Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. ПРОБЛЕМА СВОБОДЫ В ТВОРЧЕСТВЕ РУССО В 1739-1753 ГТ.
1. «Рассуждение о науках и искусствах». 110
I. Первые литературные опыты: «счастье» и «добродетель». 110
П. Успех на конкурсе, объявленном академией наук в Дижоне. 126
2. «Материальная реформа» Руссо и сообщество «писателей». 144
I. Просветители и власть. 144
II. Выбор Руссо 152
III. «Гений» и свобода. 173
Выводы к главе 1. 184
ГЛАВА 2. ГУМАННЫЕ ЦЕННОСТИ И ОБЩЕСТВО (1754 - 1760).
1. Исходный пункт размышлений Руссо: гипотеза о «естественном состоянии» и мораль гуманного сообщества . 187
I. «Рассуждение о неравенстве»: учение о свободе в обществе. 187
II. Статья «О политической экономии» и первый набросок трактата «Об общественном договоре»: «общая воля» и ее ценностные ориентиры. 214
2. «Нравственная и интеллектуальная реформа» Руссо. 233
I. «Реформы» Руссо: биографический и идейный аспекты. 233
П. Проблема свободы и необходимости : «Письмо Вольтеру». 240
III. Разрыв с Дидро. Идея «совести» в «Письмах Софии о нравственности». 259
3. «Нравы». 270
I. Театр в Женеве. ' 270
П. Модель «идеального поместья» в Кларане. 285
Выводы к главе 2. 303
ГЛАВА 3. СОЗДАНИЕ ОБЩЕСТВЕННОГО ИДЕАЛА (1760 - 1778).
1 . Проблема теоретического обоснования (1760 - 1762). 306
I. Вопрос о светской морали во французском
Просвещении на рубеже 50-х - 60-х гг. XVIII в. 306
II. «Естественное воспитание» в романе «Эмиль». 339
III. Педагогический и общественный договор в романе «Эмиль» и трактате «Об общественном договоре». 351
2. Политические проекты. 370
I. Осуждение романа «Эмиль» и трактата «Об общественном договоре». 370
П. Проект конституции для Корсики. 3 82
III. Руссо и Женева в середине 60-х гг. XVIII века. 388
IV. Проект реформы Польского государства. 398
3. «Естественное право» и мораль в идеальном устройстве общества. 408
I. «Естественная способность человека к общению» и «естественный закон». 408
П. «Гражданская религия». 428
Выводы к главе 3. 455
ЗАКЛЮЧЕНИЕ. 458
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ. 464
- «Рассуждение о науках и искусствах».
- Исходный пункт размышлений Руссо: гипотеза о «естественном состоянии» и мораль гуманного сообщества
- . Проблема теоретического обоснования (1760 - 1762).
Введение к работе
Имя Руссо, философа, писателя, политического мыслителя, составляет неотъемлемую часть мировой художественной, философской и политической культуры. Достаточно обратиться к многочисленным библиографическим указателям и обзорам публикаций для того, чтобы убедиться: Руссо — знаковая фигура не только в науке, но и в сознании человека современной эпохи.1 Традиционно широкий резонанс вызывали и вызывают общественно-политические идеи мыслителя. Даже беглый взгляд на развитие общественной мысли Европы последних двух столетий позволяет говорить о том, что развитие консервативных, либеральных или марксистских политических концепций приводило к жарким дебатам о сущности суверенитета, «общей воли», свободы и равенства. Мысль автора трактата «Об общественном договоре» будоражила умы в эпоху Французской революции, которая вознесла Руссо, и Реставрации, которая сделала его ответственным за эксцессы террора. Руссо - объект споров в сочинениях видных представителей либерализма и консерватизма XIX в.2 В начале XX в. празднование двухсотлетней годовщины со дня его рождения стало поводом для столкновения мнений представителей различных идеологических течений. Палитра мнений либерально настроенных авторов была предельно широка: Руссо - «отец террора 93-го года», он якобы выступал за уничтожение частной собственности, «за животную общность имуществ» и потому являлся «отцом коммунизма». Не менее предвзято была настроена и клерикальная пресса, упрекавшая его в «разрушении» католической религии и основ общественной морали своего времени. Для либералов Руссо был недостаточно свободолюбив, для социалистов — недостаточно революционен, для католиков - недостаточно религиозен, и для всех он был утопистом, далеким от жизни мечтателем.1 Во 2-ой половине XX в. английские неолибералы, в частности, Дж. Тэлмон и Б. Рассел, пускавшие стрелы критики в адрес идеологии тоталитарных режимов в СССР, Германии, Италии и др. странах, видели во французском мыслителе одного