Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Советская политика в сфере быта в 19201930-е годы 26
1.1. Перестройка быта как одна из задач культурной революции 26
1.2. Клубы как инструмент культурной политики 33
1.3. Раскрепощение женщины: от идеологических задач к практическим шагам 39
1.4. Санитарное и гигиеническое просвещение граждан 51
Глава 2. Становление государственной политики в сфере общественного питания 56
2.1. Кулинарная политика 56
2.2. Организация и регламентация общественного и домашнего питании 67
2.3. Продвижение «новой кухни» в быт 80
2.4. Роль А.И. Микояна в создании советской кухни 99
Глава 3. Советская пищевая индустрия и воспитание нового человека (на примере мясной промышленности) 116
3.1. Микояновский мясокомбинат как социокультурная модель 116
3.2. Тема советского человека на производстве в литературно-художественных практиках 130
Глава 4. «Книга о вкусной и здоровой пище» как инструмент социальной трансформации 150
4.1. Социокультурная дидактика поваренной книги 150
4.2. Визуализация социальной утопии в «Книге о вкусной и здоровой пище»
167
Заключение 180
Список использованных источников и литературы 184
- Клубы как инструмент культурной политики
- Организация и регламентация общественного и домашнего питании
- Тема советского человека на производстве в литературно-художественных практиках
- Визуализация социальной утопии в «Книге о вкусной и здоровой пище»
Введение к работе
Диссертационное исследование посвящено государственной политике в сфере организации быта, а также связи становления и развития советской системы общественного питания с общими процессами социальной трансформации и модернизации общества.
Актуальность темы исследования определяется тем, что в социально-гуманитарных науках наблюдается повышение интереса к опыту российских модернизаций. Современные исследования изучают их в техническом, организационном и в культурно-историческом контекстах. Это дает основания к тому, чтобы изучить историю создания советской системы общественного питания в тесной взаимосвязи с государственной политикой, направленной на преобразование повседневной жизни общества в условиях индустриализации.
Социальный контекст модернизационных задач современной России радикально отличается от того, который имел место в первой половине ХХ века, но общая логика государственной политики представляет интерес также и сегодня. На протяжении длительного времени модернизационные рывки оценивались преимущественно в категориях экономических и политических. Исследование и понимание опыта предшествующих российских модернизаций во всем комплексе их социально-культурных противоречий необходимл для того, чтобы сформировать совеременные стратегии общественных преобразований, избегая повторения ошибок прошлого.
Степень изученности темы. В социально-гуманитарном знании историки и культурологи в 2000-е годы начали активно исследовать различные темы и проблемы истории советской повседневности, связанные с изменениями условий быта.
К числу этих работ можно отнести книги Е. Осокиной, С. Журавлева,
И. Орлова, которые объединяет стремление продемонстрировать связь между жизнью рядовых граждан СССР и большими историческими событиями.
О различных аспектах советской повседневной жизни того же периода, в том числе городской, писали Т. Воронина, Н. Лебина, О. Лейбович, С. Малышева, Ю. Обертрейс, И. Утехин. Несколько особняком стоят многочисленные публикации Н. Козловой, посвященные устной истории советских людей и социально-исторической антропологии исследуемого периода.
Из зарубежных исследований необходимо упомянуть в первую очередь ставшие уже классическими книги Ш. Фитцпатрик, а также таких авторов, как
С. Коткин, Л. Сигельбаум, Е. Юинг, В. Голдман и др.
Однако в этом корпусе текстов тема общественного питания и советской кухни обсуждается достаточно редко и, как правило, в контексте дефицита, привилегий, продовольственных трудностей или других бытовых проблем, с которыми сталкивались советские люди. Часто проблемы советской кухни рассматриваются применительно к более общим темам: советский сервис, семья, алкогольная политика в СССР. Подобный принцип оставляет в стороне историко-культурный аспект питания.
В работах ряда авторов (В. Похлебкин, Е. Добренко, Ю. Гронов и др.) представлен несколько иной подход: анализ различных сфер советской повседневности ставит изучаемые вопросы, с одной стороны, в контекст глобальных процессов, а с другой в российский историко-культурный контекст, выходящий за пределы советского периода.
Но и в этих публикациях проблемы кулинарной политики не занимают центрального места.
В этом историографическом поле имеются книги, авторы которых обращаются непосредственно к практикам питания советского человека, например, работы крупного историка мировой кухни В. Похлебкина. Хотя непосредственный интерес исследователя был направлен на историю кулинарии, значение его книг выходит далеко за рамки этой темы. О культурном значении советской кухни писал литературовед и историк сталинской культуры Е. Добренко. В книге «Политэкономия соцреализма» образы «кулинарного изобилия» помещены в контекст общей утопической картины мира, свойственной советской пропаганде и идеологии.
Финский историк Ю. Гронов подробно рассмотрел тему формирования советской модели потребления при Сталине, особо выделив массовое производство шоколада и шампанского как предметов роскоши, доступных простому советскому человеку.
Проблемы литературной репрезентации питания затронуты в статьях американского ученого Р. Леблана. О визуальных образах пищевого изобилия, характерных для советского официального искусства и «Книги о вкусной и здоровой пище», писала Е. Гашило. Она также отмечает влияние, которое оказали на Анастаса Микояна поездка в США и знакомство с американской пищевой индустрией. О проникновении американских веяний в советский общепит пишет итальянский культуролог Дж.П. Пиретто.
Отдельного упоминания заслуживает сборник статей “Food in Russian History and Culture” и целый ряд исследований, посвященных советским кулинарным практикам и продовольственному снабжению в СССР (см.: Rothstein R., Rothstein H.The Beginnings of Soviet Culinary Arts // Food in Russian History and Culture / ed. M. Glants, J. Toomre (eds); Smith R.E.F., Christian D. Bread and Salt: A Social and Economic History of Food and Drink in Russia; Nakhimovsky A. Public and Private in the Kitchen: Eating Jewish in the Soviet State / Jewish Food: Proceedings of the 14th Annual Klutznik Symposium in Jewish Civilization).
Тема советской кулинарии возникает также в ряде публицистических произведений, содержащих выводы и обобщения, ценные для изучения данной темы.
К этому ряду относятся работы П. Вайля и А. Гениса, О. Назаровой и К. Кобрина.
В них затрагиваются такие темы, как интернационализация кухни, соотношение общепитовского и домашнего питания. В большей степени культурологический аспект проблемы разработан в книгах П. Вайля и А. Гениса. Здесь впервые показана культурная связь советской кухни со всем строем жизни общества, ее специфика и ее достижения, которые авторы особенно оценили, оказавшись в эмиграции.
