Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Коммуникационная матрица журналистики: событие - медиа-событие - медиа-текст 21
1.1. Журналистика в системе форм человеческой деятельности 21
1.2. Текстовая деятельность как составляющая журналистской практики 33
1.3. Деконструкция в газетно-публицистическом стиле 49
1.4. Тексты СМИ в парадигме культуры 71
1.5. Постмодернистская ситуация в медиа-тексте 83
Глава 2. Техника постмодернистского письма в текстах массовой коммуникации 95
2.1. Колорит интертекста 95
2.1.1. Индивидуальное и имперсональное в текстах культуры ... 95
2.1.2. Цитатное письмо 110
2.1.3. Интерстилевое тонирование изложения 138
2.2. Игровые стратегии в медиа-тексте 167
2.2.1. Код игры: ресурсы и функции 167
2.2.2. Игры с реальным событием 177
2.2.3. Игры с языком... 193
2.3. Автор как речевая структура и как субъект журналистской деятель ности 246
Глава 3. Медиа-текст в аспекте культуры речи 279
3.1. Критерии оценки правильности речи 279
3.2. Стилистические ошибки и способы их редактирования 290
3.3. Коммуникативные ошибки и способы их редактирования 314
3.4. Нарушение языковых норм и способы коррекции изложения 328
Заключение 359
Литература
- Текстовая деятельность как составляющая журналистской практики
- Индивидуальное и имперсональное в текстах культуры
- Игры с реальным событием
- Коммуникативные ошибки и способы их редактирования
Текстовая деятельность как составляющая журналистской практики
Журналистика представляет собой полифункциональную структуру, составляющими которой являются функция информирования, идеологическая функция, воздействующая функция, проявляющаяся в эмоциональном вовлечении адресата продукции СМИ в процесс выработки отношения к происходящему. Важно подчеркнуть, что под идеологией в данном случае понимается теоретическое обоснование ценностей, приоритетных в конкретный период. Отмеченные функции определяют место журналистской практики в системе форм человеческой деятельности и специфицируют инвентарь языковых средств и их организацию в текстах массовой коммуникации. При этом деятельность рассматривается как «активность субъекта, направленная на мир объектов во взаимодействии с другими субъектами» [Каган 1997а, 65].
Строение деятельности на всех её уровнях (на уровне практики, на уровне её духовной регуляции, на уровне художественно-образного удвоения мира) определяется возможностями и потребностями действующего субъекта, изменяющего природную среду в процессе приспособления её к собственным нуждам и интересам. Изменение происходит в четырех практических формах: «субъект может отражать объективные связи и отношения, т.е. познавать мир; он может рассматривать его значение для себя как субъекта, т.е. ценностно осмыслять его; он может конструировать новые идеальные объекты, отвечающие его потребностям как субъекта, т.е. проектировать несуществующее, но желанное или необходимое; таковы три возможные позиции субъекта по отношению к объекту. Четвертой может быть только межсубъектное отношение -общение в форме диалога. Наконец, возможна - и необходима культуре! - такая форма деятельности, в которой синкретически сливаются, взаимно отождествляются все четыре исходные её практические формы: такова художественная деятельность» [там же, 66]. Все формы практики, составляющие модель человеческой деятельности, находятся во взаимодействии. Однако для каждого конкретного вида деятельности одна или несколько форм становятся ведущими.
Журналистское творчество, исходя из набора его функций, следует рассматривать как комплексную деятельность, сочетающую в себе познавательную, ценностно-осмысляющую и художественную деятельность.
Включенность журналиста в познавательную деятельность обеспечивает реализацию функции информирования и определяет такое качество текста, как документальность. Именно в информационной насыщенности изложения проявляется общественный смысл журналистики. В этом проявляется и отстаиваемая демократическими СМИ свобода печати. «Ведь на самом деле, - подчеркивает исследователь российской печати Б.И.Есин, - "свобода печати" целью своей имеет информационное обеспечение демократического развития, реализуемое через полнокровное воплощение права на свободу каждого гражданина и всех слоев общества на информированность - получение "необходимой и достаточной" информации для верной социальной ориентации и принятия адекватных решений каждым в самых разных сферах жизни. Следовательно, требуется жесткая увязка свободы журналистики с правом на информированность аудитории. Более того, свобода СМИ - лишь инструмент осуществления прав аудитории на информированность» [Есин 2001, 43 -44].