из «родоначальников демократического тоталитаризма». В противовес этой интерпретации в начале 60-х гг. французские социалисты отстаивали тезис о демократическом и гуманистическом ха-рактере его общественно-политических идей. В конце 60-х гг. для «детей Фрейда и мая 1968 г. облик Руссо скрывал под либеральной внешностью тоталитаризм в чистом виде». Для этого поколения «он — мыслитель, по отношению к которому необходимо держать дистанцию». Одним из наиболее последовательных выразителей «настороженного» отношения к его общественно-политическим взглядам стал Луи Альтюссер.4 Таким образом, общественный идеал Руссо являлся и является концепцией, в спорах о характере которой сформировались многие основные идеологические направления в Европе Нового и Новейшего времени. Нет сомнения в том, что в современной России, где создаются институты гражданского общества, развивается конституционное государство, знакомство с идейным наследием первоклассного политического мыслителя является необходимым.
Концепции общественного договора, общей воли, суверенитета, характеризующие этот идеал, сыграли видную роль в становлении политической культуры современных демократических государств.1 Не случайно политологи, социологи, юристы, специалисты в области социальной философии за рубежом постоянно обращаются к анализу идей, которые прочно вошли в ее ткань. По выражению профессора университета Пенсильвании Миры Моргенштерн, актуальность общественно-политических взглядов Руссо заключается в том, что «они служат метатекстом для политической теории современности, ибо он сам предсказал возможность использования своих сочинений в сегодняшних исследованиях».2
В XIX — начале XX вв. общественно-политические взгляды Руссо были востребованы в России и стали достоянием русской мысли этого периода. Их анализ позволял многим представителям русского либерализма и консерватизма глубже понять сущность нарождавшейся революционной идеологии, а их критика в полной мере способствовала развитию их собственных концепций. Видный представитель консерватизма В. И. Герье писал, что мыслитель в своих произведениях «временами выглядел как какой-нибудь народник, который вопиет о вреде культуры для народа». Один из столпов российского либерализма Б. Н. Чичерин обнаруживал в учении Руссо об общественном договоре противоречие между «индивидуальными и коллективными началами», и эта антитеза сыграла ключевую роль в его полемике с социалистами в работе «Собственность и государство». Можно привести и другие примеры усвоения общественно-политических взглядов Руссо в дореволюционный период, но заметим, что так же, как и в зарубежной науке этого периода, именно характер его идеала общественного устройства вызывал наибольшие споры.1 Парадоксально, но весьма верно замечание о том, что в настоящее время в России «идеи Руссо... находятся где-то на периферии общественного сознания. Одна из ключевых фигур в русской общественной мысли оказалась забытой». Можно и нужно согласиться с тем, что это в значительной мере зависит от совре-менного состояния ее политической культуры. Но, как нам представляется, немаловажную роль здесь сыграло и состояние научных исследований творчества Руссо в СССР, развивавшихся в условиях господства официальной идеологии. Для авторов 30-х гг. XX века Руссо - «мелкобуржуазный демократ», а для авторов 60-х - 70-х гг. - «революционный демократ», но всего лишь один из «непоследовательных» предшественников марксистского учения. В результате, по словам И. Е. Верцмана, «с точки зрения марксизма идеи Руссо относились ко вчерашнему и даже к позавчерашнему дню». Таким образом, наследие Руссо оказалось малозначимым, а его изучение считалось неактуальным. Нужно ли удивляться тому, что бурное развитие зарубежной историографии во второй половине XX века почти не привлекало внимания советских ученых, а сделанные ими историографические обзоры были крайне редки и неполны? При этом невелико было количество работ советских исследователей, которые были посвящены общественно-политическим взглядам Руссо.2 Изданное в 1969 г. В. С. Алексеевым-Поповым и А. Д. Хаютиным собрание политических трактатов Руссо носило фрагментарный характер и содержало погрешности в переводе.3
«Рассуждение о науках и искусствах».