С другой стороны, в их работах, особенно в книге А. Гениса «Колобок и др.» феномен советской кухни рассматривается как сугубо специфический и изолированный, вне связи с глобальными процессами, изменившими образ жизни и питание в большинстве развитых стран, причем зачастую аналогии с западным опытом, напрашивающиеся в самом же тексте Гениса, им игнорируются. Специфику советской культуры питания Генис старается понять, исходя из общих представлений о тоталитаризме.
Тема пищевой культуры остается предметом актуальных дискуссий, в которые вовлечены историки, лингвисты, культурологи, и рассматривается в рамках междисциплинарного подхода. Для подобных исследований характерна попытка рассматривать предмет в рамках дискурсивного анализа. В качестве примера можно привести коллективную монографию «Еда по-русски в зеркале языка» (М.; РГГУ, 2013. 586 с.).
Однако несмотря на большое количество источников и исследовательских работ, тема советской кухни остается недоизученной именно в ее культурологическом аспекте. Непосредственно вопрос о связи между формированием советской кухни и процессом культурной модернизации в перечисленных работах не ставится, либо остается на втором плане. Влияние государства на кулинарную политику и повседневную практику питания в СССР, разумеется, отмечается большинством авторов. Но, как правило, нет систематической попытки осмыслить логику принимавшихся решений, либо эта логика сводится к управлению дефицитом. Между тем именно вопрос о культурной и политической логике, лежавшей в основе кулинарной трансформации, которая произошла в СССР, является одним из наиболее важных не только в плане истории кулинарии и даже истории повседневности, но и для понимания общего характера процессов, происходивших тогда в стране.
Настоящая диссертация представляет собой попытку частично компенсировать этот пробел в исследованиях по истории культуры советского общества.
Объектом исследования является государственная политика в организации бытовых практик советского общества в 1920–1930-е годы.
Предмет исследования — становление и развитие системы общественного питания.
Анализируя эту тему, мы сосредоточились на взаимодействии государственной политики с повседневными практиками, рассматриваемыми через организацию массового потребления в его самой основной и элементарной части — потреблении пищи. Именно этот аспект истории советской кухни представляется автору наиболее важным. Решения, принятые в этот период на высшем уровне, и повседневные практики, стихийно сложившиеся на низовом уровне, определили характер советского быта и советского общества в целом на долгие годы.
Хронологические рамки исследования ограничиваются 1920–1930-ми годами, однако в работе рассматривается также «Книга о вкусной и здоровой пище» 1952 года, поскольку именно в этом издании окончательно суммированы и кодифицированы культурные и гастрономические практики, сформированные в рассматриваемый период.
Основной целью настоящей работы является изучение советской кухни как специфического культурного феномена, который осознанно создавался государством в качестве одного из инструментов модернизации.
Для достижения данной цели потребовалось решить следующие задачи.
1. Рассмотреть становление советской кухни в общем контексте социально-культурной трансформации, которая происходила в Советском Союзе; показать, как в процессе формирования советской кухни проявлялись общие процессы модернизации и индустриализации.
2. Исследовать, как происходило приучение советского человека к новой кухне и как сама новая кухня становилась одним из способов формирования нового человека в соответствии с политическими и идеологическими установками советской власти.
3. Выявить основные ценностные ориентиры, которые закреплялись в текстах. В связи с этим представляется важным определить значение «Книги о вкусной и здоровой пище» как базового текста, в котором объединялись кулинарные и идеологические принципы.
6. Исследуя роль государственной политики в сфере общепита, проанализировать на примере деятельности А. Микояна роль личности политического лидера в формировании системы культурных и социальных норм.
Источниковая база
Источники, использованные в данном исследовании, в содержательном отношении делятся на две большие группы.
Первая — это документы, определявшие общую политику Советского государства в сфере быта и становления советской кухни как политического проекта. К ним прежде всего относятся официальные источники: постановления советского правительства, документы Наркомата пищевой промышленности, статьи и выступления А.И. Микояна.
Вторая — это документы, посвященные конкретным направлениям государственной политики в сфере повседневности и культуры питания, соотношению политических усилий и социальной практики потребления, связанные с работой Микояновского комбината. К этой группе относятся также публикации 1920–1930-х годов в советской печати: статьи идеологов по различным вопросам быта, а также просветительные книги и брошюры. Отдельным важнейшим источником исследования послужила «Книга о вкусной и здоровой пище» (1939, 2-е изд. — 1952).
I. Источники официального происхождения
Опубликованные
В диссертации использованы партийные решения и документы, посвященные вопросам быта, культурного строительства и общественного питания, а также работы советских официальных лиц (В. Ленин, Л. Троцкий,
А. Луначарский, А. Микоян, Н. Семашко и др.).
Значительную часть источниковой базы исследования составили публикации в специализированных периодических изданиях изучаемого периода, посвященные методике культурной работы и содержащие рекомендации для активистов, вовлеченных в различные просветительские программы (журналы «Культурник», «Культура и быт», «Культурная революция», «Культурный фронт», «Культурный поход», «Работница» и др.). В исследовании проанализированы также публикации в газете Микояновского мясокомбината «За мясную индустрию», являвшейся важным инструментом пропагандисткой и просветительской работы на предприятии. Опубликованные в ней материалы — ценный источник для изучения повседневной жизни комбината, а также воспитания рабочих.
К этой же категории относится и основной источник исследования, «Книга о вкусной и здоровой пище» (М.-Л.: Пищепромиздат, 1939; 2-е изд. — 1952), поскольку, по мнению автора, она является не только кулинарной книгой, но и нормативным документом. Именно через эту книгу происходило синтезирование единой советской кухни и осуществлялось воспитание трудящихся. В ее издании 1939 года были консолидированы важнейшие направления советской кулинарной политики, а издание начала 1950-х годов их закрепило, отразив произошедшие перемены и зафиксировав успехи.
Архивные материалы
В работе широко использованы архивные документы Наркомата снабжения СССР, Министерства промышленности мясных и молочных продуктов СССР, Министерства пищевой промышленности СССР.
