Немецкая публицистика и формирование образа России в общественном мнении Германии в первой половине XIX века Заиченко Ольга Викторовна

Содержание к диссертации

Введение

1. ПОСТАНОВКА ПРОБЛЕМЫ 4

2. ПРЕДЫСТОРИЯ ВОПРОСА 7

3. ПРЕДМЕТ, ЗАДАЧИ И НАУЧНАЯ НОВИЗНА ИССЛЕДОВАНИЯ 20

4. ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ И МЕТОДОЛОГИЧЕСКАЯ ОСНОВА ИССЛЕДОВАНИЯ (теория стереотипизации) 26

ГЛАВА I. СТЕПЕНЬ РАЗРАБОТАННОСТИ ТЕМЫ И ЕЕ ИСТОРИОГРАФИЯ 44

1.1. Анализ отечественной историографии 44

1.2. Историографический обзор зарубежной литературы 68

ГЛАВА II. ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ СИТУАЦИЯ В ГЕРМАНИИ В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XIX ВЕКА И ОТНОШЕНИЕ К РОССИИ 79

2.1. Ситуация в германских землях и отношение к России в начале XIX века 79

2.2. Начало формирования антирусских настроений в либеральной среде 83

2.3. Формирование негативного образа России в среде левых радикалов (на примере сочинений левогегельянцев) 93

2.4. Краткая характеристика восприятия России в консервативной среде 107

ГЛАВА III. РЕАКЦИЯ ПРАВЯЩИХ КРУГОВ РОССИИ НА РОСТ АНТИРУССКИХ НАСТРОЕНИЙ В ГЕРМАНИИ 110

3.1. Реакция в России на рост антирусских настроений в немецкой печати 110

3.2. Деятельность III Отделения по созданию агентурной сети и организации прорусской пропаганды в Германии 115

3.3. Деятельность правительственного «комитета» по организации пропагандистской компании против книги маркиза де Кгостина «Россия в 1839 году» 129

3.4. «Меморандум» Ф.И.Тютчева 1843 года о мерах по созданию положительного образа России в Германии 137

ГЛАВА IV. АНАЛИЗ НЕМЕЦКОЙ ПУБЛИЦИСТИКИ ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XIX ВЕКА КАК ИСТОРИЧЕСКОГО ИСТОЧНИКА...155

4.1. Общая оценка немецкой публицистики о России 155

4.2. Характеристика основных групп немецкой литературы о России

159

4.3. Характеристика общественного положения авторов немецких сочинений о России 169

4.4. Образец общественной полемики: трактовка образа Николая I в либеральной и консервативной литературе 173

ГЛАВА V. ОБРАЗ РОССИИ В НЕМЕЦКОЙ ОППОЗИЦИОННОЙ ПУБЛИЦИСТИКЕ 178

5.1. Русофобия как часть либерально-демократической идеологии.178

5.2. Основные направления критики царской империи в либеральной публицистике 181

5.3. Образ России в леворадикальной публицистике 194

1848 -1849 годов 194

5.4. Два функциональных типа либерально-демократической русофобии 203

5.5. Националистические черты демократической и леворадикальной русофобии 213

ГЛАВА VI. ОБРАЗ РОССИИ В НЕМЕЦКОЙ КОНСЕРВАТИВНОЙ ПУБЛИЦИСТИКЕ 225

6.1. Русофилия как часть консервативной идеологии 225

6.2. Характеристика основных особенностей консервативной публицистики о России 230

6.3. Анализ либеральной русофобии в консервативной публицистике. 235

6.4. Зависимость роста прорусских настроений в консервативном лагере от обострения политической ситуации в Германии накануне революции 1848 года ("Krcuzzcitung") 243

6.5. Раскол в консервативном лагере в пострсволюционный период 247

ЗАКЛЮЧЕНИЕ 259

ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА 288

АРХИВЫ 288

ПЕРИОДИЧЕСКИЕ ИЗДАНИЯ 288

ОПУБЛИКОВАННЫЕ ИСТОЧНИКИ 288

ЛИТЕРАТУРА 296

• Анализ отечественной историографии
• Формирование негативного образа России в среде левых радикалов (на примере сочинений левогегельянцев)
• Деятельность III Отделения по созданию агентурной сети и организации прорусской пропаганды в Германии

Введение к работе

1. ПОСТАНОВКА ПРОБЛЕМЫ

Непростая история взаимоотношений русского и немецкого народов, прошедших в XX столетии через горнило двух опустошительных мировых войн, является предметом изучения для многих исследователей обеих стран. Особое место в ряду проблем, характеризующих динамику процесса межкультурного общения и взаимодействия, занимает вопрос о восприятии друг друга великими соседями по европейскому «дому», о стереотипах и фобиях, которые в течение длительного времени служили (и отчасти продолжают служить) серьезным препятствием на пути к обоюдовыгодному диалогу¹.

Окончательное преодоление взаимного недоверия и настороженности невозможно без развенчания предубеждений и отказа от привычных поведенческих схем, - таких, как противопоставление «своего» и «чужого», порождающее весьма живучие предрассудки, передаваемые из поколения в поколение. XXI век - конечно, если он действительно явится столетием торжества прогресса, разума и гуманизма - неизбежно поставит перед человечеством чрезвычайно

См. например: Russcn und Russland aus deutscher Sicht: 9-17. Jahrhundert. Munchen, 1985; Russen und Russland aus deutscher Sicht: 18. Jahrhundert. Munchen, 1987; Deutsche und Deutschland aus russischer Sicht: 11.-17. Jahrhundert. Munchen, 1988; Deutsche und Deutschland in der Lyrik des fruhen 20. Jahrhunderts. Munchen, 1988; M. Keller (Hrsg.) Russen und Russland aus deutscher Sicht (1800-1870). Munchen, 1991; Виноградов B.H. Русские и Россия глазами немцев. XIX в. //Вопросы истории. 1994. № 1; Дмитриев М.В. Немцы и Германия в восприятии русских. //Вопросы истории. 1994. № 1; Оболенская СВ. Образ немца в русской национальной культуре XVIII - XIX вв. //Одиссей. Человек в истории. М., 1991; она же — Немцы в глазах русских. XIX в.: черты общественной психологии. //Вопросы истории . 1997. № 12; она же - Германия и немцы глазами русских: XIX в. М., 2000; Русские и немцы в XVIII в. Встреча культур. / Отв. ред. С.Я.Карп. М., 2000 и др.

сложную задачу. Речь идет о необходимости отказа от
противопоставления понятий «свой - чужой», чтобы начать мыслить
категориями «свой - другой». Хочется верить, что доминантой в
возможном глобальном межэтническом сближении станет

трансформация мнимых антиподов в реальных симбионтов. В противном случае начавшийся техногенный век может породить такие катаклизмы, перед которыми ужасы минувших эпох покажутся невинными забавами периода детства или отрочества цивилизации.

Преодоление стереотипов невозможно без идентификации причин, их порождающих. Сегодня, когда мир адаптируется к вызовам международного терроризма, определяет свое отношение к фундаментализму, а также только начинает жить по законам терпимости к особенностям религиозных традиций и жизненных укладов различных обществ, представляется актуальным обращение к опыту предшествующих переломных моментов на стыке эпох - например, когда XVIII век уступил место новому столетию, которое поставило под вопрос практически все ориентиры века-предшественника.

Начало, да и вся первая половина XIX в., - это период больших политических и социальных потрясений. Наполеоновские войны стимулировали активность «третьего сословия», дали толчок развитию национально-освободительных и революционных движений в Европе, а также национального самосознания у народов, не имевших собственной государственности². В Германии на смену регионализму и раздробленности, монархии и сословности феодального общества

² См.: Мыльников А.С. Народы Центральной Европы: формирование нацинального самосознания XVIII -XIX вв. СПб., 1997.

пришли либеральные требования создания единого государства на основе демократических ценностей. Образ России, как негативный, так и позитивный, играл в политических дискуссиях Германии немаловажную роль, что нашло свое отражение в публицистике. В этой связи представляется целесообразным рассмотреть сочинения немецких авторов о России с точки зрения того, как в них преломлялся образ России, как ее видела другая культура, как формировались те стереотипы ее восприятия, которые, сохраняясь частично и в новейшее время, в обновленном виде влияют не только на общественное мнение, но также и на характер политических, экономических и культурных взаимоотношений обеих стран. При этом важно отметить, что образ этот, как и питающие его стереотипы, не может быть понят как явление статичное. Раскрыть процесс формирования стереотипов, постепенного их закрепления в умах людей, превращения в абстрактный и лишенный какой-либо исторической реальности символ — уже означает демистифицировать это явление, дать ему конкретно-историческое объяснение, то есть установить, где, когда, в интересах каких социальных групп этот образ, представление, символ получил право на существование, а затем стал служить другим целям.

Следует также иметь в виду, что сочинения иностранных авторов о России - источник специфический, отражающий одновременно два образа: образ народа, которому посвящен, и образ народа, в среде которого он создан. То есть, в исследовании образа "другого" важен не только объект, но и субъект. Сочинения немецких авторов о России, содержащие оценочные суждения, которым всегда была свойственна

большая или меньшая тенденциозность, являются не только важнейшим ключом к пониманию того, как тогдашний читатель воспринимал эту страну и ее народ. Эти оценки были одновременно составной частью системы норм и приоритетов, в которой жили авторы и читатели этих сочинений и которыми они руководствовались в своих действиях. Таким образом, восприятие России в немецких публикациях первой половины XIX в., как, впрочем, и в более ранних произведениях, нельзя отделять от восприятия их авторами и читателями самих себя, от самосознания того общества, в котором оно возникло.

