Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Становление проблематики повседневности в гуманитарных науках 12
1.1. Повседневность в исторических исследованиях 12
1.2. Социология повседневности 21
1.3. Гносеология и психология повседневности 34
1.4. Семиотика повседневности 58
1.5. Эстетика повседневности 78
Глава 2. Выделение сферы повседневности как методологическая и теоретическая проблема 98
2.1. Возможные направления и методология исследования повседневности 98
2.2. Границы и смысл понятия "повседневность" 100
2.3. Бытие человека и повседневность 111
Глава 3. Культурная семантика повседневного пространства 130
3.1. Контекст повседневного пространства: морфология и семиотика 130
3.2. Тело человека: иерархия и символика соматического пространства 144
3.3. Дом как locus пространства повседневности 197
3.3.1. Границы дома 197
3.3.2. Внутреннее пространство дома 216
3.4. Поселение — ареал-максимум повседневного пространства 242
Выводы 268
Заключение 274
Библиография 279
- Социология повседневности
- Возможные направления и методология исследования повседневности
- Тело человека: иерархия и символика соматического пространства
- Поселение — ареал-максимум повседневного пространства
Социология повседневности
"Социология повседневности" — тематическое определение группы проблем повседневной жизни, которые ставятся и исследуются в рамках нескольких взаимосвязанных направлений социологии XX в., а именно: символического интеракционизма, феноменологической социологии и этнометодологии. В центре нашего внимания будут прежде всего феноменологи и этнометодоло-ги, так как именно в их работах проблематика повседневности представлена наиболее широко и определенно.
Интерес к отдельным проявлениям повседневной жизни, к феномену повседневности как таковому в европейской философии и социологии нарастал постепенно с начала XX в. Касания этой проблематики исследователи находят у позднего Э. Гуссерля, М. Хайдеггера, Д. Лукача, позднего Л. Витгенштейна14. Среди предшественников феноменологической социологии ее основатель А. Шюц называет А. Уайтхеда, У. Джеймса, Э. Гуссерля, A. Бергсона; моменты, близкие феноменологической интерпретации реально сти Шюц находит у М. Шелера, Ж.-П. Сартра, М. Хайдеггера15. Несомненна близость идей феноменологов идеям "понимающей социологии", представ ленной именами крупнейших социологов конца XIX — начала XX в: B. Дильтея, М. Вебера, Г. Зиммеля, П. Сорокина и др.16 Все это говорит об укорененности феноменологии и проблематики повседневности в духовной культуре Европы XX в., представленной философской и социологической мыслью17.
Основной, преобладающей темой исследования повседневность становится в работах А. Шюца. В них очерчен круг проблем социологии повседневности, особенности феноменологического метода их изучения, введен в научный оборот комплекс понятий и выражений, с помощью которых обозначается, конституируется открытая ученым реальность повседневной жизни. Идеи А. Шюца были развиты его учениками и последователями Т. Лукманом и П. Бергером, а затем создателем этнометодологии Г. Гарфинкелем и, в рамках этнометодологии, А. Сикурелем, И. Гофманом и др.
Повседневность у феноменологов —- это особый концептуальный модус жизненной реальности, "жизненного мира". Хотя у Шюца есть тенденция к смешению понятий "жизненный мир" (Lebenswelt, life-world) и "мир повседневной жизни" (everyday life-world)18, "социальнаяреальность" и "повседневная жизнь"19, эти миры в конечном счете разделены и отличаются друг от друга как целое и часть. Такое различие принципиально, так как позволяет отделить повседневность от других сфер жизни и показать ее специфику.
Шютцевский "жизненный мир" есть создание человеческого сознания, есть образ мира, ментальная структура. Она состоит из большего или меньшего количества частных моделей или "сфер реальности с конечными структурами значений" ("geschlossene Sinngebite", "finite province of meaning"). Модель повседневной жизни занимает среди них центральное положение.
