Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Мэхайазэвины как исторический источник: особенности структуры и содержания 64
I. Предмет текста и его структура 65
1) Предмет текста 65
2) Структура хроник: строение текстов и особенности организации повествования
2.1) Единицы структуры («сюжеты») 68
2.2) Основные группы сюжетов 69
2.3) Подчиненные группы сюжетов 69
2.4) Отдельные сюжеты 70
II. Мэхайазэвин как комплекс информации 72
1) Единицы информации («блоки») 72
1.1) Критерии типологии блоков 72
1.2) Описание типов блоков 73
1.2.1) членение по типу информации 73
? содержательные единицы 73
? функциональные единицы 79
1.2.2) членение по роли блока в тексте з
1.2.3) членение по «отношению к составителю» 80
1.2.4) исключения 81
2) Соотношение единиц структуры (сюжетов) и информации (блоков) 81
III. Распределение информации в текстах 81
1) Принципы организации повествования и характер информации вмэхайазэвинах... 82
1.1) Описание «истории государей» (модельная и событийная информация) 82
1.1.1) Модельная информация (элементы модели описания правления) и ее вариации 82
1.1.2) Наличие в описаниях событийной информации и распределение ее видов 86
1.1.3) Особенности событийной информации (тематика СИ) 1.2) Описание «истории стольных городов» 91
1.3) Прочие типы информации 93
2) Общая характеристика участков текста 93
IV. «Природа» традиции: возникновение мэхайазэвинов и цели хронистов 98
1) Эволюция мэхайазэвинов как типа текста 98
2) Характеристика историографических этапов 100
3) Назначение хроник и круг их читателей 105
V. Выводы 107
Глава 2. Верховная власть на территории современной Мьянмы в XI -XVI вв.:носители и центры 111
I. Характеристики носителей и центров власти 112
1) Фигура государя в описаниях хроник и надписях 112
1.1) Характеристики государей 113
1.2) Действия, совершаемые государями 116
1.3) Изменение восприятия государя и представлений о его власти
1 1.3.1) «Рационализация» облика государя 119
1.3.2) Изменения в организации властной деятельности 121
2) Стольные города в описаниях мэхайазэвинов 123
II. Преемственность власти и складывание «последовательности стольных
городов» 124
1) Механизмы обоснования преемственности власти 125
1.1) Установление генеалогической и «каммической» связи с государями прошлого... 126
1.2) Получение сакральной инвеституры 128
1.3) Взятие на себя функций монарха в условиях кризиса власти 130
1.4) Оформление своего статуса посредством соответствующих ритуальных действий 135 2) Влияние обоснования преемственности власти на видение истории и возникновение
повествования мэхайазэвинов 143
2.1) Культ предков государей и генеалогия правителей Пэгана и Эвы 1 145
2.1.1) История Тэйейкхитэйи и связь этого центра с Пэганом 146
2.1.2) Тэгаун как исходная точка последовательности государей 148
2.1.3) Пинйаи Зэгайн в последовательности стольных городов
2.2) Религиозноцентртное осмысление преемственности стольных городов 156
2.3) Представления о единстве и непрерывности «государева рода» 162
III. Выводы 166
1) Представления о власти, ее носителях и центрах 166
2) Решение проблемы преемственности власти 168
3) Базовые стереотипы бирманского летописания и сісладьівание повествования мэхайазэвинов 170
4) История центров власти и их взаимоотношения 171
5) Текстологические выводы 175
Глава 3. Носители верховной власти XI-XIVBB.: последовательность правлений и проблема хронологии 177
I. Последовательность правлений и особенности летописной хронологии 178
1) Варианты последовательности 179
2) Особенности хронологии мэхайазэвинов 180
II. Последовательность и хронология в свете данных надписей 183
1) Описание выполненного исследования 184
2) Результаты и обсуждение 185
Государи Пэгана (XI-XVI вв.) 186
Анойатха (середина XI в.) и СоЛу (? - до 1084/85) 187
Чанзита (1084/1085-не ранее 1112/1113) 187
Элаунситу (после 1112/1113 - не ранее 1151) 187
Нэйату (Кэлача) (серединаXII в.) 188
Мин Йин Нэйатейнкха (середина XII в.) 189
Нэйапэтиситу (не позже 1167 - не ранее 1205) 191
Надаунмья (не позже 1207 - не ранее 1228/29) 196
Чазва(не позже 1231 - не ранее 1249) 198
Узэна (не позже 1253 - 1255/56) 203
Нэйатихапэтей (Тэйоупьей) (1255/56 - не ранее 1285) 204
Нанчамин (Чосва) (1289-1298) 205
Со Ни (1299-после 1317) и Со Мун Ни (до 1334-?) 209
Неидентифицированные государи 211 Государи Мьинзайна, Пинии и Зэгайна (начало XIVе.)
