Содержание к диссертации
Введение
1 Глава. Журнал «Синтаксис»: позиция - тематика - проблематика 17-46
2 Глава. Эмиграция и диссидентство в оценке «Синтаксиса» 47 — 75
3 Глава. Прошлое - настоящее - будущее России на страницах «Синтаксиса» 76 - 124
4 Глава. Литературно — эстетическая платформа «Синтаксиса». 125 - 166
Заключение 167-178
Библиография 179- 197
- Журнал «Синтаксис»: позиция - тематика - проблематика
- Эмиграция и диссидентство в оценке «Синтаксиса»
- Прошлое - настоящее - будущее России на страницах «Синтаксиса»
- Литературно — эстетическая платформа «Синтаксиса».
Введение к работе
История журналистики чрезвычайно тесно связана с историй страны, с процессом развития общественного сознания. Речь в этом случае, разумеется, идет о периодических изданиях, возникновение которых обусловлено стремлением определенной группы единомышленников получить трибуну для выражения, утверждения своих общественно — политических и, часто, эстетических позиций.. Здесь - объяснение того факта, что история журналистики русского зарубежья начинает в нашей стране привлекать внимание исследователей лишь в постсоветский период. В эпоху господства коммунистической идеологии все, что не соответствовало принятым в ее системе принципам, подвергались резкому осуждению, воспринимались как проявление враждебных взглядов, антисоветских позиций. В первую очередь, это относилось к русской эмиграции, о существовании которой в советской стране если и упоминалось, то непременно — с резко уничтожающими оценками.
Однако у журналистики особое положение. Объясняется оно тем, что периодические издания (кроме специальных или откровенно коммерческих) имеют отчетливо выраженную публицистическую составляющую, что сказывается в отборе, в идейной направленности всех появляющихся на их страницах материалов. Далеко не все из такого рода изданий носили откровенно антисоветский характер, но предосудительным, мягко говоря, с точки зрения советских идеологов оказывалось обнаруживавшееся здесь стремление к самостоятельности мысли, к выработке собственных концепций общественного устройства и даже - иных, нежели утвердившиеся в советской стране, эстетических систем.
2 В результате, история журналистики русского зарубежья оставалась вне поля зрения отечественных исследователей. Лишь в конце XX века стали появляться работы, в которых идет речь об отдельных явлениях и изданиях, свидетельствующих о высоком уровне духовной жизни русской эмиграции. Раньше других необходимо упомянуть в этом случае о книге М.Вишняка «Современные записки: Воспоминания редактора» (Дюссельдорф, 1993). Это мемуары того, кто стоял у истоков этого издания и входил в состав его редколлегии до того момента, когда в 1940 году оно вынужденно прекратило свое существование, дает весьма полное представление не только о «Современных записках», но и о журналистике русского зарубежья довоенной поры в целом. Особую ценность представляет монография А.Млечко «От текста к тексту: Символы и мифы «Современных записок» (1920 - 1940) (Волгоград, 2008), где впервые в отечественной журналистской науке осуществлен дискурсивный анализ крупнейшего литературно-художественного и общественно политического журнала русской эмиграции «первой волны».
История ее собственно научного изучения лишь начинается и, естественно, внимание исследователей привлекают в первую очередь ранние ее этапы. Выделим в этой связи работы Г.Жиркова «Белый поход, ты нашел своего летописца. Журналистика забытой России: 1918 - 1920» (СПб, 1998), «Журналистика двух России: 1917 - 1920 г.г.» (СПб, 1999) и «Между двух войн: Журналистика русского зарубежья» (СПб, 1998), учебное пособие А.Бережного, Н.Волковской, Л.Громовой и др. (СПб, 2003). Однако до сих пор в этой области решительно преобладают журнальные публикации, не претендующие на то, чтобы быть подлинно научными. Таковы статьи В.Бетаки «Грани» (Звезда - 1991, № 3), Э. Штейн «Журналы русского Китая» (Знамя - 1990, № 5). Редкое исключение представляют работы, к которым относится, например, статья В.Пудовкиной «Сменовеховская журналистика: К истории возникновения» (Вестник МГУ. Серия журналистика. - 1992, № 5). Определенное отношение к теме нашего исследования имеет кандидатская диссертация А.Зеленина «Н.А.Бердяев - публицист и редактор журнала «Путь» (1925 -1940)» и принадлежащая ему монография «Язык русской эмигрантской прессы (1919 - 139) (СПб, 2007). Следует отметить и работы теоретического характера, где текст СМИ представлен в виде единства иконических и нарративных структур Б.Мисонжникова «Феноменология текста (соотношение содержательных и формальных структур печатного издания» (СПб, 2001) и И.Силантьева «Газета и роман: Риторика дискурсных смешений» (М., 2006).
О журналистике третьей волны эмиграции (а именно к этому времени относится издание журнала «Синтаксис», история которого является предметом нашего исследования) речь если и заходит, то - лишь попутно: предметом научного изучения она еще не стала. Так, о журнале «Континент» заходит разговор на страницах «Вопросов литературы» (2007, март - апрель) где наряду с интервью Н.Горбаневской, в течение ряда лет являвшейся первым заместителем главного редактора упомянутого издания В.Максимова, «Показать, каким был журнал на самом деле...» опубликована подборка писем (В.Максимова, В.Некрасова, М.Агурского и др.), сопровождаемые обстоятельными комментариями Е.Скарлыгиной.