1. Материалы, хранящиеся в Российском государственном архиве экономики (РГАЭ): Фонд 8043 (Наркомат снабжения СССР); Фонд 8295 (Министерство промышленности мясных и молочных продуктов СССР); Фонд 8543 (Министерство пищевой промышленности СССР). Эти фонды включают:
1) документы Наркомата пищевой промышленности СССР и Наркомата снабжения СССР: приказы Наркопмищепрома, инструкции, разработки, переписка с местами, докладные записки, письма, жалобы, протоколы совещаний, постановления, стенограммы совещаний, телеграммы и телефонограммы Микояна своим представителям на местах, указания и распоряжения Микояна. Материалы Наркомата снабжения содержат важные сведения об американском опыте организации Общепита, затрагивают проблемы санитарной политики на пищевых предприятиях, а также дают нам дополнительные сведения о деятельности
А.И. Микояна в 1930-е годы;
2) письма и телеграммы и от рядовых граждан с жалобами, просьбами, критикой, предложениями и благодарностью;
3) вырезки из газет, посвященных пищевой индустрии СССР.
2. Материалы, хранящиеся в Архиве Микояновского мясокомбината: документы, фотографии, экспозиция музея, включая подшивку газеты «За мясную индустрию» 1934–1940 годов.
3. Материалы Фонда 279 РГАЛИ «А.В. Луначарский», отражающие взгляды наркома просвещения на эмансипацию женщин в связи с освобождением от домашней работы.
II. Источники личного происхождения
К этой группе документов относятся данные устной истории, а именно:
1) интервью с родными А.И. Микояна о его личности и его роли в развитии пищевой промышленности, а также о личных вкусах и пристрастиях: беседы с его детьми — Степаном Анастасовичем Микояном, Серго Анастасовичем Микояном, и внуком Владимиром Сергеевичем Микояном;
2) интервью с художниками и искусствоведами Виктором Мизиано, Ниной Котел и Владимиром Сальниковым, комментирующими иллюстрации и художественное оформление «Книги о вкусной и здоровой пище».
III. Произведения художественной литературы
Кроме того, в качестве материала для сравнительного анализа культурных и бытовых процессов привлечен роман «Мясо» С. Беляева и Б. Пильняка (1936), посвященный созданию и функционированию Московского мясокомбината. Еще одним литературным источником стал план произведения П. Казмичева «Роман о мясе», впервые опубликованный в книге автора диссертации «Общепит. Микоян и советская кухня». В этом ненаписанном романе должно было быть две части: «Мясная индустрия — на службе социализму» и «Из истории мясной промышленности СССР». В обоих этих произведениях, посвященных мясной промышленности, центральной темой является перевоспитание и переделка человека.
Методологическая основа исследования определяется его задачами — продемонстрировать связь политики советского государства в области организации культуры потребления с повседневными бытовыми практиками.
Для этого автору потребовалось привлечь разнообразные методологические инструменты.
Для формирования концепции автора важное значение имел общетеоретический контекст, заданный рядом исследователей, близких к «миросистемной школе», разработавшей современные представления о модернизационных процессах (И. Валлерстайн, С. Амин, А. Гундер Франк, Г. Дерлугьян и др.). Этот подход важен тем, что с точки зрения миросистемного анализа специфический советский опыт рассматривается не как нечто исключительное и беспрецедентное, а, напротив, как частный случай процесса модернизации, который, однако, приобрел уникальные черты благодаря совмещению антибуржуазной революции с индустриальной трансформацией общества.
Специфика советской версии модернизации состояла в беспрецедентно быстрых темпах осуществления перемен при столь же беспрецедентных масштабах этих трансформаций. Цель достигалась за счет крайней централизации, мобилизации ресурсов в сочетании с жесткими административно-репрессивными мерами. Все это в совокупности предопределило тоталитарный характер происходившего процесса.
В работе использованы элементы сравнительного анализа, с помощью которого, обращаясь к документам и художественным текстам, посвященным одной и той же теме, можно сравнить оценки, данные участниками событий, с официальными материалами.
В методологическом отношении для исследования специфики советской культуры и идеологии огромное значение имеет написанная еще в 1970-е годы и опирающаяся на структурно-семиотическую традицию книга В. Паперного «Культура Два».
Во всех этих исследованиях демонстрируется характерная для советской культуры и идеологии двойственность, смешение идеального и реального, утопического и практического.
Такой подход должен, по мнению автора, создать целостную картину культурного процесса 1930-х годов, рассматриваемого через призму трансформации системы питания в государственной политике и повседневных бытовых практиках советских людей того времени.
Научная новизна комплексный культурологический анализ процесса становления советской кухни впервые рассматривается в контексте модернизации и формирования индустриально-урбанистической культуры в СССР. В научный оборот введены новые исторические источники, ранее не публиковавшиеся или не использовавшиеся исследователями-культурологами. Новизна работы заключается в том, что в ней применены новые методы анализа вербальных и визуальных текстов.
Выдвигается гипотеза, что создание советской кухни было частью государственной политики, направленной на формирование индустриального общества.
Новизна работы заключается также и в том, что в ней «Книга о вкусной и здоровой пище» рассматривается комплексно, как уникальный памятник культуры, одновременно выполнявший как идеологические, так и практические функции.
Научно-практическая значимость определяется тем, что данная работа фактически открывает целое направление для дальнейших исследований, связывающих кулинарные практики современного общества с социальными и экономическими трансформациями, а также демонстрирует значение государственной политики в этой сфере.
Автор вводит в научный оборот новые понятия: кулинарная политика и советская кухня. В первом случае речь идет о комплексе сознательных мер власти, направленных на формирование кулинарных практик населения. Во втором случае словосочетание «советская кухня», употреблявшееся вне научного контекста, используется для определения устойчивых результатов кулинарной политики, закрепленных в массовом поведении и ставших нормами общественного и домашнего питания.
Результаты исследования могут быть использованы при разработке учебных пособий в курсах лекций по истории советской культуры, советской истории, культуры советской повседневности, социологии быта, антропологии городской советской жизни, а также для построения музейных экспозиций, выставок, создания музеев быта, музеев советского прошлого и советской истории.
Основные положения, выносимые на защиту
1. Советская система общественного питания 1930-х годов была одним из инструментов модернизационной политики государства. Кулинарные практики, насаждаемые государством, являлись частью целого комплекса мер, направленных на трансформацию общества, переход к индустриальной организации жизни.
2. Кулинарные практики подверглись стандартизации, централизации; после длительного периода поиска оптимальных форм был найден баланс между домашним и общественным питанием, причем и то и другое основывалось на продуктах промышленного приготовления.
3. Изменение политики в области общественного питания отражало общие тенденции развития советского режима и переход от идеологии революционного аскетизма к лозунгу «хорошей жизни» и «изобилия».
4. «Книга о вкусной и здоровой пище» стала важнейшим идеологическим документом, в котором государство предъявляло гражданам определенную систему норм, и одновременно утопический идеал, в соответствии с которым будет строиться дальнейшее развитие повседневной жизни.
