Мансийский округ-Югра, Ямало-Ненецкий округ). Тесные и плодотворные контакты с коллегами из Москвы, Новосибирска, Санкт-Петербурга, Тюмени, Челябинска, Омска, Нижнего Тагила, Барнаула, Сургута способствовали получению оперативной и непосредственной информации о новых открытиях, предоставили в распоряжении автора многочисленные интересные коллекции, хранящиеся в фондах Института археологии РАН, Института истории и археологии УрО РАН, Института Проблем Освоения Севера СО РАН, Тюменского, Омского, Челябинского университетов, Нижнетагильской социально-педагогической академии, Свердловского, Челябинского, Тюменского, Новосибирского, Нижнетагильского краеведческих музеев.
Научная новизна работы заключается в том, что она является первым обобщающим специализированным исследованием, посвященным собственно проблемам взаимодействия культур бронзового века региона. Новаторской представляется попытка объяснения некоторых нетипичных археологических ситуаций с точки зрения понятия «субкультура» – этот сюжет в работе занимает особое место (Корочкова, 1993; 1999, 2003, 2009в; Стефанов, Корочкова, 2004; 2006). Обоснован авторский взгляд на трактовку термина «андроновская общность» (Корочкова, 1995; 2004; 2009в), специфику взаимодействия алакульской и федоровской культур (Корочкова, 2002; 2003; Стефанов, Корочкова, 2004; 2006; Korochkova, Stefanov, 2002). Предлагаются для обсуждения модели «андроновской колонизации» и «эстафетного культурогенеза», обеспечивших волнообразное постепенное расширение культур андроновского типа с производящей экономикой в северном направлении (Корочкова, 2009в). Обозначена и аргументирована иерархия культур андроноидной общности с точки зрения миграционного фактора (Корочкова, 2003; 2009г, 2010а, б; Потемкина, Корочкова, Стефанов, 1995). Актуализирована проблема так называемых «зольников» как преднамеренно формировавшихся объектов, которые использовались, в том числе для временных и постоянных захоронений, осуществления актов экскарнации и частичного обожжения (Корочкова, 1999; 2007; 2009а). Подобные объекты, распространенные на огромной территории от Западной Сибири до Причерноморья, свидетельствуют о культивировании сходных ритуалов и представлений в среде населения, владевшего развитыми формами скотоводства. Аргументирована аннуляция некоторых ранее выделенных культур (логиновской, вишневской, межовской) и уточнена хроно-стратиграфия региона (Корочкова, Стефанов, Стефанова, 1991; Евдокимов, Корочкова, 1991; Стефанов, Корочкова, 2000) с позиций апробированного принципа характеристики археологической культуры как «политетического набора специфических и всеобщих категорий типов артефактов, которые неслучайным образом встречаются вместе в комплексах в пределах ограниченного географического ареала» (Кларк). В диссертации использованы материалы недавно открытого уникального памятника Шайтанское Озеро II , относящегося к разряду крупных сакральных центров по типу знаменитых мемориалов Сейма, Турбино, Ростовка (Сериков, Корочкова, Кузьминых, Стефанов, 2008; 2009; Корочкова, Стефанов, 2010в). В результате заполнена труднообъяснимая ранее «зауральская лакуна» сейминско-турбинского ареала и появилась реальная возможность детализации культурологической модели данного транскультурного феномена. Дополнена содержательная характеристика кротовско-елунинского культурного массива, представлявшего оппозицию сложившейся в степной полосе абашевско-синташтинско-петровской общности, и предложена для обсуждения гипотеза формирования сейминско-турбинской субкультуры в рамках кротовско-елунинского массива (Корочкова, 2009в). Сформулированы выводы о факторах, механизмах культурных связей, обозначены археологические признаки миграций, колонизаций, военных и диалоговых отношений (Корочкова, 2009в, 2010а, 2010б).
Практическая ценность работы заключается в раскрытии потенциала археологических источников эпохи бронзы Урала и Западной Сибири для реконструкции процессов взаимодействия культур. Данный подход реализован автором при разработке концепции экспозиции и каталога Археологического музея Уральского университета, различных тематических выставок («Песни предков, Сургут-Ханты-Мансийск, 1999; «Ювелирное искусство от древности до современности», Екатеринбург, Музей ювелирного и камнерезного дела, Екатеринбург, 2000; «Археология Западной Сибири в свете новейших открытий» - Северный археологический конгресс, Ханты-Мансийск, 2002), экскурсий, общих и специальных курсов по археологии и первобытной истории. Предложенные уточнения в иерархии основных культур ПБВ расширяют информационные ресурсы археологического материала. Эти данные могут быть использованы при научной обработке и введении в научный и музейный оборот контекстных коллекций, а также случайных и единичных находок.
