Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Характеристика письменных источников:
1. Германские источники 17
2. Античные источники 33
Глава II. «Героическое общество» и образ героя
1. Исторический контекст формирования «героического общества» 43
2. Основные понятия героической этики 62
3. Образ эпического героя 74
Глава III. Взаимодействие представлений христианства и язычества в процессе христианизации германских племен
1. Христианизация германских племен 116
2. Особенности восприятия христианских образов в рамках германских культур
Заключение 177
Список источников и литературы 205
- Германские источники
- Исторический контекст формирования «героического общества»
- Христианизация германских племен
Введение к работе
Актуальность: Применительно к данному исследованию можно говорить как о чисто академической актуальности, так и об актуальности в более широком, общем смысле слова.
Академическая актуальность настоящей работы обусловлена постоянно растущим интересом медиевистов к духовной культуре древних германцев, дружинному сообществу и его субкультуре, в том числе, системе этических представлений, существовавших внутри этих структур. Зачастую в центре подобных изысканий оказывается фигура эпического героя как воплощение ценностей героического общества. Исследования образа героя германских сказаний способны углубить наше понимание этических основ культуры древнего общества, находящегося в состоянии трансформации.
Общая актуальность исследования обусловлена положением наследия данного общества в рамках европейской культуры современности и минувших эпох. Дань уважения тевтонской1 героической традиции отдавали и отдают не только германские народы. В средние века престиж их героики выражался в популярности германских имен, на юге Европы замещавших романские. Сами варварские этнонимы подчас обретали исключительно благородное значение. К примеру, интересную интерпретацию этнонима франк можно обнаружить в переводе на популярный язык стихов из Маккавеев: «Кто не был чист (frank), тот стал рабом». Престижным было считаться «godo» (готом) в Испании. Жанр апологии германской чистоте и благородству был развит и во Франции, где ко временам Людовика XIV уже сформировалось мнение о них как об «освободителях» Галлии, как о нации «крайне ревностно относящейся к чести и свободе». Так, кальвинист Жан дю Тилле писал: «...не было нации, которая бы меньше страдала испорченностью нравов и дольше сохраняла свою свободу силой оружия, чем германцы». С подобной точки зрения «благородными» почитались «победители» франки, то-гда как «побежденные» галлы определялись как «плебеи» . Подобно тому и немецкие германисты XIX в. видели корни европейских свобод произрастающими из лесов Германии3.
Чисто исторический интерес мнимых и действительных наследников к славному прошлому осложнен выраженностью германской героики в исключительно ярких образах мифических и эпических сюжетов. Миф, являя собою «противоречивое единство актуальности и историчности», по своей природе не способен утратить своей привлекательности4. Потому, по словам М. Элиаде, для современного мира характерен растущий к нему интерес, обусловленный включенностью мифологического мышления в саму человеческую природу5. Что ярко проявляется в интересе к мифу литературы и глубинной психологии, пытающихся выявить вечные начала и национально-культурные модели6, преломляя изначальные его формы сквозь фильтр со-временных представлений (К. Хюбнер, Р. Вейман) . Так, германская эпичес о кая традиция не была обделена вниманием последователей К.Г. Юнга и сторонников лаканианского психоанализа9. Интересно мнение на этот счет Э. Фромма. По его убеждению в основе европейско-американских ценностей лежат ценности не христианского, но языческого героя10. Такое положение вещей можно проиллюстрировать словами Ф. Ницше. Тот утверждал, будто «образы мифа должны быть невидимыми и вездесущими демоническими хранителями, под надзором которых подрастает молодая душа, по знаку которых мужчина выбирает свой жизненный путь»11. Такой статус дохристианской культуры обуславливает периодически обостряющийся интерес к героическому наследию предков в германоязычном мире.
В XIX в. на фоне сложной ситуации в Германии как модное поветрие распространилось увлечение германскими древностями ученых, художников, литераторов и композиторов12. Последовавший XX век был отмечен многочисленными переводами на современные языки и изданиями скандинавских преданий, немецких и англосаксонских эпопей. Пожалуй, одним из самых ярких примеров интереса к тевтонским древностям может стать творчество Дж.Р.Р. Толкиена, блестящего знатока германской мифологии и эпической традиции. Увлечение германской героикой не прошло и мимо России. Стоит лишь вспомнить творчество Н.К. Рериха или серию работ художника Константина Васильева, основанных на сюжетах мифа и эпоса («Валькирия и Зигфрид» и проч.)13. Вероятно, на русской почве увлечение отдельных представителей художественной общественности германскими сказаниями предварило их интерес к исследованию собственных славянских (языческих) корней, став образцом их художественной интерпретации. В итоге можно говорить о том, что героическое наследие тевтонских племен занимает весьма достойное место в современной культуре и исторической памяти многих народов.