5. А.И. Микоян, в качестве наркома пищевой промышенности, являет собой пример того, какова в те годы могла быть роль личности политического лидера в формировании системы культурных и социальных норм.
Апробация результатов работы. Основные результаты исследования были представлены в публикациях автора, в первую очередь в книге И. Глущенко «Общепит. Микоян и советская кухня» (М.: ГУ ВШЭ, 2010. 240 с.), в книге «СССР: жизнь после смерти» — составление, редактура (совместно с В. Куренным и
Б. Кагарлицким), две статьи (М.: НИУ ВШЭ, 2012. 301 с.), а также в сборнике «“Время, вперед!” Культурная политика СССР» — составление, редактура (совместно с В. Куренным), статья, послесловие (М.: НИУ ВШЭ, 2013. 272 с.).
Кроме того, основные положения и идеи исследования представлены в других публикациях автора, список которых приведен в конце реферата.
Концепции, положенные в основу диссертации, разрабатывались в ходе преподавания учебного курса «Культура повседневности. Советский период» на кафедре наук о культуре отделения культурологии философского факультета НИУ ВШЭ (начиная с 2010 года), а также в ходе лекций по истории советского быта для студентов и преподавателей Колгейтского университета, Корнельского университета, Йельского университета, университета Диккенсон США, а также студентов франкоязычного университета Квебека, проходивших в Москве в 2002–2009 гг.
Кроме того, позиция автора была представлена на следующих конференциях.
1. «Конструируя “советское”? Политическое сознание, повседневные практики, новые идентичности», проходившей 14–15 апреля 2011 года в Европейском университете Санкт-Петербурга.
2. «СССР: жизнь после смерти» (совместный проект ИГСО и отделения культурологии НИУ ВШЭ), 19 и 26 декабря 2011 года.
3. «СССР сегодня», круглый стол, проходивший в рамках художественного проекта «Искусство памяти» в Центре дизайна ARTPLAY, 19 января 2012 года.
4. «Культурная политика в СССР», состоявшейся на отделении культурологии НИУ ВШЭ 19–21 декабря 2012 года.
5. «Культурная политика: история и совеременность», проходившей на отделении культурологии НИУ ВШЭ 19–20 декабря 2013 года.
В этом же русле в качестве научного сотрудника Лаборатории исследований культуры Центра фундаментальных исследований НИУ ВШЭ автор диссертации занимался разработками в проектах «Фундаментальные социокультурные структуры и процессы современности: Культурная система модерна и основные стратегии культурной политики в СССР» (2012), а также «Государственная политика и идеология в области культуры» (2013).
Структура работы. Работа состоит из введения, четырех глав, заключения, списка использованных источников и литературы.
Клубы как инструмент культурной политики
Методика культурной работы и рекомендации для активистов, вовлечен-ных в различные просветительские программы, обсуждались в специализирован-ных изданиях, которых было довольно много: «Культурник», «Культура и быт», «Культурная революция», «Культурный фронт», «Культурный поход» и т.д. В качестве инструмента культурной политики создавалась система клубов, в которых рабочие могли бы получить одновременно новые возможности для про-ведения досуга и получения новых знаний о самых разных сторонах жизни. Таким образом, свободное время советского гражданина рассматривалось не просто как отдых от работы, а как возможность повысить свой культурный уровень. А просветительская деятельность государства, в первую очередь, концентрирова-лась на организации досуга. «Клуб сам по себе организация “новобытская”, — писал журнал «Культур-ная революция». — Новый быт – быт социалистический, коллективный. Клуб зовет проводить свободное время не в одиночку, а вместе, в коллективе, клуб зовет кол-лектив строить новую жизнь, клуб организует отряды борцов за новую жизнь. …Косный быт одна из серьезнейших помех в деле социальной организа-ции производства и требует большой работы клуба по повороту быта лицом к производству… Классовая борьба развертывается и в быту. Здесь привычки миллионов ло-мать не так легко, и классовый враг этим пользуется. Разве не классово-политическая задача изгнать бытовой антисемитизм, разве не классовая задача отвоевание клубом у церкви и пивной рабочего, разве не политическая задача поднять миллионы на организацию общественного питания? … Почему буфеты клубов не превратить в место пропаганды общественного питания, а работниц-руководительниц не сделать активом пропаганды и органи-зации общественного питания?
Не пора ли школам, кружкам кройки и шитья придать характер пошивочных бригад, шьющих на детские сады, ясли, а не только на свою семью? …Если порыться, найдется много каналов клубной жизни, через которую струю новой жизни, новой организации быта можно протащить в повседневную жизнь» . Разумеется, культурная работа не ограничивалась клубами. Советская прес-са, перечисляя инструменты культурной политики, пишет также о наглядной аги-тации, распространении брошюр и книг, газет и журналов, организации люби-тельских театральных постановок, «живых газет», подготовке стенгазет и даже о съемках любительских кинолент. Как в клубах, так и по месту жительства и рабо-ты людей проводились лекции, создавались кружки и «красные уголки». Сознательную коммунистическую молодежь призывали заняться работой по облагораживанию быта трудящихся: «Как организовать работу своей избы-читальни, наладить работу школы, ликпункта, библиотеки, поставить радиопри-емник или починить замолкнувший громкоговоритель, наладить культурный быт рабочего и крестьянина, как вырвать их из засасывающей тины пьянства и раз-врата, как культивировать рабочие окраины, как бороться с пьянством и хулиган-ством, — всеми этими конкретными вопросами занимаются сейчас наши ячей-ки» .
Та же тема повторяется снова и снова в многочисленных изданиях, посвя-щенных культурной работе среди масс: «Необходимо значительно увеличить число бесед, лекций на разные темы, увеличить установки радиоприемников и громкоговорителей… Нужно в казарму бросить большое количество шашек и шахмат…, бросить в казарму больше книжных передвижек и книгонош, работать над организацией стенных казарменных газет, над организацией новых красных уголков, спортивных площадок, над насаждением деревьев, кустарников, над устройством цветочных клумб, скамеек для сидения рабочим» . Даже мелкие бытовые детали становятся темой для обсуждения. Но это свидетельствует, скорее, о трудностях, с которыми сталкиваются просветитель-ские усилия государства и передовых рабочих. Подробная регламентация работы клубов вызвана постоянными проблемами и недоразумениями, возникающими буквально на каждом этапе.
