Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Фольклор и этнологии. Система жанров в карачаево-балкарском фольклоре 13
Глава 2. Социальная онтология карачаевцев и балкарцев в контексте тюркской метафизики 52
Глава 3. Кавказ. Смена территориального и духовно-этнического пространства 134
Заключение 241
Список использованных источников и литературы 253
- Фольклор и этнологии. Система жанров в карачаево-балкарском фольклоре
- Социальная онтология карачаевцев и балкарцев в контексте тюркской метафизики
- Кавказ. Смена территориального и духовно-этнического пространства
Введение к работе
Актуальность проблемы исследования. В XX веке чрезвычайно возрос интерес к философской и этнолого-культурологической проблематике. Философы, этнографы, языковеды, культурологи пытаются выявить наиболее существенные характеристики культур, выделяя в них типы на основе собранного в полевых условиях материала и осуществляя самые разноплановые изыскания. Сложившаяся ситуация в целом указывает на актуальность исследований в данной области, которые, касаясь отдельных культурных типов, также способны внести свою лепту в изучение указанной проблематики.
Степень научной изученности проблемы. Первые записи карачаево-балкарских фольклорных материалов относятся ко второй половине девятнадцатого века и представляют в основном этнографический интерес. Это - сказания, а также топонимические, генеалогические и исторические легенды, записанные в местах путешествий членами РГО - Е. Тавлиновьм, Е. 3. Барановым, Н. Ф. Грабовским, Н. Я. Дынником, Н. Я. Карауловым, а также передовыми деятелями русской науки и культуры - И. И. Иванюковым, Вс. Ф. Миллером, М. М. Ковалевским и т. д.
В 1881 г. Сафар-Али Урусбиевым была осуществлена первая фольклорная публикация, снабженная ценными комментариями, паспортными данными и предисловием, содержащая переводы на русский язык нартских сказаний «Урызмек». «Шауай», «Рачикау», «Сосруко»1.
Факт этот означает, что национальная интеллигенция уже осознает важность подобной работы и сама обращается к собиранию и изданию родного фольклора. Толчком к этой работе явились благородные идеи русской ориенталистики и русского кавказоведения, с их уважением к духовной культуре малых народов царской России, разносторонностью собирания и исследования оригинального словесного богатства.
В 1883 году учитель Карачаевского городского училища М. Алейников публикует карачаевские сказания об Ёрюзмеке, Сосруке и Гиляхсыртане, о новых богатырях - Ачемезе, Хубуне, Дебете1. В 1898 году А.П. Дьячков-Тарасов опубликовал на русском языке варианты нартских сказаний карачаевцев — «Сосруко и Эмеген пятиголовый», «Алауган», «Генджаке-шауай», «Смерть Ёрюзмека», «Чюэрды», «Княжна Сатанай»2.
В «Терском сборнике» вышли «Поэмы, легенды, песни, сказки и пословицы горских татар Нальчикского округа Терской области» в записях Н.П. Тульчинского. В примечаниях значится, что записи «заимствованы из тетради Науруза Исмаиловича Урусбиева». Тексты снабжены комментариями, содержащими ценные сведения по истории, этнографии, религии и фольклору балкарцев и карачаевцев .
Работа по собиранию и изданию фольклорных текстов охватывала и другие жанры, кроме нартских сказаний. Упомянем «Сказки горских татар», опубликованные Е. Барановым4, балкарские и карачаевские песни и сказки, опубликованные в венгерским ученым В. Прёле5.
Не всегда этапы исторической жизни прямо соответствуют эволюции художественного изображения, а на первых стадиях художественного мышления (миф - Ф.У.) прямая историчность даже противопоказана.
Наиболее емкой категорией художественного сознания в фольклоре является жанр, ибо именно в нем в наиболее завершенном виде слились смысл и способ изображения. Жанр в фольклоре, в отличие от жанра в литературе, где он сознательно избирается автором из существующего уже художественного арсенала, складывался в процессе жизни и творчества народа. Само его возникновение было вызвано насущной потребностью мировоззренческого, эстетического порядка.