Апробация исследования Устойчивый интерес автора к выбранной теме на протяжении 30 лет отражен в серии статей, в том числе в изданиях, рекомендованных ВАК – «Российская археология», «Археология, этнография и антропология Евразии», «Уральский исторический вестник», монографии «Взаимодействие культур в эпоху поздней бронзы (андроноидные древности Тоболо-Иртышья)», трех коллективных монографиях, тезисах к докладам на научных конференциях в Екатеринбурге, Москве, Новосибирске, Челябинске, Оренбурге, Тюмени, Алма-Ате, Суздале, Уфе.
Структура работы Работа состоит из введения, пяти глав и заключения. Логика изложения подчинена хронологии, структурирование основных глав осуществлено по принципу «археологические культуры – археологические общности» и обозначено выделением тематических параграфов. Каждая глава завершается обобщающим разделом, посвященным динамике связей и феноменам рассматриваемого периода. Историографический аспект реализован в соответствующих главах. Разделы, посвященные археологическим культурам, выстроены по общей схеме, предусматривающей анализ артефактов и материальных остатков в едином исследовательском ключе. Специально акцентировались сюжеты об археологических признаках взаимодействий: их материальное выражение, комплектность, многочисленность или напротив единичность, повторяемость комбинаций. Диссертация снабжена списком литературы и приложением, включающим 167 графических иллюстраций.
Хронология работы основана на базе данных радиоуглеродных датировок, собранной в лаборатории естественнонаучных методов Института археологии РАН. Согласно ей хронологический диапазон Евразийской металлургической провинции охватывал примерно одно тысячелетие – с рубежа III-II до рубежа II-I тыс. до н.э. Календарный возраст периода ПБВ-1 установлен преимущественно по образцам синташтинской, абашевской, коптяковской культур в рамках XXII – XVIII/XVII вв. Хронология ПБВ-2 укладывается в весьма протяженный период XX-XV вв., что свидетельствует о длительной истории культур стабильной фазы. В русле заявленной темы особенное значение имеет датировка алакульских и федоровских комплексов. Их преимущественные даты - XVII-XV вв. до н.э. Период ПБВ-3 падает на вторую половину II тыс. до н.э. Уточнить хронологические рамки периода позволяют даты, полученные из слоев ирменской и бархатовской культур. Базовой является серия дат городища Чича (фазы 1 и 2), указавшая на диапазон XIV-XII и X-IX вв. Калиброванные значения бархатовских комплексов располагаются в близком интервале XIII-XII/ XI-IX вв. до н.э. Крайне скупо обеспечены радиоуглеродными датировками памятники андроноидной общности – черкскульские, пахомовские, сузгунские. Их позиция обоснована промежуточным положением между собственно андроновскими и памятниками конца бронзового века в шкале относительной хронологии.
Ташковская культура
Памятники кротовского типа, выделенные благодаря присутствию в их комплексе оригинальной посуды, украшенной движущимся гребенчатым штампом, валиками и крупными жемчужинами, как относящиеся к ранней поре бронзового века в Прииртышье были интерпретированы свердловскими археологами (Генинг и др., 1970). Ранее подобная керамика, обнаруженная на стоян- ках Верхнего Приобья (Кротово VII и Морайка), М.Н.Комаровой была отнесена к эпохе неолита (Комарова, 1956). После открытия серии подобных памятников в лесостепной Барабе, в том числе могильников, содержавших помимо обильного керамического материала, богатый вещевой инвентарь, В.И. Мол один предложил ввести понятие «кротовская культура» (Молодин, 1975. С. 259-269). Однако довольно долгое время, несмотря на яркий и самобытный облик этой культуры, обладающей исключительным набором культуроопределящих признаков, многие исследователи, за исключением М.Ф.Косарева и свердловских археологов (Генинг В.Ф., Стефанов В.И., Стефанова Н.К) отказывали ей в самостоятельности. Дольше всех в «праве на самостоятельность» кротовской культуре отказывал В.И. Матющенко (1985, 1988, 19886, 1999; Матющенко, Синицина, 1988). По его мнению, памятники кротовской культуры входили в состав огромной самусьской культурно-исторической общности наряду с елу- нинскими, черноозерскими, степановскими, лайскими, коптяковскими, логи- новскими и памятниками типа могильник Ростовка. Однако в одной из своих последних работ, посвященной публикации Еловского могильника, он согласился с правомерностью выделения в Томско-Новосибирском Приобье кротовской культуры наряду самусьской и др. (Матющенко, 2004. С. 349). В настоящее время основные дискуссии разворачиваются вокруг соотношения елунин- ской и кротовской культур (Кирюшин, 1986; 1992; Грушин, 2000, 2002).