Выразительным примером может быть «Примерная инструкция об обязан-ностях дежурных друзей клуба», опубликованная в журнале «Культурный фронт» в 1925 году: «Дежурному у вешалки. Никого не пропускать в клуб в пальто, тулу-пах, жакетах и т.д. В отдельных случаях в виде исключения дежурный член правления может разрешить вход в клуб в вечернем платье. Дежурный друг устанавливает очередь при выдаче платья по окончании клубного дня и следит за порядком у вешалки. Дежурному по комнате отдыха. …Друг следит, чтобы в комнате отдыха не курили, не сорили на пол и бережно пользовались мебелью. Дежурному по буфету. Друг следит, чтобы в буфете была абсолютная чисто-та как самого помещения, так и всех продуктов и посуды. Друг наблюдает, чтобы у столиков и на прилавке были вывешены справоч-ники цен. Друг наблюдает, чтобы никто из посетителей буфета не пил много пива, за-интересовывает этих товарищей беседами и отвлекает от дальнейшей выпивки. В случае неблагоприятного воздействия беседы дежурный сообщает об этом де-журному члену правления» . О том, что с проблемами такого рода приходилось сталкиваться повсюду, свидетельствует повторение этих мотивов в разных изданиях из года в год. «Пре-жде чем войти в клуб, вас обязательно заставят раздеться» , пишет «Культурная революция» в 1930 году. В том же году передовица издания «Культура и быт» по-вторяла, что этот журнал — «личный враг пьянства. Социализм и социалистиче-ский быт уничтожат пьянство» . Однако враг не сдавался и не давал себя унич-тожить.
«Культурная революция» в том же 1930 году жалуется: «С год тому назад в красных уголках всех семи казарм Реутовской фабрики было сплошное безобра-зие. Частенько уголки служили помещением для игр в карты. Были случаи, когда красный уголок становился не то пивной, не то кабаком… А получалось так пото-му, что более половины председателей уголков были отъявленными хулиганами и картежниками… Радио есть, но оно молчало, и никому до этого дела не было. Газеты либо разрывались на клочки, либо разворовывались, то же и журналы… Завелась такая мода: в коридоры выносят помойные ведра, вешают по всему ко-ридору белье, пеленки и т.д. Тьма паразитов. Мы боремся за новую культуру, а не видим, что живого человека паразиты заедают…» .
Организация и регламентация общественного и домашнего питании
В этом параграфе речь пойдет о политике, проводимой в области организа-ции питания, о мерах, которые предпринимались государством в данной области, а также о способах своеобразной регламентации питания, причем не только об-щественного, но и домашнего. Общественное питание было необходимо в условиях изменившегося обще-ства, которое не могло организовать свой быт по-старому. Способами организации питания были: создание фабрик-кухонь, строитель-ство заводских столовых, автоматизация производства пищи, создание сети нар-пита. Что касается попытки новой организации домашнего питания, то здесь по-сле не вполне удачного опыта «домашних обедов» и отпуска «обедов на дом» упор делался на использование в домашней кухне полуфабрикатов. Все эти меры проводились под лозунгом освобождения женщин — главной задачи культурно-бытовой политики 1920–1930-х годов. Советское государство всячески поощряло распространение общественного питания, которое в перспективе должно было вытеснить домашнее приготовле-ние пищи если не полностью, то, по крайней мере, в качестве доминирующей нормы. Этот подход мотивировался стремлением к освобождению женщин от «кухонного рабства» и распространением коллективистских жизненных практик, в наибольшей степени соответствующих ценностям и идеалам пролетариата. О необходимости «освободить женщину» говорили многие советские идеологи. И Ленин, и Троцкий, и Луначарский в своих работах часто писали о том, что «старый быт» был труден, мучителен, непроизводителен; кроме того, женщи-на, участвующая в экономике, не могла уже столько времени тратить на домаш-нюю работу вообще и на приготовление пищи в частности.
Однако не все относились к этому столь сочувственно. В рассказе М. Зощенко «Семейное счастье» (1924), как раз пародийно описывается это освобождение. Жена главного героя вроде бы освобождена от необходимости готовить еду дома, поскольку они теперь ходят питаться в столовую, но оставшееся у нее время муж тут же решает занять шитьем и другой домашней работой: «Сколько теперь этого самого свободного времени остаётся! Уйма... Бывало, придёт супруга с работы — мечется, хватается, плиту разжигает... Одних спичек сколько изведёт... А тут при-шла, и делать ей, дуре, нечего. Шей хоть целый день. Пользуйся свободой… при-шла с работы и шей, кончила шить — постирай. Стирать нечего — чулки вязать мо-жешь... А то ещё можно заказы брать на шитьё, потому времени свободного хоть отбавляй» . Большая надежда в деле освобождения женщин возлагалась на заводские столовые. Питание в столовых на первых порах было весьма привлекательным. Описание такой столовой мы находим, например, в статье одного из авторов сборника «Семья и брак в прошлом и настоящем» М. Шишкевича: «Чистые ска-терти и хорошая посуда, ряд отдельных столиков, за которыми рассаживались целой семьей, чисто выбеленные стены, всё придавало столовой уютный, хоро-ший вид. В столовой клуба Акционерного общества “Транспорт” транспортные рабочие получают прекрасный обед за 30 копеек. Вечером, там же можно полу-чить горячий ужин, молоко, кофе, яйца и т.д.» .
Большим достижением системы народного питания стало создание раз-ветвленной сети различных предприятий. К 1932 году Союзнарпит включал «68 трестов и объединение “Вагон-ресторан”. На 1 января 1932 года в нем насчитывалось 7 тыс. предприятий, а на 1 апреля 1933 года уже насчитывается 9850 единиц» . В рамках «Нарпита» рабо-тали не только фабрики-кухни, но также механизированные столовые, рабочие кафе, открытые рестораны, открытая сеть кафе-чайных, буфеты и киоски, столо-вые при предприятиях и учреждениях. У него была создана собственная распре-делительная сеть. Во всех этих предприятиях по данным на 1 апреля (1933) пита-ется 5,5 млн человек ежедневно . В Москве 292 тыс. детей получали ежедневные горячие завтраки в школе .
В 1931 году Наркомат снабжения СССР пригласил из Америки профессора М.О. Веббера, чтобы получить консультацию по поводу организации обществен-ного питания. Анализируя работу советских фабрик-кухонь, он отметил, что «ос-новное затруднение в работе фабрик-кухонь в СССР состоит в том, что фабрике-кухне приходится обрабатывать свою продукцию (блюда, обеды), начиная с пер-вичной стадии обработки сырья, т.е. туш, сырых овощей, фруктов и т.д. — в то время, как в Америке на фабрику-кухню поступают продукты уже рассортирован-ные, очищенные, разрубленные на необходимые для готовки части, и в некото-рых случаях почти совершенно готовые для потребления. Как результат этого ме-тода в американских фабриках-кухнях самая кухня занимает значительно меньше места в общем помещении, чем столовая» .
