Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Функционально-семантическая и национально-культурная специфика терминов как особого раздела лексики
1.1. Механизм, движение и организация когнитивной науки о языке. Место терминологии в новой парадигме знания 19
1.2. Логические, лингвистические и историко-научные аспекты терминологии. Специфика терминотворчества в философии 35
1.3. Проблема отражения культуры в языке. Национально-культурная специфика языковой семантики 54
Глава 2. Славяно-русское освоение терминов философии в процессе их функционирования
2.1. Формирование системности философской лексики русского языка. Структурно-генетическая и грамматическая характеристика терминологии 72
2.2. Репрезентация национально-культурных представлений в освоении заимствованной лексики. Экстраязыковые и интраязыковые факторы 97
2.3. Этнокультурный потенциал исконно русских терминов как отражение русского менталитета 122
- Механизм, движение и организация когнитивной науки о языке. Место терминологии в новой парадигме знания
- Формирование системности философской лексики русского языка. Структурно-генетическая и грамматическая характеристика терминологии
- Репрезентация национально-культурных представлений в освоении заимствованной лексики. Экстраязыковые и интраязыковые факторы
Введение к работе
Современные дискуссии и обсуждения истории отечественной философии, ее месте и роли в истории мировой философской мысли создают необходимость изучения языка русской философии, воссоздания объективной картины становления ее терминосистемы, способной определить потенциальные возможности национального языка, как условия для выражения философских концепций. Мысль, идея, концепция требуют своего оптимального воплощения в языковой форме, с тем, чтобы языковая формулировка способствовала максимально точному замыслу автора, поскольку эта форма может иметь и решающее значение для его содержания. Согласно общеизвестному высказыванию Г. О. Винокура, «правильное название становится условием правильного мышления».
Таким образом, исследование истории развития терминопонятий вызывает необходимость в изучении отдельных терминов, опираясь на исследование слов, используемых в качестве терминоединиц, прослеживая их появление, существование в языке и функционирование в речи, а в соответствующих случаях и их вывод из речевого употребления. На конкретных примерах наименований важнейших философских категорий вырисовывается общая картина формирования основного фонда русской терминологии, при этом определяется соотнесенность терминов друг с другом, отражающая соотнесенность понятий и представлений, складывающуюся в процессе познания.
Источником аналитического исследования послужила национальная философская терминология второй половины XVIII - XIX вв., времени становления философии в России, в процессе развития которой определялся предмет науки, менялись задачи, структура и методы, складывалась система обозначения понятий и категорий. Эти первые попытки освоить и изложить круг сведений из области философии на русском языке, при частой научной несамостоятельности и подражательности, заложили «фундамент» философской терминологии. Во многом самостоятельная, она вместе с тем формировалась как составная часть всемирной философии, активно осваивала ее исторический опыт, опиралась на него, отталкивалась в самостоятельных поисках. К этому времени основные значения рассмотренных нами философских понятий и их номинация совпадают с современными значениями этих понятий и с современной номинацией.
Особенностью процесса научно-терминологического обеспечения творческой деятельности рассматриваемого периода явилось то, что после преобразований Екатерининской эпохи шло осмысление русским самосознанием особенностей своей языковой основы, приведшее к признанию языка главным участником культурно-исторического процесса, происходило осознание роли языковых форм в созидании новой культурной парадигмы. Русский язык как вербализованный строй русской духовности воплощает в себе ее конечные запросы, составляет ее необходимое ядро, представляет ее творческий потенциал. Наблюдения над особенностями использования языка позволяют увидеть источник национального своеобразия тех или иных явлений духовной культуры, исследовать те реальные формы, в которых воплощаются самобытные черты культуры народа.
Экспликация русского менталитета из слова и сознания в философских системах национального характера становится важной задачей современной науки. Актуальность исследуемой проблемы обосновывается тем, что в науке мало затронута тема использования данных языка для теории философских категорий, для уточнения их содержания и познавательного смысла. Углубление семантической перспективы слова в языке позволяет изучить ментальность как средство национального самосознания и способ создания традиционной картины мира, коренящиеся в категориях и формах родного языка.
Смыслообразующей силой при этом выступает субъект, человек, поскольку он - творец смыслов слов, предложений, текстов, и, вследствие этого, творец смыслов всего того, что соответствует им в объективной действительности. При этом философские, социологические и психологические взгляды на общественно значимую совокупность физических и духовных свойств человека преломляются в значении «языковая личность», под которой, по нашему мнению, может пониматься закрепленный преимущественно в лексической системе базовый национально-культурный прототип носителя определенного языка, основанный мировоззренческими установками, ценностными приоритетами и поведенческими реакциями, отраженными в словаре.
Используя естественный язык, являющийся основным ресурсом терминотворчества, человек неизбежно пользуется и определенной системой анализа, синтеза, обобщения явлений действительности, а также иных мыслительных операций, как бы заданных формами этого языка. В этой связи поиски интенсионала базовых терминов осуществляются с опорой не только на рациональность, но и на «языковое знание», в понимании И. А. Бодуэна де Куртенэ, как третьего вида знания, стоящего в одном ряду с «теоретически-научным» и «интуитивно-артистическим» (45, 312). В третьем виде знания отражаются все внеязыковые представления носителей русской культуры независимо от их социального статуса и уровня образования.
Глубинно национальный язык, кроме коммуникативной функции, способен выполнять, прежде всего «ментально-речемыслительную», когнитивную, в пределах которой и происходит постижение новой мыслительной категории, которая шлифуется в элементах структуры языка, развивая и обогащая его. Когнитивную же функцию научного языка делает определяющей сама потребность целенаправленного познания. Н. В. Блажевич пишет: «... когнитивное бытие языка науки состоит в единстве выполнения им номинативной, репрезентативной, сигнификативной, оценочной и эвристической функций (39, 57) ... в термине сконцентрированы все когнитивные функции языка науки» (39, 68). Таким образом, реальные объяснения функционирования языка можно получить только при обращении к когнитивным структурам.
