Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Влияние Балканских войн 1912-1913 гг. на эволюцию образов Австро-Венгрии и Германии в российской прессе 106-273
Глава II. Реакция российской прессы на преследования православных русин в Австро-Венгрии .274-324
Глава III. Германия как торговый партнер России. Российская пресса о перспективах заключения нового торгового договора между двумя странами 325-364
Глава IV. Германский военный закон 1913 года и проблема германского милитаризма в оценках российской прессы 365-400
Глава V. Отношение российской прессы к германской экспансии в Османской империи .401-437
Глава VI. Образ «расколотой» Германии. Цабернский конфликт и его последствия в интерпретации российской прессы 438-462
Глава VII. Образ Германии сквозь призму «газетной войны» весны 1914 года 463-494
Глава VIII. Российская пресса о политике австро-германского блока в дни Июльского кризиса 1914 года 495-559
Глава IX. Германия и Австро-Венгрия в метафорическом зеркале российской прессы 560-596
Заключение 597-603
Список источников и литературы 604-658
Приложения
- Влияние Балканских войн 1912-1913 гг. на эволюцию образов Австро-Венгрии и Германии в российской прессе
- Реакция российской прессы на преследования православных русин в Австро-Венгрии
- Германия как торговый партнер России. Российская пресса о перспективах заключения нового торгового договора между двумя странами
- Германский военный закон 1913 года и проблема германского милитаризма в оценках российской прессы
Введение к работе
Актуальность темы исследования. Главным инструментом создания образов и трансляции их в массовое сознание в XX в. стали СМИ. Огромная пропагандистская мощь периодической печати впервые проявилась в ходе Первой мировой войны, когда информационное воздействие стало одним из трех главных орудий борьбы с неприятелем (наряду с военным и экономическим воздействием). Усилия прессы всех воюющих стран были сконцентрированы на главной задаче – формировании «образа врага», который должен был сплотить народ в борьбе с общей опасностью, оправдать участие страны в войне, представить противника «истинным» виновником разразившегося вооруженного конфликта.
Однако любой войне предшествует психологическая подготовка населения. «Образ врага» возникает задолго до начала вооруженного конфликта и не исчезает полностью после его завершения, являясь сложным, устойчивым феноменом массового сознания. Без исследования генезиса «образа врага» в кризисной ситуации, предшествующей вооруженному столкновению, вряд ли можно адекватно оценить его роль и эффективность воздействия в период войны.
В данной связи следует констатировать, что в российской и зарубежной историографии до сих пор отсутствует исследование образов двух главных военных противников России в мировой войне 1914-1918 гг. Германии и Австро-Венгрии в ведущих российских периодических изданиях начала XX в. Не получил достаточного освещения вопрос о воздействии международных кризисов кануна Первой мировой войны на изменение образов Германии и Австро-Венгрии в российских газетах и журналах, не прослежены стратегии репрезентации образов данных держав в российской прессе разной политической ориентации. В данной диссертационной работе предпринимается попытка ответить на эти вопросы на основе изучения большого комплекса либеральных и консервативных газет и журналов России за 1912 г. – первую половину 1914 г.
Объект и предмет исследования. Объектом исследования являются публикации российских периодических изданий кануна Первой мировой войны, посвященные Германии и Австро-Венгрии. Предмет исследования – образы данных стран, представленные на страницах ведущих российских газет и журналов начала XX в., а также лексические механизмы их формирования.
Цель и задачи исследования. Цель данного исследования – проанализировать образные представления о Германии и Австро-Венгрии, формировавшиеся российской прессой в преддверии мировой войны 1914-1918 гг.
Исходя из поставленной цели, в диссертации определены следующие задачи исследования:
-
Выявить отношение к Германии и Австро-Венгрии ведущих российских периодических изданий либерального и консервативного направлений.
-
Структурировать основные черты образного восприятия Германии и Австро-Венгрии в России накануне Первой мировой войны, установить базовые стереотипные представления о данных государствах.
-
На основе анализа языка газетных и журнальных текстов выявить лексические механизмы создания образов Германии и Австро-Венгрии, использовавшиеся российской прессой.
Хронологические рамки исследования включают период с сентября 1912 г. до июля 1914 г. За этот небольшой отрезок времени произошли важные события, которые в конечном итоге привели к возникновению мирового вооруженного конфликта: Балканские войны 1912-1913 гг., сопровождавшиеся усилением соперничества на международной арене двух военно-политических блоков (Антанты и Тройственного союза), русско-германский дипломатический конфликт из-за немецкой военной миссии в Турции, Июльский кризис 1914 г. В качестве отправной точки берется начало Первой Балканской войны между Османской империей и коалицией Сербии, Болгарии, Греции и Черногории. Вооруженный конфликт на Балканах оказал существенное влияние на всю систему международных отношений того времени и привел к дальнейшему ухудшению русско-австрийских и русско-германских отношений; начиная с осени 1912 г. вплоть до возникновения Первой мировой войны их напряженность уже не спадала. Исследование завершается 1 августа (19 июля по ст. ст.) 1914 г., когда Германия объявила войну России.
Методологическая и теоретическая основа исследования. Основополагающим принципом исследования стал принцип историзма, требующий рассмотрения любого явления социальной действительности в развитии, во взаимосвязи с другими явлениями и процессами и с учетом конкретной исторической обстановки. Это означает, что восприятие образов Германии и Австро-Венгрии в России накануне Первой мировой войны исследуется в тесной взаимосвязи с конкретными историческими условиями их возникновения.
При анализе материалов периодической печати применяется системный подход: органы прессы рассматриваются как элементы единой системы информационного пространства, каждый из которых выполнял свою определенную функцию, ориентировался на определенную аудиторию и соответствующим образом выстраивал свою информационную политику. Кроме того при сопоставлении текстов периодических изданий, различающихся по своей социально-политической направленности, при сравнении высказываний о Германии и Австро-Венгрии, встречающихся в разных газетах и журналах, широко применяется историко-сравнительный метод.
Важнейшее методологическое значение для данного диссертационного исследования имеет междисциплинарное научное направление имагология, в рамках которого исследуются механизмы формирования и функционирования в социуме образов «других», в первую очередь образов иных стран, этносов и культур. Особенностью работы является то, что впервые в отечественной историографии осуществляется анализ лексических и фразеологических средств создания образа «другого» в текстах СМИ: автором выделяются метафоры и метафорические модели, с помощью которых российская пресса начала XX в. описывала германскую и австрийскую действительность. При этом применяется традиционный и широко распространенный для социологических исследований средств массовой коммуникации метод контент-анализа.
