Содержание к диссертации
Введение
1. Введение. История изучения проблемы. Цели, задачи, методы исследования
2. Глава первая. Теоретические обоснования деятелями IV века отношений императорской власти и церкви
1. Историческая ситуация. Определение проблематики главы
2. Основы философии истории — в ссылках на Священное Писание
3. Взгляд на отношения императорской власти и церкви в трудах церковных мыслителей (Евсевий Кесарийский, Афанасий Александрийский)
4. Представление императоров об отношениях государства и церкви. (Константин I, Констанций II, Константин II)
5. Взгляды неоплатоников на сущность императорской власти
6. Выводы
3. Глава вторая. Экономические и политические аспекты отношений императоров и церкви
1. Историческая ситуация
2. Экономические основы церковно-государственных отношений
3. Политический аспект церковно-государственных отношений в деятельности соборов
4. Некоторые стороны отношений церкви и государства к язычникам
4. Глава третья. Роль личных контактов императоров с церковными деятелями
1. Личное общение императоров с представителями духовенства
2. Роль посредников в установлении отношений светской власти и церкви
3. Участие представителей церкви в придворной жизни
4. Выводы ко второй и третьей главам
5. Заключение
6. Библиография
- Историческая ситуация. Определение проблематики главы
- Историческая ситуация
- Личное общение императоров с представителями духовенства
Введение к работе
Отношения императоров с церковью — многовековая проблема в истории христианской цивилизации — стала одной из главных, кардинальных в русской и западноевропейской медиевистике. Она актуализировалась в новом, третьем, тысячелетии в связи с нарастающими духовными потребностями общества. Истоки возникновения этих отношений уходят в глубокую старину, но важнейшим этапом их становления оказывается IV век — время великих Константина I и Афанасия Александрийского, деятельность которых издавна привлекала внимание, но не изучена во всех связях и с учетом социально- политического контекста. Тем более время жизни ближайших потомков знаменитого императора, Констанция II, Констанса и Константина II — середина века — детальному историческому анализу не подвергалось. Изучая указанный сложный, во многом переломный период взаимоотношений светской власти и церкви, необходимо увидеть и теоретически осмыслить главнейшие компоненты этих связей в их динамике, перспективе развития, вкладе в духовную культуру общества.
Хронологические рамки работы — 330-е — начало 360-х годов; от основания Константинополя, события первостепенной важности для позднеримско-византийской и мировой истории, а также для истории христианской церкви, до — конца правления Констанция II и начала узурпации Юлиана Отступника. Это время интенсивной соборной деятельности и острой борьбы внутри церкви, становления церковных канонов и институциональных основ, в частности монашества. Светская жизнь того же периода характеризуется отстаиванием единства империи сыновьями Константина и охраной внешних рубежей государства.
Из числа наиболее ранних источников, дающих сведения об отношениях римской власти с церковью в правление Константина I, выделяются сочинения1 Евсевия Кесарийского — «Церковная история», оконченная им к 326 году, Панегирик в честь 30-ти-летия царствования Константина I, датируемый 336 годом, и — «Жизнь Константина» (в 4-х книгах), сочинение, являющееся в сущности также панегириком (составлено в 337—339 гг., но неполностью завершено из-за кончины писателя). Следует иметь в виду, что эти сочинения, основаны на материале «Церковной истории». Историческая ценность трудов Евсевия не равнозначна. Очевидно то, что жанровые особенности панегирика заставляли автора тщательно отбирать только те факты, которые были желательный для правителя. Евсевий считал главным изображение благочестивых дел Константина I, тогда как и сложная внутрицерковная ситуация, и позиция правящей элиты Римской империи в церковном вопросе 30-х гт. IV века остались им неосвещенными. Следовательно, сочинения Евсевия дают лишь сравнительно небольшой фрагмент исторической действительности, ценный для восстановления некоторых сторон идеологической жизни эпохи Константина I.
Для 40-50-х гг. IV в. основные сведения об отношениях императорской власти с церковью дают труды Афанасия Александрийского — «Апология» перед Констанцием II и особенно «История Ариан» (между 353—357 гг.), а также ряд других сочинений. Афанасий был хорошо осведомлен о ситуации в Египте; при этом Александрийский архиепископ, посетивший Италию, Галлию и
1 Издания Евсевия многочисленны. Подробный указатель изданий Евсевия и др. церковных авторов, используемых в моей работе см. в монографии И. В. Кривушина. Ранневизантийская церковная историография. СПб., 1998. С. 231—233. Здесь мы указываем лишь те издания, которые непосредственно используются в диссертации. Труды Евсевия опубликованы в Патрологии Миня (Т. 19—24). В диссертации привлекается помимо этого издания также Eusebius Pamphilius. The Ecclesiastical history. Vol. 1—2. Camb. (Mass.), 1980. На русский язык Евсевий переводился в 1848—1849 гг. Затем было издание «Церковной истории» в серии «Богословские труды». Сб. 23—26. М., 1982—85. Последнее русское издание: Евсевий Памфил. Церковная история. Автор перевода неизвестен. М., 1993.
Балканские провинции, стал деятелем общеимперского масштаба, что отразилось на содержательности и исторической ценности его церковно-политических сочинений. В частности, у Афанасия освещена не только церковная политика императора в общем виде, как у Евсевия, но и роль придворных и государственного аппарата в отношениях власти и церкви, действие местной администрации, воплощавшей церковную политику Констанция II на практике, даны некоторые сведения о личных контактах епископов-ариан с представителями светской власти. Сведения Афанасия позволяют отрешиться от чисто идеологического восприятия изучаемой проблемы и сосредоточиться на реальной стороне дел, на личных и межинституциональных взаимосвязях, а не на абстрактных, идейных и богословских нюансах, не имеющих первостепенного значения для понимания отношений императора и церкви. Богословские трактаты архиепископа представляют некоторый интерес для выяснения взглядов Афанасия на императора и его власть. Несмотря на огромное значение творений архиепископа2, информация, содержащаяся в трудах александрийского иерарха, вряд ли может быть оценена как полная и объективная, так как Афанасий был не беспристрастным свидетелем событий, а участником; полемичность—неотъемлемая черта стиля его сочинений.
Следует отметить появление неортодоксальной церковной историографии, а именно сочинения полуарианского епископа Гераклеи Сабина. Он вклю^чил в свой труд соборные акты, охватывающие время от
1 Вселенского собора (325 г.) почти до конца правления Валента. Сабин
давал оценку церковным событиям с ярко выраженной необъективностью.
Сабин обходил молчанием все, что было бы не на пользу церковной
іруппировке во главе с Македонией, полуарианским епископом
2 Основные издания трудов Афанасия: Sancti patris nostri Athanasii... Opera omnia
exstant... T. 1—Ф II Patrologiae cursus completus. Series graeca, T. 1—161 / Accurante et
recognescente l'abbe J. — P. Migne. Paris, 1857—1866. T. 25—28; Творения иже во
святых отца нашего Афанасия, архиепископа Александрийского. В 4-х ч. Свято-
Троицкая Сергиева Лавра, 1902—1903. Перевод выполнен Московской духовной
академией. Репринтное воспроизведение: Святитель Афанасий Великий. Творения.
Т. 1—4. М., 1994. В дальнейшей цитируется это издание.
Константинополя, Сочинение Сабина известно лишь по отзывам о нем в других источниках, прежде всего у Сократа Схоластика.
Нецерковная историография IV века представлена «Деяниями» Аммиана Марцеллина3, датируемыми 80—90 гг. IV века. Аммиан, повествуя о правлении Констанция II в период 353—361 годов, упоминал христиан или церковные события лишь вскользь, для него это второстепенная тема. Историк был тесно связан с римской государственной системой, принадлежа к числу мелких военных и чиновников. Приведенные факты, прямо или косвенно относящиеся к церкви, и скрытая информация Res Gestae способны заметно помочь в лучшем понимании церковно-государственных связей в то время.
Среди нецерковных писателей 40—60-х гг. IV в. можно упомянуть также Юлиана Отступника, Либания, Фирмика и пр. Информационная ценность этих источников ограниченна, однако они помогают понять общее умонастроение в ту эпоху и сообщают отдельные факты, дающие возможность дополнить картину отношений императора и церкви в 330—360 гг.
