Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. Критическая рецепция феномена психологической автобиографии Набокова (на примере романов «Машенька» и «Подвиг») 18
CLASS ГЛАВА 2. Эмигрантские автобиографии Сирина и Набокова (на примере романов «Дар» и «Бледное пламя») и журналистика 6 CLASS 7
ГЛАВА 3. «Автобиографический сюжет» в неавтобиографическом произведении («Лолита» и «Просвечивающие предметы»): литературная критика о Набокове и Набоков о литературной критике 100
Заключение 122
Источники и литература 123
- Критическая рецепция феномена психологической автобиографии Набокова (на примере романов «Машенька» и «Подвиг»)
- Эмигрантские автобиографии Сирина и Набокова (на примере романов «Дар» и «Бледное пламя») и журналистика
- «Автобиографический сюжет» в неавтобиографическом произведении («Лолита» и «Просвечивающие предметы»): литературная критика о Набокове и Набоков о литературной критике
Введение к работе
Общая характеристика работы. Данная работа посвящена исследованию рецепции автобиографической прозы В.В.Набокова в журналистике и литературной критике. Критика не сразу распознала в автобиографизме главную особенность Набокова-писателя, однако после выхода нескольких статей о романе «Дар», в частности, статей Г.В. Адамовича , сомнений в том, что Набоков — насквозь автобиографический писатель - уже не оставалось.
Сам Набоков был очень тесно связан с журналистикой. Его отец, один из лидеров кадетской партии Владимир Дмитриевич Набоков, в эмиграции был редактором берлинской газеты «Руль», на страницах которой появились самые первые сочинения Сирина (псевдоним Набокова, который он взял с одной целью - чтобы его не путали со знаменитым отцом).
Газета «Руль» по праву может считаться одним из самых известных эмигрантских изданий. На ее страницах высказывались самые разные мнения (в том числе и в отношении сирийского творчества) и даже мнения трех главных редакторов в большинстве случаев не совпадали. Однако ее редакторы были едины в одном - в том, что невозможно, по словам И.В. Гессена, «засыпать рвы» между эмиграцией и метрополией. Газета постоянно критиковала тех, кто стремился к «покаянию» и сближению с большевистской Россией. Другая важная для «Руля» идея: на фоне разрыва с советской России сама русская эмиграция (миссия которой исключительна), должна быть едина. Ядовитая критика обрушивалась со страниц газеты на мелкие подковерные интриги узких кругов эмиграции. И.В. Гессен писал, что «Руль» снискал у большевиков славу самой «злой» эмигрантской газеты, и такие оценки для ее сотрудников звучали как самый изысканный комплимент1.
Набоков-писатель был в прямом смысле воспитан «Рулем». Идея «засыпания рвов» была ему чужда изначально. Более того, его роман «Дар» может рассматриваться как посвящение взрастившему его изданию. В этом романе подробно описывается общественно-политическая ситуация, в которой выходил журнал, анализируются главные идеи, которыми жила тогда русская эмиграция и которые нашли отражение на страницах «Руля».
Другим изданием, оказавшим на Набокова большое влияние, был эмигрантский журнал «Современные записки», выходивший в Париже в 1920-1940 годах. «Современные записки» были совсем не похожи на газету «Руль». Журнал этот ориентировался на политическую линию правых эсеров. Один из наиболее влиятельных критиков журнала, К.В. Мочульский, не раз писавший о Набокове, во многом задал направление литературоведения русской эмиграции. Во многом задал он и рецепцию творчества Набокова-Сирина. Статьи Мочульского широко использовались и в настоящей работе . Альманах «Воздушные пути» печатал не только Набокова, но и набоковского «Христофора Мортуса» из «Дара» - Г.В. Адамовича. Наряду с В.В. Вейдле, Адамович диктовал литературную позицию журнала - а был он главным противником идеи «поэзии ради поэзии» В.М. Ходасевича, максимально близкого Набокову критика. Это определило тон рецензий на произведения Набокова и характер отношений писателя с редакцией «Современных записок».