Научная новизна исследования определяется его междисциплинарным характером, сочетающим изучение конкретного исторического материала и рассмотрение теоретической проблемы формирования образа «другого» в текстах средств массовой информации. В диссертации впервые анализируются образные репрезентации Германии и Австро-Венгрии в российской либеральной и консервативной прессе кануна Первой мировой войны. При этом в научный оборот вводится значительный объем материалов периодической печати за 1912-1914 гг. Впервые выявляются особенности метафорического моделирования образа Германии и образа Австро-Венгрии в российской дореволюционной прессе.
Практическая значимость работы. Научные результаты диссертации могут быть использованы при создании обобщающих трудов по истории русско-германских и русско-австрийских отношений, международных отношений в начале XX в. и истории Первой мировой войны. Они могут представлять интерес также при подготовке спецкурсов по истории русской журналистики и русского общественного мнения.
Источниковая база исследования. Главным источником для данной диссертации являются материалы российской прессы кануна Первой мировой войны. В начале XX в. пресса превратилась в идеологическую силу первого ранга. В России она заявила о себе как о серьезном политическом факторе в результате революции 1905-1907 гг., в ходе которой была отменена предварительная цензура, введена облегченная процедура учреждения периодического издания и ограничено применение административных санкций в отношении газет и журналов. Все это способствовало быстрому росту количества и разнообразия периодических изданий; значительно выросла их тиражность. В ходе Первой русской революции в России возникла и получила развитие партийная печать, начали легально издаваться печатные органы сформировавшихся в первые месяцы революции политических партий.
В данной работе рассматриваются образные репрезентации Германии и Австро-Венгрии в российской прессе двух политических направлений – либерального и консервативного. Наиболее авторитетными либеральными изданиями в рассматриваемый период являлись газеты «Речь», «Русские ведомости», «Русское слово», «Утро России», «Голос Москвы», а также журналы «Вестник Европы» и «Русская мысль». Среди консервативных изданий выделялись умеренно правые газеты «Новое время» и «Московские ведомости», радикальные черносотенные газеты «Русское знамя» и «Земщина», а также журнал «Гражданин». Данные газеты и журналы можно считать достаточно репрезентативными, представлявшими различные политические силы и отстаивавшими различные идеологические позиции в рамках либерального и консервативного направлений российского политического спектра того времени.
Наряду с прессой при работе над диссертацией были использованы и другие источники – мемуары российских, немецких и австрийских политиков и государственных деятелей (С.Ю. Витте, В.Н. Коковцова, С.Д. Сазонова, П.Н. Милюкова, В.А. Сухомлинова, Т. Бетман-Гольвега, Ф. Конрада фон Хётцендорфа, Ф. Пурталеса), а также публикации документов по истории международных отношений (прежде всего, фундаментальное издание «Die Groe Politik der europischen Kabinette»).
Степень научной разработанности проблемы. Наиболее важная для данной диссертации литература включает три основных тематических блока. Это, во-первых, работы, непосредственно посвященные взаимным представлениям русских и немцев, а также русских и австрийцев; во-вторых, исследования российского общественного мнения по вопросам внешней политики в конце XIX – начале XX вв.; и наконец, в-третьих, публикации о роли европейской прессы в психологической подготовке Первой мировой войны.
Русско-германские и русско-австрийские взаимные представления в историческом освещении. В последние десятилетия большое внимание как отечественных, так и зарубежных исследователей привлекает проблема взаимовосприятия русских и немцев, особенности и механизмы формирования образных представлений двух этих народов друг о друге. Это не является случайным, а вытекает из тяжелого опыта русско-германских отношений в прошедшем столетии. В основе большинства подобных исследований лежит стремление проанализировать негативный опыт двух мировых войн, в которых Россия и Германия оказались по разные стороны баррикад, проследить зарождение и закрепление в коллективном сознании русских и немцев устойчивых образов и стереотипов.
Уникальной попыткой комплексного осмысления данной проблемы стало многотомное исследование русско-германских культурных связей и взаимных представлений под общим названием «Западно-восточные отражения» («West-stliche Spiegelungen»), осуществлявшееся с начала 1980-х гг. в ФРГ в городе Вупперталь под руководством видного литературоведа Л.З. Копелева. Издание состоит из двух серий книг: 1) «Русские и Россия глазами немцев» (Russen und Russland aus deutscher Sicht); 2) «Немцы и Германия глазами русских» (Deutsche und Deutschland aus russischer Sicht). В реализации этого проекта участвовали историки, культурологи и литературоведы обеих стран. Продолжением и логическим завершением Вуппертальского проекта стал опубликованный в 2010 г. трехтомный коллективный труд российских и немецких историков «Россия и Германия в XX веке», посвященный исследованию немецко-русских взаимоотношений на протяжении «короткого» XX века – от начала Первой мировой войны в 1914 г. до распада СССР в 1991 г. Так же как и в «Западно-восточных отражениях», основное внимание при этом уделяется особенностям менталитета и сознания, которые имеют решающее значение для формирования исторической памяти.
Наряду с этими обобщающими коллективными трудами в историографии имеются и другие работы, посвященные восприятию Германии и немцев в России в новое и новейшее время. Особо следует отметить тот вклад, который внесла в изучение образа Германии и немцев в России историк С.В. Оболенская. В своих работах она приходит к важному выводу, что немецкая реальность на протяжении XIX в. служила для русских своего рода «зеркалом», сравнение с которым позволяло осмыслить собственную национальную идентичность, сформировать представления о «русскости» и «русском», о своей уникальности и отличии от других европейских народов. Большой интерес представляют также работы Е.Ю. Сергеева, в которых рассматривается отношение российской военной элиты начала XX в. к ведущим западноевропейским странам, включая Германию и Австро-Венгрию, и исследование Е.С. Сенявской, посвященное анализу «образа врага» в российском общественном сознании на протяжении XX в. и затрагивающее, в том числе, проблему восприятия немцев и австрийцев как противников в годы Первой мировой войны.