Переходя к характеристике исторических трудов, не принадлежащих перу современников событий 330—360 гг., следует отметить развитие неортодоксальной церковной историографии, представленной «Церковной историей» арианина Филосторгия4. Это сочинение охватывает период от воцарения Константина I до смерти императора Гонория. Филосторгий, уроженец Каппадокии, был для своего времени очень образован, в частности знаком с трудами Филона Александрийского и Порфирия. Труд Филосторгия дошел до нас в отрывках, сохраненных благодаря патриарху
3 В моей работе используются два издания Аммиана: Ammianus МагсеШпш / Rerum
gestaruin libri qui supersunt. Berolira. Vol. 1—2. 1910—1915; Аммиан Марцеллин.
Римская история. СПб., 1994. В основу этого издания положен перевод
Ю. Кулаковского и А. Сонни (Т. 1—3. Киев, 1906—1908), отредактированный
Л. Ю. Лукомским.
4 В диссертации использовано немецкое издание Филосторгия: Phflostorgius.
Kirchengeschichte. Leipzig, 1913.
Фотию (IX в.), который, однако, негативно относился к этому историку. Филосторгий превозносил Евсевия Никомедийского, Аэция, Евномия и других арианских пастырей, приписывал им способность к пророчеству, к исцелению больных и мертвых и т. д. Константин, Афанасий, каппадокийцы — для него отрицательные личности, равно как и Юлиан Отступник. Зато дук Артемий, боровшийся с епископом Афанасием и проводивший церковную линию ариан, оценивается положительно. Для уяснения отношений императора и церкви Филосторгий приводит отдельные факты, важные, и не получившие отражения в других источниках.
Самым значительным в церковной историографии V века был труд Сократа Схоластика" (ок. 380 — после 439), продолжателя традиций Евсевия. Сократ довел свое сочинение в 7 книгах до 439 года, начав от Константина I. Этот писатель принадлежал к высокообразованному слою константинопольского общества, имел контакты с софистами и арианскими теологами. Сократ основывал свой труд на разнообразном предшествующем материале, включая сочинения Евсевия, Афанасия, Григория Богослова и т. д., а также устную традицию, к своим источникам относясь критически. Его «Церковная история» содержит ряд фактов, нигде более не упоминаемых, поскольку Сократ, хотя и держался Пикейского исповедания, использовал полуарианские и новацианские свидетельства, которые во многом отличались от того, что сообщали сторонники Никейского символа. Сократ стремился комбинировать события церковной и светской истории, не проводя между ними явной и тесной связи. Отношения светской власти к церкви выявляются путем указания на мнения и поступки императоров в церковных делах, тогда как в целом правящий слой римского общества показан слабо и фрагментарно.
5 В диссертации используются издание в Патрологии Ж. Миня (Socratis Scholastici Ilistoria ecclesiastica II Patrologiae cursus completus. Series graeca. T. 1—161 / Accurante et recognescente Г abbe J. — P. Migne. Paris, 1859. T. 67) и в русском переводе: Сократ Схоластик. Церковная история. М., 1996. В основу этого издания положен перевод середины XIX в., осуществленный в Санкт-Петербургской Духовной Академии.
Роль придворных в церковной жизни почти не освещена. И все же, сочинение Сократа относится к важнейшим источникам знаний о государственно-церковных отношениях в 330—360 гг.
Среди источников следует также назвать «Церковную историю» Феодорита Киррского6, написанную в 40-х гг. V века. Феодорит придерживался более строгого христианского подхода по сравнению с Сократом, почти не сообщая фактов, которые бы не имели прямого отношения к церковной жизни. Благодаря связям с сирийским монашеством, Феодорит смог поместить в свой труд ряд уникальных сведений об отношениях императорской власти с этим особым слоем ближневосточно-римского общества. В целом писатель идейно и историографически основывается на данных Афанасия, используя также соборные материалы и послания епископов и императоров.
Определенное место в освещении отношений императорской власти и церкви занимает агиографическая литература, создававшаяся как правило много позднее описываемых событий.
Важный агиографический памятник — «Мученичество Артемия», созданный в IX веке Иоанном Родосским7 на основе сведений Филосторітія, желающего прославить арианского мученика. Важность «Мученичества Артемия» в том, что оно удостоверяет христианское почитание видного представителя римской светской власти, активно участвовавшего в церковных и политических конфликтах в Египте в конце 50-х — нач. 60-х годов IV века.
Особую категорию источников составляют документальные свидетельства IV века — письма, соборные постановления и послания и т. п. Преимущественно они помещены церковными историками в свои сочинения. Ценность этих материалов значительна, когда они исходят от
6 Феодорнгг, епископ Кирскии. Церковная история. М., 1993. В основу этого издания
положен русский перевод, сделанный при Санкт-Петербургской Духовной Академии и
опубликованный в 1852 году. Греческий текст: Patrologiae cursus completes. Series graeca.
Т. 82.
7 Это житие опубликовано в Acta sanctorum (издание болландистов) Т. 8. Р. 856—884 и
в приложении к вышеуказанному изданию Филосторгия 1913.
императора, или адресованы ему от лица представителей церкви. Отношения светской власти и церкви в документах нарисованы иногда весьма рельефно. Сохранилась запись беседы папы Либерия с Констанцием II, Эпиктетом Центумцелльским и евнухом Евсевием об Афанасии, епископе Александрийском. Феодорит включил в свою историю этот документ, который в жанровом отношении близок актам мучеников.
Отдельное место занимают «Оглавления» пасхальных посланий Афанасия на сирийском языке. По содержанию — это краткая хроника пребывания архиепископа на александрийской кафедре. «Оглавления» иногда дополняют другие источники, сообщая об отношениях египетской высшей адинистрации и императорской власти с Афанасием.
Некоторое значение для исследования имеют труды философов-неоплатоников9 — Плотина, Порфирия, Ямвлиха и Евнапия. Социальные аспекты их философии заслуживают серьезного внимания, поскольку в полуязыческой-полухристианской империи IV века взгляды неоплатоников прямо или косвенно влияли и на светскую власть и на церковных писателей.
В итоге рассмотрения источников следует признать, что они дают возможность исследовать поставленные в диссертации проблемы.
* * *
Средневековая историография отношений светской власти и церкви была связана с борьбой внутри христианского мира по поводу статуса и объема власти римского папы, а также католической иерархии. В XV веке Николай Кузанский и Лоренцо Валла доказали поддельность
* Русский перевод в издании: Афанасий Великий. Творения. Т. Ш. М., 1994. С. 376-392. 9 Plotinus Enneades. V. 1-6. P.; Brux., 1924—38; Плотин. Эннеады. Перевод Г. В. Малеванского, М. Браша и С. И. Еремеева. Киев, 1995. Последнее издание используется в диссертации. Iamblichi de vita Pythagorica Liber Petropoli, 1884. Philostratus Flavius. Eunapius. The lives of the sophists. Camb. (Mass.), 1968. Евнапий. Жизни философов и софистов. Перевод Е. В. Дарк и М. Л. Хорькова / Римские историки IV века. М., 1997. С. 227—294.
«Константинова дара». Следующим этапом этого процесса стал коллективный труд протестантских10 богословов во главе с Матвеем Фляцием — Магдебургские центурии в 13 томах (1559—1574). Центурии представляли собой обширный свод материалов по церковной истории, собранных из многих европейских библиотек. Воззрения Фляция и его коллег довольно запутаны, но заметно, что они были склонны отрицать высокое значение отцов церкви в христианской истории, находили ошибки в их богословском учении. К авторам центурий идеологически примкнул германский гуманист Иоанн Леунклавий, который в 1576 году критически отозвался об изображении правления Константина І у Евсевия и церковных авторов V века, считая языческую точку зрения на правителя более взвешенной. Противоположный взгляд на проблему высказал кардинал Ц. Бароний в своих «Церковных анналах» (Т. 1—12,1588—1607). В духе Контрреформации он стремился доказать чистоту католической церкви, а Константина считал образцом христианского правителя, впрочем, критикуя последнего за чрезмерно терпимое отношение к язычникам. Разные взгляды на государственно-церковные отношения IV века проявлялись одновременно с открытием и публикацией источников по этой теме. В 1544 году были изданы сочинения Евсевия Кесарийского, Сократа, Созомена и Феодорита.