Интерес к термину как к слову - двусторонней единице, обладающей семантической природой, явился причиной изменения общей ориентации терминологических исследований последних десятилетий. Как следствие, возникло устойчивое представление о том, что типология терминов в плане системно - структурного анализа терминосистЄхМ не может быть оторвана от того, что составляет их содержание. С этих позиций к семантике термина подходит когнитивная наука, теория, ставящая во главу угла вопрос о том, каким образом те или иные языковые явления связаны с отражаемой ими экстралингвистической реальностью и какова их роль в познании этой реальности. Значение слова при этом рассматривается уже не просто как сеть внутренних отношений тех или иных элементов в языке, а в связи с процессом познания мира, мыслительной деятельностью человека и его познавательными возможностями.
Когнитивная наука пока не представляет собой единого направления с разработанными общей методологией и методиками исследования языка, мыслительных, умственных (ментальных) процессов, она вообще носит междисциплинарный характер, что весьма показательно для научной парадигмы нашего времени. Устанавливая связи с логикой, философией, психологией, с собственно лингвистикой, когнитивная теория использует научный аппарат этих отраслей знания, их методы исследования.
Обращаясь к категории знания как базовой, когнитивная теория снимает противопоставление лингвистического и экстралингвистического знаний. Характерное высказывание есть у А. Вежбицкой: «Сама природа естественного языка такова, что он не отличает экстралингвистической реальности от психологической и от социального мира носителей языка» (65, 5). Представляющийся обоснованным отказ от резкого противопоставления лексико-семантического и внеязыкового (экстралингвистического) знания, т.е. сведений, извлекаемых из материи и формы данного языка, и так называемых «энциклопедических» знаний, позволяют описывать семантические структуры как производные от понятийных соотношений. При этом язык является средством передачи мысли и как таковой выступает главным образом в виде своеобразной ее «упаковки».
Таким образом, являясь неотъемлемой составной частью номинативной деятельности человека, терминотворчество по-своему интерпретирует внеязыковую и языковую действительность. Его можно представить как целенаправленный поиск необходимой информации на основе имеющегося языкового опыта, закрепление ее в «инфомационно-терминологической» сфере языка. В этой связи представляется необходимым функциональный комплексный подход, при котором «языковые явления рассматриваются в их речевом взаимодействии с учетом факторов структуры, нормы и узуса» (173, 117).
Степень разработанности проблемы.
Теория термина была разработана в трудах Г. О. Винокура, А. А. Реформатского, С. М. Брудина, А. С. Герда, Т. Л. Канделаки, А. В. Суперанской, Н. В. Подольской, С. Д. Шелова. Теоретическим вопросам русской терминологии посвящены монографии Д. С. Лотте, Л. А. Капанадзе, В. П. Даниленко; сборники «Исследования по русской терминологии», «Проблемы языка науки и техники. Логические, лингвистические и историко-научные аспекты терминологии», «Лингвистические проблемы научно-технической терминологии», «Терминология и норма», «Актуальные проблемы лексикологии», «Проблемы определения терминов в словарях разных типов», и др.
Вопрос о формировании философской терминологии в русском языке как целостная проблема не вскрывался, хотя отдельные его стороны затрагивались и находили освещение в работах В. В. Виноградова, В. В. Веселитского, А. М. Деборина, Ю. С. Сорокина, Л. Л. Кутиной, А. В. Чичерина, в коллективных монографиях «Лексические новообразования в русском языке XVIII века», «Очерки по исторической лексике русского языка XVIII века» и ряде других.
Изучению формирования отечественной философской терминологии в историческом плане посвящены диссертации Н. В. Леоновой «Формирование русской философской терминологии во второй половине XVIII - начале XIX века» и Е. И. Лебедевой «Развитие русской философской терминологии в первой половине XIX века», носящие лексикографический характер. Ими был выявлен состав лексических единиц, которые употреблялись в качестве наименований основных философских понятий, раскрыта сфера их употребления, изучен процесс терминологизации отдельных значений.
Наиболее глубоким исследованием этого плана является фундаментальная работа Ю. С. Сорокина «Развитие словарного состава русского литературного языка в 30-90-е годы XIX века», основу которой составляет большой лексический материал, иллюстрирующий около 5000 слов. В работе подробно раскрыто состояние русского литературного языка в первой половине XIX века, установлены две основные тенденции семантического развития при терминологизации слов в этот период: семантическое сужение и расширение значения, ведущее к новым фразеологическим связям. Анализ же философской терминологии не был предметом специального изучения и не создает полной картины.
Значительный интерес представляют работы В. В. Веселитского «Развитие отвлеченной лексики в русском литературном языке первой трети XIX века», «Отвлеченная лексика в русском литературном языке XVIII - начала XIX вв.», особое внимание в которых уделяется собственно языковым условиям, в которых формируется тот или иной термин. Научную ценность работ В. В. Веселитского существенно снижает нарушение автором принципа историзма при исследовании материала, нечеткость обозначения временных границ языковых явлений.
Состояние философской лексики XIX века частично воссоздано в работе Л. А. Булаховского «Русский литературный язык первой половины XIX века», где философская терминология рассматривается в тесном контакте с жизнью общества, что дает возможность установить закономерности развития и стабилизации элементов философской терминологии, вскрыть характер семантических взаимодействий между собой и с общеязыковой лексикой.
Но все названные и другие работы, посвященные истории русского литературного языка, не являются специальными исследованиями русской философской лексики периода становления ее терминосистемы. Они различны по аспектам, темам исследования, широте охвата материала; анализированный круг слов, связанных с философскими понятиями, в этих работах сравнительно невелик.
