Содержание к диссертации
Введение
Глава 1 «Сборище друзей, оставленных судьбою»: основныё чёрты коммуникативного сообщества чинарей 37
Глава II. Поэтическая философия чинарей: проблема времени 45
1. Александр Введенский: время события 49
2. Леонид Липавский: время соприсутствия 51
3. Яков Друскин: время коммуникации 66
Глава III. Эстетика чинарей: основные темы и подходы 81
1. Структура языка и принципы коммуникации 90
2. Музыкальный принцип коммуникации (опыт Введенского) 108
Заключение 123
Библиография 126
- «Сборище друзей, оставленных судьбою»: основныё чёрты коммуникативного сообщества чинарей
- Леонид Липавский: время соприсутствия
- Яков Друскин: время коммуникации
- Музыкальный принцип коммуникации (опыт Введенского)
Введение к работе
Актуальность исследования.
Актуальность темы данного диссертационного исследования определяется применением в анализе материала положений философии сообщества Творчество группы «чинарей» рассматривается с точки зрения феномена коммунитарности и философии множественности, что позвопяет по-новому исследовать черты существования и особенности творчества данной группы
Определить сообщество можно как коммуникативное, творческое образование, которое обладает особым экзистенциальным статусом, определяющим собой соответствующие формы опыта. Феномен сообщества и его своеобразный опыт с трудом поддаются описанию в традиционных терминах теории культуры, что также подчеркивает актуальность и научную новизну предлагаемого в данной работе аналитического подхода
Коммунитарность не является историческим явлением, тем не менее, определяя собой, очевидно, и формы социальности, и образ европейской философии Из наиболее известных примеров недавнего прошлого, чье существование можно рассматривать как сообщественное, необходимо упомянуть иенских романтиков (Фр и А Шлегелей, Новалиса, Фр Шлейермахера и др) или кружок «Арзамас» (В А Жуковский, А С Пушкин, В Л Пушкин, П А Вяземский и др ) XX век дал немало примеров опыта сообщества или, другими словами, коммунитарности в пределах между неоднозначно оцениваемым коммунизмом и яркими, но, как правило, недолговечными из-за высокой самостоятельности участников дружескими кружками и творческими группами Наиболее отчетливо коммунитарность отразилась и определила собой существование таких групп, как французская эзотерическая группа «Ацефал» и ее экзотерический вариант, «Коллеж Социологии» (Ж Батай, М Бланшо, М Лейрис, Р Деснос, Р Кайюа и др), отчасти религиозно-философский кружок «Патмос» (М. Бубер, О Розеншток-Хюсси, Ф Розенцвейг) и «бахтинский кружок» (М Бахтин, В Волошинов, П Медведев), русское сообщество «чинарей» (более известное в своей литературной ипостаси как «ОБЭРИУ», но не сводящееся к нему) В большинстве своем эти группы формировались в 1920-1930 гг, что позволяет говорить о наличии определенных условий и предпосылок для проявления глубинной коммунитарной природы социальности и творчества, общих для всей европейской культуры того времени, что, несомненно, требует привлечения самого пристального внимания исследователей
Основная особенность сообщества - это способ, каким оно проявляется и существует Данный феномен почти не поддается описанию и выражению в понятиях классической философии, с точки зрения социологии попытки его описания также
единичны Поскольку область появления сообщества неразрывно связана с творчеством, с переосмысленной в XX веке идеей письма, в диссертации предпринимается попытка концептуализации сообщества через анализ совместной творческой практики Уникальность сообщества состоит в том, что его существование тождественно самому коммунитарному опыту именно эта черта сообщества позволяет рассмотреть художественную и внехудожественную, жизненную практику чинарей как единое целое
Сообщество - это не столько внешние проявления и очевидные связи между участниками того или иного кружка или союза, напротив, сообщество - это образование, которое не обязательно должно соответствовать феноменам, свойственным человеческому обществу это не социальный класс, прослойка, страт, формальная организация или неформальное объединение, не маргиналия Коммунитарность - это, скорее, переосмысленная философская категория бытия наиболее авторитетный теоретик сообщества Ж -Л Нанси называет само бытие «единично множественным», показывая, что совместность является его неотъемлемой чертой Ближе всего с идеей сообщества соотносится идея тела как носителя и выразителя смысла, а точнее - множества тел (геометрических, физических, биологических, культурных), в совместном появлении которых высказывается смысл, осуществляется коммуникация Невозможность описания и рационального выражения сущности сообщества Ж-Л Нанси выражает формулой «тело/мысль», совмещающей невыразимость тела, несводимость его к речевой практике и невыразимость чистого смысла Только в опыте сообщества смысловое и телесное измерения дополняют одно другое смысл получает выражение при помощи тела, телесное существование становится «осмысленным» Иными словами, сущность сообщества, несводимая ни к какой данности, единичной и предельной истине, не фиксируется в привычных культурных формах, те не соответствует ни феномену «творческого союза», «кружка», не отражается до конца ни в каком манифесте, архиве или документах и, более того, не обязательно осознанно выражается автором-, художником в своих произведениях Сообщество - это одновременно его явление как явление многих друг для друга в их совместности, и его собственный смысл, получающий выражение в этом совместном явлении
Так, феномен сообщества сам по себе призывает пересмотреть фундаментальные основания философии и, объединяя жизнь и творчество, вещественные и символические аспекты знака и культуры, требует специальной аналитики и процедур описания
Одной из наиболее примечательных (в контексте русской культуры, почти уникальной) стала реализация опыта сообщества в творчестве группы «чинарей» (Д Хармс, А.И Введенский, Л С Лилавский, Н М Олейников, Я С Друскин) Актуальность данного диссертационного исследования в отношении данного материала -
это возможность целостного взгляда на чинарей, для которых творчество и дружеское общение, перформанс и повседневная жизнь суть проявления единого принципа -совместности, соотносительности различных уровней бытия Через опыт сообщества, где в условных ипостасях собеседников выражает себя сама сущность мира, можно выявить особый род коммуникации, характерный для чинарей, объяснить специфическую тематику их творчества Таким образом, диссертация представляет собой исследование способов существования и организации высказывания сообщества и фиксации его опыта -то есть того, что диссертант, применительно к материалу, называет «поэтической философией»
Определение темы исследования.
