Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Философско-психологическое содержание категории «идентичность» 14
1. Философские предпосылки становления понятия «идентичность» 14
2. Развитие понятия «идентичность» в психологии 18
Глава II. Проблема гендерной идентичности в психологических исследованиях 32
1. Пол и гендер в структуре идентичности. Понятие гендерной идентичности 32
2. Исследования гендерной идентичности в психологии. 36
3. Структура и параметры описания гендерной идентичности 44
Глава III. Становление мужской и женской гендерной идентичности 60
1. Социализация и гендер. Понятие гендерной социализации 60
2. Возрастные особенности становления гендерной идентичности 66
3. Особенности становления мужской гендерной идентичности 75
4. Особенности становления женской гендерной идентичности 81
Глава IV. Исследование особенностей становления мужской и женской гендерной идентичности в возрастном диапазоне от старшего дошкольного до юношеского возраста 86
1. Гипотезы исследования 86
2. Организация и методики исследования 89
3. Анализ и интерпретация результатов .94
4. Выводы 177
Заключение .181
Библиографический список 184
Приложения 196
- Философские предпосылки становления понятия «идентичность»
- Пол и гендер в структуре идентичности. Понятие гендерной идентичности
- Социализация и гендер. Понятие гендерной социализации
- Гипотезы исследования
Введение к работе
Данная работа посвящена анализу истории рецепции произведений В.С. Гроссмана в советской журналистике 1930-х – 1960-х гг.
Термин «рецепция» использован в традиционном значении: восприятие и осмысление художественного произведения.
Выбор темы обусловлен и уникальным характером рецепции произведений Гроссмана в советской журналистике, и уникальностью его литературной репутации. Причем особенно важно, что уникальность рецепции обусловила уникальность литературной репутации.
Как известно, эта репутация ныне крайне противоречива, хотя после смерти писателя в 1964 г. и до второй половины 1980-х гг. официально признавалось, что никаких противоречий нет, и не было никогда. Именно официальную точку зрения фиксировала статья известного критика Г.Н. Мунблита в нормативной Краткой литературной энциклопедии.
Соответствующий том подписан к печати через неделю после смерти Гроссмана, потому актуальность на тот момент несомненна. Автор статьи настаивал, что Гроссман был всегда безоговорочно советским писателем.
Казалось бы, противоречия тут нет. Известно было, что его дебюту в 1934 г. сопутствовали похвалы А.М. Горького, и это неоднократно акцентировали критики, благожелательно встретившие ранние публикации.
Также известно было, что Гроссмана не коснулись «проработочные кампании» 1930-х гг., уцелел он и в период массовых арестов. С 1941 г. – фронтовой корреспондент газеты «Красная Звезда», репутация безупречна.
Вполне доброжелательно критики встретили в 1942 г. и повесть Гроссмана «Народ бессмертен». Аналогичной была оценка сборников военных очерков.
Правда, в 1946 г., когда была опубликована пьеса «Если верить пифагорейцам», ситуация изменилась. Мунблит описал специфику рецепции: в центре внимания Гроссмана «неизменность повторения в разные эпохи одних и тех же жизненных коллизий. Пьеса вызвала резкую критику в печати».
В статье пояснений не было. Умолчанием автор и подчеркнул, что инвективы утратили актуальность.
Гораздо более ожесточенной была кампания 1953 г., связанная с публикаций романа «За правое дело» в 1952 г. Тогда предъявлены были весьма серьезные политические обвинения.
Мунблит же указал, что роман, задуманный как эпопея о Великой отечественной войне, остался незаконченным. И отметил: «Первая часть романа Г<россмана> встретила противоречивые отклики – от безоговорочных похвал до упреков в искажении картины войны».
Пояснений опять не было. Но умевшие читать между строк угадывали тогда, что скрывалось за фигурой умолчания. В 1953 г. продолжалась очередная антисемитская кампания - «борьба с безродными космополитами», соответственно, Гроссман постольку стал объектом «проработки», поскольку был евреем. А с 1954 г. и до смерти Гроссмана роман «За правое дело», был пять раз переиздан, следовательно, «упреки» актуальность утратили.
Невнятным было разве что упоминание о «первой части» романа «За правое дело». Согласно оглавлению, роман – трехчастный, потому оставалось лишь гадать, относились ли «упреки» только к первой части, а не к остальным, или же Гроссман в 1952 г. издал одну часть.
Однако более ничего Мунблит и не мог сообщить. К границам, обозначенным цензурой, он подошел вплотную.
Конечно, не было тайной, что Гроссман работал над продолжением романа «За правое дело». На рубеже 1950-х – 1960-х гг. в советской периодике не раз публиковались главы новой книги – романа «Жизнь и судьба». Анонсировалась даже ее публикация в журнале «Знамя».
Тем не менее, о второй книге упоминания запрещались. Как известно, в начале 1961 г. рукописи этой книги были конфискованы сотрудниками Комитета государственной безопасности СССР. Объявленная автору причина – роман «антисоветский». Достоянием гласности конфискация тогда не стала, и Гроссман по-прежнему в СССР печатался. Конфискации словно не было, соответственно, цензорами и редакторами прилагались все усилия, чтобы о романе «Жизнь и судьба» забыли, словно и его тоже не было.
Мунблит, стоит подчеркнуть еще раз, сделал все, что было возможно. Своего рода перспективы обозначил: в библиографии к статье указаны были ключевые публикации, благодаря которым желающие нашли бы начальный минимум необходимых сведений о произведениях Гроссмана, вызвавших «резкую критику» или «упреки».
Спустя восемь лет и намеки контролировались строжайшим образом. В статье, написанной Мунблитом для Большой советской энциклопедии, опять сообщалось о горьковском участии, гроссмановском реализме, гуманизме, но сведений об антигроссмановских кампаниях не было, и не указывалось, что роман «За правое дело» остался незаконченным.
Такая редакция, конечно, не случайна. Она соответствовала новой цензурной установке. Даже издание книги за границей в 1980 г. не изменило ничего. Роман официально игнорировали.
После того, как в 1988 г. роман «Жизнь и судьба» был напечатан на родине автора, литературная репутация Гроссмана изменилась кардинально. В соответствии с новой, предложенной критиками интерпретацией, автор романа верный последователь В.И. Ленина, пытавшийся обличить пороки тоталитарного режима, установленного И.В. Сталиным. Получился некий парадокс: советский писатель боролся за советскую власть – против советской власти. Но другую интерпретацию не допустила бы цензура.