По нашим наблюдениям, специальных исследований, посвященных обстоятельному изучению процесса возрастания интереса к истории мировой философии, не проводилось. Исключением являются темы, связанные с осмыслением русской мыслью немецкой классической философии («Кант и философия в России», «Гегель и философия в России», «Русская философия начала XIX века и Шеллинг» 3. А. Каменского).
Рассмотрение же проблем языкового контактирования в исследуемый нами период представлено в работах многих отечественных и зарубежных исследователей - Я. К. Грота, Д. С. Лоте, М. М. Маковского, Э. Хаугена, Н. М. Шанского, А. Д. Дуличенко, Ю. Т. Листровой-Правды. Наиболее полно в них представлены социально-хронологические аспекты исследования, вопросы об этимологической отнесенности иноязычных заимствований, их систематизация, тематические классификации и русско-славянское освоение. В работах Л. П. Крысина, А. А. Братиной, Н. Г. Комлева, Е. М. Верещагина, В. Г. Костомарова заимствованная лексика рассматривается как отражение культурных взаимодействий.
Подход, при котором язык рассматривается как культурный код нации, а не просто орудие коммуникации и познания был заложен в Европе трудами В. Гумбольдта, в Америке его фундаментальные основы идут от Ф. Боаса, Э. Сепира, Б. Уорфа; в России огромное значение имели работы Д. К. Зеленина, Е. Ф. Карского, Л. А. Шахматова, А. А. Потебни, А. Н. Афанасьева, А. И. Соболевского. В последние два десятилетия это - работы Ю. С. Степанова, А. Д. Арутюновой, В. В. Воробьева и других.
Язык как «естественный» субстрат культуры, пронизывающий все его стороны, служащий инструментом ментального упорядочения мира и средством закрепления этнического мировидения рассматривается В. Н. Топоровым, В. В. Ивановым, Н. И. Толстым, Ю. А. Сорокиным, Н. В. Уфимцевой и др.
Проблему взаимоотношения языка, культуры и этноса пытались решить еще братья Гримм, идеи которых нашли свое развитие в России в 60-70-х годах XIX века в трудах Ф. И. Буслаева, А. Н. Афанасьева, А. А. Потебни.
В начале XX века возникла австрийская школа «Worter und Sachen» («Слова и вещи»), которая направила проблему «Язык и культура» по пути конкретного изучения составных элементов языка и культуры, продемонстрировав важность культурологического подхода, прежде всего в лексике и этимологии.
К сегодняшнему дню в решении проблемы соотношения языка и культуры наметилось несколько подходов. Первый подход разрабатывался в основном отечественными философами - С. А. Атановским, Г. А. Брутяном, Е. И. Кукушкиной, Э. С. Маркаряном. Суть этого подхода состоит в следующем: так как язык отражает действительность, культура же есть неотъемлемый компонент этой действительности, с которой сталкивается человек, то и язык -простое отражение культуры.
Вопрос об обратном воздействии языка на культуру составляет сущность второго подхода к проблеме соотношения языка и культуры. В. Гумбольдт, А. А. Потебня язык понимали как духовную силу. В рамках второго подхода исследовали эту проблему школа Э. Сепира и Б. Уорфа, различные школы неогумбольдтианцев, разработавшие так называемую гипотезу лингвистической относительности, в основе которой лежит убеждение, что реальный мир существует постольку, поскольку он отражается в языке. Но если каждый язык отражает действительность присущим только ему способом, то, следовательно, языки различаются своими «языковыми картинами мира». Эта концепция получила своеобразную интерпретацию в работах Ш. Балли, Ж. Вандриеза, И. Л. Бодуэна де Куртенэ, Р. О. Якобсона и других исследователей, получила поддержку и дальнейшую разработку в трудах Л. Вейсгербера, в его концепции языка как «промежуточного мира», стоящего между объективной действительностью и сознанием.
В исследованиях некоторых авторов гипотеза лингвистической относительности получила современное актуальное звучание. Прежде всего - в работах Д. Олфорда, Дж. Кэрролла, Д. Хаймса и других авторов, в которых концепция Сепира-Уорфа существенным образом дополнена. Отрицательную же оценку этой гипотезе дают Б. А. Серебренников, Д. Додд, Р. М. Уайт, Р. М. Фрумкина, Э. Холленштейн.
Проблеме языковой картины мира посвящены работы Г. А. Брутяна, С. А. Васильева, Г. В. Колшанского, Н. И. Сукаленко, М. Блэка, Д. Хаймса, коллективная монография «Человеческий фактор в языке. Язык и картина мира» и др. Возросший интерес к этой проблеме связан с когнитивными исследованиями последних лет, в рамках которых делаются попытки связать теорию языковых гештальтов с теорией фреймов как структур знания.
Интерес к макролингвистической проблематике (язык vs общество \ культура \ личность), достигший своего апогея в трудах В. фон Гумбольдта, Г. Штейнталя, К. Фосслера и А. А. Потебни, в первой половине XX в. был оттеснен на второй план достижениями структурализма, ограничивавшегося исследованием языка «в себе и для себя». Однако уже с конца прошлого века в рамках изменения научной парадигмы гуманитарного знания на место господствующей системно-структурной и статической парадигме приходит парадигма антропоцентрическая, функциональная, когнитивная, возвратившая человеку статус «меры всех вещей» и вернувшая его в центр мироздания.
Антропологический подход к языку, установившись вслед за В. фон Гумбольдтом, И. А. Бодуэном де Куртенэ, Л. В. Щербой, Э. Сепиром и др., положил начало описанию значения через обращение к личностным, социальным сторонам деятельности носителя языка. Языковые явления стали рассматриваться в непосредственной связи с говорящим и понимающим речь индивидом в работах А. А. Залевской, А. В. Рябовой, П. А. Стаценко и др. В рамках этого направления языковые единицы исследуются на фоне таких феноменов, как память, мышление, внимание, изучение ситуаций человеческой деятельности с опорой на психолингвистику и психологию. А. Н. Леонтьев, И. А. Стернин, Ю. Н. Караулов особое внимание при этом уделяют не поверхностной информации, извлекаемой лишь из описания семантической структуры слова, а раскрытию прежде всего значения слова как некоторого мыслительного образа, ассоциируемого с лексемой.
