Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Повседневность как предмет культурологического исследования
1.1. Проблема исследования повседневности в гуманитарных науках 18
1.2. Ключевые категории и структура повседневной культуры 35
Глава 2. Сочинения иностранцев как источник исследования повседневной культуры Московской Руси в конце XV - XVII вв 55
2.1. Методологические принципы использования свидетельств иностранцев для изучения повседневной культуры Московской Руси 55
2.2. Сочинения европейцев о России в конце XV - XVII вв. историографический аспект 69
Глава 3. Аналитические характеристики повседневной культуры Московской Руси второй половины XV — конца XVII вв. в свидетельствах современников-европейцев 85
3.1. Типичные черты повседневной культуры Московской Руси исследуемого периода 85
3.2. Своеобразие повседневной культуры жителей отдельных регионов Московского государства по описаниям европейцев 139
Заключение 162
Список использованной литературы и источников 167
- Ключевые категории и структура повседневной культуры
- Методологические принципы использования свидетельств иностранцев для изучения повседневной культуры Московской Руси
- Сочинения европейцев о России в конце XV - XVII вв. историографический аспект
- Своеобразие повседневной культуры жителей отдельных регионов Московского государства по описаниям европейцев
Введение к работе
Актуальность темы исследования определяется повышенным интересом исследователей к феномену повседневности. Современная гуманитаристика трактует повседневность как культурную ценность особого рода, оказывающую влияние на все сферы человеческого существования. Анализ общества через призму повседневности в методологическом плане оказывается продуктивным для целого ряда гуманитарных наук. «Эта тема часто доминирует в философских трактатах и научных исследованиях, авторы которых обращаются к определённым аспектам жизни, истории, культуры и политики; при этом оценка повседневной жизни может быть различной». Данная категория выступает как один из наиболее глубинных и когнитивно богатых феноменов, способствующих открытию в социокультурном пространстве новых смыслов и значений. Но изучение повседневной культуры как многозначного и полифункционального социокультурного явления может быть полноценно осуществлено только на основе междисциплинарности, что неизбежно направляет исследователя к культурологии как наиболее синкретичной науке.
Значимость выбранной темы обусловливается также и тем, что в свете современных споров о месте России в мире, её «особом» пути развития особое значение приобретает изучение культурно-исторического прошлого страны. Для лучшего понимания проблем настоящего необходимо критически изучить прошлое. Поэтому важно рассмотреть, что представляла собой повседневная культура в период начала формирования российского общества (конец XV-XVII вв.) Обращение в современный нам исторический период, понимаемый как переходный, к исследованию повседневной культуры не является случайным, так как она представляет собой основу стабильности человеческой жизни. Важно отметить, что начавшийся с конца XVI столетия постепенный и естественный переход от средневековья к Новому времени позволяет русской культуре сохранить свою самобытность, а заимствования и трансформации носят ещё ненасильственный характер. Это и делает анализ культуры повседневности Московской Руси значимым для современного исследователя.
Предпочтение в качестве источниковой базы сочинений европейцев о Московском государстве во многом обусловлено тем, что для современной России немаловажен тот образ, через который её воспринимают на Западе, то есть не то, чем она является на самом деле, а то специфическое представление, которое рождается в результате обоюдных контактов. Именно в этот период формируются и закрепляются те стереотипы восприятия, которые становятся решающими во взаимодействии двух культур и во многом остаются таковыми до сих пор. Отношение европейцев к сегодняшней России уходит корнями в глубокую древность. Необходимо понять и оценить это прошлое. Для этого важно проследить, как воспринимали русскую культуру и Россию в целом в европейских странах в период становления и развития Московской Руси, то есть в тот период, когда были заложены основные черты и особенности как современных западно-европейских держав, так и самой России.
Степень разработанности проблемы
Исследовательские труды по теме диссертации можно разделить на три группы: 1) литература по общей теории повседневности, 2) культурно-исторические исследования повседневности, 3) собственно работы по культуре России на основе анализа сочинений европейцев.
Необходимость научно-теоретического осмысления и исследования феномена повседневности возникает с кризисом европейской рациональности в начале ХХ века. Начиная с Э. Гуссерля, происходит рост интереса к сфере повседневной культуры в гуманитарном знании. Её изучением с позиции социально-философского анализа занимались А. Шютс, П. Бергер и Т. Лукман, Г. Гарфинкель, М. Хайдеггер, Б. Вандельфельс, Л.Г. Ионин, Е. Золотухина-Оболина, Н. Элиас, Н.Н. Козлова, И.Т. Касавин.
В исторических работах исследование повседневной культуры долгое время ограничивалось описанием быта и нравов. Выдающиеся в своём роде работы таких отечественных историков XIX века, как Н.И. Костомаров, Н.Е. Волков, А.А. Терещенко, И.Е. Забелин, изучающих повседневную жизнь России, дают лишь подробное перечисление особенностей русского быта, домашнего уклада и строя русского общества без осмысления того глубинного влияния, которое данная реальность оказывала на бытие человека в целом. То же касается и работ, посвящённых повседневным реалиям Западной Европы, К.А. Иванова, С.В. Ершевского, Э. Фукса, П. Гиро и других.
Полноценное изучение повседневной культуры в историческом и культурологическом знании начинается лишь в ХХ веке с отказа от событийной истории и переориентации на «историю людей». Наибольший вклад в развитие теории и истории повседневности внесли представители французской школы Анналов. Со временем в западных странах происходит становление собственных национальных школ по исследованию повседневной культуры. Из отечественных исследователей, занимавшихся данной проблематикой, можно назвать Ю.Л. Бессмертного, А.Л. Ястребицкую, А.Я. Гуревича, М.И. Козьякову, Ю.М. Лотмана, А.Л. Юрганова, А.Л. Хорошкевич.