В 1990-е гг. литературная репутация Гроссмана вновь изменилась. Цензуры нет, и Гроссмана объявили уже не сторонником истинно советской власти, а истинным нонконформистом, на исходе 1950-х гг. решившимся открыто вступить в борьбу с тоталитарным государством. Итоговая оценка и ныне экстраполируется на феномен в целом.
Правда, оставалось непонятным, когда и почему Гроссман стал нонконформистом. По мнению одних исследователей его мировоззрение резко изменилось после так называемого «разоблачения культа личности Сталина», почему и был написан роман «Жизнь и судьба», согласно же другим исследователям, перемены начались раньше, в результате чего написан роман «За правое дело», не без оснований признанный не соответствовавшим советским идеологическим установкам.
Тем не менее, подобного рода версии не дают ответа на вопросы принципиально важные.
Ни одна из версий не объясняет, почему опытный советский литератор не предвидел цензурный запрет, когда в 1960 г. представил рукопись романа «Жизнь и судьба» в редакцию журнала «Знамя». Казалось бы, должен был предвидеть, если уж решил демонстрировать бесчеловечность некоторых советских идеологических установок и обличать антисемитизм не в качестве эксцесса, а как элемент советской государственной политики. Но действовал Гроссман, вроде бы, вопреки опыту и здравому смыслу.
Равным образом, ни одна из версий не объясняет, почему Гроссман не был арестован, коль скоро даже рукописи его были признаны настолько опасными, что обычный цензурный запрет был сочтен мерой недостаточной, и понадобилась конфискация. Это тем более странно, если учесть, что Гроссман спрятал несколько экземпляров, и впоследствии роман был издан за границей.
Не объяснено, наконец, почему так велик срок между конфискацией рукописей и заграничным изданием «Жизни и судьбы». Почти двадцать лет прошло.
Анализ истории рецепции произведений Гроссмана в советской журналистике позволяет ответить и на эти вопросы, и на ряд других, не менее важных. Если конечно, анализ этот проведен с учетом конкретного историко-политического контекста.
Характерная примета современных исследований в области истории журналистики и литературы – интерес к актуальному политическому контексту соответствующей эпохи. Можно сказать, что традиция уже сложилась, и ее продолжает данная работа.
Таким образом, предмет исследования – история советской журналистики 1930-х – 1960-х гг. в политическом контексте.
Объект исследования – рецепция произведений Гроссмана в советской журналистике 1930-х – 1960-х гг.
Основная цель исследования, соответственно, описание и анализ специфики критических отзывов о произведениях Гроссмана – в политическом контексте 1930-х – 1960-х гг.
Для достижения основной цели решаются следующие основные задачи.
-
Описание и анализ истории журналистского и литературного дебюта Гроссмана;
-
Описание и анализ критической рецепции ранних произведений Гроссмана в политическом контексте 1930-х гг.;
-
Описание и анализ критической рецепции романа «Степан Кольчугин» в политическом контексте второй половины 1930-х – начала 1940-х гг.;
-
Описание и анализ критической рецепции военных очерков Гроссмана и повести «Народ бессмертен» в политическом контексте 1940-х гг.;
-
Описание и анализ критической рецепции пьесы «Если верить пифагорейцам» и романа «За правое дело» в политическом контексте второй половины 1940-х – первой половины 1950-х гг.;
-
Описание и анализ факторов объективного и субъективного характера, обусловивших антигроссмановские кампании в советской периодике второй половины 1940-х – первой половины 1950-х гг.;
-
Описание и анализ критической рецепции произведений Гроссмана в политическом контексте второй половины 1950-х гг.;
-
Описание и анализ факторов объективного и субъективного характера, обусловивших конфискацию рукописей романа «Жизнь и судьба»;
-
Описание и анализ критической рецепции произведений Гроссмана в политическом контексте 1960-х гг.;
-
Описание и анализ истории формирования литературной репутации Гроссмана в политическом контексте 1930-х – 1960-х гг.
Хронологические рамки исследования обусловлены спецификой объекта исследования. Журналистский дебют Гроссмана состоялся не позднее 1928 г. В то время Гроссман еще был студентом, чьи заметки и очерки не привлекли внимания критиков. Профессиональным литератором Гроссман стал уже в 1930-е гг., и тогда его литературные публикации обсуждались достаточно часто. К началу 1950-х гг. критики писали о Гроссмане постоянно. После смерти Гроссмана его произведения еще публиковались, но количество отзывов в периодике быстро уменьшалось. На исходе 1960-х гг. упоминания стали эпизодическими, в аспекте критической рецепции изменений не было.
Актуальность исследования обусловлена главным образом тем, что описание и анализ критической рецепции произведений Гроссмана позволяет ликвидировать ряд лакун и противоречий в истории отечественной журналистики и литературы. Устранение же лакун и противоречий – в свою очередь – способствует решению такой важнейшей задачи, как создание демифологизированной истории отечественной журналистики и литературы.
Научная новизна исследования обусловлена, прежде всего, тем, что описание и анализ критической рецепции произведений Гроссмана проводятся не только в биографическом контексте и общем историко-литературном контексте, но именно в политическом контексте, подразумевающем с необходимостью и правовой контекст. В научный оборот вводятся новые источники, включая и архивные материалы, ранее находившиеся вне сферы внимания биографов Гроссмана. Впервые прослеживается в политическом контексте история журналистского и литературного дебюта Гроссмана. Впервые с привлечением новых источников анализируется в политическом контексте история выдвижения произведений Гроссмана на соискание Сталинской премии. Применительно к истории критической рецепции произведений Гроссмана впервые с привлечением новых источников анализируются материалы пропагандистских кампаний 1930-х – 1950-х гг. Устанавливаются объективные и субъективные факторы, обусловившие начало и завершение антигроссмановских кампаний в периодике 1946 г. и 1953 г. Впервые с привлечением новых источников анализируется история конфискации рукописей романа Гроссмана «Жизнь и судьба» в политическом контексте второй половины 1950-х – первой половины 1960-х гг. Впервые с привлечением новых источников анализируется история рецепции произведений Гроссмана в политическом контексте 1960-х гг.
Степень научной разработки проблемы характеризуется неоднозначно.
С одной стороны, творчеству Гроссману посвящено настолько значительное количество работ, что даже краткий аннотированный обзор их мог бы стать темой самостоятельного исследования, объем которого значительно превысил бы допустимый объем диссертации.
В частности, достаточно подробно исследованы вопросы поэтики, художественного влияния, жанрового своеобразия, идейных поисков и т.д. Однако результаты исследований в указанных областях не относятся непосредственно к теме данной работы.
Немало внимания уделили исследователи вопросам соотнесенности творчества Гроссмана с политическими реалиями 1980-х – 1990-х гг. К теме данной работы подобного рода художественно-публицистические исследования тоже не относятся непосредственно.