«Поэтическая философия» чинарей, те подчеркнуто ненаучное и ориентированное на абсурдизм, бессмыслицу, небинарные логики творчество данной группы, вполне справедливо считается итогом развития русского авангарда начала XX века, равно как и продолжением - в неформальном, не совсем академическом ключе -традиций русской философии О культурных влияниях наследия «содружества чинарей» и последствиях для развития мысли в позднейшую эпоху можно судить по мощному и неутихающему с середины 1980-х гг интересу исследователей к фрагментарному, и тем более загадочному и притягательному, творчеству «чинарей», которое в то время начало публиковаться
Тем не менее, сообщество характеризуется не научной серьезностью, не академическим характером работы и даже не серьезностью, «философичностью» художественного опытов С этой точки зрения чинари с очевидностью представляют собой коммунитарный в своем основании феномен Именно несерьезность, «доморощенность», случайность и фрагментарность отличают их образ мысли, их жизненные установки и приоритеты Эти установки были выработаны сознательно, их можно назвать если не творческим методом, то profession de foi сообщества (все основные теоретики характеризуют сообщество как «непроизводящее», «праздное», те пренебрегающее установкой на серьезность, результат и ценность)
При таком подходе к материалу перед исследователем неизбежно встает вопрос в какой степени творческое наследие чинарей, имеющееся в «архиве» и зафиксированное в документах различного рода - от стихотворных, драматических и прозаических опытов до необычных «квазинаучных» трактатов, стенограмм дружеских бесед и переписки -отражает и способно объяснить способ высказывания сообщества, особую атмосферу мысли, творческий стиль каждого из участников в отдельности и всей группы в целом? Можно ли, и в какой степени, путем анализа, комментирования и систематизации
архивных документов составить целостное представление о самой жизни, о взглядах и вопросах, которые не просто формировались и высказывались в дружеском кругу, но составляли общее для них проблемное поле, которое само сформировало этот «дружеский круг»? Иными словами как исследовать то, что всегда остается за пределами общепринятых форм фиксации культурного опыта - за пределами стенограммы, изложения, записи и даже свидетельства очевидцев
Достигнутый к настоящему моменту уровень анализа требует обращения исследователя к «совместной мысли» чинарей не только в ее ключевых точках и динамике, как она формировалась и изменялась (что уже во многом сделано), но и, наконец, осмысления ее как «совместного явления» не просто особого комплекса философских, семиотических, творческих идей и представлений и их реализации на практике, но в качестве способа высказывания и способа существования Именно онтологический и коммуникативный статус сообщества должен быть выявлен и подчеркнут на данном этапе исследования, поскольку только под таким углом зрения возможно выявить специфические черты сообщества, объясняющие принципиальную «нефиксируемость», «недокументируемость» коммунитарного опыта и обнаружить возможности для «записи» этого опыта другими средствами и способами Вариант анализа коммунитарности, отражающий некоторые важнейшие черты сообщественного строя чинарской мысли предложен в данном исследовании
При всем интересе исследователей к особой системе мысли сообщества «чинарей», направленность работы, как правило, сводилась и до сих пор сводится к исследованию отдельных аспектов художественного творчества группы, либо к решению связанных с ним частных историко-культурных, эстетических и литературоведческих вопросов
Таким образом, определение темы диссертации основано на попытке применения комплексного подхода к анализу материала, который объединяет возможности философского и культурологического осмысления вышеназванных феноменов с новой точки зрения
Степень изученности темы.