«Трое братьев-государей» (конец XIII - началоXIV вв.) 215
Атинкхэйа(?- 1310) 215
Йазатинчжан (? - не ранее 1310) 220
Тейнгэту(?- 1324) 223
Оусэна (не позже 1324-не ранее 1340) 228
Нгазищин Чосва (не ранее 1340 - ) 229
Атинкхэйа Со Йун (71307 - не позднее 1322) 230
Тэйапхйа (не позднее 1322- не ранее 1335) 231
Швейдаунтэ (не ранее 1335- не ранее 1338) и Схинбьюшин Тэйапхйа (?1338/39-7)233
Неидентифицированные государи 234
3) Итоги анализа сведений надписей 236
III. Выводы 238
Заключение 241
I. «Великие хроники государей» как исторический источник 242
1) Предмет мэхайазэвинов и характер текста 242
2) Хроникальные стереотипы и видение истории, свойственное мэхайазэвинам 246
3) Структура мэхайазэвинов и основные этапы развития традиции 248
II. Верховная власть, ее носители и центры в МьянмеХ! -XVI вв. 253
1) Общая характеристика 253
2) Решение проблемы преемственности власти 258
3) Основные вехи истории верховной власти и их историографическое осмысление: что должно быть пересмотрено в исследованиях?
2 3.1) Конкретные наблюдения 260
3.2) Концептуальные наблюдения
2 III. Последовательность и хронология правителей XI - начала XIV вв. 272
IV. Перспективы дальнейшего изучения традиционной истории Мьянмы 274
Список сокращений, используемых в тексте диссертации и в приложениях 277
Библиография
- Структура хроник: строение текстов и особенности организации повествования
- Фигура государя в описаниях хроник и надписях
- История Тэйейкхитэйи и связь этого центра с Пэганом
- Государи Пэгана (XI-XVI вв.)
Структура хроник: строение текстов и особенности организации повествования
Если мы обратимся к воинским подразделениям, то также увидим, что обозначение их как армии — это эвфемизм. На практике речь идет об общинах, возникающих на основании договора между определенным носителем власти и людьми, обязующимися нести службу в обмен на пожалования, где формат соглашения отличается от общины к общине [173, 102]. Все эти общины также конституируются на основе па-трон-клиентных отношений, где успех командира подразделения зависит не только от исполнения приказов сверху, но и от создания максимально благоприятных условий для своих подчиненных (в противном случае, он рискует остаться без них) [173, 103; 210, 48]. Сами командиры были наследственно-выборными (выбирались представителями служилой общины), а не назначались носителем верховной власти, определявшим только командиров высшего звена и выбиравшим, кого из командиров призвать с людьми для выполнения того или иного приказа.
Не должна вводить в заблуждение и общность религии (тхеравада), исповедуемой большинством населения, — на практике каждая община и каждый человек идентифицировал себя с определенным монахом или монахами, т.е. вступал в патрон-клиентное отношение (обмен материальной поддержки на престиж сейчас и благоприятную камму в будущих рождениях) с соответствующей религиозной общиной, монашеским линиджем, которые, в свою очередь, никогда не объединялись в единую самгху, сохраняя свою автономию23. Кроме того, в тхераваде не было выработано каких-либо концептов, способствовавших осознанию верующими себя как части какой-то целостности — таких понятий как «буддизм», «буддист», «правоверный» и т.д., — тогда как распространенные понятия «Сасана» (учение буддхи) или «самгха» (община практикующих учение) допускали не только универсальное, но партикуляристское употребление (сасана или самгха такого-то монастыря, такого-то города, такой-то традиции и т.д.) и именно в таком смысле, чаще всего, и использовались.