Повседневная жизнь непосредственно дана человеку как естественная среда его обитания, по поводу которой не возникают вопросы, сомнения, которая, как правило, не создает для него каких-либо проблем. Такая беспро-блемность, не требующая доказательств достоверность повседневности, ее самоочевидность — результат естественной позиции (natural attitude) человека, погруженного в повседневную жизнь, действующего в мире повседневности и взаимодействующего в этом мире с другими людьми. Хотя сомнения в реаль ности повседневной жизни могут иногда возникать, человек их, как правило, подавляет, по крайней мере, до тех пор, пока привычный порядок повседневности не ставится под угрозу.
Реальность повседневности существует как привычный, знакомый, обжитый мир повторяющихся изо дня в день действий, мыслей, событий. Феноменологи понимают ее существование (как и существование социальной реальности в целом) как процесс постоянного воспроизводства, конструирования жизненной реальности в действиях, мыслях, поступках человека, в процессе взаимодействия между людьми. Привычный порядок организации и повторяемость событий повседневной жизни рождает такие ее свойства как рутинность и тривиальность. Повседневность, однако, не замыкается в рутине. Последняя составляет необходимый фундамент, базу стабильного, с минимальными затратами на принятие решений повседневного существования20. Сохраненная тем самым энергия интеллекта используется лишь в тех случаях, когда это действительно нужно, когда привьшный ход событий нарушается. "...Задний план опривыченной деятельности предоставляет возможность переднему плану для рассуждений и инноваций"21. Рутина и инновации дополняют друг друга. Творческий потенциал человека используется при возникновении проблемных ситуаций. Ведь повседневность чревата возможностью неожиданного поворота событий, внезапно принимаемых решений, незапланированных действий. Это требует постоянного напряжения сознания (Bewusstsemsspannung, tension of conciousness). А. Шюц, Т. Лукман, П. Бергер делают акцент именно на активности, напряженности, считая их показательными для сознания, погруженного в поток повседневности, и этим отличающегося, скажем, от состояния сна с его низким уровнем напряжения сознания22. Повседневная жизнь требует бодрствования. Сознание человека, живущего повседневной жизни, всегда "на чеку" (wide-awake).
Повседневная жизнь — это жизнь деятельная, это мир действий и взаимодействий для достижения каких-то практических целей. Естественной установкой нашего сознания в повседневной жизни является прагматическая установка, типичными мотивами поведения — прагматические мотивьг По словам А. Шюца, поскольку в мире повседневности мы имеем не теоретические, а исключительно практические интересы, главным в этом мире является то, что я делал, делаю или собираюсь делать. Мир дан человеку, чтобы тот что-то изменил в нем, и, в свою очередь, изменил человека23.
В основе всякого действия лежат определенные представления, идеи, понимание действительности. Восприятие и интерпретация повседневности осуществляется обыденным сознанием, обыденным мышлением. Заслугой социологов повседневности является то, что они обратились к изучению обыденного сознания, сумели объяснить механизмы его работы, открыли его универсальный характер.
Обыденное мышление, как и любая другая интеллектуальная обработка информации, основано на абстрагировании, схематизации, обобщении (генерализации), типизации, классификации. Социологи обозначают эти приемы термином "типизация"24. Обыденное мышление использует определенный набор обобщении-типизации, без которых ориентация и успешные действия в мире невозможны. С помощью этих приемов конструируются "мыслительные объекты", концепты. Так, в нашем сознании есть "концепция генерализации другого" в духе социальной функции или социальной роли, которая "включается" при встрече с каким-либо человеком. Мы его определяем, скажем, как "мужчину", "своего" (или иностранца"), "женатого" (холостого), "пассажира", "клиента", "зрителя" и т. д. Эта интерпретация может уточняться, если мы вступаем в общение с ним, или по поводу него. Типизируется на только социальная роль, но и внутренний мир другого человека, предполагаемые мотивы, цели, намерения его действий в определенной ситуации и т. д.
Типизации позволяют упорядочить повседневную реальность и ориентироваться в ней. Типизации содержатся в языке, языке слов, — прежде всего, но также и в языке жестов, знаков, символов и т. д. Осваивая язык, человек усваивает и содержащиеся в нем смысловые модели реальности. Язык навязывает отдельному человеку способы обобщения, осмысления реальности, т. к. реальность, упорядоченная с помощью языка, "упорядочена до меня и независимо от меня"25. В языке аккумулирован "социальный запас знания", который "предоставляет в мое распоряжение схемы типизации, необходимые для большинства дел повседневной жизни"26.