Анализируя формирование общественного идеала Руссо, Б. Гротюйзен подчеркивал влияние «политической практики» республиканской Женевы.1 В свою очередь М. Лонэ уточнял, что этот идеал неразрывным образом был связан с идеологией «мелкой буржуазии» Женевы. Идея народовластия, равенства граждан, неотчуждаемости суверенной власти оказали решающее воздействие на Руссо с самого детства, поскольку, как установил исследователь, он жил в квартале, известном своей политической активностью, а соседями его отца были вожаки «среднего класса ремесленников». Однако само по себе ее влияние далеко не всегда объясняет происхождение того или иного социального учения или художественного произведения. В этом отношении весьма справедлива мысль М. М. Ковалевского, который, критикуя мнения итальянских социологов, видевших истоки творчества Гомера в социальной среде его времени, однажды заметил: «Отражать среду - еще не значит быть ее продуктом, иметь корни в почве и условиях времени не то же, что быть вызванным к жиз-ни этими условиями». По нашему мнению, это замечание имеет большое значение для понимания генезиса творчества Руссо. Очевидно, что не сама социальная среда Женевы определяла его характер, а то, каким образом мыслитель воспринимал ее влияние. Безусловно, воспоминания о «детстве, родине и чте ниє Плутарха», по собственному признанию Руссо, надолго врезались ему в память. Однако воспоминания о детстве, проведенном в республиканской Женеве, согласно указаниям «Исповеди», с новой силой охватили Руссо лишь в тот период, когда он взялся за перо, чтобы ответить на вопрос, заданный академией наук в Дижоне в 1749 г.
Поэтому следует обратить особое внимание на изучение периода, который лежит между литературным дебютом Руссо и временем, которое он считал своим «детством». Покинувший Женеву в 1726 г.1 с целью сделать карьеру музыканта во Франции, Руссо поселился в Париже и после десятилетнего пребывания там добился успеха на литературном поприще, поставив перед собой цель «возвыситься» до уровня выдающихся мыслителей времени, создать про-изведения, достойные лучших образцов. Следовательно, усвоенные им с детства политические идеи и «впечатления» должны были восприниматься сквозь призму этого жизненного опыта, приобретенного сначала в период скитаний (1726 - 1739), а потом в период жизни во Франции с 1739 г.
В 1726 - 1739 гг. Руссо жил в Савое, Венеции, Лионе. Покинув Женеву, он провел ряд лет (с небольшими перерывами) в доме католическоой миссионерки баронессы де Варане, которая получала пенсию от Сардинского короля. Здесь он имел возможность заниматься самообразованием, познакомиться с лучшими образцами европейской культуры, литературы и философии. По собственному признанию, в период пребывания у мадам де Варане его настольными книгами были сочинения Локка, Гоббса, Пуфендорфа, Монтеня, Мальб-ранша.3 Самостоятельно и под руководством немногих случайных педагогов он овладел основами теории музыки и навыками игры на клавесине. Как свидетельствуют его немногочисленные сохранившиеся письма родным, в 30-х годах XVIII века он и не думал возвращаться в Женеву, а, напротив, желал жить «без денежного воспомоществления с чьей-либо стороны». Двадцатичетырехлетний Руссо достаточно трезво смотрел на ценности, которые разделяли люди, с которыми ему пришлось бы общаться во Франции. «Музыкой можно заниматься в любой стране, - признавался он. - Люди так устроены, что большинство предпочитает приятное полезному. Нужно воспользоваться их слабостями. Впрочем, что может быть более справедливым, чем достойное пользование плодами своего труда?».1
Руссо, как и многие его современники, надеялся найти возможность сделать карьеру с помощью своего таланта, быть оцененным во французском обществе, в котором изящный слог, приятная внешность, немногие, но приятные таланты, умение показаться интересным имели столь большое значение. Неудачное выступление в парижской академии наук с проектом реформы нотной записи цифрами не испортило карьеру Руссо. Напротив, он приобрел покровителей в свете и по их рекомендации, в частности графини де Брой, он принял место секретаря французского посланника в Венеции (1743 - 1744). По свидетельству «Исповеди», в Венеции Руссо стремился сделать дипломатическую карьеру, веря в свою звезду. К этому периоду относятся и первые попытки самостоятельных размышлений в области политики. Руссо признавался, что задумал трактат под заголовком «Политические установления», «заметив недостатки столь прославленного государственного устройства» республики Святого Марка.2 Очевидно, что вовсе не «школа социального страдания, которую прошел Руссо», как полагал В. И. Герье,3 а мир французской культуры, служба дипломатического работника расширили горизонты его мысли и обратили его внимание на вопросы политики.