Более того: периодически германские миф и эпос становятся участниками не только жизни художественной или научной общественности. Наряду с безобидными артистическими интерпретациями героического прошлого этноса, подобными творчеству Я. Гримма и Р. Вагнера, есть и иные. Разговоры немецких романтиков о «сильном чувстве природном и духе свободы германских народов», о «вольном духе севера»14 породили и другое толкование мифо-эпических сюжетов. Имеются ввиду попытки ценителей немецких древностей возродить ценности и даже верования предков15. Древнейшие пласты истории германцев играли особую роль в нацистской идеологии культуры (Nazi cultural ideology), не оставляя равнодушными высшее руководство Рейха16. Многим сторонникам нацизма была присуща склонность к мистицизму, включающему в себя элементы древних германских верова-ний . Не был исключением и сам Гитлер, находившийся под влиянием «ква-зи-мистических» и «псевдо-мифических» верований18. Увлеченность части идеологов нацизма идеей возрождения ценностей героического века позволила М. Элиаде охарактеризовать нацизм как «попытку восстановить духовные истоки расы - нордическое язычество»19.
К числу экстравагантных интерпретаций наследия предков можно отнести и современные ненасильственные попытки реконструкции древней системы верований неоязычниками северной Европы20.
Объектом настоящего исследования является социокультурная среда германского дальнего барбарикума, протянувшегося к северу от границ римского мира по берегам Балтийского и Северного морей.
Германское общество эпохи раннего средневековья определяется ис-следователями как «героическое общество» (heroic society) или же «общество героической эпохи»22, ибо традиционно считается, что воинские ценности на этом этапе доминировали, являя собой остов всей культуры. Доминирование воинов здесь столь очевидно, что Иоганн Готфрид Гердер, говоря о культе Одина, характеризовал его как «героическую религию» («Heldenreligion»); этот же термин использовал Макс Вебер .
Потому предметом данного исследования станет германская дружина как социокультурный феномен: основное внимание будет сосредоточено на комплексе героических представлений, обозначенном А.Я. Гуревичем как «героическое сознание»24, на образах эпоса как на символическом отображении реальных отношений внутри общества25.
Историография проблемы: Естественным образом самые выдающиеся исследования в области германской истории принадлежат ученым Великобритании, Германии, Франции и скандинавских стран.
Путь германской ментальносте и героической культуры на страницы исторических исследований сложен и витиеват. Первоначально в центре внимания медиевистов оказались по большей части политико-правовые и экономические аспекты истории древних германцев26. Проблемы политоге-неза и континуитета были вскрыты еще дискуссией школ «германистов» и «романистов» XVI - XIX вв. В подобном ключе выполнены работы французского романиста Н.Д. Фюстель де Куланжа. Сходная точка зрения представлена английскими медиевистами XIX в., среди которых в первую очередь следует назвать такие имена, как Ф. Пэлгрев и Ф. Сибом. С их точки зрения англосаксонское государство воспринималось как продолжение римских учреждений предшествовавшей эпохи. В противовес им сторона германистов, представленная Дж. Кемблом, Э. Фрименом, У. Стеббсом и Ф. Ли берманом, выводила истоки германских государств из догосударственных учреждений германских племен.
Большое внимание уделялось развитию юридических форм государственной жизни. Так, в значительной степени именно на этой проблематике была сосредоточена исследовательская активность немецких историков XIX в.27 Широко обсуждался вопрос о характере правления в германском мире. В XIX - первой половине XX вв. такие исследователи, как Г. Чедвик, Ф. Мэт-ленд, Г.Р. Лойн, а позднее П. Блэр, Б.Л. Лойн, и У.Чини настаивали на аристократической природе власти, защищая так называемую теорию о «государстве знати» и перенося «центр тяжести» исследований в сферу политической структуры общества. «Аристократичность» древнего социума защищалась и многими немецкими медиевистами. Альтернативная точка зрения еще в XIX в. была представлена исследованиями Дж. Кембла и его последовате 28 лей, доказывавших теорию демократического строя у англосаксов .