К общим трудам, в которых разрабатываются взгляды на повседневность как на организующий принцип культуры, можно отнести: «Диалектика повседневности» Г.С. Кнабе, «Бои за историю» Л. Февра, «История и социальные науки. Длительная временная протяжённость» Ф. Броделя, «Пространство повседневности в европейской культуре» В.Д. Лелеко.
Насколько нам удалось выяснить, культурологических работ, посвящённых рассмотрению русской повседневной культуры в период средневековья и Нового времени по сочинениям европейских авторов, не существует. Несмотря на то, что вопросы повседневного существования человека представлены и описаны в науке достаточно глубоко, проблема анализа повседневной культуры через призму восприятия её представителями другой культуры осталась без достаточного внимания. Тем не менее, следует заметить, что российская историческая наука ещё со времён Н.М. Карамзина начинает обращаться к сочинениям иностранцев как к значимому источнику. Первая их библиографическая систематизация, оставшаяся незавершённой, принадлежит отечественному исследователю первой половины XIX века Фридриху Аделунгу. Автор не только систематизировал в хронологическом порядке всех известных на тот момент иностранцев, писавших о России до 1700 г., и указал на важные биографические подробности, но и привёл некоторые отрывки из их сочинений, которые отражали специфику русской культуры.
Самым известным историческим трудом на основе свидетельств иностранцев стала книга В.О. Ключевского «Сказания иностранцев о Московском государстве», вышедшая в 1866 г. и переизданная только в 1991 г. Автор тщательно проанализировал около сорока произведений европейцев и выбрал из них необходимую ему информацию. Данная работа охватывает интересующий нас период, но вопросы повседневной культуры отдельно в ней не рассматриваются, и только некоторые ссылки на неё мы можем обнаружить в главах, посвящённых городу и торговле. Ключевского, как и многих историков после него, интересовала широкая историческая проблематика в восприятии иностранцев, учитывающая особенности политического и социального устройства, экономическое развитие, военную мощь, а также исторические события в России. Заслугой автора было не только то, что он одним из первых провёл такое масштабное исследование с использованием сочинений иностранцев, но и тот способ анализа и систематизации материала, которому он при этом следовал. Это отмечает А.Н. Медушевский в «Послесловии» к изданию 1991 г.: спецификой данной книги Ключевского «является то, что она представляет собой не столько историческое, сколько культурологическое исследование. Её основную задачу можно было бы сформулировать следующим образом: каково то представление, которое сложилось у Европы о России в период её государственного становления?» В этом, на наш взгляд, состоит значимость данного труда для современной гуманитаристики, а также важность для проводимого нами исследования.
Одной из первых попыток исследовать повседневную жизнь русского народа с помощью европейских сочинений была работа Л.П. Рущинского «Религиозный быт русских по сведениям иностранных писателей XVI и XVII вв.», вышедшая в 1871 г. Как видим, в данной книге раскрывается один из частных аспектов повседневности. Значение указанного сочинения состоит в том, что оно указывает на возрастание интереса историков XIX в. к свидетельствам иностранцев как к ценному источнику изучения собственной культуры. В это время появилась целая плеяда авторов, которые посвятили свои работы сочинениям европейцев о России и взаимоотношениям последней с Европой: Ю.В. Толстой, С.М. Середонин, Е. Замысловский, И.X. Гамель и др. В некоторых трудах анализировались свидетельства иностранцев с точки зрения их этно-конфессиональной принадлежности.
В начале XX в. была предпринята попытка систематизировать материалы из произведений иностранцев по определённой тематике, рассматривавшие в том числе бытовые особенности, свойства психологии, нравственные устои русского народа. В свет вышли сборники, содержавшие такого рода выборки из известных сочинений иностранцев. Но уровня работы Ключевского они не достигли в силу своей специфики.
В XX в. издания, посвящённые анализу свидетельств европейцев о Московском государстве, представляли собой, в основном, подборку сочинений за определённый период, без должного их анализа, содержащие лишь пояснения в виде вступительной статьи общего плана.
Ситуация начинает меняться лишь в новом столетии. Появляются серьёзные исследования, среди которых следует особо отметить диссертацию «Социокультурные аспекты духовной и материальной жизни народов Среднего Поволжья: по сведениям западно-европейских авторов XVI-XVIII вв.» (2004 г.) Н.О. Шкердиной, посвящённую анализу повседневной культуры этносов, населяющих Среднее Поволжье в период вхождения этих народов в состав Русского государства и адаптации их к русской культуре на основе свидетельств зарубежных авторов. Впрочем, данная работа не затрагивает культуру русских жителей. Кроме того, выполнена она как историческое исследование.
Большой интерес представляет статья Л.Е. Морозовой «Иностранцы об изменениях в образе жизни русских людей», посвящённая проблеме трансформации отдельных проявлений повседневной культуры жителей Русского государства со второй половины XV до конца XVI вв. по сочинениям европейцев. Автор обращается к наиболее известным свидетельствам европейцев того периода и отмечает видоизменения, которые произошли в Московском государстве за полтора столетия в бытовой сфере. Речь идёт о таких элементах последней, как потребляемая пища, устройство городов и жилищ, торговля, одежда, занятия населения, виды развлечений, особое место уделяется взаимоотношению царя и подданных. Но при этом автор не ставит задачи осветить вопрос изменений психологии, нравов и особенностей сознания русского народа в указанное время, а потому касается их лишь опосредованно.
