Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Общая характеристика консервативной идеологии и ее отражение в книге Н. В. Гоголя «Выбранные места из переписки с друзьями» и журналах «Москвитянин» и «Маяк» (1840 – 1846 гг.) 23
1. Определение и главные принципы «русского консерватизма» первой половины 1840-х гг. 23
2. Распространение консервативной идеологии как общественная миссия журналов «Москвитянин» и «Маяк» 32
3. «Выбранные места из переписки с друзьями» Гоголя и формула «Православие – Самодержавие – Народность» 59
Глава 2. Вопрос о самодержавии и взаимоотношениях сословий в представлениях позднего Гоголя и авторов «Москвитянина» и «Маяка» 70
1. Концепция самодержавия в понимании Гоголя и журналистов «Москвитянина» и «Маяка» 70
2. Идеальная модель отношений помещиков к крестьянам в последней книге Гоголя и журналах «Москвитянин» и «Маяк» 91
Глава 3. Оппозиция «Россия – Запад» и проблема истинного просвещения: «Выбранные места из переписки с друзьями» – «Москвитянин» – «Маяк» 119
1. Проблема «Россия – Запад» в представлении позднего Гоголя и авторов «Москвитянина» и «Маяка» 119
2. Гоголь и публицисты «Москвитянина» и «Маяка» о сути истинного просвещения 149
Заключение 176
Список литературы 188
- Распространение консервативной идеологии как общественная миссия журналов «Москвитянин» и «Маяк»
- «Выбранные места из переписки с друзьями» Гоголя и формула «Православие – Самодержавие – Народность»
- Идеальная модель отношений помещиков к крестьянам в последней книге Гоголя и журналах «Москвитянин» и «Маяк»
- Гоголь и публицисты «Москвитянина» и «Маяка» о сути истинного просвещения
Введение к работе
Актуальность исследования. В 1926 году выдающийся философ и богослов В. В. Зеньковский в книге «Русские мыслители и Европа» указал, что Гоголь как мыслитель закрыт от читателей художественным творчеством. Представляется, это глубоко справедливое утверждение Зеньковского остается актуальным и по сей день – через девять десятков лет, хотя Гоголь, философ и публицист, не мог не привлекать внимания исследователей.
В советское время в силу ряда нелитературных (прежде всего идеологических) причин нельзя было серьезно заниматься изучением творчества Гоголя – мыслителя, который в 1840-е гг., как многие тогда считали, «скатился в реакцию». Идеи, высказанные в его последней, изданной в Петербурге в начале января 1847 г., книге «Выбранные места из переписки с друзьями» (далее – ВМ), объявлялись a priori «ошибочными», ведь они не способствовали истинному духовному развитию общества (как оно понималось в те годы), а следовательно, не представляли ценности для специального анализа. Поэтому вполне закономерно, что в постсоветском гоголеведении дала о себе знать другая крайность – многие ученые сконцентрировали внимание на творчестве позднего Гоголя, причем рассматривая его исключительно как православного мыслителя, нивелируя тем самым драматизм его идейных исканий, трагическую рефлексию вплоть до решения о сожжении собственных рукописей.
При этом явно недостаточно внимания уделяется тому, что ВМ – книга, отражающая кроме «вечных тем» и остроактуальные социокультурные реалии эпохи и раскрывающая взгляды Гоголя на многие насущные для его современников проблемы. И хотя в первой половине 1840-х гг. писатель всё меньше готов был работать в жанре «статеек», ссылаясь на то, что «мёртв для текущего», он продолжал интересоваться «срочной словесностью». С большой степенью уверенности можно предположить, что при создании своей последней книги Гоголь учитывал журнально-газетный дискурс, в т.ч. публикации периодических изданий, проповедовавших консервативную идеологию.
ВМ писались Гоголем как произведение, отражающее его взгляды на злободневные проблемы эпохи, которые автор, глубоко верующий человек, решал в религиозно-нравственном ключе. Не случайно в «Предисловии» к ВМ Гоголь прокламировал, что для книги он выбрал из своих последних писем «всё, что более относится к вопросам, занимающим ныне общество» [VIII, 215]. Поэтому продуктивным представляется анализ ВМ как публицистической книги, включившей в себя более тридцати писем-статей, в которых очевидны черты эпистолярной публицистики.
Важная задача при изучении последней книги Гоголя, с нашей точки зрения, – это комплексный анализ уровня и характера влияния журналистики на идейно-творческие искания Гоголя периода обращения писателя к публицистическому слову, т.е. времени подготовки и написания ВМ (1840 – 1846 гг.). Совершенно права Л. В. Жаравина, утверждающая, что объективное прочтение ВМ надо начать «с выявления источников, которыми питалась мысль Гоголя, установления генетических и типологических связей, параллелей социально-философского и иного характера, благодаря которым гоголевская “Переписка” входит в определенную традицию». Подобный анализ должен включать в себя, разумеется, не только выявление непосредственных интертекстуальных связей, но и перекличек между суждениями Гоголя в ВМ и авторов журнальных публикаций, сложного «диалога», полемик (в т.ч. скрытых) Гоголя с публицистами первой половины 1840-х гг.
Исследование такого рода тем интереснее и сложнее, что последняя публицистическая книга Гоголя создавалась в период общественного полилога, когда особое место в русской философско-исторической мысли заняла проблема интерпретации национальной истории с различных идеологических позиций. В этом полилоге участвовали прежде всего западники, славянофилы и сторонники «теории “официальной народности”», с разной степенью полноты отразив свои позиции в периодике.
Общеизвестны консервативные симпатии позднего Гоголя. И современники Гоголя, и исследователи, по-разному оценивая гоголевский консерватизм, давно обратили внимание на то, что ВМ – консервативно ориентированная книга. Поэтому столь значимым для Гоголя как создателя ВМ представляется «диалог» с современной ему консервативной публицистикой. Исследование этого «диалога» тем более важно, что сегодня в российском обществе явно ощущается новая волна интереса к консервативной идеологии.
При этом периодика первой половины 1840-х гг., прямо связанная с задачами формирования и распространения консервативной идеологии («Москвитянин», «Маяк современного просвещения и образованности», «Журнал Министерства народного просвещения»), до сих пор практически не становилась предметом специального анализа. По-прежнему по сути неизученными остаются архивы журналов, сопутствующая изданиям переписка, данные об их успехе/неуспехе у целевой аудитории, не проанализирован характер взаимоотношений редакторов и авторов, типологические особенности, различия в идейных позициях, а также цензурная история этих изданий. Всё это обуславливает особую актуальность исследования журналов «Москвитянин» и «Маяк» как ведущих органов печати консервативного направления не только в связи с изучением ВМ, но и в целях расширения и углубления историко-журналистского знания.