Таким образом, мы констатируем, что суть многих исторических реалий, существовавших в традиционной Мьянме, не была должным образом уяснена, а использовавшийся понятийный аппарат провоцировал их модернизацию и искажение при описании и анализе. Рассмотрение всей этой сложной и постоянно трансформировавшейся совокупности связей как одного «государства» или «общества» не только насыщает язык исследования анахронизмами, но объективно тормозит само исследование, поскольку снимает необходимость уяснения особенностей каждого отдельного отношения, статуса каждой общины, каждого «стольного города», могущего быть как самостоятельным, так и вассальным центром. Чтобы снять эту проблему и реконструировать историю без угрозы «обрушивания» теоретического основания работы, ее терминологического аппарата, мы сочли необходимым использовать только нейтральные, тщательно продуманные и продефинированные понятия.
В этом отношении продуктивно использовать такие обозначения, которые касаются универсальных исторических реалий— власти, коллективов людей (общин), отношений между ними и т.д. Исходя из особенностей источников и ввиду вышеизложенных обстоятельств, наша работа строилось только вокруг власти. Соответственно, понятийный аппарат исследования конституировался вокруг двух концептов — носители власти (с которыми соотносим минов) и центры власти (с которыми соотносим пьи). Понятие «государство» использовалось только в значении найннган (что отмечалось кавычками или воспроизведением эквивалента) и подразумевало тот круг реалий, который соотносился с данным словом. В то же время, мы не могли избежать его упоминания при цитировании тех или иных существующих исследований. В последнем случае данное слово использовалось в том значении, которое ему придавали авторы указанных работ.
Все реалии, которые имели отношение к «государям» и «стольным городам», трактовались нами через призму власти. Так, атрибуты и характеристики, которыми наделялись в источниках мины и пьи рассматривались нами как атрибуты и характеристики власти, действия, совершавшиеся государями, — как властная деятельность, модели управления — как организация властной деятельности, переход полномочий от одного государя к другому — как преемственность власти, наконец, способы и средства обоснования легитимности монарха как механизмы обеспечения преемственности власти.
Учитывая тот факт, что количество носителей и центров власти, имевшихся на территории современной Мьянмы на тот или иной момент времени в исследуемый период, могло равняться нескольким десяткам (если учитывать также центры с пре обладающим монским или шанским населением), проанализировать историю их всех было невозможно. По этой причине мы сочли уместным остановиться только на тех из пьи, которые являются определяющими для повествования мэхайазэвинов и относительно которых можно быть уверенными, что мы имеем дело с центрами верховной власти. Таким образом возник уже перечислявшийся набор из Пэгана, Мьинзайна, Пинии, Зэгайна, Эвы, Тауннгу, Хантавади, а фактический предмет исследования был сформулирован как история верховной власти.
Следующее методологическое ограничение было связано с необходимостью решить проблему соотнесения истории власти с этнической историей. Как уже было сказано, все работы по истории Мьянмы, писавшиеся с конца XIX в., строились на этноцентрической трактовке истории: все существовавшие государства и государственные центры («центры власти» по нашей терминологии) считались созданными или непосредственно связанными с определенным этносом. Центры, существовавшие на территории Западного Индокитая в I тысячелетии н.э. (Тэйейкхитэйа, Бей-тэноу, Халинчжи, Тайкэла, Тэтхоун, Пегу и др.), рассматривались как пьюсские или монские [напр., 261, 111-112; 219; 146, 63; 251, 11-13; 130, 144-183, 186-193; 252, 14-26; 119; 238, 197-8; 163, 91-94, 104-112]; исключение составляли города Йакхайна, определить население которых оказалось невозможно в связи с обнаружением надписей только на санскрите24. Объединивший в XI-XII вв. почти всю территорию современной Мьянмы Пэган считался бирманским государством25, возникшим в результате экспансии пришедших с севера бирманских племен. Прекращение его существования также в значительной степени объяснялось этническими причинами, в частности, миграцией тайских народов, борьбой монов за независимость, соответственно, преемники Пэгана в сухой зоне (Мьинзайн, Пинйа, Зэгайн, Эва) зачастую рассматривались как шанские центры, а политий Нижней Бирмы (Хамсавати (Хантавади), Кусима (Пэтейн), Муттама (Моутэма)) — как монские или монско-шанские [напр., 199, 57-75, 81-89; 165, 73-122; 261, 120-128; 219; 203, 203; 163, 147-196].
Фигура государя в описаниях хроник и надписях
Следующим заметным этапом стала подготовка и выход в свет пяти папок эстампажей, куда вошли около пятисот ранее изданных текстов. Это публикация представляла большую ценность вследствие максимально аутентичного воспроизведения документов, но, в то же время, не была доступна широкому читателю как из-за того, что требовала владения навыками расшифровки надписей, так и из-за своей стоимости. Издатели пытались компенсировать этот недостаток путем публикации переводов и комментариев, но им удалось напечатать тексты только 5 эстампажей (3 надписи)71.