2. ПРЕДЫСТОРИЯ ВОПРОСА

Прежде чем перейти к анализу восприятия Российской империи в различных слоях немецкого общества в первой половине XIX в., кратко остановимся на предыстории вопроса. Известно, что ни один из европейских народов не вступал с русскими в столь тесное, долговременное и многоуровневое взаимодействие во всех его проявлениях (от партнерства к противоборству и наоборот), как немецкий народ. Опыт этого взаимопроникновения уникален и насчитывает более тысячи лет³. Ни в одну европейскую страну не устремлялось на протяжении XVI - XIX веков столько германских переселенцев как в Российское государство⁴. И, без сомнения, это интенсивное

³ См.: Древняя Русь в свете зарубежных источников./Под. ред. Е.А.Мельниковой. М„ 1999. С. 259 - 407.

См.: Палтов А.А. Немцы в России (Очерки исторического развития и настоящего положения немецких колоний на юге и востоке России.). СПб, 1993; Кресс Э. Российский немцы и немецкие россияне. М, 1995. С.5-6.

взаимодействие оставило глубокий след в истории Германии, а образ России долгое время занимал особое место в историческом сознании немецкого народа. Это дало основание немецким ученым еще в 50-х гт. XX столетия писать об "общности судеб" ("Schicksalsgemeinschaft") России и Германии⁵. При этом Россия всегда вызывала в германском обществе массу противоречивых чувств: от почти мистического преклонения до полного неприятия. Немецкие историки охарактеризовали отношения между народами обеих стран как "Hassliebe", единство любви и ненависти, и посвятили этой теме довольно много научных работ ⁶.

Хотя хронологические рамки нашего исследования ограничены первой половиной XIX в., стереотипы, составившие основу восприятия России немцами в этот период, сформировались гораздо раньше. На германских публицистов XIX в. решающее влияние оказала предшествующая литература, которая на протяжении трех веков создавала в общественном мнении образ «восточного соседа». И даже приезжая в Россию, немецкие путешественники первой половины XIX в. оставались под влиянием этого образа и видели вокруг себя, как правило,

⁵ Gause Н. Deutsch-slawische Schicksalsgemeinschaft. Abriss einer Geschichte
Ostdeutschlands und seiner Nachbarlander. Kitzingen, 1952; Hellman M. Grundfragen
slawischer Verfassungsgeschichte des fruhen Mittelalters.//Jahrbucher fur Geschichte
Osteuropas. 1954. Bd. 2. H.4.

⁶ Epstein F.T. Der Komplex "Die russische Gefahr" und sein Einfluss auf die deutsch-
russischen Beziehungen des 19. und 20. Jahrhunderts. Dusseldorf, 1973; Jahn P.
Russophilie und Konservatismus. Die russophile Literatur in der deutschen
Offentlichkeit 1831-1852. Stuttgart, 1980; Stokl G. Osteuropa und die Deutschen.
Geschichte und Gegenwart einer spannungsreichen Nachbarschaft. Stuttgart, 1982;
Matthes E. Das veranderte Russland. Studien zum deutschen Russlandverstandnis.
Frankfurt/M., 1981; ЛакерУ. Россия и Германия. Наставники Гитлера.
Вашингтон, 1991; Voigt G. Russland in der deutschen Geschichtsschreibung 1843-
1945. Berlin, 1994.

только то, что соответствовало уже закрепленным в их сознании стереотипам. Эти представления начали складываться в германской литературе в первой половине XVI в. и, передаваясь из поколения в поколение, превратились в устойчивые формулы, закрепившие в сознании немцев отношение к России как к антиподу собственного общества. На протяжении веков восприятие России определяли утверждения, что все русские по природе своей склонны к рабскому подчинению, жестокости и извращениям, а потому полностью чужды ценностям западного общества, причем процесс формирования этих клише в немецкой литературе можно проследить исторически. В этой связи нам кажется целесообразным дать хотя бы самое общее представление о том, как возникли стереотипы, сформировавшие образ России в общественном мнении Германии к началу XIX века, и в какой степени они отражали реальную действительность.

Начало формирования представлений о России было положено в XVI веке в знаменитых «Записках о Московии» барона Сигизмунда фон Герберштейна⁷, который дважды приезжал в Москву - в 1517 и 1526 годах - в качестве посланника германского императора. Хотя барон фон Герберштейн в своем сочинении стремился в основном к объективному изложению фактов, несколько раз он переходил к излишним обобщениям, приписывая определенные черты конкретных людей всему народу. Таких мест немного, но именно эти обобщения легли в основу стереотипов, кочующих из одних сочинений о России в другие вплоть до наших дней. Прежде всего, это самый распространенный в антирусской литературе

⁷ Герберштейн С. Записки о Московии. М., 1988.

тезис об абсолютном деспотизме русских государей и вытекающей отсюда покорности и рабской природе русских как нации: "Всех одинаково гнетет он (государь) жестоким рабством... Они же прямо заявляют, что воля государя есть воля божья и что бы ни сделал государь, он делает это по воле божьей... Трудно понять, то ли народ по своей грубости нуждается в государе-тиране, то ли от тирании государя сам народ становится таким грубым, бесчувственным и жестоким"⁸. На этом основании Герберштейн делает обобщающий вывод, встречающийся потом абсолютно во всех последующих сочинениях о России, и, ставший "визитной карточкой" русских вплоть до XX в.: "Этот народ находит больше удовольствия в рабстве, чем в свободе"⁹. В XVII в. автор другого знаменитого сочинения «Описание путешествия в Московию» - Адам Олеарий, находившийся уже под влиянием предшествующей литературы и, прежде всего, "Записок" Герберштейна, почти дословно повторяет этот тезис посланника германского императора, окончательно закрепив его в сознании читающей публики: "Подобно тому, как русские по природе жестокосердны и как бы рождены для рабства, их и приходится держать постоянно под жестоким и суровым ярмом и принуждением, постоянно принуждать к работе, прибегая к побоям и бичам" ^,0.

Тот же механизм действовал и при образовании другого стереотипа, подтверждавшего, что русский народ по своей природе чужд европейцам, и получившего право на существование благодаря "Запискам" Герберштейна. Это укрепившееся в сознании немцев мнение

⁸ Герберштейн С. Указ. соч. С. 74.

⁹ Там же. С.112.

¹⁰ Олеарий А. Описание путешествия в Московию и через Московию в Персию
и обратно. СПб., 1906. С. 195.

о грубости и жестокости нравов в России - некой мазохистской извращенности, сначала якобы присущей русским женщинам и слугам, а впоследствии приписываемой всему народу. Этот вывод был сделан на основании курьезного эпизода, рассказанного Герберштейну. Речь шла о некоем немецком кузнеце Иордане, который женился на русской, требовавшей от мужа побоев в качестве доказательства его любви. «Таким образом, он весьма крепко побил ее и признался мне, что после этого жена ухаживала за ним с гораздо большей любовью. В этом занятии он упражнялся очень часто и в нашу бытность в Московии сломал ей, наконец, шею и ноги"¹¹.

Любопытно, что этот рассказ Герберштейна передавался потом из сочинения в сочинение, обрастая все новыми подробностями на протяжении XVII и XVIII веков¹². Уже через полвека в известном сочинении шведского дипломата и писателя Петра Петрея "История о великом княжестве Московском", опубликованном на немецком языке в Лейпциге в 1620 г., утверждение, сделанное на основе рассказа Герберштейна о том, что на Руси все мужья бьют своих жен, а господа -слуг, а те находят в этом извращенное удовольствие и рассматривают как доказательство любви мужа или господина, ни у кого не вызывает сомнений¹³. Правда, в XVIII в. делались попытки поставить под сомнение сведения двухсотлетней давности и рассмотреть их с рациональной точки зрения. Но в результате, как правило, старые стереотипы получали новое

¹¹ Герберштейн С. Указ. соч. С. 112.

¹² См.: Петрей П. История о великом княжестве Московском. //Пер. Шемякина
А.Н. М., 1867 ; Масса И. Краткое известие о Московии в начале XVII в. //Пер.
Морозова А.А. М., 1937; Платонов С.Ф. Москва и Запад в XVI-XVII вв. Л.,
1925.

¹³ Петрей П. Указ. соч. С. 118; Масса И. Указ. соч. С. 142.

толкование и, на его основе, новое аргументированное подтверждение, в том числе и тезис Герберштейна о том, что в России мужья бьют своих жен.

В XVIII в. эту тему затрагивал посланник Ганноверского двора в Санкт-Петербурге Фридрих-Христиан Вебер, автор знаменитого сочинения «Изменяющаяся Россия»¹⁴, изданного во Франкфурте в 1721 г. В первой части своего трехтомного труда он, в частности, писал: "Необоснованно говорят о русских женщинах, будто они без побоев со стороны своих мужей не верят в их любовь. Этот рассказ следует понимать в истинном свете. Если бы мужья действительно держали бы своих жен крепко и в постоянном повиновении, побои были бы не нужны. Но если жены открыто предаются пьянству и другим порокам и пренебрегают домашним хозяйством, то муж, если он заботится о воспитании своих детей, или просто для того, чтобы дать выход своей злобе, вынужден до тех пор обхаживать кнутом свою жену, пока она не вернется к домашней работе, или пока не иссякнет раздражение мужа. Но коль скоро муж потеряет все надежды на перевоспитание жены, или если сам начнет вести безалаберную распутную жизнь, он предоставляет жене и детям возможность делать то, что они хотят, а сам пристает к другим бабам. Тогда женщина, если ее перестают бить, делает известный вывод о неверности своего мужа и может сказать: если он меня больше не колотит, значит он меня больше не любит" ⁵. Таким образом, Вебер, подтверждая тезис об избиении мужьями своих жен как норме бытового

¹⁴ Брихнер А. Х.Ф.Вебер (Материалы для источниковедения истории Петра
Великого). //Журнал Министерства народного просвещения. Часть 213. СПб.,
1881,янв.-февр.

¹⁵ Там же. С. 50.

поведения на Руси, делает иной вывод, пытаясь не опровергнуть это утверждение, а найти ему более рациональное и правдоподобное объяснение. Для его обоснования он использует аргументы, которые, в свою очередь, вновь содержат в себе большое количество других стереотипов и предрассудков в отношении русских: их злобный, грубый нрав, а также склонность к пьянству, жестокости, сумасбродству, распутству и безнравственному поведению вообще.