«Философия сообщества» в России до сих пор являлась малоизученной и привлекла интерес исследователей лишь в недавнее время Среди наиболее известных исследователей этой темы необходимо упомянуть участников французского «Коллежа Социологии» - Ж Батая, М Бланшо, Р Кайюа, М Лейриса и др и близкого им по духу В Беньямина На Западе тема сообщества подробно разрабатывалась и получила теоретическую базу в трудах Ж Батая, М Бланшо, Ж-Л Нанси, отдельные аспекты коммунитарности представлены в работах Дж Агамбена, Ж -Ф Лиотара, К Менке и др В
России пока что существуют единичные исследования данной темы в работах О Аронсона, Е Петровской, О Тимофеевой
К отдельной группе необходимо отнести работы Ж Делеза, посвященные «логике смысла» и бессмыслицы, и Р Якобсона о метонимии, которые оформили методологическую базу диссертации
К числу авторов наиболее известных трудов по общетеоретическим и историческим вопросам культуры и эстетики, близких тематике исследования, можно отнести Т Адорно, Р Барта, П Булеза, К Гринберга, Ж Делеза, Р Краусс, Я Мукаржовского, Т Нагеля, А Родченко, Ф Серса и др К числу работ по истории и теории авангарда, отдельным вопросам эстетики и поэтики конкретных авторов или творческих групп относятся работы Е Андреевой, Е Бобринской, Б Гройса, Е Петровской, Е Сидориной, Ж Шенье-Жандрон и др
Исследования по семиотике, лингвистике и логике, а также смежным вопросам, позволившие предложить систематический анализ соответствующих аспектов материала диссертации, включают в себя работы таких авторов, как Э Бенвенист, К Бюлер, Вяч Вс Иванов, Г Гийом, Дж Лакофф и М Джонсон, Ч С Пирс, Я Лукасевич, Д Маккей, Б Рассел, Ф де Соссюр, Ю Степанов, В Топоров, Г Фреге, Г Шпет и др
Среди исследователей, посвятивших свои работы различным аспектам творчества чинарей и группы ОБЭРИУ в целом или отдельным ее участникам и касавшихся аспектов абсурдной поэтики, логики смысла и других теоретических вопросов этого поля, необходимо упомянуть А Александрова, О Буренину, Р Тернера, Я Друскина, Ж-Ф. Жаккара, К Ичин, Б Кардулло, Е Клюева, М Мейлаха, В Нордберга, В Подорогу, И Протопопову, О и И Ревзиных, В Сажина, Д Токарева, В Фещенко, Т Цвигун, Т Цивьян, М Эсслина,М Ямпольского и др
Цель диссертации: в рамках понятий и постулатов философии сообщества рассмотреть жизнь и творческую практику чинарей как составляющие целостное коммунитарное явление
В соответствии с поставленной целью определены следующие задачи исследования, отвечающие базовой структуре диссертации
Характеристика понятия «сообщество», специфики коммунитарного опыта, определение места и роли коммунитарности в культуре,
Исследование поэтической философии сообщества «чинарей», анализ и систематизация круга концептов, разработанных этим сообществом, определение их значимости в исторической и теоретико-культурной перспективе,
Определение способа высказывания сообщества чинарей Формулирование принципов коммунитарной коммуникации,
Определение взаимосвязей между элементами поэтической философии чинарей, анализ текстов чинарей с точки зрения коммунитарного опыта и способов его фиксации
Объектом исследования стали тексты А И Введенского, Л С Липавского, Я С Друскина, Д Хармса, НМ Олейникова, дневники Д Хармса и Я Друскина, переписка и стенограммы бесед чинарей, сделанных ТА Липавской К анализу привлечены тексты, наиболее отчетливо выражающие характерные черты существования и специфику творчества группы.
Предмет исследования поэтическая философия, как комплекс идей, понятий и представлений, выражающих опыт сообщества чинарей
Методология работы:
В основание методологии данного исследования был положен ряд гипотез и идей философии сообщества, методики структуралистски и постструктуралистски ориентированной философии, культурологии и лингвистики
Идеи и понятия теории сообщества, определившие общее направление и концептуальную базу исследования,
Инструментарий исследования составляет комплекс идей и понятий, предложенных Ж Делезом в работах, которые посвящены структурной «аналитике смысла» и проблеме абсурда («Логика смысла», «Марсель Пруст и знаки», «Различие и повторение», статьи и стенограммы семинаров),
Теория метонимии Как один из фундаментальных - наряду с метафорой -принципов организации языковой структуры в статье «Два аспекта языка и два типа афатических нарушений» Р.О Якобсоном была выдвинута идея «оси метонимии» и «комбинации языковых элементов по принципу метонимии» В качестве одного из двух принципов организации структуры метонимия предложена Ж Делёзом (статья «По каким критериям узнают структурализм'») Частные аспекты метонимического принципа получили развитие в работах Н Арутюновой, Р Барта, Ж Деррида, В Телии, Д Трунова, Ж Шенье-Жандрон, а также в сборнике «Общая риторика» группы «ft»
Апробация работы.