Разумеется, обращением к отдельным эпизодам истории журналистики русского зарубежья ограничиться нельзя ~ история эта чрезвычайно богата. Уже в 1920 году в Париже появился «толстый» литературный журнал «Грядущая Россия», который редактировался М.Алдановым, А.Анри, А.Толстым и Н.Чайковским. Вышло лишь два номера, но в конце того же года там же, в Париже, появился первый номер журнала «Современные записки» (редакторы: М.Вишняк, А.Гуковский, В.Руднев; впоследствии состав редколлегии был дополнен Н.Авксентьевым и И.Фондаминским), который вскоре стал самым влиятельным и уважаемым в русском зарубежье. Ему была суждена долгая жизнь: вышло 70 номеров, издание прекратилось лишь в апреле 1940 года в канун немец-
4 кой оккупации Парижа. Его прямым наследником (что обнаруживается и во внешнем виде издания, и в составе сотрудников, и в структуре, а главное — в общей направленности) явился «Новый журнал»: он был основан в 1942 году в Нью-Йорке и редактировался вначале М.Цетлиным и М Ал-дановым, позднее - М.Карповичем (1943 - 1966), Р.Гулем (1966 — 1986), позднее - Ю. Кашкаровым, а с 1994 года и по сей день - В.Крейдом. В 1949 году в Париже возник (и просуществовал до 1974 года) журнал «Возрождение». Стоит упомянуть и о продолжающих выходить и сегодня журналах «Вестник русского христианского движения» (основанный в Париже в 1925 году и выходивший вначале под редакцией И.Лаговскои и Н.Зёрнова, он не раз изменял название, его редактором с 1952 года по настоящее время является Н.Струве), «Посев» (издается во Франкфурте-на-Майне с 1945 года, в настоящее время выходит под редакцией Я.Трушновича), об основанном Е.Романовым и выходящем с 1946 года в Мюнхене, Лимбурге, Франкфурте-на-Майне журнале «Грани» (с 1987 года редактором является Е.Брейтбарт-Самсонова). Здесь перечислены лишь некоторые из журналов, в течение нескольких десятилетий играющих заметную роль в жизни России, существующей за рубежом. В семидесятые годы возникают представляющие уже новую волну русской эмиграции журналы «Третья волна» (Монжарон, 1976, редактор А.Глезер), «22» (Тель-Авив, 1978, редактор Н.Нудельман), «Континент» (Мюнхен, 1974, редактор В.Максимов), «Время и мы» (Нью-Йорк, 1976, редактор В.Перельман), «Эхо» (Париж, 1978, редакторы В.Марамзин и А.Хвостенко), «Голос зарубежья» (Мюнхен, 1976, редакторы А.Курченко, И.Мусман, В.Пирожков), «Русское возрождение» (Париж - Нью-Йорк, 1978, редактор С.Оболенский) и др.
Все эти издания политизированы, хотя, разумеется, в разной степени, да и их общественно-политические платформы могут различаться весьма существенно, что служит основанием для резких дискуссий и даже конфронтации, порою принимающей довольно острые формы. Характе-
5 ристика позиции и направленности того или иного зарубежного издания не входит в нашу задачу — заметим лишь, что самые «солидные» из них («Современные записки», «Новый журнал», «Континент») всегда старательно отмежевывались от узко партийных позиций, декларируя умеренность своих политических взглядов. Разумеется, они не оставались в стороне от существовавших в эмиграции течений общественной мысли. Так «сменовеховскими» были журналы «Смена вех» (Париж, 1921 - 1922) и «Новая жизнь» (Харбин, 1918 - 1929). Под редакцией П.Н.Савицкого, П.П.Сувчинского и Н.С.Трубецкого выходил журнал «Евразийский временник» (София - Берлин- Париж, 1921 - 1927).
Объединяло эмигрантские журналы неприятие коммунистической идеологии, тоталитарного строя, утвердившейся в советском искусстве эстетической системы, называемой социалистическим реализмом. Характерно, что издание («Воля России», 1921 — 1932, Прага - Париж) мог стоять на антибольшевистских, но отнюдь не монархических позициях, обнаруживая близость к демократическому социализму. На социал-демократической (меньшевистской) платформе стоял основанный Ю.Мартовым журнал «Социалистический вестник», возникший в Берлине, а впоследствии издававшийся в Праге и Париже в 1921 - 1965 году.
Один из создателей, первый редактор литературно - художественного и общественно-политического альманаха «Мосты» (1958 - 1970) Г.Андреев (Г.А.Хомяков) вспоминал: «Общее направление у нас есть и без него, мы, эмигранты, теряем всякое свое значение - это направление антикоммунистическое. Здесь колебаний не может быть, но дальше — нужна ли некая «несгибаемость» нашего общественного и политического поведения? Особенно для «Мостов», издания не партийного, скорее форума обсуждения мнений, а не проповеди их?»1 И Р.Гуль в статье, посвященной 45-летию «Нового журнала» подчеркивал , что его страницы все- 1 Андреев Г. (Хомяков А.Г). В отраженном свете. «Мост»., эмиграция, Россия [Текст] / Русская литература в эмиграции: сб. статей / под ред. Н.Полторацкого. - Питсбург., 1972. - С. 311. гда были открыты «писателям разных направлений, ~ разумеется, в известных пределах: люди, сочувствующие национал-социалистам и большевикам, у нас писать не могут»2. Примечательны и слова, появившиеся в редакционной статье, которыми открывался пятидесятый номер журнала «Время и мы»: «...Если говорить о нравственной программе журнала, то мы не приемлем прежде всего нетерпимость и фанатизм, от которого так страдает современный мир и в плену которого так часто оказывается современный человек. Свобода - как терпимость, свобода - как широта, как уважение к мнению другого»3. Примечательно, что в новой, постсоветской, России эти журналы перестали восприниматься как враждебные а некоторые из них («Грани» ~ с 1991 года, а «Континент» — с 1992 года) стали издаваться в Москве.
Уже сказанное убеждает в том, что издававшийся в 1978 - 2001 годах в Париже под редакцией А.Синявского и М.Розановой (принявшей на себя с выходом в 1983 году одиннадцатого номера роль единоличного редактора) журнал «Синтаксис» возник и существовал на весьма широком поле журналистики русского зарубежья. Направленность журнала - лицо его - определялось А.Синявским, чье имя было к тому времени широко известно не только в литературных кругах. Талантливый литературовед и критик, своеобразный прозаик, автор книг и статей, получивший высокую оценку в профессиональной среде еще в доэмигрантский период своей жизни, он придерживался взглядов, далеко не совпадавших с официально признанными.. И хотя в этом случае речь идет прежде всего о позиции эстетической, этого было достаточно для настороженного - а то и осуждающего — отношения к нему в советской стране со стороны наиболее ретивых поборников идеологической чистоты в литературных рядах. Даже интерес исследователя преимущественно к русской литературе начала XX 2 Гуль Р. «Новому журналу» 45 лет [Текст] / Р. Гуль.// Новый журнал . - Нью - Йорк. - 1986, - № 162. - С. 6. 3 К выходу пятидесятого номера журнала «Время и мы» [Текст] / Время и мы. - Нью-Йорк - Тель_Авив - Париж. - 1980. - № 50. - С. 4.