Елунинская культура выделена по материалам Барнаульского Приобья Ю.Ф. Кирюшиным (1986). Исследователи расходятся во мнении - это локальные варианты одной культуры или разные культуры одной общности (Глушков, 1988; Косарев, 1993)? Основными инициаторами полемики выступают барнаульские археологи, которые апеллируют исключительно к верхнеобским и ба- рабинским материалам, оставляя без внимания информацию о памятниках кротовской культуры на Иртыше. Последнее обстоятельство заметно сказывается на характере затянувшейся дискуссии. Для сравнительного анализа привлекаются неравнозначные в хронологическом и культурном отношении комплексы. С одной стороны, это елунинские древности по сути досейминского возраста (Грушин, 2008), с другой - кротовские периода первых контактов с носителями андроновской общности.
Территория кротовской культуры (рис. 3) в интерпретации ее основных исследователей (Н.К. Стефанова, В.И. Молодин, И.Г. Глушков) охватывает лесостепную полосу от Среднеиртышского озерного края (оз. Ик, Салтаим, Тана- ис) на западе до Новосибирского Приобья на востоке, от широты р. Тара.на севере до Кулундинской степи на юге (Стефанова, 1986). На юго-западе ареал кротовской культуры обозначают памятники типа Вмшневка-1 в Северном Казахстане, на севере кротовские древности доходят до Васюганья (Молодин, 1985. С. 85).
Детальные описания кротовской керамики присутствуют в работах В.И. Молодина (1985. С. 37-40), М1Ф. Косарева (І981), Н.К.Стефановй (1986), И.Г. Глушкова (1996. С. 94-95). Морфологические типы представлены банками закрытыми, банками с прямыми стенками и емкостями горшечно-баночных форм. Технологической особенностью является использование тощих глин с искусственными добавками шамота, песка. Формовка осуществлялась неширокими лентами по емкостной и донно-емкостной программам без использования выбивки. Внутренняя поверхность обрабатывалась щепой, или зубчатым шпателем. Сосуды обжигались при невысоких температурах в условиях открытого костра (Молодин, Глушков, 1989. С. 108). Орнамент горизонтально-зональный, иногда узоры составляют взаимопроникающие и шахматные композиции (рис. 4-7). Декором покрывалась большая часть сосуда, иногда-неорнаментированной оставлялась полоса в придонной части шириной 7-8 см. Венчик нередко украшен (40-50%) наклонными оттисками крупной гребенки или насечками, орнаментированные днища единичны. Основу декора составляли орнаментальные пояски из разнонаклонных оттисков шагающей гребенки, реже протащенной, разделенные поясками ямок, крупных жемчужин, гребенчатых оттисков или зигзагов (Молодин, 1985. С. 37-38; Стефанова, 1988). Характерным элементом являются валики - опоясывающие верхнюю часть сосудов. Количество посуды, украшенной валиками, на разных поселениях неодинаковое, от 1 -2 сосудов до 50-80 %. Валики делали волнистыми, прямыми, украшали (рассекали) насечками, встречаются двойные и даже тройные валики. Специфику орнаментации кротовской посуды передает, прежде всего, шагающая гребенка («качалка»), доля посуды, украшенной в этой технике составляет от 50 до 90 % композиций (Косарев, 1981. С. 107; Хлобыстин, 1976. С. 53; Стефанова, 1986. С. 42). Узоры отличаются слабой пропечатанностыо, высокой плотностью, наложением орнаментальных бордюров.