Главным инструментом создания образов других стран и народов во второй половине XIX – нач. XX в. стали средства массовой информации, представленные в то время газетами и журналами. Роль российской дореволюционной прессы в формировании устойчивых стереотипизированных представлений о немецком народе и германском государстве не раз привлекала внимание как отечественных, так и зарубежных историков. Эта тема затрагивается в изданном в 2006 г. томе «Западно-восточных отражений», который освещает отношение к Германии и немцам в России в период от реформ Александра II до начала Первой мировой войны. В значительной степени на материалах российской прессы выполнены диссертация А.В. Ладыгина, рассматривающая эволюцию образа Германии в сознании российского общества на протяжении 1870-1880-х гг., и диссертация Е.В. Жарких, посвященная социально-экономическим аспектам образа этой страны в России на рубеже XIX–XX вв. Можно назвать также несколько работ, анализирующих образ немецкого «другого» в отдельных дореволюционных изданиях России – «Вестнике Европы», «Русском богатстве», «Русской мысли», «Утре России».
Вместе с тем следует констатировать, что в историографии до сих пор отсутствует исследование образа Германской империи в ведущих периодических изданиях России накануне Первой мировой войны. Лишь в монографии немецкого историка К. Шмидта предпринята попытка проанализировать восприятие российской прессой разных политических направлений германской внешней и внутренней политики в 1905-1914 гг. Хотя данное исследование вносит существенный вклад в изучение отношения российского общества к Германии и немцам в начале XX в., его нельзя назвать исчерпывающим. Во-первых, в книге Шмидта не получила достаточного освещения реакция прессы на такие важные события, как отправка в Турцию германской военной миссии во главе с генералом О. Лиманом фон Сандерсом в конце 1913 г., начало антирусской кампании в немецких газетах в марте 1914 г., а также Июльский кризис 1914 г. Во-вторых, Шмидт рассматривает отношение российского общественного мнения к Германии в значительной степени без учета австрийского фактора. Это, на наш взгляд, не позволяет адекватно понять причины нарастания в российском обществе того времени антигерманских настроений.
Что касается взаимных представлений русских и австрийцев, то они остаются мало изученными. Наиболее значительной работой об отношении российского общества к империи Габсбургов в XVIII и XIX вв. является монография литературоведа Г. Кагана. Сконцентрировавшись на анализе этнических стереотипов, автор оставляет без внимания оценку русскими наблюдателями внутренней и внешней политики Австрии. Этот аспект нашел отражение в отдельной главе шестого тома фундаментального труда «Габсбургская монархия. 1848-1918», изданного Австрийской академией наук. Автор данной главы М. Вакоуниг дает краткий обзор отношения российского общества к Дунайской империи в эпоху Франца Иосифа, особо выделяя роль Боснийского кризиса 1908-1909 гг. в усилении антиавстрийских настроений. Единственной работой, специально посвященной образу Австро-Венгрии в российской прессе, является монография И.В. Крючкова, в которой рассматривается восприятие газетами Дона и Северного Кавказа политики этой страны в начале XX в.
До последнего времени практически неисследованным источником для реконструкции образов Германии и Австро-Венгрии в российской печати начала XX в. оставалась политическая карикатура. Лишь в недавно вышедших работах Т.А. Филипповой и П.Н. Баратова предприняты первые шаги по изучению визуальных средств репрезентации этих стран в прессе дореволюционной России.
При работе над диссертацией были использованы также многочисленные монографии и статьи, посвященные образу России и русских в немецком восприятии. Среди них наибольший интерес для темы данного исследования представляют работы О.В. Заиченко, в которых анализируется образ России и русских в немецком общественном мнении первой половины XIX в. С помощью методов социальной психологии Заиченко раскрывает механизм использования образа России различными общественными силами Германии во внутриполитической борьбе. Большое внимание она уделяет и усилиям русского правительства в царствование Николая I по созданию положительного образа России в германских государствах.
Что касается образа России и русских в австрийском общественном мнении, то до сих пор он остается практически не изученным. Можно назвать лишь несколько работ, имеющих отношение к данной теме.
Русское общественное мнение по вопросам внешней политики в конце XIX – начале XX вв. В.Я. Гросул в своем исследовании русского общественного мнения XIX в. отмечает, что вторая половина этого столетия характеризуется резким усилением внимания общественности к ситуации на международной арене. При этом по вопросам внешней политики, в том числе отношений России с Германией и Австрией, имелись серьезные разногласия между тремя основными общественно-политическими течениями – консерваторами, либералами и социалистами. Важные сведения об отношении российской общественности к империям Гогенцоллернов и Габсбургов в период от Берлинского конгресса до заключения русско-французского союза содержат работы И. Грюнинг и В.М. Хевролиной. В них подчеркивается та роль, которую сыграли поздние славянофилы в распространении негативного образа Германии в российском общественном сознании. На особую роль образа немецкого врага в идеологии русского неославизма указывает и немецкий историк У. Лисковски.
Наиболее значительными исследованиями русского общественного мнения по вопросам внешней политики в начале XX в. являются работы отечественных историков И.В. Бестужева-Лады, Э. Урибес-Санчес и Е.Г. Костриковой, а также немецкого специалиста по России К. Ференци. Рассматривая борьбу различных политических сил Российской империи за определение дальнейшего курса внешней политики страны в годы, непосредственно предшествовавшие Первой мировой войне, они приходят к одинаковому выводу: сторонниками ориентации на Берлин в начале XX в. были русские консерваторы, видевшие в империи Гогенцоллернов оплот монархизма и традиционных ценностей; однако, большая часть буржуазно-помещичьих кругов, интересы которой представляли партии октябристов, прогрессистов и кадетов, выступала за тесное сближение с Францией и Англией на антигерманской основе.
Отношение российских либералов и консерваторов начала XX в. к Германии и Австро-Венгрии затрагивается также в работах, анализирующих программные установки данных политических сил в сфере внешней политики. В.В. Шелохаев в монографии, посвященной идеологии и политической организации российской либеральной буржуазии начала XX в., и И.Е. Воронкова в своем исследовании внешнеполитической доктрины кадетской партии приходят к выводу, что антигерманская и антиавстрийская позиция российских либералов объясняется как их стремлением активизировать российскую внешнюю политику на Балканах, в Малой Азии и районе черноморских проливов (т.е. там, где интересы России сталкивались, в первую очередь, с экспансионистскими устремлениями австро-германского блока), так и опасениями, что сближение России с Берлином усилит влияние «реакционной» Пруссии на внутреннюю российскую политику, поставив под угрозу завоевания революции 1905-1907 гг.