Степень научной разработанности темы. Анализ ВМ и в первую очередь идейного содержания книги начался сразу после её издания – в критических отзывах К. Н. Бестужева-Рюмина, кн. П. А. Вяземского, А. А. Григорьева, Э. И. Губера, Н. Ф. Павлова, С. П. Шевырева. Принципиальное значение, конечно, имела оперативно опубликованная в февральском номере «Современника» за 1847 г. рецензия Белинского, в которой, однако, по цензурным причинам критик не мог вполне откровенно высказаться о «гнусной книге Гоголя». Но уже 15 июля 1847 г. Белинский написал Гоголю ставшее знаменитым «Зальцбруннское письмо», в котором обвинил его в измене своим предыдущим убеждениям, указав на консерватизм ВМ: «<…> великий писатель, который своими дивно-художественными творениями так могущественно содействовал самосознанию России, давши ей возможность взглянуть на самое себя как будто в зеркале, – является с книгою, в которой во имя Христа и церкви учит варвара-помещика наживать от крестьян больше денег, ругая их “неумытыми рылами”!.. (выделено Белинским. – Е. С.)». «Проповедник кнута, апостол невежества, поборник обскурантизма и мракобесия, панегирист татарских нравов» – этот приговор Белинского консервативно настроенному Гоголю надолго определил негативный пафос по отношению к ВМ, который препятствовал объективному исследованию гоголевской книги, как и вообще консервативной идеологии.
Трактовка ВМ, предложенная Белинским в «Зальцбруннском письме», которое Ленин назвал «одним из лучших произведений бесцензурной демократической печати», легла в основу интерпретации произведений позднего Гоголя советским литературоведением. Так утвердилась концепция «двух Гоголей»: реалиста, создавшего гениальные художественные произведения, и религиозного фанатика, отказавшегося в ВМ от всего ранее им написанного. Конечно, не все исследователи поддерживали эту концепцию, пытались внести коррективы. Не случайно В. А. Десницкий в статье «Задачи изучения жизни и творчества Гоголя» в 1936 г. убеждал коллег-гоголеведов: «Нет никаких оснований говорить о “переломе”, который раздвоял бы Гоголя настолько, что по одну сторону хронологической вехи, определяемой с большей или меньшей условной точностью, был бы Гоголь-художник, а по другую – Гоголь – моралист-мистик». Тем не менее даже крупные советские исследователи творчества Гоголя (В. В. Гиппиус, Г. П. Макогоненко, Н. Л. Степанов и др.) не могли быть свободны от идеологического давления при изучении ВМ.
Зато обстоятельным анализом поздней публицистики Гоголя, в т. ч. ВМ, занималась русская эмиграция. В трудах Н. А. Бердяева, прот. В. В. Зеньковского, И. А. Ильина, К. В. Мочульского, прот. Г. В. Флоровского, С. Л. Франка автор ВМ рассматривался как писатель, тонко и глубоко чувствовавший и вместе с тем проблематизировавший православие, мучительно размышлявший над взаимоотношениями России и Запада, по сути предсказавший будущие «страхи и ужасы» и Европы, и России.
В постсоветское время большой вклад в изучение последней книги Гоголя внесли Е. И. Анненкова, Ю. Я. Барабаш, М. Я. Вайскопф, И. А. Виноградов, В. А. Воропаев, С. А. Гончаров, И. П. Золотусский, Ю. В. Манн и др.. Необходимо отметить также, что тексты всех статей-писем ВМ были сверены с автографами, устранены разночтения и вновь прокомментированы в Полном собрании сочинений и писем, подготовленном И. А. Виноградовым и В. А. Воропаевым к 200-летнему юбилею писателя в 2009 г..
Конечно, русская журналистика, выступления которой в той или иной мере учитывались Гоголем при создании ВМ, изучена, как уже указывалось, явно неудовлетворительно. Правда, «Москвитянину» посвящена глава в «Очерках по истории русской журналистики 1840 – 1850 гг.» А. Г. Дементьева, некоторые сведения о нём содержатся в обзорных главах по истории русской журналистики 1840-х гг. в соответствующих учебных пособиях. Более подробно охарактеризованы личность и творчество редактора этого журнала М. П. Погодина в фундаментальном труде Н. П. Барсукова «Жизнь и труды Погодина»; генезис и эволюция его социально-политических идей проанализированы в недавно изданной книге А. А. Ширинянца «Русский хранитель. Политический консерватизм М. П. Погодина» и некоторых других изданиях, посвященных русскому консерватизму. Журнал «Маяк» стал объектом изучения в докторской диссертации Б. Г. Мехтиева, однако в поле зрения этого автора в первую очередь попал отдел литературной критики, а не публикации на историософские и социально-политические темы.
Большое значение для нашей темы имеют работы, посвященные истории консервативной идеологии в России 1840-х годов, в контексте которой должно быть осмыслено содержание ВМ и публикаций изучаемых журналов. Безусловно, этапным событием здесь стал выход в 2010 г. энциклопедии, посвященной истории дореволюционного русского консерватизма (под ред. В. В. Шелохаева). В книге значительное внимание уделено выработке понятийного аппарата, рассмотрению теоретико-методологических, идейно-политических и социокультурных оснований консерватизма в России. Но единства в подходах к решению поставленных вопросов авторам многих статей этой энциклопедии достичь, с нашей точки зрения, не удалось. Вместе с тем нельзя не признать вклад в изучение ведущих органов печати консервативного направления В. В. Ведерникова в статье о «Москвитянине», С. В. Удалова – о «Маяке», О. А. Иванова – о «Журнале Министерства народного просвещения».
Научная новизна работы состоит в том, что ВМ Гоголя впервые анализируются как публицистическая книга, посвященная актуальным социально-политическим и религиозно-нравственным вопросам и отразившая определенную совокупность консервативных идей автора книги в их связях с идейным содержанием консервативных журналов первой половины 1840-х гг. – в основном «Москвитянина» и «Маяка», которые до сих пор оставались по сути вне поля зрения историков журналистики.