Если в эпоху структурализма акцент делался на внутренних, имманентных правилах и законах строения и функционирования языковой системы, то современные теории отличает стремление, с одной стороны, встроить язык в систему других когнитивных механизмов человека, с другой -выявить «посредническую» функцию языка между человеком и внеязыковой реальностью и показать, что язык и сам несет отпечаток человеческих способов освоения реальности, и в то же время, будучи средством концептуализации этой реальности, накладывает отпечаток на восприятие реальности человеком - восприятие «сквозь призму языка». Этому посвящены, например, работы Ю. Д. Апресяна, А. Е. Кибрика, взаимосвязь национальной ментальносте и языка, проблема «человек в языке» исследовалась Н. Д. Арутюновой в книге «Язык и мир человека», под ее редакцией вышел сборник «Логический анализ языка. Образ человека в культуре и языке».
Сказанное выше позволяет заключить, что хотя изучению когнитивной стороны языка уделено достаточно внимания, однако они не стали предметом специального анализа в исследовании национальной речемысли как основы русской философской терминологии.
Настоящая работа посвящается, с одной стороны, исследованию процессов, происходящих при переходе слов из литературного языка к определенной терминосистеме на материале семантической структуры русской философской терминологии, строящейся в значительной своей части на базе лексического словообразовательного фонда русского, латинского и греческого языков. В качестве литературного языка, соответственно, исследуется русский язык, а в качестве терминологической системы рассматривается философская терминология в латинском, немецком и французском языках.
Объектом исследования в данной работе является русский философский язык периода становления философии как науки в России, предметом анализа выступают национальные наименования философских понятий при переходе слов из общей лексики в лексику терминологическую, основанного на механизмах семантического развития слова, происходящих при его «распространении» на новые типы ситуаций.
Языковой материал исследования был получен методом фронтального обследования научной литературы, эпистолярных материалов, отражающих разговорную речь интеллигенции XVIII - XIX вв., привлекались также сочинения несколько более раннего и позднего периодов, непосредственно прилегающих к изучаемому. Для различных справок использовались русские, русско-иноязычные и иноязычно-русские словари XVIII и XIX вв., а также современные толковые и энциклопедические словари русского языка. Анализу подверглось около 300 философских терминов - ядро системы философского языка, «базовые» наименования важнейших категорий и понятий философии и процесса познания, методов и способов исследования действительности.
Целью исследования явилось комплексное выявление способа формирования философской терминологии в России в ее связи с мировой философией и в контексте национальной традиции.
Для реализации поставленной цели нами решаются следующие задачи:
1. Само решение проблем термина и терминологии неизменно предполагает изучение комплекса вопросов: о структуре и составе научного термина, об источниках формирования научной терминологии, о факторах ее системности, о соотношении и связи терминологической лексики с лексикой нетерминологической национального языка и т.д.
2. Установить языковой способ выражения понятия через слово, что позволит выявить сущность внутренней формы слова как продукта мыслительной деятельности человека, определив, таким образом, ведущий признак номинации, позволяющий понять мотивы, которые послужили толчком для языкового словотворчества.
3. Выявить, сохранению каких единиц в процессе совершения выбора обозначений отдавалось предпочтение, какие эквиваленты были рассмотрены и на каких основаниях были приняты или отвергнуты. Насколько обоснованными при этом выступали такие критерии как, семантическая уместность, культурная незанятость концептуальной единицы, морфологическая гибкость, орфоэпические качества. Какова роль семантических характеристик при выборе слова, его значения.
4. Определить степень проникновения в языковое сознание контактирующего этноса заимствованных понятий. В какой степени проявляются такие функциональные особенности, как объективность, абстрактность, точность и др. в сопоставляемых языках и за соответствующими переводческими трансформациями. Какую роль при этом играют концептуальные, образные и эмоциональные характеристики терминологии.
5. Выявить, в какой степени художественная (духовно-практическая) деятельность представляет наравне с научной (теоретической) самостоятельный модус философствования.
Практическая значимость. Результаты работы могут быть использованы в спецкурсах по истории русской философской мысли, истории русского литературного языка, в дальнейших исследованиях по проблемам формирования отдельных терминологических систем и в общих работах по проблемам развития языка.
Методологическая основа исследования. Материал анализировался с использованием приемов и методики системного подхода, историко-сопоставительного и описательного методов. Последний состоял в подборе, систематизации и описании языкового материала, целью сопоставительного исследования является установление межъязыковых соответствий на основе сходства и различий в использовании исследуемых слов, а также выявление национальной специфики словоупотребления, которую можно установить только при сопоставлении языков. Кроме этого, привлекались контекстуальный метод, основанный на вчитывании в текст, сопоставлении однородных текстов; элементы словообразовательного анализа; этимологический анализ привлекался в тех случаях, когда он помогал глубже понять семантику и определить источник заимствования исследуемого термина. Объект исследования - философская терминология - обусловил логико-семантический и отчасти компонентный принцип подхода к исследуемому материалу (принцип системности с полным и всесторонним анализом семантики), дающий возможность проникнуть вглубь содержательной структуры слова и описать его системное значение. Структурно-функциональный подход к языку при этом представляет определенную важность, что ведет к признанию огромной роли категории значения, а его связь с когнитивизмом устанавливается через понятие репрезентации, или представления того или иного знания.
Новизна работы состоит в 1) попытке моделирования фрагмента русского мыслительного пространства в той мере, в какой он представлен в языке, и в той степени, в какой он определен (на основе того же языка) русской философской рефлексией: «Познание есть именование» (С. Н. Булгаков).