Наряду с шагающей гребенкой узоры выполнялись отступающее- накольчатой техникой, прочерченной (рис. 8-9).. Количество такой посуды, отличающейся, кстати, и составом теста, на разных памятниках колебалось. К сожалению, авторы зачастую не приводят данные о количестве подобной посуды, мотивируя это принадлежностью отступающе-накольчатой керамики к иному типу - логиновскому. Известные основания для такого вывода дают некоторые памятники кротовской культуры, в коллекциях которых действительно отсутствует подобная посуда. Один из них - поселение Инберень X на Иртыше. Однако надо иметь в виду, что соотношение гребенчатых и отступающе- накольчатых комплексов в памятниках ПБВ-1 колебалось. Еще одной особенностью керамических комплексов кротовской культуры является также присутствие фрагментов толстостенных сосудов, украшенных оттисками гребенки и крупными наколами. В историографической традиции за отступающе- накольчатыми закрепилось название «логиновская» керамика, за гребенчатыми - «одиновская».
«Логиновский» экскурс. Этот термин был введен в обобщающей статье свердловских археологов (Генинг и др., 1970. С. 21-22). Логиновский тип керамики, для которого характерна преимущественно отступающе-накольчатая техника орнаментации, был обнаружен в слоях Логиновского городища, поселениях Кош-Карагай, Клепиковское, Кокуй II на Ишиме. Существуют разные точки зрения по вопросу о генезисе и хронологическом соотношении логиновских и кротовских материалов. В.Ф. Генинг и его свердловские коллеги допускали возможность эволюции логиновской керамики в кротовскую и полагали, что в лесостепном Прииртышье «... логиновский тип наиболее ранний, кротовский - более поздний» (Генинг и др., 1970. С. 27, 31). Мнения о хронологическом приоритете логиновских древностей на Иртыше придерживается Н.К. Стефанова (1988. С. 68-71). И.Г. Глушков рассматривает материалы поселений Черноозе- рье VI и Саранин II как единые культурно-хронологические комплексы, «... характеризующие кротовскую культуру на определенном этапе развития» (1984. С. 46). «Логиновская и кротовская керамика сосуществуют на одних и тех же памятниках у кротовского населения Прииртышья» (Глушков, 1986. С. 4, 9). М.Ф. Косарев относит логиновские памятники лесостепного Ишимо-Иртышья к самусьско-логиновской общности, а прииртышскую кротовскую культуру - к елунинско-кротовской общности первой половины бронзового века (Косарев, 1993. С. 80-94). В.И. Матющенко рассматривал их вместе с самусьскими и сте- пановскими памятниками в рамках самусьской культурно-исторической общности (Матющенко, Синицына, 1988. С. 131-133; Матющенко, Полеводов, 1994. С. 52-54, 63). В чем согласны все исследователи кротовских и логиновских или кротовско-логиновских древностей, так это в принадлежности их основного массива к периоду до появления на Иртыше андроновских памятников (Стефанова. Стефанов, 2007. С. 92-93).
Памятники черноозерского (черноозерско-томского) типа
В данной главе предпочтение в рамках археологической систематики отдано термину «тип памятников». Это вызвано стремлением подчеркнуть преоб- ладание общих черт в. облике-выделяемых группировок, транскультурным характером некоторых признаков (подкурганный обряд, погребения скорченно на боку, сходные; типы украшений и т.п.), а также; их большой территорией распространения и отсутствием резких границ. Термин культура в рамках периода ПБВ-2. является адекватным по отношению к локальным группировкам, обладающим ярко выраженными специфическими чертами. Исходя из уровня сего- дняшних знаний, на подобный статус претендуют памятники алакульской и федоровской культуры лесостепного Зауралья. Но т.к. определения алакульский и федоровский приобрели глобальное звучание, во избежание путаницы, есть смысл ограничиться их обозначением в рамках типа памятников. Подобная терминологическая неопределенность - объективное отражение специфики археологического материала, который сигнализирует о мощных интеграционных процессах в степной и лесостепной зоне Евразии и формировании своеобразной контактной непрерывности, создающей впечатление некой размытости культурных ареалов. Е.Н. Черных образно назвал такую ситуацию «синдромом непрерывного культурного полотна» (2007. С. 35-41).
Аргументами для отнесения к андроновскому периоду будут следующие археологические признаки: наличие керамики, определяемой либо как федоровская, либо как алакульская (либо как алакульско-федоровская), металл срубно-андроновского (евразийского) и самусьско-кижировского облика, особенности системы погребальной обрядности.