Объектом анализа в данной работе выступают носящие публицистический характер статьи-письма Гоголя, включенные им в ВМ, и публикации консервативных журналов 1840 – 1846 гг., посвященные обсуждению ключевых для консервативной идеологии тем и проблем. Преимущественное внимание в работе уделено публикациям двух журналов – «Москвитянина» (1841 – 1846 гг.), который редактировался Погодиным (за исключением трех номеров в 1845 г., когда неофициальным редактором являлся славянофил И. В. Киреевский, что обусловило определенные изменения в концепции журнала, но ненадолго), и «Маяка», который редактировали С. А. Бурачок и П. А. Корсаков (1840 – 1841 гг.), а с № 16 за 1841 г. только Бурачок. Причем в рамках анализа публицистики «Москвитянина» рассматриваются и выступления в нём авторов-славянофилов А. С. Хомякова и Киреевского, хотя их идейные позиции нельзя охарактеризовать как полностью консервативные. Кроме того, к анализу привлекаются публикации официального «Журнала Министерства народного просвещения», который также был связан с пропагандой консервативных идей в России.
Предметом исследования является консервативная идеология в восприятии и творческом воплощении Гоголя и публицистов – сотрудников «Москвитянина» и «Маяка» в первой половине 1840-х гг., роль автора ВМ и публицистов указанных журналов в развитии и распространении ключевых идей русского консерватизма – православия, самодержавия, народности. В данной работе внимание сфокусировано на общем и особенном в подходах публицистов с разным идейным и творческим потенциалом к решению вопросов социально-политического и историософского порядка.
Цель работы – проанализировать, в какой мере публикации консервативно ориентированных русских журналов первой половины 1840-х гг., прежде всего «Москвитянина» и «Маяка», учитывались и осмысливались (принимались, или вызывали полемический – в основном скрыто полемический – отклик, или вовсе отвергались) автором ВМ, и, соответственно, указать точки сближения и расхождения идейно-творческих исканий Гоголя и консервативно настроенных журналистов первой половины 1840-х гг.
Поставленная цель предполагает решение следующих задач:
– опираясь на результаты исследований консервативной идеологии, сформулировать основные положения русского консерватизма, которые могли и должны были проповедоваться в отечественной публицистике первой половины 1840-х гг.;
– рассмотреть книгу Гоголя ВМ как своеобразный цикл публицистических по содержанию и форме писем-статей на актуальные для аудитории социально-политические и историософские темы, прежде всего такие, как самодержавие, взаимоотношения сословий, противостояние России и Запада, суть истинного просвещения;
– уточнить степень отражения в ВМ основополагающих идей русского консерватизма первой половины 1840-х гг.;
– проанализировать историю издания и идейную программу журналов «Москвитянин» и «Маяк» в первой половине 1840-х гг.;
– охарактеризовать уровень и характер «диалога» автора ВМ с публицистами консервативных журналов «Москвитянин» и «Маяк» в период подготовки и создания Гоголем своей последней опубликованной книги.
Для выполнения предложенных задач привлекаются разные виды источников. Во-первых, это книга Гоголя ВМ и периодика 1840 – 1846 гг. В ходе работы проанализированы годовые комплекты трех журналов – «Москвитянин», «Маяк современного просвещения и образованности» и «Журнал Министерства народного просвещения». Второй важнейшей группой источников, привлеченных для диссертационного исследования, стали архивные материалы. Прежде всего это переписка, дневниковые записи Погодина и Шевырева, а также высказывания современников с различными идейными позициями и творческими принципами о Гоголе, Погодине, Бурачке и др. Данные бумаги хранятся в НИОР РГБ (Ф. 231. М. П. Погодин, Ф. 74. Н. В. Гоголь – всего просмотрено 10 единиц хранения) и ОР РНБ (Ф. 850. С. П. Шевырев, Ф. 391. А. А. Краевский, Ф. 291. М. Н. Загоскин, Ф. 37. А. И. Артемьев, Ф. 179. Н. В. Гербель, Ф. 113. С. А. Бурачок – всего просмотрено 17 единиц хранения). В диссертации используются рукописные документы, касающиеся истории издания и цензурирования журналов «Москвитянин» и «Маяк» (включая связанные с прекращением последнего). Они обнаружены в фондах РГИА (Ф. 777. Санкт-Петербургский цензурный комитет, Ф. 797. Канцелярия Обер-прокурора Священного Синода, Ф. 807. Петербургский духовно-цензурный комитет, Ф. 796. Канцелярия Священного Синода, Ф. 772. Главное управление цензуры Министерства народного просвещения – всего просмотрено 14 единиц хранения). Многие архивные материалы вводятся в научный оборот впервые.
Методология исследования. Методологической основой диссертации стал историко-культурный подход, предполагающий рассмотрение материала в широком контексте литературно-эстетического движения и развития русской литературы и журналистики первой половины XIX века. Исследование носит междисциплинарный характер, что требует сочетания различных методов анализа, характерных как для литературоведения, так и для теории и истории журналистики, а также истории идей. Автор опирался на основополагающие работы по теории и истории журналистики прежде всего отечественных авторов В. Г. Березиной, Е. Л. Вартановой, Л. П. Громовой, А. Г. Дементьева, Б. И. Есина, А. В. Западова, Я. Н. Засурского, Е. П. Прохорова, А. И. Станько и др.
Хронологические рамки исследования датированы 1840 – 1846 гг. Определение нижней границы объясняется в первую очередь тем, что в 1840 г. начал выходить первый из рассматриваемых в данной работе консервативно ориентированных журналов – «Маяк», материалы которого могли учитываться Гоголем, пережившим в том же 1840 г. духовный кризис и всё больше обращавшимся к размышлению на религиозно-философские и историософские темы. Верхняя граница обусловлена годом окончания работы Гоголя над ВМ.
Рабочая гипотеза. Русский консерватизм 40-х гг. XIX века зиждился на трех основных идеях, сформулированных ещё С. С. Уваровым в 1832 – 1834 гг. в «теории “официальной народности”» и связанных с ними идеологемах: Православие – Самодержавие – Народность, и чётко отразился в публикациях таких журналов, как «Москвитянин», «Маяк», «Журнал Министерства народного просвещения». В ходе работы над ВМ Гоголь поднимал те же проблемы и обращался к тем же идеям и идеологемам, что и современные ему консервативные публицисты. Притом осмыслялись они автором ВМ в довольно активном «диалоге», который, в той или иной мере осознанно и плодотворно, вел Гоголь с консервативной журналистикой первой половины 1840-х гг.
Основные положения, выносимые на защиту:
-
Понятие «консерватизм» во всемирной истории, в т.ч. истории идей, имеет много трактовок, но для точности и верифицируемости исследования представляется целесообразным исходить из понимания русского консерватизма первой половины 1840-х гг. как системы идей и идеологем, базирующейся на безусловном признании трех положений: устройство и поддержание иерархически выстроенного монархического государства; влияние православия на все стороны жизни общества (от быта до политики); признание «особого» пути России в мире (отличного и от Запада, и от Востока с подчеркнутым неприятием западноевропейской культурно-религиозной традиции).