В XVII веке начинают создаваться ірудьі, имеющие отношение к церковной и политической истории IV в., но с меньшим полемическим настроем — «Мемуары для церковной истории первых шести веков» (1693—1712, 16 тт.) Тиллемона, а также труд К. Флери (1692—1720, 20 тт.).
Протестантская историография представлена Г. Арнольдом и его «Беспристрастной историей церкви и ересей» (1699—1700, т. 1—4). Арнольд изобразил IV век периодом полного упадка и разложения церкви,
10 Обзор протестантской историграфии делается главным образом на основе нового издания А. П. Лебедева, см.: Церковная историография в главных ее представителях с IV в. до XX в. СПб., 2000. С. 206—395. Там же можно найти исходные данные об изданиях протестантских авторов.
а Константин стал объектом критики за то, что одарил «льстивый клир» льготами и привилегиями. Деятельная вера была подменена терминологическими дебатами, а авторитет епископа стал доминирующим фактором в церковной жизни. Арнольд порицает Афанасия Александрийского и других церковных ортодоксов, считая, что именно они предавались заблуждениям и распутству, тогда как ариане изображаются людьми строгой нравственности.
К тому же направлению принадлежал В. Вистон, издавший в 1711 году свой труд «Возрожденное раннее христианство», где Афанасий Великий оценивался как нарушитель церковной гармонии.
В XVHI веке происходит поворот к рационализации церковной истории IV в., что дало себя знать в 6-ти томном труде протестантского историка Г. Генке (год издания его сочинений неизвестен). По мнению последнего, в IV веке к христианству стали примешиваться религиозные языческие формы, а епископы всячески содействовали поддержанию суеверий, чтобы легче осуществлять свое господство над необразованными и суеверными массами народа. Об Афанасии Великом Г. Генке отзывался как о гордом упрямце, злоупотреблявшем своим авторитетом и устраивавшем смуту в церкви.
В период Просвещения интерес к церковной истории должен был пережить заметный спад, что показала «История упадка и крушения Римской империи» Э. Гиббона (т. 1—6, 1776—1788)11. Историк в целом уделил церкви мало внимания, клерикальный дух Э. Гиббону чужд. В то же время критический разум помог историку избежать и просветительских заблуждений, таких как преклонение перед Юлианом Отступником. В основе метода Э. Гиббона лежит психологизм, изучение человеческого характера. Это явствует из оценки им правления Юлиана: фанатизм и человеческие страсти пагубно влияли и на христиан, и на язычников12.
11 Gibbon Е. The history of (he decline and fall, of (he Roman Empire. V. 1-6. L., 1776—88.
12 См. напр. в рус. изд.: Гиббон Э. История упадка и крушения римской империи. М.,
1994. С. 264—265, 283.
Будучи невысокого мнения о церкви, Гиббон тем не менее признавал особые дарования13 Афанасия Великого. Одним из главных достоинств труда Э. Гиббона является привлечение всего возможного тогда источникового материала по светской истории, включая эдикты императоров.
Из историографии церковного направления 19 века, можно выделить труд Ф. X. Баура, где он пыгался приспособить ход церковной и религиозной истории IV века к гегелевской философии, усматривая движущую силу всех процессов внутри церкви в борьбе противоположностей и их синтезе. Баур более положительно отзывался об арианстве, чем ортодоксии: ересь по его мнению, содержала больше разумности и практической пользы.
В числе крупнейших богословских историков XIX века следует упомянуть также А. Неандера и А. Гарнака.
В середине XIX века в западноевропейской науке обострился интерес к религиозному облику Константина I. Я. Буркхардт14 критически воспринял сведения церковной традиции о христианском настроении императора. Он считал его холодным, расчетливым фаталистом, чуждым искренней веры и думавшем только об укреплении своей власти. Позднее на эту же тему высказался Т. Бригер15. Он осторожно подошел к концепции о религиозной индифферентности Константина, считая ее трудно доказуемой. Политика императора, по мнению Бригера, была направлена на порабощение церкви.
В русской дореволюционной историографии занимает видное место изучение церковной истории IV века. Ученые, как правило из церковных кругов, сосредоточили внимание на 3-х аспекіах жизни церкви в IV веке: сфера богословия, церковно-правовые проблемы, изложение и реконструкция фактического материала. Отношения церкви с
13 Там же. С. 281.
14 Burckhardt J. Die Zeit Constantins des Grossen. Stuttgart, 1853.
15 Brieger Th. Constantin der Grosse ale Religionspolitiker. Gotha, 1880.
императорами, естественно, находили свое отражение в этих трудах, но лишь в связи с указанными тремя аспектами. Несмотря на обилие монографий и статей, социально-историческая сущность этих отношений в 330-360 годах осталась в русской дореволюционной историографии мало изученной. Впрочем, русская церковь и церковные историки XIX века, по-видимому, считали, что богословие и церковное право принципиальнее и важнее, чем отношения с суетной и часто сомнительной светской властью, тем более, что априори очевидна пагубность для внутреннего состояния и репутации церкви глубоких контактов со светскими правителями.
Следует выделить работы А. В. Горского, прежде всего составленную им биографию Св. Афанасия «Жизнь святого Афанасия Великого, архиепископа Александрийского» (М, 1851). Это для той поры — фундаментальный труд, несмотря на содержащиеся в нем хронологические неточности и стремление в оценках событий строго придерживаться мнения Афанасия, тогда как научное исследование требует критического анализа источников. А. В. Горский собрал значительный материал и заложил основу православного осмысления деятельности Афанасия. Исследователь не старался особенно углубляться в отношения церкви со светской властью, считая эту проблему неактуальной.
В русском обществе конца XIX века — начала ХХ-го усиливается внимание к церковной истории, вызванное желанием найти в церкви надежную социальную опору. Наиболее значительны концепции В. С. Соловьева, интерес которого к церковной истории был связан с поисками единого и целостного начала в жизни.
В общем виде свою концепцию Соловьев16 изложил в реферате «Об упадке средневекового миросозерцания», прочитанном на заседании Московского психологического общества 19 октября 1891 года. Философ полагал, что «общественный договор» между язычеством и христианством, особенно заметный в сфере законодательства, привел к отказу христиан от преобразований общественного строя в лучшую сторону или от попыток
16 Соловьев В. С. Собр. соч. СПб. Т. VL С. 347—358.
влиять на императорскую власть. Западная римская церковь Соловьевым поставлена несколько выше, чем восточноримская: философ полагает, что на Западе «были яркие примеры стремления к социально-нравственному христианству, начиная от принципиального протеста св. Мартина Турского и св. Амвросия Миланского против смертной казни и кончая деятельностью Григория VII»17. Философ отметил, что тенденция к активному влиянию церкви на светскую власть, в конечном счете, и на Западе не дала устойчивых результатов. Но несомненно, что св. Мартин и св. Амвросий, выступившие против чрезмерно строгого отношения власти к манихеогностической секте присциллианнистов, для Соловьева стали важными ориентирами в поиске истинно христианского духа, от которого, по его меннию, основная масса (мнимых) христиан обособилась.
Важной идеей Соловьева стала мысль о папской теократии, как высшем типе государства, позволяющем создать вселенское «царство церкви»18, в котором господствует истинно христианский дух. Подлинной папской теократии, призванной служить благу христиан, философ противопоставляет папизм или извращенную теократию. Последняя имела тенденцию упразднить самостоятельность больших местных церквей. Если истинная теократия основана на том, что высшая власть в христианском мире — у духовного лица, а не у светского (светская власть подчиняется духовной, как тело — душе), то в ложной теократии духовное лицо начинает для управления государством использовать исключительно мирские средства. Примером истинного теократического правления Соловьев считал понтификат Льва Великого (Увек)19. Таким образом, философ находил в истории церкви образцы эффективного духовного господства и церковного влияния на мирские дела. Концепция Соловьева оказала влияние на проблематику исследований в этой сфере и вызвала дискуссии.
17 Там же. С. 356.
" См.: Трубецкой Е. Миросозерцания В. С. Соловьева. М., 1913. С. 449.
19 Там же. С. 454.