Практический характер повседневности определяет и характер обыденного знания, которое представляет собой по преимуществу "знание рецептов решения повседневных проблем", т. е. знание того, что делать в тех или иных случаях, как поступать, чтобы добиться тех или иных результатов. Обыденное знание позволяет быть практически компетентным в повседневных делах. Например, я знаю, как пользоваться телефоном или компьютером и к кому обращаться в случае их поломки27. Такого рода компетентность имеет определенные пределы и направленность, которая задана, в частности, кругом интересов человека. Если меня интересует спорт, я буду не только в курсе последних спортивных новостей, но и буду разбираться в тонкостях тех или иных спортивных игр или состязаний, но могу при этом совершенно не интересоваться биржевыми новостями, если у меня нет акций или валюты. Пределы и характер компетентности обыденного знания социологи обозначают термином "релевантность"28. Компетентность обусловлена важностью релевантных знаний и их глубиной. Повседневное знание — это не только знание собственных "релевантных структур", но и релевантных структур других людей, т. е. знание характера и границ их компетентности29. Это позволяет в случае необходимости получить от них нужную информацию или практическую помощь.
Смыслы и значения, закрепленные в социальной стихии языка, являются общим достоянием людей данного сообщества, социальной группы. Этим оп ределяется интерсубъективность обыденного мышления. Она возникает из необходимости понимать другого человека в процессе общения. Взаимопонимание, взаимодействие, создание общей социальной реальности возможно лишь при условии, что видение реальности и конкретной ситуации является общим и разделяется участниками социального взаимодействия хотя бы в основных, принципиальных моментах.
Возможные направления и методология исследования повседневности
Осуществленный в первой главе анализ основных направлений исследования повседневности показывает, что каждое из научных направлений по-своему определяет предмет исследования и исходит из определенных методологических предпосылок при изучении феномена повседневной жизни. Достигнутый в результате уровень обобщений позволил в общих чертах определить сущность и общие контуры повседневной жизни, осуществить ее первичную тематизацию, описать и проанализировать значительную часть реалий повседневной жизни некоторых исторических эпох. Исследование повседневности вплотную подошло к тому рубежу, когда требуется выход на новый, более высокий уровень анализа, который бы дал возможность представить повседневную жизнь как целостное явление. Обеспечить такой уровень сегодня может культурология — новое научное направление интегрального характера, сложившаяся к концу XX в. отрасль гуманитарной науки, бурное, имевшее взрывной характер развитие и институализация которой в России приходится на последнее десятилетие прошлого века.
В центре внимания культурологии — культура как целостное явление. Целостность охвата культуры обеспечивается тем, что культурология рассматривает культуру как систему. Именно культурология, которая складывалась и утвердилась к настоящему времени как междисциплинарное научное направление, оказалась способной предложить адекватную природе и сущности культуры как многогранного, сложного, системного, исторически развивающегося явления комплексную и системную методологию исследования. Подобное понимание культуры и культурологии формировалось постепенно в течение XX в.195 и в настоящее время является общепринятым, о чем свидетельствуют, в частности, работы С. Н. Артановского, С. Н. Иконниковой, М. С. Кагана, А. С. Кармина, Э. В. Соколова и др.196
В западной гуманитарной науке движение к интегрированному, комплексному и системному исследованию культуры осуществляется в рамках исторической антропологии и культурной антропологии, активное развитие и институализация которых приходится на последнюю четверть XX в.197
Системная методология берет культуру как динамическую саморазвивающуюся систему, обращается к элементам и структуре этой системы, к ее функционированию и историческому развитию. Выявляя общие закономерности функционирования и развития культуры, культурология учитывает и своеобразие конкретных культурных феноменов, их "индивидуальность" и самобытность198. Поэтому теоретические положения и обобщения культурологии относятся "к зоне "теорий среднего уровня", занимающих промежуток между метафизикой и непосредственной эмпирикой изучаемой стороны жизни"199.