7 века - творчеству Ахматовой, Цветаевой, Пастернака, Мандельштама -- оценивался как предосудительный. Его, как выяснилось позже, решительное неприятие эстетической концепции, именуемой социалистическим реализмом, предпочтение ей модернизма, того, что ученый именовал «фантастическим реализмом», буквально выталкивало его (ученого) за пределы советской литературы: написанное им заставляло вспомнить о Мандельштаме, определявшем «неразрешенные» произведения как «ворованный воздух». Это вполне обнаружилось, когда выяснилось, что свои произведения, которые, конечно же, не могли быть напечатаны на родине, А.Синявский (скрывшийся под псевдонимом Абрам Терц) публиковал на Западе. Вызвавший громкий резонанс, протесты со стороны мировой общественности арест, а затем процесс по делу А.Синявского (и его «подельника» Ю.Даниэля) завершился приговором: за эстетические разногласия с советской властью, как выразился сам А.Синявский, он был приговорен к семи годам заключения в лагере строгого режима. Отбыв срок, он в 1973 году эмигрировал во Францию.
Разумеется, в среде русской эмиграции А.Синявский поначалу был принят очень хорошо. В эмигрантских изданиях хотели на своих страницах видеть написанное им. В первом номере начавшего издаваться в 1974 году журнала «Континент», в редколлегию которого сразу же вошел писатель, была помещена его статья «Литературный процесс в России». В свойственной ему манере А.Синявский говорил здесь о «...новом подъеме русской литературы», полной «сил и надежд на будущее». И - впервые! -сказано в статье о поднимающейся новой волне русской эмиграции — «третьей за время советской власти, за пятьдесят семь лет»4. Но очень скоро из «Континента» А.Синявский ушел и, продолжая время от времени печататься в других эмигрантских изданиях, основал собственный журнал «Синтаксис». 4 Терц А. (Синявский А.). Литературный процесс в России. /[Текст] А.Терц/7 А.Терц (А.Синявский. Путешествие на Черную речку. - М.: 1999. - С. 200..
8 При изучении истории (истории журналистики - тоже) чрезвычайно важно понять, с одной стороны, специфичность отдельного явления, а с другой - место, занимаемое им в процессе развития целого. Объяснить это можно лишь, учитывая многие причины и факторы. Позиция редактора (а если он к тому же, как в случае с А.Синявским, является и издателем) журнала — одна из них. Другой является историческая обстановка, в условиях которой существует издание. Немаловажное значение имеют взаимоотношения печатного органа с теми, что, возникнув ранее, уже обжили это поле. Стоит упомянуть и о способности журнала выступать в роли организующего-единомышленников центра. Наконец, существенно представление о структуре журнала, сосредоточенного на решении преимущественно общественно - политических задач или выходящего за их рамки. И это — далеко не все проблемы, которые выявляются при обращении к истории журнала.
По давно сложившейся - и не только в России - традиции «толстый» журнал, адресованный не специалистам в какой-то области знаний или объединяемых определенными (например, в области политики, спорта, рыболовства и т.д.) интересами, а достаточно широкому кругу читателей, является общественно-политическим и литературно-художественным изданием. И - вновь напомним: своим возникновением и существованием он, как правило, в значительной степени обязан тому, кто уже успел обрести известность - чаще всего в литературе. В России так было со времен Пушкина, Некрасова, Салтыкова-Щедрина. Естественно, позиция, занимаемая редактором журнала в общественной и культурной жизни, исповедуемые им эстетические принципы определяют облик журнала: состав и характер появляющихся на его страницах материалов, их тональность, целенаправленность, симпатии и антипатии по отношению к другим участникам общественной и литературной жизни. Специфической особенностью журналистики диаспоры является ее - в той или иной мере и форме проявляющаяся - принадлежность к диссидентству. Явление это
9 - реально существующее, но недостаточно определенное, требующее осмысления в свете решаемых в настоящей работе задач.
Исторический период, очерченный хронологическими рамками существования «Синтаксиса», насыщен переломными в развитии России событиями во всех областях жизни. Стремительность все убыстряющегося хода истории чрезвычайно затрудняла возможность осмысления происходящего и в то же время не позволяла оставаться сторонними наблюдателями за процессами коренных перемен в стране. Журналистика диссидентского толка, всегда весьма активно участвовавшая в общественной жизни, в 70 - 90-е годы всецело была захвачена, как выражались тогда, ветром перемен. Журналистика русского зарубежья всегда была в значительной мере политизированной: противостояние советской власти, коммунистической идеологии лежало в основании позиции авторов, объединявшихся вокруг журналов «Грани», «Посев» и выходивших ранее «Воли России», «Русской мысли», «Социалистического вестника» и др. И если, например, в «Посеве» придерживались позиции крайнего антикоммунизма, ставя перед собой утилитарно-пропагандистские задачи, то в «Вестнике русского христианского движения», где главными были вопросы церкви и религии, поднималась социальная проблематика, появлялись материалы, связанные с культурой и литературой, но неизменно осуждающим было отношение к СССР. Иначе обстояло дело в ту пору, о которой идет речь в диссертации. Третья эмиграция не чувствовала себя отрезанной от родины: выброшенные с родной земли, новые эмигранты продолжали жить ею. И если эмиграция старших поколений сохраняла верность России прошлого - ее идеалам, ее заветам, ~ то оказавшиеся в изгнании в семидесятые и более поздние годы ставили своей целью участие в происходивших в родной стране переменах. И это отнюдь не было подрывной, как настойчиво повторялось в советской печати, деятельностью; на страницах эмигрантских изданий шел упорный поиск путей выхода страны из той ситуации, которая неизбежно должна была завершиться крахом со-
10 ветского строя и всех его институтов. Позиции участвовавших в этом поиске изданий (и отдельных авторов) часто не совпадали, что вызывало ожесточенные дискуссии, предлагавшиеся здесь решения нередко оказывались тупиковыми.
Сказанное позволяет утверждать, что журнал «Синтаксис» заслуживает внимания как весьма заметный участник процесса развития русской общественной и литературной жизни в ее зарубежном варианте, которая воспринимается отнюдь не как «внешняя» по отношению к российской. Различия между этими двумя сферами — жизни метрополии и диаспоры — разумеется, существуют, но обусловливаются не географическим положением, а позициями и условиями участников указанного процесса: во второй половине 80-х годов эти позиции интенсивно сближаются, что свидетельствует о единстве - несмотря на все различия концепций и взглядов - цели, которую ставят перед собой и те и другие. Цель эта — благо России.
