Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. История изучения взаимодействия человека и природы в Центрально-азиатском регионе 15
Глава 2. Социально-экономические принципы ведения традиционного хозяйства кочевниками Центральной Азии 33
2.1. Принцип сакральности территории обитания 33
2.2. Принцип тотальной иерархической принадлежности объектов и явлений природы 37
2.3. Принцип демографической адаптированности 42
2.4. Принцип преемственности традиций 46
Глава 3. Экологическая традиция в истории и культуре народов Центральной Азии ЗЛ.Хунну 48
3.2. Сяньби 62
3.3. Жуаньжуани 78
3.4. Древние тюрки 89
3.5. Уйгуры 115
Заключение 129
Литература 136
- Принцип тотальной иерархической принадлежности объектов и явлений природы
- Принцип демографической адаптированности
- Жуаньжуани
- Уйгуры
Введение к работе
Актуальность темы. Известное в Центральной Азии с конца II -начала I тысячелетия до н.э., кочевничество прошло большой исторический путь. Его эволюция происходила в достаточно сложных природно-климатических условиях и в постоянном взаимодействии с оседлым миром. Кочевой образ жизни обитавших здесь монгольских и тюркских народов вызвал необходимость приспосабливать материальную культуру к постоянным передвижениям, благодаря чему возник уникальный тип кочевого жилища - юрта, сформировался мобильный состав стад с преобладанием лошадей и овец, выработались определенные годовой и суточный хозяйственные циклы, соответствующий этим циклам календарь, специфическая модель питания. Кочевники использовали в быту прочные и простые в изготовлении вещи, практичную одежду и обувь. Почти всё необходимое они получали от скотоводства, охоты и других подсобных промыслов, но некоторые товары приходилось выменивать или отнимать силой у оседлых народов: зерно, шелковые ткани, изделия из металла и т.п. Духовная культура номадов также имела свои особенности, возникшие под влиянием кочевого образа жизни. В источниках и исследованиях неоднократно отмечались различия в менталитете кочевых и оседлых народов, выражающиеся у кочевников в свободолюбии, воинственности, неприятии тех духовных ценностей, которые могли предложить земледельческие цивилизации. Традиционные идеалы жителей кочевого мира нашли отражение в духовной культуре, эпосе, прикладном искусстве.
Специфика кочевой культуры и та важная роль, которую номады играли в истории не только соседних оседлых народов, но нередко и гораздо более обширных областей ойкумены, позволяют исследователям говорить об особой кочевой цивилизации. Одной из характерных черт этой цивилизации является высокая степень ее адаптированное к условиям окружающей среды, достаточно бережное обращение людей с природой, одушевление и сакрализация природных объектов и явлений.
Феномен центрально-азиатского номадизма представляет не только академический интерес. Происходящее в последние 15-20 лет в Монголии и азиатской части России возрождение национальных культур сопровождается попытками восстановления традиционного хозяйства, более гармонично сосуществующего с природной средой. Поэтому внимание исследователей к так называемым «экологическим традициям» кочевников закономерно возрастает.
Степень разработанности проблемы. Несмотря на неослабевающий интерес исследователей к кочевникам и сравнительно хорошую изученность
обществ хунну, сяньбийцев, жуаньжуаней, древних тюрков, уйгуров и монголов, вопросы их природопользования и отношения к окружающей среде разработаны и систематизированы пока слабо. Если особенности кочевого хозяйства этих народов достаточно хорошо известны, то другие формы воздействия на природу удостоились существенно меньшего внимания специалистов, а закономерности сакрализации пространства еще далеки от того, чтобы считаться решенными. Слабее всего эти вопросы освещены в отношении кочевников раннего средневековья, населявших центрально-азиатские степи в III в. до н.э. - XIII в., т.е. до возникновения Монгольской империи.
Цель работы - реконструкция истории взаимоотношений центрально-азиатских кочевников и окружающей среды на основе сравнительного анализа древнетюркских, уйгурских, монгольских, китайских и других источников, археологических и этнографических материалов.
Задачи. Для достижения поставленной цели были сформулированы следующие конкретные задачи:
-
Выявить наиболее общие принципы взаимодействия в системе «кочевники - природа».
-
Охарактеризовать системы жизнеобеспечения кочевников, определить главные и второстепенные источники их благосостояния.
-
Оценить роль природного фактора в экономике и политике различных кочевых государств.
-
Выяснить особенности духовной адаптации кочевников к среде обитания.
Объект исследования - кочевые тюркские и монгольские народы Центральной Азии.
Предмет исследования - способы адаптации материальной и духовной культуры кочевых народов к природной среде Центральной Азии в исторической ретроспективе.
Территориальные рамки исследования полностью охватывают территорию современной Монголии, Автономного района Внутренняя Монголия (КНР), Республики Тува и Забайкалья (Бурятия и Читинская область). Именно здесь формировались этносы, объединенные сходным хозяйственно-культурным типом - кочевым скотоводством степей, и возникали кочевые империи. Согласно традициям отечественной науки, эти земли являются ядром обширного историко-культурного региона -Центральной Азии.
Хронологические рамки простираются с конца III в. до н.э. (становление империи хунну) до 840 г. (падение Уйгурского каганата).