Автобиографизм характерен для литературы русской эмиграции. Так, А.В. Леденев пишет, что «главным объектом творческого осмысления и преображения для писателей эмигрантов стал материал прошедшей жизни. Важна и ведущая стилевая закономерность: единство крупного эпического произведения в прозе старшего поколения эмигрантов, как правило, обеспечивалось не столько последовательным развитием сюжетных схем и стабильностью ансамбля персонажей, сколько композиционными ресурсами иной — лирической — природы (единством эмоционального тона, повторами тематических мотивов, сокращением или даже устранением дистанции между автором и героем). Эти стилевые тенденции особенно ярко проявились в мемуарно-автобиографической прозе эмиграции»1. Убежденность в этом дала возможность ряду эмигрантских критиков видеть в Набокове «своего».
Однако имя Набокова связано не только с эмигрантской журналистикой. Много лет он сотрудничал с американскими периодическими изданиями; его романы широко обсуждались в американских СМИ. Вплоть до выхода «Лолиты» в Америке почти никто не интересовался литературной биографией писателя, и пока ранние романы Набокова не были переведены на английский язык, о Сирине в Америке практически никто не знал. Это важно помнить при анализе рецепции американского Набокова — ведь американцы читали его не как русского писателя, начавшего писать по-английски, а как американского писателя, пишущего на необычном английском («Это дьявольски талантливое произведение не просто необычно по настроению, но и волнующе выходит за рамки основной традиции английского повествования, как это происходит с произведениями Ганса Андерсена и Гоголя» - писала американская критикесса А. Берри в рецензии на «Истинную жизнь Себастьяна Найта»1).
Между тем, Набоков «русский» и Набоков «американский» - это одно и то же лицо. Набокова «американского» (собственно Набокова) интересуют те же темы, что и Набокова «русского» (Сирина), однако каждая из этих тем разветвляется как корни, эти корни переплетаются и в результате возникает то, что современные Набокову американские исследователи называли постмодернистским текстом. Анализ шести автобиографических романов писателя («Машенька», «Подвиг», «Дар», «Лолита», «Бледное пламя», «Просвечивающие предметы») необходим и для того, чтобы создать историю набоковского «автобиографизма» от его ранних к его поздним романам.
Данная работа является первой попыткой описания пути Сирина-Набокова как автобиографического писателя и создания истории «узнавания» набоковского автобиографизма в журналистике.
Новизна работы связана, прежде всего, с попыткой представить соотношение между реальной жизнью Набокова (такой, какой она предстает прежде всего в современных ему средствах массовой информации), его «созданной» жизнью (такой, какой она предстает в его автобиографиях) и тем, как его биография видоизменяется в автобиографиях его героев.
Актуальность темы обусловлена необходимостью комплексно подойти к изучению творчества Набокова, проанализировать особенности современных ему журналистов, а также полемики в эмигрантской и американской критике.
С актуальностью и новизной связана методология диссертационного исследования. В основе ее лежит сравнительно-исторический метод, подразумевающий, прежде всего, изучение биографии писателя в контексте истории журналистики 1910-1960 гг. Кроме того, для настоящего исследования особенно продуктивными представляются методы, предложенные философами и критиками модернизма и постмодернизма, ставящими во главу угла «игровую» составляющую автобиографического текста.
Хронологические рамки диссертации: 1910 - 1960-е гг.
Основная цель работы — проследить динамику критической рецепции автобиографических романов Набокова и через ее призму выявить уникальные черты набоковского автобиографического письма. Для достижения указанной цели решаются следующие основные задачи:
1. Выявить составляющие рецепции двух ранних автобиографических романов Набокова («Машенька», «Подвиг») в критике; выявить в набоковских романах черты психологической автобиографии, не отмеченные ни в прижизненной критике, ни в критической литературе.
2. Проанализировать романы Набокова «Дар» и «Бледное пламя» в связи с преемственностью между «писателем Сириным» и «писателем Набоковым», проследив динамику критической рецепции этих двух автобиографических романов.
3. Доказать, что автобиографический сюжет в том или ином виде присутствует во всех произведениях Набокова, в том числе и в подчеркнуто неавтобиографических, и выявить общие особенности набоковского автобиографического сюжета.
Степень научной разработки проблемы. Читателями и критиками набоковских «русских» романов долгое время оставались русские эмигранты, а потому известность Сирина была весьма ограниченной. В России долгое время Набокова не знали вовсе. Набоков грустно это отмечал: «очень любопытно вообразить себе режим, при котором «Дар» смогут читать в России»1.