Повседневность как определенный модус культуры также имеет системный характер. Системный анализ повседневности предполагает определение и описание основных ее элементов и структуры, рассмотрение ее функций и ди намики исторического развития. Культурологическая модель повседневности должна сочетать в себе фундаментальность, присущую философскому анализу бытия, и фактологическую конкретность, за которой стоит своеобразие, специфика повседневной жизни. Культурология повседневности будет ближе философии культуры, но при этом она должна использовать и интергрировать данные и методы специальных наук о культуре, прежде всего историографии, истории культуры, социологии, семиотики культуры.
Теоретическая модель повседневности философского уровня обобщения должна строиться на базе фундаментальных, пространственно-временных характеристик бытия. В нее должны быть включены характеристики пространства повседневности, с его топографией, определением центра, периферии, границ, приграничных территорий, способов и маршрутов перемещения внутри и выхода за пределы, и времени повседневности, понятого широко, включая понятие ритма и темпа: от ритмов тела — ритмических движений, ходьбы, бега, еды, питья и естественных отправлений — до ритма и темпа повседневных событий — распорядка дня — и контекста повседневных событий — календарного времени.
Хронотоп повседневности наполнен событиями, вещами (предметами) и участниками событий, создателями и пользователями вещей, повседневными деятелями, создателями, конструкторами мира повседневности. Следовательно, теоретическая модель повседневности должна включать также вещно-предметный ряд, событийный ряд и набор сценариев поведения, повседневных ритуалов, предполагающих гендерную и возрастную дифференциацию.
Перечисленные элементы структуры повседневности должны быть показаны в их функционировании и историческом развитии.
Тело человека: иерархия и символика соматического пространства
В философских и лингвокультурологических работах, посвященных концепту пространства, тело берется как исходная точка моделирования, построения и номинации окружающего человека пространства. Вместе с тем человек практически и ментально осваивает не только то, что находится за пределами своего тела, но и топос собственной фигуры, культурная ценность которой не уступает значимости иных пространств. Тело человека может быть рассмотрено как самоценная объемная фигура, имеющая собственную "территорию", функционально и ценностно структурированную природой и культурой. В этом случае во внимание принимается расположение частей и органов тела, их место и функции в системе соматического целого и его иерархическая организация.
Тело человека как объемная фигура имеет вертикальное измерение, определяющее ее рост, верх (голову) и низ (ноги, ступни), и два горизонтальных измерения, фиксирующие правую и левую, лицевую (перед, грудь, лицо) и тыльную (зад, затылок, спину) стороны. Каждая из частей тела занимает определенное место телесного пространства и отличается размерами, психосоматическими и культурными функциями. Роль разных участков тела и расположенных на них органов различна. Среди них есть более физиологически и культурно ценные, и менее ценные, те, без которых возможно существование организма, и те, без которых оно невозможно. Иначе говоря, пространство человеческого тела организовано иерархически.
С момента обретения человеком статуса Homo erectus и Homo sapiens верх и передняя часть его тела человека в ее физиологических и культурных проявлениях в целом оказались важнее и предпочтительнее нижней и задней. Телесно-функциональное и культурное доминирование верха и передней части тела обусловлено дислокацией в этой части соматической территории наиболее важных для жизнедеятельности органов и частей тела: головы, лица и рук.
Голова — важнейшая точка, кульминация телесного верха. Основные функции головы как местонахождения головного мозга — управление телом, поведением, контроль над ними, мыслительная деятельность274. "Теряя голову", "лишаясь головы" в состоянии аффекта или сильного увлечения", человек утрачивает контроль над своим поведением. Язык фиксирует управленческий статус головы в семантических гнездах разных контекстов употребления слова "голова" и производных слов. "Глава" — это и руководитель любого ранга, человек, принимающий решения (на украинском языке "голова уряду" — "глава правительства"), и церковный купол, венчающий сооружение и имеющий сакрально-символический смысл небесного свода. "Главенство" — господство, преобладание, могущество. В мифах и сказках сила и непобедимость часто присуща многоголовым существам275. "Главный" — наиболее важный, основной, старший, решающий. "Во главе" — впереди, в руководящем положении. "Ставить во главу угла" — считать самым важным и т. д.276 Голова выделяется как главенствующий орган и в ментальных представлениях русской крестьянской культуры. Голова — вместилище сознания, синоним человека277.