Иными словами, существовало очевидное противоречие между попыткой индустриальной организации питания и отсутствием развитой пищевой промыш-ленности. Попытка организовать по-новому выпуск готовой продукции (обедов) оказывалась неэффективной из-за того, что в стране ещё не было соответствую-щего технологического базиса. Массовое индустриальное производство полу-фабрикатов было налажено в СССР только к середине 1930-х годов. Но к тому времени советская кулинарная политика уже изменилась и ставку больше не де-лали на повсеместное внедрение фабрик-кухонь. Чем больший размах принимали усилия властей по организации общест-венного питания, тем чаще власти сталкивались с проблемой качества пищи, ко-торое отнюдь не улучшалось пропорционально размаху производства. Чтобы сделать заведения общепита более привлекательными для трудящихся, было решено обеспечить большее разнообразие предоставляемых ими услуг, дивер-сифицировать эти заведения по уровню обслуживания и качеству пищи. Речь, од-нако, не шла о социальной дифференциации, во всяком случае, такой подход по-следовательно отвергался на декларативном уровне. Напротив, предполагалось, что разные заведения общепита будут соответствовать разным жизненным си-туациям и бытовым практикам. Ощущалась потребность в создании ресторанов разных видов, разного уровня цен. Именно об этом настойчиво писал Микоян: «Этот вопрос надо поставить в порядке дня, надо взяться за организацию ресто-ранов разных видов — дешевых, средних и дорогих, чтобы были на любой вкус, как тебе нравится: если денег много и хочешь с шиком, — и это есть; не хочешь шика, хочешь просто хорошо покушать, и это можно тебе предоставить; хочешь скромно пообедать, дешево, — и это имеется. Вот вопрос количественного роста кафе и ресторанов не только не снят, но стоит как насущная задача. Мы должны еще построить сеть специализированных ресторанов и кафе» . Дома без кухонь не позволяли семейным людям пообедать вместе, принять гостей. Микоян иллю-стрировал свой тезис бытовыми примерами. «Допустим, ударник-рабочий или инженер-специалист, работает прекрасно, обедает отдельно в столовой, без же-ны и детей. Он хочет раз в неделю пообедать с женой и детьми. Жена зачастую работает в одном месте, муж в другом или живут раздельно. Они хотят пообедать вместе в спокойной приятной обстановке. Ведь дома не всегда имеется возмож-ность заводить хозяйство. Бывает, есть квартира, — нет кухни, негде стряпать, или есть квартира с кухней, — некому стряпать. Наконец, он хочет встретиться с при-ятелем, с которым был на фронте, со знакомым. Куда пригласить? Домой не может пригласить, — квартира маленькая, места нет, а если есть и квартира побольше, то некому готовить, потому что жена работает, а домашнюю работницу мало кто мо-жет иметь. Крайне характерно, что предложений такого труда немного, не хотят идти в прислуги, и правильно делают, — это доказывает, как глубоко начинает пе-рестраиваться быт.
Поэтому нужно кроме столовых иметь рабочие кафе, рабочие рестораны, куда можно придти без карточки, с кем хочешь — со своей женой или с товари-щем, придти в ресторан, в кафе, посидеть, пообедать. Надо предоставить эту возможность нашим рабочим и служащим — возможность отдыха, возможность культурного времяпрепровождения» .
Здесь мы сталкиваемся с важной особенностью советского кулинарного бы-та: принципиальное отличие ресторанной и столовской кухни. Ресторанная кухня принадлежит к праздничному, а не повседневному питанию, и если в столовых утоляют голод, то в ресторанах не принимают пищу, а развлекаются, отдыхают. Однако, если взглянуть на вопрос не ретроспективно — с точки зрения пред-ставлений более позднего времени, а исходя из ситуации и возможностей начала 1930-х годов, придется признать, что требование Микояна представляло собой ра-дикальную корректировку проводимой политики и очевидный шаг вперед по сравнению с временем, когда гастрономические требования к пище сводились к минимуму. В условиях широкомасштабных социально-экономических перемен го-сударству и людям было не до гастрономических изысков, а обеспечить всех каче-ственной и разнообразной пищей было просто невозможно. Как минимум, для этого не хватало кадров. Ведь повара-профессионалы старого образца должны бы-ли обслуживать лишь незначительное меньшинство населения, тогда как теперь требовалось приобщить к той же ресторанной пище куда более широкие слои. «Контроль качества» мог быть очень строгим, но никак не препятствовал приготовлению невкусной пищи. Контролировалось по весу количество вложен-ных продуктов (чтобы не воровали), старательно следили за наличием штемпе-лей ветеринарной и карантинно-растительной служб, чтобы ненароком не потра-вили рабочих.
С точки зрения принципов нарождавшейся бюрократической централиза-ции такой подход был рационален. Ведь понятие вкуса индивидуально, интуи-тивно, его трудно свести к формальным показателям. А граммы, калории и раз-меры порций, даже внешний вид можно легко стандартизировать и проконтро-лировать. С другой стороны, именно обезличенная бюрократическая стандартизация созда-вала потребность в индивидуальном «микро-менеджменте» со стороны руково-дства, вкусы и пристрастия которого тоже становились нормой, до известной сте-пени компенсируя обезличенность системы. Это объясняет, например, постоян-ное личное вмешательство А.И. Микояна в решение многочисленных вопросов, явно стоящих ниже его политического уровня.
Тема советского человека на производстве в литературно-художественных практиках
Превращение комбината в культурную модель не ограничивалось газетной пропагандой и любительскими постановками. В начале 1930-х годов перед совет-скими писателями была поставлена задача создать произведения, посвященные успехам советской индустрии. Неудивительно, что бурно развивающаяся пищевая промышленность тоже должна была быть прославлена. Как и следовало ожидать, Анастас Иванович Микоян указал на свое любимое детище, Московский мясо-комбинат.
Писать о комбинате вызвались два автора, оставившие след в истории со-ветской литературы. Борис Пильняк, автор нашумевших книг «Голодный год», «Повесть непогашенной луны», «Красное дерево», и Сергей Беляев, известный своими фантастическими произведениями для юношества. Они и написали роман «Мясо», который был опубликован с февральского по апрельский номер журнала «Новый мир» за 1936 год.