В.Ю. Белянкина в диссертации о внешнеполитических взглядах русских консерваторов начала XX в. обращает внимание на существенную разницу в отношении крайне правых (черносотенцев), с одной стороны, и умеренно правых и националистов, с другой стороны, к Германии: первые формировали положительный образ Германии, в то время как вторые стремились развенчать этот образ. А.А. Иванов, А.В. Репников и М.Н. Лукьянов в ряде статей подчеркивают, что крайне правые в преддверии войны 1914 г. достаточно последовательно выступали за переориентацию российской внешней политики на Берлин, усматривая в сближении с Германией не только инструмент укрепления консервативных устоев внутри страны, но и средство нейтрализации австрийской экспансии на Балканах.
Европейская пресса и возникновение Первой мировой войны. Среди исследований, имеющих прямое отношение к теме диссертации, особое место занимают работы о роли европейской прессы в обострении международной ситуации в начале XX в. Необходимо указать на то, что перечень работ по этой тематике остается незначительным: информационная подготовка войны 1914 г. средствами печати и пропаганды еще ждет пристального внимания историков. Первые публикации, посвященные этому вопросу, появились на завершающем этапе мировой войны и сразу же после ее окончания. Имея не научный, а агитационно-пропагандистский характер, они тем не менее дают представление о том, как современники и участники драматических событий начала XX в. оценивали силу прессы и ее возможности влиять на массовое сознание. В межвоенный период содержание и идейную направленность большинства работ по данной теме в значительной степени определяла полемика вокруг вопроса об ответственности держав за развязывание мировой войны в 1914 г. Это хорошо видно на примере книги немецкого исследователя А. Юкса, в которой анализируются причины и ход так называемой русско-германской «газетной войны» весны 1914 г.
К сожалению, в последние десятилетия роль европейской прессы в психологической подготовке вооруженного столкновения 1914-1918 гг. редко становилась предметом специального изучения историков. Лишь в монографии Б. Розенбергера предпринята попытка комплексного анализа роли периодической печати в возникновении Первой мировой войны. Розенбергер приходит к выводу, что в начале XX в. пресса основных европейских стран в целом не призывала к военному решению возникающих международных кризисов и не глорифицировала войну. Однако, несмотря на это, историк уверен, что газеты внесли большой вклад в развязывание мировой войны летом 1914 г., поскольку на протяжении всего предвоенного периода они изображали войну неизбежной и тем самым «легитимировали» ее в общественном сознании. Розенбергер называет это «косвенной подготовкой войны со стороны прессы».
Большой интерес представляют также работы, в которых анализируются усилия внешнеполитических ведомств Германии и Австро-Венгрии по формированию положительного образа этих стран в российской прессе в начале XX в. Х.А. Гемайнхардт, Х. Лемке, Д. Вульф и Е.Г. Кострикова на основе изучения архивных документов установили, что в Берлине и Вене в качестве средств воздействия на русское общественное мнение рассматривали возможность создания в столице России подконтрольного телеграфного агентства, учреждение собственной газеты, призванной знакомить русских читателей с австро-германской точкой зрения на международные события, а также подкуп влиятельных газет и отдельных журналистов, которые должны были писать в дружественном Германии и Австрии тоне и выступать за поддержание хороших отношений с данными странами. В целом историки приходят к выводу, что немецким и австрийским дипломатам так и не удалось наладить каналы для эффективного воздействия на российскую прессу. Однако сам факт того, что такие попытки предпринимались, свидетельствует о существенном влиянии прессы на развитие русско-германских и русско-австрийских отношений того времени.
Завершая историографический обзор проблемы, можно сделать вывод, что, несмотря на значительное число работ, посвященных различным аспектам русско-немецких взаимных представлений в новое и новейшее время, образ Германии в российской прессе накануне Первой мировой войны еще не становился предметом специального научного исследования. Что же касается образа империи Габсбургов в русском восприятии, то в историографии предприняты только первые шаги по его изучению и анализу. Отношение ведущих периодических изданий России к внешней и внутренней политике Австро-Венгрии в преддверии Первой мировой войны до сих пор не привлекало внимания историков и не получило должного освещения.
Апробация результатов исследования. Основные положения и выводы диссертации отражены в семи статьях, шесть из которых опубликованы в изданиях, рекомендованных ВАК. Предварительные результаты данного исследования были представлены на коллоквиуме Германского исторического института в Москве (февр. 2008). Отдельные положения диссертации легли в основу докладов на международных конференциях «Clio-2011» (апр. 2011), «Clio-2013» (апр. 2013) в Москве, «Первая мировая война. Общая история. Общая память» в Вильнюсе (июнь 2013), «Сараевское убийство 1914 года» в Гацко (Босния и Герцеговина, сент. 2013), «Дискуссионные проблемы истории Германии в подходах российских и немецких историков» в Ярославле (сент. 2013), «Бухарестский мирный договор, Македония и Балканы» в Скопье (Македония, окт. 2013), «Политика в текстах – тексты в политике» в Москве (окт. 2013).
Структура работы. Диссертация состоит из введения, девяти глав, заключения, приложений и списка источников и использованной литературы.