Однако на родине Набоков «появился» еще в семидесятых, в виде самиздата, хранящегося теперь на витринах музея писателя в Петербурге. Модным же он стал в конце 1980-х гг., как только в печать стали просачиваться его произведения - стихи, рассказы и романы (первым был опубликован роман «Защита Лужина»1, затем один за другим стали появляться и другие романы). И уже в конце 1980-х гг. были сформулированы два взгляда на Набокова.
С одной стороны — упреки в холодности, в нравственной пустоте. С другой стороны — восхищение аристократизмом, утонченностью, виртуозным владением русским и английским языками. В одном из номеров «Литературной газеты» за 1988 год были опубликованы материалы круглого стола, посвященного Набокову. Это одно из первых серьезных обсуждений творчества писателя. Спор завязался между литературоведами Д. Урновым и В. Ерофеевым. Урнов делится своими впечатлениями: «Набоков - это, конечно, явление упадка. Всякий раз после чтения любого из его произведений у меня остается такое ощущение, как будто кто-то мне как читателю сделал неприятность. Или даже гадость. И не показал, не изобразил нечто гадкое, нет, остается впечатление непосредственное -неприятное» . Ерофеев возражает ему, называя Набокова художником-новатором, мастером литературной игры, однако считает необходимым отметить, что «игра у Набокова не самодельна. Через игру как протест против мира пошлости возникает у него желание вновь обрести потерянный Рай. И именно туда устремляется каждый раз с каким-то невероятным постоянством герой основных романов Набокова довоенного периода, написанных на русском языке»3. В двух приведенных репликах перечислено то, о чем пишут применительно к Набокову до сих пор: «детство как утраченный рай», «что такое пошлость в понимании Набокова?», «игра как способ построения художественного произведения», «Россия у Набокова». На каждую из этих тем написаны тома. Одни исследователи плотно занимаются биографией Набокова (Б.М. Носик — автор книги «Мир и дар Владимира Набокова»4), другие ищут аллюзии (по части последних непревзойденным мастером является Н. Букс5), третьи «расшифровывают» тексты Набокова, четвертые занимаются поиском подтекстов (книга В.Е. Александрова «Набоков и потусторонность»6).
В конце 1980-х - начале 1990-х г.г. появилась масса публикаций, посвященных самым разным аспектам жизни и творчества Набокова: Набоков и театр, Набоков и русская литература, Набоков как ученый-энтомолог, Набоков как переводчик: в этом плане примечательна небольшая заметка С.С. Аверинцева, в которой ученый анализирует два набоковских перевода - «Декабрьской ночи» Мюссе и «Пьяного корабля» Рембо. Вывод ученого: «...никуда не денешься: перевод "Декабрьской ночи", ненаучно выражаясь, - чудо. Выполненный тем же Набоковым перевод "Пьяного корабля" Рембо — не более чем интересная переводческая работа»1. Среди наиболее любопытных статей — воспоминания писателя и биолога Н.А. Раевского о семье Набоковых2, а также заметка А. Чернова с предположением, что лица юношей на двух картинах К.С. Петрова-Водкина — лицо Владимира Набокова .
Сравнивая статьи 1980-х годов с работами 1990-х, можно увидеть, что некоторые точки зрения претерпели весьма значительные изменения. Так, например, показательны две статьи литературоведа О.Н. Михайлова. В 1986 году он пишет: «...проблема Набокова - это прежде всего проблема языка. Языка, оторванного от жизни и пытающегося колдовским усилием эту жизнь заместить. Ее можно было бы считать трагической, если бы не набоковское желание объявить свое состояние настоящей, лучшей, высшей литературой — по отношению к навозокопателям жизни. Отсюда и неудержимая тяга к нему всего выморочного»4. В статье 1991 года Набоков - уже «писатель-интеллектуал», который в своем метафорическом слове преломляет «вопросы, которые волнуют сегодня человечество — судьба интеллекта, одиночество и свобода, личность и тоталитарный строй, любовь и безнадежность»1. Набокова вообще постоянно «приспосабливают» к тому, что модно в настоящий момент: то он последний из классиков, продолжатель Толстого, то — постмодернист и наследник Андрея Белого.