Металл стадии ПБВ-2, преимущественно оловянистый, включает: втуль- чатые топоры, наконечники копий с разомкнутой втулкой и манжетой, черешковые и втульчатые тесла, долота, пробойники, чеканы, серпы, двулезвийные ножи, разнообразные украшения (подвески в полтора оборота, желобчатые браслеты, подвески, бляшки с пунсонным орнаментом), часто покрытые золотой фольгой (Кузьминых, Дегтярева, 2006. С. 240). Подобные предметы изготавливались преимущественно в металлообрабатывающих центрах Казахстана и степного Зауралья и характеризуют т.н. называемый евразийский стиль металлообработки (Черных, Кузьминых, 1989. С. 183).
В лесостепной и южнотаежной зоне этот период ознаменован бытованием предметов самуьско-кижировского (СК) типа, которые, при сохранении сейминско-турбинской традиции металлообработки, отличаются весьма заметными изменениями в ассортименте и трансформациями конструктивных деталей. Характерными изделиями самусьско-кижировского типа являются кельты с ложными ушками, безушковые кельты без выраженной фаски, но при этом из оборота практически исчезают вильчатые копья и пластинчатые ножи (Черных, Кузьминых, 1989. С. 144-161). В действительности сюжет, связанный с самусь- ко-кижировскими бронзами, требует более детального изучения, особенно на фоне новых материалов. Дело в том, что самусьско-кижировская (СК) обобщенная коллекция в целом передает генеральную линию дальнейшего развития сейминско-турбинской металлообработки. Изделия СК-типа сопровождают комплексы ПБВ-2 и ПБВ-3, что подтверждает сохранение преемственности СТ- металлообработки в восточной зоне ЕАМП.
Сложной и неоднозначной представляется ранняя история формирования самусьско-кижировской традиции, которая ассоциируется со временем, последовавшим за периодом стремительных миграций носителей СТ-бронз в западном направлении. В рамках изучаемого региона период ПБВ-2 археологически обозначен комплексами алакульского, федоровского и черноозерского (черно- озерско-томского) типов. Не исключено бытование на этой стадии памятников коптяковского типа поздней фазы их развития.
Конкретизация статуса коптяковской культуры серьезно повлияла на сложив шиеся ранее представления о раннем этапе андроновских миграций и степени воздействия носителей алакульской традиции на культуру местного населения. Ранее у исследователей сложилось мнение об ограниченном влиянии алакуль ских мигрантов на культуру обитателей Среднего Зауралья и подтаежного При тоболья (Корочкова. 1987. С. 6; Корочкова, Стефанов, Стефанова, 1990. С. 76 78). Сейчас, после многочисленных примеров петровских/раннеалакульских за имствований в коптяковских комплексах можно смело предполагать активные межкультурные взаимодействия уже на ранней стадии миграций степного и ле состепного населения на север. Как это и свойственно периодам первых кон тактов, варианты контаминаций носили неустойчивый и разнообразный харак тер. В центре исследовательского внимания - древности северной периферии алакульского ареала, районов, которые не входили в зону непосредственного алакульского культурогенеза. На исследуемой территории собственно алакульские памятники открыты исключительно в Тюменском Притоболье (рис. 72), В Среднем Зауралье ала- кульское присутствие обозначено немногочисленными пунктами с единичными фрагментами характерной керамики, в Среднем Прииртышье алакульских памятников нет. Алакульские древности в тюменском районе андроновской общности отражают комплексы поселения САО-б, Ук III, Чистолебяжского и Хри- пуновского могильников (результаты изучения Нижне-Ингалнекого 3 поселения в научный оборот еще не введены). Памятники не представляют собой некого монотонного среза. Они отличаются хронологической позицией «раньше- позже», а также различной степенью интеграции алакульских мигрантов и местного населения. Самые северные памятники алакульского типа известны на берегах Андреевского озера, где, по-видимому, не было «пустых» периодов, человек не покидал эти обжитые места. Типичные памятники алакульской культуры приурочены к лесостепной полосе. Таковыми являются поселение Ук III и могильник Хрипуновский (Матвеев, 1999. С. 135-176) в окрестностях г. Заводоуковска.