С другой стороны, проблема описания и анализа критической рецепции произведений Гроссмана именно в политическом контексте 1930-х – 1960-х гг. весьма редко ставилась исследователями. Обычно она рассматривалась в качестве частной задачи, соотносимой, главным образом, с биографией писателя. Вот почему особенно важны работы исследователей, изначально пытавшихся соотнести реакцию критики на гроссмановские публикации с актуальным политическим контекстом соответствующей эпохи.
Среди отечественных исследований подобного рода прежде всего можно назвать критико-биографический очерк А.Г. Бочарова «Василий Гроссман», опубликованный в 1970 г..
Книга вышла через шесть лет после смерти Гроссмана, когда его произведения уже не публиковались. В силу негласных распоряжений наследие Гроссмана фактически вытесняли из истории советской литературы, чему автор книги и старался противодействовать, используя доступные средства. Бочаров был вынужден постоянно акцентировать, что Гроссман – писатель безоговорочно советский. Анализ антигроссмановских кампаний, равным образом, упоминание о романе «Жизнь и судьба» были заведомо невозможны. Однако даже в условиях жесточайшей цензуры Бочаров определил и канву биографических изысканий, и основные контрапункты истории критической рецепции гроссмановских произведений.
Лишь в 1988 г. журнал «Октябрь» начал публикацию романа «Жизнь и судьба», и каждая часть сопровождалась послесловием Бочарова. При явно публицистической направленности они содержали и ценный фактографический материал. Тем не менее, автор послесловий вынужден был соблюдать цензурные требования на уровне интерпретации романа. Соответственно, приходилось настаивать, что Гроссман был истинным ленинцем, стремившимся «понять истоки и следствия культа личности».
Истории конфискации рукописи романа «Жизнь и судьба» посвящена изданная в 1988 г. статья Д.М. Фельдмана «До и после ареста. Судьба рукописи Василия Гроссмана». Автор, опираясь на архивные источники, анализировал факторы, обусловившие как само вмешательство КГБ СССР в редакционный процесс, так и формы этого вмешательства, устанавливал причины, благодаря которым Гроссман сумел все же сохранить рукописи романа «Жизнь и судьба».
В 1989 г. журнал «Октябрь» опубликовал гроссмановскую повесть «Все течет», что свидетельствовало о снятии очередного цензурного барьера – запрета на любые критические высказывания в адрес Ленина. Таким образом, с 1989 г. литературное наследие Гроссмана стало достоянием гласности, причем гласности в самом широком смысле этого слова. В 1990 г. вышла монография Бочарова «Василий Гроссман: Жизнь, творчество, судьба». На этот раз у автора была возможность уделить значительное внимание анализу политического контекста, взаимоотношениям Гроссмана и представителей писательской элиты СССР, истории критической рецепции гроссмановских произведений и обстоятельствам конфискации рукописей романа «Жизнь и судьба». Тем не менее, на исходе 1980-х гг., пока шла подготовка книги к изданию деактуализовались еще не все цензурные запреты, почему Бочаров и не мог опубликовать полностью многие архивные документы, которыми пользовался, ограничен он был и на уровне их интерпретации.
В 1994 г. опубликована монография Н.Г. Елиной «Василий Гроссман». Она выпущена иерусалимским издательством согласно плану серии «Евреи в мировой культуре», и автор считала основной задачей создание биографии еврейского писателя. Такая задача применительно к Гроссману вряд ли решена (если вообще разрешима), и все же книга содержит весьма интересный фактографический материал.
Подобного рода научно-публицистические задачи (хотя с академической точки зрения такое сочетание воспринимается как оксюморон) критики решали и на родине Гроссмана. Одни доказывали, что Гроссман – писатель не русский, другие утверждали Гроссмана в статусе именно русского писателя.
В 1994 г. оксфордское университетское издательство выпустило монографию Ф. Эллиса “Vasiliy Grossman. The Genesis and Evolution of a Russian Heretic” («Василий Гроссман. Рождение и эволюция русского еретика»). Автор рассматривал основные, по его мнению, этапы изменения гроссмановского мировоззрения, анализировал факторы, обусловившие стремление противостоять тоталитарному режиму.
Особо следует отметить выпущенную в 1996 г. нью-йоркским издательством монографию Дж. Гаррарда и К. Гаррард “The Bones of Berdichev. Life and Fate of Vasiliy Grossman” («Кости Бердичева. Жизнь и судьба Василия Гроссмана»). Это и сейчас наиболее фундированное исследование гроссмановской биографии – в политическом контексте советской эпохи. Можно сказать, что оно продолжает выпущенную в 1990 г. книгу “Inside the Soviet writers’ Union” («В Союзе Советских Писателей»).
К заявленной теме относятся также исследования Д.О. Клинг. В них содержится ценный фактографический материал, и они весьма интересны в аспектах интерпретации суждений критиков, как отечественных, так и критиков русской эмиграции.
Особенно важна диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук «Творчество В. Гроссмана 1940-х – 1960-х гг. в оценке отечественной и русской зарубежной критики», защищенная в 2008 г. на факультете журналистики МГУ им М.В. Ломоносова. В этой работе, по сути, впервые систематизирован весьма значительный корпус источников, включая и архивные материалы.
Однако применительно к теме анализа критической рецепции произведений Гроссмана в советской журналистике 1930-х – 1960-х гг. есть и весьма существенные отличия.
Во-первых, исследовательница, в соответствии с темой свой работы, вывела за рамки анализа ранний период собственно журналистской деятельности Гроссмана – рубеж 1920-х – 1930-х гг. Такой подход вполне правомерен. Однако период этот важен при анализе процесса формирования литературной репутации Гроссмана. Во-вторых, за рамками анализа – литературный процесс 1930-х гг. Понятно, что здесь исследовательница руководствовалась широко распространенным мнением, согласно которому в публикациях Гроссмана тогда не прослеживались расхождения с официальными идеологическими установками, соответственно, не было и негативных отзывов критиков. Наконец, как в опубликованных работах, так и в диссертации автор анализирует критическую рецепцию главным образом в аспектах поэтики, жанровой специфики гроссмановских произведений, мировоззренческой эволюции Гроссмана и т.д. Потому за рамками анализа остается ряд факторов объективного и субъективного характера, имеющих прямое отношение к политическому контексту эпохи. Например, развернувшееся уже со второй половины 1930-х гг. соперничество руководства Союза писателей и функционеров Агитационно-пропагандистского отдела ЦК партии в связи с распределением наград, выдвижением на соискание Сталинской премии и т.д. Конъюнктурные факторы соотносимы и с послесталинской эпохой.