В 2010 г. вышла книга историка культуры Зои Ножниковой «Загадочная Московия. Россия глазами иностранцев». Автор подробно описывает многие элементы повседневной культуры жителей Московии, используя сочинения послов. Ножникова применяет традиционный приём: с помощью выдуманного героя – имперского посла конца XVII в. – стремится воссоздать картину жизни Московской Руси по свидетельствам дипломатов и членов посольств. Однако избранный круг первоисточников значительно обедняет исследование, так как послы в России обладали ограниченными возможностями для наблюдения за жизнью москвитян. К несомненным достоинствам исследования относится то, что автор стремится показать жизнь в Русском государстве и его жителей такими, какими их «увидели иностранцы и как они захотели об этом рассказать», что во многом помогает понять пути формирования образа России в западно-европейских странах. З. Ножникова пытается соотнести описываемые русские нравы и обычаи с европейскими, используя свидетельства современников. Но последние приводятся отдельно и остаются без достаточных комментариев автора. К видимым недостаткам исследования можно отнести то, что Ножникова не делает разницы в тексте между авторами, жившими в разное время. Это не позволяет проследить динамику описываемых ими сфер жизни жителей Московии. Некоторые цитаты используются не совсем точно. Книга носит не столько научный, сколько художественно-публицистический характер, поэтому применять её в научном исследовании стоит с оговорками.
Из иностранных исследований по интересующей нас проблематике наибольший интерес представляет монография бельгийского историка Стефана Мунда «Orbis Russiarum. Генезис и развитие представлений о «русском мире» на Западе в эпоху Возрождения». По стилистике и в некоторой степени тематике данный труд во многом близок вышеуказанной работе Ключевского. Рассматриваемый период в данной монографии представлен XV и XVI вв. В ней автор систематизирует все известные, относящиеся к данному периоду, свидетельства европейцев (некоторые из них не знакомы российскому читателю) о России в период Ренессанса. Однако, при таком подходе сочинения европейцев следующего столетия, отражающие важные изменения в традиционной повседневной культуре россиян, остаются вне поля зрения автора. С нашей точки зрения, это не позволяет проследить и понять значимый процесс трансформации русской культуры в период перехода к Новому времени. Заслуга Мунда заключается в том, что он освещает основные темы, поднимаемые в указанных сочинениях, и проводит критический анализ последних, помогающий выявить факторы, влиявшие на формирование образа России в восприятии европейцами.
Американский историк Маршал По издал ряд работ, посвящённых трудам европейских авторов о России XVI-XVII вв. (С. Герберштейн, С. Коллинс и др.). Его заслугой является возрождение интереса к данным трудам американских исследователей.
Стоит отметить, что в настоящее время культурологи начинают проявлять некоторый интерес к такому источнику, как воспоминания иностранцев. Чаще всего их употребляют наряду с иными документами. Так, записки иностранцев используются как один из множества источников в исследовании сексуальной и эротической стороны повседневной жизни русских людей в работе Е. Мороз «Весёлая Эрата: секс и любовь в мире русского Средневековья». В книге «Ароматы и запахи в культуре» из серии «Культура повседневности» опубликовано исследование А. Строева «Чем пахнет чужая земля». Автор анализирует описание запахов чужой страны по сочинениям иностранных путешественников, в том числе и России XVI-XVII вв.
Обзор работ, посвящённых свидетельствам иностранцев о России, позволяет заключить, что многие аспекты повседневной культуры Московской Руси выпадают из поля зрения исследователей, а вопросы восприятия европейцами России и русских достаточно полно освещены по сочинениям XVIII-XIX вв., но весьма скудно по свидетельствам предыдущего времени. В научной литературе обобщающих трудов по заявленной проблематике недостаточно. С нашей точки зрения, именно для культурологических исследований сочинения иностранцев обладают высоким когнитивным потенциалом. К сожалению, культурологи необоснованно их игнорируют. На наш взгляд, необходимо восполнить указанный пробел.
Хронологические рамки исследования
Предпочтение выбранного периода обусловлено значимостью его для формирования российского общества и его культурной традиции. Вторая половина XV – рубеж XVII-XVIII веков – одна из сложнейших эпох в истории как России, так и Европы. В этот временной отрезок складывается российское государство (в том числе за счёт присоединения новых территорий), на него приходится Смута и смена царствующих династий. Наконец, в эту эпоху окончательно вырабатываются черты русской традиционной повседневной культуры, сохраняющей многие свои ключевые признаки и в Новое время.
Начальная граница привлекшего наше внимание периода обусловлена появлением первых европейских сочинений о Московском государстве (1470-80-х гг.), принадлежащих венецианцам И. Барбаро и А. Контарини. Последняя граница обозначает начало европеизации русской культуры XVIII века и изменений в традиционном образе жизни горожан и знати, обусловленных петровскими реформами. Проявлявшиеся в XVII столетии влияния западного повседневного уклада и стиля жизни носили характер добровольного и осмысленного принятия, что уже не свойственно последующему периоду. Поэтому хронологически последним в списке рассматриваемых нами трудов европейских авторов стал Дневник секретаря австрийского посольства Иоганна Георга Корба, ставшего свидетелем первых преобразований в области быта, предпринятых Петром I после возвращения из-за границы в 1698/99 гг.
Изучение повседневной культуры в данный период помогает понять и оценить прошлое страны во всей полноте и глубине и осмыслить настоящее.
Первоисточники (эмпирическая база исследования)
В качестве материала для написания диссертационной работы использовались сочинения европейцев о России, написанные в период со второй половины XV по конец XVII в. К ним относятся преимущественно воспоминания послов и секретарей посольств, купцов, путешественников, религиозных деятелей. Наряду с прославленными трудами С. Герберштейна, И. Барбаро, А. Контарини, Р. Ченслора, Дж. Горсея, А. Олеария, Г. Штадена, Дж. Флетчера, Я. Стрейса, А. Поссевино, И. Давида, И. Корба были проанализированы сочинения таких авторов, как А. Гюльдестиерне, Б. Коэйтт, А. Бурх, Т. Смит и другие, переведённые в дореволюционный период, но неизвестные в советской историографии. Число первоисточников, которые использовались нами – около семи десятков.