Диссертация обсуждалась в Институте «Русская Антропологическая Школа» РГТУ Основные положения исследования были изложены в докладах, сделанных в Институте «Русская Антропологическая Школа», на Конференции аспирантов и магистрантов, проходившей в рамках Пятой летней школы РАШ (июнь 2007 г) Материалы диссертации раскрываются в ряде опубликованных и готовящихся к публикации работ По материалам исследования планируется подготовка спецкурса
Практическая значимость и применение результатов исследования.
Полученные в диссертации результаты можно применить при разработке учебных курсов по истории и теории авангарда 1920-1930 гг XX века и тематического модуля в общем курсе по истории европейской и русской культуры XX века Также возможно разработать уникальный спецкурс по несимволическим формам коммуникации, что внесет определенный научный вклад в теорию коммуникации С философской точки зрения некоторые результаты исследования могут быть интегрированы в курс современной постнеклассической философии, философии сообщества, истории русской философии
Теоретическая значимость исследования состоит в применении на практике положений философии сообщества, что позволяет ввести в поле культурологических исследований особый, не рассматривавшийся ранее в данном аспекте, материал Диссертант выдвигает новые научную гипотезу, в соответствии с которой характер коммуникации в сообществе определяется как метонимический, предлагает способ анализа опыта сообщества, с целью чего адаптирует и применяет на практике метод «анализа смысла» и бессмыслицы Ж Делеза
Структура диссертации определяется целью и поставленными в исследовании задачами Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и списка использованной литературы
В первой главе в историческом и теоретическом аспектах рассматривается феномен сообщества, представлены методологические основания и инструментарий исследования, определен статус группы «чинари» как сообщества
Вторая глава посвящена рассмотрению т н «поэтической философии» чинарей -важнейших понятий (как правило, творчески определяемых самими участниками группы) и тем, в которых отразился коммунитарный опыт чинарей В частности, подробно рассматривается понятие «время», которое оказывается в представлении чинарей
фундаментальной категорией, связывающей и объединяющей в комплекс другие темы их совместного творчества и позволяющей выявить специфику их эстетических взглядов, коммуникативных стратегий и самой творческой жизненной практики
В третьей главе предложена попытка систематизировать представления чинарей о структуре языка, а также подробно рассматривает коммуникативные стратегии чинарей и способ организации коммунитарного высказывания, лежащего в основании творческого метода сообщества В этой главе демонстрируется возможное применение результатов исследования и аналитического инструментария на примере анализа стихотворения А Введенского «На смерть теософки»
В заключении приведены результаты исследования, сформулированы выводы
Положения, выносимые на защиту.
Представление чинарей как сообщества - феномена с особым онтологическим и коммуникативным статусом, опыт которого выражается в автономных экзистенциальных, эстетических, этических формах и образах - требует специального исследования и разработки соответствующего инструментария,
Рассмотрение совместного творчества чинарей с учетом соотносительности их жизни и творчества, т е в контексте сообщества, выстраивает адекватную материалу исследовательскую перспективу, проясняет важнейшие характеристики, темы, проблемы, и идеи чинарей,
Связи, образующие сообщество, так же как способ организации коммунитарного высказывания, имеют метонимический характер, что обусловливает их отличие от устоявшихся форм социальности и видимую акоммуникативность,
Анализ коммунитарного опыта чинарей требует привлечения особого инструментария с использованием элементов «аналитики смысла» и бессмыслицы, предложенной Ж Делезом Такого рода анализ позволяет реализовать новый исследовательский подход как к текстам чинарей, так и к формам, выражающим опыт сообщества в целом
«Сборище друзей, оставленных судьбою»: основныё чёрты коммуникативного сообщества чинарей
Опыт не фиксируем традиционными способами: жизнь, дружба, любовь-всегда-говорят-сами-за-себя—пользуясь-человеком-только-как-соединительной связью между ними и могуществом языка. Эти стихии лишь проявляются в конкретном живом существе, которое становится точкой, стягивающей, концентрирующей свойства - собственно, живущей, любящей, дружащей; без этих линий напряжения не будет индивидуальности, о которой уже можно будет сказать: «Она любит», «она живет», а не наоборот. Тем не менее, эти «рассказы» вполне можно записать, но потребуются особые средства и, более того, - особое «настроение», образ мышления, особый взгляд от того, кому потребуется это сделать.
Дружба для чинарей была, без натяжек, тем, без чего они бы не остались в культурной памяти в виде сообщества, представ лишь как писатели, поэты, философы, преподаватели, служащие... Именно совместность их работы делает их сообществом - нефиксируемым, но ярким событием, именно вместе они переживают особый род опыта, создают особую сцену письма, особый театр. Введенский, Друскин, Липавский, Хармс, Олейников - предстают уже не как личности, не в конкретике своих трудов и дней, а как связанные друг с другом и не существующие друг без друга узлы одной кристаллической решетки: связи между ними могут усиливаться или ослабевать, они могут исчезать из видимого поля, но они никогда не разрушатся без того, чтобы не разрушилась вся структура «кристалла» в целом.