Методологической базой работы является комплексный, междисциплинарный подход, сочетающий сравнительно-исторический метод и методы этнической экологии. В основу исследования положены работы В.П. Алексеева об антропогеоценозе, С.А. Арутюнова об экофильности и экофобности этнических культур, Т.Д. Скрынниковой о закономерностях сакрализации верховной власти в Центральной Азии, теоретические разработки В.И. Козлова в области этнической экологии и А.М. Хазанова, B.C. Таскина, Н.Н. Крадина, Н.Э. Масанова - в кочевниковедении. Существенное влияние на выработку методологии диссертации оказали труды С.Г. Кляшторного, НЛ. Жуковской, Е.И. Кычанова, А.С. Мартынова, Т. Барфилда.
Источниковедческая база. Большой временной охват исследования вызвал необходимость использования широкого круга источников, которые можно разделить на несколько групп.
1. Письменные исторические источники Письменные источники, в свою очередь, делятся по их принадлежности на автохтонные и созданные в иноязычной среде. К первым относятся повествования о деяниях правителей древних тюрков и уйгуров, выполненные на каменных стелах, монгольские исторические и историко-эпические произведения, ко вторым - произведения китайской историографии и сочинения других жанров, а также сообщения арабских, персидских, византийских и других историков, географов, послов, путешественников.
Первыми, кто зафиксировал и по-своему попытался объяснить наблюдаемые в степях закономерности, были китайские историографы эпохи Хань, совпавшей с усилением кочевых народов и их объединением в мощной державе хунну: Сыма Цянь (145-87 до н.э.)1 и Бань Гу (32-92), а также живший позже Фань Е (368^45). Согласно традиционной китайской идеологи, «настоящими» людьми признавались только жители «Срединного государства», а прочие считались «варварами, лишь внешне подобными людям, но с сердцами диких зверей». С этой мировоззренческой платформы китайская историография изучала кочевых соседей. Несмотря на это, в Китае были составлены более или менее объективные записи об образе жизни и верованиях номадов «Северной пустыни». Кочевание обозначалось стандартной фразой, применявшейся к разным народам степей: «Бродят за своим скотом в поисках воды и травы». Характеристика кочевников мало менялась в китайских сочинениях на протяжении веков. В Европе эти сведения стали доступны довольно поздно благодаря переводам (нередко не очень точным пересказам) Ж. Майя, С. Жюльена, Н.Я. Бичурина, В.П.
1 Хунну целиком посвящена 110-я цзюань (глава) его труда: Сыма Цянь. Исторические записки (Ши цзи) Т VIII. Пер. Р В Вяткина и А.М Карапетьянца. М, 2002 С. 323-354.
Васильева, Э. Шаванна, П. Пелльо, Л. Вигера и др. Нами использовались переводы НЛ. Бичурина2. Во второй половине XX в. наряду с продолжающимися публикациями китайских хроник на языке оригинала появились их выборочные комментированные переводы на европейские языки, где речь идет о центрально-азиатских кочевниках3. Дополнительную информацию предоставляет социально-политическая, философская и другая литература древнего и средневекового Китая4.
Из аутентичных источников сохранились надписи древних тюрков и уйгуров. События Первого Тюркского каганата нашли отражение на согдоязычной Бугутской стеле из Центральной Монголии. Весьма информативны надписи на Кошо-Цайдамских памятниках времени Второго Тюркского каганата, воздвигнутых в честь Бильге-кагана и Кюль-тегина, а также на стеле в честь Тонькжука, обнаруженной восточнее Налайха. Основными источниками по истории Уйгурского каганата являются Тэсинская, Терхинская и Карабалгасунская надписи, Сэврэйский камень и Селенгинский камень. Со времени дешифровки датским ученым В. Томсеном в 1893 г. древнетюркской рунической письменности и классических трудов В.В. Радлова, П.М. Мелиоранского, В. Банга, Г.И. Рамстедта и других, мировая тюркология накопила колоссальный багаж знаний5. Значительное число рунических надписей опубликовано, переведено и тщательно проанализировано известным российским
2 Бичурин И Я (Иакинф) Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в
древние времена. Т I-III. М, Л, 1950-1953.
3 Liu Mau-tsai Die chinesischen Nachrichen zur Gesschichte der Ost-Turken (T'u-kue).
Wiesbaden, 1958, Кюнер H.B Китайские известия о народах Южной Сибири, Центральной
Азии и Дальнего Востока. М, 1961; Mackerras С. The Uighur Empire (744 - 840) According
to the T'ang Dynastic Histories Canberra, 1968; Материалы по истории сюнну (по
китайским источникам) Вып 1. Пер. ВС Таскина М, 1968; Материалы по истории
сюнну (по китайским источникам) Вып 2. Пер ВС Таскина. М., 1973, Малявтн А Г.
Материалы по истории уйгуров в IX-XII вв Новосибирск, 1974, Материалы по истории
древних кочевых народов группы дунху Пер B.C. Таскина М, 1984; Материалы по
истории кочевых народов в Китае III - V вв Вып 1 Сюнну. Пер. B.C. Таскина М, 1989,
Материалы по истории кочевых народов в Китае III - V вв. Вып. 2. Цзе. Пер ВС
Таскина М, 1990, Материалы по истории кочевых народов в Китае III - V вв Вып. 3
Мужуны. Пер. B.C. Таскина М, 1992.