Впрочем, исследовательница никогда и не формулировала задачу рассмотрения факторов подобного рода, что ничуть не уменьшает ее достижения.
Применительно к анализу истории рецепции гроссмановских произведений также весьма важны работы литературоведов, исследовавших проблемы влияния актуального политического контекста и факторов субъективного характера на литературный процесс – Н.А. Громовой, Б.М. Сарнова, Б.Я. Фрезинского и др..
Источниковая база исследования формировалась по принципу репрезентативности. Условно источники можно разделить на четыре основных группы.
Первая и наиболее значительная по объему группа источников – материалы советских периодических изданий. Эта группа, в свою очередь, делится на три подгруппы.
Первая подгруппа – материалы советских периодических изданий, связанные с рецепцией произведений Гроссмана.
Вторую подгруппу составляют заметки, очерки и статьи Гроссмана в советской периодической печати.
Третья подгруппа – материалы советских периодических изданий, определявшие актуальный политический контекст рецепции произведений Гроссмана 1930-х – 1960-х гг..
Вторая группа источников – художественные произведения. Она, в свою очередь, делится на три подгруппы.
Первую подгруппу второй группы составляют опубликованные художественные произведения Гроссмана.
Вторая подгруппа – неопубликованные и частично опубликованные художественные произведения Гроссмана.
Третью подгруппу второй группы составляют художественные произведения современников Гроссмана, обсуждавшиеся критиками в связи с публикациями гроссмановских произведений.
Третья группа источников – официальные документы, опубликованные полностью или частично, а также неопубликованные: партийные и правительственные постановления, законодательные акты, стенограммы заседаний комитета по Сталинским премиям, протоколы обысков и т.п..
Четвертую группу источников составляют дневники, мемуары, эпистолярий.
Основные положения, выносимые на защиту:
-
Официальная советская литературная репутация Гроссмана, сложившаяся к началу 1960-х гг., во многом не соответствует фактам: он родился не в мещанской, а в состоятельной купеческой семье, решение стать литератором-профессионалом принял не по совету М. Горького, а задолго до встречи с ним; успех ранних публикаций писателя объясняется не столько участием Горького, сколько тщательной организационной подготовкой.
-
Неоднозначная критическая рецепция некоторых рассказов Гроссмана в советской периодике зачастую объяснялась тем, что он вплотную подходил к цензурным границам. Также на критическую рецепцию его работ влияло соперничество функционеров Агитпропа и руководства СП.
-
Проведенный в работе анализ критической рецепции романа Гроссмана «Степан Кольчугин» и повести «Народ бессмертен» позволил опровергнуть мнение мемуаристов и ряда исследователей, согласно которому И.В. Сталин из личной неприязни вычеркивал Гроссмана из лауреатских списков. В первом случае все отзывы критиков были положительными, но сам факт выдвижения на Сталинскую премию не подтвержден документально. Во втором же случае документы свидетельствуют, что повесть Гроссмана была выдвинута на Сталинскую премию, однако его кандидатура, как и некоторые другие, была отклонена, и это не повлекло никаких политических последствий.
-
Антигроссмановская кампания 1946 г., связанная с публикацией пьесы «Если верить пифагорейцам», развернулась в прессе, поскольку продолжалось соперничество функционеров Агитпропа и руководства СП. Этим же соперничеством была обусловлена и развернувшаяся в прессе антигроссмановская кампания 1953 г., последовавшая за публикацией романа «За правое дело». Функционеры Агитпропа и руководство СП решали задачу создания эпопеи Великой отечественной войны. У каждой из сторон были свои креатуры. Масштаб задачи, решение которой контролировал лично Сталин, позволял руководству СП игнорировать антисемитские кампании и не только издать роман Гроссмана, но и выдвинуть его на соискание Сталинской премии. Начало последней антисемитской кампании сталинской эпохи, знаменитого «дела врачей-убийц» в январе 1953 г. кардинально изменило ситуацию. В печати развернулась травля Гроссмана. Однако основным объектом был не он, а руководство СП, которое поддерживало роман, объявленный клеветническим. После реабилитации так называемых «врачей-убийц» агитпроповская интрига утратила актуальность. Гроссман был полностью оправдан.
-
В 1954 – 1960 гг. Гроссман, вопреки мнению мемуаристов и ряда исследователей, был вполне удачливым советским писателем.
-
Конфискация рукописи романа «Жизнь и судьба» была обусловлена как политической оценкой романа, так и стремлением функционеров ЦК КПСС не допустить номинации романа на Нобелевскую премию. Так как Гроссман был официально оповещен о том, что его роман признан антисоветским и подписал протокол обыска, где указывалось, что сотрудникам КГБ были переданы все имеющиеся экземпляры, он был лишен возможности передать роман заграничному издательству, сославшись впоследствии на то, что не знал о его официальной оценке. Вариант Пастернака исключался. Таким образом, эта акция был террористической: Гроссман, его родные и друзья стали заложниками, ответственными за возможное издание романа за границей.
-
Созданный мемуаристами миф о Гроссмане как о писателе «всегда опальном» был публицистическим ответом на террористическую акцию ЦК КПСС.
Методологическая база исследования – историко-литературный, культурно-исторический и типологический методы. Такое сочетание обязательно при междисциплинарном подходе к проблеме, который, в свою очередь, подразумевает соотнесенность конкретных текстов с актуальным политическим контекстом соответствующих эпох. Использован, в частности, опыт исследований, проведенных Н.В. Корниенко, М.П. Одесским, Д.М. Фельдманом, Б.Я. Фрезинским и др.
Научно-практическая значимость исследования заключается, прежде всего, в том, что полученные результаты позволяют ликвидировать ряд лакун в истории отечественной журналистики и литературы, существенно уточнить представления о факторах субъективного и объективного характера, детерминировавших деятельность как писателей, так и критиков. Результаты исследования могут быть использованы для подготовки авторских курсов по истории отечественной литературы и написания статей и монографий, а также для подготовки комментированных текстологически корректных публикаций.
Апробация исследования. Основные положения диссертации нашли отражение в докладах, прочитанных и обсужденных на научных конференциях в РГГУ, МГУ им. М.В. Ломоносова, Оксфордском университете, Центре по изучению литературного наследия Гроссмана в Турине. Ряд положений диссертации использован при подготовке занятий по курсам «История отечественной литературы», «История отечественной журналистики», диссертация обсуждена на заседании кафедры литературной критики факультета журналистики РГГУ. По теме диссертации опубликовано семь статей из них пять – в изданиях, рецензируемых ВАК, а также составлены комментарии к произведениям Гроссмана.
