Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Гракх Бабёф и заговор «равных» в исторической литературе 21
1. Призрак коммуниста в публицистике XIX в 21
2. Первые исследования 24
3. Из «маргиналов» в «предшественники большевизма» 33
4. «Золотой век» бабувистики 48
5. Бабувистика конца XX века 65
6. XXI век: достижения и перспективы 69
Глава 2. Мировоззренческие искания Бабёфа .- 74
1. Бабёф: жизнь и деятельность до Термидора 74
2. «Газета свободы печати» и ее читатели 77
3. Сближение с якобинцами 99
4. Преследование и заключение Бабёфа 110
Глава 3. На пути к заговору «равных» 118
1. Принципиальные изменения в мировоззрении Бабёфа 118
2. Отношения Бабёфа с читателями на рубеже 1795-1796 гг 126
3. Будущие «равные» на пороге объединения 139
Глава 4. Заговор «равных» изнутри и снаружи 144
1. Тайная директория и Военный комитет 144
2. Агенты в округах 152
3. Заговор «равных» для его рядовых участников 157
4. Восприятие деятельности «равных» государством и обществом 162
5. Арест бабувистов и его общественный резонанс 168
6. «Охвостье» Бабёфа 179
Заключение 188
Список источников и литературы
- Из «маргиналов» в «предшественники большевизма»
- «Газета свободы печати» и ее читатели
- Отношения Бабёфа с читателями на рубеже 1795-1796 гг
- Заговор «равных» для его рядовых участников
Введение к работе
Гракх Бабёф, известный также по названию одной из своих газет как Трибун народа, принадлежит к числу самых ярких и наиболее дискуссионных фигур Французской революции XVIII в. Организованный им заговор «равных» поразил воображение современников, а его идеи оказали существенное влияние на общественную мысль и социалистическое движение XIX-XX вв.
И хотя с того времени минуло уже более двух столетий, история бабувистского движения до сих пор сохраняет свою актуальность. Породившие его эпохи Просвещения и Французской революции были колыбелью и современной политической культуры. Ко второй половине XVIII в. восходят истоки не только западной демократии, но и тоталитаризма, как правого, так и левого. События 1789-1799 гг. не только заложили основу современного либерального общества, но и задали архетип революции как таковой, который и по сей день вдохновляет радикалов в разных странах мира. Вот почему изучение истории Французской революции тесно связано и с познанием того мира, в котором мы живём сегодня.
Несмотря на то, что после Перестройки и распада СССР самая влиятельная в ХХ в. коммунистическая идеология – марксизм-ленинизм советского толка – была дискредитирована, левый радикализм отнюдь не остался в прошлом. В мире по-прежнему существуют коммунистические и близкие к ним режимы: Китай, Куба, Северная Корея, Вьетнам и др. На мировой политической сцене активно действующими субъектами остаются троцкизм, геваризм, идеология «новых левых», различные национальные разновидности социализма и коммунизма. Приверженцев этих идеологий можно, в частности, встретить в рядах движения «антиглобалистов», среди членов молодежных субкультур, в различного рода левоэкстремистских группировках. Сама идея умозрительного конструирования идеального порядка вещей и насильственного его воплощения продолжает жить как и российском обществе, и во многих других странах. Широкое применение в политической жизни находит террор, восходящий своими корнями к практике Французской революции и находивший свое теоретическое обоснование в трудах Бабёфа на определенной стадии его духовной биографии.
Все эти обстоятельства обусловливают актуальность обращения исследователей к изучению идей и практики первого революционного коммунистического движения, каковым стал бабувистский заговор «равных».
Целью настоящей работы является комплексное исследование идей, стратегии, тактики и результатов деятельности «равных» во главе с Бабёфом в контексте современного им французского общества.
В соответствии с этой целью в диссертации были поставлены следующие исследовательские задачи:
Проанализировать и обобщить историографию заговора «равных», наметить пути для творческого развития наработок отечественных и зарубежных специалистов по бабувистике;
осветить идейные поиски Бабёфа в канун возникновения заговора, выявить динамику его отношений с читательской аудиторией издававшейся им периодики;
исследовать структуру заговора 1796 г. и мировоззрение его участников, принадлежавших к разным уровням подпольной организации;
по материалам доносов и петиций в министерства юстиции и полиции Франции 1796 г. проанализировать представления о бабувистах широкой французской публики и ее реакцию на арест заговорщиков.
Объектом исследования является идеологическая и политическая деятельность Бабёфа и возглавлявшейся им подпольной организации «равных».
Предметом исследования является механизм зарождения и функционирования данной организации в современном ему французском обществе, контакты и взаимовлияния между участниками заговора и их социальным окружением, восприятие французским обществом Бабёфа и его сподвижников.
Хронологические рамки диссертации охватывают период с августа 1794 г. – того времени, когда Бабёф, вернувшись к политической деятельности после тюремного заключения, начал издавать «Газету свободы печати», – по сентябрь 1796 г., когда в Гренельском лагере была подавлена последняя попытка вооруженного выступления бабувистов. На этот период приходится окончательное складывание у Бабёфа плана коммунистического переворота, формирование им подпольной организации, активная агитация бабувистов, их разоблачение, арест и общественная реакция на него.
Источниковую базу исследования составляют сочинения Бабёфа и его сподвижников, оперативные полицейские документы и материалы следствия по делу «равных», тексты личного происхождения.
Определяющее значение для работы имели источники из Российского государственного архива социально-политической истории (РГАСПИ), где фонд 223 содержит разнообразные документы, имеющие отношения к жизни и деятельности Бабёфа, а также – к созданной им подпольной организации. В силу привычки, обусловленной профессией февдиста (специалиста по сеньориальному праву), Бабёф тщательно сохранял все свои бумаги, включая тексты речей, полученные письма и черновики ответов на них, благодаря чему корпус оставленных им документов является одним из наиболее богатых среди личных фондов деятелей Французской революции XVIII в.
Фонд 223 сформировался в конце 20-х – начале 30-х гг. XX в. в результате приобретения Советским Союзом документов из частных французских коллекций и последующего фотокопирования относящихся к Бабёфу дел из архивов Франции. Покупка этих документов стал чрезвычайно важным событием для советской исторической науки. Первоначально архив Бабёфа принадлежал французскому коллекционеру Ж.П.Б. Поше-Дерошу: этим фондом в свое время и пользовался историк Адвьель, опубликовавший часть документов. В 1881 г. Поше-Дерош умер, и коллекция ушла с аукциона. Она перешла к историку и коллекционеру Этьену Шаравэ, а затем была распродана. В 1924 г., когда основная часть архива принадлежала коллекционеру А. Роллену, начались франко-советские переговоры о его продаже. Сторону СССР представлял Центральный партийный архив Института Маркса, Энгельса, Ленина. Покупка совершилась зимой 1926/27 г. В дальнейшем Институт разыскал и приобрел еще некоторые документы, оказавшиеся у других владельцев, а также сделал в Национальном архиве Франции фотокопии источников, относящихся к деятельности Бабёфа. Формирование фонда завершилось к 1930 г., но в научный оборот эти документы поступили далеко не сразу. До сих пор московский фонд Бабёфа нельзя считать полностью изученным.