Это большое произведение, в котором авторы пытаются проследить разви-тие истории питания в России еще со времен феодализма. Здесь рассказывается и про обжорство высших слоев, и про голодные бунты низших, про то, чем питался царь Алексей Михайлович, а чем Екатерина и князь Потемкин. Подробно и фи-зиологично описаны способы убоя животных в разных странах, много рассужде-ний о мясе вообще.
Рассказы о дореволюционных бойнях совпадают с жутким описанием ско-тобойни в Туле, которую Толстой посетил в июне 1892 года, и которое вошло в его программную статью «Первая ступень». «Описание жестокого насилия над жи-вотными, которого автор стал свидетелем в Тульской бойне, сильно действовало на читателей его статьи. Многие из них, видя прямую связь между насилием над животными и насилием над людьми, решили стать вегетарианцами», — замечает американский исследователь Рональд Леблан . Подход Пильняка и Беляева был совершенно иным. Если для Толстого убийство животных было обвинением в жестокости человеческого общества, то советские писатели в самом убийстве животных ничего страшного не видят: для них принципиально важно, при каком способе производства это происходит. Со-ветские бойни радикально отличаются от дореволюционных. Грязь и антисанита-рия уступают место порядку и научной постановке дела.
Несмотря на обширные исторические экскурсы, роман всё же должен был повествовать о создании и функционировании Московского мясокомбината. И ему посвящена третья, последняя часть. Пильняк и Беляев работали в архивах комби-ната и изучали подшивку газет «За мясную индустрию». Повествование начинается с информации о состоянии мясной промышленности в Советском Союзе к 1927 го-ду. Выясняется, что через десять лет после революции в республике Советов собст-венной мясной индустрии практически не было. Писатели отдают должное реше-ниям партии и правительства, благодаря которым ситуация изменилась. Соответ-ствующие постановления полностью воспроизводятся в тексте романа. Как и большинство индустриальных советских гигантов того периода, мос-ковский комбинат был создан на основе американской технологии. Если верить писателям, отношения с американскими капиталистами складывались непросто. Иностранцы сомневались в успехе, считали, что у советской страны нет ни средств, ни возможностей, ни сырья. Не ожидали они и того, что советские рабо-чие освоят конвейерное производство .
В воспоминаниях Микояна и документах наркомата этот процесс выглядит более конструктивным и куда менее драматичным. Впрочем, свою лепту в сбли-жение двух экономик внесла Великая депрессия. Американскому бизнесу срочно нужны были заказы, а растущая советская промышленность создавала для маши-ностроения США один из немногих рынков, где наблюдался подъем. Пильняк и Беляев, разумеется, не могли пройти мимо этого факта.
«За год с лишним до приезда в Америку советских инженеров-мясников, а именно в восемь часов утра 29-го октября 1929 года, на Уолл-стрит, в Нью-Йорке начался кризис, оказавшийся мировым; в дни от 24-го октября до 13-го ноября Юнайтед Стэйтс, американское население потеряло на бирже, выкинуло в никуда пятьдесят миллиардов долларов… Чикагские холодильники сразу перегрузились мясом. Дамы-благодетельницы открыли бесплатные столовые для безработных, где на каждого безработного полагалось блюдечко с маисовым супом и один сендвич. Рабочие мерзли в очередях к этим столовым» .
Строительство Московского мясокомбината было завершено к революци-онному празднику. 7 ноября 1933 года был запущен конвейер. Первый в СССР ги-гант пищевой промышленности начал выдавать продукцию. Работа была постав-лена на научную основу. Пильняк и Беляев с гордостью сообщают, что новая про-мышленность разительно отличалась от старых скотобоен даже в том, как разде-лывали туши животных.
«Московские, да и всероссийские, мясники испокон веков “разделывали” тушу на двадцать семь сортов, то есть кромсали ее так, что сам черт не разбирал, где что и что к чему, — припустить к порции от “оковалка”, например, сухожилий с ноги, вес правилен, приказчику пятак наживы… Мясокомбинат на смену колоде и топору, двадцатисемисортовой анатомии и бойцу-молодцу в картузе набекрень вводил мраморные прилавки, холодильные шкафы, — и расфасовывалось мясо не на прилавке, но в мясокомбинате. Появились пергаментные упаковки с точным весом пятисот грамм мяса, за штампами мясокомбината. Рядом с молодцами за прилавками появились девуш-ки в синих беретах, в белых халатиках. Молодцы также надели халаты и вынуж-дены были сменить картузы на баскетки» .
Новые технологии потребовали нового работника. Одной из ключевых тем романа является преобразование личности в процессе социалистического произ-водства.
Приводится несколько типовых историй «перековки», благотворного дейст-вия труда, обстановки самого комбината. «Что касается товарища Глухова, не комсомольца, то ныне он работает стахановцем, отличный работник, — а было время, вел себя недостойно ударника, зашибал излишнее, под водку дебоши-рил…» В процессе воспитания участвуют более сознательные товарищи:
«Есть на производстве работница Торопцева, была комсомолкой; за произ-водственный проступок и за, что называется, легкомысленное поведение была исключена из комсомола и снята с производства; Лизунова Зина заинтересова-лась ею, выяснила, что она — сирота, бездомная и бессемейная, а в придачу — малограмотная; Лизунова Зина поселила ее с собою, учила ее грамоте и полит-минимуму; ныне Торопцева — стахановка, лучший бригадир, отличный организа-тор, — вышла замуж и очень хорошо живет с мужем в комбинатском доме» . Таким образом, рост политической сознательности и производственной дисцип-лины способствует обретению семейного счастья.
Визуализация социальной утопии в «Книге о вкусной и здоровой пище»
«Книга о вкусной и здоровой пище» была не только собранием рецептов или даже идеологическим нормативным текстом, но уже в первом своем изда-нии она дополняла текст визуальным рядом, который иллюстрировал содержа-ние и создавал определенный целостный образ. Кодификация, начатая в издании 1939 года, к 1952 году завершена и приоб-рела окончательную внутреннюю логику. Второстепенные темы исчезают со стра-ниц книги, рецептура приобретает ту ясную и стройную форму, которая сохраня-лась на протяжении последующих десятилетий.
В обеих книгах на форзаце изображен накрытый стол. Однако в изданиях 1950-х годов он гораздо пышнее. На обложке книги 1952 года выдавлен барель-еф. Там мы находим: бутылку вина, вазу с фруктами, банки, лимоны, груши, бана-ны, виноград, персики, вазочку с мороженым, пудинг, коробку с тортом, связку баранок, хлеб, коробку конфет, сыры, бутылку молока, корзинку с яйцами, рыбу, баночку с икрой, овощи, капусту, кукурузу, окорок, круги колбас, банки консер-вов.