Редкие и робкие попытки историков освоить новое для них пространство духовной культуры не всегда были удачны, зачастую напоминая взгляды Генри Тейлора. Сравнивая ментальные характеристики кельтов и германцев, он пишет о большей рациональности, решительности, целеустремленности и энергичности, о «духовном даровании» (spiritual endowment) германских народов, сводя исследование ментальносте к расплывчатым заключениям, выдержанным в духе утверждения расового превосходства тевтонских народов29. Зародившиеся же во второй половине XIX в. на немецкой почве «история духа» и «психология народов» существовали по большей части параллельно исследованиям медиевистов.
По этой причине особо следует оговорить роль представителей филологической науки. В основе их интереса к героическому эпосу лежало романтическое увлечение эпохи, возродившее угасший было престиж германской словесности . Увлеченность историков XIX в. материальной и политико-правовой стороной исторического процесса заложила основу для первенства филологов в изучении нематериальных аспектов культуры героического ве ка. Кроме того, специфика героической культуры и религии делает невозможной их изучение вне знакомства с источниками на языке оригинала, что предоставило специалистам в области германского языкознания массу естественных преимуществ. В силу этих обстоятельств труды Я. Гримма и его последователей вывели филологические исследования древних текстов за рамки собственно филологии. Создание исключительно сильных школ, профилирующихся на изучении эпических памятников германцев, обеспечило преемственность исследований тевтонских сказаний в рамках филологической науки Великобритании, Германии и США. Фундаментальные труды Я. Гримма («Andreas und Elene», «Deutsche Mithologie» и др.), А. Вильмара, Э. Зиверса, М. Хейне и многих других создали золотой фонд исследований, посвященных германскому «героическому обществу».
Традиции XIX в были продолжены в следующем столетии. Так, работы Дж.Р.Р. Толкиена обозначили поворотную точку в исследованиях «Беовуль-фа» (J.R.R. Tolkien s 1936 British Academy Lecture, «Beowulf: the Monsters and the Critics»)31. Нельзя не вспомнить и филолога, специалиста по древнеанглийскому языку и литературе А. Крэпина32. Перу профессора университета Джорджтауна Р. Мэрфи принадлежит перевод древнесаксонского религиозного эпоса «Хелианд», ряд книг и статей, посвященных германской культуре («The Saxon Savior. The Germanic Transformation of the Gospel in Ninth-Century Heliand» и проч.). В этом же направлении работает Дж. Кейси, в 2002 г. издавший сопровожденные комментариями фрагменты древнесаксонского текста поэмы. Регулярно издаются статьи, посвященные эпосу и «героической культуре» в «Journal of English and Germanic Philology», а также «Обществом изучения средневековых языков и литературы» (Society for the Study of Mediaeval Languages and Literature) в журнале «Medium Aevum». Среди современных исследователей и интерпретаторов наследия героической эпохи такие имена, как Д. Дэи, X. О Донохью, В. Кук, Д. Анлезарк и многие другие. Воинская этика древних германцев как составная часть культуры героического общества рассматривается в масштабном исследовании Дж. М. Хилл «The Anglo-Saxon Warrior Ethic: Reconstructing Lordship in Early English Literature». Естественно, исследование строится на анализе данных, предостав-ляемых древнеанглийской литературой . На все том же эпическом материале Р. Норз исследует понятия германского поэтического словаря о душе, анализируя процесс их взаимодействия с аналогичными христианскими представлениями34.
Радикальное изменение отношения к историко-культурному направлению в исследованиях медиевистов можно связать с кризисом, развивавшимся в исторической науке на рубеже XIX-XX столетий. Так в течение XX в. оформилась «новая историческая наука», переключившая внимания с политической и экономической сфер на иные аспекты жизни общества. В числе новых направлений оказалась «история ментальностей»35. В этой связи нельзя не упомянуть творчество французских исследователей, принадлежавших к «школе Анналов»: М. Блока, Л. Февра, Ж. Дюби и Ж. Ле Гоффа. Нельзя не назвать и имя Ф. Кардини, исследователя, проявившего выдающийся интерес к истории духовной культуры и менталитету средневековья («Истоки сред-невекового рыцарства») . В последние десятилетия в оборот медиевистов вошли исследования проблемы идентичности. В качестве примера стоит привести работу Дороти Ямамото «The Boundaries of the Human in Medieval English Literature», фокусирующуюся на проблеме формирования личной и социальной идентичности в средние века37.