Таким образом, именно в начале (генезисе) всякого жанра, в предпосылках этого «формотворчества», заключены важнейшие сущностные особенности художественного отражения жизни. Жанр — это как бы художественный микромир, особый взгляд на мир. Последовательность развития жанров и характер их взаимодействия (иначе говоря, система жанров) создают целостную картину влияния жизни на фольклор.
В карачаево-балкарской фольклористике в разное время предпринимались попытки дать жанровую классификацию карачаево- балкарского фольклора. Одной из первых работ является монография А.И. Караевой, в которой она выделяет обрядовые песни, а именно - трудовые, охотничьи, свадебные. Этой же классификации придерживается Р.А-К. Ортабаева, выделяя трудовые, охотничьи песни и алгъышы (здравицы, заклинания). Наиболее развернуто в теоретическом аспекте рассматривает магические песни и заговоры З.Х. Толгуров, он исследует соотношение мифа и магии, обряда и магии, табу и магии. Песенная эпика, как род фольклора, развернута в монографическом исследовании А.И. Рахаева, построенном на синтезе музыкального и фольклористского анализа. Следует особо упомянут работы А.З. Холаева и Т.М. Хаджиевой, посвященные типологии отдельных жанров фольклора. Разработке карачаево-балкарского свадебного обряда посвящена монография М. Ч. Кудаева, которая представляет собой обширный историографический и этнографический полевой материал. И, наконец, наиболее дифференцированно рассмотрены по жанру и поэтике карачаево- балкарские народные песни Х.Х Малкондуевым, все работы которого посвящены вопросам классификации жанров карачаево-балкарской песенной культуры. Впервые введенный в научный обиход обширный экспедиционный полевой материал позволяет расширить и углубить жанровую классификацию. Малкондуев дифференцирует песенную лирику на обрядовую («сарыны» - оплакивания, «алгъышы»-здравицы, заклинания, «айтышы»-состязания, «сандракъ»-импровизационное иноговорение) и необрядовую (любовные: «инар», «кюу», «сюймеклик джырла», сатирико- комические и пародийные). Этим же автором впервые магия представлена во всей полноте ее функциональных подвидов: лечебная, заговорно- заклинательная и так далее. Последняя монография представляет собой исследование поэтики жанров, где идейно-содержательный анализ дополнен средствами художественной традиционной выразительности.
Нами предложена собственная классификация жанров, которая рассматривает весь наличный состав карачаево-балкарского фольклора: обрядовые песни, нартовские песни, набеговые песни, социальные песни, историко-героические песни, песни о болезнях, бытовые песни (шуточные, колыбельные, любовные) и сказки (апологи, волшебные, бытовые).
В данной работе предпринята попытка выявления и реконструкции базовых понятий карачаевцев и балкарцев, отражающих их картину мира. Кроме того, в исследовании дается развернутая панорама понятий в иноэтнических мировоззренческих системах, что позволяет охватить различные исторические пласты, отвлекаясь в то же время от наличия внутри них других ветвей.
В работе ставится задача дать систематическое описание таких базовых карачаево-балкарских понятий как: «Я», «мера», «счастье», «зависть», «знание», «добро», «страх» и др.
Поставленная задача потребовала, с одной стороны, обращения к культурно-историческому, историко-этнографическому фону и, с другой стороны, к фону культурному. В качестве последнего выступают параллели с европейской и с другими культурами. Тем самым, наш подход можно определить как культурно-этнологический и культурно-философский, что позволяет отличить его от других подходов к исследованию категориальных понятий той или иной культуры, наибольшую ценность для нашего исследования представляли работы по культурологии, философии и фольклору,обобщающие опыт творческого поиска, таких ученых, как А. М. Гадагатль, А. Б. Куделина, В. М. Гацак, М. А. Кумахова, А. И. Алиевой, Е. В. Давидовича, Н. Горловой, Ф. С. Эфендиева.
Именно обозначенная направленность делает настоящее исследование актуальным как по предмету, так и по конечным целям. Помимо прочего, исследование базовых карачаево-балкарских понятий способно обеспечить понимание тех ценностей, которыми живет общество на современном этапе.
Представляется необходимым отметить также, что демонстрация карачаево-балкарской модели общины и социального института, столь значимая в контексте культуры, работает и на сверхзадачу - утверждение «телеологизма истории», эйдетического параллелизма этнической и социальной истории карачаевцев, балкарцев и других народов Кавказа, обеспечивая их диалог, особенно актуализировавшийся на рубеже веков.