2) Впервые осуществлено специальное, систематическое исследование национальной специфики языка русской философии в период формирования ее терминологической традиции, изучены акцентологические изменения и трансформация семантики национальных терминов, дана реконструкция гипотез в мотивировке наименований.
3) Изучение языковых форм заведомо неполно без обращения к когнитивным категориям, поскольку, как показывает опыт лингвистики и когнитивной науки, мыслительные категории практически неотделимы от языковых категорий. Новое решение проблемы основывается на уже имеющих определенные достижения исследованиях социального характера «язык в обществе» и психолингвистических «язык в индивидууме», которые вместе способны вскрыть неизвестные резервы в особенностях организации самой языковой материи.
4) Предлагаемый подход к изучению слова, предполагающий выявление, с одной стороны, его внутренней формы, а с другой - тех этнокультурных императивов, которые привели к актуализации этой формы, дал возможность, как представляется, найти основной принцип («субстратное основание»), который пронизывает всю лексическую систему русского языка, придает смысл и значение каждому языкотворческому акту.
Положения, выносимые на защиту:
1. Образно-символическая структура русской этнокультуры, как первозданная знаковая система, становится своеобразной базой для выработки языкового массива философской терминосистемы. «Национальный колорит» (его со-значение), состоящий в выявлении и формулировании семантической доминанты как основного признака в содержании выраженного словесным знаком смысла, исходным моментом ставит образное представление, отсюда важным кажется не только «языковое знание», но и интуиция философа, способного осознать и выразить адекватное понятию представление. Свое отражение в особом стиле философского мышления находит национальная специфика именования, состоящая, прежде всего, в выборе образа и его лексических репрезентаций.
2. Выбор мотивирующей основы для нового понятия диктуется национальными внешними и внутренними языковыми факторами, которые выступают во взаимной обусловленности. Специфика национальной информационно - терминологической сферы языка может диктовать выбор определенной основы в качестве ведущего признака номинации при создании термина. Строгое разграничение научных понятий, четкие дефиниции, проводимые в понятийной сфере оказываются в тесной зависимости от материальных возможностей языка и языкового мышления.
3. Главной особенностью в освоении западной философии явилась тенденция к национальной самостоятельности в мотивированности наименований: абстрактная лексика создается по аналогии с иноязычной, но на национальном языковом материале. Исконно русская терминология может оказать определенное воздействие на систему понятий, при этом она приобретает относительную самостоятельность, а иногда и сама превращается в активное начало, что нередко приводит к отождествлению ее с предметом исследования. Значения основных философских понятий русские философы сопоставляли с уже имевшимися понятиями, связанными с чем-либо конкретным, предметно - вещественным, а не обобщенным. Поиски оптимальных решений при этом могут опираться не только на знание источников, путей формирования терминологии и особенностей ее функционирования, но и на субъективно-вкусовые категории.
4. Иностранное слово, попав в русский язык, преобразует свое значение, при этом изменяется предметно-понятийная соотнесенность слова, происходят процессы расширения или сужения «смыслового объема» значения, генерализация, широко используется прием смыслового развития. Во многих случаях иноязычное слово оказывало на русское «обратное» влияние, которое заключалось в том, что русское слово приобретало в результате постоянного параллельного употребления не свойственное ему ранее совокупное значение.
5. При образовании философских терминов и слов общей лексики в русском языке используется один и тот же инвентарь словообразовательных средств, но на отдельные словообразовательные элементы ложится иная нагрузка, способная стать наиболее информативно-насыщенным элементом семантики термина и ведущим признаком номинации. Такие аспекты номинативной деятельности философского языка, как выбор мотивирующего признака для нового обозначения, выбор адекватной структуры наименования и определенного словообразовательного средства для ее создания, являются одновременно и оценкой, и интерпретацией именуемого объекта.
6. Обстоятельство, что научные работы на русском языке обычно выражены в более строгой, академичной, объективно-описательной манере во многом предопределил научный стиль русского языка, который складывался на основе так называемого «среднего слога», представленного канцелярско деловыми документами петровской эпохи. В русском языке носят более выраженный, императивный характер такие типологические признаки научного стиля, как обобщенность, абстрактность, точность, объективность.
Апробация работы. Основные результаты диссертационного исследования изложены в докладах на всероссийской научно-практической конференции «Духовные истоки современной письменной культуры» (Тюмень 1999); международных научно-практических конференциях «Славянские духовные традиции в Сибири» (Тюмень 2002), «История и перспективы этнолингвистического и социокультурного взаимообогащения славянских народов» (Тюмень 2002); межвузовской научно-практической конференции «Язык культуры как интенсивный фактор формирования общественного сознания» (Тюмень 2003); межрегиональных научно-практических конференциях «Славянские духовные истоки культуры и словесности» (Тюмень 2001), «Традиции славяно-русской культуры в Сибири: Русский язык как национальная основа культуры (Ткшень 2003), «Славянорусское духовное пространство в Сибири» (Тюмень 2004).
Механизм, движение и организация когнитивной науки о языке. Место терминологии в новой парадигме знания
Последние десятилетия XX века отмечены ростом исследований различных аспектов познавательной деятельности человека. В это время в самостоятельную область научного знания оформилась когнитивная наука, главной задачей которой является понимание природы определенных символических процессов, составляющих разумное (осознанное) поведение человека. В центре внимания стоят такие когнитивные способности, как восприятие, усвоение и обработка языка, планирование, решение таких проблем, как: рассуждение, научение, а также приобретение, представление и использование знаний. При этом важнейшим объектом когнитивной науки оказывается язык. Подход к языку с таких позиций привел к формированию новой парадигмы в науке о языке, получившей название когнитивной лингвистики.