Таким образом, актуальность исследования обусловливается необходимостью научного осмысления истории столь значительного явления журналистики русского зарубежья как «Синтаксис», настоятельной потребностью выявить смысл и значение его в общественной и литературной жизни. Изучение появлявшихся на его страницах материалов позволяет существенно дополнить представления о духовной жизни русской эмиграции, о формах ее участия в процессах, происходивших в России в указанный - чрезвычайно наполненный событиями исторического масштаба - период. Обращение к истории журнала также дает возможность охарактеризовать реализуемую в условиях эмиграции специфическую для русской журналистики форму организации творческих сил с целью усиления воздействия на читательскую аудиторию, а, стало быть, и на общество в целом.
Объектом исследования являются материалы, появлявшиеся на страницах «Синтаксиса» в течение всего времени его издания (1978 -
1998), а также - в других русских зарубежных журналах, выходивших в те же годы и представляющих — вместе — контекст, дающий возможность глубже понять и объяснить специфичность исследуемого издания. Возникающие в этой ситуации контакты, дискуссии, притяжения и отталкивания, симпатии и антипатии позволяют составить достаточно широкую картину существования русской журналистики как важной составляющей отечественной культуры за рубежом.
Предметом исследования является история журнала «Синтаксис»: причины и обстоятельства его возникновения, структура издания, круг авторов, характер помещавшихся здесь материалов, позиция по отношению к общественно - политической и литературной жизни метрополии и диаспоры, роль и место этого издания в журналистике русского зарубежья, направленность и динамика развития в ее обусловленности происходившими в мире, но главным образом - в России переменами. Особое внимание обращается при этом на взаимоотношения «Синтаксиса» с другими печатными органами русского зарубежья: подлинный смысл существования и значение отдельного явления может быть охарактеризовано лишь при условии определения его положения в ряду аналогичных, в контексте.
Цель исследования состоит в том, чтобы проанализировать содержание журнала «Синтаксис», вовлекая в орбиту научного изучения помещавшиеся на его страницах материалы в полном их объеме, воспринимая указанное издание как одно из составляющих процесса развития журналистики русского зарубежья 70 - 90-х годов XX века. Диссертация является попыткой осмысления общественной и литературной позиции и направленности журнала, лежащих в основании деятельности его авторов идей и концепций, их оригинальности и в то же время обусловленности состоянием общественной мысли и специфичностью ее воплощения в журнале такого типа.
Указанной целью обусловлены задачи, которые поставлены и решаются в диссертации: -- выявить причины и обстоятельства возникновения журнала «Синтаксис»; ~ охарактеризовать общественно-политические и эстетические позиции журнала в их динамике; ~ определить место «Синтаксиса» в журналистике русского зарубежья 70 - 90-х годов XX века; ~ исследовать логику развития журнала в ее обусловленности процессами, происходившими в России и мире; -- охарактеризовать роль «Синтаксиса» в формировании общественного сознания и в литературной жизни русского зарубежья.
Научная новизна диссертации обусловлена тем, что здесь впервые исследуется история журнала «Синтаксис» в полном ее объеме в контексте развития журналистики русского зарубежья указанного периода. Предпринята попытка объяснить своеобразие позиции журнала, чрезвычайно определенной и в то же время оставляющей за отдельными авторами право на собственные мнения, взгляды, оценки. Детальное изучение жанрового состава и стилевых свойств появлявшихся в журнале материалов дает возможность снять многие из упреков, раздававшихся — и не только в русском зарубежье - в адрес «Синтаксиса» и прежде всего - его издателей-редакторов.
Методологической основой исследования являются труды по теории и истории журналистики, литературы, культурологи и политологии М..Бахтина, Н.Бердяева, Л.Кройчика, Б.Мисонжникова, И.Силантьева, Г.Струве, М.Раева и др. А также работы отечественных исследователей А.Грабельникова, М.Кима, А.Млечко, В.Смирнова, В.Ученовой, Е.Прохорова, М. Стюфляевой, М. Шкондина и др.
Основные положения выносимые на защиту:
13 Необходимость издания собственного журнала у
А.Синявского и М.Розановой диктовалась желанием иметь печатный орган, который позволил бы им (разумеется, в первую очередь А.Синявскому) говорить с читательской аудиторий в полный голос, не искажая сказанного в угоду чьим бы то ни было требованиям. Задача создания такого журнала объяснялась еще и тем, что А.Терц (именно он, а не А.Синявский) вызывал резкие нападки в свой адрес со стороны весьма широкой - в том числе, и в русском зарубежье - аудитории, возмущавшейся прежде всего формой (образностью, стилем, тональностью) его сочинений. «Синтаксис» возник и на всем протяжении своего существования был печатным органом, объединявшим тех (и не только из числа русских эмигрантов), кто стоял на той же, что и в журнале общественно-политической платформе. Существенно, что в «Синтаксисе», как показано в диссертации, последовательно осуществлялся принцип плюрализма мнений, соблюдение которого не приводило к размыванию утверждавшихся журналом взглядов. Здесь ~ объяснение чрезвычайно важного обстоятельства: у «Синтаксиса» был свой, отличавшийся резкой определенностью голос. Оппоненты говорили о его провокативности, склонности к парадоксальности выражения мысли и т.д. - но вместе с тем он обладал полифоничностью. Соединение двух этих начал в значительной мере определяло облик журнала, не затерявшегося среди других изданий русской эмиграции. Соредакторами журнала была подхвачена и продолжена традиция русского издания подобного типа, которое ориентировалось на достаточно широкую читательскую аудиторию, не соблазняясь при этом соображениями коммерче-
14 ского характера, но таюке - необходимостью соблюдать верность каким бы то ни было партийным принципам и ус тановкам. А.Синявский немало сделал (написал) для того, чтобы утвердиться в роли идеолога «чистого искусства». Характерно, однако, что издаваемый им (совместно с М.Розановой) журнал содержал - как было заявлено уже на титульном листе - публицистику, критику и полемику: ка ждое из этих жанровых определений находится вне рамок «чистого искусства». Вместе с тем эстетическая позиция А.Синявского ( и даже - его литературного двойника А.Терца) являлась в «Синтаксисе» основополагающей. Но - с одним уточнением: авторы журнала не отстранялись от процессов общественной жизни, помещавшиеся здесь мате риалы (в том числе, и принадлежавшие его соредакторам) часто являются по своим жанровым свойствам именно пуб лицистическими и к тому же полемически заостренными.4. Указанные свойства присущи не только материалам, обя- занным своим появлениям общественно-политической жизни, но и тем, где речь идет о процессах развития культуры, литературы. Естественно, в журнале большое место занимают собственно литературно-критические статьи, эссе на литературные темы, полемика с литературными оппонентами авторов «Синтаксиса». Утверждаемые здесь принципы восходят так или иначе к тем, что в наиболее яркой и вызывающе дерзкой форме нашли воплощение в «Прогулках с Пушкиным» А.Терца. Оппоненты А.Синявского в этом случае единодушно обвиняли его в эстетизме - для него самого это определение не являлось уничижительным. Потому уже, что за такого рода обвинениями стояло представление о необходимости подчинения искусст-
15 ва/художника решению извне идущих задач. Искусство в «Синтаксисе» отнюдь не противопоставлялось действительности, но не хотело служить ей, настаивая на своей самостоятельности. По мере того, как происходившие в России процессы обретали все более острый характер, принимали форму все более резких переломов в жизни государства, народа, общества, журнал все настойчивее ~ открыто! — вмешивался в эту жизнь, что сказывалось и на тех его страницах, где речь шла о литературе.