-
ВМ – это публицистическая книга с чётко обозначенной консервативной программой, в которой примерно треть текста (34,7%) занимают высказывания Гоголя на темы православия и самодержавия. Причем в письмах-статьях ВМ, в которых Гоголь размышляет о православии и самодержавии, он неизменно касается и проблемы «особого» пути России («народности»), которой посвящено 7% текста.
-
Значительную роль в разработке и распространении идей русского консерватизма в первой половине 1840-х гг. сыграли журналы «Москвитянин» и «Маяк», история которых заслуживает специального анализа. Журнал «Москвитянин», в 1837 г. задуманный М. П. Погодиным и С. П. Шевыревым как орган печати, противостоящий «торговому направлению» в русской литературе и журналистике, начал выходить с 1841 г. при деятельном участии С. С. Уварова уже как издание, активно проповедовавшее консервативные ценности, корреспондирующие с государственной идеологией Николая I. Периодический сборник С. А. Бурачка и П. А. Корсакова «Маяк современного просвещения и образованности» в отличие от «Москвитянина» изначально задумывался как орган «православия, самодержавия, народности». Последовательная пропаганда консервативных ценностей в этом издании способствовала тому, что в 1842 г. Бурачку было позволено издавать «Маяк» на правах журнала. Однако в 1845 г. по ряду причин в отношениях между редактором и цензурным ведомством обозначились кризисные тенденции, что не могло не способствовать прекращению издания наряду с недостатком подписчиков.
-
Сопоставление гоголевской статьи «О лиризме наших поэтов» и публикаций авторов консервативных журналов первой половины 1840-х гг. на тему самодержавия обнаруживает их принципиальное сходство в понимании и пропаганде идей надсословного характера русского самодержавия, его сакральной природы, «возвышения» царя над законом ради принципа милосердия. Между тем многое в концепции государственности у Гоголя, и прежде всего в вопросах о роли дворянства, не укладывалось в «теорию “официальной народности”», которая находила отклик в русской консервативной журналистике первой половины 1840-х гг.
-
Важное место в размышлениях Гоголя об общественном устройстве занимает вопрос о социальном неравенстве, в трактовке которого его позиция оказывается во многом близка суждениям, проповедуемым авторами «Маяка». Так, значительные переклички обнаруживаются между размышлениями Гоголя в статье «Русской помещик» и высказываниями главного героя повести И. Г. Кулжинского «Уездный судья нашего уезда» («Маяк», 1842, №№ 6, 7, 11). Интертекстуальные связи между этими произведениями позволяют ввести повесть Кулжинского в список возможных источников ВМ.
-
Сравнительный анализ высказываний Гоголя в ВМ (статьи «Страхи и ужасы России», «В чем же наконец существо русской поэзии и в чем ее особенность» и др.) и публицистов «Москвитянина» и «Маяка» по важнейшему историософскому вопросу «Россия – Запад» показывает, что авторы сходились в оценке прошлого и будущего России, но несколько расходились во взгляде на современное состояние Европы. Если Шевыреву («Москвитянин») Запад в нравственном отношении представлялся «гниющим трупом», а Бурачок («Маяк») негативно отзывался главным образом о политических переменах в Европе – отказе многих государств от абсолютной монархии, то Гоголь в ВМ критиковал Запад прежде всего с религиозно-нравственной точки зрения и при этом не отрекался от него.
-
Проблема сути истинного просвещения решена в ВМ в основном в том же ключе, что в публикациях «Москвитянина» и «Маяка». Причем близки суждения Гоголя в ВМ высказываниям как славянофила И. В. Киреевского, так и вполне последовательных консерваторов первой половины 1840-х гг. – А. С. Стурдзы, Шевырева, Корсакова, Бурачка, отстаивавших идею своеобразного баланса просвещения «земного» (овладение научными знаниями) и «небесного» (с помощью «религиозного прозрения») при доминировании последнего. Наиболее явной представляется связь статьи Гоголя «Просвещение» с откликом И. Д. Галанина на книгу святителя Иннокентия (Борисова) «О грехе и его последствиях: Беседы на Святую Четыредесятницу» (Журнал Министерства народного просвещения, 1844, №7).
Научно-практическая значимость. Результаты исследования могут быть использованы при чтении базовых курсов по истории русской литературы и журналистики первой половины XIX века, а также при разработке спецкурсов и спецсеминаров. Кроме того, разыскания в области интертекстуальных связей между статьями ВМ и публикациями в консервативных журналах первой половины 1840-х гг. представляется возможным учесть при подготовке комментариев к новым научным изданиям последней книги Гоголя.
Структура диссертации. Работа состоит из введения, трех глав, заключения, списка литературы и двух приложений.