Совсем иначе, чем Вебер, высказывался на эту тему Адам Олеарий в своем "Описании путешествия в Московию". Анализируя сочинения Герберштейна, Петрея и многих других авторов с описанием подобных эпизодов, Олеарий писал, что во время своего пребывания в России он не смог увидеть ничего подобного, и приводит восходящий к Герберштейну рассказ о битье жен как недопустимое обобщение: "Однако то, что произошло с этой одной женщиной, не может служить примером для других, и по нраву одной нельзя судить о природе всех остальных"¹⁶. Олеарий в своей аргументации против истинности подобных выводов пошел гораздо дальше, чем его современники и последователи, в отношении пересмотра сложившихся стереотипов и предрассудков. Он утверждал, что русские такие же люди, что и немцы, и нельзя им приписывать свойства, противные человеческой природе, выдавая "признаки гнева и вражды" за признак любви ¹⁷. Таким образом, еще в 1656 г. Олеарий аргументированно доказывал необходимость оценивать другой народ по той же ценностной шкале, что и своих соплеменников. Он трактует приведенное мнение как предрассудок,

¹⁶ Олеарий А. Указ. соч. С. 220.

¹⁷ Там же. С. 220.

обосновывает эту точку зрения, и сам больше не повторяет это, известное со времен Герберштейна, суждение. Христиан Вебер противопоставляет позиции своих предшественников другие аргументы. В отличие от Олеария, для обоснования своего мнения им используются негативные стереотипы. Результатом этого стало усиление и закрепление в сознании читателей подхваченных им предрассудков. Следовательно, один из самых распространенных случаев возникновения стереотипа, - это часто неосознанный перенос и распространение черт и признаков, возможно действительно присущих конкретному человеку или группе людей в определенных ситуациях или временных отрезках, на весь народ в качестве постоянного и неизменного признака.

Возникшие подобным способом предрассудки и стереотипы, уже описанные нами и многие другие, стали теми «кирпичиками», из которых формировался образ России. Восприятие «другого» народа не является чем-то статичным и неизменным, оно находится в постоянном развитии. Поэтому, прежде чем перейти к основной теме нашего исследования, нам представляется необходимым решить еще одну задачу, а именно показать, как менялось отношение немцев к России на протяжении веков в зависимости от общественно-политических процессов, происходивших в тот период в германских государствах.

Как известно, основы восприятия России были заложены при первых контактах в оставленных немецкими путешественниками записках. Пространные описания русского государства, составленные выходцами из германских земель, появляются в середине XVI в. Именно в это время начинается тесное взаимодействие "двух миров, значительно

отличающихся по многим параметрам и недостаточно осведомленных друг о друге, но уже отягощенных грузом традиции и заранее заданными установками, как идеологическими, так и мировоззренческими» . Причиной активизации русско-немецких контактов было изменение политической ситуации в Европе. В 20-х годах XVI в. возросла угроза турецкой агрессии. Первой жертвой Османской империи в Центральной Европе стала Венгрия. А в 1529 г., осадив Вену, турки уже угрожали наследственным землям Габсбургов, что заставило германского императора Карла V Габсбурга и его брата эрцгерцога Фердинанда искать поддержки у Василия III. С этой целью по поручению германского императора в Москву приезжал уже упомянутый выше барон Сигизмунд фон Герберштейн. Написанные им «Записки о Московии» открыли серию трудов о русском государстве и заложили основу восприятия России, которое формировалось, исходя, прежде всего, из потребностей внутренней и внешней политики германских правителей.

В тот период для обоснования внешнеполитических интересов Габсбургов необходимо было создать в основном положительный образ предполагаемого союзника, собрав о нем максимум информации. Эту задачу с блеском выполнил Герберштейн. Так, в частности, в своих "Записках о Московии" он приводит доказательства древности рода русских государей, богатства управляемых ими земель, христианского благочестия их подданных. Он стремился показать всему миру, что империя Габсбургов выбирает себе достойного партнера по внешней

¹⁸ Клюге Р.-Д. По ту сторону европейского сознания? Исторические и современные аспекты германо-славянских взаимосвязей. // Славяноведение. М., 1992.№2.С.24.

политике, поскольку могущество государя России может составить честь любому монарху.

Другой причиной быстрого роста интереса к восточному соседу стало распространение движения Реформации в Германии. Россия, не знавшая еще в тот период тяжелых религиозных потрясений, с незыблемыми церковными традициями, могла стать в глазах немцев идеальным образцом истинно христианского государства.

Вообще, образ другого народа строится обычно по законам либо уподобления, либо противопоставления: последнее может быть двоякого рода. Положительное "свое" противостоит отрицательному "чужому". Однако часто бывает наоборот: положительное "чужое" описывается с целью оттенить отрицательное "свое", создается позитивный фон для критики в адрес собственной страны. Тот и другой приемы неоднократно использовались во внутригерманской полемике. Образом России воспользовалось немецкое католичество для критики реформационного движения, в частности, венский епископ Иоганн Фабри в своем трактате "Религия Московитов", составленном в 1525 г.¹⁹ Подробно описывая проявления религиозности у русских, их примерное благочестие и твердое соблюдение церковных уставов, он прямо противопоставлял их состоянию церковной смуты и неурядиц, переживаемому Германией в связи с распространением Реформации. Так, с самого начала образ России стал, прежде всего, весомым аргументом во внутригерманских дискуссиях о путях политического и религиозного развития.

Фабри И. Религия московитов. // Россия в первой половине XVI в.: взгляд из Европы./Сост. Кудрявцев О.Ф. М., 1997. С. 171 -203.

Благоприятное восприятие России и ее государя первой четверти XVI в. было искажено и забыто во второй половине столетия после начала Ливонской войны. Русские войска, вторгшиеся в Литву в 1559 г., вызывали ужас у немцев-колонистов. В сочинениях немецких авторов конца XVI в., таких, например, как уроженец Померании пастор Пауль Одерборн²⁰ или вестфальский наемник Генрих фон Штаден²¹, Россия предстает уже "варварским", "диким", враждебным, "азиатским" государством. С их легкой руки в течение нескольких столетий Московское государство, а затем и Российская империя останутся для немцев, прежде всего, отсталой страной с деспотичным правлением тиранов и рабски покорным населением.

В XVII в. критическое отношение к России также преобладало, правда, теперь с точки зрения религиозных норм протестантизма. Для утверждения "своего" положительного образа был использован образ отрицательного "чужого". С точки зрения последователей Мартина Лютера православная, ортодоксальная Россия как нельзя лучше подходила в качестве отрицательного примера для пропаганды протестантских моральных ценностей. Даже единственная положительная черта, признанная за русскими еще со времен Герберштейна - искренняя набожность - трансформировалась в знаменитой книге ученого-энциклопедиста Адама Олеария "Описание путешествия в Московию" в суеверие, проявление косности, отсталости и

См.: Полосин И.И. Немецкий пастор Одерборн и его памфлет об Иване Грозном (1585). М, 1950.

²¹ Staden Н. von. Auszeichnungen iiber Moskauer Stadt (1577). Hamburg, 1930; Штадеи Г. О Москве Ивана Грозного. Записки немца-опричника. М., 1925.

неспособности к развитию. Тем более, что православная церковь всячески препятствовала распространению других конфессий в России.

В XVIII в. политическая ситуация в Европе, а с ней и отношение к России в корне меняются. В период царствования Петра I, благодаря внутренним реформам и политике европеизации, а также военным и внешнеполитическим успехам, Московское государство превратилось в доминирующую силу па Востоке Европы. Наряду с сохранением старых стереотипов в немецкой литературе появляются новые сюжеты. Прежде всего, это идеализация образов русских монархов. Эпоха Просвещения предъявляла новые требования к властителям. Петр I, коренным образом реформировавший страну, воплотил в себе идеал просвещенного государя, мудрого, образованного и деятельного, создавшего мощное сплоченное государство в противовес слабым германским землям . Тем более, что Россия начала играть важную роль не только в европейской политике, но, прежде всего, во внутренних делах германских государств.

С XVIII в. немецкие просветители делают первые попытки осмыслить роль и место России в европейской истории. Критическое отношение ко всему европейскому устройству, с одной стороны, и начавшаяся европеизация России - с другой, побуждали их к утопическому восприятию последней, видеть в ней землю обетованную, куда суждено переместиться европейской культуре. В частности, эта точка зрения нашла свое отражение в трудах Готфрида Лейбница²³ и

²² См., например: Matthes Е. Das veraderte Russland. Studien zum deutschen Russlandverstandnis in 18. Jahrhundert. Frankfurt/M., 1981. ²¹ См.: Richtcr L. Leibniz und sein Russlandbild. Berlin, 1946; Грабош У. К вопросу о немецко-русском обмене научными деятелями в XVIII в. // Из истории русско-немецких литературных взаимосвязей. М., 1987. С.6-18.

заложены в предшествующий период, стали составной частью политических дискуссий в Германии. В результате, при сохранении старых стереотипов, образ России приобрел новое качество, так как прежние клише, утратив во многом свой культурно-национальный характер, получили явную политическую окраску.

3. ПРЕДМЕТ, ЗАДА ЧИ И НА УЧНАЯ НОВИЗНА ИССЛЕДОВАНИЯ

Как уже отмечалось, при анализе особенностей политических дискуссий в немецком обществе 30 - 40-х годов XIX в. нельзя не заметить того значения, которое в них придавалось России. В сравнении с ее реальной силой в Европе и политическим влиянием в германских землях, а также с фактическими возможностями непосредственных контактов немцев со всем «русским», - будь то торговые отношения, литература или путешествия, - внимание к царской империи оставалось непропорционально преувеличенным. В немецкой прессе образ России возникал при малейшем намеке на патриархальность или стагнацию, вызывая к жизни многочисленные предрассудки и стереотипы. С одной стороны, она воспринималась как воплощение всех негативных политических и социальных явлений немецкой общественной жизни, которые препятствовали объединению Германии и либеральным реформам. С другой стороны, представителями аристократических кругов царская империя объявлялась оплотом «легитимизма» и общественного

распространенные в немецкой историографии при анализе восприятия России различными слоями германского общества.