Исходный пункт размышлений Руссо: гипотеза о «естественном состоянии» и мораль гуманного сообщества
Творчество Руссо раннего периода производит впечатление внезапного появления новых и ярких идей. На первый взгляд, это верно, поскольку все та же Академия наук в Дижоне, предложив один «провокационный» вопрос в 1749 г., на этом не остановилась. В 1753 г. в «Меркурии Франции» было опубликовано еще одно объявление Академии о конкурсе на тему: «Каковы основы неравенства между людьми и позволительно ли оно с точки зрения естественного закона?». Нужно ли удивляться, что Руссо, и раньше уделявший большое внимание вопросу о неравенстве «оценки» и неравенстве «рангов», обратился к его анализу? М. Лонэ склонен был считать, что если бы академия наук в Дижоне не «задала свой вопрос, то Руссо его бы выдумал». Вместе с тем этот исследователь тонко замечал, что «те, с кем Руссо вел диалог в истинном смысле этого слова - Д. Дидро, Э.-Б. Кондильяк, аббат Рейналь и д Аламбер. Этот диалог неотделим от становления его мысли до такой степени, что невозможно указать, что конкретно принадлежит каждому из них». Это замечание исследователя нам представляется весьма интересным. Действительно, «естественное состояние», в первую очередь, теоретическая концепция, опирающаяся на достижения антропологической и философской мысли эпохи Просвещения. Поэтому процесс ее создания и логику обоснования целесообразно проанализировать с точки зрения подхода, предложенного в руссоведении французским исследователем Брюно Бернарди. Он заключается в том, чтобы проследить, как, опираясь на достижения своих предшественников, Руссо выстраивал собственную линию рассуждений, «изобретая», наряду с концепциями «общей воли», «политического организма», суверенитета, концепцию «естественного состояния».
Нельзя упускать из виду и то обстоятельство, что эта последняя концепция возникла не только как результат теоретических построений. Поэтому изучение теоретических построений нельзя отделять от изучения тех мотивов, которыми Руссо руководствовался, создавая ее. Французский исследователь Ж. Эрар отмечал, что «естественное состояние» у Руссо представляло собой «совокупность приобретенных человеком качеств», о которых свидетельствует наука, и «выдумкой, легендой о «естественном человеке», позволяющей осу удить существующее неравенство. В последнем случае мысль того, кто создает концепцию «естественного состояния» дистанцируется от существующих отношений в обществе и критически их воспринимает. В «Исповеди» Руссо вспоминал, что «отбросил книги моралистов» и отправлялся в лес и там, наблюдая картины природы, «гордо сделал набросок картины истории человечества». Однако эта интуиция была бы бессмысленна, если бы, «удалившись в лес», Руссо оставался в «душе» тем же подчиненным стереотипам поведения в обществе, что и современный человек. На рубеже 40-х-50-х гг., размышляя над проблемами общества, Руссо начинал с себя, с изменения своей позиции писателя. «Трудясь над тем, чтобы заслужить уважение к самому себе, обходясь без уважения со стороны окружающих, которые по большей части обходятся без моего... мне не важно, плохо или хорошо думают обо мне, важно, чтобы никто не имел права думать обо мне плохо» - писал он.3 Таким образом, важнейшим открытием Руссо стала ценность человека, то есть представление о его достоинстве. «Я в одиночестве размышлял о человеке, о его счастье, не нуждаясь в окружающих людях для того, чтобы составить собственное счастье», - писал Руссо в небольшом наброске, датированном 1753 г. Таким образом, «удалившись в лес», Руссо не «выдумал легенду» о «естественном человеке». Экзистенциальное по своему характеру чувство «одиночества», то есть бытия человека вне социальной среды и социальных отношений, его представление о «самодостаточности» и самоценности человека нуждались и в теоретическом обосновании, и в том, чтобы образ жизни Руссо оказался в согласии с ним. Развивая свою «реформу», в поисках «счастья» для себя, он осознал, что уважение к самому себе, «самодостаточность» являются необходимыми условиями счастья человека вообще.