Керамический комплекс представлен сосудами в основном, горшковид- ной или близкой к ней формы - с профилированной прямой, слегка отогнутой наружу или внутрь шейкой (рис. 73-75). Переход от шейки к тулову на сосудах этой группы в большинстве случаев обозначен плечевым уступчиком. Дно плоское. Сосудов закрытой баночной формы в коллекциях чуть больше 10 % от общего количества сосудов, они не имеют уступчиков. Подавляющее большинство сосудов декорировано. Орнамент наносился на шейке, тулове и, очень редко, у дна. Нижняя часть шейки обычно оставалась неорнаментированной; вторая зона начиналась под плечевым уступом, при этом узор опускался в придонную часть, но почти никогда не доходил до дна. В тех случаях, когда на сосудах горшковидной формы отсутствует неорнаментированная полоса под шейкой, начало второй орнаментальной зоны обязательно каким-то образом обозначалось: пояском вдавлений, горизонтальными линиями или другим спо- собом. При орнаментации сосудов баночной формы соблюдение данного принципа, по-видимому, было не обязательным.
Орнаментальные композиции несложны и состоят их ограниченного количества элементов. Наиболее распространенными являются мотивы горизонтальных зигзагов, ряды вдавлений, в том числе вдавления углом гребенчатого штампа и горизонтальные линии. Удельный вес геометрических элементов - прямоугольных и равнобедренных треугольников вершиной вверх и вниз, ромбов и меандра - невелик. Среди прочих элементов нужно отметить такие, как пояса гладкой и гребенчатой качалки. Они встречаются очень редко, но являются в известной мере диагностическими элементами.
В технике орнаментации преобладают: гребенчатая, вдавления или нако- лы концом или углом орнаментира, оставляющие овальные, каплевидные и подтреугольные отпечатки, прочерченная и резная или техника гладкого штампа. Незначительна доля желобчатой и ямочной техники. На многих сосудах различные элементы орнамента выполнены одним и тем же инструментом - гребенчатым штампом. Довольно много сосудов со следами ремонта.
Культурно-исторический ландшафт андроноидной общности
Вещевой набор пахомовской культуры включает изделия из бронзы, кости, глины, каменных предметов немного. Среди костяных предметов - наконечники стрел с черешком и без, наконечник типа томара, проколки, шилья, шпатели, концевые вкладыши для-лука (рис. 128, 1-11). Много грузил, типичных еще для андроновского времени - овально1 или округло-уплощенных с одним или двумя- перекрещивающимися желобками. Сугубо- пахомовским атрибутом являются биконические грузила с отверстием в центре (рис. 128, 12). Средиглиняных находок много шариков диаметром 4-5 см (рис. 128, 16, 19). В слоях поселения Ново-Шадрино УН найдено около 20 таких предметов. В.И: Молодин полагает, что такие шарики могли использоваться в качестве перевесов, применяемых для ловли водоплавающих птиц (Молодин, 1985. С. 150). Характерной находкой являются массивные глиняные диски («лепешки»). На поселении Ир П! такими- лепешками-кирпичами (около 25 экз.) была выложена очажная яма (Косинская, 1984. С. 47). В составе коллекций часто встречаются обломки ошлакованной керамики, тиглей (рис. 128, 18, 22: 9, Б, 1), известна также форма для односторонней отливки ажурного украшения (рис. 21, 12). Изделий из металла немного: бронзовые шильца (рис. 127, 2; 129, 11), выпукло-вогнутые бляшки со штырьком (рис. 119, 13; 126, 7), бляшка с петелькой (рис. 126, б), двухлопастные наконечники стрелы со скрытыми втулками (рис. 127, 3, 4, 5), ножи и кельт. Самые близкие аналогии бронзовым вещам происходят из ирменских и алексеевско-саргаринских памятников ранней фазы их развития. Судя по типологии предметов, они были связаны своим происхождением с центрами металлообработки степной зоны Евразийской провинции и, возможно, центрами Восточноазиатской провинции. Уточнения на этот счет можно будет сделать после проведения спектральных анализов.