4 Материалы по экономической истории Китая в раннее средневековье. Пер А.А.
Бокщанина и Лин Кюнъи М, 1980, Jenner W.FJ Memories of Loyang Yang Hsuan-chih
and the lost capital (493-534). Oxford, 1981; Хуанъ Куань Спор о соли и железе (Янь те
лунь) Т. I-II. Пер Ю.Л. Кроля. М, 2001; и др.
5 Упомянем здесь лишь наиболее крупные отечественные работы, включающие
публикации рунических текстов: Малое СЕ Памятники древнетюркской письменности.
М ; Л, 1951; Он же. Енисейская письменность тюрков М.; Л., 1952, Он же. Памятники
древнетюркской письменности Монголии и Киргизии. М; Л, 1959; Васильев ДД. Корпус
тюркских рунических памятников бассейна Енисея Л, 1983; Кормушин И.В. Тюркские
енисейские эпитафии. Тексты и исследования. М., 1997
тюркологом С.Г. Кляшторным6. Руника оказала неоценимую помощь в деле реконструкции картины мира властителей центрально-азиатских степей VI-IX вв. Она несет также информацию о быте кочевников, не искаженную китайской историографией.
Данные письменных памятников этой эпохи дополняются этнолингвистическими материалами Махмуда Кашгарского7 (XI в.), где помимо толкования тюркских слов и выражений приводятся стихи разных авторов, фольклор, иногда - расширенные сюжеты на ту или иную тему. Представляют интерес его описания некоторых понятий (Тэнгри, 12-летний календарь, йат - ворожба с помощью особых камней, и т.д.), а сами словарные статьи раскрывают мельчайшие подробности быта тюркских народов, хотя чаще речь в них идет об оседлых тюркоязычных жителях Восточного Туркестана, Средней Азии, Семиречья.
Хотя в настоящей работе мы не затрагиваем историю Центральной Азии после 840 г., кратко охарактеризованные ниже более поздние источники дают много полезной информации, дополняющей данные о материальной и духовной культуре раннесредневековых кочевников.
Ценные сведения о быте и обычаях древнемонгольских племен сохранил знаменитый персидский историограф при дворе Ильханов Рашид ад-Дин (1247-1318). Имея доступ к информации, как передававшейся устно, так и, вероятно, в не дошедших до нас рукописях, он сумел обрисовать легендарное прошлое монголов и дать вполне реалистичную картину их образа жизни до объединения под властью Чингис-хана, а также оставил чрезвычайно интересные заметки о современных ему кочевниках8.
Не менее информативный, но несколько позже введенный в науку первоисточник - анонимное «Сокровенное сказание монголов», по праву заслужившее эпитет «энциклопедии кочевой жизни», позволяет увидеть степь XII-XIII вв. глазами монгола. Конечно, в нем нет систематизированного описания монгольских обычаев, но то, что имеется, представляет настоящий кладезь сведений не только о личности самого Чингис-хана, о военных походах и становлении единой Монголии, но и об
6 Кляшторный С.Г. Древнетюркские рунические памятники как источник по истории
Средней Азии. М, 1964; Он же. История Центральной Азии и памятники рунического
письма. СПб, 2003; Он же. Памятники древнетюркской письменности и этнокультурная
история Центральной Азии. СПб, 2006.
7 Махмуд ал-Кашгари. Диван Лугат ат-Турк Пер., предисл. и коммент. 3 -А М. Ауэзовой
Алматы, 2005.
8 Рашид ад-Дин. Сборник летописей Т. 1. Кн. 1 Пер Л А. Хетагурова. М; Л, 1952; Он
же. Указ соч Т. 1. Кн. 2. Пер. О.И Смирновой. М; Л, 1952; Он же. Указ соч Т 2 Пер
Ю П Верховского. М; Л., 1960; Он же Указ. соч Т. 3. Пер. А.К. Арендса. М.; Л, 1946
обыденной жизни кочевников, их скотоводстве, охоте, побочных пользованиях и т.д.9
Сунские сочинения «Полное описание монголо-татар» Чжао Хуна10 (1221) и «Краткие сведения о татарах» Пэн Да-я и Сюй Тина" (1237) ярко описывают разные стороны устройства и жизни монгольского общества в период разгрома монголами чжурчжэньского государства Цзинь. В них уже не звучит традиционное для китайской историографии пренебрежительное отношение к «северным варварам». Эти источники показывают действительность весьма правдиво и непредвзято. В них включено много этнографических наблюдений. Дополнительную информацию можно почерпнуть в сочинениях Ибн ал-Асира12 (1160-1233), Шихаб ад-Дин Мухаммада ан-Насави13 (XIII в.), Ата-Малика Джувайни14 (1225-1283) и других арабских и персидских авторов.