Тем не менее, попытки зафиксировать подобный дружеский опыт если и возможны, то необычны, маргинальны и лишь по форме могут напоминать литературные произведения, по сути же указывая - и, одновременно, являясь им - на совершенно другой род опыта. Так, например, осталось свидетельство Друскина, в котором с точностью до года оценена по пятибалльной шкале динамика отношений между чинарями.
С одной стороны это не более чем курьезный документ, едва ЛИ имеющий право претендовать на соответствие неким имевшим место реальным отношениям50. С другой же стороны, эта таблица фактически фиксирует нефиксируемое: во-первых, отношение - дружеское расположение, нейтральность или неприязнь - можно лишь условно выделить как доминирующее в определенном промежутке времени, тем более таком большом, как несколько лет; во-вторых, этот документ парадоксален и потому, что предполагает другой способ чтения, исключающий документ из архива, из истории, из линейного и непрерывного времени. Фактически, таблицы, составленные Друскиным, - это способ каталогизации аффекта, способ, если не парадоксальный, то, по меньшей мере, игровой. Оценка здесь превращается в иероглиф, который становится не более - но и не менее, - чем поводом вспомнить и пережить заново все то, что действительно происходило между друзьями.
Временные отрезки в данном случае фактически лишены размерности, их соотнесенность с конкретным летоисчислением условна, поскольку служит только для фиксации роста или спада интенсивности отношений. Внутри отрезков, с одной стороны подразумевается поистине цветущая сложность человеческих отношений, зафиксировать которую едва ли возможно, а, с другой, градация доминирующей эмоциональной окраски позволяет воспринимать конкретный отрезок времени как безразмерный, условную точку на координатной сетке. Рассмотрение частных отношений здесь возможно только через призму всех отношений в данном сообществе. Подобное сочетание множественности, сложности опыта и его условного «оценочного» воспроизведения, подобной распределению связей в структуре атома, делает приведенное свидетельство несовершенной, но уникальной попыткой записать опыт сообщества, его обстояния, выразить его уникальную единичную множественность.
Как же решали проблему записи опыта чинари? Для них, пожалуй, единственным возможным путем реализации коммунитарного опыта, который позволяет не разделять переживание опыта и его «запись», стало искусство. Отметим, что важнейшая роль искусства, тех особых знаков, которые оно творит в своих попытках выразить сущность мира, вещей, подчеркивается и Ж. Делёзом. Для французского философа искусство способно «трансмутировать материю», преобразить ее посредством стиля, одушевить вещество и дематериализовать физическую среду - иными словами, создать особый тип знака, в котором пребывает сама сущность, свойство первичного мира. Само искусство является способом раскрыть сущность, это опыт, посредством которого человек обретает способность видеть, чувствовать и понимать мир именно таким, какой он есть.
Искусство оказывается первично по отношению к жизни, но само искусство чинарей-обэриутов определяется контекстом их взглядов, жизненных установок и практик. Это творчество коммунитарно, оно стоит в одном ряду с чудотворством, дарением, игрой.
Во-первых, это особая область пронизывающей повседневность игры: например, постоянный перформанс, свойственный Хармсу, или игра в слова, пример которой зафиксирован Т.А. Липавской в «Разговорах»; см. введение. Игра здесь предстает способом существования сообщества, в котором каждый - посредством игровой практики - способен оставаться в поле анонимности и проявляться только в качестве «играющего», произносящего бессмысленные слова: «требуха», «головизна», «бирюльки» и т.п. Во-вторых, выражением единого основания жизненной и творческой практики сообщества становится особый театр, в котором актерская игра перерастает из воспроизведения реальности в «игру» качеств самого мира. Так, «катающийся на велосипеде», «сидящий на шкафу», «произносящий фразу «мы не пироги»» или «искусство это шкап» являются остраненными ролями, неотделимыми от актеров, позволяющими актерам стать воспринимаемыми, но не принадлежащие им и не являющиеся их неотъемлемыми свойствами. Так, например, случай № 20 Хармса «Неудачный спектакль»51 остраняет действие, относит его в сферу предполагаемого, отсроченного, несостоявшегося, но и представляет другое действие, которое замещает собственно игру и становится совместным «переживанием» самой по себе человеческой телесности. Именно поэтому спектакль называется не «неудавшимся», т.е. несостоявшимся, а «неудачным», действие в котором имеет место, но не соответствует фиксированному либретто. Сама жизнь предстает в театре чинарей как игра, - игра свойств мира, комбинирующихся и перекомбинирующихся случайно, по неизвестной человеку логике.