Голова — орган мышления. Мысль "приходит в голову". Можно сказать, что голова рождает мысль. В мифологической картине мира, в ее антропоморфном варианте, порождающая функция головы трактуется расширительно, универсально. По мнению М. М. Маковского, слова со значением "разум, понимание, ум" этимологически соотносятся со словами, имеющими значение "родить, половые органы"278. (Может быть, отсюда и рождение Афродиты из головы Зевса, и мудрость богини как атрибутивное свойство?) В древнегреческой философии, затем в иудаизме и христианстве универсальные креативные функции передаются логосу. Скажем, у стоиков от логоса как совокупности формообразующих потенций (так называемых семенных логосов) "в инертной низшей материи "зачинаются" вещи". В иудейских и христианских учениях логос переосмыслен "как слово личного и "живого" бога, окликавшего этим словом вещи и вызывавшего их из небытия"279.
Неспособность к мыслительной деятельности или ее неэффективность, ошибочность язык определяет как "безголовость", "безмозглость" или "отсутствие головы на плечах" (в риторическом вопросе: "У тебя голова на плечах есть?"). Отделение головы от корпуса, реальное или воображаемое, метафорическое, и возможность представлять (как pars pro toto) тело целиком ("сложить голову", "отдать голову" — умереть) подтверждает главенство головы в составе соматического целого. Уже в первобытности, а также во многих традиционньїх культурах голова считалась вместилищем души280. В западноевропейских языках до сих пор живо латинское выражение per capita (букв.: "на одну голову"), которое переводится на русский как "на душу населения"281. "Голова", в русском языке —"душа", — синоним человека в целом. Известный в мифологии и фольклоре мотив помощи мертвой головы герою восходит к древнему обычаю сохранять черепа умерших282. В этом ряду, очевидно, стоит и обычай снимать посмертные маски, создавать бюсты умерших и хранить их в домашних алтарях.
Отрубленная голова — символ умерщвленного противника или преступника283. Особенно эффектна ее "презентация" на блюде. (Достаточно вспомнить графические и живописные воплощения библейских историй о Юдифи и Оло ферне, Иоанне Крестителе и Саломее). Но и посаженная на кол при въезде в ворота средневекового города она производила достаточно сильное впечатление.
Костяной "каркас" головы — череп издавна символизирует смерть и бренность жизни, как и в целом скелет, кости. В языковой модели человека "... кости — символ старости (как возраста, близкого смерти — В. Л.), при описании старых людей часто упоминаются именно мерзнущие кости", ибо "кровь уже не греет"284. В европейском изобразительном искусстве XVI-XVII вв. череп — атрибут отшельничества, покаяния, меланхолии, знак презрения к земной жизни и наглядное воплощение ее итога. В "Кающейся Марии Магдалине" Тициана (1560-е гг. СПб. Эрмитаж) череп на переднем плане использован как "подставка" для Библии. В гравюре "Святой Иероним в келье" А. Дюрера (1514) череп лежит на подоконнике. Между ним и Иеронимом, склонившимся над книгой, по диагонали взгляда — скульптурное изображение распятия, за спиной святого, над его головой на стене песочные часы, динамический символ быстротечности, бренности жизни. Череп на раскрытой книге, освещенный лучом света и резко выделяющийся на черном фоне, — в "Св. Иерониме" Караваджо (1625. Рим. Галерея Боргезе). В обнимку с черепом изображены "Меланхолик" Д. Фетти (1613-1621. Париж. Лувр), "Св. Франциск молящийся" Ф. Сурбарана (1630-е гг. Лондон. Нац. галерея). Особенно популярен череп (наряду с песочными часами) как эмблематическое воплощение memento mori в европейском барочном натюрморте XVIIB. МОЖНО вспомнить "Memento mori. Череп и букет цветов" Я. Д. де Хема (Дрезден. Картинная галерея), "Vanitas" А. ван Ньюландта (Харлем. Музей Франса Халса. В центре композиции — череп с мухой и кость, стопка ветхих книг, монеты, раковина), "Суета сует" X. ван Стенвейка (Лондон. Нац. галерея. На краю стола в хаотическом беспорядке: череп, книги, карманные часы с открытой крышкой, морская раковина, музыкальные инструменты и проч.)285. Тема черепа в связи с излюбленной романтиками темой смерти, увлечением творчеством Шекспира, возникает и в искусстве XIX в. Гамлетовскую реплику "Бедный Йорик!" некоторые живописцы XX в. адресуют самим себе, создавая автопортреты размышления о жизни после смерти (А. Ларионов, Дю Бюффе)286.