Во второй половине XIII в. Плано Карпини, Ц. де Бридиа и Рубрук, а позже Марко Поло и другие европейцы, побывавшие в Центральной Азии, предоставили уникальную информацию, причем эти люди, как представители другой культуры, внимательно приглядывались к образу жизни кочевников и отмечали все его нюансы вплоть до мелочей. Этим авторам мы обязаны важнейшими сведениями, среди которых нашлось некоторое место и для описания взаимоотношений номадов с природой: особенностей их перекочевок, охоты, анимистических представлений и т.д.15
Существует несколько десятков изданий «Сокровенного сказания» на разных языках, в отечественной науке не утерял своего значения перевод С.А. Козина' Козин С А Сокровенное сказание. Монгольская хроника 1240 г М; Л, 1941 Более точный перевод Б.И. Панкратова, к сожалению, сохранился не полностью. См.: Панкратов БИ Образцы переводов из «Юань-чао би-ши» (подготовка к печати и предисловие Ю.Л. Кроля) // Mongolica. К 750-летию «Сокровенного сказания» М, 1993. С. 103-125; [Панкратов БИ] Переводы из «Юань-чао би-ши» (публикация Ю Л. Кроля и Е А Кузьменкова) // Страны и народы Востока. Вып XXIX. СПб, 1998. С. 44-65.
10 Мэн-да бэй-лу («Полное описание монголо-татар») Факсимиле, пер. Н.Ц Мункуева М., 1975.
«Краткие сведения о черных татарах» Пэн Да-я и Сюй Тина. Пер Линь Кюн-и и Н.Ц Мункуева//Проблемы востоковедения М., I960 №5 С 133-158; Хэрээд Жамсрангийн Баясах Записки южносунских дипломатов как источники по истории и этнографии монголов XIII века Улаанбаатар, 1997.
12 Ибн ал-Асир Ал-Камнл фи-т-та'рих (Полный свод истории) Пер., примеч и коммент П Г Булгакова, дополнение, введ и указат. Ш С. Камолиддина. Ташкент, 2006
ан-Насави, Шихаб ад-Дин Мухаммад Сират ас-султан Джалал ад-Дин Манкбурны (Жизнеописание султана Джалал ад-Дина Манкбурны) Изд. критич текста, пер., предисл, коммент., примеч. и указат. З.М Буниятова. М, 1996.
1 Juvami, Ata-Mahk. The History of the World-Conqueror. Trans, by J A. Boyle. Manchester Univ Press, 1997.
Путешествия в восточные страны Плано Карпини. История могалов Гильом де Рубрук Путешествие в восточные страны. Книга Марко Поло М, 1997, Христианский мир и
2 Записки русских путешественников конца XIX - начала XX вв. Хронологически эта группа источников отстоит очень далеко от рассматриваемого нами периода истории Центральной Азии, однако, их привлечение оправдывается, по меньшей мере, двумя обстоятельствами. Во-первых, культура номадов эволюционирует довольно медленно и долго сохраняет архаические черты. Во-вторых, блестящая подготовка и широкая эрудиция позволили первопроходцам верно интерпретировать особенности образа жизни и ведения хозяйства номадов этой обширной территории накануне решающих социально-экономических перемен. Приоритет открытия этой «terra incognita» для широкой общественности принадлежит Н.М. Пржевальскому, совершившему в 1870-1885 гг. четыре экспедиции общей протяженностью около 31550 км. Затем последовали экспедиции Г.Н. Потанина, братьев Г.Е. и В.Е. Грумм-Гржимайло, М.В. Певцова, В.И. Роборовского, П.К. Козлова, A.M. Позднеева, В.А. Обручева и др. Все руководители экспедиций составляли о своих маршрутах подробные отчеты, которые затем публиковались.
3. Археологические источники Данные центрально-азиатской
археологии использовались нами ограниченно, как вспомогательный
материал. Вместе с тем, надо отметить, что именно археологические находки
дают наглядное представление о древнем земледелии, показывают
соотношение пород скота в стадах, демонстрируют уровень технического
прогресса и т.д. Их значение неоспоримо не только при исследовании
материальной культуры прошлых эпох. Они нередко незаменимы при
реконструировании картины мира и ментальносте этносов, особенно
бесписьменных. В данной работе используются материалы СИ. Руденко,
А.Н. Бернштама, А.В. Давыдовой, А.П. Окладникова, Ю.С. Худякова, В.Е.
Войтова, А.В. Тиваненко, С. С. Миняева, П.Б. Коновалова, СВ. Данилова и
др.
4. Исторические и этнографические работы. Кочевниковедение за 250
лет своего развития породило обширную литературу. Не все эти труды могли
быть использованы с равной результативностью. Приоритет отдавался тем
работам, в которых вскрываются закономерности возникновения и
исторического развития центрально-азиатского кочевничества, устройства и
жизнедеятельности кочевых обществ, их взаимоотношений с оседлыми
народами и природной средой, духовного мира номадов и т.п. Из числа
использовавшихся нами публикаций заслуживают отдельного упоминания труды
В.В. Бартольда, БЛ. Владимирцова, Г. Маркова, Н.Ц. Мункуева, Л.Н.
Гумилева, А.М. Хазанова, Н.Э. Масанова, НЛ. Крадина, Т.Д. Скрынниковой,
«Великая Монгольская империя» Материалы францисканской миссии 1245 года СПб, 2002.
Е.И. Кычанова, А.Г. Малявкина, Л.Л. Абаевой, Ч. Далая, Ш. Виры, Г. Сухбатора, Т. Барфилда, И. де Рахевилца, Л. Квонтена, Р. Груссэ, Ж.-П. Ру, Т. Хаяши, Л.И. Думана, Д.И. Тихонова и др.