Особую важность реализация функции информирования приобретает на этапе перехода к информационному обществу. Термин «информационное общество» выработали и стали активно использовать экономисты, маркетологи, социологи и философы, программисты и государственные деятели. «Это явление отражает объективную тенденцию нового витка эволюции цивилизации, связанного с появлением новых информационных и телекоммуникационных технологий, новых потребностей и нового образа жизни. Мы вошли в этап развития, когда информация стала одной из основных ценностей в жизни людей. ... Информатизация общества направлена на создание оптимальных условий для удовлетворения информационных потребностей и реализации прав граждан, органов государственной власти, общественных организаций на основе формирования и использования информационных ресурсов» [Рейман 2001, 3 -4].
Для теории информации (семиотики) информация - это «мера устранения неопределенности знания у получателя сообщения о состоянии объекта или о каком-то событии» [Андреев 1985, 5] . Познавательная деятельность журналиста, таким образом, связана с участием в общем информационном процессе.
Активность журналиста как субъекта деятельности направлена не только на познание объекта реальной действительности, но и на выявление его значения, т.е. отнесение к ценности. На всех этапах создания текста (возникновение замысла - сбор информации - построение концепции будущего материала - воплощение её в языке - корректировка изложения в соответствии с существующими нормами) журналист находится в ситуации ценностного осмысления объекта его деятельности.
Индивидуальное и имперсональное в текстах культуры
Именно полифункциональность определяет спектр возможностей цитатного письма: нейтральное использование - экспрессивное - совмещение нейтрального и экспрессивного в одной номинативной модели. Память образа, память культуры в цитате окрашивают даже самое банальное вкрапление «чужого» слова: (из рецензии) «Персонажи "Миллионерши" - сами точно эксцентричные миллионеры: накупили себе костюмов Павла Каплевича, красно-белых для первого акта, черно-белых для второго, заплатили за сцену и выкатились на нее безо всяких тормозов. Делают, что бог на душу положит, изнывая от собственной праздности. То запоют, то заквакают, то станцуют, то переоденутся, то рожу скорчат, то с каким-нибудь смешным акцентом заговорят - в общем, то, как зверь, они завоют, то заплачут, как дитя. Смешно получается редко, примерно один раз из двадцати, но ждать двадцатого раза надоедает очень быстро» (Ъ, 10.11.00). Подчеркнуто информативный компонент высказывания благодаря цитатному решению может быть воспринят как экспрессивный: (заголовок статьи о проектах создания новой орбитальной станции) Мы наш, мы новый «Мир» построим (ОГ, 2000, № 44).
Прием настолько активно осваивается прессой, что уже появилась тенденция, свойственная СМИ вообще, к тиражированию цитат и превращению их в клише: «Имидж - все, жажда самовыражения - ничто; не дай себе излиться» (Итоги, 2000, № 41) - «Израиль высадил десант в СНГ. Перемирие -ничто, имидж все» (ОГ, 2000, № 44); (рубрика) НЭП: БОГАЧ И БЕДНЯК; (заголовок) Где на Руси жить хорошо? (АиФ, 2000, № 218) - «А если учесть, что у МЧС есть право заниматься бизнесом, понятно, что этому ведомству на Руси жить очень хорошо» (ИБ, 2000, № 36); (заголовок) Против лома есть приемы? Госдума хочет запретить экспорт алюминиевых и медных отходов (КП, 18.11.00) - (заголовок) Против лома есть приемы; Лицензионная палата Санкт-Петербурга приостановила действие лицензий пяти предприятий города, реализующих лом цветных и черных металлов (Смена, 05.04.00).
Для описания своеобразия интертекстуального материала, которым оперирует цитатное письмо при создании медиа-текста, мы рассмотрим цитаты, реминисценции, аллюзии с экстралингвистических и собственно лингвистических позиций: как готовые знаки, которые хранятся в памяти человека в виде инвариантов восприятия и при необходимости вербализуются в той или иной ситуации. Они функционируют как единицы дискурса и строятся по законам собственно языковых единиц. Материал цитатного письма отвечает специфике текстов СМИ с их подчеркнутой ориентацией на массовую аудиторию, на оперативность создания и восприятия, доступность изложения. С этих позиций особый интерес представляет подход к готовым знакам из «чужих» текстов как к прецедентным феноменам, известным в лингвистике еще и как прецедентные тексты.