Отдельная история — Набоков русский и Набоков американский. Одни считают, что американскому Набокову так и не удалось подняться до уровня Набокова русского, другие полагают, что только в Америке дару Набокову суждено было раскрыться в полной мере. Переход Набокова в другую литературу многими был расценен едва ли не как предательство. Так А.И. Солженицын в своем письме Набокову, сравнительно недавно опубликованном в журнале «Новый мир» (Солженицын выдвигал кандидатуру Набокова на соискание Нобелевской премии), пишет: «Пользуюсь случаем выразить Вам и свое восхищение огромностью и тонкостью Вашего таланта, несравненного даже по масштабам русской литературы, и свое глубокое огорчение, даже укоризну, что этот великий талант Вы не поставили на служение нашей горькой несчастной судьбе, нашей затемненной и исковерканной истории. А может быть, Вы еще найдете в себе и склонность к этому, и силы, и время? От души хочу Вам этого пожелать. Простите, но: переходя в английскую литературу, Вы совершили языковой подвиг, однако это не был самый трудный из путей, которые лежали перед Вами в 30-е годы» . Американское и русское литературоведение оспаривают друг у друга право считать Набокова своим - наглядное тому подтверждение - два сборника, изданных в последнее время: «Pro et contra»3 и «Классик без ретуши»1. В этих изданиях собраны критические статьи российских и зарубежных авторов о Набокове-Сирине. К примеру, высказывание писателя Д. Апдайка: «Говорят, что работы Набокова, написанные по-русски, производят иное впечатление, не то, что его блистательные романы на английском. Там его в каком-то смысле можно сравнить с Достоевским и Толстым; на английском его работы ни в коей мере не похожи ни на Торо, ни на Твена»2 — англоязычный Набоков более самобытен, более оригинален, чем Набоков русский — это подчеркивает отнюдь не только Апдайк.
Но интерес к Набокову не ограничивается только книгами и статьями. В Петербурге действует Набоковский фонд, ежегодно проводятся набоковские конференции — их материалы собираются в «Набоковские вестники». В доме Набоковых на Большой Морской в Петербурге теперь музей (правда, экспонатов там пока не так уж и много).
Недавно был издан «Библиографический указатель» — в нем 2620 наименований. В Петербурге вышло новое полное собрание сочинений писателя с обширными комментариями А.А. Долинина и других ученых-набоковедов . Хотелось бы особо упомянуть как наиболее интересные статью Ю.И. Левина о «Машеньке»5, статью В.П. Старка о Валентине Шульгиной6 и статью И.Н. Толстого «Владимир Дмитриевич, Николай Степанович, Николай Гаврилович»1. В числе наиболее важных для написания настоящей работы вспомогательных материалов следует назвать две биографии писателя: книгу Э. Филда «ВН: Жизнь и искусство Владимира Набокова» и фундаментальный труд Б. Бойда «Владимир Набоков: русские годы»3. Хотя биография Филда была забракована самим писателем, ее, тем не менее, нельзя исключать из рассмотрения, поскольку в ней содержится информация, отсутствующая в других работах о Набокове.
Существует несколько трудов, посвященных автобиографическим темам в творчестве Набокова. Однако все они рассматривают эти темы либо с точки зрения «механизма воспоминания» (Б.В. Аверин), либо под философским углом зрения (западные исследования последних лет).
Теоретической основой работы являются книги Л.Я. Гинзбург «О психологической прозе»5 и Б.М. Эйхенбаума «Молодой Толстой»6. В этих работах дано описание автобиографической прозы и психологического романа, чрезвычайно важное для данной работы.
Источниковая база данной диссертации. Источники, на которых базируется данная диссертация, можно разделить на три группы.
К первой группе относятся произведения самого Набокова, в первую очередь, шесть романов писателя: три «русских» («Машенька»7, «Подвиг» и «Дар» ) и три «американских» («Лолита» , «Бледное пламя» и «Просвечивающие предметы»); «Лекции по русской литературе»5 и «Лекции по зарубежной литературе»6. Выбор именно вышеперечисленных романов связан с несколькими факторами: во-первых, они представляют две эпохи набоковского творчества - русскоязычную и англоязычную. Во-вторых, на примере этих произведений можно наиболее ярко показать развитие автобиографической темы у Набокова в ее динамике. В-третьих, эти романы «рифмуются» друг с другом: важные набоковские темы (тема отца, тема изгнания, тема России и др.) перетекают из одного романа в другой, составляя колорит набоковского автобиографического письма.