Структура исследования обусловлена выбором основной цели и постановкой задач. Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения, списка источников и литературы.
Философские предпосылки становления понятия «идентичность»
Понятие идентичности широко используется во многих областях знания о человеке: в психологии, в частности, в Эго-психологии (А. Фрейд, Г. Гартман, Р. Спитц, М. Малер, Э. Глоувер, Э. Эриксон) и психоанализе (З. Фрейд, А. Адлер, К.Г. Юнг, К. Хорни, Ж. Лакан, Ю. Кристева, М. Кляйн), в социологии - в социальной антропологии и символическом интеракционизме (Э. Дюркгейм, М. Мосс, Т. Парсонс, М. Мид, Б. Малиновский, Дж. Мид, И. Гоффман, А. Щюц), в философии, особенно в феноменология (Э. Гуссерль, М. Хайдеггер, Л. Бинсвангер, Г.Г. Шпет), в этологии (К. Лоренц, Б.Ф. Скиннер, В.А. Геодакян, П. Бергер, Т. Лукман), в политических науках (В. Гумбольдт). Многообразие существующих сегодня определений идентичности, их разноплановость и неоднозначность создают существенные трудности в ее понимании. Теоретическая и эмпирическая разработка проблемы идентичности началась в науке в 60-70-х гг. XX в., дополняя, уточняя, а нередко и заменяя собой более привычные понятия Я-концепции (К. Роджерс), образа «Я» (У. Джемс, М. Кун), «Self» (Дж. Г. Мид), самости (К. Г. Юнг) и т.д. Его введение в научный обиход было подготовлено и целым рядом эмпирических социально-психологических исследований, основным предметом которых было изучение взаимовлияния личности и группы (Ч. Х. Кули, У. А. Томас, Х. Тэджфел, Дж. Тэрнер, Дж. Мид) [47]. Истоки изучения концепции идентичности можно найти и в более ранних трудах философских исследователей (Аристотель, Платон, Декарт) [103]. Понятие идентичности тесно связано со становлением понятия «индивидуальное» в различных дисциплинарных контекстах, а также с конституированием в европейской традиции дискурсов «различия», «инаковости», «аутентичности» и «Другого» (Ж. Лакан, М. Хайдеггер, Э Гуссерль, И. Д. Скот). Так, в классической философии понятие идентичность соотносилось с представлением о тождестве как чем-то неизменном, всеохватывающем. Связь этих понятий обнаруживается уже в трудах Аристотеля: «первичная субстанция» описывается им как устойчивая и постоянная сущность, тождество самому себе изменяющегося в пространстве и времени субъекта. В Новое время «сущностное тождество» трансформировалось в «мыслящую субстанцию» (соединения тождества тела и души) Р. Декарта [41], а своей завершенности достигает в «абсолютном тождестве» Ф. Шеллинга. Идентичность трактуется им «чистое идеальное «Я» и представляется как изначально данная и очевидная для познающего субъекта, основой ее становится самопознание. Идентичность развивается в непрерывном творческом процессе, представляющем собой возможные потенции сочетания субъективного и объективного [149]. Единственная существенная «поправка» в эти положения была внесена Гегелем – его идеей становления самого познающего субъекта как формы развития абсолютного (субъективного) духа [4, 111]. По сути, для этой линии философствования проблематика идентичности оставалась односторонней, посвященной исключительно становлению внутренней идентичности в процессе познания, не учитывая факторы влияния «Другого», идею инаковости сущностей людей. Идентичность здесь является самоочевидной предпосылкой любого построения. Однако уже в неклассической философии этот тезис ставится под сомнение.
Так, в процессе становления субъективности обнаруживается существенное влияние «Другого». Основной локус изучения проблемы идентичности начинается смещаться от темы становления «внутренней идентичности» к конструированию «внешней идентичности». Само понятие «идентичность» трансформируется – вместо идеи изначальной заданности и целостности возникает идея постепенного формирования и первичной фрагментарности идентичности. Тезис классической философии «Я – это Я» сменяется на тезис «Я – это Другой». В частности уже в структурном психоанализе Ж. Лакана описывается влияние «другого» на формирование самоидентичности (идея зеркала), постепенное возрастное становление идентичности, движение от ее разрозненности, неоднородности к целостности, завершенности [81]. В неклассической философии этот посыл в трактовке идентичности был наиболее последовательно реализован М. Хайдеггером, который считал, что всякое сущее тождественно самому себе, а также и всякому другому сущему (идентичность, следовательно, исключает различие как иное бытие, а вместе с ним инаковость и изменение как таковое) [4]. При этом идентичность в традиции еще классической философии отождествлялась с самостью, но аспект самотождественности дополнялся при этом акцентированием аспекта соотнесенности с другим. Типологически близок к такого рода пониманию идентичности был и Э. Гуссерль периода трансцендентального идеализма. Проблема персональной идентичности характеризуется сведением ее к проблеме самотождественности субъекта: основой идентичности является «чистое я», имеющее собственную структуру, отражающуюся в структуре субъективного сознания. Трансцендентальное Я видится им в качестве субъективного полюса интенциональных переживаний сознания - всякое сознание, есть «сознание о…» [40]. Введение идеи транстендентности Я расширяет представление об индивидуальной субъективности понятием интерсубъективности как соприкосновения с опытом другого, который выступает как схема, накладываемая на наши переживания и восприятие. Описание влияние опыта другого на становление персональной идентичности позволило социологизировать понятие идентичности (А. Щюц) [158].
Иная же линия развития философских взглядов на идентичности базируется на становлении понятий «индивидуальное», «индивидуальность». Именно в данных концепциях формируется индивидуализирующая идея haecceitas (этотность, данность) И. Д. Скота, трактуемая как «самотождественность единичного в его самости» [123]. В Новое время эта линия развития представлений об идентичности связана с именем Г. В. Лейбница, показавшего, что «каждая самопрезентирующаяся субъективность сосредоточена на самой себе и представляет мир как целое своим собственным уникальным способом» [4, 140]. Дальнейшее становление представлений об идентичности связано с развитием идеи взаимоотношений между «Я» (Духом) и «Не-Я» И. Г. Фихте; выделением разных языковых типов В. Гумбольдтом; с работами С. Кьеркегора, сформировавшими идеи личного выбора истории жизни, ответственности и создания себя самим человеком. Все это во многом предопределило экзистенциалистскую центрацию проблематики идентичности на личности [4, 46, 150]. Гуманизации представлений об идентичности способствовала и исповедь Ж.-Ж. Руссо перед самим собой, что дало в последующем возможность развивать дискурс идентичности как самопрезентации и поставить внутри него саму проблему аутентичности идентичности. Придание актам самопонимания публичного характера привело к анализу идентичности в коммуникативных пространствах: как только мы обращаемся к межчеловеческой коммуникации, отдельному человеку уже не реализовать свою индивидуальность в одиночку.