Распространение консервативной идеологии как общественная миссия журналов «Москвитянин» и «Маяк»
В первой половине 1840-х гг. консерватизм, положенный в основу государственной идеологии еще в начале 1830-х гг., ещё более усилился. Правительству явно требовались «каналы», по которым «теория “официальной народности”» могла проповедоваться на более или менее широкую аудиторию. В этом на помощь Николаю I пришла журналистика, идеологическую функцию которой он, по-видимому, прекрасно понимал. Еще в 1834 г. был основан официальный «Журнал Министерства народного просвещения», открывшийся программной статьей Уварова . Однако этого было явно недостаточно, нужны были частные издания, проповедовавшие консервативную идеологию и формирующие общественное мнение в соответствии с правительственным курсом. Такими изданиями стали «Москвитянин», выходивший в Москве с 1841 г., и «Маяк современного просвещения и образованности», издававшийся в Петербурге с 1840 г. Оба издания были знакомы Гоголю. Отношения Гоголя и Погодина в 1840-е гг. обострились, писатель практически не участвовал в «Москвитянине» как «вкладчик» (только под сильным давлением Погодина) . В статье «О том, что такое слово» в ВМ Гоголь даже дал негативную характеристику деятельности Погодина, прежде всего его исторических штудий («…он торопился всю свою жизнь, спеша делиться всем с своими читателями, сообщать им всё, чего ни набирался сам, не разбирая, созрела ли мысль в его собственной голове таким образом, дабы стать близкой и доступной всем, словом — выказывал перед читателем себя всего во всем своем неряшестве» [VIII, 231]) и его редакторских качеств: «Приятель наш П.....н имеет обыкновение, отрывши, какие ни попало, строки известного писателя, тот же час их тиснуть в свой журнал, не взвесив хорошенько, к чести ли оно, или к бесчестью его» [VIII, 230 – 231]. Однако неудовольствия Гоголя не мешали ему довольно внимательно следить за публикациями «Москвитянина». Журнал Погодина упоминается в 10 письмах Гоголя. Первое упоминание содержится в письме А. С. Данилевскому за два года до выхода журнала 2 апреля 1839 г.: «Погодин и Шевырев примутся не шутя издавать настоящий дельный журнал» [XI, 212]. И в дальнейшем гоголевская оценка содержания журнала была довольно высока: «Там есть статьи, меня интересующие очень» (1843 г.) [XII, 208]. Внимательно следил Гоголь и за сменой редактора в 1845 г., получая последние новости из писем Н. М. Языкова, которого он просил «распорядиться, чтобы к нам дошел Москвитянин» [XII, 479]. Уже первый и второй номера за 1845 г. доставили Гоголю «несколько приятных минут» [XII, 481]. И после возвращения Погодина к редактуре «Москвитянина» Гоголь, судя по всему, продолжал внимательно следить за публикациями издания [XIV, 64; 104]. Иначе складывалось отношение Гоголя к «Маяку», который упоминался только в одном письме Гоголя – своему духовнику, протоиерею Матфею Константиновскому от 9 мая (н. ст.) 1847 г. из Неаполя. В этом письме Гоголь оправдывается за некоторые выражения в ВМ, в том числе за резкую оценку Бурачка, « … который, судя по статьям его, должен быть истинно почтенный и верующий человек, но который, однако ж, слишком горячо и без разбора напал на всех наших писателей, утверждая, что они безбожники и деисты, потому только, что те не брали в предмет христианских сюжетов». Гоголь писал: «Я вовсе не хотел оскорбить издателя “Маяка”. Я хотел только напомнить ему самому, как христианину, о смирении, но выразился так, что словами моими действительно он мог быть обижен. Из некоторых слов вашего письма мне показалось, что вы его знаете. Скажите ему, что я умоляю его простить меня» [XIII, 304]. Речь в этом письме идет о статье Гоголя «О театре, об одностороннем взгляде на театр и вообще об односторонности». В ней отмечалось: «Односторонние люди и притом фанатики — язва для общества, беда той земле и государству, где в руках таких людей очутится какая-либо власть. У них нет никакого смиренья христианского и сомненья в себе; они уверены, что весь свет врет и одни они только говорят правду. … Некоторые стали печатно объявлять, что Пушкин был деист, а не христианин; точно как будто бы они побывали в душе Пушкина, точно как будто бы Пушкин непременно обязан был в стихах своих говорить о высших догматах христианских, за которые и сам святитель церкви принимается не иначе, как с великим страхом, приготовя себя к тому глубочайшей святостью своей жизни» [VIII, 274]. Определенный интерес Гоголя к материалам «Маяка» и особенно его пристальное внимание к погодинскому «Москвитянину» позволяет предположить, что статьи обоих журналов могли выступать своего рода прецедент-текстом для некоторых писем-статей ВМ, да и в целом оказали влияние на становление гоголевской консервативной идеологии. Ведь эти журналы выполняли важнейшую для николаевского царствования идеологическую функцию – формирование консервативного пространства.
Журнал Погодина «Москвитянин» был задуман еще в 1837 г. К этому времени после закрытия «Европейца» И. В. Киреевского, «Московского телеграфа» Н. А. Полевого и «Телескопа» Н. А. Надеждина в Москве издавался только один литературный журнал – «Московский наблюдатель», однако он не пользовался успехом у читателей и выходил с большим опозданием. 10 ноября 1837 г. М. А. Максимович писал Погодину из Киева: «Наша журналистика опять и еще более сосредотачивается в руках ярыг … Москва неужели ничего не противопоставит?» . Максимович призывал Погодина издавать журнал в противовес «торговому направлению» в русской журналистике – изданиям Ф. В. Булгарина, Н. И. Греча и О. И. Сенковского. Именно так когда-то был задуман и «Московский наблюдатель», но по многим причинам, в т.ч. из-за снижения его популярности среди читателей, Погодин и Шевырев не могли в полной мере использовать этот журнал в борьбе с «торговым направлением». По-видимому, они чувствовали, что вскоре журнал либо закроется, либо поменяет издателя. Эти их опасения подтвердились: в 1838 г. издателем журнала стал Н. С. Степанов, а неофициальным редактором В. Г. Белинский – уже заявивший о себе как об оппоненте Погодина и Шевырева.
Но ещё в ноябре 1837 г. «на обеде у князя Д. В. Голицына (московский генерал губернатор. – Е. С.) решено было издание, – вспоминал Погодин. – Просвещенный московский градоначальник взялся ходатайствовать об этом деле вместе с Жуковским, потому что разрешение издавать журнал сопряжено было тогда с великими затруднениями» . «Великие затруднения», о которых говорит Погодин, – это, как известно, нежелание Николая I давать разрешение на издание новых журналов. Ходатайствовать за «Москвитянин» перед государем кроме Голицына и Жуковского взялся попечитель Московского учебного округа граф С. Г. Строганов, который писал 16 ноября 1837 г. Уварову: «Профессоры Московского университета Погодин и Шевырев вошли ко мне с прошением о дозволении им издавать с будущего 1838 года литературный журнал Москвитянин, по прилагаемой у сего программе. Принимая в соображение, что гг. Погодин и Шевырев – известные уже в ученом мире лица, с одной стороны, трудами своими могут содействовать к распространению просвещения и сообщать полезные и любопытные сведения по части литературы и наук вообще, с другой же – предвидя, что издаваемый в Москве журнал: Наблюдатель, с наступающего года должен прекратиться, я нахожу, что издание в Москве литературного повременного сочинения весьма необходимо по многим отношениям. Почему долгом поставляю себе покорнейше просить Ваше Высокопревосходительство об исходатайствовании гг. Погодину и Шевыреву Высочайшего соизволения издавать предполагаемый журнал: Москвитянин» .
«Выбранные места из переписки с друзьями» Гоголя и формула «Православие – Самодержавие – Народность»
Как уже отмечалось, современная историческая наука довольно серьезно продвинулась в выработке строгой концепции русского консерватизма, указав на три его базовые идеи: усиленное внимание к православным ценностям; установка на иерархически выстроенное государство с авторитарной монархической моделью правления; неприятие западноевропейской цивилизационной модели (с характерными для неё рационализмом, решением проблемы личности, «договорной» основой государства) и активное стремление к выработке самобытного пути России. Причем, в зависимости от того, какой из трех базовых принципов подчеркивался в той или иной социокультурной ситуации, в русском консерватизме выделяют три ветви: консерватизм «религиозный» (православный), «политический» (монархический) и «национальный» (антизападнический) . Для нашей диссертации представляется важным соотнести комплекс идей, воплощенных Гоголем в ВМ с системой русского консерватизма, указав на те элементы внутри этой системы, которые акцентировались публицистом в ВМ. Для этого, представляется, необходимо очертить семантические поля православия, самодержавия и народности в ВМ и попытаться их измерить, хотя мы отдаем себе отчет в спорности применения «точных методов» в гуманитарных науках .