По всей видимости, этот набор продуктов должен был воплощать и конкре-тизировать представление об изобилии. Показательно, что подобный ассорти-мент не включает в себя ничего иностранного. Опора на собственные силы озна-чала, что советский человек должен был питаться именно советскими продукта-ми, благо размеры страны и разнообразие климатических зон позволяли обеспе-чить некоторое разнообразие — от вина и чая из Грузии до латвийских шпрот и вяленой воблы из северных портов.
В тексте книги неоднократно подчеркивалось, что хозяйка должна забо-титься не только о вкусе, но и о внешнем виде пищи. Иллюстрации задают соот-ветствующий стандарт. Эта тема, обозначенная уже в первом издании, получает развитие в позд-нейших версиях. «Накройте стол белой, хорошо выглаженной скатертью. Средняя заглажен-ная складка скатерти должна проходить через центр стола.., читаем мы в из-дании 1952 года. Вино… нужно поставить в откупоренных бутылках, с тщатель-но очищенными горлышками. Минеральные воды перед подачей на стол также необходимо откупорить. Водку и настойки лучше подавать в графинах… Количе-ство судков с перцем, уксусом, соусами, горчицей, солью зависит от числа обе-дающих…» Далее следует описание кухни — какой она должна быть, идет пе-речисление «нагревательных приборов»: газовая плита, дровяная плита, керо-синка, примус и керогаз.
Будучи не просто поваренной книгой, а целостным социально-культурным проектом, «Книга о вкусной и здоровой пище» просто немыслима без соответст-вующего визуального ряда, который не только иллюстрирует рецепты, но и сам же задает систему представлений об облике советского застолья. Для того чтобы оценить культурное своеобразие книги, недостаточно лишь констатировать, что она представляла собой своего рода идеал образцовой кухни для образцового социалистического общества. Принципиальное отличие ее подхода от многочис-ленных утопических текстов прошлого состоит в том, что предлагая и в известном смысле даже навязывая читателю систему идеальных образов и норм, Книга практична и представляет собой не рассказ о каком-то несбыточном «светлом бу-дущем», а нечто такое, что можно осуществить уже сейчас. Причем идеал реали-зуется не в масштабах всей советской страны, а на отдельной домашней кухне. Другое дело, что именно повторяемость придает проекту масштабность. Кухонь, где готовят по одним и тем же рецептам, миллионы. В отдельных квартирах представителей партийной номенклатуры или привилегированной части интел-лигенции эти рекомендуемые книгой кулинарные практики осуществлялись в го-раздо большем объеме и с меньшими проблемами, но все общество должно бы-ло стремиться к описанному на ее страницах кулинарному образцу.
Культуролог Евгений Добренко называет это «доместификацией утопии» . Идеал обретает конкретные черты жизненности, его жестко привязывают к ре-альности. «Книга стала своего рода компромиссом между гастрономической уто-пией и реальностью, который, впрочем, не всегда был достижим… Объединял эти образы изобилия демократизм: они были доступны каждому» . Добренко обращает внимание на то, что книга была опубликована в тот же год, когда открылась Всесоюзная сельскохозяйственная выставка (позднее Вы-ставка достижений народного хозяйства ВДНХ). Единый стиль объединяет по-строенные в этот период станции метро, павильоны выставки, многочисленные дома отдыха для трудящихся, строящиеся в эти годы, и «Книгу о вкусной и здоро-вой пище». Повсюду образы изобилия, представленного не в качестве дара при-роды или судьбы, а в качестве достижения советского общества. Позднее, в 1980-е годы, художник-концептуалист Андрей Монастырский скажет о Выставке: «Из рогов изобилия “Золотого колоса” вываливаются в воду гигантские арбузы, дыни, виноград, яблоки и чуть ли не свиньи, которые и демонстрируются как результат, как высшие и целевые эйдосы народного хозяйства. [...] То есть происходит са-крализация не технологии, а результата. Все же остальные павильоны демонст-рируют просто технические способы (которые могут улучшаться) для достижения одного и того же — арбуза величиной с дом. То есть то, что должно быть главным в экономической системе — технология, выносится в периферийную зону са-кральности, а в центр ставится курьез, плод деятельности не общества, а отдель-ного “титана”» .
Со своей стороны, Добренко подчеркивает: «Книга была зеркальным отра-жением Выставки и, соответственно, выполняла функции, прямо противополож-ные: если ВСХВ и новый сталинский стиль изобилия сакрализовали продукт, то Книга занималась доместификацией этого чуда, то есть была призвана раскрыть перед читателем его технологию. Однако фактически «технологические секреты» кулинарного искусства, которые якобы раскрывает Книга, на самом деле к техно-логии чуда не имеют никакого отношения. Можно сказать, что рецептура эта — чистая симуляция кулинарно-технологического дискурса» .
Можно поспорить с Евгением Добренко, когда он говорит о «симуляции» кулинарного дискурса. Рецептура книги была совершенно реальна, тщательно от-работана и к тому же привязана к условиям советского быта того времени, что, кстати, отмечает и сам Добренко в других местах своего текста. Успех книги как раз и состоял в сочетании крайней идеологизированности с не менее очевидной практичностью и точностью. Тем самым идеологические и культурные коды, за-даваемые сталинским режимом, внедрялись в общественную жизнь на уровне повседневной практики, становясь ее частью. Причем речь шла именно о той сто-роне жизни, которая вызывала наиболее позитивные эмоции удовлетворение потребностей, праздник, застолье, семейный уют и т.д. Книга должна была не просто объяснять, как готовить, но и убеждать чита-теля: в преимуществах социалистического строя, в правильности решений партии и правительства, в необходимости питаться определенным образом и соблюдать нормы санитарии и гигиены.
Там, где на иллюстрациях рядом с едой появляются люди, выглядят они не-пременно опрятными, ухоженными и вписаны в такую же уютную домашнюю об-становку. Возьмем, к примеру, фотографию, открывающую раздел «Бульоны». Женщина со светлыми волосами, уложенными «венчиком», сидит у стола, поме-шивая ложкой в супнице. Перед ней две тарелки; глубокая поставлена на мелкую. Напротив еще один такой же прибор. Поодаль ваза, с примостившейся на ней фарфоровой фигуркой. Окно занавешено тюлем. Надо всем — абажур с кисточ-ками. На рекламе ликера и томатного сока тоже изображены ухоженные наряд-ные дамы. Если бы эти образы появились в 1920-е годы, авторов обязательно об-винили бы в мелкобуржуазности.
Похожие диссертации на Роль государственной власти в формировании культуры питания в СССР 1920-1930-х годов