Пол и гендер в структуре идентичности. Понятие гендерной идентичности
В настоящее время в литературе можно встретить два различных термина, связанные с феноменом пола: собственно пол и гендер. Биологический пол — это «морфофункциональная характеристика организма, включающая все его специфические репродуктивные особенности и свойства, по которым можно отличить самцов от самок» [27; с. 7]. Это оказывает влияние на психологию и поведение своих носителей. По этой причине в последние годы появилось много работ, написанных в русле эволюционной антропологии, этологии человека и эволюционной психологии, предлагающих учитывать биологические различия между полами при обсуждении разных сторон поведения человека [27, 28, 30, 31].
Предложение Р. Столлера о разведении биологической и культурной составляющих в изучении вопросов, связанных с полом, привело к введению им в психологию термина «гендер» [183]. Гендер — это социокультурный термин, обозначающий социальные аспекты взаимоотношений между полами. Основной смысл введения термина «гендер» заключается в том, чтобы признать, что пол является продуктом человеческой культуры, продуктом различных общественных институтов: семьи, образования, масс-медиа, языка, искусства, научных теорий и многого другого. Доказательством того, что гендер - это социальный конструкт, а не природная данность, служат результаты научных исследований антропологов, которые в разных культурах у разных народов нашли большие различия в «сценариях» женских и мужских ролей [38, 89]. Хрестоматийным стал пример всемирно известного исследования антрополога М. Мид, которая сделала вывод, что в каждом обществе каким-то образом установлены роли мужчин и женщин, но это не обязательно означает наличие противоположностей между полами и отношения господства - подчинения между ними [89, 180]. Гендер - это культурная маска пола, это то, что принято думать о женском или мужском в данном обществе в границах его социокультурных представлений. Раскрывая множественность смыслов, таящихся в определениях понятий «пол» и «гендер», отказываясь от понимания пола как «природного биологического», от предустановленной необходимой гетеросексуальности, Д. Батлер утверждает, что «гендер» является «перформативным» по самой своей сути: идентичность конструируется и утверждает себя в самом акте представления, своего рода ритуальном действии, а не выражает некую внутреннюю, предшествующую говорению и появлению сущность [165]. Культурная антропология и история учат нас, что «гендер» всегда оказывается «неопределенной переменной», характеристики которой уточняются временем, пространством, культурным контекстом. «Гендер» - это как вы себя ведете и что вы делаете в определенной ситуации, а не то, чем вы являетесь [14; с. 300].
Г. Рубин отмечает, что в основе всей культуры, всей социальной иерархии лежит табу на одинаковость мужчины и женщины. Поэтому культура трансформирует биологический пол и превращает его в гендер и культурные конструкты мужественности и женственности [117, 130].
Ранние феминистские исследования исходят из того, что пол — это определяющий фактор самоидентификации личности. Согласно К. Уэст и Д. Зиммерман, конструирование индивидом своей гендерной идентичности —перманентный процесс, пронизывающий все действия индивидов. Напротив, Шт. Хиршауер показал, что весьма распространены ситуации и контексты, когда пол нерелевантен для общения, и предложил учитывать фактор «гендерной нейтральности» [6, 28, 83].
Итак, биологический пол - совокупность анатомо-биологических особенностей человека; гендер – социокультурный конструкт, который создается людьми в обществе себе подобных, «надстраиваясь» над физиологической реальностью, и передается от поколения к поколению как часть культуры, изменяется по разным причинам от эпохи к эпохе, хотя и обладает некоторой консервативностью.
В обществе исторически возникает система норм поведения, предписывающая выполнение определенных ролей в зависимости от биологического пола индивида. Следовательно, возникает жесткий ряд представлений о том, что есть «мужское» и что есть «женское» в данной культуре. Все это закладывается в сознание человека на протяжении всей его жизни, заставляя смотреть на мир через призму гендера: каждый из нас обладает своими представлениями о том, что значит быть мужчиной или женщиной, по-своему относится к тем или иным аспектам социализации, гендерным установкам и стереотипам; ведет себя в соответствии или вопреки гендерным представлениям - то есть человек постепенно осваивает и создает свой гендер, обретая и обладая гендерной идентичностью. Поскольку гендер – не природная данность, а социальный конструкт, он предполагает самосознание и самоопределение, то есть существует непосредственная связь между понятиями «гендер» и «идентичность». Гендерная идентичность понимается как «отражение гендера «внутри» личности, самосознание, самопонимание и переживание себя как представителя и носителя определенного гендера», это процесс и результат самосознания, рефлексии личности [97; с. 96]. Гендерная идентичность – это базовое, фундаментальное чувство своей принадлежности к определенному полу/гендеру, осознание себя мужчиной, женщиной или существом какого-то другого, «промежуточного» или «третьего» пола. Гендерная идентичность не дается индивиду автоматически, при рождении, а вырабатывается в результате сложного взаимодействия его природных задатков и соответствующей социализации, «типизации» или «кодирования». Активным участником этого процесса является сам субъект, который принимает или отвергает предлагаемые ему роли и модели поведения. Гендерная идентичность связана с нашими представлениями о своем поле [21, 76]. Содержательные составляющие гендерной идентичности, как правило, раскрываются через категории «маскулинность» и «фемининность», как осознание своей связи с этими культурными определениями. Осознание собственной половой принадлежности и становление гендерной идентичности человека одно из направлений его социализации. Процесс гендерной социализации определяется и направляется с помощью различных социальных и культурных средств. Для этого в каждом обществе существуют определенные гендерные роли. Гендерная роль обозначает нормативные предписания и ожидания, которые соответствующая культура предъявляет к «правильному» мужскому или женскому поведению и которые служат критерием оценки маскулинности/фемининности ребенка или взрослого. В освоение гендерных ролей всегда присутствуют элементы игры, театрализованного представления. Это обозначается такими терминами как «гендерный дисплей», «делание гендера», «гендерный перформанс». Взаимодействуя с другими людьми, индивид предъявляет им определенный имидж, «изображает» мужчину, женщину или существо неопределенного пола, используя при этом одежду, жесты, манеру речи. Все это, так или иначе, оценивается окружающими и преломляется в его собственном образе Я, часто приводя к формированию гендерных стереотипов. Стереотипы порождают слишком условное и упрощенное представление о людях, формируют ожидания и установки в отношении других и себя [64, 76, 113]. До последнего времени в работах отечественных исследователей, посвященных изучению гендерной идентичности, использовались термины психологический пол, полоролевая идентичность, полоролевые стереотипы, полоролевые отношения (В.С. Агеев; И.С. Кон; Т.А. Репина; Я.Л. Коломинский, М.Х. Мелтсас и др.). Однако даже близкие, на первый взгляд, понятия (как, например, гендерная идентичность и полоролевая идентичность) не являются синонимами. Гендерная идентичность является более широким понятием, чем полоролевая идентичность, поскольку гендер включает в себя не только ролевой аспект, но и, например, образ человека в целом (от прически до особенностей туалета). Также понятие гендерная идентичность несинонимично понятию сексуальная идентичность. Сексуальная идентичность может быть описана с точки зрения особенностей самовосприятия и самопредставления человека в контексте его сексуального поведения в структуре гендерной идентичности. Феномен же половой идентичности в первую очередь связан с соматическими признаками, на основе которых формируется идентичность человека как представителя определенного пола.