Первый роман Набокова «Машенька» был опубликован в 1925 году в берлинском издательстве «Слово». «Машеньке» предшествовала работа над романом «Счастье», замысел которого так и не был реализован, однако черты сюжета этого, так и не написанного романа, видны не только в «Машеньке», но и в рассказе «Письмо в Россию», вошедшем впоследствии в сборник «Возвращение Чорба». «Подвиг» был куплен редактором «Современных записок» И.И. Фондаминским еще когда он не был окончен. Это уже само по себе было знаком признания — ведь в «Современных записках» печатались все крупные литераторы, это был самый крупный, самый влиятельный и самый долговечный литературный журнал. Набоков уже печатал там и «Защиту Лужина», и «Отчаяние». Первоначально «Подвиг» назывался «Романтический век» и это название особенно интересно в контексте проблематики данной работы. «Дар» писался долго, а потому слухи о новом романе Сирина разошлись по эмигрантскому миру еще до его публикации. Набоков на вечерах читал главы из будущего «Дара», выпустил в свет рассказ «Круг» с теми же действующими лицами, что и в «Даре». Опубликовав первую главу, Набоков не успел дописать вторую и принес В.В. Рудневу, главному редактору «Современных записок», четвертую - о Чернышевском. Руднев отказался печатать «пасквиль», повторив, как отмечали многие, действия Васильева, редактора «Газеты» из романа. Н.Г. Мельников в своем обзоре критики пишет, что скандал никак не способствовал популярности «Дара»1.
Так это или не так, судить трудно, но оценка романа, и в самом деле, в целом была сдержанной, чего нельзя сказать о самом знаменитом набоковском романе — «Лолите». Вначале издательства одно за другим отказывались публиковать роман. В итоге «Лолита» была опубликована во Франции, в скандальном издательстве «Олимпия», публиковавшем также романы Генри Миллера. Популярность «Лолита» получила благодаря спору в печати Грэма Грина , который пришел от «Лолиты» в восторг, и Джона Гордона1, ругавшего ее почем свет стоит. «Лолита» совершила переворот не только в писательской репутации Набокова (Набоков был признан в Америке и Европе), но и в личной жизни писателя - теперь он зарабатывал достаточно, чтобы сосредоточиться только на литературе. У последующих его романов проблем с публикацией не возникало. Идею «Бледного пламени» Набоков вынашивал несколько лет, а написал книгу быстро -чуть больше, чем за год. Реакция на этот роман была сдержанной, хотя он и поразил читателей своей сложностью. Роман «Просвечивающие предметы» критику не слишком заинтересовал, хотя один из критиков и назвал его «холодной, замысловатой и удивительно непривлекательной книгой»2.
Ко второй группе источников относятся публикации в периодической печати. Эти источники делятся на две подгруппы. К первой относятся публикации в периодической печати самого Набокова, например, его интервью3, предисловия к романам . Ко второй — многочисленные публикации в периодической печати о Набокове: это рецензии, в первую очередь, таких авторов, как Адамович5, Ходасевич6.
К третьей группе относятся переписка и мемуары современников. В этой группе источников тоже можно выделить две подгруппы. К первой относятся автобиографии самого Набокова: «Другие берега»7, «Память, говори»8 и «Убедительное доказательство»9. Ко второй - воспоминания и дневники его современников1, а также переписка - И.А. Бунина с М.А. Алдановым2, Г.П. Струве с В.Ф. Марковым3, Алданова с А.В. Амфитеатровым4, - опубликованная в периодических изданиях.
Структура диссертации. Работа состоит из введения, трех глав, заключения, списка использованных источников и литературы.