В период 70-80 г. бирманские историки предприняли очередную попытку аутентичного и, в то же время, доступного издания корпуса известных надписей. С 1972 по 1987 гг. вышел пятитомник «Древних надписей Мьянмы», куда вошли около 860 оригинальных надписей, датируемых 1112 - 1637 гг. [61-63]. Часть из них уже воспроизводилась в предшествующих изданиях, часть публиковалась впервые. Во избежание искажения оригинальной орфографии (из-за несовместимости с современным шрифтом) и опечаток, надписи копировались от руки и размножались ми-меографическим способом. Недостатком издания было отсутствие хотя бы минимального комментария.
Кроме того, в 1989 г. увидел свет первый том повторного издания копий, находящихся в г. Мандэлей [59], где были собраны 42 надписи. Помимо эстампажей, оно включало расшифровки и запись в современном написании, а также сжатый комментарий.
В промежутках между этими серийными изданиями были напечатаны два сборника наиболее интересных текстов, ориентированные на широкого читателя [51; 52]. Кроме того, отдельные обнаруженные тексты издавались или аннотировались в ежегодных отчетах Археологического департамента [53-58].
Как видно, все эти издания во многом дублировали друг друга, и некоторые тексты были широко растиражированы. С другой стороны, многие обнаруженные над 59 писи опубликованы не были, или же их публикация не может быть признана аутентичной. Состоявшиеся издания не были в полной мере соотнесены друг с другом. Разные наименования документов, применявшиеся в разных сборниках, и различная степень доступности последних чрезвычайно затрудняет изучение надписей. Единственная попытка систематизировать массив была предпринята в 1921 г. [76], но к настоящему моменту эта публикация превратилась в анахронизм. Последние издания надписей исходно планировались как воспроизведение отдельных сегментов комплекса, но даже если согласиться с хронологическими ограничениями издателей, все равно наполнение сборников вызывает многочисленные вопросы. Так в пятитомнике мы не находим целый ряд надписей, аннотированных в «Списке» Ч. Дюруазеля, которые попадают под временные рамки издания и считались оригинальными. Более того, там нет целого ряда документов, об обнаружении которых сообщалось в отчетах Археологического департамента уже в период независимости .
Ничего не известно о надписях, обнаруженных в течение последних двадцати лет. Если во вторую часть пятитомника вошли несколько документов, найденных в 70-е годы, то в третьем и пятом томах (вмещающих период продолжительностью почти 280 лет!) есть всего три надписи, обнаруженные в 1969-1972 гг. Каковы результаты дальнейшей деятельности Археологического департамента, совершенно неизвестно, в частности, и потому, что публикация регулярных отчетов была прекращена на выпуске за 1964/65 г. (напечатан в 1970 г.). Таким образом, исследователь, не имеющий доступа к официальным архивам в Мьянме, лишен возможности адекватно судить об отраженных в надписях фактах древней истории.
Работа по сбору, изданию и изучению надписей велось в основном сотрудниками Археологической службы (впоследствии — Археологического департамента) Мьян-мы, наиболее известны из которых Э. Форшхаммер, То Сейн Ко, У Тхун Нейн, О. Благден, Ч. Дюруазель, У Мья, У Пхоу Ла, У Лу Пхей Вин, У Нгейн Маун. Внимание исследователей, не имевших отношения к Археологической службе, было в первую очередь направлено на филологический анализ надписей". Применительно к задачам исторического характера, сведения надписей активно изучались Г. Люсом, его коллегами, учениками и представителями сложившейся вокруг них школы — У Пхей Маун Тином, У Тан Тхуном, У Ба Шином, У Боу Кейем, У Тин Хла То, До Кхин Кхин Сейн. Большая часть написанных этими исследователями работ строилась на материале надписей. Из современных западных исследователей данные эпиграфики активно использовались М. Аун Тхвином, сначала для изучения политического и социально-экономического устройства пэганского государства [137; 134; 141; 138], затем для реконструкции событийной истории [136; 135], а также П. Пишаром для датировки архитектурных памятников Пэгана [200] и Т. Фрашем [155; 156].