Весьма широк круг авторов, привлекавшихся к сотрудничеству в журнале: общим для всех требованием был уровень, качество материала. Вопреки утверждениям тех, кто определял в советской России литературную (издательскую) политику, антисоветизм не был в «Синтаксисе» решающим критериев их (материалов) отбора. Разумеется, оценки и литературного процесса в целом, и отдельных его явлений шли вразрез с теми, что были приняты в метрополии, но обусловлено это было не столько политическими, сколько эстетическими принципами (о них - речь далее), лежавшими в «Синтаксисе» в основании представлений о литературе. Примечательно, что чем дальше, тем чаще возникали на его страницах имена писателей, не покидавших родную землю, но, как правило, обойденных похвалами и наградами. Упомянутые выше принципы получают характеристику в диссертации. «Синтаксис» занимал заметное место в журналистике русского зарубежья. И дело не в том, как часто упоминался он на страницах других изданий: его позиция, помещавшиеся на его страницах материалы служили для одних подтверждением их собственной правоты, других побуждали к ук- реплению собственных позиций. Не в последнюю очередь, необходимо сказать при этом о свойственном прежде всего самому А.Синявскому и объединявшимся вокруг журнала авторам стремлении не только к оригинальности мысли, но и к формам ее выражения. Не ради красного словца в «Синтаксисе» охотно шли на полемическое заострение сказанного, охотно разрушали сложившиеся в сознании читателя стереотипы. Следует со всей определенностью сказать, что и в этом случае разрушению здесь предпочитали решительное обновление. Теоретическая значимость диссертации обусловлена тем, что она открывает возможности изучения истории одного из периодических изданий как составляющей в процессе развития журналистики русского зарубежья на определенном этапе в ее соотнесенности с происходящим в общественной и литературной жизни страны. Практическое значение работы: результаты исследования могут быть использованы при изучении истории русской журналистики (в частности, журналистики русского зарубежья) последней трети XX века в лекционных курсах и семинарских занятиях в вузе. Апробация диссертационного исследования. Основные положения диссертации обсуждались на заседаниях кафедры массовых коммуникаций Российского университета дружбы народов, докладывались на научных конференциях в РУДН (ноябрь 2006, апрель, ноябрь 2009 г.г.) и Волгоградском педагогическом университете (октябрь 2009 г.).
Основные положения диссертации отражены в пяти публикациях общим объемом 2,4 авторских листа.
Структура и объем работы. Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения, библиографии, включающей 236 наименований. Общий объем работы 197 страниц.
Журнал «Синтаксис»: позиция - тематика - проблематика
Возникновение и - на протяжении двух десятилетий существование журнала «Синтаксис» неразрывно связано с именами А.Синявского и его жены М.Розановой.
По приглашению французских славистов и с согласия советских властей А.Синявский с женой и сыном в 1973 году уезжает во Францию. Здесь он с 1973 по 1994 год является профессором Парижского университета «Гран Пале» читает курсы по русской литературе и культуре. Но основным остается для него литературное творчество. Он входит в состав редколлегии журнала «Континент», начавшего выходить в Париже в 1974 году, в первом же номере помещая большую статью «Литературный процесс в России». Однако сотрудничество это продолжалось недолго: уже в июле 1975 года А.Синявский выходит из состава редколлегии «Континента»: причиной стали все обострявшиеся разногласия с его главным редактором В.Максимовым. О сути этих разногласий, обусловленных различиями позиций писателей, при оценке происходящих в России — в прошлом и настоящем - процессов, в представлениях о путях ее исторического развития будет сказано ниже.
Мысль о создании собственного журнала пришла в голову М.Розановой. Вспоминая об этом позже, после смерти А.Синявского, она напишет, что для профессора Синявского были открыты и Сорбонна и Колумбийский университет в США (стоит в этой связи упомянуть о том, что в 1991 году ему была присвоена степень почетного доктора Гарвардского университета, а в 1992 — Российского государственного гуманитарного университета), а «писателю Абраму Терцу печататься негде». Отношения с «Континентом» разорваны: «... На пятом номере произошел разрыв и раскол, все углублявшийся по мере того, как матерел этот материк единственно верного учения и литературного вкуса, утверждаясь в роли обкома в изгнании»5. Н.Горбаневская, в течение многих лет являвшаяся заместителем главного редактора «Континента, уверяла, что в этом конфликте повинны более всего супруги Синявские. Она вспоминала, как осенью 1977 года в кулуарах расширенного заседания редколлегии «Континента» в Берлине М.Розанова «стала жаловаться Галичу, Буковскому и мне, что Синявскому негде печататься и поэтому они собираются издавать свой журнал: если надо, дом заложат». В.Буковский передал эти слова В.Максимову, на что тот ответил: «Пожалуйста, выделяю в «Континенте» 50 страниц, «Свободную трибуну под редакцией Андрея Синявского», и не вмешиваюсь, ни одной запятой не трону. А вдобавок - вне этих 50 страниц - готов печатать любые статьи Синявского»6. А.Синявский это предложение отверг: задача издания собственного журнала оказывалась для него заманчивее. К тому же М.Розанова была настойчива, преодолевая «откровенный скепсис», с которым поначалу отнесся к этой затее А.Синявский:
« — Мы же совершенно одни, мы на необитаемом острове в этом русском Мухосранске-на-Сене. С кем ты будешь делать журнал? И кто будет в нем печататься: Никого нет!