порядка, что вызывало в свою очередь ответную реакцию на либеральную критику России со стороны представителей консервативного лагеря.

Этот, чрезмерный на первый взгляд, интерес к России, тесно связанный с политическими дискуссиями о будущем Германии, нашел свое отражение в немецкой публицистике того времени. Литература, посвященная России, характеризуется сильной поляризацией мнений: как правило, российская действительность оценивалась в ней или резко отрицательно, или чрезвычайно положительно. При чтении подобных сочинений можно заметить, что в основе столь разных оценок лежали политические пристрастия их авторов: антирусские настроения традиционно преобладали среди либерально-демократической оппозиции, а прорусские взгляды были более свойственны представителям аристократических, консервативных кругов. Анализ взаимосвязи между политическими убеждениями авторов и читателей этих сочинений и их отношением к Российской империи является предметом представленного исследования.

Для того чтобы решить эту задачу, необходимо ответить на ряд конкретных вопросов, например: из каких элементов и составных частей создавался образ России в либеральной и консервативной литературе? Какие личности, социальные группы, политические институты и явления общественной жизни царской империи были выбраны в качестве основополагающих для создания этого образа? Чем была обусловлена русофобия либералов и русофилия консерваторов, и насколько сильно прорусские настроения были распространены в аристократической среде?

И, наконец, необходимо проследить взаимосвязь между образом России, а также обусловившей его идеологией, с одной стороны, и общественной ситуацией в Германии и той ролью, которую играли в политической борьбе кануна революции 1848 г. носители этого образа - с другой.

Основным объектом этого исследования являются стереотипы и предрассудки в отношении России, сложившиеся в немецком обществе к середине XIX века. Для того, чтобы понять их природу, необходимо знать, каким образом они возникли, в какой степени отражали реальную действительность и какую общественную функцию выполняли. На эти вопросы частично мы уже пытались ответить. Так, из предыдущих разделов мы знаем, что основой для формирования образа «другого» принято считать его реальные качества, знание о которых (глубокое или поверхностное) было получено народом-субъектом восприятия в какой-либо форме и укоренилось в общественном сознании. Благодаря этой относительно устойчивой во времени системе представлений об объекте впоследствии «чужое общество» стало узнаваемым членами собственной этнической группы. Сведение образа «другого» к нескольким обобщенным категориям, их относительная неподвижность и неизменность на протяжении длительного времени, приводящие иногда к полному разрыву между реальностью и созданным образом, подтверждают, что реальные качества объекта восприятия лишь поставляют «сырье» для создания стереотипов, определяющих образ «другого». Действительно, вряд ли вообще можно говорить о существовании в полной мере истинных этнических стереотипов. Ведь исходное понятие - стереотип - уже предполагает усеченность и

абсолютизацию образа. Нельзя считать вполне истинными широко распространенные в германской литературе клише - «немцы аккуратны и педантичны», «русские неряшливы и ленивы», «французы распутны и легкомысленны», так как далеко не все немцы педантичны, русские -ленивы, а многие французы целомудренны и начисто лишены легкомыслия. Поэтому, если судить о нации по стереотипам, то в лучшем случае речь может идти лишь о степени приближения к действительности.

Уяснив механизм возникновения стереотипов и их связь с реальной действительностью, следует пойти дальше и постараться выявить общественную функцию этих явлений. Для этого необходимо подойти к рассмотрению стереотипов и предубеждений комплексно, соединив исследовательские методы исторической науки и социальной психологии. Первый опыт подобного анализа был сделан в публикациях, посвященных антисемитизму в Германии²⁶. В представленной работе мы впервые в отечественной историографии пытаемся распространить разработанные в 70-е годы западногерманскими учеными приемы на изучение образа России в немецкой публицистике. До последнего времени в большинстве научных работ, посвященных Восточной Европе, их авторы ограничивались лишь констатацией факта существования и перечислением клише и стереотипов, составляющих образ России²⁷.

См., например: Rurup R. Zur Enrwicklung der modernen Antisemitismusforschung.//Emanzipation und Antisemitismus. Studien zur "Judenfrage" der burgerlichen Gesellschaft. Gottingen, 1975. S. 115ff. ²⁷ Fuhrmann R. Die Orientalische Frage, das "Panslawistisch-Chauvinistische Lager" und das Zuwarten auf Krieg und Revolution. Die Osteuropaberichterstattung und -vorstellungen der"Deutschen Rundschau" 1874 - 1918. Frankfurt/M., 1975; Meyer K. Die russische Revolution von 1905 im dcutschen Urteil. Uberlegungen zur

Однако использование категорий и методов социальной психологии при анализе образа России не ограничивается только исследованием природы этнических стереотипов и предрассудков.

Образ «чужого» формирует также политическая конъюнктура в собственной стране, борьба экономических и социальных интересов, в которой другое государство играет активную или пассивную роль. Нельзя забывать, что образ России формировался в немецкой публицистике, прежде всего, в контексте политической борьбы между сторонниками и противниками объединения страны и проведения реформ в Германии. Следовательно, он являлся также частью идеологических дискуссий о путях развития немецкого общества первой половины XIX в. и в какой-то степени отражал страхи, надежды и ожидания самих немцев в связи с надвигавшейся революцией. Поэтому необходимо выявить психологические механизмы, способствовавшие превращению образа России в аргумент во внутригерманской политической борьбе, а также контекст, в котором он использовался в этом качестве.

Анализ психологической функции стереотипов также необходим для ответа на вопрос об общественных процессах, протекавших внутри немецкого общества и вызывавших подобные страхи и ожидания у различных политических групп и отдельных личностей. Как субъективные представления и установки в отношении России, приняв массовый характер, влияли на политические процессы в Германии? Таким образом, главной задачей исследования является подтверждение тезиса о том, что восприятие другой страны - даже если интерес к ней

Anderung des "Russlandbildes" in DeutschlandV/RussIand und Deutschland./Hrsg. von U.Liszkowski. Stuttgart, 1974.

продиктован внешнеполитическими причинами - в основном определяется теми процессами и конфликтами, которые происходят внутри собственного общества. Поэтому, рассматривая образ России в немецкой публицистике, мы все время вынуждены будем возвращаться к анализу состояния немецкого общества кануна и периода революции 1848 года.

Для ответа на поставленные вопросы в. этой работе анализируется немецкая публицистика первой половины XIX в. и, прежде всего, сочинения, опубликованные с 1831 по 1852 год, - в период, ознаменовавший собой определенный этап в общественном' развитии Германии. Если для немецкой аристократии восстание в Польше 1830 -1831 годов означало крушение надежд на то, что благодаря усилиям Священного союза эпоха европейских революций окончательно ушла в прошлое, то для либералов эти события стали сигналом к началу политической активности. Это было время больших общественных потрясений в самой Германии, и именно в этот период наблюдается наибольший рост интереса к Российской империи. Подавление польского восстания 1830- 1831 годов вызвало волну антирусских настроений, пик которых пришелся на 1848 - 1849 годы. Период революции и последовавшей за ней контрреволюции стал временем наиболее острых дискуссий в немецкой прессе по поводу России и ее роли в германской и европейской политике. Ольмюцкое соглашение от 29 ноября 1850 г., - по общему мнению, навязанное Пруссии Россией, - окончательно похоронило последние надежды либерально-демократической оппозиции

на государственное объединение страны и восстановило прежний порядок в немецких землях.

4. ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ И МЕТОДОЛОГИЧЕСКАЯ ОСНОВА ИССЛЕДОВАНИЯ (теория стереотипизации)

Комплекс источников, положенный в основу написания этой работы, следует анализировать на трех .уровнях: во-первых, как высказывания о России, более или менее внятно выражающие точку зрения конкретного автора и в сумме дающие представление о немецком общественном мнении в отношении царской империи; во-вторых, как суждения, сформированные под влиянием определенных политических и идеологических норм и ценностей и потому связанные с интересами различных общественных групп; и, наконец, в-третьих, как социальные и этнические предрассудки, вызывающие у авторов и читателей некую совокупность эмоциональных состояний (страхи, надежды, ожидания), предрасполагающих к определенным практическим действиям.

Если два первых аспекта довольно часто становились предметом исторических исследований, особенно за рубежом, то под углом зрения социальной психологии эта проблема в исторической науке практически не рассматривалась. Прежде чем попытаться перенести методы другой научной дисциплины на исторический материал, следует подробнее остановиться на ее основных категориях, таких, как «образ», «этнический и идеологический стереотип», «установка» и тесно связанном с ними понятии социального и этнического предубеждения. Они будут использованы в этом исследовании.

4.1. Образ, стереотип, установка, стереотипизация.

Изучение роли психологического фактора в отношениях между народами ведется отечественной наукой с конца 80-х годов XX века²⁸. В американской, английской и канадской политологии и политической психологии эта проблематика изучается уже пятый десяток лет. Существуют тысячи работ, среди которых ставшие уже классикой исследования К. Боулдинга, Р.Джервиса, Г.Келмана, О.Холсти, Р.Броуди, А.Джорджа и многих других²⁹. Именно в этих сочинениях разрабатывалась теория стереотипизации применительно к международным отношениям. Нам же следует обратиться в первую очередь тому ее разделу, который касается этнических и идеологических стереотипов.

Представления наций об окружающем мире и друг о друге, будучи феноменами массового сознания, демонстрируют неодинаковое, подчас полярно различное восприятие одних и тех же явлений действительности. Массовое сознание оперирует образами и стереотипами. Образ - это "отражение явления во всем его доступном

См.: Егорова-Гантман Е., Плешаков К. Бэконовские «призраки» в современном мире.//Международная жизнь. 1988. № 8; Они же. Концепция образа и стереотипа в международных отношениях.//Мировая экономика и международные отношения. 1988. № 12; Социально-культурные и этнические стереотипы./Материалы научной конференции. М., 1998; Этнические стереотипы в меняющемся мире. М, 1998.