Наиболее важная часть головы — лицо, на котором расположены четыре из пяти сенсорных систем организма: зрение, обоняние, вкус и слух287, а также губы, рот и гортань как органы вербальной и паралингвистической коммуникации (речь, пение, нечленораздельные звуки). Голова и особенно лицо — зона повышенной информационной активности, постоянно работающее приемно-передающее информационное устройство. Львиная доля информации не только поступает к нам через органы чувств, расположенные на лице, но и ечиты-вается другими с нашего лица.
Естественно, что голове и лицу уделяется повышенное внимание не только в повседневной жизни, но и в искусстве. Объясняя, почему следует брать голову в качестве модуля для измерения высоты человеческого тела, Д. Барбаро пишет, что "... в ней, как части тела более благородной, главной и видной, заключено сокровище всех человеческих чувств"288. И далее, в описании каждой из частей человеческого тела, итальянский теоретик основное внимание уделяет голове и лицу, размерам лба, носа, глаз, расстояниям между ними и т. п.
Хотя человеческая индивидуальность проявляется во всем: в походке, жестах, интонациях голоса и т. д., основная культурная идентификация и самоидентификация человека определяется его лицом. В житейском словоупотреблении "лицо" ("важное лицо", "важная персона") -— синоним личности, да и слово "личность" как общеупотребительное понятие и научный термин произ-водно от слова "лицо". Отсюда выражения: "иметь лицо" в значении "иметь индивидуальность", "потерять лицо" в смысле утраты социального статуса и / или моральной смерти; определение "безликость" как констатация остутст-вия своеобразия, индивидуальности. Говоря о "подлинном лице" человека имеют в виду "лицо его души", его внутреннюю, духовную сущность.
Тенденции обезличивания, отчетливо обнаруживающиеся в культуре XX в., запечатлены в изображениях головы без лица, встречающихся в творчестве некоторых современных живописцев. Так, муляжные герои произведений Дж. де Кирико пугающе безлики в прямом смысле слова. Впрочем, они и в целом не воспринимаются как живые. Отсутствие лица — лишь продолжение отсутствия живого тела. Иное дело у Р. Магрита. Его герои более похожи на живых людей. Желая показать обезличивающее, унифицирующее действие современной цивилизации, Магрит делает главным героем своих живописных произведений мужчину, имеющего вместо головы какие-то заменители или недоступное восприятию зрителя лицо. Тема скрытого лица — одна из ведущих тем творчества художника. В "Первопричине удовольствия" ("Le Principe du plaisir". 1937) дано погрудное изображение мужчины в униформе "белых воротничков" (черный пиджак, черный гастук, белая сорочка) с горящей электрической лампочкой вместо головы. В "Мужчине в котелке" ("L Homme au chapeau melone". 1964) лицо героя закрыто телом пролетающего мимо белого голубя. В "Не подлежащей разглашению жизни" ("La vie secrete. IV". 1928) обращенная затылком к зрителю и "лицом" к зеркалу мужская фигура отражается в зеркале также со спины. Зритель видит дважды, в "реальном" и зеркальном пространстве только спину и затылок289.