В творчестве чинарей возникает своеобразная троякая утопия: языка, времени и мира. Все три утопические проекта имеют четкую ориентацию на изначальность, они сконцентрированы вокруг своих истоков, а не стремятся к сложности развитой системы. Утопия языка имеет место в начале мировой истории, еще до появления человека; время - как время события - также сводится к нехронометрируемым отрезкам сколь угодно короткой или долгой «вечности, равной мгновению», которая соответствует моменту абсолютного начала мира; сам мир предстает неким состоянием до творения, до разделения на живое и неживое, до концентрации жизни в существах, до появления индивидуальности и социальности - juventus mundi. Все три утопии, так или иначе, входили в круг тем, обсуждаемых чинарями и выразились в их разнообразном творчестве, в самой их жизни.
Напомним, что опыт сообщества непосредственно переживается в особом «знаке»-иероглифе, в котором знак тождествен своему смыслу. Для коммуникации, неотличимой от реального опыта и выражаемой в таких знаках, уже нет необходимости в разделении (всегда ущербном) на субъект и объект, в выражающей себя индивидуальности. Это идеальный язык первозданного мира, в некотором смысле - «ангельский язык», язык славословий, в котором слово и сущность нераздельны и неслиянны.
Утопию языка у чинарей можно рассмотреть через ее связь с идеей «праздности», «непроизводительности» сообщества, что во многом объясняет как специфику жизни и творчества группы, так и особую тему «вестников», существ из «соседнего мира». Термин «вестник», который, так или иначе, использовали Друскин, Липавский, Введенский (Хармс даже прямо называл себя «вестником»), является переводом греческого слова аууекоа, т.е. «ангел». Ангелам присуще такое свойство, как праздность, но соответствует оно уже постапокалиптическому миру, состоянию пребывающей Славы божьей, когда уже не будет ни времени, ни желаний, ни исходящей из желания и производящей время необходимости действия. Эта тема постоянно присутствует у чинарей: сущностная неподвижность, созерцательность и отсутствие желаний у идеального существа из другого мира, находящегося по соседству с человеческим миром нужды и забот, мира, соприкоснуться с которым можно лишь вне времени, т.е. перестав быть человеком52.
Коммунитарность, опыт сообщества - это состояние отсутствия целесообразной и результативной деятельности, «праздность», необходимая для непосредственного созерцания вещей, равно философского и поэтического, и досуг, необходимый для игры и дружеской беседы. Как пишет в своей работе, готовящейся к публикации на русском языке, Дж. Агамбен: «Бездеятельность в действительности не означает, лень, безделие. Речь скорее идет о деятельности, которая состоит в том, чтобы привести к состоянию бездеятельности, покоя, в том, чтобы приостановить акт всех человеческих или божественных деяний, их des-oeuvrer (отсылка к известной работе Ж.-Л. Нанси «La Communaute Desoeuvree» - К.Д.)»53. В такой трактовке темы праздности, бездеятельности мы выходим, с одной стороны, к проблеме истоков и предназначения власти, а, с другой, - к теме времени.
Леонид Липавский: время соприсутствия
Липавский также считает, что время не есть необходимая категория и что вполне существующим можно назвать лишь индивидуальное время, но оно всегда - время совместного существования, соприсутствия которое появляется в ситуации совместности и разделенности (термин Ж.-Л. Нанси, означающий событие, ложащееся в основание множественности существования). Таким образом, «я» как таковое, «я» без другого, забывшее о другом, иллюзорно, хотя оно и погружено в существующий мир76. Окружающий «я» ощущаемый мир также иллюзорен, тем более что ощущения конкретных в своей материальности вещей являются всего лишь экстремумами, частностями системы отношений в мире , как об этом пишет Липавский.
Отсюда, например, удивление Липавского перед рыбой, которая окружающей ее водной среды не ощущает и, в определенном смысле неотделима от нее, но все же является живым существом ; примерно так же, несколько иными словами, Липавский рассуждает о том, что тело дерева, очевидно, совпадает со всем миром. Можно ли здесь обнаружить границу индивидуальности, если таковая имеется? Еще большее и закономерное удивление вызывают полужидкие и аморфные животные из разряда простейших: амебы, гидры, постоянно распадающиеся и воспроизводящиеся в собственных частях, или земляные черви, способные к регенерации потерянного центра индивидуальности - головы. Таким образом, событие существования, в пределе, может обнаруживаться на доорганизмическом уровне, и индивидуальность для него не является необходимым условием -она именно создается благодаря сосуществованию совокупности качеств и вместе с ним . Истинная причина события - со-бытиё, коммуникация несамодостаточных, фрагментарных сущностей. Эта фрагментарность и обособленность, с другой стороны, позволяет также включить в работу конкурирующую «этимологию» события: событие, как нечто о-собое, отделенное от другого явления и соотносящееся с ним. Степень «особости» здесь повышается: обособлены уже не коммуниканты как таковые, а система отношений, в которую они входят, частью которой являются и которая проявляется в коммуникативном акте сообщества.
Отсюда и поиск неких иных, своеобразных и дополнительных к привычному человеческому, нечеловеческих форм сознания общий для всех чинарей80. Липавский пишет: «Мы хотим быть всеми предметами и существами - температурой, волной, преобразованием» . С полным правом можно утверждать, что эти формы существования не обязательно должны иметь - и не имеют - временного измерения; следовательно, им приходится отказать в индивидуальности и представить скорее как то, что называется сингулярностью.