К истории церкви IV—V веков обращался С. Предтеченский20, изучая проблему развития влияния римского престола на жизнь церкви. В связи с этим он изучал роль соборов IV веков — Никейского, Сардикского, Римского. Ученый полагал, что шестой канон Никейского собора 325 года утвердил за папой те же широкие права в нескольких провинциях, что и у александрийского епископа. Предтеченский обоснованно утверждал, что третий, четвертый и пятый каноны Сардикского собора 343 года дали главе западной церкви новые права в области церковной юрисдикции. Однако Римский собор 378 года постановил, что папа подсуден не только собору епископов, но и суду императора, а также светских сановников. Ученый признает, что папские притязания на главенствующую роль в церкви к концу IV века были довольно очевидными, папы уже видели особое положение апостольского римского престола по сравнению е другими церквями. Исследования Предтеченского позволяют уточнить проблематику, восходящую к ситуациям и в Восточно-римской церкви .
Помимо обширной богословской литературы, которая прямого отношения к рассматриваемым проблемам не имеет, необходимо назвать труды Я. И. Алфионова, П. В. Гидулянова, А. М. Иванцова-Платонова, А. П. Лебедева, иеромонаха Михаила, В. В. Болотова, П. Прокошева, Н. С. Суворова, в которых делается ряд важных наблюдений церковно-правового характера, но эти труды напрямую не выходят к проблеме взаимосвязей власти и церкви в 330—360 годах22.
Предтеченский С. Развитие влияния папского престола на дела западных церквей (до конца IX века) / Православный собеседник. Сентябрь, 1890.
21 Более подробно об этом см. мою статью: Западно-римская церковь IV—V веков в
русской исторической мысли конца XIX века // Гуманитарные науки на рубеже веков.
Материалы Межвузовской научной конференции. М., 2001. С. 28—32.
22 См.: АлфионовЯ. И. Император Юлиан и его отношение к христианству. Казань,
1877; Гидулянов П. В. Восточные патриархи в период четырех первых вселенских
соборов. Ярославль, 1908; Иванцов-Платонов А. М. Религиозные движения на Востоке
в IV—V веках. М., 1880; Лебедев А. П. Собрание церковно-исторических сочинений.
Т. 1—10. М., 1898—1905; Иеромонах Михаил. Законодательство римско-византийских
императоров о внешних правах и преимуществах церкви (от 313 до 565 г.). Казань,
1901; Болотов В. В. Лекции по истории Древней Церкви, Т. 1—4. СПб., 1907—1918;
Прокошев II. Церковное судопроизводство в период Вселенских соборов. Казань, 1900;
В русской эмигрантской историографии 1920—1930-х годов развивался формально-юридический подход к проблеме отношений римской императорской власти и церкви. Н. Н. Афанасьев23 доказывал, что в юридическую основу соборной жизни IV века были положены прежние провинциальные формы языческого культа (греческие koivu и римские concilia). Именно в этом обстоятельстве Н. Н. Афанасьев видел объяснение роли, которую играла императорская власть на христианских соборах.
Зарубежная историография XX века изначально сосредоточивалась на воспроизведении биографии Афанасия Великого (Г. Барди, Ф. Каваллера, позднее — Ф. Л. Кросс)24. В то же время, в первой половине XX века, поддерживался интерес к общим идеологическим проблемам религиозной и церковной политики Константина I (Д. Фиртс, О. Зеек, Е. Швартц, Н. Бейнс и др.)25. В 30-х — 50-х годах нарастает внимание к изучению политико-теологических взглядов Евсевия Кесари йского, определяются его представления о христианском императоре. Это направление развивали X. Беркхоф, X. Опитц, С. Гринслейд, Ф. Кранц и др.26 Ценная работа принадлежит К. М. Сеттону27, в которой он проследил развитие отношения отцов церкви к Константину I и Констанцию II, обозначил проблему изменения взглядов церковных писателей на
Суворов HL С. Объем дисциплинарного суда и юрисдикции церкви в период Вселенских соборов. М., 1906.
23 Афанасьев Н. Н. Провинциальные собрания римской империи и вселенские соборы /
Рус. науч. институт в Белграде. Записки. Вып. 5. Белград, 1931.
24 Bardy G. Saint Athanase (296--373). Paris, 1914; Cavallera F. Saint-Athanase (295—373).
Paris, 1908; Cross F. L. The study of St Athanasius. Oxf., 1945; Leroux J.-M. Athanase
d'Alexandria Paris, 1956.
25 Firth J. Constantine the Great. The reorganisation of the empire and the triumph of the
church. N.Y., 1904; Seeck O. Geschichte des Untergangs der Antiken Weh. Bd. 1—6.
Stuttgart, 1895-1921; Schwartz E. Kaiser Constantin und die christliche Kirche. Leipzig-Berlin,
1913; Baynes N. Constantine the Great ant the Christian Church. Oxf., 1972.
26 Berkhof H. Die Theologie des Eusebius von Caesarea. Fmsterdam, 1939; OpitzH. Euseb
von Caesarea als Theologe II Zeitschrift fur die neutestamentfiche Wissenschaft XXXTV
(1935). P. 1—19; Greenslade S. Church and state from Constantine to Theodosius, L., 1954;
Cranz F. Kingdom and polity in Eusebius of Caesarea II Harvard Thedogical Review 45, 1952.
P. 47—66.
27 Setton K. M. Christian attitude towards the emperor in the 4m century N.Y., 1941
субординацию императора и церкви. Ученый постарался вскрыть причины этих процессов. Таким образом, «политическая теология» деятелей церкви была осмыслена Сеттоном не как статичное явление, а развивающееся в зависимости от идеологических и политических факторов.
С 1960-х годов усиливается социологизаторское направление в изучении государственно-церковной истории IV века — работы А. Момильяно, А. X. М. Джонса28. В 1970-е годы о социальном контексте христианства IV века писали А. Пасторино, А. Пиганьоль и отчасти Г. Дагрон29. Большое значение имеет труд М. Симонетти30 «Арианский кризис в IV веке». Несмотря на глубокое внимание к богословской проблематике, ученый уделил известное место и светским аспектам церковной борьбы, изучению мотивации поступков императоров, связей епископов с высшими властными структурами и т. д. В 1980-е годы к церковно-политическим проблемам обращались Й. Чешка и П. Браун31. Для этих работ характерно рассмотрение церковно-государственньгх отношений IV века в связи с социальным и идеологическим развитием римского общества.
Йозеф Чешка, придерживающийся марксистской методологии, видел во внутрицерковной борьбе политический смысл и отражение материальной заинтересованности епископов. Император хотел сохранения мира внутри церкви и подчинял теологические вопросы идее церковного единства. Ученого привлекала проблема влияния христианства на законодательство Константина. Чешка считает, что строгие законодательные акты Константина соответствовали церковной этике, и что в этом и проявлялось воздействие новой религии.
Momigliano A. The conflict between Paganism and Christianity in the fourth century. Oxf., 1963; Jones A. H. M. The cities of the eastern Roman provinces. Oxf., 1971. 39 Pastorino A. Cristianesimo e impero dopo Costantino (337—395). Torino, 1972; Piganiol A. L'empire chretien (325—395). 1972; Dagron G. Naissance d'une capttaie. Constantinople et ses institutions de 330 a 451. Paris, 1974.
30 Simonetti M. La crisi ariana del TV secolo. Roma, 1975.
31 CeSka J. Rimsky stat a katolicka cirkev ve TV stoleti. Brno, 1983; Brown P. Society and the
holy in Late Antiquity. Berk; LA, 1982.
Переходя к правлению Констанция II, Чешка отмстил, что этот
император неосознанно обострил кризис рабовладельческого строя, так как
способствовал экономическому ослаблению городов и предоставлял
различные привилегии церкви и чиновникам. В целом церковная политика
Констанция П определялась интересами централизованной
бюрократической монархии, которую укреплял этот император, боровшийся с сепаратизмом. Император понимал единство государства и церкви так, что это ему позволяло вмешиваться в вопросы вероучения и заставлять епископов уважать его мнения. По политическим соображениям Констанций II склонился на сторону ариан, теология которых была ближе образованным слоям населения, как считает ученый. Сторошшки Никейского символа опирались на чувства угнетенного народа, для которого страдающий Христос был ближе и понятнее, чем ветхозаветный
Бог-Отец и абстрактный, философско-богословский Логос . Таким образом, симпатии Констанция к арианству связываются ученым с «антинародной» политикой императора.