Таким образом, понятие «гендерная идентичность» является одним из самых обширных, комплексных, обобщающих в рамках исследовании половой принадлежности личности. Это единственное понятие в ряду синонимов, которое ставит на первое место социокультурные параметры категорий «мужское» и «женское», в соответствии с которыми человек идентифицирует себя с конкретной гендерной группой, конструируя свою идентичность как представитель конкретного пола. Все это обосновывает выбор его в качестве предмета нашего исследования. После определения основной терминологии перейдем к описанию направлений исследования гендерности в психологических науках.
Социализация и гендер. Понятие гендерной социализации
Формирование гендерной идентичности сложный и многогранный процесс, который чаще всего описывается термином гендерная социализация. Гендерная социализация включает две взаимосвязанные стороны: а) освоение принятых моделей мужского и женского поведения, отношений, норм, ценностей и гендерных стереотипов; б) воздействие общества, социальной среды на индивида с целью привития ему определенных правил и стандартов поведения, социально приемлемых для мужчин и женщин. Ш. Берн в своей книге описывает две основные фазы гендерной социализации: 1) адаптивная (внешнее приспособление к существующим гендерным отношениям, нормам и ролям); 2) интериоризации (сущностное усвоение мужских и женских ролей, гендерных отношений и ценностей). Основные социализирующие факторы - социальные группы и контексты: семья, сверстники, институт образования, СМИ, работа, клубы по интересам, церковь. Механизмами для осуществления гендерной социализации служат: а) дифференциальное усиление, когда приемлемое гендерно-ролевое поведение поощряется, а неприемлемое - наказывается социальным неодобрением; б) дифференциальное подражание, когда человек выбирает полоролевые модели в близких ему группах - семье, среди сверстников, в школе и т. д. и начинает им подражать. Гендерная социализация продолжается в течение всей жизни человека, но по мере взросления растет самостоятельность выбора ценностей и ориентиров [14, 79]. Процесс становления гендерной идентичности можно представить как следующие друг за другом этапы, при этом можно отметить, что современные исследователи расходятся в их количестве и содержании. Так, Ш. Берн выделяет четыре стадии установления гендерной идентичности: гендерную идентификацию, гендерную константность, дифференциальное подражание и гендерную саморегуляцию [14]. С. Томпсон выделяет в раннем развитии гендерной роли три этапа: 1) ребенок узнает, что существует два пола; 2) он включает себя в одну из этих категорий; 3) на основе самоопределения он руководит своим поведением, выбирая и предпочитая новые формы поведения [34].
Большинство ученых соглашаются с тем, что мальчики и девочки в процессе воспитания подвергаются разному обращению, что получило название дифференцирующей социализации. Так, Л.В. Попова, исследуя процесс гендерной социализации, уделяет внимание становлению и содержанию гендерных стереотипов. Она отмечает, что в верхний уровень иерархии ценностей у мальчиков входит «уверенность в себе», понимаемая как свобода от внутренних противоречий и сомнений. При этом многие ученые отмечают, что стереотип мужественности включает в себя некую машиноподобность как отсутствие колебаний, рефлексии, раздумий, способность действовать моментально, не испытывая при этом тревоги. Эта ценность неминуемо включается в структуру мужской гендерной идентичности. Иначе обстоит дело с социализацией девочек. С самого рождения, им внушается мысль о неуверенности в своих возможностях, необходимости в постоянной опоре и поддержке другого человека. Все это становится мощным барьером в процессе самореализации женщин, являясь при этом неотъемлемой частью в становлении гендерной идентичности [22]. Главным фактором для успешного протекания гендерной социализации является наличие людей, служащих моделью полоспецифического поведения и источником информации о половой роли. Мальчики в этом смысле оказываются в менее благоприятной ситуации, чем девочки, т.к. мать обычно проводит с маленьким ребенком гораздо больше времени, чем отец. Все это объясняет тот факт, что первичной для ребенка является идентификация с матерью. В дальнейшем именно мальчику предстоит изменить первичную женскую идентификацию на мужскую, опираясь на культурные стандарты маскулинности и образцы поведения значимых взрослых мужчин [76]. Усвоение речи представляет собой важный шаг к вхождению в культуру и является ее саморегулируемым элементом. Исследования Т. Кахилла в двух американских начальных школах показали, как в дальнейшем формируется женская и мужская идентичность в американской культуре. Дети охотно играли в «супергероя» и «дочки-матери». Сначала они научились проявлять свои роли внешне. Мы ожидаем от носителей своей культуры согласованности внешнего облика и поведения, и дети сначала учатся этой взаимосвязи. Так, девочки, играя в дочки-матери, надевают украшения. Украшение тела играет центральную роль в семиотическом выражении женственности. Во время игры дети осознают, прежде всего, фундаментальную взаимосвязь социальной идентичности и ее демонстрации. Затем они замечают, что не могут произвольно выбирать идентичность. Неоднократно наблюдая за поведением взрослых, они стараются не идентифицировать себя с противоположным полом. В возрасте четырех-пяти лет дети, как правило, начинают воспринимать себя в соответствии со своим биологическим полом и овладевают соответствующим стилем поведения. В ходе этого процесса, который А. Колберг обозначил термином социализация Я, мальчики обычно подражают поведению мужчин, а девочки — поведению женщин. С пяти лет все более существенным для ребенка становится однополый круг друзей. Дети занимаются деятельностью, которая считается нормальной для мальчиков и девочек. Ж. Левер обнаружила, что мальчики-пятиклассники активно играют в конкурентные игры, в которых присутствует четкая иерархия, а девочки играют небольшими группами в кооперативные игры. Считается, что мальчики должны развивать свои физические качества и сноровку и учиться владеть ситуацией, а девочки — уметь прихорашиваться и косвенно влиять на ситуацию [80; 81].