Следует отметить, что все произведения о России рассматриваемого периода можно условно разделить на две части: сочинения авторов, никогда не посещавших Московского государства, и тех, кто бывал в нём. В диссертации использовались, в основном, последние. Их преимущество состоит в том, что они содержат непосредственные, часто неотрефлексированные, впечатления и информацию, добытую из первых рук. Авторы имели возможность перепроверить и уточнить фактологический материал и воочию наблюдать нравы, обычаи, быт, религию жителей России. Но и в трудах, написанных по рассказам бывавших в России европейцев и собственно русских людей, посещавших Европу, имеется немало сведений в интересующей нас области.
Использование значительного объёма разнообразных сочинений о России позволило составить относительно объективную картину повседневного существования жителей Московского государства, выявить противоречия в свидетельствах иностранцев и проследить процесс изменения повседневной культуры в период перехода от средневековья к Новому времени. Для осмысления оценок и сравнений, даваемых европейцами, проводилось сопоставление повседневной культуры России и Западной Европы в исследуемый период. Материалом для этого послужили работы европейских исследователей по истории Европы в средние века и Новое время: Фернана Броделя, Жака Ле Гоффа, Жана Делюмо, Пьера Шоню, А. Роджера Экерча, Массимо Монтанари, Т.В. Мосолкиной.
Объектом диссертационного исследования выступает всё многообразие проявлений повседневной культуры коренного населения Московской Руси как социокультурный феномен.
Предметом исследования является повседневная культура жителей Московского государства второй половины XV-XVII веков в описании и восприятии европейцев-современников.
Цель работы – составить научное представление о повседневной культуре жителей Московской Руси в период формирования русского общества и государства на основе анализа сочинений европейцев второй половины XV - конца XVII веков.
Для достижения цели были сформулированы следующие задачи:
– провести анализ существующих в науке социально-философских взглядов на проблему исследования феномена повседневности;
– выявить специфику понимания повседневности в историческом и культурологическом дискурсах;
– раскрыть понятие «повседневная культура» через рассмотрение её основных категорий и структурных компонентов и показать соотношение между термином «повседневность» и терминами, близкими ему по смыслу: «быт», «обыденность», «жизненный мир»;
– на основе анализа сочинений европейских авторов о Московской Руси, систематизировать все имеющиеся сведения, раскрывающие особенности русской повседневной культуры;
– установить причины, влияющие на степень восприятия и характер оценки европейцами образа жизни и психологии русского народа;
– определить общие, типичные черты повседневной культуры Московского государства и проследить их трансформации и изменения за период второй половины XV - конца XVII веков;
– выделить уникальные свойства повседневной культуры в отдельных регионах Московской Руси.
Методологическая база исследования
Основой написания диссертационной работы послужил системный метод. Для решения поставленных задач использовались диахронический, структурно-функциональный, сравнительно-исторический методы. Культурологический анализ учитывает все факторы, даже те, которые кажутся незначительными, поэтому в диссертационном исследовании важное значение приобрели историческая психология, синхронический и биографический методы. Именно на их основе делались многие заключения о степени искажений и ошибок, встречаемых в сочинениях европейцев.
Научная новизна исследования заключается в следующем:
1. На основе осмысления выработанных социально-гуманитарными науками подходов к изучению феномена повседневности предложен собственный структурный анализ понятия «повседневная культура», выделены основные категории «повседневной культуры», прописано их взаимодействие в структуре повседневности в качестве методологического основания эмпирического (историко-культурологического) исследования.
2. Свидетельства современников-иностранцев оценены как специфический источник для изучения повседневной культуры жителей Московской Руси. Сформулированы основные методологические принципы работы с данным типом источников, в частности, выделены основные факторы, которые исследователь должен учитывать в работе с подобными источниками.
3. В диссертации впервые обобщены данные около семи десятков сочинений европейцев, что позволило провести более тщательное исследование особенностей повседневной культуры жителей Московского государства. Такой подход дал возможность впервые соотнести типичные и индивидуальные черты последней в отдельных регионах страны, а также выявить обстоятельства, оказавшие влияние на формирование подобных специфических особенностей.
Результатом проведённого исследования выступают следующие положения, выносимые на защиту:
1. Структура культуры повседневности, разработанная на основе анализа работ культурологов и историков культуры, включает в себя два основных блока: материальная культура, в которой выделяется несколько основных компонентов (таких как обустройство среды обитания, культура питания, способы поддержания внешнего вида, забота о теле и т.д.), и свойственная эпохе система мировосприятия и мироотношения, основание которой составляют коллективная психология и ментальность, в свою очередь представляющая собой сложную структуру (эстетические представления, отношение к Другому, восприятие пространства и времени и т.д.).
2. Повседневность выступает как самоочевидная, нерефлексируемая реальность, заключающая в себе смысл и значение, существующие задолго до появления субъекта, своего носителя, который принимает её как само собой разумеющуюся данность. Следовательно, исследование повседневной культуры в отдалённый исторический период затруднено недостаточным количеством материальных источников и непосредственных свидетельств современников. Данный факт повышает значение воспоминаний современников-иностранцев, зафиксировавших особенности иной, инокультурной, реальности.
3. Анализ сочинений европейцев, посещавших различные города Московии, помогает, с одной стороны, выявить наиболее стандартные, типичные черты повседневной культуры, проследить динамику развития и обнаружить различные трансформации последней, с другой стороны, раскрыть её уникальные особенности в разных регионах страны в исследуемый период. Данные регионы по сочинениям европейцев можно разделить на несколько групп, имеющих свои специфические черты: пограничные (северо-западные земли с Новгородом и Псковом; северная территория вдоль Белого моря; поволжский регион; западные земли от Смоленска до Чернигова) и центральные, во многом сохранившие границы по политическому принципу в рамках существовавших княжеств (Владимирское, Рязанское, Тверское и т.д.).