Поселение — ареал-максимум повседневного пространства
Повседневная жизнь большинства людей продолжается за пределами дома, охватывая какую-то часть территории поселения и, возможно, земли, сопредельные с границами поселения. Первый шаг в исследовании повседневного пространства поселения — его отделение от других, неповседневных, пространств. Повседневное пространство территориально соединено и по сути, социокультурному смыслу противостоит властно-административному, сакрально-религиозному и празднично-рекреативному пространству, которое является местонахождением домов (дворцов) правителей, местной власти, администрации; храмов, соборов, церквей; театров, концертных залов, стадионов, аллей, скверов, садов (парков) и т. п. Соответствующий статус имеет и прилегающее к культовым и административным зданиям пространство, часто оформленное в виде площади. Главные площади с расположенными на них правительственными зданиями и храмами являются властно-административными и сакральными центрами пространства поселения, топологически и символически организующими всю его территорию. Эти площади, однако, не исключены из повседневной жизни. Повседневное и неповседневное на их территории сосуществует, будучи функционально или во времени разделено.
Так, в городах античности главная площадь с храмами и государственными институтами могла быть одновременно и рыночной; в городах Средневековья на соборной площади велась торговля; во все времена главные площади были частью системы уличного движения и обеспечивали повседневные перемещения и т. д. Другие площади, кроме рыночной, также, как правило, многофункциональны и неповседневное в них, отсылающее к непреходящему, преобладает. Таковы историко-мемориальные площади с соответствующими, установленными на них памятниками, стелами, фонтанами. (Фонтаны, правда, украшали и рыночные площади). И здесь мы уже имеем дело со включением сакрального и эстетического в повседневное.
Учет функционального предназначения того или иного участка территории, здания или сооружения, на нем или рядом с ним находящегося, обращение к тому, как они используются для удовлетворения повседневных телесных и духовных потребностей человека, семьи, тех или иных социальных групп, поселенческого сообщества в целом позволяет определить и исследовать также и внутреннюю структуру повседневного пространства поселения (деревни, поселка, города и т. п.)
Потребность в продуктах питания и так называемых предметах первой, повседневной необходимости может быть удовлетворена в разных местах торговли: рынках, лавках, магазинах и т. п. или местах общественного питания: харчевнях, закусочных, барах, кафе и проч.
Потребность в питьевой воде может удовлетворяться разными способами. Вода может черпаться из колодца индивидуального или коллективного пользования, ключа, водоема (реки, озера, ручья), а может доставляться по водопроводу. Место доступа к питьевой воде (колодец, бассейн, фонтан, колонка) и водопровод в целом (если таковой имеется) являются небольшой по размерам, но жизненно важной частью коммунальной территории.
Бытовая хозяйственная деятельность людей и отправление естественных надобностей в условиях города диктует необходимость удаления бытовых отходов и нечистот. Достаточно древний способ решения этих проблем — уборка улиц и других коммунальных территорий, сбор и вывоз твердых отходов, устройство канализации.
Потребность во сне, ночлеге для приезжих может удовлетворяться в гостиницах, для бездомных — в специально организуемых ночлежках или стихийно приспосабливаемых самими бомжами местах: пустырях, свалках, подвалах и чердаках коммунальных домов и т. п.
Потребность в поддержании своего тела в чистоте, гигиенические потребности в условиях города могут удовлетворяться в общественных банях.
При наличии ежедневного свободного времени повседневная потребность деятельности и общения может удовлетворяться за пределами дома в специальных досуговых центрах, местах прогулок и отдыха, каковыми могут быть центральные улицы, площади, скверы, парки, стадионы и спортивные залы и др. Однако здесь повседневное, будничное пространство соприкасается с неповседневным, праздничным или трансформируется в него.
Удовлетворение повседневных потребностей для большинства населения обеспечивается наличием постоянного места работы. Место работы может находиться и за пределами дома. Однако характеризовать его пространственную локализацию непросто. То, что является местом работы (службы) для индивида, конкретного человека, на уровне поселенческого, в частности, городского сообщества может быть местом отдыха, административным или сакральным центром. Выделение и характеристика мест работы, рабочих зон как элементов повседневного пространства поселения возможна, очевидно, лишь на уровне поселенческого сообщества в целом и для исторического периода, начинающегося с промышленной революции, когда сокращается работа на дому, место работы для значительной части населения отделяется от места повседневной жизни, какая-то часть территории поселения становится индустриальной, промышленной зоной.