До советской медиевистики, увлеченной детальной разработкой социально-экономических аспектов жизни средневекового общества, эта тенденция дошла позднее. Первые исследования в СССР, выполненные в подобном ключе, принадлежат медиевисту А.Я. Гуревичу и филологу-скандинависту М. Стеблину-Каменскому. Последним была издана серия работ, посвященных скандинавской литературе, зачастую выходящих за рамки собственно истории литературы: «Мир саги. Становление литературы» и проч. Помимо того, его перу принадлежат переводы и комментарии к сагам («О Гуннлауге Змеином Языке», «Об Олаве сыне Трюггви», «О гренландцах», «Об Эйрике Рыжем», «О Ньяле», пряди «О Торстейне Морозе» и проч.). На ряду с работами этого автора крайне любопытны для медиевиста реконструкции германской модели мира на основе языковых данных, созданные Т.В. Топоровой в ее исследовании «Семантическая структура древнегерманской модели мира»38. Рядом с этим сочинением следует упомянуть и другое - «Культура в зеркале языка: древнегерманские имена собственные».
Самыми масштабными из историко-культурных исследований германского общества, выполненных отечественными медиевистами, являются работы А.Я. Гуревича, основоположника советской истории ментальностей. Многие из них посвящены культуре скандинавов, рассмотренной сквозь призму созданных ими литературных памятников. Среди трудов Гуревича стоит в первую очередь назвать такие, как «История и сага», «Эдда и сага» и «Категории средневековой культуры». В схожем ключе выполнена работа Е.А. Мельниковой «Меч и лира», сосредоточивающаяся на англосаксонской героике. Процесс развития этнического самосознания англосаксов исследуется в монографии Е.А. Шервуд «От англосаксов к англичанам». Упомянем и работу А.А. Хлевова «Предвестники викингов»: автор, исследуя характерные особенности менталитета скандинавов при помощи комплексного (прежде всего культурологического) подхода, описывает континуальные свойства локальной цивилизации. Весьма пристальное внимание он уделяет такой важнейшей культурной коллизии эпохи, как генезис дружины, ее специфической субкультуры, самосознания и набора ценностей, противопоставленных ценностям рядовых членов общества39.
Цели и задачи исследования: Целью данного исследования является реконструкция системы представлений и определение положения так называемой «героической культуры» в рамках германского ментального пространства. Наиболее пригодным для подобного исследования материалом становятся германские предания, на специфическом языке своих образов отражающие существующие социальные отношения, ценности и картину мира коллектива. Положение героя - символа героического общества - в этих пре даниях может быть понято как место всей героической традиции по отношению к германскому обществу в целом. Такая постановка цели влечет за собой решение следующих исследовательских задач:
1. Выявить и интерпретировать отличительные черты образа героя и дружинной среды внутри германских текстов, более или менее свободных от христианского влияния.
2. Определить связь между реальными процессами культурной трансформации, полито- и социогенеза (с одной стороны) и отображением германскими сказаниями военной аристократии, воплощенной в персонаже героя (с другой стороны).
3. Проанализировать процесс христианизации древних германцев.
4. Преимущественно на материале религиозно-эпического характера рассмотреть взаимодействие героических и христианских представлений в процессе замены «героической религии» религией христианской.
Научная новизна: настоящее исследование, сосредоточиваясь на анализе понятий героического эпоса и образа героя германских сказаний, призвано рассмотреть этот образ как целостное и самостоятельное явление, представляющее собой символическое отображение реальных отношений внутри древнего общества.
С этой целью в исследовании в качестве основных источников использованы тексты древнесаксонского религиозного эпоса («Хелианд» и «Генезис»). В СССР и России эти памятники, не будучи переведенными на русский язык, мало известны историкам и использовались главным образом филологами в связи с изысканиями в области истории германских языков и поэзии (В. Жирмунский, В.В. Климов, О.А. Смирницкая, Е.Р. Сквайре). Специалистами, исследовавшими древнесаксонский эпос, акцент делался на высоком мастерстве эпического поэта. При том собственно историческое содержание древнесаксонских памятников, к сожалению, зачастую оставалось недооцененным. В ходе исследования был осуществлен перевод этих источников, ставший основой их интерпретации с историко-культурной точки зрения.
Наряду с этими памятниками в исследование включены редко использующиеся произведения англосаксонского библейского эпоса.
Хронологические рамки исследования ограничены VII - IX вв. Выбор нижней границы этого временного промежутка обусловлен следующими обстоятельствами: около VII в. варварские королевства и германские культуры дальнего барбарикума достигли максимального расцвета, будучи еще достаточно свободными от внешних влияний. Символом такого расцвета варварского социума и его культурных устоев может стать возникающая в VII в. местная письменная традиция, помимо всего прочего включающая пласт героической поэзии. Выбор верхней границы исследования определяется тем, что к концу IX в. формируются основные компоненты средневековой цивилизации, постепенно распадаются ценности и социальные институты «героического общества» даже на периферии германского мира, что на уровне источников отображается в поэтапном забвении древней поэтической традиции.