Чешка высказывает мысль, что при Констанции II церковь взяла на себя функции поддержания единства империи и романизации провинций. Прежде эти функции выполняла римская армия, но к середине IV века она стала сильно варваризироваться и уже не могла быть надежной опорой императора в его провинциальной политике.
Чешка поставил ряд важных вопросов, связанных с отношениями светской власти и церкви в IV веке, и много сделал для их решения. В то же время внимание ученого сосредоточено преимущественно на изучении социального контекста церковной борьбы за ортодоксальный Символ Веры и на анализе императорского законодательства. Это сузило поле научного исследования, так как контакты императора и церкви изучались им не во всей полноте их проявлений, то есть односторонне. В целом, несмотря на ряд пробелов в его методологии в объяснении церковно-государственных
"CeskaJ. Op. cit. P. 154.
отношений в IV веке, работа Чешки имеет научное значение и представляет интерес.
Деятельность церковных соборов изучали в 1980-х годах X. К. Брсннекс33 и Л. В. Барнард34. Следует также отметить труды Г. В. Боверсока35 и Г. Фоудена36.
В историографии 80—90-х гг. XX века заметное место принадлежит Т. Барнсу37. Он более въедливо, чем другие ученые, работал с источниками; в частности, обращаясь к эпохе Константина, ученый шире использовал сочинения Евсевия теологического, экзегетического и апологетического содержания, считая, что и в них есть немало ценной информации. Кроме того, Барнс стремился выявить в трудах Евсевия скрытое отражение различных происходящих в то время событий. Для восстановления правдоподобной картины событий ученый старался опираться на свои углубленные изыскания в хронологии эпохи Константина I и его преемников. Личность Константина I ученый попытался рассмотреть по-новому, учитывая высказывания самого императора и его современников. Признавая, что император был крайне противоречивой личностью, Барнс считал, что натура Константина I определилась двумя факторами: 1) огромным властолюбием; 2) мессианизмом особого рода, выразившемся в искренней вере императора в то, что Бог поручил ему миссию обратить Римскую империю в христианство. Возникшую проблему отношений светской власти и церкви ученый рассматривает как результат реформ Константина I. Появление выдающихся церковных деятелей в IV в. — это, по мнению
33 Brennecke Н. Ch. Шагіш von Poitiers und die Bischofsopposition gegen Konstantius П.
BerL; N.Y., 1984.
34 Barnard L. W. The council of Serdica 343. AD. Sofia. 1983.
35 Bowersock G. W. From emperor to bishop: The self conscious transformation of political
power in the Fourth century AD It Classical philology. Chicago, 1986. Vol.81. N4.
P. 298—307.
36 Fowden G. Bishops and temples in the Eastern Roman Empire AD 320—435 II Journal of
theological studies. Oxf., 1978. Vol. 29. Part. 1. P. 53—78.
37 Barnes T. Constantine and Eusebius. Camb. (Mass.), 1981; Он же: Athanasius and
Constantius.Camb. (Mass.), 1993.
Барнса, следствие исключительной привилегированности, полученной церковью от светской власти. Ученый склонен не придавать большое значение личностному фактору в церковной истории IV века, считая, что личный характер даже таких крупных деятелей, как Афанасий, не может объяснить их политической весомости. Статус епископа, согласно Барнсу, возник вследствие разделения при Константине религиозного авторитета с социальным статусом и политической властью, имевшихся ранее в неразделенном виде у языческой провинциальной знати.
Барнс, критически относясь к Афанасию, выявлял в его трудах искажения фактов и умолчания, попутно проделывая полезную работу по уточнению хронологии событий церковио-государствеиной жизни того периода. В целом же исследование Барнса не дает возможности прийти к ясному пониманию отношений светской власти и церкви в 330—360-м годах. Обнаружение неверных фактов в сочинениях Афанасия мало показательно, тем более, что Филосторгий, Сабин и другие арианские писатели также субъективно и выборочно оценивали происходящее. Обличение Афанасия автоматически ведет к апологии его врагов, а также Констанция и его придворных. Но Констанций II и его окружение не были беспристрастными и строгими законниками, ориентирующимися только на соборные решения. Ситуация была гораздо более сложной, чем отстаивание внешней законности. Объективные интересы различных сил и сложные нюансы церковной политики Констанция II у Барнса в нужной мере не нашли отражения, хотя в целом его труд имеет определешгую научную новизну.
В западноевропейской историографии 1990-х годов видное место занимает работа К. Хааса «Александрия в поздней Античности: топография и социальный конфликт» (Балтимор, 1997)"'9. Он сделал ряд важных замечаний о социальной и религиозной борьбе в Александрии 330—360-х годов, показал роль различных городских общин и
38 Barnes Т. Athanasius and Constantius. Camb. (Mass.), 1993. P. 179.
39 Haas Ch. Alexandria in Late Antiquity: Topography and social conflict. Baltimore, 1997.
профессиональных групп в этих конфликтах. Ученый дал оценку деятельности Афанасия и его противников в исторических событиях; он выявил ряд особенностей императорской политики 50-х годов IV века в Александрии. Дискуссионные вопросы труда Хааса будут рассмотрены во второй главе диссертационной работы.
В работе Д. Мэтыоза40 анализируются сведения Аммиана Марцеллина о церкви и отчасти о ее контактах со светской властью. Ричард Лим41 изучил социальное происхождение и curriculum vitae арианских аномейских лидеров Аэция и Евномия. Из статей 1990-х годов важно назвать работу М. Ди Майо и Д. Арнольда об участии некоторых предстоятелей церкви в придворных интригах 337 года42. Кроме того, содержательную биографию Цезаря Галла написал Т. Банчич43. Он не ставил задачу изучать роль церкви в правление Галла, но его статья дает возможность лучше понять некоторые события, имеющие отношение к церкви.
В советской историографии 40-х годов XX века изучаемая проблема разрабатывалась Н. Н. Розенталем в ряде статей44. Ученый развивал материалистическое представление об отношениях светской власти и церкви. Для него официальное христианство — это не отрицание, а продолжение официального язычества. Ереси Розенталь понимает как «религиозное выражение стихийного протеста народных масс против угнетавшего их общественного строя»45. Конечно, при этом сугубо материалистическом подходе трудно избежать неточностей, не говоря уже о том, что арианство не может уложиться в данную схему. Мнение о приближенности к Констанцию П «наиболее беспринципной и
40 Matthews J. The Roman Empire of Ammianus. L. 1989.
41 Lim R. Public disputation, power, and social order in late antiquity. Berkeley et cet 199S.
42 ЕЙ Маю M., Arnold D. Per Vim, Per Caedem, Per Bellum: A Study of Murders and
Ecclesiastical Politics in the Year 337 A.D II Byzantion. T. 62. ВшхеПсз, 1992.
43 BanchichTh. GaDus Caesar (15 march 351 — 354 A.D) II An OnHne Encyclopedia of
Roman Emperors. 1997.
44 Розенталь H. H. Римская Империя и христианская церковь после Константина //
Одесский пел, институт. Науч. записки. Т. 8. Одесса, 1947. С. 107—144.
43 Розенталь Н. Н. Указ. соч. С. 125.
подхалимской части христианского духовенства»46, по-видимому слишком категорично. Вряд ли все епископы, близкие к Констанцию, были «подхалимами». Н. Н. Розенталь отводил важную роль в формировании отношений светской власти и церкви эпохе Констанция II. Ученый отмечал, что «со времени Констанция христианское духовенство непосредственно вошло в состав правящего административного аппарата империи» , став третьим основным элементом римской государственной машины, наряду с бюрократией и армией. Роль епископов при дворе Констанция II показана ученым, по-видимому, не без преувеличений; в частности, он считал, что «с влиянием епископов на Констанция могло соперничать только влияние его придворных евггухов во главе с препозитом императорской спальни Евсевием»48. Однако нам кажется, что, во-первых, невозможно из чего-либо заключить, что в светских делах епископы оказывали заметное воздействие на императора, если же речь идет о чисто церковной сфере, то и здесь Констанций даже с «придворной партией епископов» обращался самовластно. В борьбе за влияние на императора епископы не могли соперничать с евнухом Евсевием. Н. Н. Розенталь вполне обоснованно полагает, что при Констанции II и его братьях произошло значительное ужесточение политики по отношению к язычникам, еретикам и иудеям49. Дети Константина намного превзошли своего отца в подавлении религиозного инакомыслия. Ученый также отмечает резкое усиление при Констанции II богатства и могущества верхушки церкви (имеются в виду прежде всего Афанасий, Либерии Римский и Павел Константинопольский) и ее способность оказывать императору различные виды сопротивления вплоть до вооруженного. В целом, Н. Н. Розенталь последовательно отстаивает чисто материалистическое понимание отношений светской власти и церкви в IV веке.