Из отечественных историков надписи изучали И.В. Можейко и Д.В. Деопик [251; 250; 249; 235; 237; 231]. Исследования Д.В. Деопика, опубликованные в виде серии статей, посвященных анализу аграрных отношений в Мьянме XI-XVBB., представляют собой единственный пример систематического исследования эпиграфического комплекса, где предлагается определенная типология надписей (сверх простого различения оригиналов и копий) и методика их изучения. И хотя исследование было направлено на решение задач социально-экономического характера, т.е. учитывались только «экономические надписи» (по выражению исследователя), а объектом анализа были не столько сами тексты надписей, сколько их аннотация в «Списке» Ч. Дюруазеля, значение данного исследования остается очень большим. Учитывая современное состояние бирманистики вряд ли стоит рассчитывать, что в ближайшее время кто-либо сможет предложить методику более точной дифференциации и анализа информации, заложенной в надписях.
История Тэйейкхитэйи и связь этого центра с Пэганом
Здесь заметна тенденция к постепенному росту доли СИ и, в итоге, ее абсолютному преобладанию над МИ, что фиксирует превращение текста из хроники в летопись. Ключевое изменение происходит на участке Эвы I. Исключением из общего тренда снова является Зэгайн, для которой характерна очень высокая доля МИ (85%). Также мы видим, что кривая, отражающая долю единиц, не относящихся ни к СИ, ни к МИ, более полога, хотя, подобно кривой МИ, резко падает на двух последних участках. Выделяются описания Эвы I после завоевания, где заметно синхронное возрастание долей МИ и «прочего» (см. График 2.9 (б)), что фиксирует иной порядок составления описаний этих правлений по отношению к описаниям до завоевания.
Описания Пинии и Эвы I после завоевания по своим характеристикам несколько напоминают Тэйейкхитэйу, что объясняется тем, что все три участка тяготеют к списку, перечислению государей105. По государям Тэйейкхитэйи, считающимся легендарными, хронист, видимо, не располагал «немодельными» сведениями (ведь летописей этого времени в его распоряжении не было), а «прочее» в этом разделе обеспечивается высоким процентом сложно классифицируемых данных о начале династии, возникновении стольного города, а также этимологических вставок. В случаях Пинии и Эвы I после завоевания данных также, судя по всему, не хватало, хотя уже по другим причинам. Описание правлений последних пяти государей
Эвы I, во-первых, частично основано на «неэвских» материалах106, во-вторых, насыщено большим количеством информации по другим центрам (это, впрочем, характерно и для Эвы I до завоевания), что объясняет увеличение доли «прочего».
Что касается различий в тематике СИ, то можно сказать, что для большинства участков ПП характерны данные определенного рода. Ничего нельзя сказать только о Тэйейкхитэйе и Зэгайне: в первом случае СИ меньше всего и часть ее мы считаем неаутентичной107, во втором — СИ нет вообще. Применительно к остальным участкам следует произвести разграничение между описаниями Эйимадэны, Пинии и ранней Эвы I с одной стороны и поздней Эвы I, Тауннгу/Хантавади/Тауннгу и Эвы II с другой. В тех разделах, которые мы отнесли к первой группе, СИ по смыслу, чаще всего, связана с другими единицами, которые мы классифицировали как МИ или историю, отличную от истории государей (например, история стольных городов или история Сасаны). В описаниях поздней Эвы I, Тауннгу/Хантавади/Тауннгу и Эвы II СИ представляет собой полностью обособленный и самостоятельный ТИ.
На участке Эйимадэны значительная доля СИ связана с единицами, которые не были классифицированы как СИ (например, обстоятельствами рождения, прихода к власти и утраты престола/смерти ряда государей или иллюстрациями могущества/характеристик). Небольшая часть СИ представляет собой хронологические записи, что дает основания говорить о существовании в пэганские времена собственно летописной литературы и ее попадании, хотя и эпизодическом, в мэхайазэвины.
В разделе о Пинйе СИ косвенно связана с характеристиками монархов, которые близки позднепэганским. В содержательном плане новой является информация о создании государем подразделений из зависимого от короны населения (форма «благого деяния», направленного на совершенствование управления).