Для достижения поставленной цели решаются следующие задачи:
1. Выявление специфики карачаево-балкарского культурогенеза как особого типа в дихотомии «карачаево-балкарцы - другие народы Кавказа»;
2. Описание метафизики карачаевцев и балкарцев как целостной системы;
3. Рассмотрение категориальной лексики карачаевцев и балкарцев, представляющей собой особую область внутри тюркской культуры -гибридный тип тюркской и кавказской культур со своей собственной динамикой, что имеет целью выявить общую этнокультурно-философскую карачаево-балкарскую основу традиционной культуры;
4. Выявление архетипов каврачаево-балкарской культуры на основе рассмотрения языкового материала и артефактов из обрядово-культурной, ритуальной и мировоззренческой систем.
Поставленные задачи определили использование методов, которые находятся в рамках этнокультурно-философского подхода.
В качестве основного метода исследования мы заявляем типологический герменевтико-штерпретационный метод, который позволяет выявлять сущностные характеристики кодирующих или маркирующих этнокультурных систем.
Объектом исследования является этнокулътурогенез карачаевцев и балкарцев.
В качестве предмета исследования выступают карачаево-балкарские категориальные понятия этнологического характера.
На защиту выносятся следующие теоретические положения: 1. Культура карачаевцев и балкарцев представляет собой самостоятельный культурный тип, обладающий смысловой обособленностью и характеризующийся приоритетом вербальных систем над историко-культурными, высокой семиотичностью мифа и ритуала, содержащих в себе универсальное сочетание всех систем, в том числе и социальных.
2. Состав категориального аппарата карачаевцев и балкарцев определяется уникальной ситуацией тюркского «транзита».
3. Система категориальных понятий карачаевцев и балкарцев представлена следующими группами базовых категорий: «бытие-Я»; «колесо» - «чувство меры»; «земля» - «кровь» - «родина/община»; «счастливое сознание» - «сила/преуспеяние» - «зависть» — «добро».
Кулътурогенез карачаевцев и балкарцев предстает в исследовании как непрерывная этнокультурная традиция. Через выявление и описание их категориальных составляющих мы получили возможность вскрыть закономерности формирования самодовлеющей карачаево-балкарской «метафизики», то есть предфилософии раннего философского творчества, включающей в себя идеальную и окказиональную этику.
В осуществлении данного подхода и заключается новизна данного исследования. В настоящей работе впервые исследуется карачаево-балкарская культура как самостоятельная данность.
Материалом исследования послужили исторические литературные источники по фольклору и мифологии карачаевцев и балкарцев, полевые материалы автора, словарные статьи в толковых и фразеологических словарях.
Практическая ценность работы состоит в возможности использовать результаты диссертации в теоретических курсах по философии культуры и этнологии, а также в лексикографической практике при подготовке специальных словарей категориальной лексики тюркских языков.
Результаты исследования апробированы в докладах по теме диссертации на международной конференции (ИМЛИ) посвященной 200 -летию со дня рождения А.С. Пушкина - Москва, 1999; на общетюркском международном курултае по проблемам языков и культур — Измир, Чешме, 1995; на международной тюркологической конференции: «История. Язык. Культура» - Казань, 1993, на II республиканской научно-практической конференции по проблемам развития государственных языков Кабардино-Балкарии - Нальчик, 1997г; на II республиканской конференции «Эльбрусские чтения» - Нальчик, 1998г; на региональной конференций учебных заведений Кавказских Минеральных Вод «Народы Северного Кавказа на пороге XXI века» - Пятигорск, 2002 г. Монография обсуждалась на заседании кафедры романо-германской филологии Кабардино-Балкарского Государственного университета, издана как пособие в виде курса лекций «Этнокультурные ценности тюркских народов Северного Кавказа» в научно-методическом и издательском центре «Учебная литература». — Москва, 2000 г.
По материалам диссертации опубликованы следующие работы:
1. Монография «Метафизика колеса». (Вопросы тюркского культурогенеза), г. Сергиев Посад. 2003, 13 пл.
2. «Фольклор и этнология» // сборник «Вопросы кавказской филологии и истории». - Нальчик: «Эльфа», 2001. Вып. 3. С. 75-94.