²⁹ См.: Boulding К. The Image. Ann Arbor, 1956; Boulding К. National Images and International SystemsV/Journal of Conflict Resolution. Vol. XI, 1959. P. 120- 131; George A. Presidential Decision-making in Foreign Policy. The Effective Use of Information and Advice. Colorado, 1979; Jervis R. Perception and Misperception in International Politics. Princeton, 1976; Kelman H. International Behavior (A Social-Psychological Analysis). /Ed. by H.Kelman. New York, 1965; Holsti O. The Belief System and National Images.//Journal of Conflict Resolution. 1962. Vol. VI. P. 244 — 252; Holsti O., Brody R., North R. Affect and Action in International Reaction Models.//Journal of Peace Research. N3-4. 1964. P. 170-190.

человеку многообразии, богатстве оттенков и противоречивости" ³⁰. Для субъекта восприятия образ выступает в форме зафиксированного знания. Изначальное же значение термина "стереотип" наглядно раскрывается в греческих корнях слова: "стереос" - твердый, "типос" - отпечаток. Впервые понятие стереотипа было введено американским журналистом УЛиппманом в 1922 г. в работе «Общественное мнение». Стереотип по Липпману, - упрощение, заранее принятое представление, не вытекающее из собственного опыта. Стереотип влияет на восприятие и понимание явлений окружающей действительности³¹. Одно из первых в советской науке определений стереотипов - "чувственно окрашенные социальные образы"³². Недостаток его в том, что акцент переносится на эмоциональную природу этого явления, оставляя в тени такие важные признаки, как схематичность, иллюзорность, субъективизм и символическая суть стереотипов.

Приведем еще одно определение: стереотип есть "образ, полярный по знаку, предельно фиксированный, не допускающий малейшего сомнения в его истинности, побуждающий к строго однозначному действию"³³. Здесь важен активный характер стереотипов, провоцирующий реакцию в виде действия. Во всех определениях присутствует ссылка на образ, подтверждая его неразрывную связь со стереотипами.

³⁰ Чугров С. Этнические стереотипы и их влияние на формирование
общественного мнения. //Мировая экономика и международные отношения.
1993.№1.С.42.

³¹ Lippman W. Public Opinion. New York, 1922.

³² Ядов В.А. Идеология как форма духовной деятельности общества. Л., 1961.
С. 70.

³³ Психологические проблемы социальной регуляции поведения. М., 1976.
С.289.

Психологи в основном также сходятся в том, что стереотипы есть "особый класс установок", "концентрированное выражение социальной установки", а установка - составная часть личностных систем ценностной ориентации³⁴. Именно она определяет отношение человека к объекту и сам способ его восприятия. В системе установок, незаметно для самого человека, аккумулируется его предшествующий жизненный опыт, настроения его социальной среды. Установки такого рода существуют и в общественной психологии. Сталкиваясь с человеком, принадлежащим к определенному классу или народу, мы заранее ожидаем от него определенного поведения и оцениваем конкретного человека по тому, насколько он соответствует этому эталону.

Сам термин "установка" был введен в науку в 1888 г. немецким психологом Л.Ланге, а "теория установки" наиболее глубоко разработана школой Д.Узнадзе. Грузинские ученые исходили из наличия психологической готовности человека к реализации какой-либо потребности в конкретной ситуации и закрепления этой потребности, если ситуация приобретает повторяющийся характер³⁵. Однако в исследованиях грузинских психологов установка больше рассматривается в индивидуально-психологическом контексте, чем в социальном. Под социальной установкой в большинстве работ отечественных ученых понимается относительно устойчивая во времени система взглядов, представлений об объекте или событии, совокупность связанных с ним

См.: Робер М.-А., Тильман Ф. Психология индивида и группы. М., 1988. С. 85 86; Социальная психология. М., 1975. С. 98 - 99. ¹ См.: Узнадзе Д.Н. Психологические исследования. М., 1966.

эмоциональных состояний, предрасполагающих к определенным действиям³⁶.

Сознание человека, давая первичную оценку различным явлениям, сразу же разделяет их на "знакомое" и "незнакомое", разбрасывая в противоположные стороны подобно костяшкам на счетах. Поскольку человек опирается, прежде всего, на личный опыт, знакомое классифицируется обычно как "свое", а незнакомое - как "чужое". Первое, как правило, воспринимается позитивно, а второе - порой враждебно. Таким образом, собственная национальная или идеологическая атрибутика оценивается со знаком "плюс", а все чужое, выходящее за рамки привычного, становится топливом для "образа врага". Иначе говоря, стереотипизирование состоит в том, что сложное индивидуальное явление механически подводится под простую общую формулу или образ, характеризующие (правильно или ложно) класс таких явлений. Стереотипы - неотъемлемый элемент обыденного сознания. Ни один человек не в состоянии самостоятельно, творчески реагировать на все встречающиеся ему в жизни ситуации. Стереотип, аккумулировавший некий стандартизированный коллективный опыт и внушенный индивиду в процессе обучения и общения с другими, помогает ему ориентироваться в жизни и определенным образом направляет его поведение. Стереотип может вызывать положительные эмоции и отрицательные. Его суть в том, что он выражает отношение, установку данной социальной группы к

См.: Агеев B.C. Психология межгрупповых отношений. М., 1983. С. 49.

определенному явлению. Так действует простейший механизм стереотипизации³⁷.

4.2. Национальные стереотипы, этнические предубеждения, «образ врага» и идеологические стереотипы.

В национальной психологии также существуют подобного рада стереотипы. Термин «национальный» или «этнический» стереотип означает устойчивые, схематичные и эмоционально окрашенные мнения одной нации о другой или о самой себе. Они являются естественными составными элементами национального сознания, своего рода «коллективными представлениями», которые помогают людям осознать свою этническую принадлежность, свое отличие от других национальных общностей. На такие представления опираются национальные чувства, национальная гордость, патриотизм. То есть, этнические стереотипы — это схематичные нормы, стандарты самосознания общества, инструменты передачи от поколения к поколению национальных форм социального и нравственного опыта. Это те «кирпичики», из которых складывается национальная идея.

В основе формирования национального взгляда на внешний мир лежит социально-исторический опыт того или иного народа, но не в чистом виде. В редких случаях взаимные контакты между нациями бывают столь интенсивны, что достаточны для формирования образа путем непосредственного общения. Концентрированный опыт общения возникает во время нападения, войны, но, как правило, к тому моменту уже существуют взаимные предубеждения и «образы врага».

³⁷ См.: Васильева Т.Е. Стереотипы в общественном сознании: социально-философские аспекты. М., 1988.

Оценка национальных обычаев и нравов всегда зависит от того, кто оценивает и с какой точки зрения. Хотят того люди или нет, они неизбежно воспринимают чужие обычаи, традиции, формы поведения, прежде всего, сквозь призму своих собственных обычаев, тех традиций, в которых они сами воспитаны. То, что каждому человеку общественные условия и нормы, в которых он воспитывался и к которым привык, ближе, чем другие - вполне нормально и естественно. Проблема возникает лишь тогда, когда действительные или воображаемые различия возводятся в главное качество и превращаются во враждебную психологическую установку по отношению к какой-либо этнической или социальной группе, установку, которая разобщает общества и народы, а затем, сначала - психологически, потом - теоретически обосновывает политику дискриминации. Так возникают «образ врага» и этническое предубеждение. Под «образом врага» следует понимать коллективные представления о нации, государстве или политической системе, которые складываются под влиянием негативных национальных и идеологических стереотипов и используются «для контроля над массовым сознанием с помощью неформальных санкций и для культивирования чувств страха, недоверия и враждебности»³⁸. Что же касается этнического и социального предубеждения, то разные авторы определяют это понятие по-разному. В справочном пособии Б.Берельсона и Г. Стейнера "Человеческое поведение. Сводка научных данных" предубеждение определяется как "враждебная установка по отношению к этнической (социальной) группе

³⁸ См.: История и психология. М., 1971. С. 138.

или ее членам как таковым" ³⁹. В учебнике социальной психологии Д.Креча, Р.Крачфилда предубеждение определяется как "неблагоприятная установка к объекту, которая имеет тенденцию быть крайне стереотипизированной, эмоционально заряженной и нелегко поддается изменению под влиянием противоположной информации"⁴⁰. В «Словаре по общественным наукам», выпущенном ЮНЕСКО, читаем: "Предубеждение - это негативная, неблагоприятная установка к группе или ее индивидуальным членам. Она характеризуется стереотипными убеждениями. Установка вытекает больше из внутренних процессов своего носителя, чем из фактической проверки свойств группы, о которой идет речь"^4|.

Итак, отсюда следует, что речь идет об обобщенной установке, ориентирующей на враждебное отношение ко всем членам определенной этнической или социальной группы, независимо от их индивидуальности. Эта установка имеет характер стереотипа, стандартного, эмоционально окрашенного образа. Это подчеркивается самой этимологией слов предрассудок и предубеждение, то есть нечто, предшествующее рассудку и сознательному убеждению. Наконец, эта установка обладает большой устойчивостью и очень плохо поддается изменению под влиянием рациональных доводов. Под влиянием предубеждения субъект восприятия неосознанно отбирает только ту информацию об объекте, которая подкрепляет уже имеющийся образ, так как рассматривает ее как более верную, а сведения, отличающиеся от его «эталона», он отвергает,

³⁹ Berelson В., Steiner G.-A. Human Behavior. An inventory of scientific findings.
N.Y., 1964. P. 495.

⁴⁰ Krech D., Crutehfield R.S. Individual in society. N.Y., 1962. P. 214.

⁴¹ Dictionary of the social sciences. N.Y., 1964. P. 527-528.