В период работы над «Рассуждением о неравенстве» Руссо стремился обосновать эту мысль. Уже в сочинениях периода полемики с оппонентами «Рассуждения о науках» Руссо заявлял, что «человек по природе добр». По его собственному признанию, он интуитивно ощущал, что «беды» человека в об-ществе не являются порождением его «природы». «Человек по природе добр, как я имею счастье это чувствовать», - заявлял Руссо, возражая тем оппонентам, которые полагали, что прогресс культуры позволяет исправить «злую природу» человека. Как нам представляется, в данном случае отправным пунктом рассуждений Руссо стали идеи, встречающиеся в сочинениях католических теологов, его современников. Аббат Галиен в 1745 г. писал, что «католические теологи определяют состояние чистой природы как состояние, в котором мыслящие создания находились, не ведая греха, не имея представлений о благодати и не зная о божественном призвании, а их способности не были развращены».3 Другими словами, человек обладал, если можно так выра зиться, «первозданной», «чистой» природой и был лишен представлений о добре и зле. Но, в отличие от «католических теологов», высказывая убеждение, что «человек по природе добр», Руссо ссылался не на догматы веры, а на «чувство», на интуицию. По нашему мнению, эта интуиция свидетельствует о влиянии на Руссо так называемой «естественной теологии», смысл которой, по мнению одного из ее адептов Жана Пеке, заключается в том, что, хотя «первоначальные намерения Творца скрыты от нас», они «ясно говорят нашим сердцам и нашему разуму».1 Другими словами, наше чувство превалирует над разумом в вопросах веры.
Проблема теоретического обоснования (1760 - 1762).
В истории каждой страны существуют события, которые можно с полным правом назвать вехами ее истории. Такой вехой для Франции стала Семилетняя война (1756-1763). Военное поражение, нарастание оппозиции со стороны парижского парламента, нищета народа и небывалый рост налогов, слабость министерства, огромные траты на содержание двора и небывалый рост административных расходов - вот далеко не полный перечень того, что можно отнести к итогам этой войны. Они оставили неизгладимый след в истории страны и в истории второй половины царствования Людовика XV. Государственный долг достиг невероятной суммы в один миллиард золотых ливров, что составляло доход казны за 10 лет. Уже в 1759 году генеральный контролер финансов Силуэт докладывал королю, что «настоятельная необходимость платежей по государственным обязательствам не оставляет более времени для выбора средств».1 Предпринятые Силуэтом реформы вызвали всплеск надежды у энциклопедистов и Дидро. Казалось, что правительство сможет обуздать роскошь двора, непомерные налоги.2 Но правительство вскорости оказалось в отставке. Король не желал даже слушать советов физиократов, предлагавших различные рецепты «искоренения зла». Он заявил после встречи с их признанным главой Ф. Кенэ, организованной маркизой де Помпадур, что он «только что выслушал длинную речь самого большого фантазера в его королевстве». Известно, что, не найдя поддержки при дворе, физиократы попытались влиять на политику французского двора через общественное мнение, основав периодическое издание «Эфемериды гражданина». Но впечатление, произведенное на них пренебрежением со стороны правительства, было очень сильным. Маркиз Мирабо, не скрывая неприязни к королю, писал в предисловии к своему трактату «Теория налогообложения» (1760), что король «был молод, силен, блестящ, но теперь он клонится к упадку и вместе с ним все механизмы его империи». Подобная дерзость стоила автору полгода тюрьмы. «Верх безумия!», - восклицал видавший виды королевский цензор Жак д Эмери, прочи-тавший это сочинение. Но ведь очевидно, что экономическое положение в стране было настолько серьезно, что речь уже не могла идти об «уважении» к королю в ущерб истине!