Перед современной лингвистикой как когнитивно ориентированной наукой ставятся в настоящее время три главных проблемы: о природе языкового знания, о его усвоении и о том, как его используют (185, 150). Поэтому лингвистика, должна, в первую очередь, сосредоточиться на следующих проблемах: а) виды и типы знаков (семиотика); б) виды и типы знаний, представленных в этих знаках (гносеология), механизм извлечения из знаков этих знаний, т.е. правила интерпретации (когнитивная семантика и прагматика), в) условия возникновения и развития знаков (семиотический онтогенез) и принципы, регулирующие их функционирование (семиозис) (179, 4), при этом фактором, определяющим специфику того или иного круга явлений, является человек.
Новый подход к языку, определяемый как антропоцентрический, т.е. ориентированный на человека в его отношении к языку и отображаемой в нем действительности, не противопоставляется традиционным воззрениям на язык как на самодостаточную знаковую систему, изучение которой ограничивается изучением соответствующих единиц и структур в их отношении к миру. Сформулированный еще Аристотелем принцип неавтономности языковой системы, в связи с принятием антропоцентричности и антропоморфности языка, рассматривает систему как интегрированную часть среды, в которой живет и действует человек. Важную роль при этом играет изучение того, как именно человек воспринимает и концептуализирует действительность, какие факторы объективного порядка имеют решающее значение в формировании картины мира определенным этносом.
В этой связи особую актуальность приобретает вопрос, который не является новым, но системно и последовательно до недавнего времени не изучался. Речь идет о соотношении таких понятий, как «познание» (и, соответственно, приобретенное в его результате «знание»), «опыт», служащий эмпирической основой познания, и «среда» (шире - «мир»), в которой существует человек и в которой осуществляется познание на основе приобретения опыта мира. Язык рассматривается как «средство превращения нашего личного опыта в опыт внешний и общественный» (285, 71), «всякий акт употребления языка... представляет собой частицу непрерывно движущегося потока человеческого опыта» (93, 9). Таким образом, все больший акцент делается на деятельностной природе языка, когда язык определяется как «продукт, возникающий в процессе совместной деятельности, регулируемой не столько каким-то набором задаваемых правил, сколько очень гибкими принципами и стратегиями языкового выбора из широкого и нестабильного круга меняющихся возможностей» (179, 4), в отличие от подхода к языку как продукту применения правил, характерному для генеративной грамматики Н. Хомского и его последователей.
В качестве центральной темы когнитологии выступает круг вопросов, связанных с установлением зависимостей и соотношений в когнитивной цепочке «разум (сознание) - язык - репрезентация - концептуализация -категоризация — восприятие». Это ведет к смыканию когнитивной лингвистики с когнитивной психологией, эпистемологией и теорией сознания. Наибольшее внимание уделяется влиянию опыта на процессы восприятия, категоризации и концептуализации. В частности, отмечается влияние предшествующего знания на принятие категоризационных решений (Palmeri, Blalok) и на овладение новыми концептами (Nelson, Frankenfleld, Morris), подчеркивается зависимость значения от восприятия (Allwood, Gaerdenfors) и восприятия от категоризации (Schyns), а также влияние опыта среды на узнавание объектов и категоризацию (Wallis, Bulthoff). Таким образом наука, имеющая объектом своего изучения естественный язык, должна рассматривать его по крайней мере в трех иерархических плоскостях: а) язык и разум (со-знание), б) знание и структуры сознания (категоризованная информация концепты), в) информация и знак (общесемиотическая проблема значения). Дж. Фодор считает, что в современных условиях вряд ли стоит проводить различие между философией и когнитивной наукой: для того, чтобы избежать проблем, с которыми столкнулась философия, нужна смесь реализма, редукционизма, нативизма и семантического атомизма, вместе с репрезентационной теорией сознания (179,5).
Подобный подход предполагает взгляд на язык как на целостный объект, а не только на отдельные его аспекты: «действительность, на изучение которой направляют свои усилия многие отдельные науки, - только одна, и к ней, к ее простому и целостному пониманию можно приблизиться лишь с помощью метафизического способа рассмотрения» (181, 265). Одним из ранних проявлений такого подхода к языку, оказавшим заметное влияние на традиционную философию, является концепция Блаженного Августина, известная как «августинова картина (мира)», включающая в себя язык, разум и мир.
Формирование системности философской лексики русского языка. Структурно-генетическая и грамматическая характеристика терминологии
Конец XVIII - первые десятилетия XIX века - переходная эпоха в развитии русской философской мысли, «период кризиса старого метафизического описательного естествознания и перехода к науке, вскрывающей законы развития природы. Теоретические вопросы естествознания непосредственно служили базой для философских построений и выводов в различных отраслях знания» (73, 5). Новое время требовало от философии практических результатов в исследовании природы: под знанием философии разумеется теперь «основательное и ясное знание дел естественных, которое дается прилежным рассуждением и исследованием о тех делах», - такое представление о предмете философии шло вразрез с установившимся ранее и широко распространенными богословско-схоластическими воззрениям.
Естественные науки делали огромные успехи, раскрывали глубинные связи явлений природы, что послужило мощным стимулом для развития теоретической мысли в Европе. Рушились традиционные метафизические представления о мире, утверждался диалектический подход в его осмыслении, идеализм уступал место материализму. Шеллингианская натурфилософия, выдвигавшая на первый план активность субъекта в процессе познания, диалектическую взаимосвязь человека и природы, увлекала передовую общественность России в отличие от созерцательной гносеологии французского материализма.
К 1820-м года ч XIX века русская философская мысль уже знала современные учения о формах существования сознания, принципах бытия и познания, о всеобщих законах развития природы, общества, мышления. Во многом она, как и европейская философская мысль тех лет, была еще синкретической, вбирала в себя общие теоретические понятия формальной логики, теологии, этики, эстетики, естествознания, математики, медицины и т.д. Более того, от таких областей знания, как теология и этика, она еще не обособилась. Так, в одном из первых учебников по философии - «Курс философии для гимназий Российской империи, сочиненный Людвигом Якобом» (СПб., 1814) - самой философии, в нашем сегодняшнем понимании, нет. Центральные вопросы в этой «нравоучительной философии», как ее называет автор, - проблемы добра, зла, нравственности. Первой же самостоятельной работой в русской философской науке является «История философских систем» (1818, 1819) в двух частях с приложением «Опыта философского словаря» А. И. Галича.