Понятийную базу термина прецедентные тексты обосновал Ю.Н. Караулов. В книге «Русский язык и языковая личность» он пишет, что к прецедентным относятся «значимые для той или иной личности в познавательном и эмоциональном отношении» тексты. В системе культуры «хрестоматийность и общеизвестность прецедентных текстов обусловливает и такое их свойство, как реинтерпретируемость: как правило, они перешагивают рамки словесного искусства, где исконно возникли, воплощаются в других видах искусства. ... Причем жанровые переходы здесь возможны самые неожиданные» [Караулов 1987, 216 - 217].
Принимая в целом зафиксированные Карауловым качества явления, мы остановимся на первом варианте термина {прецедентные феномены), поскольку слов «текст» в работе использован в ином значении. Подробно прецедентные феномены описаны в работе В.В. Красных «Виртуальная реальность или реальная виртуальность?» [Красных, 1998]. Знания и представления о различных предметах и связях между ними, об окружающем нас мире, отмечает она, «хранятся» в голове человека и носят индивидуальный характер. Однако ядро этих знаний и представлений «всегда носит явно надындивидуальный характер» [Красных 1998, 50]. В это ядро входят знания и представления «о феноменах, хорошо известных и не требующих каких бы то ни было объяснений и комментариев. Например, едва ли Вам придется расшифровывать, что Вы имели в виду, назвав NN Иудой. Вполне вероятно, что Вам придется объяснить свои слова, но только почему Вы это сказали, а не что (безусловно, обвинение в предательстве достаточно серьезно, а в подобном сравнении оно легко читается)» [там же]. Явления, аналогичные этому, «относятся к национальной когнитивной базе (по крайней мере - к её периферии). Такого рода феномены мы называем прецедентными» [там же]. В.В. Красных выделяет следующие признаки феноменов прецедентное: 1) хорошо известные всем представителям национально-л ингво-культурного сообщества («имеющие сверхличностный характер»); 2) актуальные в когнитивном (познавательном и эмоциональном) плане; 3) обращение (апелляция) к которым постоянно возобновляется в речи представителей того или иного националъно-лингво-кулътурного сообщества [там же, 51].
Зафиксированные признаки безусловно являются сущностными для описываемого понятия. Но так как нас интересует механизм функционирования этих феноменов, добавим к ним признак, подчеркивающий их принадлежность к системе языка: полифункциональные в грам 116 матическом и понятийном плане, т.е. нефиксированные в отношении различных морфологических категорий (падежа, лица, времени и т.п.), объема и синтаксических позиций, потенциально многозначные по семантике. Это дает возможность по-разному «решать» их в тексте, использовать в разных текстовых позициях как номинативные единицы, имеющие собственное рационально-логическое или эмоционально-образное содержание.
Важно отметить также, что система прецедентных феноменов не является замкнутой и инвентарь составляющих её единиц, особенно если иметь в виду описанную выше современную тенденцию к форсированному использованию техники вторичного письма, постоянно пополняется. В этой ситуации тексты культуры могут увеличивать коллективное когнитивное пространство, приобретая знак прецедентности. Массовая коммуникация как раз и способствуют введению в поле прецедентности все новых и новых текстов. Так, реклама банка «Империал», где «разыгрывался» мало известный факт из жизни А.В. Суворова об ужине у императрицы в сочельник, сделала прецедентным текст: «Ждем-с, Матушка, до первой звезды» (оригинальный вариант: «Он у нас, Матушка-Государыня, великий постник, ведь сегодня сочельник: он до звезды есть не будет» [Лотман 1994, 274]).