4. Повседневная культура жителей Московского государства второй половины XV - конца XVII вв., анализируемая на основе избранного вида источников, предстаёт в виде двух культурных явлений, до некоторой степени совпадающих друг с другом. Культура повседневности, какой она видится европейцам, является отражением их собственных впечатлений и эмоций, особенно там, где речь идёт о нравственно-поведенческих особенностях. Однако на основе разработанных методологических принципов работы с иностранными свидетельствами можно реконструировать вполне достоверную картину повседневной культуры жителей Московской Руси. Европейцы донесли до нас описание таких её элементов, как обустройство повседневного пространства (от планировки городов до убранства жилищ), культура питания, одежда, меры по поддержанию здоровья, технический прогресс и изобретения, особенности товарно-денежных отношений. При внимательном исследовании их сочинений возможно воссоздать многие свойства психологии и ментальные черты русского народа в исследуемый период, в том числе, отношение к Другому, некоторые особенности восприятия пространства и времени, отдельные черты этических и эстетических представлений.
Теоретическая и практическая значимость исследования обусловливается тем, что результаты его могут быть использованы в работах по повседневной культуре. Содержащийся в диссертации эмпирический материал может быть применён в специальных курсах и программах по культурологии, по истории мировой и отечественной культуры.
Результаты исследования могут быть применены для дальнейшей работы над проблемами повседневного существования человека в определённой исторической действительности.
Апробация работы. Работа обсуждалась на кафедре культурологии Саратовского государственного технического университета. Основные результаты исследования были представлены в выступлениях на Международных конференциях: «Ломоносов» (Москва, 2006-2010 гг.); «Россия и Восток» (Астрахань, 21-22 апреля 2005 и 3-5 мая 2007 г.), «Человек в современных философских концепциях» (Волгоград, 28-31 мая 2007 г.), «Социально-экономические и политические проблемы Астраханской области» (Астрахань, 17-18 октября 2008 г.); научно-практических конференциях профессорско-преподавательского состава Астраханского государственного технического университета (Астрахань, апрель 2006, 2007 г.); Всероссийских конференциях: «Философия и методология истории» (Коломна, 24-25 апреля 2009 г.), «Структура и динамика культуры в контексте синергетической парадигмы» (Саратов, 10-11 ноября 2009 г.), «Образы города в горизонте российской динамики» (Ярославль, 11-13 ноября 2010), INTERNET-конференции «Философия перед лицом современных проблем» (Астрахань, 20 ноября 2008 г.), V Российском философском конгрессе (Новосибирск, 25-28 августа 2009 г.). Содержание диссертации отражено в 19 публикациях, в том числе в 2 статьях в изданиях, рекомендованных ВАК РФ.
Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, включающих шесть параграфов, заключения, списка источников и использованной литературы и приложения.
Ключевые категории и структура повседневной культуры
И только в повседневности все указанные элементы представлены в достаточной мере. Для Шютса она выступает как наиболее полная форма восприятия и постижения мира, характеризующаяся напряжённо-бодрствующим сознанием. Важно подчеркнуть, что, согласно Шютсу, в результате этого повседневность оказывает на мышление и деятельность людей наиболее сильное и глубокое влияние. По замечанию Б.В. Маркова: «Порядок истории и человеческих действий не определяется однозначно рациональными структурами, а реализуется в форме уклада повседневности, характеризующейся собственными масштабами и ритмами.
Подобное осмысление данного феномена приобретает особый смысл, так как может быть применено для культурологического исследования, ибо позволяет понять механизмы и особенности формирования и развития культуры. Субъект воспринимает повседневность в состоянии бодрствования как самоочевидную реальность, не требующую доказательств и не вызывающую сомнения. Но именно; это позволяет ей оказывать на него непосредственное влияние.
Шютс трактует повседневность как культурный феномен: повседневный мир - «мир культуры, ибо с самого начала повседневность предстаёт перед нами как смысловой универсум, совокупность значений, которые мы должны интерпретировать для того, чтобы обрести опору в этом мире, прийти к соглашению с мим»". В отличие от других конечных областей значений, повседневность является наиболее завершённой сферой, человеческого опыта, выступающей, по определению Шютса, в качестве «верховной реальности». Последующее развитие в феноменологической социологии повседневность получила в работах Т. Лукмана и П. Бергера. Она для них также является высшей реальностью. Исследование повседневности авторы связывают с проблемой самоидентификации, человека, остро вставшей в современном культурном пространстве: «Растёт общее сознание релятивности миров, включая и свой собственный, который теперь осознаётся, скорее как один из миров, а не как Мир. Вследствие этого собственное институциональное поведение понимается как «роль», от которой можно отдалиться в своём сознании и которую можно «разыгрывать» под манипулятивным контролем» .
Лукман и Бергер анализируют и трактуют повседневность двояко: во-первых, с позиции того, как человек в повседневности формирует реальность, во-вторых, того, как эта реальность формирует самого человека. Даная трактовка вновь указывает на значимость категории- повседневности для культурологии: не только человек организует пространство повседневной культуры, но и последняя оказывает на него подспудное влияние, тем более непосредственное, чем меньше оно осмысляется.
В рамках феноменологической социологии для нашего исследования представляет иніерес этнометодология Г. Гарфинкеля, который поставил своей задачей изучение поступков, жестов, речей людей в обыденной жизни. Можно сказать, что это была-первая попытка эмпирического изучения повседневности, так как в феноменологической традиции исследования последней развиваются на теоретическом уровне. Гарфинкель предложил анализировать правила и нормы, регулирующие человеческие взаимоотношения. Эти правила не установлены официально,- но именно ими пользуются люди в обыденной жизни, именно они и отражают повседневное существование.
Таким образом, в феноменологической социологии и социологии знания повседневность рассматривается отвлечённо, цель её исследования ограничивается объяснением действительности, чаще всего путём интеракции.