Влияние Балканских войн 1912-1913 гг. на эволюцию образов Австро-Венгрии и Германии в российской прессе
Локальный конфликт, продолжавшийся на Балканах с октября 1912 до августа 1913 г., оказал существенное влияние на отношения между ведущими европейскими державами, имевшими на Балканском полуострове свои интересы. Результаты двух Балканских войн, покончивших с существованием Европейской Турции, в очередной раз поставили вопрос о судьбе османского наследства. Ослабив Турцию и значительно усилив балканские христианские государства, прежде всего Сербию и Грецию, они изменили расстановку сил в Европе. Германия, стремившаяся к установлению своей гегемонии на Ближнем Востоке и превращению Турции в своего союзника в возможной войне со странами Антанты, более не могла рассчитывать на Турцию как на серьезную силу. Берлину приходилось все больше считаться с возможностью скорого распада и азиатской части империи Османов. Одновременно победы Сербии над турками в Первой Балканской войне и над болгарами во Второй Балканской дали новый толчок национально-освободительному движению югославянских народов империи Габсбургов, почувствовавших силу и жизнеспособность независимого сербского государства. Австрия, стремившаяся к установлению своего преобладающего влияния на Балканах и сталкивавшаяся здесь в первую очередь с Россией, была заинтересована в сохранении status quo, сложившегося после Берлинского конгресса 1878 г. Сохранение под властью турок значительных территорий на Балканах (Фракии, Македонии, Албании, Эпира, Косово), во-первых, гарантировало Австрию от возникновения здесь сильного славянского государства (чему Вена смогла помешать на Берлинском конгрессе, не допустив создания Болгарии в сан-стефанских границах), а во-вторых, оставляло возможность в случае возникновения благоприятной для австрийского экспансионизма международной конъюнктуры прибрать турецкое наследство на Балканском полуострове к своим собственным рукам. Эти расчеты предопределили поведение австрийской дипломатии во время балканского кризиса 1912-13 гг.: Вена стремилась максимально ограничить приобретения победителей Турции, особенно сербов и черногорцев, ослабить, а по возможности и развалить Балканский союз, стравив его участников в борьбе за раздел отвоеванных у Турции территорий. Цели России были прямо противоположны австрийским. Российская дипломатия стремилась в сотрудничестве с партнерами по Антанте не допустить одностороннего австрийского выступления на Балканах, отстоять мирными дипломатическими средствами завоевания сербов, черногорцев, болгар и греков, не допустить развала Балканского союза после его решительной победы над Турцией. События на Балканах вызвали широкий отклик в русском обществе, которое восприняло победы балканских союзников над Османской империей как завершение исторической миссии России по освобождению христианских народностей Юго-Восточной Европы. Вместе с тем, поражения турок заставили российское руководство всерьез задуматься над обеспечением национальных интересов России в зоне черноморских проливов в случае окончательного крушения Турецкой империи. Политика России в период двух Балканских войн, связанная с поддержкой усиливавшихся славянских государств Балканского полуострова, находившихся в антагонизме с империей Габсбургов, неизбежно вела к столкновению России с последней. После Боснийского кризиса 1908-09 гг. и Агадирского кризиса 1911 г. Балканские войны 1912-13 гг. стали еще одним испытанием на прочность для европейского мира. Россия и Австро-Венгрия не раз в течение этих одиннадцати месяцев балансировали на грани войны. И только крайняя осторожность и уступчивость российской дипломатии, руководимой с 1910 г. С.Д. Сазоновым, позволила избежать военного конфликта между двумя государствами. Прологом к Балканским войнам послужила аннексия двух турецких областей на Балканах Боснии и Герцеговины, осуществленная Австрией с согласия своего немецкого союзника в октябре 1908 г. Это действие империи Габсбургов не только нанесло сильный удар по сербским планам объединения всех южных славян под властью династии Карагеоргиевичей, углубив тем самым австро-сербский антагонизм, но и продемонстрировало, что сами великие державы, провозгласившие принцип сохранения территориальной целостности Турции, всегда готовы нарушить этот принцип в своих собственных интересах. Захват итальянцами Ливии в ходе итало-турецкой войны 1911-1912 гг., а также начавшееся весной 1911 г. албанское восстание, вскоре охватившее сразу четыре турецких вилайета (Скутарийский, Янинский, Битольский и Косовский), еще больше ослабили Османскую империю. Этим воспользовались балканские соседи Турции – Болгария, Сербия, Греция и Черногория, стремившиеся поделить между собой последние османские владения на Балканском полуострове. В октябре 1911 г. на секретных переговорах в Белграде министра иностранных дел Сербии М. Миловановича и главы болгарского кабинета И. Гешова была достигнута принципиальная договоренность о заключении политического и военного альянса между Сербией и Болгарией. 29 февраля (13 марта) 1912 г. между двумя странами был подписан секретный союзный договор . Он предусматривал совместное выступление против Турции с целью завоевания и раздела Македонии, а также взаимную помощь и совместные действия в случае, если какая-либо «великая держава» (под ней подразумевалась Австро-Венгрия) попытается захватить балканские территории Османской империи. Это обеспечивало Сербии помощь болгарской армии в случае австрийского вторжения в Новобазарский санджак, разделявший территории Сербии и Черногории и представлявший собой единственно возможный для австрийцев путь движения на Салоники.
Реакция российской прессы на преследования православных русин в Австро-Венгрии
Наряду с русско-австрийским соперничеством за влияние на Балканах другим важным раздражающим фактором в отношениях между Россией и империей Габсбургов накануне Первой мировой войны являлась политика австрийских и венгерских властей в населенных русинами восточных областях Дунайской монархии. Русинами (die Russinen) или рутенами (die Ruthenen) в Австро-Венгрии традиционно называли малороссийское население Восточной Галиции, Северной Буковины и нескольких комитатов Венгерского королевства (Мармарош, Берег, Угоча, Унг, Земплен, Шарош, Сепеш). Накануне Первой мировой войны русины составляли 8% населения Австро-венгерской монархии (около 4 млн. чел.) . Территории с преобладающим малороссийским населением в разное время и в силу разных исторических обстоятельств оказались под властью Габсбургов. Угорская (т.