Некоторые предметы, в частности усть-терсюкский кельт (Матвеева, Костомаров, 2009. Рис. 5), сигнализируют о сохранении местных традиций металлообработки, ведущих свою историю от сейминско-турбинских мастеров. Места локализации подобных центров ввиду крайней ограниченности находок указать сложно. Исходя« из особенностей региона, их следует ожидать на территории Среднего и Южного Зауралья - в зонах меднорудных месторождений. На возможность. функционирования, возможно в несколько скрытой, латентной форме, подобного центра (центров?), указывает формирование- здесь позднее иткульского горно-металлургического очага, металлообработка которого« наследует сейминско-турбинские достижения. В качестве-смелого прогноза можно высказать «предположение, что такой центр мог существовать в рамках черкаскульской культуры. Об этом сигнализируют найденные на поселении Липовая Курья литейные формы. (Хлобыстин, 1976. Рис. 15). Одна из них - для отливки втульчатого орудия типа долота и пластинчатых изделий, в полной мере отражает сейминско-турбинское наследие. К этому же времени в; Зауралье относятся кельты с пещеркой, декорированные - широкими свисающими треугольниками. Один- такой кельт, найденный- у с. Катайское в Курганской области, относится к разряду случайных находок (Черных, 1970. С 103, 125. Рис. 48, 29), а недавно обнаруженный подобный экземпляр в пахомовском погребении мог. Усть- Терсюкский (Матвеева, Костомаров, 2008. С. 425), определенно подтверждает их принадлежность андроноидному периоду. Литейная форма кельта с пещеркой и лобным ушком обнаружена в слое стоянки Остров Сосновый-1 (оз. Аятское, Невьянский район Свердловской области) в надежном черкаскульском контексте (Сергеев, 1989. С. 11, 12, рис. 24, 25). Появление среди металлоносных артефактов литейных форм, изготовленных из местных талькосодержащих пород, оригинальных кельтов - важные аргументы, указывающие на функционирование уральских бронзолитейных мастерских в этот период.
Жилища« раскопаны на поселениях Ново-Шадрино VII и Оськино Болото в Притоболье, Ир II и Пахомовская Пристань I в Приишимье, Инберень IV, Алексеевка XXI в Прииртышье (рис. 131, 133, 134). Сведений о количестве дворов на территории одного поселка нет, т.к. нет полностью раскопанных поселений. Мало что говорит и количество фиксируемых на поверхности впадин, поскольку их бесспорная- пахомовская принадлежность не установлена, щ. кроме того,, некоторые сооружения« в рельефе не прослеживаются; Есть основания, также считать, что с течением времени какие-то постройки на территории.1 поселков- забрасывались. Об этом свидетельствуют мощные зольники, сооруженные в, котлованах заброшенных домов.
Характерной чертой: домостроения» является « многокамерность отдельных сооружений. Некоторые из них представляли собой своеобразный крытый двор, включавший жилые и хозяйственные: помещения» колодцы; погребы. Постройки- каркасно-столбовой конструкции возводились на основе прямоугольных или квадратных котлованов« площадью; 80-100 кв.м; углубленных в материковую почву на 0.2-0.6 м. Стены опирались на каркас; сооруженный; по« периметру котлованов. Некоторые помещения, имели собственный:выход,, некоторые представляли» обособленную; смежную» комнату с глухими.» стенами и проемом; в соседнюю; камеру.. Выходы-; обычно представляли собой короткие тамбуры, обращенные в.сторону водоема: Жилые постройки отапливались очагами открытого типа: от Г-2 до 6-1!1 в одной камере.. Иногда, они сооружались на специальных площадках, но» чаще всего представляли напольные устройства, порой дополненные специальными; конструкциями; от которых остались ямки и канавки. Некоторые очаги; были выложены округлыми; глиняными лепешкамиткирпичиками, булыжниками:или обмазаны глиной. Хозяйственные сооружения« (ямы, колодцы), жители предпочитали выносить за пределы жилых помещений;.
Красноозерская культура
Согласно концепции Е.Н. Черных и С.В. Кузьминых уникальный способ втульчатого литья из оловянистых бронз был открыт на крайней периферии металлоносных культур (Рудный Алтай) с весьма слабо развитой металлургией предшествующего времени. Именно отсюда носители новой технологии стремительно распространялись в западном направлении среди лесных неолитических народов Западной Сибири, Урала и Восточной Европы (Черных, Кузьминых, 1989. С. 266-277). Эта яркая исследовательская гипотеза вызвала немало критических замечаний (Матющенко, 1999; Кокшаров, 2002), но до сих пор не было предложено иных внятных объяснений феномену стремительного распространения СТ-орудий и оружия, найденных на территории самых разных культур начала II тыс. до н.э. от Китая до Балтики.
Анализ археологических материалов основных культур начала бронзового века (ПБВ-1) позволяет, присоединиться к версии столичных коллег и дополнить предложенную ими модель некоторыми деталями. Воинственный и стремительный характер мигрирующих групп подтверждается тем, что собственно в передвижения были вовлечены немногочисленные коллективы, обеспеченные богатым вооружением. Судя по археологическим материалам, это были действительно походы отдельных групп, не повлекшие массовых миграций и оседания на новых территориях. Движение СТ-мигрантов не сопровождалось распространением стереотипов той среды, из которой они вышли - кротовско- елунинской, но сопровождалось распространением комплекса СТ-субкультуры, сконцентрированной в системе погребальной обрядности. При этом наибольшую выразительность акты манифестации СТ-субкультуры приняли за пределами близкого им кротовско-елунинского культурного мира, который простирался до Уральских гор. Археологически это нашло выражение в открытии больших и малых СТ-некрополей, значительного количества случайных находок к западу от Уральского хребта (Там же. Рис. 1, 2).