Игры с реальным событием
Яркой приметой современной жизни стали новые явления, не связанные своими корнями с национальной почвой, но интенсивно проникающие в наш обиход и оказывающие влияние на стиль жизни. Для номинации этих явлений используется иноязычная лексика, которая выстраивает иерархические отношения с русскими вариантами, пытающимися либо вытеснить её, либо вступить с ней в синонимические связи (речь идет и об этикетных обращениях, и о вариативном использовании номинаций типа спонсор— меценат - толстосум; мэр - градоначальник - городской голова, и о названиях, связанных с бизнесом, наукой, культурой). Для публицистического текста, направленного на широкую аудиторию, выбор варианта, попытки освоить чужое слово чрезвычайно важны. Хороший медиа-текст пытается неоднородные потенциалы примирить, примеряя к своей специфике и обеспечивая доступность информации: «Нехорошие подозрения вызвала история с правительственными имиджмейкерами. Администрация президента прикрепила к премьер-министру доверенного "пиарщика" Андрея Виноградова из "Фонда эффективной политики". Под руководством политтехнолога фонда Глеба Павловского был разработан план рекламной кампании... Пару раз премьер-министр восставал против их рекомендаций. Велико же было его удивление, когда кремлевские чиновники вдруг заговорили, что премьер-министр слишком увлекся "пиаром", то есть его обвинили в злоупотреблении рекламой» (ОГ, 1999, № 40). Текст ищет ясность изложения, используя номинационные цепочки с вторичными повторными номинациями, пусть и не очень точными в отношении описываемых новых для общественно-политической жизни явлений. Направление поиска - установление соответствия между знакомым, отработанным и новым. Вторжение лексически нового спровоцировало новое экстралингвистическое: правительственные имиджмейкеры - «пиарщик» - по-литтехнолог; рекламная кампания - «пиар» -реклама. Рядом оказываются разные по своим потенциалам лексические единицы: оригинальные заимствованные слова, профессионализм - сложносокращенное слово, «переведенное» и транскрибированное заимствование, заимствование, модифицированное суффиксом разговорной речи -щик (в современной практике активно используется для образования наименований лиц по профессиям: оборонщик, вэпэкашник, компьютерщик). Кстати, параллельно в СМИ осваивается (включается в текстовые связи) и иноязычное вкрапление PR, называющее новый вид деятельности - связи с общественностью: «России образца 2000 года грозит тотальная утечка мозгов. Спасти положение может только эффективно-позитивный PR» (ДП, 31.05.00).
Проникновение в СМИ тем, прежде не подлежащих обсуждению в печати, особенно связанных с тенденцией к криминализации некоторых сфер жизни, участие в публичной политике мало образованных слоев населения, активизация интерактивных форм общения привели к форсированному использованию в медиа-тексте молодежного сленга, интержаргона, уголовного жаргона, просторечия. Как отмечают исследователи, «просторечные и жаргонные элементы свободно включаются в современные газетные тексты, становятся привычными средствами общения» [Русский язык конца XX столетия (1985 - 1995) 1996, 80]. Однако это «свободное включение» не есть показатель безусловного принятия таких лексических единиц в ассортимент собственно стилистических ресурсов. Даже если медиа-текст использует в подчеркнуто информационных текстах (и жанрах) не входящие в состав литературного языка лексические единицы (например, при цитировании), общее текстовое окружение сохраняет свою функционально-стилистическую прикрепленность и этим дистанцируется от «чужого», т.е. вытесняет, выделяет его. Так, после публичного высказывания премьер-министра об отношении к чеченским боевикам употребленный им жаргонизм газеты тиражировали в разных контекстах по отношению к разным темам, но старались отделить его от собственного изложения. Возможность использования стилистически маркированного слова «обеспечивается» и авторитетом автора цитаты. Таким образом, газета перекладывает ответственность за слово на официальное лицо: «Разумеется, ФСБ - не прежний КГБ. Борьба мафиозных кланов проникла и внутрь этой организации, одни чекисты готовились "мочить" Березовского, другие - перебегали к тому же Березовскому и готовились "мочить" кого-то другого» (ОГ, 1999, № 46); «Директора и бизнесмены к тому времени не знали, чего ожидать от нового премьера. Первое, что их интересовало: будут ли кого-нибудь "мочить" и кого?» (КП 30.09.00); «Федеральная служба налоговой полиции (ФСНП) объявила о возбуждении уголовного дела в отношении "ЛУКОЙЛа". Ру 152 ководители одной из крупнейших нефтяных компаний России, лауреата премии "Добросовестный налогоплательщик" за 1999 год, подозреваются в сокрытии доходов от налогообложения. Кому выгодно "мочить" олигархов?» (АиФ, 2000, № 29). Иностилевые элементы попадают и при прямом цитировании: « ... губернатор Пермской области Геннадий Игумнов открыто обвинил военных в гибели березняковских омоновцев.
Коммуникативные ошибки и способы их редактирования
Окказиональные слова, которые в медиа-тексте становятся ключевыми для организации смысла изложения, М. Эпштейн выделяет в отдельный жанр - однословие. «Однословие, - пишет он, - искусство одного слова, заключающего в себе новую идею или картину мира» [Эпштейн 2000, 204]. Технически любая морфема может сочетаться с другой. При этом важно, имеет ли новое слово смысл, «оправдано ли его введение в язык необходимостью обозначить новое или ранее не отмеченное явление, понятие, образ. ... Словотворчество тем и отличается от словоблудия, что оно не спаривает какие попало словесные элементы, но во взаимодействии с вещью называемой или подразумеваемой - создает некий смысл, превращает возможность языка в потребность мышления и даже в необходимости существования. Семантизация нового слова - не менее ответственный момент, чем его морфологизация» [там же, 205].