3. «Метафизика карачаево-балкарских пословиц» // Научный вестник Академии информационных технологий. - Пятигорск, 2001. - 4/11
4. «Род - община - государство» - системная константа в общественном устройстве тюрков» // тезисы докладов III Международного конгресса «Мир на Северном Кавказе через языки, образование, культуру». — Пятигорск, 2001. - Симпо-зиум IX, С. 58.
5. Кодекс Баласагуни или грани «Счастливого сознания тюрков» // Тезисы докладов III Международного конгресса «Мир на Северном Кавказе через языки, образование, культуру». - Пятигорск, 2001. -Симпозиум IX, С. 61.
6. «Пушкин и Коран» // «Русский язык и межкультурная коммуникация». - Пятигорск, изд. ПГЛУ, 2002, № 2.
7. «Песнь о набегах как знаковый для эволюции художественного сознания пласт фольклора» // «Научный вестник» Академии информационных технологий. - Пятигорск, 2002. — № 6.
8. «Время «Нартов» и время «Деде Коркута» в стадиальном развитии тюркского эпоса» // Исследование по фольклору. Т. 11. - Баку: Институт литературы им. Низами и центр фольклора АН Азербайджана, 2002, 1. Печ. л.
9. «Анатолия. Конец или начало транзита?» // «Литературный Азербайджан», Баку: 1999, 2. Печ. л.
10. «Время и пространство Гошаях-бийче». // «Литературная Кабардино-Балкария».-Нальчик: 1997, № 1.
Структура и содержание работы определены составом решаемых проблем и задач. Диссертация состоит из введения, трех глав и заключения.
Во введении обосновываются выбор темы, актуальность, новизна и практическая значимость исследования, уточняется предмет исследования, формулируются положения, выносимые на защиту
В первой главе «Фольклор и этнология, Система жанров в карачаево-балкарском фольклоре» обосновывается связь двух дисциплин — фольклора и этнологии - в максимальном приближении к «исторической поэтике», без которой невозможен современный подход к традиционной культуре.
Вторая глава «Социальная онтология карачаевцев и балкарцев в контексте тюркской метафизики» посвящена принципу эйдетического, а в широком смысле - метафизического параллелизма культур Запада и Востока. Здесь продолжены и развиты на конкретном историческом материале системные тождества, наметившиеся в предыдущей главе. Это касается основ государства и права, стилей и культурных эпох, реформации религиозной и культурной жизни, соответствующих европейским эпохам Ренессанса, Просвещения, протестантизма.
Третья глава «Кавказ. Смена территориального и духовно-этнического пространства» посвящена проблеме смены тюркского территориального и духовно - этического пространства в условиях гор и соседства с автохтонными народами, которые на разных стадиях военно-полевого транзита не раз взаимодействовали с тюрками. Эта смешанность культурно-хозяйственного уклада при сохранении этики и вербальных общественно-поведенческих тюркских констант является, на наш взгляд, особенно продуктивной для решения чисто научной задачи - изучения культуры не как узконационального политического образования, которое вписывалось бы в номенклатуру «огосударствленной» дружбы народов, а в полном контексте группы этносов, в данном случае, тюркского суперэтноса.
В главе рассматривается особый язык песен о набегах, воссоздающий этикет, нравственный словарь, топографию, психологию, и особую «картину мира», создаваемую своеобразным диалектом, «семантическим узусом», принятым в языковом коллективе. Сюда относится мир вещей, язык жестов, пространственные номинации.
В заключении осуществляется обобщение результатов работы, и обсуждаются перспективы дальнейших исследований.
Фольклор и этнологии. Система жанров в карачаево-балкарском фольклоре
Размышляя о карачаево-балкарском фольклоре, особенно важно определить его место в этнической истории народа, как в политическом и экономическом, так и в духовном плане.
Прерывистость исторического развития, зависимость экономической общности от перипетий догосударственного развития, мешающая проследить в классически линейном виде логику исторического развития, ставит на первый план изучение эстетического, духовного развития, более всего выразившегося в слове, в художественном языке.