При этом важно оговорить следующее обстоятельство: в силу общности исторических судеб, генетической и типологической близости дохристианские общества германцев вне зависимости от времени существования являлись носителями общей системы ценностей и схожей картины мира. Потому в исследовании должны быть задействованы данные, относящиеся к этносам, расположенным вне указанных временных и географических пределов. Что укладывается в рамки устоявшейся в мировой медиевистике практики исследования тевтонских культур, согласно которой уточнение незасвиде-тельствованных составляющих образа жизни одной группы племен, существовавшей в один исторический период, допустимо при переносе части данных с другой группы, чьи памятники сохранились лучше и относятся к другому периоду. Самым ярким примером подобного переноса является экстраполяция данных хорошо засвидетельствованной скандинавской мифологии на плохо сохранившуюся мифологию континентальных германцев. Оттого на сегодняшний день знания о германском язычестве основываются в значи тельной степени именно на скандинавских источниках, отделенных от времени христианизации основной массы германцев не менее чем тремя веками.
Помимо необходимости пополнить источниковую базу, выход за заявленные хронологические рамки обусловлен и целесообразностью изучения эпох, предшествующих и последующих эпохе рассматриваемой40.
Методологические основы исследования: В соответствии с принципом историзма была предпринята попытка представить генезис «героического общества» и его образов как целостный процесс, проследить его развитие, определить причины, итоги и связь с историческими условиями эпохи. Принцип компаративности позволит увидеть особенности системы представлений данного общества, выделить типологические черты рассматриваемого явления. Этот принцип обретает особое значение в связи с анализом смысловой системы древнего общества. Так, М.М. Бахтин утверждал, что мир чужих представлений нельзя изобразить, «не дав ему самому зазвучать, не раскрыв его собственного слова»41. Однако на языке всякой «идеологии» можно выразить лишь ее собственные смыслы42. Потому, используя в качестве метафоры слова Витгенштейна о языке, что имеет структуру, относительно которой им «ничего не может быть сказано», следует отыскать иной «язык», способный ее описать43. Эта метафора тем более верна для архаического общества, чья способность к самоописанию весьма и весьма ограничена44. Для описания языка культурно-исторического ареала исключительно показательны случаи «культурной гетерогенности», столкновения разных «языков», описывающих одну действительность. Потому в процессе историко-культурного исследования особую важность обретает сравнительно-культурологический план, взгляд на культуру в сравнении с принципиально иной45.
В подобного рода работах часто используются приемы, сходные с тем, что А.Я. Гуревич в процессе анализа «Песни о Риге» обозначает как «интерпретация» «мифологической социологии»46. Потому, с учетом устоявшейся практики, в исследовании был использован широко задействованный в исто рико-культурных изысканиях метод герменевтического анализа исторических источников. Наряду с ним используются элементы контент-анализа, метод терминологического анализа текста.
Одним из самых значимых оснований данного исследования является оценка А.Я. Гуревичем истории культуры как комплексной дисциплины, использующей достижения всех наук о человеке47. Подобного мнения придерживались и представители генетически близкой «школы анналов»: лишь в комплексе гуманитарные дисциплины способны создать целостную и объективную картину ментальности (массового сознания, картины мира, аксио до сферы культуры) . Схожей точки зрения придерживается Е.А. Шервуд, говоря о необходимости обратиться «к изучению методов исследования в тех общественных науках, которые подходят к проблеме зарождения и функционирования как сознания вообще, так и этнического в частности»49.
В этой связи можно сослаться на мнение такого авторитетного ученого, как Ю.М. Лотман. Он, проявляя живой интерес к истории культуры, методологии и семиотике истории, говорил о недопустимости дилетантизма историка в вопросах исторической психологии, лингвистики и других наук о человеке50. Подобное мнение высказывал и В.Я. Пропп, оговаривая значимость его дисциплины для исследований историка51.
Во взаимодействии гуманитарных наук архаические модели мира (миры сознания, ноосферы, семиосферы) и понятия менталитета реконструировались структурно-семиотической («культурно-семиотическая интерпретация» истории Б.А Успенского52, взгляды В.В. Иванова, В.Н. Топорова) и этнолингвистической (Н.И. Толстой) школами53. Схожую задачу перед собой ставили К. Леви-Стросс и М. Элиаде54. Коллективные представления изучались французской школой социологии (Э. Дюркгейм, Леви-Брюль)55. Историки использовали контент-анализ и другие социологические и психологические средства изучения верований, установок и идеологии. Е.А. Шервуд полагает, что в процессе исследования ментальносте важны междисциплинар ные по подходу и проблематике работы Э.Г. Эриксона, А.Ф. Лосева, М.М. Бахтина56.