В итоге можно выделить ряд ведущих, на наш взгляд, социализирующих факторов, влияющих на становление гендерной идентичности.
Поведение родителей. В многочисленных исследованиях было отмечено, что с младенчества сыновей стимулируют к активным движениям и чаще подталкивают к независимому исследовательскому поведению во всех сферах, тогда как с дочерьми чаще предпочитают разговаривать [29; 57]. Кроме того, взрослые по-разному реагируют на коммуникативные стили девочек и мальчиков, стимулируя у первых разговорчивость, а у вторых - напористость. Родители больше разговаривают с дочерьми о чувствах, эмоциях, используют больше эмоциональных обозначений, что влияет на их словарный запас и общую сензитивность, эмпатию. Родители склонны чаще приходить на помощь дочерям и полагать, что девочки больше нуждаются в их поддержке и совете. В нашем исследовании мы предполагаем, что данный фактор социализации будет ведущим по своему влиянию на формирование гендерной идентичности в детских возрастах, что в большей степени отразиться в содержании гендерных предпочтений и ориентаций. ь Влияние сверстников и возрастных субкультур. Дети склонны самостоятельно разделяться на группы по признаку пола (гендерная сегрегация), причем группы мальчиков больше по численности, вовлечены в более активные действия, часто соревновательного характера, в большем удалении от дома. Если дети играют в неспецифичные для пола игры и игрушки, то они чаще остаются одни, их могут дразнить. Дети гораздо более нетерпимы к сверстникам, непохожим на других, чем взрослые. Особенно велика роль сверстников в мужской среде, в силу того, что у мальчиков гендерные представления обычно более статичны, неизменны и завышены, чем у девочек [2, 19, 21, 39, 64].
Гипотезы исследования
Общая гипотеза исследования: при общности структуры более ригидная мужская и более лабильная женская гендерная идентичность в возрастном диапазоне от старшего дошкольного до юношеского возраста меняется содержательно в наполнении составляющих ее компонентов в сторону большей дифференцированности (компонентов становится больше), полноты (переход от внешних характеристик к поведенческим проявлениям, личностным особенностям и смысловым категориям), осмысленности (увеличивается вес и значимость осознаваемых компонентов гендерности) и устойчивости (увеличивается количество постоянных гендерных признаков и свойств, с помощью которых описывается гендерность). Частные гипотезы: 1. Целостная гендерная идентичность, складывающаяся к юношескому возрасту, может быть описана вероятностной моделью, имеющей следующую структуру: I. Когнитивная (описательная) составляющая представление о: I.1. собственной гендерной принадлежности; I.2. гендерном образе тела (телесность и облик); I.3. гендерных ролях, нормах и ожиданиях; I.4. гендерных формах поведения; I.5. гендерном стиле (темперамент, эмоциональные проявления); I.6. гендерных свойствах личности (психологические особенности); I.7. гендерных умениях; I.8. гендерных ориентациях; I.9. гендерных предпочтениях; I.10. гендерных социализаторах; I.11. гендерных установках и стереотипах; I.12. гендерных атрибутах; I.13. сексуальной ориентации и сексуальных сценариях. II. Аффективная составляющая: II.1. удовлетворенность своей гендерной принадлежностью; II.2. гендерная самооценка; II.3. субъективная ценность гендерной принадлежности. III. Поведенческая составляющая: III.1. гендерные схемы и планы поведения; III.2. гендерные стратегии целеполагания; III.3. гендерные мотивы поведения; III.4. гендерная самопрезентация. IV. Семантико-символическая составляющая: IV.1. Я - гендерный идеал; IV.2. гендерные Я-ориентиры; IV.3. гендерная «Я-фантазия»; IV.5. гендерные архетипы.
2. От старшего дошкольного до юношеского возраста компоненты гендерной идентичности меняются количественно и качественно за счет постепенного нарастания дифференцированности, осмысленности, полноты и устойчивости. Причем наиболее заметные изменения этих параметров будут наблюдаться при переходе от детских возрастов к отрочеству.
3. Содержательное наполнение компонентов структуры мужской гендерной идентичности на всех этапах ее становления более опредёленно, обобщенно, ригидно, а наполнение женской гендерной идентичности более содержательно свободно, вариативно и лабильно.
Исходя из гипотез, были поставлены следующие цели исследования.
1. Построить структурно-содержательную модель гендерной идентичности. 2. Доказать, что гендерная идентичность не дается человеку от рождения в неизменном виде, а является динамическим образованием, то есть происходит ее постепенное становление в возрастном диапазоне от дошкольного детства к юности в сторону большей дифференцированности, полноты, осмысленности и устойчивости составляющих ее содержание компонентов. 3. Показать, что динамика становления мужской и женской гендерной идентичности, обусловленная особенностями возраста, гендерной социализации, социальной ситуации развития и личным жизненным опытом, описывается особенностями ее структуры и содержания в каждом из перечисленных возрастов.
4. Выявить особенности содержания мужской и женской гендерной идентичности.
5. Доказать, что особенности возраста, гендерной социализации, социальной ситуации развития и гендерные стереотипы оказывают влияние на становление особенностей содержания мужской и женской гендерной идентичности. В исследования реализовывались следующие задачи.
1. Проанализировать существующие представления о гендерной идентичности: выявить философские и психологические корни понятия «идентичность»; дать определение гендерной идентичности; произвести теоретическое разведение понятий «гендер» и «пол», «социализация» и «гендерная социализация»; проанализировать современные психологические исследования «гендерной идентичности»; описать теоретико-методологическую базу исследования. 2. Определить универсальные для всех возрастных этапов критерии анализа содержания и структуры гендерной идентичности. Описать эту структуру как операциональную модель в рамках психосемантической парадигмы с выделением содержательного, структурного и динамического аспектов, а также когнитивной, аффективной, поведенческой и семантико-символической составляющей. 3. Подобрать и сконструировать исследовательский инструментарий в виде комплекса методик, адаптированных для каждой из возрастных групп с целью исследования содержания, структуры и динамики изменения гендерной идентичности. 4. Определить и описать специфику преломления целостной структуры гендерной идентичности в каждом из возрастов в возрастном диапазоне от старшего дошкольного до юношеского возраста, а также в рамках мужского и женского гендера.
5. На основе полученных данных выявить закономерности возрастного становления содержания целостной структуры мужской и гендерной идентичности по параметрам дифференцированности, полноты,