Критическая рецепция феномена психологической автобиографии Набокова (на примере романов «Машенька» и «Подвиг»)
Цель данной главы — выявить составляющие рецепции двух ранних автобиографических романов Набокова («Машенька», «Подвиг») в критике; выявить в набоковских романах черты психологической автобиографии, не отмеченные ни в прижизненной критике, ни в критической литературе. Для осуществления этой цели выполняются следующие задачи: - анализ концепции психологической автобиографии, предложенный Эйхенбаумом и Гинзбург; - сопоставление основных принципов психологической автобиографии с писательскими принципами Набокова; - анализ критической рецепции романов «Машенька» и «Подвиг» и классификация критических мнений; - анализ образов главных героев романа - Ганина («Машенька») и Мартына («Подвиг») с точки зрения концепции психологической автобиографии.
В данной главе использовались романы Набокова «Машенька» и «Подвиг», публикации в ряде периодических изданий, таких как газеты «Руль», «Последние новости» и «Современные записки», мемуары Набокова и его современников.
Согласно мнению наиболее крупных российских теоретиков литературы Л.Я. Гинзбург и Б.М.Эйхенбаума, автобиография — это всегда сотворение некоего мифического образа, сложно соотнесенного с реальной историей жизни и реальным характером автора. Для Набокова образцом автобиографического письма были произведения Л.Н.Толстого. Писательский талант Толстого, по мнению Набокова, наиболее ярко проявился в двух вещах: в «уникальном равновесии времени» и способности сочетать постоянное присутствие в книге с полной невидимостью этого присутствия. В результате, замечает Набоков, «у нас то и дело возникает ощущение, будто роман Толстого сам себя пишет и воспроизводит себя из себя же, из собственной плоти, а не рождается под пером живого человека, водящего им по бумаге, то останавливаясь и зачеркивая слово, то сидя в задумчивости или почесывая заросший щетиной подбородок»1. При этом Толстому, как, впрочем, и Набокову, в известной мере было присуще самолюбование - может быть, поэтому они оба и любили придавать своим героям сходство с собой. ЛЯ.Гинзбург считала, что творчество Толстого до такой степени проникнуто автобиографизмом, что писателю даже не нужно было обращаться к жанру автобиографии2.
Эйхенбаум в своей книге «Молодой Толстой» (1922) писал, что текст автобиографии мифологизируется всегда, притом автор далеко не всегда отдает себе в этом отчет. Кроме того, любая автобиография или автобиографическое произведение — это всегда версия, и таких версий, в принципе, может быть бесчисленное множество. Одни и те же события могут по-разному преломляться, по-разному сочетаться и тем самым, как в калейдоскопе, создавать все новые и новые картины. Но если целью Толстого, по Эйхенбауму, было соединить в своей автобиографической трилогии «мелочность» и «генерализацию», то Набоков задачи «генерализации» перед собой не ставил. Страсть к обобщению впоследствии увела Толстого от формы автобиографии (она стесняла его); отсутствие этой страсти позволило Набокову населить свои произведения «миллиардами собственных лиц». В этом основное отличие поэтики Набокова от поэтики его великого предшественника.
Но есть у них и общее. Эйхенбаум пишет о трилогии Толстого следующее: «Основной пафос молодого Толстого — отрицание романтических шаблонов, как в области стиля, так и в области жанра. Он не думает о фабуле, не заботится о выборе героя. Романтическая повесть с центральной фигурой героя, с перипетиями любви, создающими сложную фабулу, с лирическими, условными пейзажами — все это не в его духе. Он возвращается к самым простым элементам — к разработке деталей, к «мелочности», к описанию и изображению людей и вещей. В этом смысле Толстой отходит от линии «высокого» искусства и с самого начала вносит в свое творчество упрощающую тенденцию. Отсюда - напряженное самонаблюдение и самоиспытывание, отсюда же — забота о наиболее непосредственной передаче ощущений, стремление освободиться от всяких традиций»1. Все это слово в слово можно повторить и по отношению к Набокову.
Сопоставление принципов автобиографического текста, перечисленных Эйхенбаумом, с произведениями Набокова, позволяет предположить, что Набоков, или, по крайней мере, Сирин, принадлежит к традиции русского психологического романа. Наиболее аргументированную концепцию «психологической автобиографии» создала последовательница Эйхенбаума Л.Я.Гинзбург, которая проводила свое исследование на гораздо более обширном литературном материале, чем Эйхенбаум, ограничившийся в своем исследовании творчеством Толстого.