Современным тюркским и монгольским народам Центральной Азии посвящены многочисленные труды этнологов, культурологов, религиоведов. Некоторая часть этих трудов может быть полезна и для реконструкции образа жизни и верований кочевников раннего средневековья. В работах Н.Л. Жуковской всестороннее освещение получила монгольская кочевая культура16. В монографии ЛЛ. Викторовой большое внимание уделяется культурогенезу монголов и культуре их этнических предшественников17. Кроме названных исследований, ценные замечания по этнической экологии номадов имеются во многих статьях и монографиях других авторов.
5. Полевые этнографические материалы автора диссертации. Материалы письменных источников дополнялись собственными наблюдениями быта халха-монголов в ходе полевых исследований в Монголии в 2000-2008 гг. Совместной Российско-Монгольской биологической экспедиции РАН и АНМ. Основной задачей было изучение трансформации традиционного природопользования монголов в условиях социально-экономических перемен, происходящих в стране с 1990 г., а главным исследовательским методом - анкетирование аратов (скотоводов-кочевников).
Научная новизна работы заключается в следующем:
-
Впервые на единой методологической основе прослежена история взаимодействия кочевых обществ и природы на территории Центральной Азии от хунну до уйгуров.
-
Реконструирована картина природопользования различных монгольских и тюркских народов, вскрыты общие закономерности их отношения к окружающей среде.
-
Раскрыты процессы духовной адаптации раннесредневековых номадов к ландшафтам, выражающиеся в их сакрализации и деификации. Практическая значимость работы. Основные результаты
диссертации могут быть использованы в разработке стратегии охраны природы в Центральной Азии, а также в учебно-методической работе и дальнейших исследованиях, касающихся истории и культуры кочевых народов этого региона.
Жуковская НЛ. Ламаизм и ранние формы религии М, 1977, Она оке. Категории и символика традиционной культуры монголов. М, 1988; Она же Кочевники Монголии. Культура Традиции Символика. М, 2002 17 Викторова Л.Л. Монголы Происхождение народа и истоки культуры М, 1980
Апробация работы. Основные положения и выводы диссертационного исследования были доложены на 22 научных конференциях, в том числе на ежегодных Рериховских чтениях ИВ РАН (Москва, 1999-2007), международных конференциях, проводившихся в Москве, Санкт-Петербурге, Улан-Удэ, Киеве, Судаке и Улан-Баторе в 2002-2008 гг.
Струюура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, подразделяющихся на тематические разделы, заключения, списка использованной литературы и приложения, в котором обсуждается принципиально важное для темы исследования понятие «Центральная Азия».
Принцип тотальной иерархической принадлежности объектов и явлений природы
Одним из факторов, наиболее сильно изменяющих окружающую среду, правда, локально, является градостроительство. Из всех кочевых государств, существовавших в Центральной Азии с древности и вплоть до XX в., традициями градостроительства выделяется Уйгурский каганат (744 — 840 гг.). Посвященная ему литература так или иначе затрагивает роль городов в экономике и политике. Иногда она выводит на мировоззренческий аспект уйгурской культуры43. Побочным промыслам, таким как собирательство, уделено весьма незначительное внимание. Чаще всего, о них заходит речь в этнологических работах, посвященных современным насельникам Центральной Азии44.
Традиционные способы использования дикорастущих растений изучает этноботаника45, получившая в последние годы мощный импульс развития, особенно в Монголии. Монгольские ученые исследуют лекарственные, пищевые, красильные и прочие растения, которые издавна собирались в степях, лесах и пустынях. Заслуживает внимания содержательная статья Г. Эрдэнэжава, представляющая собой прекрасный этноботанический обзор, который охватывает практически все стороны эксплуатации растительных ресурсов Монголии . Составляются общемонгольские и региональные сводки полезных растений47. Ранее были развернуты исследования растений, применявшихся как в народной, так и в тибетской медицине, воспринятой монгольскими целителями.
Значительно слабее изучены механизмы духовной адаптации народов Центральной Азии к окружающей среде. Некоторые материалы по духовной культуре кочевников, демонстрирующие их понимание природы и человека, можно найти в сборнике «Природа и человек в представлениях народов Сибири и Севера (вторая половина XIX - начало XX в.)»48. Ценность этих публикаций заключается, прежде всего, в том, что они вскрывают мировоззренческие основы природопользования.
Большим шагом вперед можно считать издание в Новосибирске на рубеже 1980-1990-х гг. трехтомного исследования «Традиционное мировоззрение тюрков Южной Сибири» под редакцией И.Н. Гемуева , содержащего богатые этнографические материалы по кочевым народам. Наконец, сравнительно недавно вышел сборник «Человек и Природа в духовной культуре Востока», одна из статей которого посвящена экологии традиционной монгольской культуры50.