Инвентарь фонда 223 составлен в 1982 г. и включает в себя пять описей. Опись 1 содержит авторские документы Бабёфа, за исключением писем, за период с 1785 по 1797 г. – всего 315 дел. Эти документы содержат информацию как об идейной эволюции Бабёфа, так и о его многоплановой революционной деятельности. В частности, здесь находятся его философские и публицистические сочинения (фрагменты «Постоянного кадастра», мемуар о способах межевания, брошюра «Париж, спасенный продовольственной администрацией», начало «Новой истории жизни Иисуса Христа», отрывок «Системы депопуляции» и т.д.), его газеты (номера и отрывки номеров «Газеты Конфедерации», «Пикардийского корреспондента», проспекты и извещения о выходе «Трибуна народа», отдельные статьи и черновики статей для него), разнообразные петиции и обращения, тексты речей и выступлений, конспекты и выписки, черновики и заметки, а также документы, относящиеся к Вандомскому процессу: копии судебных постановлений, прошения, протесты, тексты допросов. Подавляющее большинство документов данной описи относится к периоду до Термидора; источников 1795-1796 гг. здесь практически нет. Наиболее значимые документы из данной описи опубликованы, поэтому в данной работы они использовались при освещении предыстории в основном по советскому изданию сочинений Бабёфа, подготовленному под руководством В.М. Далина.
Опись 2 посвящена переписке Бабёфа и его семьи. Она включает 605 дел за период с 1779 по 1842 г.: 284 письма Бабёфа, 288 писем ему и 33 единицы хранения, относящиеся к переписке его сына, жены и других родственников. В этой описи содержится большое количество документов, освещающих идейное развитие, издательскую практику и общественную деятельность Бабёфа: переписка с Дюбуа де Фоссе, Ж.Ф.А. Девеном, Ж.П. Одиффре, Ж.М. Купе и другими. Значительное место занимает переписка с семьей, дающая представление о частной жизни Бабёфа и материальном положении его родных в период существования заговора. Большинство писем двух этих категорий также опубликованы в вышеупомянутом четырехтомнике. В настоящей работе использовались письма как подписанные, так и анонимные, которые Бабёф получал от читателей его «Газеты свободы печати» (дд. 539-550). Написанные не всегда грамотно и разборчиво, они порой трудны для прочтения, но позволяют понять умонастроения читательской аудитории Бабёфа в 1794 г. К сожалению, этих писем относительно немного: данная опись так же содержит документы, относящиеся преимущественно к дотермидорианскому периоду.
Опись 3 включает в себя 11 биографических документов за 1772-1871 гг., относящихся к Бабёфу и его родным: записи в книгах актов гражданского состояния, брачное свидетельство, юридические документы, анонимные биографические заметки о Бабёфе.
В Описи 4 представлены копии документов из архивов Франции, освещающих революционную деятельность Бабёфа, – в общей сложности 189 дел за 1790-1798 гг. Может показаться, что она охватывает меньше материалов, чем первая и вторая, но это не так: многие дела содержат не один документ, а целую подборку, представляя собой папки по несколько десятков листов каждая. В одном деле могут находиться документы разных лет, разного авторства, разного характера. Основная часть этих бумаг составляют материалы следствия по делу бабувистов и документы Вандомского процесса. Здесь же можно отыскать источники, касающиеся преследования и арестов бабувистов до 1796 г. Значительную часть описи составляют копии документов, захваченных у Бабёфа при аресте. В настоящее время эти материалы для исследователей недоступны, так как по техническим причинам данный фонд закрыт. К счастью, этот комплекс документов был опубликован еще Директорией и к настоящему времени уже хорошо изучен: его можно найти в списке литературы практически любой из монографий о заговоре «равных».
Опись 5 включает 20 разрозненных дел, относящихся к 1787-1797 гг. Она озаглавлена «Документы, поступившие с фондом» и содержит различные источники, часто анонимные и недатированные, относящиеся к деятельности Бабёфа, Французской революции и т.д.
Из данного описания понятно, что московский фонд Бабёфа огромен и, хотя значительная часть его документов опубликована, он содержит еще много источников, не введенных в научный оборот.
Кроме архивных, в диссертации использовались и опубликованные источники. Те и другие целесообразно разделить на три общие категории по происхождению:
Сочинения «равных». Сюда относятся, прежде всего, тексты самого Бабёфа: его периодические издания «Газета свободы печати» (затем «Трибун народа») и «Просветитель народа», учредительные документы Тайной Директории общественного спасения, инструкции революционным агентам, переписка с соратниками. Эти источники опубликованы на русском языке в ранее упоминавшемся четырехтомном издании сочинений Бабёфа под редакцией В.М. Далина. К данной категории относится и книга Ф. Буонарроти о заговоре 1796 г., трижды публиковавшаяся в СССР. Привлечены также различные пропагандистские или служившие для «внутреннего пользования» сочинения других участников «заговора»: С. Марешаля, Ж. Гризеля и др., а также их личная переписка периода тюремного заключения: первое дается по приложению к книге Буонарроти, второе – по архивным документам. Сочинения «равных», особенно Бабёфа, незаменимы при изучении процесса выработки бабувистами своей тактики, определения ими собственного места на политической сцене Франции и той роли, которую, по их мнению, должны играть народные массы.
Документы органов власти. Из опубликованных текстов сюда относятся донесения агентов Директории, описывающие, в частности, общественную реакцию на пропаганду «равных» и их арест: эти донесения изданы французским историком А. Оларом на рубеже XIX-XX вв. Также к данной категории следует причислить сохранившиеся в РГАСПИ полицейские и правительственные документы, касающиеся преследования и ареста Бабёфа в 1794 г., а также материалы следствия по делу «равных» в 1796 г. Данная категория источников помогает реконструировать то представление о Бабёфе и его сторонниках, которое могло сложиться у властей предержащих в период развития «заговора».
Тексты, содержащие информацию об умонастроениях обычных французов, сочувствовавших Бабёфу, дискутировавших с ним, осуждавших его или равнодушных к нему. Во-первых, это письма читателей, приходившие в редакцию «Газеты свободы печати», позднее – «Трибуна народа». Во-вторых, доносы, поступавшие в правительственные органы после разоблачения бабувистов, где говорилось об обнаружении подлинных или мнимых ответвлений заговора. В-третьих, оправдательные петиции, направлявшиеся людьми, ошибочно причисленными к сторонникам Гракха или полагающих себя преследуемыми по данному делу. Данная группа источников представляется наименее изученной и наиболее интересной. Она позволяет предпринять попытку реконструкции как мировоззрения сочувствующих Бабёфу на разных этапах его идейной эволюции, так и восприятия «равных» в период формирования заговора и сразу после его раскрытия.
Степень научной разработанности темы
Историография бабувизма чрезвычайно обширна, поэтому ее подробному обзору посвящена вся первая глава настоящей диссертации. Здесь же мы обозначим лишь общий круг проблем, которые в тот или иной период интересовали исследователей, занимавшихся заговором «равных».