В основу нашего анализа положен метод итальянского слависта Г. Карпи, примененный им при рассмотрении романа Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы» . Данный метод включает в себя сравнительное описание-измерение семантических полей, названное Карпи «семасиометрикой» (греч. «знак, значение» + греч. «мерить, измерять»). Подобное измерение построено, конечно, на непосредственной экзегезе исследователя. Между тем, как справедливо отметил Ярхо, «идея должна быть expressis verbis выражена в тексте произведения: только тогда можно сказать, что она в нем наличествует. Выводить ее путем произвольной экзегезы – бесплодное занятие» . Метод Карпи основан на том, что текст делится на простые предложения, из которых выделяются те, которые непосредственно и явно касаются исследуемой темы. Если предложение сложное, то маркируется либо все предложение, либо его главная или придаточная часть. Например, в предложении «Они говорят, что церковь наша безжизненна» (статья «Несколько слов о нашей Церкви и духовенстве») нами будет выделена только придаточная часть, имеющая отношение к вопросам религии. Отобранные предложения можно сравнивать по графемам (печатным знакам), по слогам, по лексемам. Представляется, что наиболее точные данные будут получены именно по графемам (как минимальному элементу), хотя слово как единица художественной речи, очевидно, более релевантна. При этом мы принимаем во внимание замечание М. И. Шапира о том, что «количество букв … зависит от орфографического режима; в дореволюционных изданиях оно отличается от современных» . Так, предложение «Слово гнило да не исходит из уст ваших» (статья «О том, что такое слово») по современной орфографии состоит из 31 графемы, по дореволюционной – из 35. В любом случае Карпи отмечает, что «в больших словесных отрезках оба способа подсчета (по графемам и по лексемам. – Е. С.) приводят к почти идентичным процентным соотношениям» . Таким способом можно оценивать процентное соотношение одной темы в различных главах произведения или процент данной темы в произведении в целом. Ниже будут продемонстрированы оба варианта подобного анализа. Кроме того, в отличие от исследования Карпи мы параллельно проводили и статистический анализ частотности слов-маркеров по выбранной проблеме. Для полноты описания метода, отметим ещё два момента. Во-первых, компьютерные технологии использовались только при непосредственном подсчете графем (т.е. при статистическом описании), но выбор и маркировка семантических полей проводилась в диссертации «вручную». Ведь, например, в предложении «А, кажется, он сам ничего не делает, не играет ни на каком инструменте, только слегка помахивает палочкой да поглядывает на всех» (статья «О лиризме наших поэтов») ни одна лексема не указывает собственно на царя, хотя речь идет именно о нем. Да и предложение «Владеем сокровищем, которому цены нет, и не только не заботимся о том, чтобы это почувствовать, но не знаем даже, где положили его» (статья «Несколько слов о нашей Церкви и духовенстве») компьютер не смог бы маркировать как относящееся к религиозной тематике, хотя «сокровище» в данном случае – метафора православия. Во-вторых, надо учитывать, что Карпи применил свой метод для описания художественного произведения («Братья Карамазовы» Достоевского), в то время как в нашем исследовании делается попытка статистически проанализировать публицистический текст (ВМ). Однако мы убеждены в универсальности семасиометрики и, соответственно, в возможности ее дальнейшего применения в разных типах текстов (поэтических и прозаических, художественных и публицистических). Просто семантическое поле в рамках конкретной главы в публицистическом тексте может достигать бльшего процента. Так, при подсчете некоторых тем получались невероятные для художественного текста проценты (66,04 % и более), в то время как, например, в исследовании Карпи семантическое поле не превышает 45,59 % .
Анализ ВМ по данной методике показывает, что 7 % текста Гоголь отводил на размышления о России как особой цивилизационной модели и её противостоянии Западу. В этих рассуждениях представляется целесообразным выделить следующие идеологемы: Европ а фигурирует в тексте 63 раза, запад (в т.ч. -ник) – 6, Наци ональный – 2, Россия (в контексте сравнения с западом) – 1, а также по разу некоторые окказионализмы (европеисты, восточники). Чуть больше (7,4 % текста) маркировано гоголевскими размышлениями о царе и монархии в целом (при этом сюда мы не включили религиозные коннотации лексемы «царь»: ср. Царь Соломон, царь Давид, Небесное Царство). При статистическом описании этого семантического поля были отмечены следующие слова: 27 раз в тексте встречается существительное «государь», 26 – царь, 9 – монарх, 2 – император, 1 – самодерж авный.
С вопросом о монархии у Гоголя тесно связана консервативная идея жестких сословных границ, раскрытию которой посвящено ещё 8,4 % текста. В этой части мы выделили такие лексемы: дворянство упомянуто 45 раз, 29 – мужик, 20 – помещик, 8 – мещанин, 4 – купец, 3 – крестьянин, 3 – господин (в значении «помещик»), 2 – слуга. Таким образом, 15,8 % текста (7,4 % + 8,4 %) связно с идеями, которые сегодня трактуются как идеи государственного (монархического) консерватизма.
Больше всего текста (18,9 %), что закономерно для позднего Гоголя, отводится в ВМ религиозной тематике (прежде всего теме православия). При статистическом описании наиболее частотны в этом поле слова Христ ос (в т.ч. -ианство) – 121 раз, священник – 31, церковь – 28, проповед ь (в т. ч. -ник) – 27, исповедь – 18, молитва – 17, монастырь – 12 и некоторые другие (пастырь, монах, келья, духовник). Примечательно, что в тексте ни разу (!) не встречается сама лексема «православие», но 6 раз фигурирует католичес тво. Из этих шести раз как минимум два под католичеством Гоголь подразумевал христианство в целом (ср.: «католичество западное» – западное христианство, собственно то, что сегодня называют ктолицизмом, «католичество восточное» – православие).