Иное понимание повседневности мы встречаем в ряде философских исследований, рассматривающих её через призму экзистенциального анализа. Одним из первых интерпретировал повседневность как первостепенный
Онтологический статус повседневность приобретает и в концепции Мартина Хайдеггера. Он не просто анализирует повседневность, он выражает к ней определенное отношение. Подобное отношение выдержано в рамках всей предшествующей научной традиции, склонной принижать, а порой и презирать, повседневное человеческое существование. С теорией Розанова данную концепцию роднит обращение к таким понятиям как «почва», «дом», «родина» и восприятие повседневности в качестве единственной реальности, которой обладает человек. В то же время, если у Розанова повседневность - истинное бытие, то Хайдеггер трактует её как неподлинный способ существования. Подлинного же существования человек достигнет, лишь преодолев её.
Как базовый принцип бытия повседневность понимается в ряде трудов рубежа XX-XXI столетий. Например, работа Е. Золотухиной-Аболиной «Повседневность и другие миры опыта», диссертация 2000 г. А. Магомедовой «Феномен повседневности (социально-философский анализ)» и др.
Методологические принципы использования свидетельств иностранцев для изучения повседневной культуры Московской Руси
Он подробно объясняет, какое влияние оказывал приём некачественной пищи на самочувствие людей средневековья, а, как следствие, и каждодневное существование всего общества в целом, «ибо средневековый мир ... был обречён в целом на множество болезней, которые объединяли физические несчастья с экономическими трудностями, а также с расстройствами психики и поведения»2. Автор досконально анализирует причины частого голода, его последствия, способы хранения продуктов, попытки планирования продовольственных резервов.
Ле Гофф подчёркивает, что не только экономика влияла на каждодневное существование европейцев в средние века, на царившие в их обществе нормы и порядки, но и последние играли важную роль в процессе развития товарно-денежных отношений, технических достижений. Христианские догматы № традиции, осуждающие любую попытку человека желать себе большего, чем требует необходимость, противодействующие всякому личному материальному накоплению или поощряющие расточительную щедрость во имя Божье, провоцировали в целом, стагнацию экономики средневековья. Её прогрессу не способствовало и отношение христианства к труду. Как отмечает Ле Гофф, согласно христианским теологам, человек трудился не только ради добывания средств к существованию, но и во имя религиозных устремлений: смирения плоти, избегания праздности и творения милости. В подобных условиях, подчёркивает автор, возникает материальная- нестабильность, накладывающая на весь повседневный уклад неизгладимый отпечаток и рождающая присущее человеку средневековья чувство неуверенности.
Таким образом, Ле Гофф показывает, что на повседневную культуру общества оказывают влияние демография, аграрное производство, качество почв, доходы и цены, денежное хозяйство в целом, пища, болезни, состояние медицины и многое другое. Если у Броделя составляющие элементы материальной культуры весьма чётко дифференцированы и структурированы, то Ле Гофф рассматривает эти элементы в их совокупности и взаимосвязи.
Схожий подход мы встречаем в работе Жана Делюмо «Цивилизация Возрождения». Как и указанные авторы при рассмотрении материальной повседневной жизни, Делюмо уделяет большое внимание одежде (её виду, качеству, цене), еде (её содержанию и доступности), жилищу (правда лишь городских жителей), соотношению цен и доходов.
Особое место в главе «Материальное бытие» у него занимает исследование технических достижений эпохи в их связи с повседневной жизнью людей, с качественным повышением её уровня. Однако при этом автор часто, отмечает тот факт, что большинство технических изобретений были как раз вызваны изменяющимися условиями существования многих слоев- феодального общества. «Изобретения отвечают потребностям общества, которое нуждается в творческих людях и поддерживает их»1. На основе анализа технических усовершенствований и нововведений, автор свидетельствует о колоссальных изменениях, произошедших в быту в указанное время: появление новых тканей и улучшение текстильных изделий, производство стекла и изготовление очков и линз, изменивших «манеру видения» мира» ", распространение предметов из железа и различных металлических сплавов в результате усовершенствования металлургической техники. О последней Делюмо пишет, что «начиная с XV в. в повседневной жизни Европы в этом отношении наметились глубокие перемены», и далее цитирует историка Дж. У. Нефа: «У большинства мужчин и женщин теперь возникает потребность в булавках и гвоздях, а у многих мужчин - в стальных бритвах. Ножницы всё более входят в употребление, точно так же как и ножи... Вилки появились на столах у зажиточных людей, и количество воспитанных людей увеличилось как никогда ранее» .
Заслуга Делюмо, доказывавшего несостоятельность противопоставления в научном исследовании техники и искусства, заключается в анализе тех улучшений, которые принесла их совместная деятельность в повседневную жизнь эпохи, в духовную культуру, и сыграла роль в росте материального комфорта и отходе от аскетического идеала предыдущего периода. Делюмо -рассматривает новые механизмы ведения дел: денежные кредиты и займы, страховые премии, контракты купли-продажи, двойная бухгалтерия, развитие банковской системы, векселя на предъявителя и т.д. Перечисленные способы формирования новой сложной финансово-экономической системы являются неотъемлемой частью повседневной культуры Возрождения.
Важно отметить, что все процессы материальной жизни эпохи изучаются автором в динамике, даже там, где речь идёт о «неподвижной истории» жителей сельской местности. Несмотря на существование ряда анализируемых им различий в повседневной культуре горожан и крестьянства (развлечения, мотивация поступков и др.), Делюмо не склонен говорить о грандиозном разрыве между повседневностью крестьянского мира и городских жителей. Но, подводя итоги своего исследования, заключает, что «блеск двора и жизни знати контрастировал с повседневной жизнью общества и нищетой пролетариев»1.