1. Первым, что заинтересовало авторов XIX в. после того, как имя Бабёфа вернулось из небытия с выходом в 1828 г. книги Ф. Буонарроти «Заговор равных», стала сама личность Гракха и его биография. О том и другом в работе Буонарроти говорилось весьма скупо: этот соратник Бабёфа даже не знал даты его рождения. Она стала известна в 1865 г. благодаря пикардийскому историку Э. Кое, который нашел соответствующую запись в церковных книгах, равно как и запись о браке будущего Гракха. Что касается личности Бабёфа, то ее Коэ изобразил весьма непривлекательной, приписав и своему герою и даже его сыну все худшие черты, какие в представлении добропорядочных буржуа полагалось иметь опасным смутьянам. «Тип профессионального революционера, не кровожадный и даже чувствительный, но экзальтированный», – так определил личность Бабёфа социолог А. Эспинас, касавшийся заговора «равных» в своей книге 1898 г. Далее он отмечал, что, несмотря на свои ошибки, Гракх заслуживает некоторого уважения и симпатии. Настоящее превознесение и романтизация образа Бабёфа начались в России и других странах после того, как стала сильна марксистская школа историографии: «Великий Гракх был человеком из стали»; «интересы революции заслонили от Бабёфа всякие заботы о домашнем очаге. И потом, подготавливая эту последнюю революцию, призванную осуществить всеобщее благо, он не работал разве во имя будущего своих детей, как и детей всех бедняков, всех угнетенных?»; «пикардиец, стойкий, как и все они, рожденный на грубой и плодородной земле самой обычной равнины, где даже солнце стремится быть пониже, чтобы не оторваться от реальности».
До середины XX в. из книги в книгу кочевали три легенды о Бабёфе. Первая состояла в том, что его отец был образованным человеком и даже состоял воспитателем при детях Марии-Терезии. Вторая: умирая, Бабёф-старший велел своим детям найти себе образцы для подражания среди героев Плутарха, и именно тогда будущий коммунист выбрал своим «патроном» Гая Гракха. Третья легенда гласила, что Бабёф участвовал во взятии Бастилии. Одним из первых в правдивости этих легенд усомнился французский историк Ж. Вальтер. Окончательно опроверг эти три ошибочных суждения видный советский специалист по бабувизму В.М. Далин, введя в научные оборот массу новых документов, относящихся, прежде всего, к детству и юности Бабёфа.
2. Другим сюжетом, интересовавшим большинство исследователей заговора «равных», было содержание и характер политической программы бабувистов, а также история ее формирования. В XIX – начале XX вв. на основе изучения агитационных материалов и внутренних документов тайной повстанческой Директории такие историки как В. Адвьель, А. Эспинас, Л. Жбанков, Е.В. Тарле и др. реконструировали коммунистический идеал Бабёфа. Среди этих авторов господствовало представление о том, что бабувизм был прежде всего продолжением робеспьеризма, а в теоретическом плане вобрал в себя идеи Ж.Ж. Руссо, Г. Мабли, Морелли и других просветителей, не представляя из себя какой-то оригинальной, новаторской идеологии. Многие писавшие о Бабёфе авторы рассматриваемого периода критиковали его крайний этатизм и склонность к насильственным методам. Другие, особенно в первой трети XX в., отмечали наличие архаических, традиционалистских черт в его коммунистическом идеале.
С выходом на научную сцену историков-марксистов работа по изучению взглядов Бабёфа приобрела особенно интенсивный характер. В 20-30-е гг. XX в. советский специалист по истории общественной мысли Франции XVIII в. В.П. Волгин выдвинул идею о том, что ввиду неразвитости производительных сил неразвитым был и французской рабочий класс периода Французской революции, вследствие чего коммунизм Бабёфа был грубо-уравнительным, не лишенным реакционных черт и в целом «мелкобуржуазным». Такого же мнения придерживался А.Г. Пригожин. Советские историки довоенного периода считали, что Бабёф заслуживает внимания прежде всего как практик, а не как теоретик.
В середине XX в. французские исследователи подняли вопрос об экономической стороне коммунизма Бабёфа. Ж. Лефевр считал этот коммунизм лишь потребительским. Ж. Дотри обратил внимание на отсутствие в текстах Бабёфа описаний общества изобилия и заговорил о его экономическом пессимизме. К. Мазорик придерживался мнения, что коммунизм Гракха был все же производственным, но не учитывал роста потребностей и производственных сил. Это мнение сформировалось у французского ученого после знакомства с работой В.М. Далина, где тот сообщил о проекте так называемых «коллективных ферм», возникшем у Бабёфа еще до революции. Кроме того, Далин настаивал на понимании Бабёфа как самостоятельного, оригинального мыслителя и неприменимости к его взглядам прилагательного «мелкобуржуазный». Ученица Далина Г.С. Черткова призывала не затушевывать противоречий во взглядах Бабёфа и отметила, что он был отнюдь не чужд идеи технического прогресса, а просто стремился доказать, что благоденствие возможно уже при существующем уровне развития.
К настоящему времени исследовательский интерес к бабувистской идеологии как таковой угас: эта тема выглядит исчерпанной.
3. В не меньшей степени историков интересовал характер созданной Бабёфом организации, ее тактика. Изначально, благодаря книге Буонарроти, появилась традиция говорить о начинании Бабёфа как о заговоре. Такое представление о бабувистах прочно утвердилось в историческом сознании к началу XX в., и в дальнейшем многие историки активно пытались его опровергнуть. В разное время на то, что Бабёф стремился к опоре на массы и готовил не путч, а новый революционный journe (подобный 10 августа или 31 мая) указывали Щеголев, Мазорик, Ф. Ривиаль, Ж. Брюа, Черткова и другие исследователи. Что касается Чертковой, то в своих последних публикациях, она детально рассматривала вопрос о том, было ли предприятие Бабёфа движением или заговором, придя к выводу, что оно имело черты того и другого. Однако несмотря на все усилия специалистов, авторы обобщающих работ продолжали на протяжении всего XX в. считать Бабёфа приверженцем заговорщицкой тактики.
4. Еще одной важной проблемой, привлекавшей внимание многих историков была корреляция между робеспьеризмом и бабувизмом и личное отношение Бабёфа к якобинцам. Ряд исследователей XIX в. вообще не разделял эти два политических направления, считая второе продолжением первого или прямо именуя Бабёфа якобинцем. К тому времени, как заговор «равных» стали изучать историки-марксисты, накопленный фактический материал очевидно демонстрировал, что отождествлять бабувизм и якобинизм нельзя. Более того, сразу после 9 термидора Бабёф обрушился на Робеспьера и людей II года с яростной критикой, объявив себя союзником таких деятелей, как Тальен и Фуше. С точки зрения марксизма, это был очень «скользкий» момент, ведь как Неподкупный, так и Бабёф трактовались в качестве выразителей народной воли, «положительных героев». Разнообразные объяснения и оправдания этому необычному эпизоду идейной биографии Гракха пытались подыскать и Щеголев, и Пригожин, Домманже (подробнее об этом речь пойдет в первой главе диссертации). А вот А. Матьез считал Бабёфа просто платным рупором термидорианцев, который на самом деле никогда не был ни искренним антиробеспьеристом, ни коммунистом.