46 Там же. С. 127.
47 Там же. С. 143.
48 Там же.
49 Там же. С. 131.
В советской науке начала 60-х гг. XX века проблема отношений светской власти и церкви в познеримской империи рассматривалась в связи с изучением ранневизантийского города50. Г. Л. Курбатов видел в церкви и христианстве идейное оформление упадка рабовладельческой организации античного города. В христианском учении, получившем в Антиохии большую популярность, по мнению Г. Л. Курбатова, отразились такие явления общественной жизни, как рост сервилизма у свободных граждан, упадок полисной благотворительности, стирание разницы между городским и сельским свободным населением и т. д. Специфически сирийские явления в христианской жизни (отшельничество и аскетизм в крайних проявлениях) ученый оценивал как протест городской и крестьянской бедноты против своего положения51. Внутрицерковная борьба также рассматривалась им как проявление определенной расстановки социальных сил в городе.
Нельзя не заметить успехов материалистической исторической науки, но сфера духа в марксистских работах выглядит недостаточно свободной от явлений материальной жизни. Именно поэтому объектом исследований в сущности было лишь Римское государство, а церковные дела оказались растворены в политической жизни. Последовательный материализм не открывает кратчайшую и подходящую дорогу для решения сложной проблемы отношений римской государственной системы с церковью.
В современной исторической науке осуществляются поиски в области методологии. Автор диссертации опирается на труды современных ученых, исследующих исторические процессы Древнего мира и Средневековья.
В трудах И. С. Свенцицкой52, А. И. Павловской53, Е. М. Штаерман54 рассматривается ряд проблем, которые имеют отношение к объектам
50 Курбатов Г. Л. Ранневизангайский город. JL, 1962.
31 Там же. С. 186—188.
52 См.: Свенцицкая И. С. Раннее христианство. Страницы истории. М., 1988.
диссертационного исследования. И. С. Свенцицкая глубоко изучает развитие церкви как социальной организации поздней античности; в IV веке исследуемые ею процессы получают свое продолжение.
В постсоветское время в отечественной науке резко возрос интерес к церковной историографии. И. В. Кривушин55 внес определяющий вклад в изучение взглядов Евсевия Кесарийского, Созомена, Сократа Схоластика и Феодорита на движущие силы истории. И. В. Кривушин считает, что историческая мысль — это «в определенной степени и фактор реального исторического развития»56. Поэтому новаторство и своеобразие исторических концепций Евсевия и каждого из его продолжателей связаны каким-то образом с поиском взаимодействия между церковью и светской властью. Наиболее важным следует признать вывод И. В. Кривушина о сочетании во взглядах церковных авторов земных и метафизических объяснений происходящего: то какое-либо событие связано с действиями Бога, то с вмешательством дьявола, часто оно объясняется качествами человеческой природы, скорее порочной. Земное участие Высших сил в восприятии Евсевия «неравномерно, различно по формам и не охватывает всего исторического события»57. Для изучения отношений светской власти и церкви этот вывод представляет известную ценность. Поворот к изучению исторической мысли церковных писателей дает возможность со временем обогатить научное знание и о реальных отношениях императорской власти с церковью.
53 См.: Павловская А. И. Египетская хора в IV веке. М., 1979; Она же. Афанасий,
архиепископ Александрийский и его епархия // ВДИ, 2001, Jfe 1. С. 60—74.
54 См.: Штаерман Е. М. Социальные основы религии Древнего Рима. М., 1987.
95 См.: Кривушин И. В. Рождение церковной историографии: Евсевий Кесарийский. Иваново, 1995; Он же. Сократ Схоластик и его «Церковная история» // Сократ Схоластик. Церковная история. Приложения. М, 1996. С. 311—323; Он же. Ранневизантийская церковная историография. СПб., 1998.
16 Кривушин И. В. Ранневизантийская церковная историография. СПб., 1998. С. 6. 57 Там же. С. 74.
В том же направлении ведутся исследования В. М. Тюленевым58, изучающим историко-политические воззрения Лактанция.
Историографический обзор свидетельствует о существовании за рубежом и в России обширной научной литературы, имеющей более или менее прямое, или косвенное отношение к представленному диссертационному исследованию. Однако отсутствуют монографии и даже статьи, специально посвященные нашей теме: изучаемые здесь социально-политические явления и процессы переломного тридцатилетия — 330—360-х годов — не стали еще до сих пор предметом пристального и достаточно полного исследования с новых методологических позиций, продиктованных началом третьего тысячелетия.
Цель и задачи диссертационной работы можно сформулировать следующим образом.
Основная цель исследования — определить место и роль церкви в политической системе Римской империи.
Задачи:
изучить теоретические обоснования в 330—360 годах отношений императорской власти и церкви;
проследить процесс формирования христианских монархических взглядов;
— определить значение церковных соборов 330—360 годов для
установления отношений церкви с императорской властью;
— выявить роль деятельности, с одной стороны, Афанасия Великого,
Евсевия Никомедийского, Георгия Александрийского и прочих
епископов, с другой — Константина I, Констанция II, Констанса их
38 См.: ТюленевВ. М Лактанций и его De mortibus persecutorum // Лактанция. О смертях преследователей. Вступительная статья. СПб., 1998. С. 5—50; Он же. Лактанций: христианский историк на перекрестке эпох. СПб., 2000.
придворных и иных должностных лиц в организации связей двух социальных институтов;
раскрыть роль народа (христиан и язычников) в формировании государственно-церковных отношений;
изучить участие представителей духовенства в придворной жизни и в светской политической борьбе.
В определении исследовательских методов решения поставленных задач автор диссертации опирался на труды указанных выше ученых. Применение традиционных принципов историзма имеет вид в нашей работе критического анализа исторических источников, выявления динамики связей исторических явлений в их противоречивости и своеобразной гармонии. Не отвергая роли социально-экономических факторов, автор диссертации придает особое значение духовной сфере жизни, которая получает конкретное содержание в действиях исторических личностей и народа, в отношениях церкви с представителями государственной власти. В анализе социальных процессов IV века выражено стремление к адекватному отображению многообразия исторической жизни: поведения выдающихся личностей, их окружения, частных лиц, вовлеченных в значительные события, явлений соборности, настроений народа; также в сфере исследования оказываются примечательные «частности» и «мелочи», зафиксированные в источниках и приобретшие в контексте большой исторической жизни глубокий смысл. Автор диссертации работал с источниками, их переводами, внося в последние свои коррективы.
Структура диссертации определяется необходимостью изучения двуединого процесса: 1) теоретического осознания деятелями IV века отношений императорской власти и церкви; 2) реальных процессов, развернувшихся в середине IV века, свидетельствующих о перипетиях взаимоотношений двух социальных институтов. Отсюда в диссертации выделены три главы. В первой — анализу подвергнуты убеждения
виднейших церковных писателей того времени и письменные свидетельства представителей светской власти, показано как они опирались на Священное Писание; в то же время выявлено влияние неоплатонизма на возникающие монархические концепции. Во второй главе рассмотрены экономические основы отношений и деятельность церковных соборов середины IV века, а в третьей главе изучается роль выдающихся личностей той поры, а также посредников в установлении связей императоров с церковью. В Заключении подводятся итоги исследования. Диссертация завершается списком использованных работ: разного типа источников, общего характера исследований социально-политической жизни IV века, конкретных книг и статей, касающихся проблем, поставленных в диссертации.