Как и другие из исследуемых нами авторов, Делюмо оценивает факторы материальной жизни в их связи с объективными процессами, происходящими в обществе, как то: моровые поветрия, неурожаи, войны, падение общего уровня жизни и увеличение смертности в их результате. С другой стороны, анализируются и противоположные явления, обозначенные словами Э. Леруа Ладюри: «волна хороших урожаев, дополнительные инъекции драгоценных металлов в денежное обращение, влияние новых торговых сетей или городских полюсов развшия или же просто мирное и безопасное время» , рассматриваемые в контексте их влияния на материальную культуру.
Сочинения европейцев о России в конце XV - XVII вв. историографический аспект
Европейцы подчёркивают не только обилие, но и разнообразие мясной пищи. Однако играющей большую роль в их рационе дичи на русских рынках мало. Ссылаясь на источник середины XVI века, Бродель отмечает, что любой, не совсем бедный, житель Парижа стремится получить для своего стола косулю или куропатку". В XV-XVI вв. для европейского общества большое значение приобретает пернатая дичь. По замечанию Монтанари, фазаны и куропатки — это изысканная пища, «еда благородная по определению, высшая точка отсчёта, эталон для любого вида мяса» . Неудивительно, что отсутствие её на столе жителей Московии вызывает недоумение европейцев. Контарини полагает, что русские просто не умеют её ловить4. Но, по всей видимости, из-за обилия постов они не испытывают большой потребности в мясной пищи.
Большое количество мясной и рыбной продукции поражает европейцев на протяжении всего исследуемого нами периода. Неизменно проявляемое ими по этому поводу удивление позволяет нам предположить, что в самой Европе уже не наблюдается прежнего изобилия. Бродель пишет, что с середины XVI века, потребление мяса здесь, действительно, значительно снижается. Но протекает данный процесс неравномерно (в северных странах не знают такой нехватки мяса, как в южных). По мере того, как мясной рацион уменьшается, обычной пищей бедных становится солонина. А мясная пища выступает синонимом роскоши, доступной лишь небольшому кругу избранных . И хотя Делюмо говорит, что рацион европейца эпохи Возрождения «по-прежнему характеризовался чрезвычайным изобилием мяса, главным образом домашней птицы и дичи», но и в XVII в. народ был вынужден постоянно воздерживаться в еде". К тому же, если протестантизм разрешает свободное потребление мяса, то католицизм становится ещё строже в отношении постов . В свете изложенных фактов становится очевидно, почему европейцы, особенно итальянцы, так восторженно отзываются о мясном изобилии в России.
Велико здесь, соответственно, количество молочной продукции. Тьеполо в 1560-х гг. пишет, что коровьего масла «делается очень много, как и всякого рода молочных продуктов»4. Для итальянца наличие большого количества сливочного масла — свидетельство если не богатства, то достатка, так как в европейских странах зона его потребления была ограничена северными странами. Юг — «область топлёного сала, шпика, оливкового масла» . Бродель отмечает, что в Европе «роскоши не наблюдалось и в том, что касается сыров, ... молока, сливочного масла» .
Такими же красками описывается иностранными авторами и изобилие зерновой продукции. Для Европы, несмотря на относительное разнообразие пищи знати и горожан, хлеб имеет большое значение не только для бедняков: как отмечает Монтанари, «в повседневном рационе становится всё труднее обойтись без хлеба» . Кроме того, его качество к XVII столетию ухудшается. Поэтому богатство России плодородными почвами — предмет пристального внимания европейцев. Страна имеет огромные слабозаселённые территории, что позволяет ресурсам довольно быстро восстанавливаться и поставлять дешёвую продукцию растительного и животного происхождения. О большом количестве дешёвого хлеба пишут все авторы. Торговый агент начала XVII в. Вильям Руссель отмечает, что суровый климат не приносит «душистых и нежных плодов, но зато даёт ... пшеницу, просо, гречиху и овощи всякого рода»". Немногим ранее Джильс Флетчер приводит внушительный список злаковых, выращиваемых в России. Помимо вышеуказанных он упоминает ячмень, рожь, овёс, и также говорит об их относительной дешевизне3.
О хлебном изобилии в России свидетельствует факт, упоминаемый Адамом Олеарием: Россия снабжала хлебом Голландию, когда в последней испытывали его недостаток. По его, «в иных местах в стране, где хлеб не находит сбыта, земля не обрабатываться более, чем требуется для надобностей одного года; там никаких запасов не собирают».4 Многие авторы не раз указывают, что производство хлеба часто превосходит потребности страны.
В результате активной, чаще всего меновой торговли, жители России могут покупать хлеб в иных областях. Ченслор в 1550-х гг. пишет, что по дороге в Москву видел ежедневно до 700-800 саней, везущих хлеб . Хлеб покупается жителями тех территорий Московии, где холода не позволяют заниматься земледелием. Они, в свою очередь, снабжают иные местности мехами, рыбой и другими произведениями Севера. Франческо Тьеполо замечает: «Чем беднее область какая хлебом, тем более изобилует рыбой, мёдом»6.
О проблемах с обеспечением хлебом пишут немногие авторы. У Флетчера приводятся примеры, согласно которым в ряде районов страны жители пекут хлеб из коры сосновых деревьев. Но речь идёт о северных областях. Причины дороговизны он объясняет жадностью дворян, специально завышающих цены1. Генрих Штаден упоминает о периоде страшного голода во время правления Ивана Грозного. При этом в закромах великого князя находилось огромное количество зерна, который князь попросту не захотел продавать2.
Иностранцев приводит в изумление количество блюд, которые россияне готовят из злаков. Помимо собственно хлеба и разнообразных каш, подаваемых на стол и простолюдинам, и царю, используются всевозможные «печенья» -изделия из теста с начинкой. В виду большого количества постных дней печево делается с овощами, ягодами, грибами, но самое распространённое — с кашами.