Во 2-й половине XX в. тему отношения Бабёфа к якобинцам вновь поднял К. Теннесон. Он полагал, что Гракх был искренен, и когда ругал и Робеспьера, и позже, когда хвалил его. По мнению норвежского историка, после 9 термидора Бабёф принял сторону секционных деятелей, для которых падение Комитетов означало шаг к санкюлотской демократии; – сторону, ряд лозунгов которой формально совпадал с лозунгами термидорианцев. Примерно в то же время с несколькими статьями о личном отношении Бабёфа к некоторым якобинцам выступил Далин, подчеркнувший противоречивость отзывов Гракха о Неподкупном. Американский историк Р. Роуз в своей книге 1978 г. высказал мнение, что на самом деле Бабёф никогда не симпатизировал Робеспьеру. Специально занимавшаяся термидорианским периодом жизни Бабёфа Черткова подчеркнула независимость своего героя по отношению ко всем политическим группам и показала, как его мнение о якобинцах могло поменяться на противоположное в ходе написания одного всего лишь одного текста. Ж-М. Шьяппа попытался обобщить все наработки предшественников, предложив целый комплекс причин по которым Бабёф после Термидора сделался критиком идеологически близких ему якобинцев: это и иллюзии в отношении новой власти, и недостаток информации, и личные черты характера и т.д. Но говорить о единой, удовлетворяющей всех трактовке взаимоотношений Бабёфа и якобинцев пока нельзя.
5. В XX в. историков заинтересовал также вопрос о социальной принадлежности и личном мировоззрении соратников Бабёфа. Так, в 1933 г. Щеголев отмечал, что в состав заговорщиков входили и бывшие робеспьеристы, и эбертисты, и «бешеные», а задача руководства сводилась к тому, чтобы ассимилировать их. Позже на разнородный состав и некоммунистические взгляды тех, кого бабувисты считали своей опорой, указал А. Собуль. Тему идейных противоречий внутри ядра заговорщиков поднимали А. Саитта, К. Мазорик, Ж. Брюа, Ж.-М. Шьяппа. Однако данный сюжет нельзя считать исчерпанным, так как специального исследования по нему не проводилось.
Исследователей интересовали и многие другие аспекты заговора «равных»: влияние идей Бабёфа на социалистические доктрины XIX века, его педагогические и иные взгляды, характер его отношений с различными политическими деятелями, причины предательства и поражения заговорщиков и т.д. (подробнее см. ниже).
Даже по столь краткому обзору видно, что деятельность и взгляды Бабёфа и его соратников исследовались по большей части как бы «изнутри» заговора, в определенном отрыве от социально-политической среды, в которой тот вызрел. Но как воспринимали бабувистов их друзья и недруги? Как влияло на Бабёфа его социальное окружение? Какое место в его жизни занимали контакты с представителями других идеологий и какое место занимал он сам на политической карте Франции? Ответы на эти вопросы и предполагается дать в настоящей работе. Если они в той или иной степени и затрагивались предшественниками, то весьма бегло. Именно поэтому рассмотрение истории заговора «равных» под таким углом предполагает новизну и научную актуальность. К тому же источники, выявленные в РГАСПИ в ходе работы над диссертацией, дают хорошую возможность вписать историю «заговора» в социально-политический контекст пост-термидорианской Франции.
Методологическую основу данного исследования образует сочетание подходов социальной истории, истории повседневности, биографической истории и интеллектуальной истории.
Определяющее значение для работы имела теория коммуникативного действия Р. Козеллека и Ю. Хабермаса. Согласно этой теории, именно на периоды Просвещения и Французской революции приходится такое принципиально важное для создания гражданского общества явление как рационализация действия, направленного на взаимопонимание. Другими словами, появляется ряд практик, приздванных создавать социальную реальность, воспроизводствить солидарность, идентифицировать личность в качестве члена социальной или политической группы. Эти практики тесно связаны с так называемыми институтами социабельности, своего рода узловыми точками общественной ткани: в XVIII в. ими были театры, салоны, масонские ложи, газеты, места общественных сборищ (такие, как кофейни или сады для гуляний), политические клубы. Принципиальными чертами института социабельности является равенство участников и возможность обмена информацией, ведения дискуссии, критики. Именно в таких институтах формируется и формулируется личное, а затем коллективное и общественное мнение по какому-либо значимому вопросу; кроме того, вокруг них возникают группы активных граждан, могущие в дальнейшем представлять собой альтернативную государству силу и быть опорой того или иного политического движения. Опираясь на наработки Козеллека и Хабермаса, французский историк Р. Шартье показал, как и в каких институтах создалась общественная сфера, породившая социальные и интеллектуальные явления, сделавшие возможной Французскую революцию. Но с той же точки зрения можно рассматривать зарождение и развитие различных группировок уже после 1789 г., в частности, бабувистов. На мой взгляд, теория коммуникативного действия – это очень удобная схема для осмысления как личных шагов Бабёфа, направленных на создание заговора, так и коллективных практик, объединявших его соратников.
Что касается конкретных методов, использованных в диссертации, то важнейшее значение для неё имел критический дискурсивный анализ. Он состоит в том, чтобы вычленить техники, речевые стратегии и тактики, посредством которых создаётся интеллектуальный конструкт (в данном случае это могут быть сочинения Бабёфа или его соратников, письма сторонников или противников заговора, доносы или обращения к властям). Литературные приёмы автора, использованные им фигуры речи, клише и слова-маркеры, эмоциальная окраска разных частей текста и даже его оформление, структура, внешний вид помогают выявить социокультурные характеристики адресата и создателя, неявные смыслы, вложенные в исторический источник
Также большое значение для работы имел сравнительный анализ, необходимость которого была обусловлена использованием нескольких групп однотипных источников (писем Бабёфу, связанных с его делом прошений в органы власти, доносов). Выявление общих тем, настроений, явных и неявных сообщений в этих документах позволяет воссоздать субъективные представления рядовых французов о бабувистах и их месте на политической сцене.
Поскольку, говоря о заговоре «равных» невозможно обойти молчанием фигуру Бабёфа и его персональную биографию, в работе использовались подходы, свойственные современной биографической истории. Они состоят в том, чтобы рассматривать личность в интеллектуальном и социокультурном контекте эпохи, учитывать пределы возможностей героя, показывать, в какой мере его поведение определяли традиции, воспитание, стереотипы, а в какой – личный выбор.
Также нужно уточнить некоторые использованные в диссертации понятия.
Термин «бабувисты» применен здесь как обобщающее наименование соратников Бабёфа, входивших в его тайную организацию 1796 г. При этом в идеологическом смысле далеко не все они были единомышленниками Бабёфа, полностью разделявшими его коммунистические принципы. В данном отношении их не следует смешивать с «бабувистами» и «необабувистами» XIX в., являвшимися именно идейными последователями вождя заговора «равных».