Наконец, возможность достижения указанных мест повседневного пространства поселения и в целом перемещение в деревне, поселке, городе и т. п. обеспечивается наличием транспортных артерий или мест пространственных перемещений: улиц, переулков, дорог, площадей, рек, каналов, мостов.
Очерченное предварительно, в общем и целом, повседневное пространство поселения требует более детального рассмотрения и анализа, учитывающих хотя бы в общих чертах и диахронный аспект, его историческую эволюцию. Обратимся к некоторым из перечисленных элементов структуры повседневного пространства поселения572.
Дом и совокупность домов, жилая застройка, является базовым элементом структуры повседневного пространства поселения. В свою очередь повседневное пространство включено в общепоселенческий пространственный контекст. Этот внешний контекст, менее или более сложный в зависимости от масштабов и характера поселения, определяет размещение жилой застройки и местоположение дома.
Жилая застройка, особенно в поселениях городского типа, социально стратифицирована. Общеизвестно существование богатых и бедных кварталов, расселение по профессиональному и конфессиональному признакам. Так, в Древнем Риме улицы часто получали названия в связи с теми ремесленниками или торговцами, которые там обосновались или по этнической группе, компактно заселявшей улицу, район. Таковы улицы: Сапожников, Шорников, Хлеботорговцев, Этрусская и др.573 В немецких средневековых городах из вестны улицы, названные по национальности их обитателей: Английская улица в Любеке, Ломбардская в Базеле, Славянская и Вендская в Люнебурге й в Лемго574. Подобный принцип расселения сохраняется на протяжении веков до начала XX в., отчасти и в ХХ-м. Показательно в этой связи свидетельство Д. С. Лихачева, который упоминает о социальной и этнической дифференциации районов дореволюционного Петербурга в связи с "интеллектуальной топографией" города в первой четверти XX в. Так, аристократическим считался район Сергиевской и Фурштадтской улиц575. Район Коломны был местом жительства мелких чиновников. На Васильевском острове, на Гражданке, в Старом Петергофе компактными группами жили немцы. На Выборгской стороне, других заводских районах и окраинах — рабочие576. Дифференциация богатых и бедных районов в столице, как, впрочем, и в других городах, достаточно определенная. Учитывая данные по стоимости жилья в разных районах Петербурга в XIX в., А. П. Шевырев отмечает, что в центре города, особенно в первой Адмиралтейской части, преобладали жители с высокими доходами. Окраины же были населены в основном беднотой. Контраст богатства и бедности в топографии расселения, правда, в значительной степени сглаживался за счет преобладавших в районах наибольшей застройки многоэтажных домов, где жили на разных этажах люди разного достатка577.
На территориальное распределение жилых улиц и кварталов оказывало влияние множество факторов, и найти здесь определенную закономерность, которая была бы действенной для разного типа поселений на протяжении веков, вряд ли возможно. И по причине разнообразия вариантов такого расселения, и по причине теоретической неразработанности подобной типологии.
Предварительно можно сказать, что на выбор места для жилья оказывали влияние среди прочих факторов такие организующие элементы пространства, как его центр и периферия (границы). Центральная часть поселения городского типа могла быть привлекательна для представителей привилегированных слоев как престижное место проживания близостью к деловому (торговому), сакральному или властно-административному пространству. От античности до XVII в. это, как правило, пространство, примыкающее к одной или нескольким центральным площадям с расположенными на них храмами (соборами), главным рынком и зданием мушіципальной власти578. Так, в средневековых городах на главной площади (соборной или перед зданием ратуши [мэрии, синьории]) "... возводились не только общественные, но и частные здания. Жить здесь было престижно. Дома состоятельных бюргеров высотой в несколько этажей вплотную примыкали друг к другу"579. Аналогичная картина наблюдается и в русских средневековых городах. Центральные части города занимают дома знати, а ремесленники селятся по окраинам580. Подобный принцип расселения, при котором богатство и центр противостоит бедности и окраинам был характерен и для Петербурга, о чем уже шла речь.