Отдельную категорию составляют публикации, освещающие так называемые экологические традиции номадов. Итогом многолетнего накопления и осмысления материалов явилась коллективная монография «Экологические традиции в культуре народов Центральной Азии»51. Она включает четыре раздела: 1) Роль древних культур Центральной Азии в формировании экологических традиций и культурно-исторического ландшафта (П.Б. Коновалов); 2) Экологические традиции в шаманистических воззрениях и культах народов Центральной Азии (Т.М. Михайлов и А.В. Тиваненко); 3) Экологические традиции в буддийской культуре народов Центральной Азии (А.И. Вязниковцев, К.М. Герасимова, А.И. Железнов, СП. Нестёркин и В.Н. Пупышев); 4) Прикладные аспекты культурно-экологических традиций народов Востока (Н.В. Абаев, М.И. Вечерский и Н.Ц. Жамбалдагбаев). В книге предпринята попытка проследить эволюцию традиционной культуры населения Центральной Азии с древнейших времен до буддийского периода ее истории. Поэтому авторами осуществлена подборка археологического, исторического, религиоведческого и этнографического материала. Авторы подводят читателя к мысли, что центрально-азиатская культура хранила и передавала от поколения к поколению и от этноса к этносу правила и запреты природопользования, традиции этического отношения к окружающему миру, несмотря на смену религиозных доминант. За прошедшие со времени ее опубликования годы не появлялось печатных работ, охватывающих такой широкий круг вопросов и столь длительный хронологический интервал, но вышли десятки статей, где поднимается эта проблематика.
В Туве рассматривают под экологическом углом зрения традиции своего народа Л.К. Аракчаа, М.М. Кыныраа, Г.И. Дадаа и др.52 Значительный стимул для подобных работ дало развертывание международных исследований по программе «Убсу-Нур», включающих как естественнонаучный, так и гуманитарный блоки.
Бурятские специалисты проводят разносторонние исследования традиционного природопользования коренных народов Байкальского региона и Монголии, оценивают роль буддизма и шаманизма в этнической экологии бурят в прошлом и на современном этапе, изучают перспективы возрождения аборигенных пород скота и сопряженного с их разведением кочевого образа жизни, промысловые традиции и т.д
Принцип демографической адаптированности
Разведение скота и охота не всегда покрывали потребности сяньбийцев. Подобная ситуация рано или поздно складывается в любом кочевом обществе и обусловливается, как правило, не столько ростом народонаселения, сколько катастрофическими явлениями природы. В суровые зимы в степях порой гибнут миллионы голов скота. Иногда на передний план выходят демографические проблемы. Так было, например, после гражданской войны I в. до н.э., когда часть хунну откочевала на юг, где жизнь была спокойнее и, видимо, сытнее, чем на севере191. На аналогичную причину указывает китайский источник и в случае сяньбийцев, однако, здесь приводится дополнительная, чрезвычайно интересная информация, каким путем их вождь Таныпихуай (141 - 181) нашел выход из создавшегося положения. Он привлек дополнительный источник питания, нетрадиционный для кочевников, - рыбу, причем для ее ловли ему потребовалось захватить людей в соседнем владении: «Численность сяньбийцев увеличивалась с каждым днем, скотоводство и охота уже не могли удовлетворить их потребностей в пище, поэтому Таныпихуай выехал осмотреть свои земли. Он увидел р. Ухоуцинь , тянувшуюся на несколько сотен ли. Там, где были заводи, встречалось много рыбы, но ловить ее сяньбийцы не умели.
Услышав, что жители владения Вожэнь искусны в ловле рыбы сетями, Танылихуай напал на востоке на это владение, захватил более 1000 семей и переселил их на берега р. [Ухоу]цинь, приказав ловить рыбу, чтобы восполнить недостаток в пище»194.
По мнению большинства исследователей номадизма, кочевая экономика не самодостаточна, т.е. она не может полностью обеспечивать потребности общества и нуждается в обмене с оседлым миром либо в насильственном захвате недостающих продуктов. Сяньбийцы в этом отношении не были исключением. Они занимались грабежом на приграничных китайских землях и добивались открытия рынков на границе с Китаем. Н.Н. Крадин подсчитал, что за период в 80 лет (с 97 по 178 гг.) сяньбийцы нападали на Китай как минимум раз в три года, как правило, осенью и зимой195.
Несомненно, взаимодействие с китайцами обогащало материальную и в какой-то мере духовную культуру кочевников. Кэбинен (? - 235) -старейшина одного из небольших сяньбийских родов и основатель правящего клана, кочевавший поблизости от укрепленной линии, давал прибежище китайским перебежчикам и научился от них письменности и изготовлению оружия. В управлении своим кочевьем он подражал китайским порядкам. В частности, при выезде и возвращении с охоты выставлялись знамена, а удары барабана служили охотникам сигналами двигаться вперед или назад . В этой связи можно предположить, что у сяньбийцев, как и у прочих насельников Центральной Азии, охота была излюбленным развлечением кочевой знати и простых воинов, и одновременно служила для тренировки войска. В пользу этого предположения может говорить факт проведения масштабной облавы на зверя одного из предводителей тобасцев -Илу (307 - 315). В 312 г. Илу наголову разбил китайское войско, после чего «произвел большую облаву в горах Шеу-ян-шань. От кож и мяса горы казались кровавыми» . Цитированное вряд ли является преувеличением. Облавные охоты кочевников имели достаточно жестокий характер, даже несмотря на зафиксированный, например, у монголов, обычай выпускать некоторую часть животных из облавного кольца на волю после массового избиения их сородичей. Поступали ли подобным образом сяньбийцы, мы не знаем.