Применение понятия «заговор» по отношению к подпольной организации Бабёфа носит условный характер. Как выше отмечалось, сугубо заговорщицкая сущность начинания Бабёфа многими историками оспаривается, поскольку оно имело черты не только заговора, но и народного движения. Однако так же как мои предшественники, я использую термины заговор «равных» и «заговорщики», следуя историографической традиции.
Научная новизна работы обусловлена тем, что:
производится комплексное историографическое исследование существующих к настоящему моменту работ по биографии Бабёфа и заговору «равных»;
предпринимается не проводившийся ранее дискурсивный анализ сочинений Бабёфа: с помощью этого анализа демонстрируются эволюция его взглядов на роль народных масс и их вожаков в политической жизни Франции;
впервые исследуется восприятие бабувистов французской публикой и рассматривается общественный разонанс, произведённый разоблачением «равных»;
более подробно, чем раньше, анализируются малоизвестные неопубликованные источники: например, текст показаний вовлечённого в заговор полицейского Ж.Н. Барбье, документы, касающиеся преследования и ареста Бабёфа, протокол допроса группы лиц, схваченных в связи с распространением «Трибуна народа», позволяющий, в частности установить, в какой типографии печаталась эта газета;
в научный оборот вводятся новые источники, а именно: письма Бабёфу от читателей его газеты, поступившие в министерства юстиции и полиции доносы на настоящих и мнимых приверженцев «равных», прошения людей, ошибочно причисленных к заговорщикам.
Практическая значимость работы состоит в возможности использования ее результатов при написании школьных и вузовских учебников по истории Нового времени, подготовке соответствующих лекционных и семинарских занятий. Диссертация может быть также полезна при разработке специальных курсов по истории Французской революции XVIII в., революционного и социалистического движения в Европе, общественно-политической мысли, журналистики, социальной истории Франции.
Апробация работы. Положения настоящей диссертации были отражены в четырех научных статьях, опубликованных в периодических изданиях «Французский ежегодник» и «Новая и новейшая история», а также в докладах автора на XXI Международном конгрессе по историческим наукам (Амстердам, 21-28 августа 2010 г.) и на международной научной конференции «Французы в научной и интеллектуальной жизни России XVIII-XX вв.» (Москва, 16-17 сентября 2010 г.). Работа была обсуждена на заседании отдела Новой истории Института всеобщей истории РАН.
Структура работы. Диссертация состоит из введения, четырех глав и заключения. Первая глава состоит из шести параграфов и посвящена историографии заговора «равных». Во второй главе, которая включает четыре параграфа, рассматривается период с лета 1794 г. по осень 1795 г., в течение которого Бабёф приобрел широкую известность в качестве публициста и претерпел значительную идейную эволюцию, в результате которой пришел к идее организации вооруженного переворота во имя осуществления своего коммунистического идеала. В третьей главе, состоящей из трех параграфов, анализируется деятельность Бабёфа в период, непосредственно предшествовавший созданию заговора. В четвертой главе, состоящей из трех параграфов, речь идет о создании и структуре заговора, взаимодействии его участников с обществом, общественной реакции на разоблачение бабувистов и об оценках ими политической ситуации после их ареста. Диссертация включает в себя список использованных источников и литературы.
Из «маргиналов» в «предшественники большевизма»
С выходом на научную сцену историков-марксистов работа по изучению взглядов Бабёфа приобрела особенно интенсивный характер. В 20-30-е гг. XX в. советский специалист по истории общественной мысли Франции XVIII в. В.П. Волгин выдвинул идею о том, что ввиду неразвитости производительных сил неразвитым был и французской рабочий класс периода Французской революции, вследствие чего коммунизм Бабёфа был грубо-уравнительным, не лишенным реакционных черт и в целом «мелкобуржуазным»24. Такого же мнения придерживался А.Г. Пригожин25. Советские историки довоенного периода считали, что Бабёф заслуживает внимания прежде всего как практик, а не как теоретик26.
В середине XX в. французские исследователи подняли вопрос об экономической стороне коммунизма Бабёфа. Ж. Лефевр считал этот коммунизм лишь потребительским27. Ж. Дотри обратил внимание на отсутствие в текстах Бабёфа описаний общества изобилия и заговорил о его экономическом пессимизме28. К. Мазорик придерживался мнения, что коммунизм Гракха был все же производственным, но не учитывал роста потребностей и производственных сил29. Это мнение сформировалось у французского ученого после знакомства с работой В.М. Далина, где тот сообщил о проекте так называемых «коллективных ферм», возникшем у Бабёфа еще до революции30. Кроме того, Далин настаивал на понимании Бабёфа как самостоятельного, оригинального мыслителя и неприменимости к его взглядам прилагательного «мелкобуржуазный»31. Ученица Далина Г.С. Черткова призывала не затушевывать противоречий во взглядах Бабёфа и отметила, что он был отнюдь не чужд идеи технического прогресса, а просто стремился доказать, что благоденствие возможно уже при существующем уровне развития32.
К настоящему времени исследовательский интерес к бабувистской идеологии как таковой угас: эта тема выглядит исчерпанной.
В не меньшей степени историков интересовал характер созданной Бабёфом организации, ее тактика. Изначально, благодаря книге Буонарроти, появилась традиция говорить о начинании Бабёфа как о заговоре. Такое представление о бабувистах прочно утвердилось в историческом сознании к началу XX в., и в дальнейшем многие историки активно пытались его опровергнуть. В разное время на то, что Бабёф стремился к опоре на массы и готовил не путч, а новый революционный jonmee (подобный 10 августа или 31 мая) указывали Щеголев, Мазорик, Ф. Ривиаль, Ж. Брюа, Черткова и другие исследователи33. Что касается Чертковой, то в своих последних публикациях, она детально рассматривала вопрос о том, было ли предприятие Бабёфа движением или заговором, придя к выводу, что оно имело черты того и другого34. Однако несмотря на все усилия специалистов, авторы обобщающих работ продолжали на протяжении всего XX в. считать Бабёфа приверженцем заговорщицкой тактики35.
Еще одной важной проблемой, привлекавшей внимание многих историков была корреляция между робеспьеризмом и бабувизмом и личное отношение Бабёфа к якобинцам. Ряд исследователей XIX в. вообще не разделял эти два политических направления, считая второе продолжением первого или прямо именуя Бабёфа якобинцем36. К тому времени, как заговор «равных» стали изучать историки-марксисты, накопленный фактический материал очевидно демонстрировал, что отождествлять бабувизм и якобинизм нельзя. Более того, сразу после 9 термидора Бабёф обрушился на Робеспьера и людей II года с яростной критикой, объявив себя союзником таких деятелей, как Тальен и Фуше. С точки зрения марксизма, это был очень «скользкий» момент, ведь как Неподкупный, так и Бабёф трактовались в качестве выразителей народной воли, «положительных героев». Разнообразные объяснения и оправдания этому необычному эпизоду идейной биографии Гракха пытались подыскать и Щеголев, и Пригожий, Домманже37 (подробнее об этом речь пойдет в первой главе диссертации). А вот А. Матьез считал Бабёфа просто платным рупором термидорианцев, который на самом деле никогда не был ни искренним антиробеспьеристом, ни коммунистом38.