Движение групп населения, обладавших уникальным оружием и орудиями, средствами транспорта, означало, что эти люди были знакомы с навыками производящего хозяйства, они знали, как разводить и содержать лошадей и других домашних животных, как плавить металл и делать из него оружие и орудия. Однако все эти навыки не сказались на культуре жизнеобеспечения населения, с которым они контактировали. Можно предположить еще более смелый вывод - они могли и не знать сами всех секретов производства, а быть своеобразными культуртрегерами СТ-субкультуры воинов и литейщиков. Отсюда отсутствие элементов материальной культуры (которые обычно хорошо прослеживаются в виде инокультурной керамики или характерных заимствований в орнаментике) той среды, из которой они вышли, но присутствие атрибутов СТ-субкультуры (металл, характерные изделия из камня - наконечники стрел, пластины, кольца из нефрита) в местных образованиях. Есть основания предполагать, что распространялись не новые технологии, а новые орудия. Более того, складывается впечатление — они не столько распространялись, внедрялись, сколько демонстрировались. Подобная демонстрация вооружения - признак скорее военных агрессивных акций, нежели хозяйственного освоения новых земель. Показательно, что к западу от Урала традиции СТ- металлообработки не нашли своего развития. Е.Н. Черных и С.В. Кузьминых специально обратили внимание на то, что СТ-группы пользовались металлом других групп населения, но избегали передавать тем собственные формы оружия и орудий (Там же. С. 252). Здесь неизвестны литейные формы и погребения литейщиков, в то время как во всех крупных могильниках восточной зоны они есть (Сатыга XVI, Ростовка, Сопка-2).
И если поведение СТ-мигрантов к западу от Урала, на территории чуждой им в культурном отношении, по крайней мере можно как-то логично объяснить, то ситуация на территориях прилегающих к Уралу с восточной стороны кажется вовсе непонятной. Здесь в начале бронзового века формируются самобытные культуры - кротовская, одиновская, ташковская. Достоверно установлена связь с атрибутами сейминско-турбинской металлообработки кротовской, елунинской и одиновской культур, но нет никаких данных на этот счет среди материалов ташковской культуры.
Почему на территории северной лесостепи между Иртышом и Уралом нет CT-бронз, СТ-могилышков сказать трудно. Вряд ли имел значение фактор близости синташтинской территории, т.к. самые северные пункты с синташтин- скими материалами известны только около Челябинска и они единичны. А северная граница территории «страны городов» была ограничена течением р. Уй, т.с. проходила много южнее (Зданович, Батанина, 2007. Рис. 1). Исходя из этого, нет оснований считать, что CT-коллективы миновали Среднее Зауралье и Нижнее Притоболье из-за возможной опасности со стороны степного населения. Вряд ли Урал - богатая ресурсами горная страна, был транзитным пунктом CT-групп. Об особой роли этого региона упоминают Е.Н. Черных и С.В. Кузьминых, полагая, что многие CT-изделия восточноевропейских памятников могли быть отлиты не восточнее Урала (Черных, Кузьминых, 1989. С. 185). К.В. Сальников в свое время также писал о возможности существования уральского очага металлургии в начале бронзового века (Сальников, 1967. С. 46). К такому выводу его подтолкнул характер медно-бронзовых изделий, найденных к западу от Урала, среди которых лишь единицы имеют абашевские формы: Можно предположить, что в пределах единого культурного массива, CT-мигранты продвигались в относительно мирной для себя среде и потому здесь нет воинских захоронений и мемориалов, количество которых резко возрастает к западу от Урала. Не исключено, что ими действительно был выбран северный коридор (Черных, Кузьминых, 1989. С. 185), обусловленный главной транспортной магистралью того времени — р. Иртыш. Случайная находка кельта у д. Самарово под Ханты-Мансийском, а также могильник Сатыга XVI (рис. 37-43) в Кондин- ском районе указывают на северное направление возможных маршрутов.