Эмигрантские автобиографии Сирина и Набокова (на примере романов «Дар» и «Бледное пламя») и журналистика
Цель данной главы - проанализировать романы Набокова «Дар» и «Бледное пламя» в связи с преемственностью между «писателем Сириным» и «писателем Набоковым», проследив динамику критической рецепции этих двух автобиографических романов. Для осуществления данной цели выполняются следующие задачи: - анализ автобиографических произведений, написанных в эмиграции и выявление основных особенностей, отличающих эмигрантские автобиографии от других разновидностей автобиографий; - выявление признаков эмигрантской автобиографии произведениях Набокова; - анализ критической рецепции романов «Дар» и «Бледное пламя»; - анализ образов главных героев романов - Федора Константиновича Годунова-Чердынцева («Дар») и Чарльза Кинбота с точки зрения эмигрантской автобиографии; - демонстрация преемственности Сирина-Набокова.
В данной главе использовались романы Набокова «Дар» и «Бледное пламя», публикации в ряде периодических изданий, таких как газеты «Руль», «Последние новости» и «Современные записки», мемуары Набокова и его современников, а также художественные тексты других писателей-эмигрантов: Куприна, Бунина и др.
Автобиографизм характерен для литературы русской эмиграции. Так, А.В.Леденев пишет, что «главным объектом творческого осмысления и преображения для писателей эмигрантов стал материал прошедшей жизни. Важна и ведущая стилевая закономерность: единство крупного эпического произведения в прозе старшего поколения эмигрантов, как правило, обеспечивалось не столько последовательным развитием сюжетных схем и стабильностью ансамбля персонажей, сколько композиционными ресурсами иной - лирической — природы (единством эмоционального тона, повторами тематических мотивов, сокращением или даже устранением дистанции между автором и героем). Эти стилевые тенденции особенно ярко проявились в мемуарно-автобиографической прозе эмиграции»1. Убежденность в этом дала возможность ряду эмигрантских критиков видеть в Набокове «своего».
«Жизнь Арсеньева» И.Бунина, «Юнкера» А.Куприна, «Путешествие Глеба» Б.Зайцева, «Лето Господне» И.Шмелева, «Подстриженными глазами» А.Ремизова — вот далеко не полный список автобиографических произведений. Все эти тексты объединяет одно: жизнь, описываемая в них, очень сильно отличается от реальной России, в которой прошли детство и юность писателей. Более того, находясь на родине, все эти писатели были более или менее последовательными изобличителями язв и уродств тогдашней России. А в их автобиографиях эмигрантского периода находят свое отражение мифологические представления о золотом веке, об утраченном рае. Неудивительно, что когда писатели эти находились в России, у них даже мысли не возникало о том, чтобы написать автобиографию. Помимо мифа о дореволюционной России, они создали специфический московский миф (в то время как Набоков - создатель мифа петербургского). Наиболее яркий и очевидный пример мифологизации былого - «Юнкера» Куприна. Куприн, всю жизнь писавший насыщенные социальной критикой произведения, - «Молох», «Дознание», «Поединок» — вдруг в эмиграции, в конце 20-х - начале 30-х гг., издает роман, в котором Россия конца XIX столетия предстает земным раем. Юнкер Александров «бесповоротно уверен, что из всех военных училищ России, а, может быть, и всего мира Александровское училище самое превосходное. И это убеждение, кажется ему, разделяет с ним и вся Москва, — Москва, которая так пристрастно и ревниво любит все свое, в пику чиновному и холодному Петербургу: своих лихачей, протодиаконов, певцов, актеров, кулачных бойцов, купцов, профессоров, певчих, поваров, архиереев и, конечно, своих стройных, молодых, всегда прекрасно одетых, вежливых юнкеров со Знаменки, с их чудесным, несравненным оркестром»2. Россия и Москва у Куприна сильно мифологизируется во многом благодаря фигуре главного героя романа — восторженного юноши, начинающего писателя и будущего художника. Куприн эмигрантских лет, тяготеющий к идилличности — это уже не тот Куприн, который прославился «Молохом». То же можно сказать о Зайцеве, и уж тем более о Шмелеве, который, будучи, как и Зайцев, человеком религиозным, создает сусальную картину православной России, навсегда канувшей в прошлое.