Идеальная модель отношений помещиков к крестьянам в последней книге Гоголя и журналах «Москвитянин» и «Маяк»
Одна из наиболее значимых тем ВМ – отношения помещиков к его крепостным. Примечательно при этом то, что Гоголь вообще не поднимал вопроса о свободных и государственных крестьянах и под крестьянином в книге подразумевался именно крепостной. Проблема «помещик – крепостной» поднимается в двух письмах-статьях ВМ – «Русской помещик» и «Сельский суд и расправа». Интересно отметить, что адресаты обоих писем на эту тему не установлены, Гоголь под первым указал год написания – 1846, под вторым – 1845. Можно предположить, что патерналистская программа отношений помещика и его крестьян – это одна из наиболее консервативных идей в книге. Не случайно В. Г. Белинский особенно критиковал письмо «Русской помещик» как в печатной рецензии на книгу Гоголя, так и в известном письме, отправленном автору ВМ из Зальцбрунна 15 июля (н. ст.) 1847 г . Магистральной идеей гоголевской книги в целом, как известно, стала мысль об апокалипсическом характере современности. Это предощущение надвигающейся катастрофы сказалось и на отношениях между помещиком и крестьянами. Ведь, как отмечено в статье «Русской помещик», «прежние узы, связывавшие помещика с крестьянами, исчезнули» [VIII, 321]. Гоголь видел причину подобного разрушения прежних патриархально-сословных отношений прежде всего в секуляризации современности, хотя, конечно, существовали и объективно-экономические причины понижения уровня жизни помещика. Гоголь в ВМ предложил свой вариант, как правильнее устроить хозяйство и получить прибыль, укрепляя связи «помещик – крестьянин»: «Разбогатеешь ты как Крез, в противность тем подслеповатым людям, которые думают, будто выгоды помещика идут врознь с выгодами мужиков» [VIII, 327]. С точки зрения Гоголя, ключевой момент во взаимоотношениях барина и мужика – необходимость признания обеими сторонами принципа социального неравенства людей. Именно поэтому, как пишет Гоголь в статье «Русской помещик», первое, что должен сделать помещик, приехав к себе в деревню, собрать мужиков и объяснить им, «что такое ты и что такое они. Что помещик ты над ними не потому, чтобы тебе так хотелось повелевать и быть помещиком, но потому что ты уже (курсив наш. – Е. С.) есть помещик, что ты родился (курсив наш. – Е. С.) помещиком» [VIII, 322]. По Гоголю, равенство возможно только перед лицом Божьим, в миру же люди объективно неравны по своим духовным, моральным, умственным и физическим качествам и в соответствии с этим неравенством должны иметь неравное значение в государственном организме. Эта идея полностью отвечает консервативной идеологии автора ВМ и в общем является одной из ведущих в мировом консерватизме . Хотя к 1840-м гг. под давлением радикально-либеральной общественности некоторые представители русской консервативной мысли пришли к выводу о необходимости постепенной отмены крепостного права и подготовки крестьян к свободе через создание соответствующей системы образования , Гоголь не выступал за отмену крепостного права и не рассматривал этот институт в ВМ как анахронизм или форму рабства. С его точки зрения, это патриархально-патерналистские отношения (можно сказать, родственные), которые служат взаимному спасению душ помещика и крестьян. Такая «отеческая» роль помещика по отношению к крестьянам типична для размышлений русских консерваторов. Например, Карамзин в записке «О древней и новой России…», выступая против отмены крепостного права, замечал: «Нет сомнения, что крестьяне благоразумного помещика … счастливее казенных, имея в нем бдительного попечителя и заступника» . Немедленное освобождение крепостных, по Карамзину, не принесет пользы ни помещикам, ни крепостным: «Мне кажется, что для твёрдости бытия государственного безопаснее поработить людей, нежели дать им не вовремя свободу, для которой надобно готовить человека исправлением нравственным» .
Гоголь в этом пункте размышлений с Карамзиным сходился, ведь автор ВМ также видел отношения «помещик – крепостной» не в плоскости «господин – слуга», а в плоскости «отец – сын». Как справедливо отметил ещё в 1909 г. К. С. Хоцянов, Гоголь «санкционировал лишь то, что составляло священную обязанность помещиков по отношению к крестьянам, лишь то, что должно было сделать помещиков слугами крестьян» . Комментаторы указали , что эта оценка Хоцянова перекликается с мнением Ф. М. Достоевского, который писал: «…если б только Коробочка стала и могла стать настоящей, совершенной уже христианкой, то крепостного права в ее поместье уже не существовало бы вовсе, так что и хлопотать бы не о чем было, несмотря на то что все крепостные акты и купчие оставались бы у ней по-прежнему в сундуке. … Надо же понимать хоть сколько-нибудь христианство! И какое дело тогда Коробочке, совершенной уже христианке, крепостные или некрепостные ее крестьяне? Она им “мать”, настоящая уже мать, и “мать” тотчас же бы упразднила прежнюю “барыню”. … В христианстве, в настоящем христианстве, есть и будут господа и слуги, но раба невозможно и помыслить» . Поддержку идеи социального неравенства людей Гоголь искал в христианском вероучении: «Ты родился помещиком … взыщет с тебя Бог, если бы ты променял это званье на другое, потому что всяк должен служить Богу на своем месте, а не на чужом … потому что нет власти, которая бы не была от Бога» . Правда, разные права помещика и крестьянина предполагают и разный уровень ответственности перед Богом, ведь помещик отвечает не только за свою жизнь, но и за жизнь своих крестьян: «…с тебя взыщет Бог за последнего негодяя в селе» [VIII, 322]. По-видимому, именно религиозно-нравственная обязанность помещиков опекать своих крепостных гуманизирует в глазах Гоголя крепостное право и служит оправданием его существования. Интересно, что похоже смотрел на отношения помещика и крестьянина Погодин в «Москвитянине», но он распространял сходную с гоголевской патерналистскую программу на все сословия в государстве: «Русская история представляет всегда Россию одним семейством, в котором государь отец, а подданные дети. Отец сохраняет над детьми полную власть, предоставляя им полную свободу. Между отцом и детьми не может быть недоверчивости, измены; судьба, счастье и спокойствие их – общие. Это обо всем государстве, но и в частях его примечается отражение того же закона: военачальник должен быть отцом своих воинов, помещик отцом крестьян, и даже служители в доме всякого хозяина называются на древнем выразительном языке нашем домочадцами» .