Ну, и что, -- радостно отвечала я, — это будет журнал одного автора и ты сможешь написать туда, что угодно. Стихами хочешь?»
При обсуждении идеи нового журнала «с узким кругом единомышленников» прозвучали слова о необходимости появления (при условии, что на нем будет стоять «громкое имя Синявского») «либерального, западнического и противостоящего угрозе растущего русского национализма издания». Так была проведена резкая разделительная полоса между «Континентом» и новым журналом, который будет называться «Синтаксис». Мысль эта будет развита Д.Фурманом (позже ставшим первым - и единственным — лауреатом премии «Кассандра», учрежденной журналом, предрекавшим новому изданию «роль посредника между русскими, вернее «россиянами», теми, кто смотрит изнутри, и «западниками», теми, кто смотрит извне», «роль хранилища, архива, выделяя и вынося на публику свидетельства о настоящем»7.
Как было отмечено выше, ко времени выхода его первого номера журналистика русского зарубежья была представлена несколькими десятками изданий - найти здесь свою собственную нишу, своего читателя было совсем не просто. И тем не менее новый журнал не затерялся среди других, вызвал как сочувственный интерес, так и резкие нападки. Не последнюю роль и в том и другом случае играло имя его издателя-редактора, чья репутация писателя, всегда выступавшего, по собственному признанию, в качестве «нарушителя обыденной нормы», подтверждалась уже шумом, вызванным прежде всего появлением его книги «Прогулки с Пушкиным». Но ограничиться этим, говоря о месте, которое занял «Синтаксис» в журналистике русского зарубежья, конечно, нельзя. Противостояние издаваемого супругами Синявскими журнала - и близких ему
по духу журналов «22», «Время и мы», «Третья волна» — с «Континентом», «Вестником РХД» возникло сразу же и обусловливалось в самых общих чертах, западнической у одних и славянофильской ориентацией - у других. Повторив, подчеркнем: такая оценка лишком обща, чтобы быть исчерпывающе верной. Авторов «Синтаксиса» упрекали в отсутствии патриотизма, в безмерной плюралистич-ности, тогда как в адрес оппонентов в таком споре раздавались обвинения в недопустимой узости позиций и взглядов. Как не трудно убедиться, спор этот имеет давнюю историю, но именно в таком столкновении мнений может сформироваться истинное представление об облике и путях исторического развития страны, народа, принадлежащих одновременно Востоку и Западу.
В ряду журналов, близких ему по направленности, «Синтаксис» очень скоро занял, бесспорно, ведущее положение. Прежде всего потому, что сумел объединить вокруг себя блестящих мыслителей, публицистов, писателей. Но не в последнюю очередь, и благодаря едва ли не обязательному для авторов журнала принципу -писать остро, хлестко, не избегая парадоксов, не боясь уязвить оппонентов, буквально напрашиваясь на ответную дерзость. Эта манера письма, стиль восходят к А.Синявскому, а еще более — к его литературному двойнику А.Терцу, но ни в коем случае не является позой, а лишь служит выражению стремления к нарушению спокойствия в обществе, в литературе. Не случайно на обложке «Синтаксиса» рядом со словами публицистика, критика стоит слово полемика.
Эмиграция и диссидентство в оценке «Синтаксиса»
Одной из важнейших задач, встававших перед создателями (редакторами) «Синтаксиса», было самоопределение по отношению к русской эмиграции и такому ее явлению как диссидентство. Нет необходимости специально оговаривать, что это — явления не только не тождественные, но и не совпадавшие по объему, да к тому же далеко не все диссиденты оказывались в эмиграции. Но как бы то ни было, новому журналу нужно было прежде всего найти свое место в среде эмиграции, весьма неоднородной, представленной людьми, оказавшимися за рубежом по разным причинам, по-разному представлявшими смысл своего существования на чужой для них земле. Точно - и язвительно - сказано в адрес новой эмиграции С.Матссон-Поповой: «Самих эмигрантов можно подразделить на ностальгирующих - тех, кто сохраняет воспоминания об утраченном, тоскует о покинутом; на космополитов - им везде хорошо, они «встраиваются» с ходу в новую страну, новые условия жизни, и на тех, кому везде плохо - и в России и на новом месте. Последние довольно многочисленны, они вечно ноют, жалуются, постоянно в претензии, что их не ценят, не любят в новой стране. А почему, собственно, их должны любить? Их никто не звал. Никто ничего не обещал. Наоборот, они всеми правдами и неправдами прорывались, добивались, пролезали, добиваясь переезда на новое место».
Среди названных здесь категорий эмигрантов «Синтаксис», конечно же, адресовался к первой из них, но отнюдь не ограничивался тоской, ностальгией, занимал весьма активную позицию по отношению к процессам, происходившим на родной земле. Вокруг журнала группировались те, кого объединяло желание сделать все возможное для утверждения в России демократических норм жизни, объединяло представление о ее общности с миром как целым.
«Синтаксис» возник в ту пору, когда еще живы были последние представители первой волны эмиграции, вполне реализовали свои возможности те, кто принадлежал ко второй ее волне. Но поднималась, как уже было сказано, третья волна — ее-то и представляли появлявшиеся на страницах журнала общественные деятели и писатели. «Синтаксис» не был их единственным печатным органом _был близок одним (например, журналам «Трибуна», «Время и мы», «Двадцать два» и др.) и находился в прямой конфронтации с другими («Вестником РХД», «Континентом» «Новым журналом» и др.). И при усиленно декларируемой широте взглядов, позиций мир эмиграции для тех, кто ее представлял, отчетливо разделялся на своих и чужих: диалог между этими лагерями (группами и их изданиями) налаживался трудно, сближения, если и намечались, то, как правило, оказывались кратковременными. А что касается «стариков», то с ними и такого сближения почти не возникало: при всем пиетете по отношению к ним новая эмиграция не могла принять их консерватизма. Как выражалась в свойственной ей манере М.Розанова: «Что такое русская эмиграция? Это колоссальнейшее кладбище. Ну а что происходит на любом кладбище? Кто-то тихо и мирно спит в могилке, а кто-то в могилке не спит, угомониться не может, а вылезает и начинает жить вампиром.». Трудно согласиться с этой вызывающе резкой характеристикой, но М.Розанова, отмечая, что у «стариков» «действительно прекрасный русский язык», рассказывала о том, как «цвет русской эмиграции», «старые русские эмигранты» смотрели картины, выставленные в Париже русскими художниками-нонконформистами. «После выставки разгорелся скандал между стариками и нами, третьей волной. Мы пытались им объяснить, что это борьба течений, борьба за свободное выражение, они слушали—слушали и сказали: «Так забирайте эти картины назад в Москву и там боритесь. Нам это не нужно». И объясняется это тем, что вкусы старой эмиграции остаются, как сказал А.Синявский, «предельно консервативными: «То, что традиционно, так и должно стоять на месте. А все выходящее из ряда вон — ... это ужас». Характер такого несовпадения позиций верно определила М.Розанова: «... Между нами, третьей эмиграцией, и старой эмиграцией спор стилистический. Это большой именно стилистический конфликт», Беда, однако, в том, что стилистическими разногласиями дело в этом случае не ограничивается: у первой и второй эмиграции дают о себе знать «монархические воспоминания». Говоря так, А.Синявский ссылался на журналы «Часовой» и «Вече»: «Там есть такие ихтиозавры!.. Чисто монархические или фашистские листки, небывалые по затхлости, просто до консервативности. Причем особенно смешно, что они восхваляют все русское, а пишут уже таким языком, просто безграмотным»56.