Диссертационные материалы прошли следующую апробацию: были
сданы в печать 11 статей (из них восемь опубликованы); сделаны доклады
на Межвузовской научной конференции «Гуманитарные науки на рубеже
веков» (октябрь 2000 г.) в Московской финансово-юридической академии
и на Всероссийской научной концеренции («Никитских чтениях»)
«Духовные начала русского искусства и образования» в Великом
Новгороде 11—13 мая 2002 г., на научной межвузовской конференции в
МПГУ в ноябре 2002 года. Результаты исследования были использованы в
процессе педагогической работы — на лекциях и практических занятиях в
Московском педагогическом университете и в Московском
государственном открытом педагогическом университете
им. М. А. Шолохова. Апробация осуществлялась в процессе работы по гранту РГНФ над коллективной темой «Миф, эпос, культ, ритуал в ареале античного Средиземноморья» (по материалам диссертации сдана статья).
Историческая ситуация. Определение проблематики главы
В самом начале IV в. обнаружилось сближение римской императорской власти с христианским обществом. Процесс этот имел истоки во внутренней эволюции социального строя Римской империи, а также в осознании государственными деятелями и значительной частью населения ограниченности идеологии античного общества1. Империя, как и церковь, складывалась в I веке нашей эры. Римская императорская власть и церковная организация развивались на протяжении I — начала IV века синхронно из рыхлых, аморфных социальных структур эпохи упадка республики и деградации эллинистических царств. Церковь и империя имели однотипную универсалистскую идеологию, основанную на культе высшего существа — императора у язычников и единого Бога у христиан2. Существенным обстоятельством, препятствующим союзу двух социальных институтов, было их функциональное различие. Империя выполняла социально-политические функции, тогда как церковь сосредоточивалась преимущественно на духовных проблемах3. Юридическая и фактическая неопределенность социального назначения церкви, ее отдаленность от светской власти предопределили появление как спорадических судебных процессов над христианами, так и всеобщих гонений, учиненных императорами III — начала IV вв. Положение церкви в большо мере определялось и субъективными факторами — суевериями и предубеждениями язычников4. К концу Ш в. отношения римской власти с церковью изменились5 в связи с ростом государственного аппарата и с увеличением количества христиан в городских куриях. При Диоклетиане в резко увеличенную армию и управленческий аппарат было включено большое количество христиан. Однако действия Диоклетиана были половинчатыми, так как император не признавал Христа божеством, равным Юпитеру. Христиане в то время оказались в более уязвимом положении, чем раньше, поскольку от них требовали службы императору, а их религия оставалась неофициальной — гонение 303—311 гг. было неизбежным. Несмотрря на это церковь к началу IV века объективно готова была стать в империи легальной организацией с более четкими, чем прежде, социальными функциями6. Постепенно мысль о том, что христиане могут быть поставлены на службу империи, проникала в умы правителей. Особенно быструю и сильную прохристианскую эволюцию претерпели взгляды Констанция I Хлора и его сына Константина. Последний, когда ошибочность антихристианского курса уже была очевидна, приступил с 313 года к выработке определенной политики по отношению к церкви, вкладывая в свои мероприятия собственное понимание роли, которую церковь должна осуществлять в обществе. Тогда же обострилось стремление обоюдного теоретического, концептуального осмысления отношений императорской власти и церкви. Эта проблема возникла еще вів., но лишь с Константина она приобрела большую социальную важность, вследствие увеличения авторитета христианства и укрепления его позиций в государстве. Взаимоотношения светской власти и церкви в сочинениях IV века привлекали внимание историков — Я. Буркхардта , Н. Бейнса , О. Зеека, М. Бесниера10, А. Пиганьоля11, А. Альфёльди12, С. Мадзарино13, X. Данненбауэра14, Т. Барнса15 и др., однако они скорее касались этой проблемы, нежели ее раскрывали в полном объеме и в широком контексте социально-политической и религиозной мысли того времени. Можно выделить обширное исследование американского ученого К. М. Сеттона «Отношение христиан к императору в 4-м веке» (Нью-Йорк, 1941)16, специально посвященное рассмотрению теоретического аспекта указанных взаимоотношений в том виде, как они представлены в христианских сочинениях той эпохи.
Источниковая база Сеттона чрезвычайно широка: тексты Нового Завета, сочинения представителей ранней патристики Юстина, Иринея, Феофила, Аристида, агиографические памятники, римские юридические тексты (Ульпиан, императорские эдикты из кодекса Юстиниана). Сеттон считает, что взгляды отцов церкви IV в. основывались на новозаветных и апологетических установках, хотя случались и отклонения от этих представлений17. Роль ветхозаветных традиций остается за пределами внимания автора. Труды отцов церкви разобраны Сеттоном в сравнении с языческими обращениями к императору, причем основное внимание обращено на особенности словоупотребления христианских и языческих авторов18. Из церковных писателей Сеттон рассматривает язык и стиль обращений к царю у Евсевия, Афанасия Александрийского, Кирилла Иерусалимского, Илария, Либерия, Осии и пр.19 Языческие термины и эпитеты20, прилагаемые к императору, извлечены ученым из галльских панегириков и трудов Фирмика. Бесспорная заслуга Сеттона состоит в том, что он использовал практически все церковные источники IV века, не считая данных эпиграфики, папирологии и отчасти нумизматики, применяемых для воссоздания образа императора, который формировался официальной пропагандой.
Историческая ситуация
Изучение теории отношений светской власти и церкви показало, что в 330—360-х годах была осознана общность их интересов и появилось стремление к взаимодействию, но наряду с этим следует признать и незаконченность теоретических умозаключений, а порою и скрытую их противоречивость. Между теорией и практикой существует тесная взаимосвязь, и большую роль играет степень разработанности принципов познания того, что происходит в жизни. В условиях переходного периода от античности к средневековью не было возможности за короткий срок выработать в завершенном виде теоретическую концепцию отношений светской власти и церкви. Важнейшее значение в организации их контактов принадлежало меняющимся социально-политическим обстоятельствам и условиям, в которых происходило становление связей этих социальных институтов. Поэтому реальность отношений светской власти и церкви требует пристального изучения.
Не обходя вниманием экономическую сторону проблемы (характер церковной собственности, экономическая помощь государства церкви, продажа церковных должностей, юридический статус церкви и ее собственности), автор диссертации больше всего сосредоточен на политических и нравственных аспектах; рассматриваются деятельность соборов, которые были основной формой общецерковной жизни, церковная политика императоров. Необходимо обратиться к личным контактам носителей высшей власти с видными представителями церкви. Отдельную важную проблему составляет изучение посреднических связей между императором и церковью. Данный тип связей несет огромный социальный смысл, ведь посредники (церковные или светские) во многом направляют и обеспечивают церковную политику императора. С другой стороны, император часто сам выступает организатором контактов с церковью при помощи мало значимых посредников; в таких случаях важно выяснить степень эффективности посреднических связей в качестве «механизма», которым оперирует носитель высшей власти. Невозможно обойти и проблему влияния церкви на политику императорской власти по отношению к язычникам, которые в это время отнюдь не потеряли свой социальный потенциал. Выяснив уровень и направленность этого влияния, можно будет понять степень социальной зрелости церкви к 360-ым годам и реальную вовлеченность ее в дела светской власти.
В научной литературе указанные проблемы не получили достаточно полного освещения, а нередко остались вообще вне поля зрения исследователей. Однако существует обширная литература, которая создает почву для изучения исторических явлений, сделавшихся объектом исследования во второй и третьей главах1. Историческая ситуация.