Городов сяньбийцы не строили. Археологам до сих пор не известно ни одного городища сяньбийского времени в Восточной Азии. Ставка Таньшихуая на реке Чочоу, у гор Таньхань в Шаньси, вряд ли была стационарной и, тем более, Таньшихуай не возвел там себе дворец, как полагал Л.Н. Гумилев. Эта ставка, кроме выполнения административно-политических, редистрибутивных и торгово-ремесленных функций, должна была играть роль культурно-идеологического центра. Впрочем, населенные пункты входили в состав метрополии сяньбийской державы. Там селили пленных китайцев, которых заставляли обрабатывать землю, и взимали в качестве дани часть их продукции. Аналогично обстояло дело с ремесленниками
Жуаньжуани
Уйгурский каганат, как никакая другая степная держава, был для Китая спокойным соседом. Японский исследователь Хаяши Тошио насчитал всего десять случаев вторжения уйгуров в пределы Китая или демонстраций силы, и лишь один из них (778 г.) может быть принят как традиционное нападение кочевников398. Результаты этого набега подвел Тон Бага таркан, в следующем году возглавивший каганат под именем Кутлуг Бильге-кагана (779 - 789): «Мы захватили несколько тысяч овец и лошадей. Можно сказать, это была великая победа»399. Для сравнения: между 209 г. до н.э. и 48 г. н.э. хунну вторгались в Китай, по разным оценкам, от 40 до 70 раз400. Даже если принять минимальную цифру, получится, в среднем, один набег в 6,5 лет. Поэтому трудно согласиться с авторами, утверждающими, что уйгуры наряду с Тибетом и государством Наньчжао представляли серьезную угрозу для Китая и «досаждали Китаю набегами и грабежами»401. Эта угроза, конечно, существовала, но, как правило, в потенции, и лишь в редких случаях актуализировалась, выливаясь в грабительский рейд уйгурской конницы.
Какова причина этой «гуманности», не свойственной кочевникам Великой Степи? Было бы слишком рискованно искать ее в идеологической плоскости и увязывать с принятием Бёгю-каганом манихейства в 763 г. Не одобряющее кровопролития вероучение Мани едва ли могло оказать на уйгуров большее сдерживающее влияние, чем, скажем, не менее гуманный буддизм на тибетцев в VIII-IX вв. Сравнительно миролюбивая политика каганата в отношении Китая проистекала из других причин.
Восстание Ань Лу-шаня - китайского военачальника, происходившего из знатного тюрко-согдийского рода, и его преемников в 755-762 гг., поставило династию Тан на край гибели. Китаю пришлось просить уйгуров о военной помощи, и, как известно, она была оказана. За услугу надо было платить. Согласно императорскому указу 757 г., Китай обязывался ежегодно посылать в каганат 20 000 кусков шелка. Кроме того, уйгуры добились открытия торговли и пригоняли в Поднебесную лошадей, которых меняли на шелк, причем лошади были нередко очень низкого достоинства. «После периода Чен-юанъ (758-760) уйгуры, пользуясь преимуществом их службы Китаю, часто посылали посольства с лошадьми на продажу по договоренной цене за шелк. Обычно они приходили каждый год, продавая одну лошадь за сорок кусков шелка. Каждый раз, приходя, они пригоняли несколько десятков тысяч лошадей. Было много посыльных, ожидавших смены во Дворе Дипломатических Приемов. Варвары ненасытно приобретали шелк, а мы получали бесполезных лошадей. Двор нашел это крайне раздражающим» . Подсчитано, что цена одной лошади составляла, в среднем, 38 кусков шелка. При этом лошади вовсе не были для Тан «бесполезными», напротив, нередко их не хватало для комплектования армии. Падение Уйгурского каганата и, как следствие, прекращение регулярной приграничной торговли вызвало острую нехватку лошадей . О качестве уйгурских лошадей танские источники сообщают: «Лошади были плохие, слабые и негодные» , что, по-видимому, близко к истине.
В отличие от других номадов, соседствовавших с Китаем и вымогавших различные «подарки», уйгуры требовали только шелк. Они получали его также как контрабанду и приданое китайских принцесс, выдаваемых за каганов. Какую-то часть его они потребляли сами, но основной поток шел на Запад при посредстве согдийских купцов. Зерно уйгуры не просили: оно поступало из Западного края, а, кроме того, они выращивали некоторое количество хлеба у себя, в частности, в районе столицы каганата - города Карабалгасун (Орду-Балык). Арабский путешественник Тамим ибн Бахр, посетивший Карабалгасун в 830-е гг., обратил внимание на интенсивное развитие земледелия в его окрестностях . Уйгуры извлекли колоссальную выгоду из своей помощи Китаю. За счет китайских ресурсов уйгурский двор мог быть поддержан на беспрецедентно высоком уровне материальной обеспеченности" .
Уйгуры были заинтересованы в целостности Китая и в наличии там единоначалия. Они не были оригинальны в своей китайской политике: ее придерживались практически все кочевники Центральной Азии407. Территориальные приобретения на юге сулили им меньше выгоды, чем дистанционное эксплуатирование ресурсов Китая при посредстве танского двора: «Из глубины степей они успешно эксплуатировали Китай, не давая китайцам шанса вмешиваться в дела кочевников» . Поэтому каганат помогал империи справляться как с внутренними мятежами, так и с внешней угрозой, которую в ту эпоху олицетворяли, в первую очередь, тибетцы, движимые иными мотивами, чем номады степей. Т. Барфилд отмечает, что, когда Уйгурский каганат пал, Тан потеряла своих защитников и стала жертвой первого же мятежа .