Стоит напомнить, что для оказавшихся за рубежом русских мыслителей и писателей эмиграция всякий раз была вынужденной. Это справедливо по отношению и к тем, кого буквально вышвырну-ли с родной земли, и к тем, кто под давлением всякого рода обстоятельств был вынужден покинуть родину. Едва ли не каждый из них мог бы повторить вслед за Н.Бердяевым: «... Я не хотел уезжать из России, не хотел делаться эмигрантом»57. Много позже эти слова буквально повторит Г.Владимов: «Я не хотел уезжать. Но у меня был выбор: эмиграция или лагерь. Будь мне сорок лет, я бы отправился в лагерь, но мне было за пятьдесят и я перенес инфаркт». Возникшей перед ним «необходимостью выбора между Нью-Йорком и тюрьмой» объяснял свой отъезд в беседе с Д.Глэдом С.Довлатов. И А. Галич сказал о том, что становится эмигрантом не по собственной воле: «Я в сущности не уезжаю. Меня выгоняют. Это нужно абсолютно точно понимать. Добровольность этого отъезда номинальна. Она фиктивна, она, по существу, вынужденная...».
В советской стране об эмиграции, если и упоминали, то непременно гневно, осуждающе, презрительно, называя покинувших родную землю не иначе как изменниками, предателями и, конечно же, антисоветчиками. Но прав был А.Синявский, который в заключительном слове на судебном процессе совсем не из тактических соображений убежденно заявлял: «... Я не отношу себя к врагам, я советский человек, и мои произведения - не вражеские произведения» . И В.Войнович заявлял, что вовсе не относит «себя к диссидентам в политическом смысле», что всегда считал, что «гражданин обязан быть лояльным, но и государство обязано быть лояльным по отношению к нему»5 .
Прошлое - настоящее - будущее России на страницах «Синтаксиса»
Проблемы национально-исторической сущности России и ее судеб оказываются едва ли не самыми важными для тех, кто был оторван от родной земли. Однако и оценки ее прошлого, и в еще большей степени - настоящего, представления о путях ее исторического развития выглядят по-разному (порою - полярно противоположными) у разных групп и группочек, представляющих русскую эмиграцию. Так сказываются различия в политических взглядах, прежде всего служащие причиной резкого неприятия «Синтаксисом», например, позиций журнала «Вече». Но размежевание идет и по другим основаниям, представляющим для нас особый интерес в свете решаемых в настоящей работе задач.
Уже в 1944 году Н.Бердяев писал о том, что в «истории человеческой жизни существует две тенденции: к универсализму и к индивидуализации. Национальность есть ступень индивидуализации в отношении к человечеству и объединения в отношении к человеку». По Н.Бердяеву, «самоутверждение национальности может принимать формы национализма, т.е. замкнутости, исключительности, вражды к другим национальностям. Это есть болезнь национальности, она раскрывается особенно в наше время. Национализму хотели противопоставить интернационализм, который есть другая болезнь, есть ... абстрактное единство отрицающее национальные индивидуальности». Возможность объять «национальные индивидуальности... в конкретном единстве» открывает, по мнению философа, «универсализм», утверждающий «богатства в жизни национальной»102. Это давнее суждение замечательного русского философа позволяет понять, где истоки противостояния двух, если укрупнять, лагерей в журналистике (и - шире - в сознании) русской эмиграции. Один из них представлен «Синтаксисом», а также журналами «Третья волна», «Время и мы», «Двадцать два», «Трибуна, а другой — «Вестником русского христианского движения», «Континентом», «Новым журналом», «Часовым» и т.д. Характерно, что конфликт противоборствовавших сторон чаще всего принимал форму обвинений в западничестве, русофобстве, антипатриотизме (так выглядела, если обратиться к авторам «ВРХД» или «Континента», позиция «Синтаксиса» и близких ему журналов) и, напротив, — в национализме, ограниченности, шовинизме. При этом, странным образом, позиции и той, и другой стороны, по мнению ее противников, близки собственно советским, а стало быть, категорически неприемлемы. В первых номерах «Синтаксиса» еще можно встретиться с осуждением отмеченного выше противостояния, с желанием избежать в таком споре крайностей. Возражая Л.Бородину, который в журнале «Грани» ( № 96 ) защищал «русский дух от критики с позиций «иноплеменного взгляда», Л.Ладов писал о том, что в брежневскую эпоху «в какой-то момент стало очевидным, что диссидентское движение носит исключительно западнический характер, что подавляющее большинство его участников вдохновляется образом Запада: кто - высоким уровнем тамошнего уровня жизни, кто - техническим прогрессом. Эта западная ориентация с неумолимой логикой вела к повальному отрицанию всего советского, а далее — и всего русского вообще. Пожалуй, постепенно выявлялось, что наряду с нравственной силой противостояние безнравственной власти демократическое движение отличается и нравственной слабостью, связанной с отсутствием корней, «почвы», подлинной любви к своей земле и своим соотечественникам». Привлекает трезвость взгляда автора «Синтаксиса», не переоценивавшего достоинства платформы, на которой вместе с другими диссидентами стоял журнал. Острота постановки этого вопроса в особенности усиливается для тех, кто предпочел выезд из России борьбе за выход ее на пути демократического развития внутри страны. Впрочем, и Л.Ладов говорил о расколе диссидентства именно по этой причине: «... Нетерпеливые и недостаточно любящие свою страну стали все более склоняться к мысли о бегстве, те же, чей нравственный комплекс включает в себя патриотические установки, начали все более задумываться о необходимости терпеливой мелочной, полной личных жертв работе над улучшением качества жизни в родной стране, без упования на то, что лучшую жизнь можно импортировать, или вы-просить, или вытребовать у властей» .