е. Венгерская) Русь была присоединена к Австрийскому государству в 1526 г. как составная часть Венгрии после разгрома венгров турками в битве при Мохаче. Галиция, являвшаяся в XIV-XVIII вв. владением Речи Посполитой, отошла к Австрии по первому разделу Польши 1772 г. Буковина, находившаяся с начала XVI в. в зависимости от Османской империи, была занята русскими войсками в ходе русско-турецкой войны 1768-1774 гг., но в 1775 г. передана Австрии в качестве награды за ее нейтралитет. После преобразования монархии Габсбургов в 1867 г. в дуалистическую Австро-венгерскую империю Галиция и Буковина в качестве автономных провинций оказались в австрийской части империи (так называемой Цислейтании), а населенные угрорусами (карпатороссами) земли по южному склону Карпатских гор остались в венгерской части (Транслейтании). Все три территории являлись одними из самых экономически и культурно отсталых в Дунайской империи. С тех пор как Галиция перешла под власть Габсбургов, она представляла собой заштатную австрийскую провинцию, которая носила громкое название «Королевство Галиция и Лодомерия с великим герцогством Краковским» и управлялась назначаемым из Вены наместником (с середины XIX в. вплоть до начала Первой мировой войны эту должность занимали исключительно поляки). Большинство населения Галиции составляли поляки, русины и евреи (согласно переписи населения 1910 г. соответственно 46,5%, 42,1% и 10,9% ). Поляки преобладали в западной части Галиции (главный город Краков), а русины – в восточной части (главный город Львов). К 1900 г. почти все галицкие русины были униатами (следствие Брестской унии 1596 г.). Православных церквей и священников в крае практически не было; попытки вернуться к православию или приблизиться к нему сурово пресекались. Поляки являлись привилегированным и господствующим элементом галицийского общества (помещики, буржуазия, католическое и отчасти униатское духовенство); русины же в подавляющем большинстве оставались крестьянами и ремесленниками. Полякам принадлежала культурная гегемония в крае, их язык являлся официальным языком Галиции. В созданном в 1861 г. для решения местных вопросов галицком сейме избирательный закон обеспечивал доминирование полякам: куриальная система выборов приводила к тому, что русины, составлявшие почти половину населения края, имели в сейме не более 15% мандатов . Присоединенная к Австрии в 1775 г. Буковина в административном отношении долго являлась частью Галиции, а в 1849 г. стала отдельной австрийской провинцией. Буковина имела пестрый этнический состав. В 1910 г. крупнейшими народностями этой области были русины (38,4%), румыны (34,4%), евреи (12,8%) и немцы (8,4%) . В отличие от соседней Галиции большинство жителей Буковины были православными. Эта область, никогда не являвшаяся владением Речи Посполитой, была практически не затронута унией (в начале XX в. греко-католики составляли всего 2,3% жителей области). Господствующим языком в Буковине был немецкий. В 1875 г. в административном центре провинции г. Черновцы был открыт университет, в котором преподавание велось на немецком языке. Несмотря на то что русины были самой большой этнической группой Буковины, они играли незначительную роль в администрации, руководстве православной церковью и преподавательском корпусе университета . Очень тяжелым было положение русин, проживавших на территории Венгерского королевства (в 1910 г. их насчитывалось более 472 тыс. чел.). Они не имели никаких национальных прав и подвергались беспощадной ассимиляции: преподавание в школах велось только на венгерском языке, проповеди в униатских церквях произносились также на венгерском (со времени заключения Ужгородской унии 1646 г. венгерские русины являлись греко-католиками). Как писал в начале XX в. историк Ф.Ф. Аристов, «особенно сильный удар угрорусскому национальному и вообще культурному развитию был нанесен введением дуализма в 1867 году. С этих пор началась усиленная мадьяризация Угорской Руси, не прекращавшаяся вплоть до великой войны 1914 года» . Проводниками мадьяризации были униатские священники, воспринимавшие себя авангардом венгерской культуры среди отсталого славянского населения. Тяжелая экономическая ситуация в крае и мадьярский гнет приводили к массовой эмиграции русин: с 1881 г. до 1912 г. около 170 тыс. русин покинули Венгрию, переселившись главным образом в страны Нового Света (США, Канаду и Бразилию) . С середины XIX в. в населенных русинами областях империи Габсбургов начинают распространяться два конкурирующих и взаимоисключающих культурных течения – русофильское и украинофильское . Русофилы (или как их часто называли в Галиции «москвофилы») отстаивали идею принадлежности австрийских русин к большой русской нации «от Карпат до Камчатки», а украинофилы считали русинское население Галиции, Буковины и восточных комитатов Венгрии частью особого украинского народа, большинство представителей которого жило в пределах Российской империи. Таким образом, как отмечает исследователь украинского вопроса А.И. Миллер, в среде австрийских русин вплоть до начала XX в. шла острая борьба по вопросу об идентичности .
Германия как торговый партнер России. Российская пресса о перспективах заключения нового торгового договора между двумя странами
Особое внимание русской прессы в последние предвоенные годы привлекала проблема русско-германских отношений в сфере хлебной торговли. На страницах газет и журналов с тревогой отмечалось, что Германия не только из года в год импортирует все меньше русского хлеба, но сама быстро превращается в крупного производителя и экспортера аграрной продукции. Усиливавшаяся конкуренция со стороны Германии на европейском хлебном рынке, вытеснение русского зерна в ряде западноевропейских стран аналогичной продукцией немецкого происхождения вызывали в русских политических и предпринимательских кругах большие опасения относительно перспектив развития отечественного аграрного сектора. Данные тенденции в русско-германских торговых отношениях содействовали дальнейшему усилению в России антигерманских настроений. Начавшееся с 1908 г. активное проникновение германского хлеба (прежде всего, ржи) на внутренний российский рынок (особенно в Финляндию), где немецкий хлеб начал вытеснять русский, дало основание некоторым весьма влиятельным изданиям («Русское слово», «Новое время») заявить, что Россия стремительно превращается в «колонию» Германии, а характер установившихся двусторонних связей в торговой сфере угрожает России потерей статуса великой державы. В русской прессе превалировало мнение, будто главной причиной успешного развития аграрного сектора в Германии и роста экспорта хлеба из этой страны была эксплуатация России (торговый договор 1904 г.) и нечестная конкуренция со стороны германских производителей (система ввозных свидетельств). О высоком технологическом уровне развития германского сельского хозяйства, которое в отличие от русского развивалось не экстенсивным, а интенсивным путем, упоминалось редко. В преддверии переговоров между Санкт-Петербургом и Берлином о новом торговом договоре русские газеты и журналы обращались к анализу действовавшего на тот момент торгового соглашения 1904 г. Русская пресса была практически едина в оценке этого договора как очень выгодного для германской стороны и невыгодного (а то и просто разорительного) для России. Раздавались призывы освободиться от «тяжкого экономического ига Германии», наложенного, якобы, на Россию этим договором.
Однако внимательное изучение торговой конвенции 1904 г. позволяет сделать вывод, что в своих оценках русская пресса в начале XX века существенно сгущала краски. Представление о разорительности для России торгового договора 1904 года не соответствовало действительности . Тем не менее, оно получило широкое распространение в русском обществе и содействовало появлению в образе Германии накануне Первой мировой войны новых граней – теперь она представала как эксплуататор русского народа. Такое положение воспринималось не как следствие благоприятного для немцев стечения обстоятельств, а как результат целенаправленных интриг Берлина, направленных на экономическое закабаление России. На страницах русских газет и журналов часто высказывались обвинения в адрес Германии, что она специально втравила Россию в войну на Дальнем Востоке с Японией в 1904 г. для того, чтобы, воспользовавшись тяжелым международным положением России, навязать ей невыгодный торговый договор.