В эвских описаниях количество СИ резко возрастает. Здесь появляются такие истории как рассказы о обстоятельствах, при которых тот или иной министр дал государю некий совет; подробные описания боевых действий, осуществлявшихся государем и его полководцами (характерно для правлений Минчжизва Соке (1367-1400) и Мингауна I (1401-1421)) и краткие сообщения о них же (в последующих правлениях); сообщения о пожаловании городов зависимым, встречающиеся регулярно, но не отличающиеся исчерпывающей полнотой ; прослеживание отношении между правителями разных пъи. Также следует обратить внимание на появление сообщений о совершении государем и его родственниками благих дел, имеющих форму хронологической записи (т.е. СИ), а не характеристики (т.е. МИ). Особенностью раздела является регулярное присутствие датировок с точностью до года, тогда как в предшествующих описаниях датировки присутствовали лишь эпизодически, а более популярны были такие обозначения как «однажды», «как-то» и т.п. Именно в эвских описаниях (хотя необязательно в СИ) вскользь начинают упоминаться экономические реалии, элементы придворного церемониала. В описаниях военных действий иногда фигурирует информация об увозе населения, скота с завоеванной территории.
В описаниях Тауннгу/Хантавади/Тауннгу весь перечисленный набор информации сохранятся и дополняется некоторыми новыми типами сведений. Для правлений Минтэйа Швейтхи (1531-1550), Схинбьюмьяшина (1551-1581) и Нгазудайаки (1581-1599) характерны развернутые описания военных кампаний, напоминающие те, которые есть в разделах о Минчжизва Соке и Мингауне I. На смену упоминаниям о церемониях приходит их подробное описание, среди информации о благих делах появляются детальные истории религиозного строительства, привязанные к хронологии. В тексте начинают появляться хронологические записи о событиях, случившихся в течение года (действиях государя, природных явлениях, считавшихся знамениями, и т.д.).
Эва II добавляет к вышеприведенному набору сведений информацию о дипломатических отношениях с вассалами и другими государями. Кардинальным отличием этого участка от предшествующих является то, что сведения, ранее подававшиеся как истории или сообщения, здесь реализуются как совокупность хронологических записей, часто перемежающихся записями по другим поводам. Заметно увеличива ется доля сообщений о событиях, среди них появляются не только трактуемые как знамения, а просто примечательные109. Тем самым, здесь мы видим почти нетронутый редакторской правкой первичный летописный текст, в НВХ и ХСД уже значительно измененный — в этих текстах подобные записи изъяты, а часть информации сгруппирована.
Государи Пэгана (XI-XVI вв.)
Также заслуживает внимания вопрос о причинах переноса центра власти из Та-уннгу в Хантавади. Возвышение Тауннгу связано с именем Минчжи Ньоу (1485-1531) и его преемника Минтэйа Швейтхи (1531-1550). До Минчжи Ньоу в этом городе не было кровной преемственности правителей, власть (если верить описаниям мэхайазэвинов) передавалась назначениями монархов Эвы I, а статус города, по всей видимости, был невысок — все-таки это была юго-восточная окраина эвской политий, расположенная вдалеке от ее основных аграрных и религиозных центров. В 1502 г. Тауннгу отделяется от Эвы, а через некоторое время оказывается, что расположение города оптимально для ведения боевых действий против соседей — Пьи, Хантавади, Эвы. Минчжи Ньоу укрепляет свое положение временными захватами, разрушением и вывозом населения из городов к югу от Эвы между реками Ийавэди и Ситаун [1 II, 154-162]. Его сын Минтэйа Швейтхи сосредотачивает свои усилия на захвате Хантавади, что получается к 1538 г. [1 II, 177]. Через два года после этого он делает государем Тауннгу Минйе Тихату [1 II, 177], а своим местонахождением — Хантавади. Хотя Минтэйа Швейтхи не совершает ритуального возведения золотого дворца и перестройки города, именно Хантавади обозначается в описаниях как «стольный город, где находится государь» {нейпьидо). Преемник Минтэйа Швейтхи Хантавади Схинбьюмьяшин (1551-1581), одержав верх в борьбе за власть, превращает Хантавади в полноценный стольный город (проводя необходимое строительство и соответствующие церемонии).