Сингулярности, по Ж. Деле зу, хотя и доиндивидуальны, уже способны объединяться в систему благодаря тому, что они начинают соотноситься одна с другой: между сингулярностями, мельчайшими качествами или «частицами» смысла устанавливается граница и, следовательно, поверхность соприкосновения. Это объединение-разделение поверхностей является основанием для последующего появления индивидуальности и -одновременно - это возможность проявления и организации смысла. Важно, что индивидуальности здесь еще нет, а выражение смысла уже возможно. Таким образом, в соприкосновении двух поверхностей, на границе двух или нескольких любых вещей, возможно появление мира как системы отношений и наблюдателя. Наблюдатель, в свою очередь, может быть индивидуализирован, отделен от мира и сама природа его взгляда окажется разделяющей мир на части; а, с другой стороны, возможен и безындивидуальный наблюдатель. Такой наблюдатель обладает нечеловеческим, неискаженным видением мира, поскольку сам является его частью и, в то же время, будучи неустойчивым «пучком» сингулярностей, выражает весь мир в целом, т.е. не принадлежит ему .
Вводя такой вариант наблюдения, Липавский исходит из постулата о конечности «я» как такового, его ограниченности и помещенности в поле бессознательного, поле сингулярностей, в котором «я» перестает быть неделимым и начинает каждый раз заново возникать из конкретного, постоянно изменяющегося контекста. Собственно, процесс установления отношений между индивидуальностями и отсутствием индивидуальности в принципе приводит Липавского к аналогу «мерцания мира» и «мерцания времени» у Введенского: « ... Пространство и время - это не какие-то заполняющие среды, в которых растворены или плавают вещи и события, а отношения вещей между собой» .
Индивидуальность, «я» вторична по отношению к распределению сингулярностей и по отношению к событию как разделению и границе; оно порождается событием . Ср. мысль Ж. Симондона: «Живое живет на пределе самого себя» т.е., прежде всего, мыслит себя как живое: здесь в обратном движении мысли к собственной производящей причине, к самой жизни, мысль и обнаруживает свою ограниченность именно в качестве условия своего существования, - но не как условие существования вообще, существования жизни. Иными словами, мысль обнаруживает свою безосновность и конечность как конечность своего «носителя» - мыслящего и производящего подручные смыслы субъекта. Но здесь же появляется искомый безындивидуальный наблюдатель - проявившая себя в речи сингулярность. Такой переставший быть человеком наблюдатель появляется в зарисовке Хармса «Мыр» и в его поэтическом трактате «Сабля», а Н. Олейников провозглашает мудрость вещей и животных в противовес мелочности и несерьезности, «гастрономичности» и похотливости, свойственным миру человеческих личностей. Те же соображения подвигли Друскина связать отсутствие желаний с выходом в вечность, а Липавского провозгласить: «Для тех, у кого нет выбора (свободы) нет времени (случайности)»86.
Яков Друскин: время коммуникации
Друскин, как сначала может показаться, идет классическим путем философского системотворца, но при этом сразу вводя тезис о неполноте системы (ср. с тезисом о невозможности создать полную и непротиворечивую систему, сформулированным в теореме К. Гёделя). С одной стороны, Друскин говорит о необходимости «поворота» при создании системы, т.е. перехода от рассмотрения одного произвольно выбранного объекта к другому, так же произвольно выбранному. Друскин применяет небинарную логику для решения своей задачи - построить онтологическую теорию познания, в которой мыслить действительно означало бы существовать (требование теоремы Гёделя здесь реализуется в выборе противоречивости системы). Здесь Друскин наследует русским религиозным философам96. Друскин движется в сторону сложного синтеза, противоречия в котором не снимаются, но поддерживаются за счет того, что учитывается и принцип неполноты любой системы, ее открытость, и антидиалектическая ориентация97, выражающаяся в отказе от снятия противоречий в синтезе, тотализации.
Здесь необходимо вспомнить, что сходным методом пользовался и Ж. Батай, добавивший к гегелевскому понятию «снятие» (Aufhebung) понятие «трансгрессия», связанное с реабилитацией природного, животного измерения, с необходимостью дополняющего человеческое. Это «дублирование диалектики» выявило зазор в работе диалектических механизмов, который, в итоге отказывает в основании любой самости, индивидуальности . Таким образом, и Липавский и Друскин отказываются от классического системосозидающего жеста, который должен был бы утвердить самодостаточную, автономную и устойчивую индивидуальность.