Во 2-й половине XX в. тему отношения Бабёфа к якобинцам вновь поднял К. Теннесон. Он полагал, что Гракх был искренен, и когда ругал и Робеспьера, и позже, когда хвалил его. По мнению норвежского историка, после 9 термидора Бабёф принял сторону секционных деятелей, для которых падение Комитетов означало шаг к санкюлотской демократии; - сторону, ряд лозунгов которой формально совпадал с лозунгами термидорианцев39. Примерно в то же время с несколькими статьями о личном отношении Бабёфа к некоторым якобинцам выступил Далин, подчеркнувший противоречивость отзывов Гракха о Неподкупном 0. Американский историк Р. Роуз в своей книге 1978 г. высказал мнение, что на самом деле Бабёф никогда не симпатизировал Робеспьеру 11. Специально занимавшаяся термидорианским периодом жизни Бабёфа Черткова подчеркнула независимость своего героя по отношению ко всем политическим группам и показала, как его мнение о якобинцах могло поменяться на противоположное в ходе написания одного всего лишь одного текста42. Ж-М. Шьяппа попытался обобщить все наработки предшественников, предложив целый комплекс причин по которым Бабёф после Термидора сделался критиком идеологически близких ему якобинцев: это и иллюзии в отношении новой власти, и недостаток информации, и личные черты характера и т.д ,:\ Но говорить о единой, удовлетворяющей всех трактовке взаимоотношений Бабёфа и якобинцев пока нельзя.
«Газета свободы печати» и ее читатели
Моносова, мог заставить неподготовленного читателя думать, будто Бабёф был заодно с реакционным правительством. «Как и почему создавалось положение, вследствие которого истинный демократ Бабёф выступал заодно с термидорианцами против якобинцев, этого нам т. Пригожий не разъясняет»1 10, - писал Моносов. По мнению рецензента, Бабёф того времени был близок к остаткам группировок «бешеных» и эбертистов, критиковавших Робеспьера за недостаточно радикальные меры в социальной сфере: именно этим и следует объяснять этот странный «союз» с термидорианцами. Кроме того, Моносов выразил несогласие с тем, что Пригожий посчитал бабувистский коммунизм исключительно аграрным141. Еще один недостаток книги, по мнению рецензента, - небрежность и недобросовестность в ссылках142. Несколько десятилетий спустя на ряд фактических ошибок в работе Пригожина указал и СЕ. Летчфорд143.
Еще одну научно-популярную, вероятно даже для школьников, брошюру о Бабёфе опубликовал В. Займель. О периоде критического отношения Бабёфа к Робеспьеру в ней упомянуто лишь вскользь144. В отличие от Пригожина, Займель считал Бабёфа деятелем отнюдь не мелкобуржуазным. Он изображал Бабёфа едва ли не идеальным, с точки зрения марксизма, революционером: и возможность пролетарской революции он предугадал145, и готовил не заговор, а «всеобщий бунт трудящихся»146, и деятельность агитационная была у него блестяще поставлена147, и вообще Бабёф «был человеком из стали: никакие удары не могли сломить его»14й.
В 1920-30-е гг. коммунистические идеи получали все более широкое распространение во Франции. Наиболее видный из историков Революции
XVIII в. А. Матьез даже входил тогда некоторое время во Французскую коммунистическую партию. Тем не менее, его оценка Бабёфа разительно отличалась от взглядов советских исследователей. В книге 1929 г. о термидорианской реакции Гракху отведен лишь фрагмент главы, повествующей о Тальене и Фрероне: для Матьеза Бабёф был лишь одним из вожаков «золотой молодежи», плохо оплачиваемым агитатором термидорианцев, разочаровавшимся затем в своих покровителях и превратившимся в «анархиста, который толкал народ к бунту»149. В посмертном издании «Директории» Матьеза Бабёф представлен вульгаризатором теории Мабли и выразителем интересов амнистированных террористов. «Коммунизм у него это нечто совершенно второстепенное, мало относящееся к его реальной политике»150. Поработав в Национальном архиве с реестром подписчиков «Трибуна народа», Матьез пришел к выводу, что среди них были люди из всех общественных слоев и всех регионов Франции. Помимо прочего, Матьез опубликовал письмо Бабёфа к Дантону151.
Интересным примером сотрудничества советских и французских историков стала публикация писем Бабёфа в 1934 г. Они вышли в майско-июиьском номере французского журнала «Исторические анналы Французской революции», а уже в июле А. Васютинский напечатал русский вариант этой подборки в советском журнале «Борьба классов»152.
Бойкий язык и обилие бытовых подробностей - главная черта биографии Бабёфа, написанной Ж. Вальтером. Этот автор смотрел на революционера несколько свысока, порой насмешливо и высказывал сомнение в том, что тот сыграл сколько-нибудь значимую историческую роль. Согласно Вальтеру, деятельность Бабёфа в Руа была главным образом выражением его неудовлетворенных амбиций153, двойственность отношения к Робеспьеру -политическим. Живо описав деятельность бабувистских агентов в округах Парижа , историк представил потенциальных руководителей планировавшегося восстания - военный комитет бабувистской организации - кучкой людей, не знавших, чем им заняться, пропускавших заседания, постоянно озабоченных нехваткой денег, в общем - «чистой воды фантомом»156.
Интересно отношение Вальтера к Ж. Гризелю. Историк изобразил его человеком, вызывающим сочувствие и даже симпатию: втянутый в заговор помимо свой воли, постоянно слышащий «Не твое дело!» в ответ на вопрос о том, что будет происходить в период между победой восстания и введением в действие Конституции 1793 года, написавший брошюру на понятном солдатам языке и воспринимающий вещи реальнее всех бабувистов вместе взятых, он оказался вторым по значимости героем книги. «Внимательный и умный наблюдатель, Гризель быстро понял, что предприятие, в которое он вовлечен, лишено последовательности и имеет очень мало шансов на успех»157, - в этих словах автора книги явно слышны нотки сочувствия. В завершение своей работы Вальтер дает едкие характеристики и ряду других руководителей заговора: «Лепелетье - главный вкладчик предприятия», «Дарте привел Гризеля и сделал много других ошибок», «Жермеп был не очень эффективен, но проявил волю и преданность Бабёфу», «Антонель много писал и мало делал»158.
Книга Вальтера подверглась критике со стороны коллег-историков. Так, В.М. Далин заявил о поверхностном знакомстве автора с документами и множестве фаісгических ошибок, часть которых перечислил во введении к своей основной монографии159. М. Домманже возмутило то, что Вальтер счел переписку Бабёфа с Дюбуа де Фоссе малозначительным, «дутым» источником160. Добавлю от себя, что Вальтер ошибся на год в датировке свадьбы Бабёфа, из-за чего получилось, будто невеста к моменту венчания уже находилась на восьмом месяце беременности161. Излишне категоричным выглядит также утверждение, основанное на выдержке из газеты Бабёфа, о том, что настоящим автором идеологии бабувизма был малоизвестный депутат Конвента Арман из Мезы162.