Истории ментальностей, как отрасли знания, стремящейся исследовать массовое сознание минувших эпох57, интересны достижения психологии, пытающейся подобно «психологии народов» (М. Лацаурус, В. Вундт) раскрыть со свойства «души» народа . Так, Э.Г. Эриксон, исследуя менталитет, настаивал на необходимости взаимодействия истории и психологии, основанием чего объявлял взаимозависимость исторических и психологических процессов59. Подобно ему А.Я. Гуревич располагал предмет истории ментальностей на стыке истории культуры и социальной психологии60. Интересно, что к самому числу основателей антропологической школы изучения истории культуры в СССР наряду с М.М. Бахтиным, В.Я. Проппом и О.М. Фрейденберг,
относится основоположник культурно-исторической психологии Л.С. Выгот "61 скии .
Для медиевистов велика значимость достижений филологической науки, чья деятельность не ограничивается лингвистическими и литературными изысканиями, но распространяется на все продукты деятельности сознания62. Свой вклад в изучение общественного сознания вносят литературоведение и семиология - «ветви обширной науки об идеологиях» . Значима роль лингвистических изысканий, по словам Ж. Лакана, находящихся «на острие современных антропологических исследований»64. Так, учение В. фон Гумбольдта - одна из первых попыток реализации культурной антропологии»65 - считает каждый язык особым «видением мира» и вводит в оборот термин «языковое сознание народа» . Наивная и наглядная языковая картина мира, служащая основанием сознания общества , изучается не только лингвистикой, но историей, культурологией и социальной психологией68. Исключительная значимость достижений филологических наук для нужд историко-культурного исследования подчеркивается самим фактом существования термина «историко-филологическое знание»69.
Особое внимание следует уделить работам истоико-литературного плана, ибо история культуры опирается на слово, его исторические преобразования ставя в центр исследований70. П.М. Соренсен в своей монографии «Social institutions and belief systems of medieval Iceland and their relation to literary production» подчеркивает тесную связь между обществом и литературой, оценивая ее средневековый корпус как к «текстуальное воссоздание прошлого» . Ю.М. Лотман, указывая на своеобразие фактов исторической науки, утверждал: историк «обречен иметь дело с текстами», выступать в ТУ роли дешифровщика , вскрывая смыслы, не входящие в интенциональную структуру источника . Потому исключительно ценны работы, определяющие принципы интерпретации символов и текстов, и принадлежащие литературоведам, лингвистам, психологам, социологам и философам74. В связи с проблемой понимания иных культур отдельного упоминания достойны достижения герменевтики как «интерпретативной парадигмы внутри социаль-ных наук» , видящей в «понимании» основную задачу . Так, проблему постижения языков других эпох обсуждали, в частности, Х.-Г. Гадамер и Ю. Хабермас77.
С учетом всего изложенного выше разумным кажется определить данное исследование как исследование по сути междисциплинарное.
Германские источники
Основными для данного исследования источниками послужили источники германского происхождения. Разнообразное их множество в зависимости от признака делится на многочисленные группы. Среди них латиноязыч-ные и германоязычные источники, памятники права, хроники, труды историков, разнородные поэтические памятники (мифы, религиозный эпос и эпос героический) и проч. В связи с попыткой реконструкции смыслового пространства германской культуры особую значимость обретают памятники, созданные на германских наречиях, и те латинские, авторы которых являлись носителями тевтонской культуры.
Основные германские источники существуют на англосаксонском (древнеанглийском), древнесаксонском и древнеисландском языках. Кроме того, значимы источники, записанные на древневерхненемецком языке. Сохранилось и небольшое количество готских источников.
Алфавитом первых собственно германских памятников стали руны, находившиеся в употреблении у всех тевтонских племен. В основу рунической азбуки лег один из средиземноморских алфавитов (однако исследователи не имеют согласия о том, какой именно). Футарк (Fujmrk) - древнейший вариант рунического письма, названный по первым шести символам, включал 24 знака и использовался до IX в. Первоначально руны исполняли лишь магическую функцию, что видно из самого их названия: готское «типа», равно как и древнеанглийское «run», означает «тайна» .