«Автобиографический сюжет» в неавтобиографическом произведении («Лолита» и «Просвечивающие предметы»): литературная критика о Набокове и Набоков о литературной критике
Цель данной главы - доказать, что автобиографический сюжет в том или ином виде присутствует во всех произведениях Набокова, в том числе и в подчеркнуто неавтобиографических, и выявить общие особенности набоковского автобиографического сюжета. Для осуществления данной цели выполняются следующие задачи: - анализ двух подчеркнуто неавтобиографических «американских» произведений - романов «Лолита» и «Просвечивающие предметы» - и выявление автобиографических черт в них; - анализ критической рецепции романов; выявление противоречия между творческой установкой Набокова и реакцией критики на его романы; - анализ образов главных героев романов - Гумберта Гумберта («Лолита»), Хью Персона и писателя R («Просвечивающие предметы») -как «автобиографических героев в квадрате».
В данной главе использовались романы Набокова «Лолита» и «Просвечивающие предметы», публикации в ряде периодических изданий, таких как журналы «L Arc», «Playboy», газета «Washington post».
В предыдущих главах было показано, что центральная набоковская тема, обозначенная писателем еще в «Машеньке», оказывается неразрывно связанной с его склонностью к автобиографическому повествованию. Проблему прекрасно сформулировала американская критикесса Айрис Бэрри в рецензии на «Истинную жизнь Себастьяна Найта»: главной особенностью романа она назвала ощущение «полной непознаваемости любой индивидуальности» и «внутренней зачарованности каждого человеческого существа одиночеством»: «Один стеклянный шарик сталкивается со множеством других, но назвать столкновения между ними чем-то подобным слову «любовь», так же невозможно, как написать истинную биографию какого-нибудь писателя»1. Можно ли написать биографию какого-нибудь писателя вообще, согласно Набокову, или же биография другого писателя - это всегда одновременно автобиография, поскольку неизбежно происходит «слияние автора с предметом»?
Несмотря на очевидно неавтобиографический характер «Лолиты», самого скандального романа Набокова, Гумберт Гумберт, тем не менее, может рассматриваться как автобиографический герой и, более того, как «автобиографический герой в квадрате», то есть герой-писатель, напоминающий своего создателя не только фактами своей биографии, но и своими писательскими принципами. Гумберт - писатель, но одновременно писатель амбициозный и писатель поневоле. «Лолита», как и «Дар» - это автобиография автобиографического героя и одновременно судебный документ. Амбивалентностью текста и объясняется сложность композиции романа. Гумберт имеет ряд общих черт не только с самим Набоковым, но и с несколькими другими набоковскими автобиографическими героями, так что возникает новый тип связи образа автобиографического героя с образом автора - через «третьих лиц». Гумберт, любовник и отец одновременно, стоит в ряду набоковских персонажей с «раздвоенным сознанием». Сложность структуры романа усугубляется наличием в нем еще двух писателей с явно автобиографическими чертами.
«Лолита» для Набокова стала во всех смыслах поворотным моментом. Благодаря ее успеху он прославился и разбогател, и это позволило ему целиком сосредоточиться на литературной работе. Но самое главное -«Лолита» явилась поворотным моментом в его литературной репутации. Книга Набокова стала предметом публичной дискуссии не столько из-за скандальности сюжета как такового, сколько в связи с тем, что некоторые критики подозревали «Лолиту» в скрытом автобиографизме1, и иногда и впрямую обвиняли ее автора в педофилии. Несмотря на всю абсурдность этого предположения, Набокову в интервью приходилось все время опровергать этот бред: «Люди склонны недооценивать силу моего воображения и способность разрабатывать в своих произведениях особую систему образов. Есть, правда, особый вид критика, хорек, охотник до чужих секретов, пошлый весельчак» . Однако, даже Набоков не мог отрицать того факта, что в «Лолите» зафиксированы некоторые эпизоды его собственной жизни: «Кто-то, например, обнаружил скрытые параллели между детским романом Гумберта на Ривьере и моими воспоминаниями о маленькой Колетт, с которой я десятилетним мальчиком строил замки из влажного песка в Биарицце»3. Первый биограф Набокова Филд подтверждает, что в «Лолите» есть некоторые автобиографические детали.