Русская пресса приходила к выводу, что России необходимо бороться за изменение условий действовавшей торговой конвенции, настаивая на понижении германских таможенных ставок на ввозимую в Германию сельхоз. продукцию и требуя ликвидации ввозных свидетельств. При этом эксперты по экономическим вопросам, политики и журналисты признавали, что у России было совсем немного средств экономического давления на Германию, поскольку в хозяйственном отношении Россия гораздо больше зависела от своего немецкого партнера, чем Германия – от России. Исключение составляли черносотенцы, преувеличивавшие зависимость Германии от ввоза русских сельхоз. продуктов и считавшие, что без русского хлеба немцы будут голодать. Чаще всего в качестве меры экономической борьбы с Германией рассматривалось введение протекционистских таможенных пошлин на ввозимый в Россию и Финляндию немецкий хлеб в зерне и муке. Поддержка значительной частью русской прессы идеи о введении высоких пошлин против ввозимой из Германии сельхоз. продукции свидетельствует, насколько неуверенно русское общество чувствовало себя перед лицом мощной экономически развитой Германии, чья конкуренция угрожала не только слабой российской промышленности, но ставила под удар и традиционно сильные позиции России в сфере хлебной торговли. Сравнивая подготовку к заключению новой торговой конвенции в двух странах, русские газеты и журналы приходили к выводу, что и здесь Германия значительно опередила Россию. В подготовке нового торгового договора, по мнению русской прессы, проявлялись лучшие качества немецкого национального характера – предусмотрительность, осторожность, планомерность в работе, умение просчитывать далеко вперед результаты своих действий – все то, чего, по мнению русских газет и журналов, не хватало самим русским для успешного ведения переговоров с Берлином о новом торговом соглашении. Русской прессой не исключалась вероятность возникновения вследствие трудно разрешимых противоречий таможенной войны между двумя странами. Шансы России на победу в таможенной войне по-разному оценивались в различных газетах и журналах. Некоторые издания выражали опасения, что таможенная война, если она начнется, может перерасти в войну настоящую («Новое время», «Московские ведомости»). Однако большинство изданий считало, что Берлин попытается создать для России внешнеполитические осложнения, столкнув ее с третьими странами (Австро-Венгрией, Турцией, Китаем), чтобы выторговать себе за нейтралитет разорительный для русских интересов торговый договор. Раздавались призывы к министерству иностранных дел заблаговременно принять меры и не допустить втягивания России во внешнеполитические авантюры, которые ослабили бы позиции России на предстоящих торговых переговорах. Часто для характеристики торговых отношений с Германией в русской прессе использовалась лексика из арсенала военного времени (Германия ведет против России «хлебную войну», по торговому договору 1904 г. взимает с России «контрибуцию», осуществляет «экономическое завоевание России» и т.п.). Это должно было подчеркнуть опасность, исходящую от Германии, и не оставить у читателей никаких сомнений в том, что немцы стремятся к закабалению России экономическими методами. Метафорическая трактовка русско-германских отношений в торговой сфере как военного столкновения на поле боя сигнализировала о напряженном их характере и об усилении в русском обществе антигерманских настроений в преддверии мировой войны 1914 года.
Германский военный закон 1913 года и проблема германского милитаризма в оценках российской прессы
Важную роль в милитаризации Европы накануне Первой мировой войны сыграл германский военный закон 1913 г., предусматривавший беспрецедентное увеличение численного состава германской армии, а также ряд других мер по усилению ее боевой мощи и боеготовности. Внесенный в рейхстаг правительством Т. Бетман-Гольвега весной 1913 г., в то время, когда на Балканах еще продолжались боевые действия между Османской империей и Балканским союзом, новый германский военный законопроект стал ярким проявлением хрупкости европейского мира и натянутости отношений между двумя блоками великих держав. Германия не случайно приступила к укреплению своих вооруженных сил немедленно после разгрома Османской империи болгарами, сербами, греками и черногорцами и утраты турками своих позиций на Балканах. В Берлине были очень обеспокоены исчезновением Европейской Турции, которое продемонстрировало слабость Османской империи и могло привести в обозримом будущем к полному ее распаду. Германский генштаб долгое время рассматривал турецкую армию как возможного союзника в войне против России, Англии и Франции, сделав немало для ее усиления и реорганизации по прусскому образцу (миссии фон дер Гольца 1885-1895 и 1909-1912 гг.). Стремительный разгром турецких войск во Фракии и Македонии, деморализация турецких солдат и падение боевого духа армии вследствие этих поражений, а также постоянная политическая борьба среди высшего офицерства, часть которого поддерживала младотурок, а другая часть – их противников итиляфистов, в значительной степени обесценили значение Турции как военного союзника в глазах германского генералитета.
Напротив, возникновение Балканского союза, имевшего натянутые отношения с Австро-Венгрией и Италией, и раздел между его участниками турецкого наследства на Балканах, казалось, укрепляли позиции России и Антанты в целом на Ближнем Востоке, негативно отражаясь на германских интересах в этом важном регионе. Для правительства Бетман-Гольвега и германского генштаба не было секретом стремление Петербурга и Парижа привлечь возникший Балканский союз на сторону Антанты, которая в этом случае получила бы существенное военное преобладание в Европе. Учитывая ненадежность итальянского и румынского союзников, Германия оказывалась в довольно сложном положении, рискуя потерять свое военное доминирование в Европе, а вместе с ним и статус великой державы первого ранга. В начале 1913 г. правящие круги Германской империи пришли к выводу о необходимости срочного усиления армии, которое смогло бы компенсировать как потерю Турции в качестве серьезного военного союзника, так и укрепление на Балканах созданного усилиями русской дипломатии союза Болгарии, Сербии, Черногории и Греции. 23 января 1913 г. Вильгельм II одобрил предложение военного министра И. Геерингена существенно увеличить личный состав армии. Спустя два месяца очередной законопроект об усилении германской армии был внесен в рейхстаг. 