Древнейший рунический памятник - надпись на шлеме в Негуа (Южная Штирия, I век н.э.). Однако южногерманские руны составляли лишь имена владельцев или короткие предложения на предметах обихода. В IV - V вв. прослеживается руническое готское письмо. Своего расцвета руническая письменность достигла в Британии и Скандинавии. На момент переселения на острова англосаксы использовали футарк, в VII в., вероятно с помощью церкви, упорядоченный и увеличенный до 33 символов. Но особенно богата руническими текстами Скандинавия, где прасеверные надписи прослеживаются с III - IV вв., и где все тот же футарк был сокращен до 16 знаков. Однако появление масштабных памятников германских литератур связано с христианизацией и использованием дополненного латинского алфавита (VIII -IX вв.)79.
Собственно германские источники, могущие стать материалом, на основе которого возможна реконструкция понятийной структуры героического общества, по большей части представлены героическими эпопеями. Важность привлечения данных эпоса в процессе исследования культуры героического общества обусловлена природой самого эпоса. Исследователями он определяется как «священное и непререкаемое предание», содержащее «единственно возможную идеологию» и выражающее в своих героях националь-ные идеалы (М.М. Бахтин) . Героическая поэзия суть «окно», через которое можно увидеть слабый свет утерянного дохристианского мира и его ценностей , выражение духа народа (Д. Грэнхам, Ч.Л. Вренн) . Что обусловливает его исключительную значимость в качестве материала для реконструкции древних ментальностей.
Считается, что героическая песня, сложившаяся около IV в., первоначально включала от 50 до 100 аллитерированных стихов, посвященных одному событию. Началом германского эпоса служит цикл о гибели остготской державы Балтов Эрманариха. Около VI в. сложилась группа произведений об остготском короле из рода Амалов Теодорихе. Готские оригиналы не сохранились, однако тема передана многочисленными немецкими, англосаксонскими и исландскими пересказами : считается, что памятники германского эпоса были объединены устным наддиалектом позднеродового общества, что облегчало обмен сюжетами между племенами.
Исторический контекст формирования «героического общества»
Причины оформления древнегерманского общества в качестве героического кажется естественным искать в особенностях жизни и быта германских племен, в их месте в истории Европы. Коротко уникальность этого положения можно проиллюстрировать устоявшимся мнением о германцах как о двигателе Великого переселения народов: как сам факт появления тевтонских племен, так и все их существование на протяжении Поздней античности и Раннего средневековья представляют собой длительную череду переселений и битв. Связь между словами «германцы» и «война» настолько тесна, что любая попытка описания этих племен неизбежно превращается в пересказ военной истории Поздней античности и Раннего средневековья. Стоит для большей иллюстративности сказать, что совершенно неслучайно некоторыми исследователями этноним «germani» толковался как «ger-mani», «люди ко-пья». Однако, такой взгляд на тевтонские племена не совсем верен, ибо изначально война была единственной возможностью для варвара оказаться в анналах римской истории. С любой другой точки зрения низшие по отношению к римской культуре культуры варваров описания не заслуживали. Сама же германская культура, несмотря на наличие рунического алфавита, продолжала оставаться по сути бесписьменной на протяжении едва ли не тысячи лет с момента исторического дебюта кимвров и тевтонов.
Ранние античные свидетельства локализуют германские племена по близости от верхнего предела ойкумены, между Вислой и Рейном, в Ютландии и на юге Скандинавии. Впервые они были упомянуты в IV в. до н.э. Пи-феем, на юго-восточном побережье Северного моря столкнувшимся с племе нем тевтонов. Сам этноним «germani» впервые встречается в I в. до н.э. у По-сидония. Интересно то, что это имя неясной этимологии изначально приме нялось не только к германцам, но и к кельтам, живущим по Рейну .
Проблема происхождения германцев, относительно поздно оказавшихся в поле зрения античной письменной традиции, сложна. На сегодняшний день в науке устоялось мнение, согласно которому прагерманский этнический и языковой субстрат возникает около 1000 г. до н.э. и окончательно оформляется к VIII - VII вв. до н.э. С течением времени германские племена разделились на три основные ветви: северогерманские («гиллевионы» Плиния), восточногерманские («вандалы» Плиния) и западногерманские. Среди западногерманских племен со времен Тацита выделяются союзы ингевонов, истевонов и ирминонов, объединенные близостью происхождения, расселения, языка и верований275.