как противоречащие истине. Ярким примером этому могут служить путевые записки немецких авторов о России. Например, при сравнении картин Петербурга в изображении антирусски настроенного французского маркиза Астольфа де Кюстина и консерватора и русофила прусского генерала Фридриха Вильгельма фон Бисмарка, описавших одни и те же места с разницей в несколько лет, возникает впечатление, что в их сочинениях речь идет о разных городах⁴².

Однако история человечества наглядно подтверждает, что
взаимовосприятие наций отнюдь не исчерпывается лишь

национальными характеристиками. Например, такие часто

использовавшиеся в немецкой публицистике клише, применяемые к России, как, например, «жандарм Европы» или «оплот реакции», шире национальных границ, этнических симпатий и антипатий. Корни этих и множества других стереотипов лежат в другом - идеологическом слое. Многие политологи считают, что независимо от национальных чувств идеологические установки диктуют людям, под каким углом зрения смотреть на другие страны и народы⁴³.

Как правило, широко распространенные в массовом сознании этнические стереотипы соединялись с такими абстрактными понятиями, как «прогресс», «гуманизм», «интересы народа» или «общественное развитие», которые часто использовались в целях, прямо противоположных смыслу, изначально в них заложенному, и

⁴² Cilstine A. de. Russland im Jahre 1839. Bd. 1 -4. Leipzig, 1847; Bismark F.W. v.
Die kaiserlich russische Kriegsmacht im Jahre 1835 oder meine Reise nach St.
Petersburg. Karlsruhe, 1836.

⁴³ См.: Vernant T. Les relations internationals a 1' age nucleaire: logique, histoire,
politique. Paris, 1987. P. 32; Чугров С. Идеологемы и внешнеполитическое
сознание.//Международная экономика и международные отношения. 1993. № 2.
С. 39.

встраивались в определенную идеологическую схему. Так веками существовавший в общественном сознании этнический стереотип становился частью идеологемы, то есть превращался в элемент идеологии, которым можно манипулировать в зависимости от поставленных целей. Именно этот процесс мы наблюдаем на примере политических дискуссий в Германии первой половины XIX века. В это время образ России уже не воспринимался как совокупность национальных черт, присущих конкретному народу. Став частью идеологического сознания различных социальных групп, он превратился' в один из аргументов во внутренней общественной полемике. Таким образом, для создания новых идеологических стереотипов использовались старые, уже существующие клише, так как в сознании масс закреплялись лишь те представления, которые имели социально-психологические корни и не противоречили общему состоянию общественного сознания. Анализируя немецкую публицистику, можно заметить, что созданные на основе старых этнических стереотипов идеологемы были способны подавить рациональное мышление и в итоге деформировать сознание общества. Глядя на мир сквозь фильтры идеологем, которые обладают всеми основными качествами стереотипов, человек воспринимает его искаженную картину. Причем чем сильнее идеология влияет на сознание, тем больше искажение.

Исходя из распространенного положения, что стереотипы являются составной частью идеологии, можно дать определение идеологических стереотипов. Это - устойчивые, эмоционально окрашенные схематические образы, возвышающие собственные

идеологические и политические ценности и культивирующие чувство враждебности к «чужим» идеологическим и политическим ценностям. Идеологические стереотипы могут выступать в знаковой форме, например, в виде устойчивых выражений («оплот реакции», «азиатский деспотизм», «русская угроза», «варварские орды») и представляют собой элементы информационных связей внутри общества. Если этнические стереотипы рождаются часто в непосредственном контакте личности с окружающим миром, то идеологические - внедряются в массовое сознание главным образом с помощью пропаганды в средствах массовой информации, а также через литературу и искусство. Причем, с одной стороны, как уже говорилось, используются ранее созданные, укрепившиеся в массовом сознании стереотипы, а с другой стороны, на их основе формируются новые идеологические стереотипы, которые активно внедряются в общественное мнение. В процессе стереотипизации практически полностью подавляется момент логической оценки, так как одно из важных конституирующих качеств идеологических систем - их апелляция к иррациональному мышлению, чувствам, инстинктам, мифам. Нельзя также оставить без внимания такую особенность идеологических стереотипов, как их повторяемость. «Самые тонкие и самые убедительные из всех факторов влияния - это те, что создают и поддерживают повторяющийся характер стереотипов», - писал один из первых исследователей в этой области У.Липпман⁴⁴. Тем не менее, любое часто повторяющееся образное высказывание на политическую тему — это еще не идеологический стереотип. Так, например, распространенное

⁴⁴ Lippman W. Public Opinion. New York -Toronto, 1965. P. 59.

в немецкой либеральной публицистике высказывание «русское крестьянство не стремится к свободе, а значит склонно к рабству» может относиться к конкретным людям и основываться на анализе определенных исторических традиций и условий жизни крепостных в реально существующей деревне, а следовательно не быть стереотипом. Оно станет таковым лишь тогда, когда потеряет сопутствующие толкования, объяснения, когда понятие оторвется от логической цепочки доказательств, от контекста, закрепится в сознании независимо, абстрагируется, то есть приобретет качество, которое мы называем схематичностью. Свойства конкретных людей переносятся на весь народ и начинают рассматриваться как постоянный и неизменный атрибут русской жизни и национального сознания. В результате возникает закодированная идея - «всем русским чужда свобода», «все русские по своей природе рабы» - несущая отрицательный эмоциональный заряд. Таким образом, идеологема превращается в символ, вызывающий однозначную реакцию в обществе.

Итак, подведем итог. Стереотипы этнические и идеологические не существуют сами по себе, а вступают в сложные взаимосвязи, сливаются между собой. Укрепившись в сознании, эти связи приобретают стабильный характер. Явления реальной жизни, проходя в массовом сознании сквозь призму стереотипов, преломляются и дают искаженную, подчас причудливую и даже отталкивающую картину реальности. Чем сильнее общество заражено такого рода стереотипами, тем больше созданный образ отличается от действительности. Причем позитивные национальные и идеологические «автостереотипы» дают в результате

возвышающий имидж своей национальной группы или идеологической системы, а негативные этнические и идеологические стереотипы - «образ врага».

Высказывания о России, содержащиеся в немецкой публицистике XIX в., в большой степени обнаруживают качества стереотипов. На это указывает тенденция - при всей детализированности и разнообразии фактического материала о царской империи - сводить эти факты к нескольким конкретным и всегда повторяющимся признакам, которых, по мнению авторов, вполне достаточно для характеристики русской жизни. С этим упрощенным и обобщенным восприятием связан сильно поляризированный и эмоционально ангажированный процесс формирования мнений, а также высокая степень распространения одних и тех же основных стереотипов, которые встречаются почта во всех сочинениях прорусской и антирусской литературы. Поэтому текст источника следует анализировать с учетом многих факторов. Необходимо выяснить, как он соотносится с исторической реальностью России? Под влиянием каких идеологических предпосылок и установок возникли эти высказывания? Как соотносятся предрассудки и идеология на фоне общественного положения авторов и их политических взглядов?

4.3. Социально-психологические функции стереотипов и предубеждений в отношении России.

Как мы выяснили, предрассудки и по сути своей не определяются реальными особенностями объекта восприятия. Так, основанный на стереотипах образ «чужого» этноса характеризует не столько этот этнос, сколько народ, в среде которого образ сформировался и продолжает

существовать. Действительно, оценки какого-либо государства со стороны разных наций не только сильно отличаются друг от друга, но часто и полностью противоположны. Так как стереотипное восприятие «другого» народа или социальной группы представляет собой своеобразное проецирование «своих» ценностей на «чужие», то при анализе созданного образа следует исходить, прежде всего, из ситуации в самом социуме, общественного положения основных носителей этого образа и тех функций, которые выполняют образ «другого» и связанные с ним предубеждения.

Из социальной психологии известно, что общественное значение предрассудков и стереотипов основано на их идентификационной и интеграционной функциях для членов одной социальной группы через разграничение с другими группами⁴⁵. При этом как за собственной, так и за чужой группой (ingroup - outgroup) закрепляются постоянные отличительные признаки (autostereotyp - heterostereotyp). В результате этого процесса собственная группа сплачивается, самоидентифицируется, приобретает устойчивость и стабильность. Поэтому позитивные и негативные стереотипы тесно связаны друг с другом: зачастую негативному образу внешней группы (outgroup), воспринимаемой враждебно, соответствует - часто в скрытой форме — позитивный образ своей группы (ingroup), чьи качества получают особую привлекательность через сравнение с другими группами⁴⁶.

См.: Введение в практическую социальную психологиюУПод ред. Ю.М.Жукова, Л.А.Петровской, О.В.Соловьевой. М., 1998. ⁴⁶ См.: Allport G.W. DieNaturdes Vorurteiles. Koln, 1971. S. 43 -80; Korner J. Vorurteilsbereitschaft und autoritares Verhalten. Eine empirische Untersuchung an 9. bis 12jahrigen Grund-und Hauptschiilern. Stuttgart. 1976. S. 31 ff.

Эти свои и чужие стереотипы, как выражение предрассудков, определяются сильной эмоциональной окраской и не поддаются изменению под воздействием противоречащей информации. Стереотипы также зависят от ценностной ориентации индивидуумов и выражают ее в схематичном виде. Следовательно, в обществе они выполняют важные психические функции. Люди на основании своего происхождения, образования, национальности и других факторов идентифицируют себя в значительной степени через свою принадлежность к определенной социальной группе. При этом стереотипные качества собственной группы воспринимаются как свои, то есть становятся частью идентичности индивидуума. Стереотипы позволяют личности без лишних размышлений соотнести собственную оценку любого явления с ценностной шкалой своей группы. Желая соответствовать ожиданиям группы, человек невольно определяет свои политические или этнические симпатии в рамках, диктуемых этой шкалой. Если внешняя группа или явление воспринимаются как угроза, в собственной группе усиливаются интеграционные процессы, которые для отдельных членов группы выполняют также защитную функцию⁴⁷.