7 апреля состоялось первое чтение, на котором Т. Бетман-Гольвег выступил с изложением основ германской внешней политики и обоснованием необходимости нового колоссального увеличения армии. Канцлер прямо сослался на разгром Османской империи балканскими государствами как на главную причину, заставившую германское правительство взяться за военную реформу спустя всего лишь год после принятия предыдущего военного закона. «Если когда-нибудь вспыхнет пожар, и славянские и германские народы будут противопоставлены друг другу, - заявил он, - то для германцев явится невыгодным то обстоятельство, что место, занимавшееся до сих пор Европейской Турцией в системе европейского равновесия, теперь оказывается отчасти занятым югославянскими государствами». По словам Бетман-Гольвега, Германия, хотя и не желает войны, но должна, если война все-таки начнется, остаться победителем. Для этого он предложил депутатам принять новый военный законопроект, предусматривавший гораздо более амбициозное увеличение численности армии по сравнению с военными законами, принятыми в марте 1911 г. (увеличение на 11 тыс. чел.) и в июне 1912 г. (29 тыс. чел.). На этот раз планировалось увеличить наличный состав армии мирного времени на 4 тыс. офицеров, 15 тыс. унтер-офицеров и 117 тыс. рядовых (всего на 136 тыс. чел.). Таким образом, общая численность германских вооруженных сил мирного времени должна была возрасти с 683 тыс. до более чем 800 тыс. чел. В случае мобилизации германский генеральный штаб мог иметь в своем распоряжении 2 млн. 400 тыс. чел. «Это было самое большое увеличение германской армии с момента возникновения Германской империи», - отмечает немецкий историк К. Штенкевиц . Столь значительное увеличение армии требовало и колоссальных финансовых затрат. Всего дополнительные расходы по военному закону 1913 г. должны были составить 1 млрд. 291 млн. марок. Для Германии главной проблемой в усилении армии была не проблема личного состава (основная для Франции с ее ничтожным приростом населения), а вопрос об источниках покрытия военных расходов. Министерство финансов уже не могло идти обычным путем повышения косвенных налогов. Поэтому с самого начала правительство выступило с планом фактического изъятия части состояния зажиточных граждан. В феврале 1913 г. оно решило пойти на беспрецедентный шаг - собрать с населения Германии так называемый единовременный чрезвычайный военный взнос (einmaliger auerordentlicher Wehrbeitrag) в размере 1 млрд. марок. При этом основную тяжесть финансовых затрат на усиление армии должны были почувствовать на себе наиболее обеспеченные слои германского общества. Единовременный сбор на военную реформу затрагивал все имущества ценностью от 10 тыс. марок и все доходы от 50 тыс. марок в год: с имуществ этот чрезвычайный сбор взимался в размере 0,5% их стоимости, а с годового дохода – в размере 2%. Это решение было одобрено большинством германских государств. Баварский министр финансов назвал военный взнос «не налогом, а жертвой, патриотическим даром» . Только Саксония выступила против военного взноса, предлагая покрыть единовременные расходы на армию за счет займов. Однако предложение дрезденского правительства было отвергнуто, поскольку такой огромный заем нельзя было разместить на финансовом рынке. Но кроме чрезвычайных единовременных затрат на армию планировалось увеличить и ежегодные бюджетные расходы военного министерства – в 1913 г. они должны были возрасти на 65 млн. марок, в 1914 г. – на 191 млн. марок и в 1915 г. – на 232 млн. марок. По вопросу о текущих расходах военного министерства правительству Бетман-Гольвега пришлось столкнуться с серьезным сопротивлением союзных германских государств, поскольку расходы эти должны были покрываться за счет повышения матрикулярных взносов (т.е. денег, уплачиваемых отдельными союзными государствами Германской империи в общегосударственный бюджет в соответствии с численностью их населения) - на 1,25 марки с каждого жителя. Это должно было дать германской казне еще более 81 млн. марок. Союзные государства обязались изыскать эти дополнительные суммы за счет налогов с имущества, дохода или же наследства. 30 июня 1913 г. военный закон был принят депутатами рейхстага. За него голосовали даже социал-демократы, которым импонировал принцип финансирования военной реформы, предусматривавший переложение основного бремени расходов по усилению армии на обеспеченные слои населения. Новый военный закон первоначально планировалось осуществить за три года (к марту 1916 г.), однако генштаб и правительство Германии решили завершить его выполнение уже к октябрю 1913 г. Это свидетельствует о том, с какой лихорадочной поспешностью готовились в Берлине к вооруженной борьбе за колониальный передел мира. Впечатляли и затраты Германии на содержание армии и флота: в 1910 г. бюджет военного и морского министерств поглотил 48,7% всех расходов казны Германской империи, в 1911 г. – 51,9%, в 1912 г. – 54,7%, в 1913 г. – 61,6%. То есть на подготовку страны к вооруженному столкновению с Антантой накануне мировой войны германское правительство тратило почти две трети общеимперского бюджета. Новый германский военный законопроект привлек большое внимание российской прессы и вызвал целый ряд догадок и предположений относительно причин, заставивших Берлин предпринять чрезвычайные усилия по увеличению армии. Слухи о готовящейся в Германии военной реформе проникли в газеты в конце января – начале февраля 1913 г. Получив первые сведения о планах германского военного министерства, «Новое время» писало: «новый закон вызвал смятение почти во всей Европе: одного этого закона достаточно для того, чтобы в значительной степени изменить существующее в Европе равновесие» . Очередной «взрыв германского милитаризма» суворинская газета связывала с возникновением Балканского союза, дружественного России и Франции, и его блестящими победами над Турцией. Это сразу изменило всю расстановку сил в Европе и на Ближнем Востоке, вынудив германский генштаб компенсировать потерю Турции как серьезного военного союзника колоссальным увеличением собственной армии. До октября 1912 г. германская армия была достаточно сильной и для обороны и для наступления. Опираясь на ее мощь, германское правительство в 1909 г. одержало громкую победу над Россией, заставив ее признать аннексию Боснии австрийцами. «Теперь одного блистания панцырем, мечом и кольчужной рукавицей оказалось недостаточно» . Усиление балканских славянских государств внушило германскому правящему классу опасения за судьбу своего австрийского союзника и вынудило его начать «беспримерные титанические вооружения». Кадеты усматривали основную причину форсированной милитаризации Германии в неспособности германской дипломатии расколоть Антанту: потерпев неудачу в попытках разложить Тройственное согласие и разочаровавшись в тонких дипломатических интригах, Берлин теперь «возвращается к дорого стоящей, но простой игре в солдаты и пушки» . Корреспондент кадетской «Речи» А. Коральник полагал, что Германия, попав в водоворот нескончаемой гонки вооружений, расплачивается за ошибки своей внешней политики . Берлин не сделал ничего, чтобы предотвратить аннексию Боснии австрийцами и захват Триполитании итальянцами. В результате произошло ослабление Османской империи, которым умело воспользовались балканские страны, выдавившие турок из Европы. Турция, на которую в Берлине уже привыкли смотреть как на своего будущего союзника в войне против Антанты, не только потеряла последние владения на Балканах и в Северной Африке, но и оказалась перед угрозой окончательного распада. «Нибелунговая верность» по отношению к Австро-Венгрии и Италии и желание во что бы то ни стало сохранить Тройственный союз привели к тому, что Германия упустила шанс улучшить свои отношения с Россией и Францией и договориться с Англией. «Финал был неожиданный для Германии – она оттеснена, почти изолирована» .