Эта семантизация происходит обычно в самом тексте: (об операции спецназа в Медиа-Мосте) «Любо-дорого посмотреть, как слажено и четко могут, когда захотят, работать наши спецназовцы. Не ударил лицом и телеспецназ в лице первого и второго каналов, осуществлявших пропагандистское прикрытие силовой операции. Словно живительной влаги испил наш неистовый спецназовец Доренко: вновь засверкали очи, заходили ходуном желваки на скулах, от радостного возбуждения то и дело перехватывало дыхание: дан приказ ему на уничтожение конкурента. Что может быть сладостнее?» (ОГ, 2000, №20). В сложном слове телеспецназ к сокращенному разговорному варианту официального наименования воинского подразделения в системе ВВС, МВД, ФСБ, выполняющего особо сложные и опасные операции [ ТС. С. 604], добавляется основа теле-. Новая номинация содержит важные добавки - особое задание на телевидении - и оправдывается всем изложением, которое «подстраивается» под нее: пропагандистское прикрытие силовой операции (расширено устойчивое словосочетание), дан приказ (актуализация прецедентного текста - дан приказ ему на запад), уничтожение (в сочетание со словом конкурент работают прямое и переносное значение: истребить, ликвидировать/ унизить, подавить, поставить в безвыходное положение).
Словообразовательная деятельность в медиа-тексте опирается на имеющиеся в языке словообразовательные форманты. Активнее всего для образования новых слов используются суффиксы. Стратегия суффиксального словообразования основана в медиа-тексте, главным образом, на создании ёмких номинаций, заменяющих описательные наименования ситуаций, качеств, должностей и т.п. Для развития языковой системы процесс «стягивания» многословных обозначений связан с принципом экономии, который по-разному проявляется в разных функциональных сферах. Использование суффиксации как средства конденсации наименований характерно для сферы устной разговорной речи. «Если учесть, - пишет В.Н. Виноградова, - что книжно-литературный язык является общенародным и число его носителей, как и языковых единиц, достаточно велико, а разговорная речь имеет узкую сферу применения - непринужденное общение, неофициальные отношения, то становится понятным, что книжно-литературный язык чаще прибегает к увеличению числа единиц в речевой цепи, тогда как разговорная речь может себе чаще позволить увеличение числа единиц в системе. Иными словами, книжно-литературный язык чаще пользуется неоднословными наименованиями, тогда как разговорной речи свойственно стягивать эти наименования в одно слово» [Виноградова 1984, 35]. Таким образом, кроме новой, часто необычной формы, снимающей эффект «вялого чтения», журналистские словообразовательные находки сообщают медиа 207 тексту колорит разговорной речи. Общая для современных СМИ тенденцию, связанная с ориентацией публицистики на нормы разговорно-бытового стиля, очевидна и на этом уровне организации изложения. Суффиксальное словообразование «Неужели право бородатого комментатора оперировать по отношению к главе государства терминами вроде "подонство"... столь уж бесценно?» (НГ, 07.04.01). Существительное с суффиксом -ств(о) называет отвлеченный признак. Новое слово опосредованно мотивировано существительным, которое имеет отношение к нарицательному названию лица и обозначает свойство характера. Непосредственно слова этого типа мотивированы в языке относительными прилагательными {чудачество - чудак — чудаковатый, барство - барин — барский, лакейство -лакей -лакейский). Оригинальность создания данной номинации в том, что существительное подонок в литературном языке не имеет производного прилагательного. Вероятно, пишущий в ходе словообразовательной игры предварительно проделал эту операцию (подонство - подонок -подонский).
«Нелегальным заводчикам можно вменить несколько статей УК, связанных с "пиратированием" программного обеспечения, игр или музыкальных альбомов» (ОГ, 2000, № 43). В цепочке пират — пиратский — пиратство (переносное, криминальное; незаконная деятельность на рынке компьютерных, аудио-, видеоуслуг, в издательском деле и т.п. -ТС. С. 464) появляется новое слово - отглагольное существительное пиратирование. Оно создано по традиционной модели с помощью суффикса -HUJ, но от несуществующего глагола пиратировать.
«Он стоял теперь в самом центре своего нерушимого мира, обдаваемый грязью несущегося пустого грузовичья» (Итоги, 2000, № 41). Существительное среднего рода с суффиксом -j ( в словах на -ъе) имеет собирательное значение и мотивировано существительным, называющим конкретный предмет.