Политическая обстановка в Римской империи в 330—360-х годах существенно повлияла на государственнно-церковные отношения. Главным событием того времени стало основание Константинополя в 330-м году. Создание новой столицы императором Константином I совершенно изменило облик и внутреннее содержание империи. В государстве, у истоков которого встал Константин I, роль императора, придворных и административных структур была определяющей; сенат Константинополя, местные элиты и города были послушным дополнением к государственной машине2. Запад Римской империи с 330-го года постепенно терял свое политическое и экономическое значение, но сохранял традиции латинской церковности и становился важным центром христианской культуры. В 330-е годы основным политическим вопросом в Римской империи стало определение судьбы наследия Константина I. Император еще при жизни допустил к высшей власти трех своих сыновей и племянника Далмация, возведя их в ранг цезарей. В то же время властные претензии имели и другие лица из числа родственников императора и высших чиновников. В 337 году основатель Константинополя умер, и через три месяца придворный заговор во главе с Констанцием II, сыном покойного императора, и военный бунт привели - -к тому, что были убиты сводный брат Константина I, Далмаций-старший с его сыновьями — Цезарем Далмацием и Ганнибалианом-младшим. Другой сводный брат, Юлий Констанций, также погиб, но два его сына — Галл (от брака с Галлой) и Юлиан (от брака с Базилиной) — уцелели и обрели шанс получить высшую власть в будущем. Кроме того, наиболее выдвинувшиеся при Константине I деятели — Оптат и Аблабий — были умерщвлены по инициативе Констанция II. Вся империя оказалась в руках трех сыновей Константина I: Констанция П, Константина II, Констанса. Они в 337 году произвели раздел отцовских владений, собравшись в городе Виминации. Констанцию П достались все восточные провинции; Константину II — Галлия, Британия, Испания, Западная часть Северной Африки; Констансу — Италия, другая часть Северной Африки и Иллирия. В 340-м году Констанс и Константин II поссорились и в результате столкновения между ними Константин II был убит, а его владения перешли к Констансу. Римская империя оказалась в руках двух императоров. Отношения Констанция II и Констанса были очень сложными; 340-е годы — это время довольно глубокого политического кризиса, не приведшего, однако, к войне между братьями. В 350-м году Констанс был убит полководцем Магненцием, узурпировавшим власть. Констанций II начал войну с Магненцием, завершившуюся в 353 году после огромного кровопролития. Магненций был побежден и кончил жизнь самоубийством. Единоличным правителем стал Констанций И, наиболее удачливый сын Константина I. Еще в 352 году Констанций, видя необходимость присутствия на Балканах и в Западных частях империи, возвел Галла в ранг цезаря и оставил его управлять Восточными провинциями. Однако Галл мало соответствовал занимаемой должности. Он поссорился с некоторыми высшими администраторами и допустил ряд серьезных ошибок. В 354 году Констанций II отозвал его в Иллирик. где Галл, уличенный в злоупотреблении властью и чрезмерной жестокости, был казнен. Перед возвращением на Восток Констанций II в 355 году назначил цезарем Юлиана, брата Галла, и оставил его для охраны Западных провинций. В 360-м году Юлиан провозгласил себя Августом и начал войну с Констанцием II. Серьезных военных действий между ними не велось, так как Констанций был занят защитой восточной границы империи от персов. В ноябре 361 года он смог двинуть военные силы против узурпатора, но по дороге на войну в Киликии умер. Юлиан остался единственным правителем империи.
Личное общение императоров с представителями духовенства
Существеннной частью императорско-церковных связей стали непосредственные и опосредованные контакты верховных правителей империи с отдельными представителями высшего духовенства и некоторыми группами епископов. Личностный фактор, очевидно, был очень значим, позволяя оформить и придать более или менее упорядоченный вид и системность церковно-императорскому союзу. Успешность контакта носителя высшей власти с пастырем нельзя объяснять лишь сугубо политическими соображениями этих лиц. Любые человеческие отношения включают в себя не только рациональные, но также иррациональные мотивы. Неосознанная симпатия к одному человеку может сочетаться с необъяснимым благоволением к другому. Конечно, во многих случаях правители стараются аргументировать свою позицию или поведение, что, впрочем, не исключает влияния мало осознанных психологических факторов. В силу этого церковная политика императоров, их стремление установить более прочное взаимодействие с церковным обществом должны изучаться с максимальным учетом специфики личных взаимоотношений виднейших епископов с императорами. Данная глава посвящена рассмотрению особенностей встреч церковных иерархов с Августами. Затем исследуются посреднические связи, в которых епископ или другой деятель являются не только собеседниками правителя, но и участниками его церковной политики, влияющими на принятие решений в этой сфере, либо на их осуществление. Анализ участия епископов в придворной жизни позволяет уточнить положение церковного предстоятеля в непосредственном светском окружении римского императора.
Личное общение императоров с представителями духовенства.
Личные контакты императоров и менее значительных представителей светской власти с церковными деятелями заслуживают большого внимания. Очевидно, что соборная форма взаимодействия светской власти и церкви была недостаточна, чтобы привести отношения обоих социальных институтов к общему знаменателю. Вследствие этого личные связи должны были выполнять те функции, которыми не мог в достаточной мере обладать собор, — установление непосредственных, тесных и социально определенных отношений. Проблема личных связей обширна, недостаточно разработана концептуально и в целом далеко не полностью изучена. У епископов в 330—360-м годах было много возможностей контактировать с императорами, должностными лицами и знатью. Через эти контакты церковь могла существенно влиять на образ поведения императорской власти и ее политику как в церковных, так и в светских делах. В первую очередь необходимо изучить тип личных связей, в которых церковный деятель (в большинстве случаев это епископ) выступает как носитель определенного социального статуса и личных качеств, и император (или другой представитель светской власти) общаясь с этим деятелем, должен занять по отношению к нему какую-либо позицию и выработать линию поведения.
Рассмотрение личных связей императоров с Афанасием необходимо предварить характеристикой правителей, наиболее повлиявших на состояние церковно-государственных отношений. Константин I (около 272—337), сын Констанция Хлора и Елены, — самый значительный из поздних римских императоров. Однако многие черты психологии императора полностью не прояснены. Личная жизнь Константина! недостаточно освещена в истониках. Чтобы оценить психологический облик Константина, нужно в большой мере опираться на анализ его политической деятельности. Император не был традиционалистом или человеком с крестьянским типом мышления как Лициний. его соправитель с 311 по 324 годы. Константин I был настроен на различные новшества и переустройства общества. Большой интерес императора к религиозным проблемам основывался на увлеченности новой религией, а именно христианством. В то же время он проявлял интерес и к манихейству. Константин принимал участие в утверждении Символа Веры на Никейском соборе 325 года и разбирался в догматических проблемах, но ум императора не был абстрактно-теоретическим. Вопросы целомудрия, девственности, воздержания были ему ближе, чем суіубо богословские истины. Константин не получил классического образования; зная латинский и греческий языки, мог в одинаковой степени заниматься составлением большого количества законов и лично общаться с епископами на греческом Востоке. Константин, испытывая влечение, к. христианству, не был нетерпим по отношению к другим религиям, особенно когда язычники хвалебно отзывались о нем. Одной из главных черт личности императора был мессианизм — представление императора о своем высоком предназначении. Истоки этого мессианизма очень сложны. Высочайшая самооценка Константина проистекает из объективно огромного значения института императорской власти для существования империи. Мессианизм гюдпитывался постоянными успехами Константина во внутренних и внешних войнах, а также воздействием на психику императора со стороны различных льстецов и панегиристов. Император был прагматичным политиком, обычно избегающим аффектов и крайностей. Если он проявлял жестокость, то это было следствием не его личных чувств, а результатом политических расчетов. Когда император мог проявлять милость и щедрость, он не упускал этой возможности. Император, по-видимому, был эмоционален, но его эмоции никогда не перерастали в истеричность, как у Лициния. Константин не был лишен недостатков, но они тонут в масштабах и в исторической значимости его личности и его дел.
Констанций II (317—361), средний сын Константина, сделал немало для упрочения церковно-государственных связей, поэтому его характер должен быть изучен. Констанций обладал примерно теми же чертами личности, что и его отец. Он был самым целомудренным и удачливым сыном Константина. Однако Констанций II был много мельче по своим личным качествам; жестокость этого императора не была связана только с пониманием политической необходимости, но коренилась и в психологии. Констанций в чем-то был холоднее и спокойнее Константина: он отличался боязливостью, но был склонен к самоутверждению как великого правителя. Сообщение Аммиана о «тяжелом уме»69 Констанция нуждается в уточнении. Император был красноречив, когда выступал перед войсками, отличался склонностью к «бабьим суевериям» умением узнать тонкую лесть и не смешивать ее с примитивной. Придворная жизнь при Констанции во многом зависела от женщин и придворных евнухов, что порождало искусственность и своеобразную атмосферу холода, страха и жестокости, особенно заметные, когда император и его приближенные праздновали победы над узурпаторами или раскрытия заговоров. Что касается «тяжелого ума», то это свойство плохо согласуется со многими чертами характера Констанция, поэтому лучше говорить о переживании им тягот в связи с огромным бременем государственных забот. В целом Констанций II имел с Константином I Великим иногда подлинное, а иногда карикатурное сходство.