Уйгуры
Ни в коей мере не умаляя роль природно-климатического фактора, мы полагаем, что причина этих различий заключалась в социально-политической эволюции кочевых обществ, причем не самих по себе, а в тесной связи с оседлым миром, в первую очередь, с Китаем. Природа задавала определенные, достаточно жесткие рамки, в которых могли существовать и развиваться племена, но отклонения от некоей усредненной модели экономики типичного кочевого общества могут объясняться скорее социальными, чем природными причинами. Природа могла ослабить кочевое государство и сделать его жертвой соседей или заставить на время изменить внешнюю политику, но она не позволяла скотоводам в массовом порядке превращаться в земледельцев или торговцев и не понуждала их к этому.
Особенности центрально-азиатской культуры, проявляющиеся в пассивном отношении к окружающей среде, системе запретов на внесение в нее каких-либо изменений, обуславливаются, по крайней мере, тремя факторами. Во-первых, уровень технической оснащенности в течение многих веков оставался здесь на сравнительно низком уровне. Во-вторых, малочисленность и дисперсность населения препятствовала созданию критических нагрузок на ландшафты. Наконец, в-третьих, ранимая природа Центральной Азии, способная быстро и подчас необратимо деградировать, не позволяла себя эксплуатировать без риска, вследствие чего системы жизнеобеспечения номадов были отрегулированы таким образом, чтобы избежать подрыва своей ресурсной базы. Отсюда и рождаются правила и запреты, со временем приобретающие авторитет незыблемых традиций, которые получили наименование «экологических».
С другой стороны, чисто «созерцательный» подход к окружающей среде тоже не имел места. Отношение к природе было достаточно прагматическим и диктовалось, в первую очередь, необходимостью выживания. Определенный заряд сострадания ко всему сущему привнес буддизм, но в рассматриваемую эпоху он не являлся в кочевых обществах доминирующим вероучением. Многочисленные материалы свидетельствуют против современных попыток идеализации взаимоотношений человека и природы в Центральной Азии.
Помимо материальной адаптации народов Центральной Азии к среде обитания, происходила их духовная адаптация, выражавшаяся в выработке верований и представлений, которые способствовали более гармоничному сосуществованию людей и природы. Пространство воспринималось номадами как семантически неоднородное: оно имело сакральный центр и профанную периферию, причем чужие земли вообще стояли вне этой простейшей классификации, но четко вписывались в универсальный код «свой — чужой». Наделявшаяся всевозможными позитивными свойствами земля родных кочевий противопоставлялась территориям, занятым враждебными племенами, поэтому отношение к природе чужих земель было экофобным, а к природе своих - преимущественно экофильным. Аналогично осмысливали ойкумену и другие народы. Например, для средневековых европейцев «Культурным, благоустроенным миром, на который распространяется божье благословение, был лишь мир, украшенный христианской верою и подчиненный церкви. За его пределами пространство утрачивало свои позитивные качества, там начинались леса и пустоши варваров, на которые не распространялись божий мир и человеческие установления. Такое членение по религиозному признаку определяло поведение крестоносцев в пределах неверных: методы, недозволенные в христианских землях, были допустимы в походе против язычников»
Сакральность «своей» земли обусловливается различными факторами. Прежде всего, любой род или племя помещает себя в семантический центр мира, в место, где благотворная сила Неба проявляется максимально. Следовательно, это место идеально для жизни. Затем, оно населено духами предков, неусыпно наблюдающими за всем, что происходит на родовой земле, и помогающими своим потомкам. Обычно эти духи в определенные дни спускаются с неба на вершину родовой горы. Далее, другие духи, имеющие природное происхождение, при условии их почитания наделяют людей здоровьем, богатством, крепким потомством, умножают стада, дарят охотничью-добычу. Места их обитания становятся сакральными. Наконец, для Центральной Азии, как и для Восточной, актуальной была идеологема тесного переплетения понятий о верховной власти и природной гармонии. Верховный правитель кочевого социума воплощал «мировую ось» и, служил передатчиком на подвластные ему земли благотворной силы Неба. Расширяя границы государства, он тем самым раздвигал рубежи упорядоченного пространства, где благоденствуют дикая природа и люди со своими стадами. Природные катаклизмы могли расцениваться как знак неугодности правителя Небу и послужить поводом к его замене другим претендентом, в, котором угадывался особый небесный дар - харизма.
Природа была не только пассивным объектом почитания или эксплуатации. Согласно представлениям номадов, она являлась обладающей разумом силой. Злоупотребления по отношению к ее богатствам, нарушение неписаных правил природопользования и поведения и другие противоречащие традициям действия не оставались безнаказанными. Нарушения «глобального» масштаба карались Вечным Небом, малозначительные - неисчислимыми духами-«хозяевами».
Похожие диссертации на История взаимодействия человека и природы в Центрально-Азиатских кочевых обществах раннего средневековья