Проявление негативных стереотипов враждебной группы посредством контрастного воздействия выполняет еще одну функцию для самоутверждения членов собственной группы - функцию проекции. Чужой группе приписываются недостатки собственного общества или способы поведения, которые осуждаются в своей группе. На примере другого общества эти недостатки и особенности поведения изживаются

" См.: Allport G.W. Op. cit. S.54 f.

более интенсивно. В кризисные моменты проекция собственных социальных неудач на внешнюю группу с ее негативными особенностями дает выход накопленной в обществе агрессивности. Высвобожденная агрессия членов социума, жаждущих репрессий и наказания виновных, переносится с причин, ее вызвавших, на некоего «козла отпущения»⁴⁸. Характерным примером подобных процессов стали проявления антисемитизма в Германии в 70-е годы XIX века.

Вообще формирование национального сознания происходит, как правило, с использованием чувства страха и тревоги, путем проецирования их на высокое понятие патриотизма, гордости за свой парод. Этот противоестественный идеологический гибрид часто становится психологической основой для создания «образа врага». Рациональные же аспекты отодвигаются на задний план. Создание атмосферы нетерпимости в обществе может автоматически обеспечить истерическую реакцию на «образ врага», что, например, происходило в Германии в период нацизма.

Связь с вызванным в обществе неприятием, нетерпимостью, агрессией и проекцией собственных неудач на враждебную «чужую» группу позволяет заключить, что предрассудок не следует воспринимать как равномерно действующую в обществе константу. Предрассудки активизируются в период кризисного экономического и политического развития. Когда общественные группы «отталкиваются» друг от друга и вступают в противоборство, а легитимность существующих социальных отношений и политических устоев находится под угрозой, единство

См.: Allport G.W. Op. cit. S. 347 - 394.

собственной группы может быть достигнуто с помощью создания «образа врага». Поэтому в этот момент усиливаемся склонность членов социума к разграничению с «враждебными» группами.

Итак, взятая из социальной психологии теория об интеграции собственной социальной группы через поляризацию «ingroup - outgroup» в этой работе переносится на исторический материал, что в отечественной историографии происходит впервые. Цель ее применения - подтвердить существование зависимости между восприятием России в первой половине XIX в. и общественным положением носителей ее образа. В нашем случае в немецком общественном мнении конкурировали позитивный образ России, созданный представителями консервативного лагеря, и негативный образ, получивший распространение среди либеральной и демократической оппозиции.

Однако при использовании этой теории возникает проблема: по каким критериям должна определяться внутренняя группа (ingroup), какой принцип должен превалировать - идеологический или национальный. С одной стороны, мы наблюдаем сильнейшую идеологическую поляризацию между «партией эмансипации» и «партией инерции», как многие современники оценивали главную конфронтацию первой половины XIX в., которая проходила не только между народами, но и внутри народов. В этой системе отношений, когда общество в результате политической борьбы раскалывалось надвое, к враждебной группе по идеологическому принципу причислялись представители собственного народа. В то же время качества враждебной группы можно было найти и в других обществах, поэтому не только сограждане, но и

другие государства могли быть причислены к враждебному лагерю. С другой стороны, мы наблюдаем сильное стремление немцев' к государственному единству, когда с установлением национальной «ingroup» «Германия - Пруссия» была предложена идентификационная система для всего немецкого общества. В результате все другие нации автоматически переходили в разряд внешней группы (outgroup), и лишь насущные потребности и общие интересы могли приблизить их к собственной группе. В этой идентификационной системе все группы немецкого общества причислялись к внутренней группе (ingroup), несмотря на их социальные и идеологические противоречия. Таким образом, на фоне противостояния революционных и контрреволюционных сил в Германии - либералов и консерваторов - с помощью категорий социальной психологии нам предстоит выяснить, какая из двух идеологически ангажированных групп воплощала ценностные ориентиры, приемлемые для всего общества, и на основе которых определялась внутренняя группа «немцы». И какая группа, бывшая частью национальной «ingroup», превратилась в носителя качеств враждебной «чужой» группы.

Анализ отечественной историографии

В эпоху нарастающей глобализации, стирающей национальные и культурные различия, проблема восприятия и понимания одного народа другим приобретает особую актуальность. Изучение взаимодействия культур «во времени» и «в пространстве» выступает сегодня как одна из приоритетных тем исторического исследования. В отечественной историографии последние годы широко обсуждаются проблемы диалога различных обществ в историческом времени49, и, - не в последнюю очередь - вопросы понимания и восприятия чужой культуры в контексте самого процесса познания прошлого, который следует понимать как «взаимодействие историка, а также современной ему культуры, составной частью которой является историческая наука, с остатками иной культуры - историческими памятниками-текстами»50. В работах отечественных исследователей все чаще прослеживается мысль, что при анализе созданного в источниках «образа» реальности, ученый должен сознавать, что «этот диалог с чужой культурой вовлекает в историческое исследование и его собственную систему ценностей. На основе исторических памятников он также моделирует определенный «образ» реальности, который в свою очередь является продуктом человеческого сознания»51. Как создатель исторического памятника, так и автор исторического труда, зависят от культурной традиции, системы представлений, господствующей в обществе. Таким образом, в последние годы в отечественной историографии формируется новый подход к анализу источника. Он ориентирует историка на демистификацию факта, так как факты, если следовать этой позиции, не присутствуют в готовом виде в источниках. Они подвергаются переосмыслению в духе соответствующей системы представлений уже на стадии сочинения изучаемого произведения, призванного будто бы отображать реалии. Поэтому, как подчеркивала Л.П.Репина, для «раскодирования» источника необходима комплексная реконструкция социального, политического, духовного, интеллектуального контекстов, в которых создавались и существовали исторические тексты52. Благодаря новой методологии изучения истории «диалога культур» в отечественной историографии появились нетрадиционные темы и методы их исследования. Прежде свего это касается медиевистики, когда российскими учеными на страницах ежегодника «Одиссей» была сделана попытка обратиться к проблемам истории ментальностей, изучающей систему представлений и ценностей различных общественных слоев53. В поле зрения медиевистов оказались такие темы, как образ иноверца в Средние века, восприятие еретиков, евреев, мусульман, представления об иных землях и народах54. Общая черта этих исследований - попытка проникнуть в сознание средневекового человека, стремление раскрыть субъективное восприятие мира. Новые подходы позволили иначе оценить многие известные источники и по-новому взглянуть на старые темы.

В данной работе автор впервые попытался применить методы, используемые отечественными медиевистами, при изучении сочинений нового времени, а именно - немецкой публицистики первой половины XIX в., имея в виду не только «диалог культур» между исследователем и автором исторических текстов, но и систему идей, культурных представлений и ценностей, в которой жил читатель - предполагаемый адресат этих произведений. Выявив смысл содержащихся в тексте скрытых «посланий» автора читателю и сравнив произведения разных жанров, но одного временного периода, между собой, возможно, удастся реконструировать социокультурную среду возникновения и существования исторического источника, а, следовательно, переосмыслить его содержание в новом культурно-интеллектуальном контексте. Стремление изучить культуру и общество «изнутри», включить в историческое исследование анализ человеческого сознания стало одной из основных черт современного гуманитарного мышления. Этот подход послужил импульсом к возникновению многих направлений в изучении истории общества и культуры - таких, как «школа Анналов», семиотика и другие. Российское источниковедение также не осталось в стороне от поиска новых методов исторического познания. Именно эта дисциплина, начиная со второй половины XIX в., развивала основные принципы изучения образа «другого» народа на материале записок иностранных путешественников о России XVI - XVIII веков. Пик научного интереса к подобным произведениям приходится на середину позапрошлого века. Изучение этой темы (без выделения специфики немецких источников) было представлено отдельными источниковедческими исследованиями описаний Московского государства XVI - XVII веков. Тем более, что во второй половине XIX века был переведен на русский язык и опубликован целый ряд сочинений иностранных путешественников, относящихся к этому периоду55. Одним из первых в этой области был Ф.П. Аделунг (1768 -1843) -российский историк, библиограф, оставивший ценное, хотя и не законченное сочинение о записках иностранцев, носящее библиографический характер56. В труде Аделунга содержатся многочисленные данные об источниках - свидетельствах иностранцев о России, приводятся сведения об авторах записок, характеризуется содержание каждого из памятников, причем наиболее важные из них становятся предметом подробного изложения.

Формирование негативного образа России в среде левых радикалов (на примере сочинений левогегельянцев)

Огромное влияние на восприятие России как главного врага Германии на пути национального объединения и политических реформ оказала радикальная философия, а именно - младогегельянцы, к числу которых на начальном этапе своей научной и политической деятельности относили себя будущие основоположники марксизма. На протяжении десяти лет своего существования, как самостоятельного идейного течения, левое гегельянство, без сомнения, существенно воздействовало на развитие революционного и национального самосознания в Германии, что подтвердил 1848 год. В условиях политического деспотизма, так же как и публицистика, философия превратилась в трибуну выражения общественного протеста.

К началу 40-х годов XIX в. в развитии философской мысли в Германии произошел поворот от гегелевской "философии духа" к "философии действия" (как выразился философ-младогегельянец Мозес Гесс) и к вопросам общественной деятельности вообще161. Эти идеи получили распространение среди радикально настроенных представителей левого крыла последователей Гегеля, куда входили Б.Бауэр, Л.Фейербах, М.Штирнер, М.Гесс, А.Руге и молодой К.Маркс. Философскую мысль они воспринимали как «орудие глобальных изменений в реальной жизни, культуре и социуме в целом, ... которое несет в себе энергию преображения всего косного и затвердевшего» 62.