В 1937 г. вышла популярная брошюра о Бабёфе Р. Монгренье, предназначенная для коммунистической пропаганды. Бабувизм предстает в ней связующим звеном между демократическими теориями интеллектуалов и народными мечтаниями о равенстве163. В той же серии - «Революционные события и биографии» - появилась в 1938 г. брошюра В. Хениша «Жизнь и битвы Филиппа Буонарроти», переведенная с немецкого языка. Она содержала несколько бабувистских документов в качестве приложения, но в целом тоже не претендовала ни на что, кроме просвещения масс в социалистическом духе1
К межвоенному периоду относятся и первые публикации крупнейшего исследователя бабувизма М. Домманже. Одна из первых его работ - небольшая книжечка 1922 г. «Бабёф и "Заговор равных"». Судя по манере изложения, напоминающей учебник, и обилию ссылок на классиков марксизма, произведение предназначалось для пропаганды коммунистических идей в рядах французского рабочего класса (Домманже был не только историком, но и активистом ФКП). Не удивительно, что уже через три года в СССР вышел русский перевод его книги165. Подобно своим предшественникам, Домманже не мог пройти мимо вопроса об антиробеспьеристской позиции Бабёфа после 9 термидора и объяснил ее временным заблуждением, поведшим Бабёфа по пути «революции и контрреволюции одновременно»166
Отношения Бабёфа с читателями на рубеже 1795-1796 гг
В этой главе речь пойдет об идейной эволюции Бабёфа и об его политическом окружении в период Термидора. Однако сначала необходимо дать читателю хотя бы краткое общее представление о более ранних этапах жизни революционера. Эта задача существенно облегчается тем, что они подробно освещены в предшествующих работах других историков, прежде всего, В.М. Далина.
Франсуа Ноэль Бабёф родился 23 ноября 1760 г. в Сен-Кантене (Пикардия). В семье он был старшим ребенком. Отец его служил солдатом, а затем стражником291. Семья жила бедно, так что еще подростком Франсуа пришлось трудиться на строительстве канала. С 1779 г. он работал письмоводителем у нотариуса. В 1781 стал февдистом (специалистом по сеньориальным архивам) и женился на Виктории Л англе, а в следующем году поселился в Руа. Здесь он и пережил ту идейную эволюцию, благодаря которой несколько лет спустя станет горячим сторонником начавшихся в стране революционных перемен.
Наиболее информативным источником, освещающим жизнь Бабёфа до революции, является его переписка с секретарем Аррасской академии Ф. Дюбуа де Фоссе. Она завязалась после того, как Бабёф направил на объявленный академией конкурс свою работу о целесообразности раздела ферм. Послания секретаря сохранились в собрании, принадлежавшем коллекционеру Ж.-Б. П. Поше-Дерошу, а затем были опубликованы В. Адвьелем. Ответные письма нашел уже в XX в. аббат Л. Берт292. Из их корреспонденции известно, что Бабёф был приверженцем философии Просвещения, критиковал существующие порядки, много читал. Любопытен эпизод, когда Бабёф написал письмо с весьма радикальными высказываниями о политике и экономике, но так и не решился его отправить Дюбуа. Помимо прочего, в этом письме содержался проект организации так называемых коллективных ферм, где люди трудились бы сообща293. Иными словами, уже в 1786 г. будущий вождь заговора «равных» вынашивал коммунистические идеи.
В те же годы Бабёф начал литературную деятельность. Наиболее известное из его предреволюционных произведений - «Постоянный кадастр», проект поземельной описи, которая позволила бы избежать злоупотреблений. Вышел из-под пера будущего революционера и первый политический памфлет с критикой позиции либерального дворянства - «Народ, осведомленный о своих подлинных интересах».
Если до революции Бабёф жил относительно зажиточно, то смена политического режима разорила его. Маркиз Суаекур заказал Бабёфу большую работу, выполняя которую, тот сильно поиздержался, но так и не получил гонорара. Вскоре революция похоронила и саму профессию февдиста. Тем не менее, Бабёф приветствовал события 1789 г. и сразу включился в политическую борьбу.
В литературе высказывалось мнение о том, что он участвовал во взятии Бастилии 14 июля 1789 г.29" Как показал В.М. Далин, и это - всего лишь миф. Бабёф прибыл в Париж только 17 июля. В столице он с интересом наблюдал за происходившими событиями, читал прессу, посещал Учредительное собрание. Здесь же ему удалось издать свой «Постоянный кадастр», который он дополнил разделами об едином налоге, о переделе земельной собственности,
В 1790 г. Бабёф повел борьбу против взимания косвенных налогов в Пикардии, из-за чего вступил в конфликт с местным властями и даже на некоторое время оказался в парижской тюрьме Консьержери. Выйдя из нее, он вернулся в Руа, где приступил к выпуску газеты «Пикардийский корреспондент». К сожалению, ни одного из ее номеров не сохранилось. В 1791 г. Бабёф был избран в генеральный совет коммуны Руа, но муниципалитет добился его устранения с этого поста. Затем Бабёф возглавил народное движение за пересмотр в пользу народа порядка использования некоторых спорных земель. За это он вновь попал в тюрьму. Выйдя на свободу, он выступил в защиту крестьян, обвинявшихся в убийстве, совершенном во время волнений в коммуне Давенекур. Таким образом, уже в самом начале революции Бабёф стал достаточно заметной фигурой революционного движения в Пикардии. По мнению В.М. Далина, к этому времени у него была четкая и весьма радикальная программа; «интересы бедняков стояли на первом плане у Бабёфа уже тогда»296.
Свержение монархии 10 августа 1792 г. Бабёф активно приветствовал, участвовал в выборах депутатов Конвента, составлении для них наказов и даже сам баллотировался в Конвент. Туда он не прошел, но был избран в Генеральный совет департамента, впрочем, ненадолго, так как усилиями своих политических противников быстро лишился этой должности.
В 1793 г. Бабёф снова приехал в Париж. Там он свел знакомство с рядом видных деятелей революции, в том числе с К. Фурнье Американцем и А. Шометтом, благодаря чему получил место секретаря продовольственной администрации столицы. Но и на этом месте Бабёф проработал лишь нескольких месяцев, после чего по обвинению в подлоге документов был приговорен к двадцати годам каторжной тюрьмы. По мнению В.М. Далина, дело было сфальсифицировано, так как Бабёф всего лишь допустил ошибку в оформлении акта купли-продажи земельного участка297. Тем не менее, долгие месяцы прошли в скитаниях по арестным домам и попытках оправдаться. Возвращение в Париж совпало с термидорианским переворотом, который и позволил Бабёфу превратиться из деятеля регионального масштаба в политика, известного всей стране.