Характерной особенностью общественной, в том числе и философской мысли России 1820 - 1830 гг. XIX является то, что она развивалась не автономно, а в рамках литературной критики и публицистики. Г. В. Плеханов писал, что русская общественная мысль эпохи декабризма была вынуждена «прятаться в одежду литературной критики» (Плеханов, с.414)1. То же отмечает и В. Г. Белинский: «Журналистика в наше время — все - и Пушкин и Гете, и сам Гегель были журналисты. Журнал стоит кафедры» (Белинский, т.И, с.44). Быстрое развитие журналистики способствовало пропаганде философии как науки среди широкого круга читателей, популяризации современной европейской научной мысли. Все это создавало благоприятные условия для формирования подлинно научной русской философской терминосистемы
Здесь и далее в скобках, включающих фамилию автора, приводятся примеры из «Списка источников» (с. 166 ) настоящего исследования. (ФТС), проникновению философских понятий и соответственно философских терминов в различные стили русского литературного языка.
Пристальным вниманием к философии характеризуется и развитие художественной литературы в первой половине XIX века. Русскую литературу, как никакую другую, отличал резко выраженный характер «общественного служения», «практического действия». Писатели, отражая не только быт своей эпохи, но и ее мысли, выступали как оригинальные мыслители. «Русская литература в кругу литератур мирового значения, -пишет В. Ф. Асмус, - представляет пример тяги к философскому осознанию искусства, творческого труда... И в это время редкая литература отмечена в такой мере, как русская, своеобразием, порой причудливостью путей философского развития крупнейших талантов» (18, 83-84).
О самых общих закономерностях русской философской мысли этого исторического периода наиболее точно сказал А. И. Герцен. До 1840-х гг. она была по сущности своей ученической: «Все старание наше было обращено на то, чтоб перевести как можно ближе к подлиннику, чтоб сохранить тон и манеру автора» (Герцен, с.284). Именно переводами и пропагандой современной европейской, прежде всего немецкой, философии, а также описаниями истории философской мысли занимались русские профессора.
На путь самостоятельного развития русская философская мысль выходит к 1840-м гг. «Тут в первый раз умственная жизнь нашего отечества произвела людей, которые шли наряду с мыслителями Европы, а не в свите их учеников, как бывало прежде, - пишет Н. Г. Чернышевский. - Прежде каждый у нас имел между европейскими писателями оракула или оракулов; одни находили их во французской, другие - в немецкой литературе. С этого времени, как представители нашего умственного движения самостоятельно подвергли критике гегелевскую систему, оно уже не подчинялось никакому чужому авторитету» (Чернышевский, т. III, с.224). Именно в 1840-е гг. XIX века начинается эпоха своеобразного ренессанса русской философской науки. Развиваясь в русле европейской мысли, и, прежде всего философской мысли Германии и Франции, она приобретает свои собственные национальные черты, свою «автономию». Это наглядно отражается и в своеобразии языка русской философской науки, в ее терминосистеме.
Проблема выработки новой терминологии оставалась насущной на протяжении всей второй половины XVIII века и первых десятилетий XIX века. Еще А. Д. Кантемир в предисловии к переводу книги Фонтенеля писал: «Мы до сих пор недостаточны в книгах философских, потому и в речах, которые требуются к изъяснению тех наук» (Кантемир); «недостаток» ощущался и в более поздние времена: «нет у нас языка философского, нет номенклатуры ученой» (А. А. Бестужев-Марлинский); «мы имеем нужду в знаках для своих понятий» (примечание переводчика А. Лубкина к переводу «Начального курса философии» Ф. В. Снелля (Снель, с.65)); «коренные требования философского соображения так мало еще у нас прояснены» (Сидонский, с.4)) и под.
Единые нормы употребления философских терминов только вырабатывались - «слова или термины в философской науке не закон, но принимаются по произволению» (Теплов с.265), - философская терминологическая лексика не имела еще и не могла иметь системного характера, так как многие философские понятия в то время находятся в стадии оформления и «несмотря на свою отвлеченность, весьма еще много заключают в себе многоразличия и сложности, а потому и представление их в воображении для разума остается затруднительным и много времени требующим» (Снелль, с. 65).
Репрезентация национально-культурных представлений в освоении заимствованной лексики. Экстраязыковые и интраязыковые факторы
В период становления философской терминосистемы русский «метафизический» язык «столкнулся» с необходимостью дать наименования многим специальным и отвлеченным понятиям, выработанным европейской философской мыслью. Весь XVIII век - это эпоха постоянных и интенсивных языковых контактов, «век переводов» (320, 28) многочисленных научных сочинений западноевропейских мыслителей, насыщенных текстовыми комментариями и снабженных словарями, разъясняющими смысл новых для русского читателя понятий.
Большая часть лексических заимствований в философском языке того времени уже бытовала в употреблении с конца XVII - начала XVIII вв. (такие, например, как материя, натура, феномен, форма, метод (САР) и др.). Это были термины, в основном общенаучные, принадлежащие нескольким терминосистемам, в том числе и философской.