На наш взгляд, эта тенденция к перемещению центра власти из Тауннгу в Хантавади не случайна. В литературе принято объяснять перенос уважением Минтэйа Швейтхи к монам, удобством Хантавади как опорной базы для нападения на Айутт-хайу [256, 183], соображениями контроля за торговлей [173, 29-30]. На наш взгляд, основным мотивом выступало то, что Тауннгу был периферийным городом, нелегитимным в качестве центра верховной власти. Его правители, хоть и смогли покорить обширные территории, в традиционном видении, наверняка, оставались «выскочками». Напротив, относительно Хантавади было предсказание Будды, город считался центром Сасаны, местом, где правят «тосупщж-екараджи», более того, в этом качестве он должен был придти на смену Эве (см. 11.2.2 ниже). Обладание таким пьи делало статус новоявленных правителей совершенно иным, как иными становились в глазах других носителей власти их властные претензии. Можно предположить, что поскольку Хантавади был первым из городов такого ранга, которые удалось покорить (потом были Пьи, Моутэма, Эва, Чиангмай, Айуттхайа), он и стал столицей. Если же представление о том, что Хантавади должен стать преемником Эвы в роли хранителя Сасаны, действительно, возникло до XVI в., то становится очевидно, почему именно Хантавади оказался первым из захваченных яьШозвращаясь к рассмотрению инструментов обеспечения преемственности, следует отметить, что ритуальные действия не исчерпывались позитивным утверждением своего статуса. Большое значение имела демонстрация утраты статуса предыдущим центром власти в пользу нынешнего, для чего правитель победившего центра предпринимал определенные действия, чтобы доказать свое превосходство над правителями побежденного. Здесь уместно вспомнить о следующих сообщениях хроник: так, Анойатха, совершая поход на Тэйейкхитэйу с целью увоза реликвии лобной кости, также «выкопал судно нэвайа (судно девяти драгоценностей), на котором ездил государь Дутэбаун, закопанное сыном [того] Дутэйаном; посмотрев, закопал навсегда» [1 I, 189]. Подчинение правителя Тауннгу Нашиннауна государю Эвы II Энаупхэлуну сопровождалось увозом в Эву ритуального шпилях крыши та-уннгуского дворца, символизировавшего суверенитет правителя города [1 III, 155]. Когда Элаунминтэйа в процессе объединения страны под своей властью в 1755 г. взял Пьи, он водрузил зонт (украшение на шпиле ступы) поверх зонта монских государей на главном религиозном сооружении города, ступе Швейсхандо [98, 167-8] 55.
Подводя итог вышесказанному, можно отметить, что из выделявшихся нами выше характеристик государей обоснованию легитимности или преемственности их власти могли служить примерно половина (5 из 11, т.е. 45.5%). В их число входили благие дела (религиозное строительство и т.п., а также совершенствование управления), прошлые/будущие рождения, могущество (взаимодействие с божествами и духами) и получение предсказаний от Будды. Что касается действий государей, то почти все они могло быть совершены в данных целях: из 36 видов действий, перечисленных в Таблице 8, только 6 (браки с простолюдинками, устроение похорон для придворных и монахов, совет с придворными, назначение чиновников, отношения с придворными и выезды на охоту), т.е. 16.7%, оказываются не соотносимыми с легитимацией и обоснованием преемственности. Это еще раз подчеркивает тот факт, что легитимность государя непосредственно зависела от осуществления им соответствующих функций.
Если проанализировать изменения форм и средств обоснования преемственности власти и легитимации ее носителей, то в исторической перспективе мы видим тенденцию к рационализации инструментов обеспечения легитимности и преемственности — отказ от инвеституры божеств в пользу инвеституры прошлых правителей; рост числа случаев, когда статус государя приобретается за счет выполнения функций последнего; прекращение практики «покорения» других стольных городов путем вывоза из них реликвий. Эти изменения параллельны тем трансформациям облика носителей и центров власти, которые мы зафиксировали в источниках в период XIY-XVI вв.
До настоящего момента мы обходили стороной еще одно явление, заслуживающее рассмотрения в связи с темой прослеживания преемственности более поздних центров власти от более ранних, — переходы в повествовании мэхайазэвинов от одного участка последовательности к другой. Этот показатель (историографическое оформление) также дает определенные свидетельства того, как осмыслялась и подавалась смена центров власти. Если проанализировать то, каким образом соединены разделы хроник, становится видна тенденция к замене связанного повествования, где рассказ о новом стольном городе вырастает из рассказа о предшествующем (характерно для сочленения участков Тэгаун — Тэйейкхитэйа — Эйимадэна — Мьин-зайн/Пинйа/Зэгайн — Эва I), простой стыковкой разделов, посвященных династиям отдельных городов (характерно для Эвы I — Тауннгу/Хантавади/Тауннгу — Эвы II — Йадэнатейнга Коунбауна).