1840 год знаменовал собой определенный рубеж в истории левого крыла философской школы Гегеля. Именно в этом году, ставшем началом нового этапа оппозиционного движения немецкой буржуазии, в младогегельянстве заметно усиливаются и приобретают определяющий характер те радикальные тенденции, которые проявились и постепенно нарастали в нем в предшествующий период. От вопросов атеизма и критики религии ученые этого направления постепенно перешли к рассмотрению проблем политики, права, морали, образования и воспитания. Приветствуя развернувшееся в стране общественное движение, младогегельянцы видели в нем одно из решающих условий для завоевания духовной и политической свободы.

В своих работах большинство радикальных последователей гегелевского учения пыталось соединить немецкую философскую критику с идеями французского утопического социализма. При этом, в отличие от Гегеля, младогегельянцы стремились к «наиболее сильному непосредственно-политическому воздействию на общество»163. В результате в работах ученых этого направления произошел постепенный переход от философско-исторической и философско-теологической критики к более непритязательной в теоретическом отношении политической публицистике. Маркс, принявший самое активное участие в развитии самосознания младогегельянства, писал по этому поводу в письме Д. Оппенхайму в августе 1842 г., что отличие газетных публикаций от статей в научных журналах заключается в том, что в газете «правильная теория должна быть разъяснена и развита применительно к конкретным условиям и на материале существующего положения вещей»164. Таким образом, предметом критического анализа левых гегельянцев все чаще становились актуальные политические и социальные проблемы, которые они пытались решить, опираясь на учение великих французских социалистов-утопистов - Сен-Симона, Фурье и их последователей. Младогегельянцы были убеждены, что подобно тому, как французское Просвещение подготовило революцию 1789 г., так и их собственная деятельность в духовной сфере неминуемо приведет к кардинальным изменениям в немецком обществе 165.

Как известно, Маркс и Энгельс вышли из этой среды. Еще со времени учебы в университете они тесно сотрудничали с Б.Бауэром, Ф.Кеппеном, а затем с А.Руге и М.Гессом. Маркс переписывался с Л.Фейербахом, участвовал в периодических изданиях гегельянцев, в 1844 году редактировал вместе с А.Руге «Немецко-Французский ежегодник». Как многие младогегельянцы, Маркс и Энгельс прошли путь от теологических дискуссий до общественно-политической критики существующего устройства мира и борьбы за его революционное преобразование. Несмотря на последовавшие идейные разногласия, влияние младогегельянцев еще долго ощущалось в высказываниях основоположников марксизма, а затем и большинства представителей социал-демократии, относительно места России и славян вообще в европейской истории.

В отношении России большинство последователей гегелевской школы полагало, что, несмотря на интенсивные дипломатические, торговые и культурные связи стран Европы с Российской империей на протяжении почти двух столетий, европеизацию высших слоев общества, русские не вошли в европейскую семью народов. При этом, восприятие младогегельянцами России и ее места в мировой истории во многом определялось теорией развития исторического процесса, изложенной великим немецким философом Георгом Вильгельмом Фридрихом Гегелем в посмертно изданных «Лекциях по философии истории». Идеи Гегеля, центральной фигуры немецкой классической философии, сформировали мировосприятие большинства образованных немцев. Основные положения его теории исторического развития легли в основу антирусской аргументации почти всех либеральных и демократических авторов, в том числе и основоположников марксизма. Для лучшего понимания логики их рассуждений позволим себе более подробно остановиться на некоторых положениях этой теории.

Деятельность III Отделения по созданию агентурной сети и организации прорусской пропаганды в Германии

По роду своей деятельности проблемой восприятия России за рубежом должны были заниматься два ведомства: министерство иностранных дел, находившееся в ведении вице-канцлера К.В.Нессельроде, и заграничная служба III Отделения под руководством графа А.Х.Бенкендорфа200. Между обоими ведомствами существовали разногласия по вопросу выбора средств для борьбы с русофобией, в частности, в оценке перспектив использования зарубежной прессы в интересах русской политики. Если Бенкендорф выступал за субсидирование иностранных периодических изданий русским правительством и «использование зарубежных перьев», прежде всего, журналистов, для создания позитивного образа России в Европе, то у Нессельроде эти инициативы не вызывали сочувствия. Современники объясняли это тем, что по своей должности вице-канцлер обязан был предвидеть возможную реакцию на нарушение дипломатических приличий и, разумеется, не желал прибавлять себе забот и «компликаций»201. Как писал сам Нессельроде о своем предубеждении против фактического подкупа иностранных авторов в письме русскому посланнику в Пруссии П.К.Мейеидорфу от 3 декабря 1839 г.: «Мне никогда еще не случалось видеть, чтобы книги или статьи, написанные в нашу пользу, заставили бы кого-нибудь взять нашу сторону; русофобия пройдет, как прошли другие безумства нашего века» .

«Особое мнение» по поводу организации пропагандистского воздействия на европейское общество было и у министра народного просвещения (управлявшего также цензурным ведомством) графа С.С.Уварова. В одной из служебных записок, составленных, по видимому, вследствие личного указания Николая I203, он предлагал отказаться от услуг иностранных журналистов и нанять какого-нибудь знаменитого «писателя с репутацией», который под руководством и под надзором русского правительства написал бы фундаментальный труд, способный стать серьезным опровержением сочинения маркиза де Кюстина и ему подобных авторов. Так как в правительственных верхах не было единого мнения о способах ведения прорусской пропаганды за рубежом, с инициативой по разработке программы использования европейской печати для формирования позитивного образа России выступило III Отделение.

Согласно отчету о деятельности III Отделения за 50 лет, опубликованному в 1917 г., собственное «окно в Европу» это ведомство прорубило в 1832 г., введя практику зарубежных командировок сотрудников, имевших целью - наряду со сбором оперативной информации - «приискание надежных агентов и организацию правильного наблюдения в важнейших пунктах»204. Насколько можно судить, именно в Пруссии, состоявшей тогда в политическом союзе с Россией, была основана первая заграничная резидентура III Отделения. Как отмечал в конце XIX в. французский историк Э.Симон, в 1830-х гг. Фридрих-Вильгельм III, отклоняя попытки российского императора вмешаться в военные дела Пруссии, в остальном уступал давлению петербургского двора: «... меры полицейского характера играли в то время большую роль во взаимных отношениях Пруссии и России. Русское правительство держало там массу агентов, которые должны были сообщать ему самые точные сведения о людях и событиях»205.

Наличие разветвленной сети агентуры III Отделения в Германии также не способствовало росту популярности России. По свидетельству современников, практически в каждом русском немцы готовы были видеть царского шпиона. Показательно, что даже А.И.Тургенев, хорошо знавший страну и принятый в тамошнем обществе, в иную минуту склонный иронически заметить, что «русские шпионы за границей не так утомительны, как их покровители в России»206, сталкивался с предубежденным к себе отношением. «Вот что пишет ко мне Вяземский из Киссингена, - сообщал ему Жуковский 15 июля 1838 г.: «Знаешь ли какую репутацию оставил ты между своими немцами? Что ты тайный политический агент нашего правительства и разведываешь мнения: и этот отзыв не из высшего круга, а именно из того, в котором ты бражничал ... Ништо тебе: в другой раз не шарлатань с пасторами и учеными». На что Тургенев беспечно отвечал: сЯ не сержусь на них: это делает честь их ребяческому понятию о шпионах» 07. Однако позднее Тургенев всерьез забеспокоился. Весной 1840 г., находясь в Москве, он несколько раз просил брата «озаботиться публикацией в парижской прессе» объективного материала о его собирательской и научной деятельности: «Я бы желал, чтобы в Германию это перешло из французского журнала, ибо там еще более могут иметь и имеют обо мне ложное понятие» .

Однако вернемся к деятельности III Отделения. Базировавшуюся в Пруссии резидентуру долгое время возглавлял барон К.Ф.Швейцер, в обязанности которого, по словам А.Х.Бенкендорфа, входило составление газетных опровержений на «грубые нелепости, печатаемые за границей о России и ее монархе ... и вообще всякое противодействие революционному духу, овладевшему журналистикой»209. Для выполнения этой задачи Швейцер в 1833 г. оплатил услуги французского журналиста Ш.Дюрана, редактора выходившей во Франкфурте газеты «Journal de Francfort»210. В Германии, как и в России, французский язык был широко распространен в обществе, поэтому многие издания того времени выходили на французском языке. Далее, как описывал эти события советский исследователь С.Дурынин в 1937 г., Дюран вскоре стал получать субсидии от России, Австрии и Пруссии на «проведение линии», согласованной странами-участницами «Священного союза» на мюнхенской конференции осенью 1833 г. А конкретная договоренность о совместном финансировании этого издания была достигнута, по-видимому, в сентябре 1835 г., во время встречи трех императоров в Теплице2".

Похожие диссертации на Немецкая публицистика и формирование образа России в общественном мнении Германии в первой половине XIX века

Теория и практика раннего либерализма в Германии (первая половина XIX века)Ростиславлева, Наталья Васильевна

Колонизация Восточного Капа в первой половине XIX века: взаимодействие цивилизаций и адаптация амакосаБаранов Алексей Владимирович

Культурологическая концепция И. В. Гете и русско-немецкие культурные и научные связи первой половины XIX векаЛогинова Наталья Евгеньевна

Вклад профессора О. М. Ковалевского в изучение истории и культуры монголоязычных народов Центральной Азии, I-я половина XIX векаПолянская Оксана Николаевна

Политическая теория Алексиса де Токвиля и французский либерализм первой половины XIX века Дементьев Илья Олегович

Османская империя и Россия в Западном Закавказье в первой половине XIX века (Картлия-Кахетия-Имеретия-Мегрелия-Гурия-Ахалцихский Пашалык) Хайри Чапраз

Проблема нового мирового порядка в отношениях Великобритании и России в первой половине XIX векаОрлов Александр Анатольевич

Социально-экономические приоритеты государственной власти США во второй половине XIX векаСавельева Алена Владимировна

Российско-иранские торговые и дипломатические отношения первой половины XIX векаБугаева Анна Георгиевна

Англичане и французы в Ост-Индии в первой половине XIX века : проблема взаимовосприятияОверина, Галина Юрьевна