Категория «художественного сознания» становится едва ли не самой важной в плане онтологическом, поскольку «содержит» в определенной степени историческую реальность. Речь здесь идет не столько о прикладном, рационалистическом применении фольклора для восстановления исторических и этнографических реалий, сколько об исторических формах художественного (а не прямого) отражения действительности, сложности самого процесса отражения истории.
Вычленение повторяющихся во всех почти системах духовной культуры народа образов, сюжетов и мотивов, героев и наиболее часто встречающихся устойчивых «средств жизнеобеспечения», помогает воссоздать и в какой-то степени реконструировать целостные структурные категории художественного сознания народа. Задача эта в ее отношении к предшествующему подходу в отечественной фольклористике может быть определена как отношение парадигмы к синтагме. В ее решении, пожалуй, важна модель в виде неповторимости и законченности мировоззренческой сети, нежели только ее синтагматическое развертывание.
Под наиболее общими категориями художественного сознания мы понимаем категории, лежащие на стыке (и находящиеся в диалектически подвижной связи) собственно фольклора с этнологией, с материалами исторического быта, объясняющими психологический склад, национальный характер, меняющуюся систему ценностей, то есть аксиологические представления народа не только в первичных элементах этики (добро, зло, честь, справедливость и так далее), но и в более сложных сущностных образованиях.
Отношение к искусству слова как таковому на более ранних стадиях развития народов, пожалуй, оказывается диффузно растворимым в общих социокультурных процессах: в оппозиции чувства и разума, в праве на «я». Нас в данном случае интересует определенная эклектичность, полистадиальность этического и художественного склада сознания, объясняемая дуализмом изначальным, как культурным, религиозно-мировоззренческим, так и этногенетическим.
Исследователь традиционной культуры балкарцев и карачаевцев В.М. Батчаев выделяет три слоя, участвовавших в сложении их культуры: субстратный (кобанский с элементами явлений степного происхождения), сармато-аланский и тюркский историко-генетический слой1.
Своеобразие полигенеза карачаево-балкарцев дает о себе знать на протяжении всего исторически обозримого прошлого, как через фольклорную архаику развития словесного искусства, что проявляется в неожиданном соседстве жанров гетерогенного происхождения, так и в невербальной системе - предметах материальной культуры, в этнической кинесике. Это можно видеть на примере классического кавказского эпоса и устно-импровизационных форм, близких тюркским народам, а также амебейным композициям русского обряда, классическим восточным дидактическим басням, апологам и волшебным сказкам богатырского содержания с элементами эпоса. Указанные черты можно проследить и в языческих гимнах, посвященных богам у карачаевцев и дигорцев (языческие обряды Тепана), пшавов, южных и западных славян, в романтических прозаических сказаних и легендах, а также в стихотворных балладах времен набегов, в состязаниях певцов или влюбленных у кумыков, ногайцев, казахов...
Столь же дуалистична и универсальна система художественных средств, которая находит выражение в жанровой определенности, событийной обусловленности и постоянстве мифо-эпических мотивов и героев, общих для северокавказского фольклора. Учитывая свободу и универсальность импровизации по разработанным речевым канонам речевого высказывания, как обрядового (колыбельные, здравицы, плачи), так и не обрядового, (состязания, фраземы, получившие паремический статус и собственно паремии), необходимо получение дополнительного знания к уже имеющимся историко-этнологическим данным с тем, чтобы выявить уникальные, самодовлеющие признаки карачаево-балкарского словесного искусства.
Социальная онтология карачаевцев и балкарцев в контексте тюркской метафизики
Космологический характер восточной (тюркской) и античной философий определяет очевидность параллелей между ними. В этике восточной и античной положения «выводились непосредственно из природы мироздания, всего живого, в том числе человека». Аристотель поместил этику между учением о душе и учением о государстве (глава «Политика»): «базируясь на первой, она служит второй, поскольку ее целью является формирование добродетелей гражданина государства»1.
Письменные тюркские памятники и «реальная этика» пословиц и афоризмов дают возможность для выведения восточного античного ряда в этике. Ряд этот становится реальным при соблюдении главного условия для сравнения - космологичности категорий этики. Мы имеем ввиду и собственно метафизику как мироустройство природы и общества, и аксиологическую систему, связывающую отдельные категории добродетели в их диалектике, идеальный и реальный этос отдельного индивидуума в общества.