Лексические заимствования, употреблявшиеся в системе философского языка на протяжении XVIII в., нашли лишь частичное отражение в современных им толковых, двуязычных и трехъязычных лексиконах. Причиной тому было свойственное всем временам отставание лексикографии от реальной речевой практики (разрыв между временем появления заимствования и включения его в словари мог быть значительным), а также известная «пуристическая» тенденциозность, проявлявшаяся в стремлении очистить язык от иностранных слов. Например, составители Словаря Академии Российской (СПб., 1806 - 1822) сознательно не включили в словник не только многие «слова и речения наук и художеств, которые не входят в общее употребление, но единственно ученым и художникам известны», но и большое число иностранных слов, уже вошедших к концу XVIII века во всеобщее употребление. Даже в тех случаях, когда словари фиксировали заимствование, они не всегда отмечали его специальное значение, хотя анализ текстов дает примеры частого употребления отдельных заимствованных слов в качестве терминов философии. Отношение всех толковых словарей русского языка рассматриваемого периода к заимствованиям постоянно пуристическое, предпочтение отдавалось русским эквивалентам. В связи с этим многие философские термины, широко представленные в научном обиходе тех лет, в словари не включались. Специальная лексика гораздо шире нашла отражение в словарях иностранных слов. Вторая половина XVIII — начало XIX вв. было временем распространения, освоения этих заимствований, вживания их в систему отвлеченно - философского языка, установления постоянных связей с исконными элементами словаря. Переводы того периода отмечены общим стремлением большинства русских писателей, ученых и переводчиков избежать прямого заимствования иностранного слова, и «перевести» европейскую философскую терминологию на русский язык, подыскав наиболее точные соответствие в русском языке. «В русской терминологии ... почти не было иноязычных терминов, к которым не были бы подобраны русские соответствия» (197, 89). Подыскивая соответствия иностранным терминам, русские переводчики в отдельных случаях брали за исходное словообразовательные модели терминов в языке — источнике. Усваивая вместе с новым понятием словообразовательную структуру и его обозначение, давая ей «национальное смысловое содержание», ученые вводили в язык словообразовательное калькирование, при котором для нового значения создается новое слово из аналогичного словообразовательного материала, например, путем буквального перевода отдельных морфем, из которых состоит соответствующее слово. Таковы кальки следующих понятий: представление = нем. vorstellung, взаимодействие = не м. wechselwirkung.
В ряде случаев русский язык представлял в качестве слова - соответствия равнозначный материал, семантически эквивалентный приходящим понятиям. Желание освоить иноязычный термин и найти ему соответствие приводило к тому, что в первую половину XIX века в системе философского языка распространились дублеты из русских и иноязычных слов: субстанция -сущность, квалитет — качество, квантитет — количество, синтез — сложение, анализ - раздробление и т. п. Появились также дублеты из иностранных слов, пришедших из разных языков сукцесс (франц.) - прогресс (нем.), стихия (греч.) - элемент (лат.) и под.
Стилистические различия иноязычных и национальных модификаций состоят в том, что формы, более близкие к иноязычному оригиналу, представляют собой, как правило, более «терминологичные» наименования, чем формы, ассимилировавшиеся в национальном языке или калькированные на материале национального языка. Формы же, созданные на национальной основе в качестве калек иноязычных, понятнее и доходчивее иноязычных оригиналов для носителей данного национального языка, так как они теснее связаны со всей системой этого языка.
Русские смысловые варианты часто отягощались многозначностью и ассоциативными связями, в силу этого могли выступать (и выступали) в составе двух или нескольких вариантных рядов, называющих равные понятия и категории философии, а многие заимствования так и остались однозначными {метод, эксперимент, элемент, объект и др.); в некоторых случаях предпочтение иностранным словам отдавалось как более «терминированным» {.материя, форма, система, субстанция). За иностранными терминами стояла подчас более строгая научная организация понятий, регулярность их отношений и противопоставлений, отражающая отношения в системе понятий. С иноязычными словами зачастую приходили на русскую почву не столько новые понятия, сколько новый принцип их организации.
Эквивалентность некоторых заимствованных терминов и русских соответствий могла быть контекстуальной, так как русское слово, в отличие от заимствования, не было изолировано от системы языка, его значение могло иметь ассоциативные связи и пересечения со значениями других лексических единиц, оно могло быть многозначным. Таковы значения слов опыт и эксперимент. Русское соответствие, помимо значения, эквивалентного заимствованию («искусе, исследование, производимое над какой - либо вещью для узнавания свойства оныя опыты в химии, физике, опыт служит к приращению науки» (САР)), имело другое - «опыт - опытность - он молодой еще, без опыта» (САР). Сочетаемость русских эквивалентов была, как правило, шире, ср. «опыты, эксперименты чувственные», но - опыты ума -«стремился сдружить опыты чувственные с опытами ума в одно полное знание» (Максимович).
Процесс семантического сближения членов некоторых дублетов сопровождался процессом дифференциации, терминологической специализации и размежевания русских и иноязычных слов, определения сферы употребления для каждого эквивалента. Заимствования чаще оставались в узкой терминосистеме науки, а русские соответствия, особенно те из них, что были связаны с научным исследованием, категориями мышления и общенаучными понятиями, получали широкое распространение в языке и выходили за пределы терминологической системы - с русскими эквивалентами заимствований связывалось так называемое бытовое представление о философских категориях и понятиях.
Соотнесение лексических единиц русского языка с иностранными терминами наложило существенный отпечаток на семантическую структуру русских соответствий. Под их влиянием у русских наименований могло развиться новое переносное значение. Например, в философском словоупотреблении у существительного скачок - прыжок (САР) под влиянием латинского saltus развивается переносное значение: «резкое, быстрое изменение старого качества в новое».Под влиянием иностранного термина существенно углублялось и значение русских соответствий. Например, значение слова отношение («принадлежность, касательность» (САР)) под влиянием французского relation в философском словоупотреблении приобретает значение «связь, обусловленность предметов и явлений». Хотя в формирующейся системе философского языка не было иностранных терминов, к которым не были бы подобраны русские соответствия, не все образования такого рода были одинаково удачны, большая часть их после почти векового — в отдельных случаях - употребления в философском языке в дальнейшем не сохранились: человечность, своеличностъ в значении субъективность и др.