Несмотря на видимое разнообразие продуктов, все авторы с удивлением говорят о простоте пищи на столе жителей Московии. В указанный период в Европе, как отмечает Монтанари, отношение к еде обусловлено ролью в обществе: желудкам знати «подобают дорогие, изысканные, хорошо приготовленные яства...; желудкам крестьян - еда обыкновенная и грубая»3. Европейцы для чарактеристики приготовляемых русскими блюд используют термин «грубая»: «Пища у них скудна, проста в приготовлении и постоянно одна и та же. Московиты любят грубую пищу и поэтому едят полусырое мясо»4, - пишет Компани. Олеарий объясняет подобное привычкой поститься5.
Подобные оценки из уст европейцев вынуждают нас обратиться к очередному сравнению. Практически полное отсутствие на русском столе жареной пищи, любимой европейцами (Фернан Бродель, например, упоминает распространённые в Европе споры о «плохих» и «хороших» способах жарения мяса6), делает этот стол непривычным и малопривлекательным. Кроме того, если в целом рацион европейцев остаётся незатейливым и простым, то в среде дворян и богатых горожан входит в моду «сверхобильное потребление редких
Своеобразие повседневной культуры жителей отдельных регионов Московского государства по описаниям европейцев
Суровый климат характерен и для северо-западных земель, но и здесь почвы весьма богаты, а леса и реки обеспечивают всем необходимым. На этих почвах не растёт хлеб, но выращиваются лучшие в России конопля и лён, торговля которыми приносит колоссальный доход местным купцам. По описанию Стрейса дорога по Новгородскому княжеству выглядит «веселее и приятнее», чем по Лифляндии, так как проезжаешь «хорошими пастбищами, нивами, конопляными и льняными полями». Здесь «очень много скота, и съестные припасы продаются за бесценок, в особенности рыба: лососина или осетр, щука, чебак, карп, линь и всевозможная белая рыба»1.
Подобная ситуация свойственна и Астрахани: земли близ неё песчаны и пустынны и малопригодны для выращивания хлеба. Однако хлеб здесь, по свидетельству Адама Олеария, дешевле, чем в Москве, так как привозится по Волге из Казани в большом количестве . Будучи в Астрахани в 1558 г., Энтони Дженкинсон пишет, что город и прилегающие земли бедны, а существование зависело лишь от рыбного промысла. Но позже ситуация значительно меняется. Русское население приносит сюда культуры садоводчества и овощеводства. Жители-мусульмане, живущее скотоводством, предпочитают потреблять много мясных и молочных продуктов. Однако довольно быстро культура питания в этом крае видоизменяется, христиане привносят в неё новые черты: рацион основывается на овощах, фруктах и рыбе. Одно из важных отличий этой местности то, что климатические особенности позволяют развиваться культуре виноградарства, заимствованной у европейцев. Согласно Августину Майербергу, в Астрахани «не только много плодов, но и довольно вкусное виноградное вино: как цельное, без всякой примеси, она отправляет его в
Рыбу здесь добывают разнообразную, и в засоленном и замороженном виде её отправляют по всей стране. Но самый большой улов приходится на белуг и осетров, вылавливаемых только для добычи икры, которую доставляют не только в русские города, но и продают за границу. Самуэль Коллинс сетует, что этурыбу в еду не используют: «Около Астрахани убивают множество белуг и, вынув икру, бросают остальные части, но это напрасно, потому что белуга — одно из лучших лакомств, из воды доставаемых, и брюхо ее вкуснее даже бычачьего мозга. Из белуги добывается клей».2 Большое количество выбрасываемой и развешенной солёной и вяленой рыбы разносит по всей округе невыносимые запахи, на что сильно сетуют приезжие. Сожаление о том, как местные жители относятся к речным богатствам мы встречаем у Адама Олеария. Немецкий путешественник, воспитанный в духе протестантской бережливости, с восхищением, и, одновременно, с сожалением пишет: здесь «совершается чрезвычайно богатая ловля рыбы всевозможных сортов; рыба эта весьма дешева... Здесь же имеется и очень много раков; так как ни татары, ни русские не едят их, то их без всякого внимания выбрасывают» .
Другим, не менее существенным фактором, воздействующим на своеобразие местной повседневной культуры, является торговая деятельность. Многие русские города расположены на речных магистралях, и торговля в них никогда не затухает. Некоторые из перечисленных нами пограничных городов в исследуемый период становятся крупными центрами международной торговли. Это приводит к тому, что в таких городах чувствуется сильное иноземное влияние как в нравах, так и в материальной культуре.
Самыми значимыми подобными центрами являются Новгород и Псков, играющие большую роль в немецкой и скандинавской торговле1. Об их богатстве и могуществе слагаются легенды. Меховский, выпустивший свой Трактат в 1517 г., спустя сорок лет после разграбления Новгорода русским войском, отмечает: «Купцы там были, да и до сих пор есть богатейшие, при том настолько, что у каждого близ столовой есть кранц, то есть хранилище со сводом [подвал], в который бросают без счета золото, серебро и добытые драгоценные вещи Г. Климент Адаме, в своём отчёте отмечающий именно торговую привлекательность русских городов, пишет, что Новгород «составляет как бы рынок целой Империи. Счастливое положение этого города у реки, вливающейся в Сарматское море, привлекает множество купцов»3. А о богатстве Пскова можно судить по такому факту: крыши храмов и монастырей все крыты железом4.
Естественно, что в этих городах получают представительство иноземные купцы. В Новгороде - шведские и любекские (их дворы находятся на одной улице, напротив друг друга), а позже фландрийские. В Пскове, по утверждению Самуила Кихеля, «кроме англичан и немцев, ни. один народ не может вести торговлю»5. Но, как отмечает Иоанн Вундерер, бывший здесь в 1590 г., почти-одновременно с Кихелем, в городе живёт много иностранных купцов и ремесленников. Однако, как и везде в Русском государстве, иностранцы не допускаются внутрь крепостей и их пребывание в городах регламентируется.