«Акъыл», «Билги» - тюркские категории, обозначающие Разум, знание, собственно метафизику тюрков. Именно они заменяли тюркам фиксированную эллинскую, а позже европейскую книжную философию, представляя собой параллельный ряд мировой культуры. Тем не менее, этот культурный ряд обеспечен таким же длительным историческим существованием. В качестве притчи, аргументирующей эту идею, можно вспомнить о диалоге Ибн Гудайла и Авиценны, где они говорят о юноше, который вырос на необитаемом острове и с помощью собственного разума проник в сущность бога и мира. Лишь потом от везира соседнего острова он узнал, что принципы религии откровения тождественны истинам, которые он прозрел с помощью разума. Для обоснования вышеизложенного тезиса о космологичности тюрков обратимся к рассмотрению тенгрианства в обрядово-кулътовой фольклорно-хубожественной системе карачаевцев и балкарцев.
Карачаево-балкарский языческий гимн Тейри: «Тейри! Халал Тейри! Сен отда, сен сууда. Онгда, солда, онгда, солда» («Тейри! Добрый Тейри! Ты в скале, ты в реке. Ты в огне, ты в воде, ты справа, ты слева»), — дает некоторое представление о верховном языческом боге карачаевцев и балкарцев. Тейри протеичен, и в этом отражается эволюция взглядов на мироздание и постепенное «присвоение» мира человеком. Четыре материальные субстанции дают названия четырем воплощениям бога, но эпитеты-теонимы «Къайнар», «Хайырнар» («Кипящий»), «Кюйсюз» («Беспощадный») несут также и черты с отрицательным значением1.
Тейри - универсально осознающееся божество. Это всепроникающая и животворящая демиургическая субстанция, осознаваемая не в антропоморфном или зооморфном обличье, а метафизически. «Свет Тейри», «дверь Тейри» (или просвет Тейри) - производная субстанция, обозначающая, в отличие от светил (солнца, луны и звезд), некое переходное освещение - состояние природы, суггестивное для духа.
Предутренний или предвечерний свет - это некий провал между мирами: верхним, небесным, земным - и подземным, трансцендентным для «гибкого» сознания. Это - наиболее свободное, несвязанное состояние, выражающее основной, по выражению Гёте, «прафеномен», лежащий у истоков любой культуры, в том числе и тюркской. Сумерки (дингир у шумеров, тангра, тейри у тюрков и карачаевцев и балкарцев — можно привести целый ряд созвучий, родственных по смыслу) - это как бы ключ к разгадке, но не сама разгадка бытия.
Это религия, разомкнутая в мироздание и проходящая сквозь него, не совпадающая ни с одной из официальных мировых религий. Она находится у самого основания пирамиды, принятой тюрками за основу собственной философии с ее принципом многозначности сущего. «Феноменология духа» Гуссерля, категории преанимизма А.Ф. Лосева и «экзистенциальные субстанции» С. Кьеркегора, «коллективное бессознательное» К.Г. Юнга и «миф о вечном возвращении» М. Элиаде, -это и есть «путь от неопределенного предпонимания (тенгрианства — Ф. У.) к определенному пониманию (философскому), которое никогда не завершается, но ведет ко все новым глубинам»1. Сумерки - это и начало, и конец. Сумерки - это неутверждающее «Да» и неотвергающее «Нет». Сумерки таят в себе катастрофу, но мы знаем, что, где опасность, там и спасение. Другое название сумерек - «Великий полдень», в котором тени сливаются воедино с вещами и выдают себя за их хозяев.