Гоголь и публицисты «Москвитянина» и «Маяка» о сути истинного просвещения
В эпилоге романа-эпопеи «Война и мир» Л. Н. Толстой отмечал, «что духовная деятельность, просвещение, цивилизация, культура, идея – все это понятия неясные, неопределенные, под знаменем которых весьма удобно употреблять слова, имеющие еще менее ясного значения и потому легко подставляемые под всякие теории» . Понятие «просвещение» действительно в России всегда трактовалось довольно широко, нередко его интерпретации были противоречивыми, причем чаще всего они восходили к западным рационалистическим его толкованиям. Вполне закономерно, что размышляя об оппозиции «Россия – Запад», Гоголь посвятил данной теме отдельную статью в ВМ, так и названную «Просвещение». Статья «Просвещение» занимает центральное («осевое») место в книге (17 из 32) и образует своеобразную кульминацию. Это письмо в отличие от многих других было написано специально для книги в 1846 г., но при этом посчитал нужным указать и адресата – В. А. Жуковского. Кроме того, касается Гоголь проблемы просвещения и в других статьях – «Христианин идет вперед», «Близорукому приятелю», «В чем же наконец существо русской поэзии и в чем ее особенность», «Светлое Воскресенье». Начинается гоголевская статья с анализа понятия «просвещение» и программного утверждения публициста, что это слово – не калька с иностранного языка, что «слова этого нет ни на каком языке, оно только у нас» [VIII, 285]. Заявление Гоголя может показаться некоторым преувеличением, к которым он, как известно, был склонен. Ведь в зарубежных языках есть термин, обозначающий сходное явление и этимологически восходящий к существительному «свет» – в английском “enlightenment”, во французском “la lumire”, в немецком “Aufklrung”. Это отметил уже один из первых рецензентов ВМ – А. А. Григорьев в статье «Гоголь и его последняя книга»: «…почему слово “просвещение” есть только у нас, когда немецкое слово “ Aufklrung ” значит решительно то же самое». Правда, здесь же, очевидно, противореча себе, Григорьев признался: «…непонятно в высшей степени и что Гоголь называет просвещением» . Думается, Гоголь утверждая, что этого слова нет ни в каком другом языке, имел в виду именно многозначность этого слова в русском языке. Первое значение – просвещение как синоним образования, т.е. обогащение ума познаниями. Такое понимание просвещения нечасто, но всё-таки можно встретить в ВМ. Например, в статье «В чем же наконец существо русской поэзии и в чем ее особенность» Гоголь следующим образом оценивал реформы Петра I: «Гражданское строение наше произошло также не правильным, постепенным ходом событий, не медленно-рассудительным введением европейских обычаев, — которое было бы уже невозможно по той причине, что уже слишком вызрело европейское просвещение (курсив наш. – Е. С.), слишком велик был наплыв его, чтобы не ворваться рано или поздно со всех сторон в Россию и не произвести без такого вождя, каков был Петр». Здесь же встречаем уже цитированный выше пассаж: «Крутой поворот был нужен русскому народу, и европейское просвещение (курсив наш. – Е. С.) было огниво, которым следовало ударить по всей начинавшей дремать нашей массе» [VIII, 369, 370]. Именно так понимается просвещение и в небольшой заметке «Рассмотрение хода просвещения России», содержащейся в записной книжке Гоголя за 1846 – 1850 гг.: «Петр открыл ход русским в Европу просвещенную, развитую, получившую гражданствен ность . Он сделал пользу: бери и забирай всё лучшее, что там ни есть. [Пополняй чего] готовое, пополняй чего не достает» [VII, 389]. Однако для Гоголя в ВМ важнее, думается, другое значение понятия «просвещение» – Христова света, просвещающего всех. Это литургическое понимание просвещения, действительно, характерно только для русского языка. У Гоголя оно опирается на православную догматику: «Слово это взято из нашей церкви, которая уже почти тысячу лет его произносит, несмотря на все мраки и невежественные тьмы, отовсюду ее окружавшие, и знает, зачем произносит». И далее автор ВМ описывает церковную службу: «Недаром архиерей, в торжественном служении своем, подъемля в обеих руках и троесвещник, знаменующий троицу бога, и двусвещник, знаменующий его сходившее на землю слово в двойном естестве его, и божеском и человеческом, всех ими освещает, произнося: Свет Христов освещает всех! Недаром также в другом месте служенья гремят отрывочно, как бы с неба, вслух всем слова: “Свет просвещенья” и ничего к ним не прибавляется больше» [VIII, 285 – 286]. Поэтому, с точки зрения Гоголя, «просветить не значит научить, или наставить, или образовать, или даже осветить, но всего насквозь высветлить человека во всех его силах, а не в одном уме, пронести всю природу его сквозь какой-то очистительный огонь» [VIII, 285]. Таким образом, «просветить» для Гоголя значит воздействовать не только на разум, но также на нравственность человека посредством религии, а просвещение воспринимается им прежде всего как путь нравственно-религиозного воспитания. Не случайно В. Г. Белинский в письме Гоголю из Зальцбрунна критиковал его с позиции защитника «просвещения», но понятого по-другому: «Россия видит свое спасение не в мистицизме, не в аскетизме, не в пиетизме, а в успехах цивилизации, просвещения (курсив наш. – Е. С.), гуманности» . «Цивилизация, просвещение, гуманность» – эти понятия у Белинского объединяются в единую категорию «культуры». Слово «культура» известно Белинскому и, хотя редко, но встречается в статьях критика . Как предположила Л. А. Сугай, в «Письме к Гоголю» Белинский не использует слова «культура» именно «в силу того, что открыто выступает против гоголевского понимания “просвещения”» , о чем свидетельствует его обращение к автору ВМ: «Нет! Вы только омрачены, а не просветлены; Вы не поняли ни духа, ни формы христианства нашего времени» .
Вместе с тем следует подчеркнуть, что гоголевское понимание «просвещения» в известной мере перекликается с толковыми словарями того времени. Так, в «Словаре церковно-славянского и русского языка» (СПб., 1847) первое значение слова «просвещение» – это «осияние светом», а второе – «обогащение ума познаниями». Причем для первого значения дан пример из Библии, что еще раз доказывает связь «просвещения» с христианской религией: «И просветится лице его яко солнце» (Мф. 17, 2). Примечательно, что в третьем значении слово «просвещение» выступает синонимом «крещения» (т.е. одного из христианских Таинств). Такие же значения закреплены за термином «просвещение» и в словаре В. И. Даля, составленном через 20 лет. Правда, первое и второе значения поменяны местами: у Даля просвещение это прежде всего «свет наук и разума» .
Безусловно, истолкование просвещения у Гоголя корреспондировало с тем, как понимали просвещение многие современники писателя. Так, его близкий друг М. А. Максимович еще в 1832 г. писал: «Но истинное просвещение (здесь и далее курсив автора. – Е. С.) состоит не в одном обогащении и развитии ума познаниями – это только ученость; оно требует еще религиозно-нравственного образования сердца и воли» .