Спор о «западничестве» и «славянофильстве» возникал и на страницах самого «Синтаксиса», где Л.Ладову в следующем номере журнала возражал А.Амальрик, по мнению которого, диссидентство вовсе не отрицает всего русского, а ведет «к отрицанию взгляда, что деспотия и рабство есть неотъемлемые черты русских». Не трудно заметить, что оппонентом Л.Ладова подменяются лежащие в основании спора понятия: место патриотизма заменяет деспотизм и рабство, с которыми, вне всякого сомнения, необходимо бороться.
Литературно — эстетическая платформа «Синтаксиса».
И по сей день «толстый» журнал в России заявляет о себе как об издании не только литературно-художественном, но и политическом. Традиции совмещения указанной проблематики, в общем, подхватывает литературная эмиграция, в которой вопросы общественно-политического характера занимают не менее - а с обострением обстановки в стране и едва ли не более - важное место, чем собственно литературные. Изменяется лишь формулировка: под названием журнала в «Синтаксисе» стоят слова: Публицистика. Критика. Полемика. Стоит уточнять: речь идет о литературной критике. Все, что относится к другим сферам жизни, вполне покрывается терминами «публицистика» и «полемика».
Что касается собственно критики, то здесь важнейшую роль играло то обстоятельство, что соредактором журнала являлся А.Синявский. Но и тогда, когда его имя перестало упоминаться в этой роли (точнее - должности), его место в формировании позиции «Синтаксиса» отнюдь не уменьшилась: он до конца своих дней оставался, если так можно выразиться, идеологом этого издания, определяя редакционную политику в широком смысле слова. Своеобразие позиции А.Синявского в литературе обусловлено прежде всего решением им проблемы соотношения искусства и действительности в современных условиях, где реальность все более замещалась фантомами, знаковыми комплексами. В искусстве социалистического реализма это обнаруживалось в подмене реальности идеологическими мифологемами: именно это и определяло содержание и пафос статьи А.Синявского «Что такое социалистический реализм» (1957), которая во время суда над писателем оценивалась как одно из важнейших доказательств его враждебности советскому строю. Стоит повторить, что нет основания не верить автору упомянутой статьи, который в своем последнем слове во время процесса сказал:: «Я не отношу себя к врагам, я советский человек, и мои произведения - не вражеские произведения»" . Позже им будет сказано — и будет повторяться многими и многими - о своих эстетических разногласиях с советской властью. Беда, однако же, в том, что в советской стране, с горечью констатировал А.Синявский, «Искусство приравнивается к преступлению. И даже не к политическому, а к уголовному преступлению. Искусство приравнивается к воровству, к убийству, значит оно что-то стоит! Оно — реальность! И, может быть, на самом деле искусство, всякое искусство - это преступление? Преступление перед обществом. Перед самой жизнью.,.». Так сказано главное о своем понимании сущности и назначении искусства: «...Искусство выше и значительнее действительности. То есть искусство — это самое ничтожное и ненужное, что есть на свете. И вместе с тем оно, искусство, заключает в себе и соль и смысл всего, что существует, и всего, что происходит»216. Так реализуется мысль о самодостаточности, самоценности искусства, о праве писателя на субъективность, на самовыражение при создании картины жизни, художественном исследовании ее. Напомним о принципе релятивизма, который исповедывался
А.Синявским, отстаивавшим право на существование множества мнений о предмете, явлении, оказывающемся в поле зрения художника. Это шло вразрез с утвердившимся в официальной советской критике представлении о существовании единства базирующихся на идеологических оснований мнений и оценок. Сказанным объясняется резкость оценок позиции А.Синявского, обнаруживавшихся во время процесса по делу этого, как выражались его обвинители, «отщепенца», «пасквилянта», «клеветника». Как позже точно отметит И.Волгин: «Инстинктом самосохранения, этой бдительностью высшего порядка, система почувствовала, что нельзя допускать прецедента. Она зиждела свое благополучие на единообразии форм, на непротиворечивости истории, на ритуалах вечно расшаркивавшегося перед идеологией искусства. Феномен свободной речи обессмысливал всю эту иерархию и приравнивался к национальной из- мене» .
Вразрез с господствовавшими - поддерживавшимися партийно-государственной властью - принципами советского искусства А.Синявский утверждал: «Разделение литературы по партийно - политическому принципу, с какой бы стороны это не исходило, возбуждает у меня чувство протеста». И, развивая эту мысль, писал: «... Наверное, нам пора отказаться от руководящих указаний, каким должен быть писатель и куда, по какому магистральному направлению, ему надлежит двигаться. И куда должна развиваться литература. Пускай она сама развивается»218.
Разумеется, с этим не могли согласиться те, кто стоял на страже идейной чистоты советской литературы.
А между тем о великих традициях русской литературы заставляют вспомнить слова А.Синявского: «Писатель - это попытка завести с людьми разговор о самом главном, о самом опасном». И — в продолжение сказанного: «Русская книга (если брать ее по серьезному, по большому счету) всегда писалась и пишется кровью, и в этом ее преимущество, в этом ее первенство в мировой литературе» .
Развитие литературы, по мнению А.Синявского, невозможно без выхода на новые рубежи, без освоения ею новых форм, нового языка. «...Усложнившиеся понятия о характере человека, о добре и зле», порождают, полагает он, «...стремление приоткрыть таинственную фантастичность самой жизни... Одной из форм раскрепощения становится своего рода фантастический реализм как способ более углубленного постижения реальности», ведет к необходимо-сти восстановления в правах «утрированного реализма» .Обратим внимание на то, что А.Синявский, говоря о настойчивой необходимости «обогащения литературы», связывал ее будущее именно с реализмом. Изменяется (дополняясь термином «фантастический») понимание этого художественного метода, но остается главное: именно с ним связывается представление о правде, которой должен следовать художник. Но и в этом случае мысль критика выражена в парадоксальной форме; «Самый вкус, и смысл, и идеал писателя состоит вовсе не в том, чтобы «правду сказать» (пойди, если хочешь, и говори - в трамвае).