Начальный этап германской истории засвидетельствован исключительно археологическими данными. В течение латенского периода (V в. до н.э. -I в. н.э.). у германцев господствовала чисто аграрная экономика, присутствовало лишь слабо выраженное социальное расслоение, только начинала выделяться обособленная военная прослойка. В процессе хозяйственных и социальных сдвигов II в. до н.э.- II в. н.э. оформилась социальная структура, свидетелями которой стали античные авторы. На рубеже эр их взору предстало родоплеменное варварское общество на высшей стадии своего развития, что было обозначено Ф. Энгельсом как «военная демократия» («К истории древних германцев»), общество, управляемое народным собранием, состоящим из взрослых мужчин276. Основой племенного строя германцев той поры были отношения, осуществляемые внутри мелких родовых объединений, совместно владевших землей. Однако развитие земледелия постепенно подталкивало процесс трансформации родовой общины в земледельческую.
Вместе с тем продолжался рост социальной дифференциации, власть старейшин закреплялась за отдельными семьями, крепло влияние описанных античными авторами «королей» (rex) и военных вождей (dux). О них Таци том сказано, будто «царей (королей) они выбирают из наиболее знатных, во-ждей - из наиболее доблестных» . Однако на практике соотношение между этими категориями не вполне ясно . Увеличение значимости нобилитета хорошо прослеживается на археологическом материале начиная с эпохи принципата. Говоря о росте влияния знати, нужно учитывать разный ее статус у разных племен. О том свидетельствует присутствие наибольшего числа княжеских захоронений в приморских районах Германии, на востоке Ютландии и в Зеландии.
Христианизация германских племен
Необходимость отдельного изучения христианизации германских этносов возникает в связи с наличием устоявшегося мнения о большей информативности изучения культур и присущих им картин мира в процессе их умозрительного сопоставления или непосредственного соприкосновения. Момент контакта «героической религии» и христианства тем более важен, что исследователями они рассматриваются в качестве «теоретических противоположностей». Так, Дж. Андерсон зовет эти направления «взаимоисклю-чающими философиями» . Контакт двух культур, «словарный запас» одной из которых (христианской) значительно превосходит другую (языческую) по объему и близости к современному «словарю» может хранить в себе значительный объем знаний, касающихся предмета исследования.
Уже с середины III в. известно об успешном миссионерском труде плененных в правление императора Галлиена христианских священников среди германцев. Так, в 325 г. готский епископ Теофил присутствовал на Никей-ском соборе. Однако началом широкого распространения нового учения среди варваров стало принятие частью германских племен арианства. Выбор именно этого религиозного течения обусловлен положением дел внутри Восточной Римской империи и отношениями варварской периферии с Константинополем.
Одним из предварительных условий выбора в пользу арианства стало его распространение императором Констанцием II (337 - 361 гг.)716. После объединения им империи в 350 г. на соборах 353 (Арль) и 355 (Милан) гг. арианство было принято епископами Запада . Католический епископат при этом оказался в опале и всячески притеснялся .
В конце IV в. вражда готских вождей Атанариха и Фритигерна вынудила последнего просить о помощи императора Валента (364 - 378 гг.). После получения таковой Фритигерн со своими подданными в знак благодарности («ради императора») принял веру императора. Принятие арианства готами повлекло за собой его распространение среди варваров к северу от Дуная719. В правление этого же императора арианство было принято вандалами. Примеру остготов и вестготов последовали ругии (около 482 г.), герулы и бургунды. Позднее в Испании свевы, пришедшие язычниками, приняли арианство: их король Рехиар в 448 г. взошел на престол как арианин. В дальнейшем колебания германцев между арианством и ортодоксальным христианством во многом были обусловлены именно отношениями варваров с Римом и его наследниками.
Процесс распространения арианства среди готов связывается с именем епископа Ульфиллы (311 - 383 гг.), «апостола готов». Согласно Филостор-гию, в 264 г. его дед и бабка были угнаны в плен в Дакию из Садаголфины в Каппадокии. В 341 г. на антиохийском соборе он был посвящен в епископы Евсевием Никомидийским . По словам Авксентия, ученика и биографа Ульфиллы, он пребывал в епископстве сорок лет, проповедуя на греческом, латинском и готском языках. На этих языках Ульфилла составил множество трактатов и толкований. Ему приписывается создание на греческой основе готской азбуки и перевод Библии, считающейся древнейшим германоязыч-ным памятником (разные исследователи относят этот перевод к промежутку от второй половины IV до второй половины V в.). Соответственно, вплоть до IX в. богослужение велось на готском языке, что делало доступным и притягательным именно это учение.
Похожие диссертации на Германское "Героическое общество" в эпических памятниках эпохи раннего средневековья