Как уже отмечалось выше, термидорианский период в идейной биографии Бабёфа всегда казался историкам левой ориентации довольно необычным и не слишком «удобным» для изучения. Особенно - историкам советским. Как могло случиться, что вожак санкюлотов, герой революции в Пикардии и будущий основатель первой в истории коммунистической «партии» примкнул к стану термидорианцев? Как объяснить и как оценить его несомненное, доказанное множеством источников, сотрудничество с Ж.Л. Тальеном, Л.С. Фрероном, и Ж. Фуше? Как оправдать его нападки на якобинцев и Робеспьера: ведь Неподкупный и Трибун народа на равных вошли в пантеон великих революционеров, далеких предшественников российского большевизма как «гаранты» его исторической легитимации? Не бросает ли их «размолвка» тень на дело последователей? На протяжении полутора веков - с момента выхода в свет работы В. Адвьелля - ученые бились над этими вопросами. Практически в любой из биографий Бабёфа те главы, где речь идет об осени 1794 г., едва ли не самые интересные во всей книге: даже наиболее традиционно мыслящим авторам приходится проявлять оригинальность, придумывая, как объяснить дружбу первого коммуниста с «контрреволюционными элементами». Сегодня мы можем взглянуть на период его термидорианских «заблуждений», не ставя себе цели оправдать их и не пытаясь выискивать под микроскопом желаемые или действительные отличия его позиции от позиций Фуше и Тальепа. Письма читателей к Бабёфу как редактору Journal de la liberie de la presse (Газеты свободы печати), обнаруженные мною в фонде 223 РГАСПИ, проливают новый свет на политические взгляды Бабёфа в сентябре-октябре 1794 г. и его отношения с читателями - его потенциальными союзниками.
Заговор «равных» для его рядовых участников
Подобные убеждения близки тем, что ранее отстаивались Робеспьером: «В Республике все еще продолжают существовать две партии: с одной стороны -партия патриотизма и честности, с другой - дух контрреволюции, мошенничества и порочности»382; «есть только две партии: партия честных людей и партия развращенных людей»383; «в Республике существуют лишь две партии: партия добрых и партия дурных граждан»384. Надо заметить, что от подобных взглядов до идеи революционной диктатуры и насильственного установления «всеобщего счастья» - один шаг.
Еще одна черта, роднящая Бабёфа зимы 1794-95 гг. с якобинцами и, в частности, с Робеспьером - это склонность к морализаторству, связывание политики и этики, представление о «светлом будущем», отмеченном не только определенными политическими и экономическими установлениями, но и добрыми нравами, описанию которых было посвящено немало страниц. Именно за падение морали критикует Бабёф термидорианский режим, так как «нравы являются гарантами республик, ибо последние зиждутся на добродетелях... от нравственных учреждений зависит совершенствование или извращение республиканского духа»385, а санкюлот «ближе к нравственности и добродетели»386, чем богач.
На первый взгляд, из всего вышесказанного можно сделать вывод о том, что зимой 1794-95 гг. Бабёфа можно назвать якобинцем. Но воздержимся от поспешных обобщений! Имеет смысл рассмотреть не только содержание его взглядов, но и то, в какой форме они выражались.
Обращает на себя внимание то, что в данный период Трибун народа если и одобряет, если и оправдывает якобинцев, то делает это чрезвычайно осторожно. Несмотря на то, что с номерах с двадцать восьмого по тридцать второй Бабёф противопоставляет термидорианский режим режиму II года и делает выбор в пользу второго, нельзя сказать, что он открыто хвалит монтаньяров. В его текстах невозможно найти ни одной достаточно четкой фразы, которая, без поправок на контекст, однозначно свидетельствовала бы об одобрении Гракхом якобинизма. Думается, этот факт достаточно показателен. Высказывая одобрение деятельности Конвента II года, Бабёф даже не пользовался термином «монтаньяры»: где-то он говорит просто о периоде до 9 термидора, где-то называет Гору «плебейской партией»387, где-то использует выражение «подлинный Конвент»388. В подобной позиции чувствуется стремление к осторожности, потребность лавировать, желание похвалить якобинцев так, чтобы при этом и не хвалить их, одобрить и не одобрять одновременно. Едва ли это объясняется тем, что Бабёф боялся открыто хвалить якобинцев и монтаньяров: ведь на правительство он нападал вполне открыто, да и терять ему было уже нечего, он и так уже находился на нелегальном положении. При этом отношение Бабёфа лично к Робеспьеру оставалось отрицательным: тот по-прежнему фигурировал лишь как деспотичный вождь террористического режима .
Таким образом, тексты зимних номеров «Трибуна народа» 1794-1795 гг. отнюдь не свидетельствуют, что Бабёф стал отождествлять себя с якобинцами и «людьми II года». Скорее они показывают, что будущий вожак коммунистического заговора нашел точки соприкосновения с якобинцами и проявлял готовность к сотрудничеству с ними.
Причем такое сотрудничество, хотя и в тайне для всех, отчасти уже имело место. Если о союзе и разрыве Бабёфа с Гюффруа говорится в каждой монографии, затрагивающей этот период жизни предводителя «равных», то найти в литературе сведения о том, кто после Гюфруа стал издателем «Трибуна народа», значительно сложнее. Туманное заявление Бабёфа о том, что «подписка на эту газету принимается в Бюро, которое патриоты легко найдут», а аристократы «напрасно потратят время, пытаясь найти его» , надолго ввело историков в недоумение. На выпусках газеты типография указывалась как «Типография Трибуна народа», то есть издание фактически выходило анонимно. Подписан был лишь №28: «Imprimerie de Franklin»391. Следующим издателем Бабёфа, взявшимся за выпуск «Трибуна народа», начиная с двадцать девятого номера, Роуз называет Жана Дивернуа (Divernois)392. Это не совсем точно. Обнаруженная мною в РГАСПИ копия документа из Национального архива Франции позволяет не только внести ясность в вопрос об издателе, но и по-новому взглянуть на эволюцию взглядов Бабёфа зимой 1794-1795 гг.
В рассматриваемый период будущий вождь «равных» уже находился на нелегальном положении и разыскивался властями (подробнее о его преследовании и заключении речь пойдет далее). Одновременно шла охота за распространителями его сочинений. В конце января 1795 г. полиция задержала главную распространительницу «Трибуна народа» Анну Фремон (Fremond), которая сообщила на допросе, что Бабёф сам приносил газеты к ней в Пале-Эгалите (бывший Пале-Руаяль), где она работает, а также о том, что другие распространители «Трибуна народа» работают на Новом мосту393. Аресты газетчиков продолжились: 6 февраля было схвачено сразу три человека: Жан Дивернуа, его жена и Луи Пьер Ланоэ (Lanoe). Протоколы их допросов и позволяют узнать, кто именно печатал газету Бабёфа39 .
Тридцатисемилетний Дивернуа, которого Роуз назвал издателем, в действительности был лишь работником типографии Рамле (Ramelet) на улице Жокле. На допросе он отрицал все обвинения в распространении радикальных памфлетов. Когда ему указали на то, что его адрес известен как место, где можно получить якобинскую публицистику, он отвечал, что это ошибка. В связях с другими распространителями аналогичных листков