Русский посол князь А. М. Голицын в сухих цифрах докладывал Екатерине II о состоянии Франции на исходе Семилетней войны, сопроводив их «Наблюдениями», в которых живописал «бедное дворянство, отныне собравшееся в деревне и прозябающее там в нищете», падение патриотического духа населения и сетовал на то, что имущество мелких торговцев и ремесленников арестовывается в счет неуплаты ими налогов. Последнее, по мнению князя Го-лицына, должно было привести к полному упадку французской экономики. Со своей стороны, в небольшом неопубликованном сочинении «Старик-политик» и Вольтер достаточно полно резюмировал причины экономического кризиса. Это - отмена Нантского эдикта, следствием которой стала эмиграция большого количества ремесленников-гугенотов («рабочих рук»). Кроме того, князь указывал на рост роскоши в обществе и импорта дорогих безделушек, на апатию населения, внешние войны и огромные ренты, выплачиваемые иностранцам.1
Глухое недовольство сложившимся положением дел в стране нарастало постепенно, время от времени выплескиваясь наружу. Здесь было бы неуместно говорить о народных волнениях во Франции, о росте недовольства в широких слоях населения. Все эти события и факты, безусловно, послужили бы дополнительными красками для достаточно красноречивой картины экономического и социального кризиса во Франции. Но гораздо более важным представляется то обстоятельство, что в период 1756 - 1763 гг., в ней сложилось мнение, которое разделялось «едва ли не всем населением страны и практически всей Европой, что наша абсолютная монархия является наихудшим из возможных правлений». Эти слова бывшего министра иностранных дел Людовика XV маркиза д Аржансона как нельзя более ярко свидетельствуют о состоянии умов в стране. В кругах философов Просвещения все чаще и чаще можно было слышать речи о том, что «анархия предпочтительнее подобного образа правления». Подобные суждения, по мнению маркиза, были способны «спро-воцировать переворот» в обществе. Десятилетия спустя его младший современник и историк, иезуит Фантэн дез Одоар писал, что на исходе Семилетней войны разгорелся жар философских дискуссий, которые затрагивали все аспекты жизни общества. Но, самое примечательное заключалось в том, что поражения французских армий и неспособность государства справиться с финансовым кризисом рассматривались в них как явления одного порядка.3 Современники единодушно отмечали всплеск интереса различных слоев общества, в частности, интеллектуальных кругов к политическим вопросам, выразившегося в «страсти рассуждать о вопросах правления и финансах».4 Философы Просвещения не скрывали своего желания покритиковать правительство, вставляя «суровые фразы» в книги по истории страны, в «которой почти никогда и ничего не делалось из того, что следовало делать».1 Правительство уже не могло, как в прежние годы, игнорировать тот факт, что в годы Семилетней войны, во Франции возникло то явление, которое ныне принято называть общественным мнением. Современники единодушно отмечали рост политического сознания в обществе, интерес к политическим и философским идеям современников. «Жадные до независимости люди, - писал аббат Легро, - с радостью наблюдали, как философы страстно выступали против правительства, бранили беспорядок внутри страны... проявляли огромный интерес к сельскому хозяйству, выражали досаду против роста богатства и роскоши».2
Авторитетный французский исследователь Д. Морнэ отмечал, что рубеж 50-х - 60-х гг. XVIII в. - время нарастания недовольства «существующим положением дел», но парадоксальным образом оно «не затрагивало основ суще-ствующего строя». Действительно, в начале 60-х гг. XVIII вв. собственно политических сочинений, в которых предлагались бы реформы французского государства, как свидетельствует перечень печатных изданий, появившихся во Франции в это время, составленный Жаком д Эмери, было не так много. Правда, следует учесть, что он не отмечал в нем сочинения, ввезенные во Францию подпольно. И все же мнение Д. Морнэ нуждается в уточнениях