Кавказ. Смена территориального и духовно-этнического пространства
О приобретениях тюркского духа на Кавказе можно судить по одной из первых публикаций самих горцев. Ислам Крымшамхалов писал в редакцию журнала «Мусульманин»: «Прежде всего, не следует горцев Северного Кавказа ставить на один уровень с некультурными классами других народностей. Если у наших горцев отсутствуют знания чисто научные, то зато у них в высшей степени развит культ воспитания, между тем как к этому важнейшему вопросу лишь приближается наикультурнейшая Европа». Русское карачаево-балкароведение началось с описаний посетивших Карачай и Балкарию во 2-ой половине XVIII века И.А. Гюльденштедта и Г.Ю. Клапрота. В XIX веке сведения о карачаевцах и балкарцах оставили П.Г. Бутков, СМ. Броневский, И.Ф. Бларамберг, Ф.И. Леонтович и многие другие. В пореформенный период более подробные работы этнографического и фольклорного характера были написаны Е.З. Барановым (1894), Н.Ф. Грабовским (1869), Н.П. Тульчинским (1903), М.М. Ковалевским и В.Ф. Миллером. Карачаево-балкароведением в 30-е годы занимались Г.А. Кокиев, У. Алиев, И. Тамбиев, И. Карачайлы, М. Дудов. После возвращения балкарцев и карачаевцев из мест насильственной депортации их историей и этнографией занимались М.И. Косвен, Л.И. Лавров, Е.Н. Студенецкая, Н.Г. Волкова, Е.О. Крикунова, Я.А. Федоров, А.И. Робакидзе, Х.О. Лайпанов. Социальная система, экономическая жизнь, в целом хозяйственно-культурный тип, религиозные воззрения, отразившиеся, например, в , исследованные этими авторами, в большей степени ограничены территорией расселения кавказских тюрков — карачаевцев и балкарцев. Несмотря на специфику духовной и материальной культуры, многие её стороны схожи с обще кавказской средой. «На Кавказе тяготение к культурному единству превозмогало историческое многоязыкие. Все народы Кавказа, не только соседствующие друг с другом, но и наиболее отдаленные, связаны между собой сложными, прихотливыми нитями языковых и культурных связей. Создается мнение, что, при всем непроницаемом многоязычии, на Кавказе складывается единый в существенных чертах культурный мир»1. «Своеобразие карачаевок балкарского этногенеза заключается в том, что в нем равноправную роль сыграли два компонента - сугубо кавказский и тюркский; первый сыграл роль субстрата, второй — суперстрата... Дуалистичность, проявленная в материальной культуре получила свое освещение в работах целого ряда исследователей2 ... начиная с шестого века, когда Северный Кавказ вошел в состав Тюркского каганата, все большую роль в изменениях этнополитической карты региона начинают играть тюркские племена»3. О дуализме этнического сознания приведем высказывание И.И. Маремшаовой «при изменении культурно-исторических условий жизни этноса (степь - горы Ф.У.) произошло подкрепление одних альтернативных традиций и блокирование других, так что последние потеряли свои адаптивные свойства»4. У карачаево-балкарцев за многовековую этническую историю в пределах Кавказа наблюдался регресс в области общественного устройства, в частности, была ослаблена развитая иерархичность военных родоплеменных союзов, институтов центральной и придворной власти. Традиционные общественные стандарты, которые зафиксированы в тюркской эпиграфике, при переходе к пастушескому скотоводству и сопутствующим формам хозяйствования сменялись общинным демократическим устройством. У древних тюрков же смена властных династий не влияла на идею верности идеалам предков и представляла цель и смысл сама по себе. Верность беков и народа централизованной власти — кагану, - когда «центр» смещался в сторону каждого правителя, в карачаево-балкарском джамагъате (общине) сменяется новым «центром» -Советом в виде Тёре. Кавказское сознание - титаническое, богоборческое. «Нарты» — театр богочеловеков и прототипов национальных героев. Так, отношение к старости во времена военной демократии было суровым и лишенным пиетета. Одобрялось похищение богов у побежденных народов1. У тюрков же богоборческие мотивы перестали играть маркирующую роль в мифологии и эпосе. Это, скорее всего, было вызвано слабой проявляемостью у народов Северо-Кавказской семьи функции верховного бога (исключая кавказских тюрков - карачаевцев и балкарцев, — поклоняющихся единому Тейри). Между XII-XVII вв. - согласно М.А. Шенкао, это период вторичного безверия - происходит утилитаризация культов. Вместо них возникают «социальные клише», кровная месть, преступления, правонарушения внутри рода, среди «своих». Воровство у «другого» входит в обряд инициации. Ф. Ницше писал: «В горах - кратчайший путь с вершины на вершину; но для этого надо иметь длинные ноги. Некогда дух был богом, потом стал человеком... Воздух разряжен и чист, опасность близка, а дух полон радостной злобы».