Сравним, как, в сходном контексте мысли, подходит к проблеме времени и существования Ж.-Л. Нанси в своей книге «Неработающее сообщество». Он сразу же отказывается от идеи имманентности и неразрывно связанной с ней сущности и, следовательно, индивидуальности. Философ также сводит существование к системе сингулярностей, тотализации которых противостоит акт трансценденции, но всегда трансценденции посюсторонней: сингулярности объединяются в коммуникативное сообщество, но оно не обладает никаким определяющим его конструктивным принципом или сущностным признаком, который находился бы по другую его сторону - это не сообщество верующих, объединяемых в собор через обожение, не промышленное производство, не государственный аппарат. В коммуникативном сообществе нет идеи финитности, не устанавливаются конечные цели и функции, оно антиэсхатологично, чем и отличается, например, от христианского собора, братства верующих. Ж.-Л. Нанси предлагает в качестве некоторых основополагающих принципов установления коммуникации между сингулярностями дружбу или любовь. Любовь не принадлежит никому, ничего не производит и лишь устанавливает особую поверхность-границу между сингулярностями, что, собственно, и позволяет им коммуницировать в разделении события любви," в сообществе.
Как утверждает, например, Ж.-Л. Нанси, «чистая идентичность», представление о которой лежит в основании идеи автономии или суверенитета, «аннулирует себя, она не может себя идентифицировать. Она только идентична себе, а это замыкает круг и не приходит к существованию» (Ж.-Л. Нанси. Бытие единичное множественное. - С. 228).
Это приводит Ж.-Л. Нанси к необходимости иного образа времени, к остановке (времени) мифа, а сходная ситуация у чинарей - к переходу от представления об объективно существующем времени к оппозиции времени индивидуального, вторичного, и времени сопричастности, разделения, т.е. к моменту проницаемости границы в коммуникации. Иными словами, от непреодолимой для экзистенциализма оппозиции «я - (смерть) - другой» - к оппозиции «время - вечность».
Термин «вечность» в понимании чинарей неразрывно связан с т.н. «соседними мирами», или «миром вестников». Поскольку вестником может быть все что угодно, с одной стороны, их присутствие едва ли возможно доподлинно установить (о чем свидетельствует Хармс и Друскин), но, с другой стороны, можно ощутить; это связано с тем, что при проникновении вестников в наш мир происходит соприкосновение двух миров, что уничтожает привычное рациональное разделение на «это» и «то», производит сбой интенционального мышления, и вызывает «каталепсию времени». Хармс открыто называл подобное «схлопывание» видения мира переходом в «райское состояние».
Вестники, очевидно, соответствуют первичным качествам, «чтойностям» или же сингулярностям и, следовательно, находятся на более низком, базовом по отношению к индивидуальному уровне существования. Вестники суть сингулярные точки. Сам термин «вестник» восходит к греческому аууєАхх;, «ангел, посланник, вестник», т.е. вестник - это некое существо, обладающее совершенным знанием, которое оно способно передать людям, существам другого мира. Отсюда заявление Друскина: « Вестники знают язык камней100... говорят об этом и том, они достигли равновесия с небольшой погрешностью»101. Это означает, что вестники способны постичь смысл другого, «соседнего» существования, обходятся без привычного для человека гносеологического разграничения на субъект и всегда частичный объект знания, что не приводит их, соответственно, к невозможности постичь целое, а их знание является одновременно их способом существования. Вестники, существа, близкие к совершенству, не имеют желаний и, следовательно, не имеют надобности в их удовлетворении - поэтому они пребывают в неподвижности и, очевидно, в праздности. Как и постапокалиптическим ангелам, им далеки заботы; они созерцают и находятся в праздности, ничего не производят .
Приход вестников наиболее полно описан Хармсом («Как меня посетили вестники»), а уход - Друскиным (письмо к Хармсу, ответом на которое является вышеуказанный текст Хармса). Появление вестников, хотя и связанное в представлении чинарей с эзотерическими темами, проблемой души103 и природой творчества, важно для нас в том смысле, что оно свидетельствует о разрыве границы между мирами, т.е. о соприкосновении нашего мира с миром соседним, что может вызвать, с одной стороны, остановку - «каталепсию» - времени, а с другой способствует коммуникации миров, в которой главным становится не некое «послание», а сам факт сопричастности, соотносительности миров.
Друскин подробно занимается идеей сопричастности, установлению отношений между двумя сущностями, претерпевающими процесс индивидуального становления. Упомянем наиболее важные в данном отношении его трактаты и эссе: «Это и то» (СДОС, С.585-588), «Классификация точек» (СДОС, С.588-592), «Движение» (СДОС, С.592-594), «Окрестности вещей» (СДОС, С.600-609), «О пространстве жизни» (СДОС, С.615-618).
Друскин рассуждает в более традиционном философском ключе: от особого рода онтологии он, уже позже, в 50-60-е гг., совершает переход к антропологии и теологии. Поэтому важно подчеркнуть его собственно антропологические выводы из основных онтологических фактов, которые во многом близки теории Липавского (если не идеологически, то в производных от них результатах и следствиях).
Для Друскина также индивидуальное существование конечно и связано со смертью, но смерть, небытие в саму жизнь приносит время: «Смерть объединяется с индивидуальностью»104. Время - «только граница двух пространств», оно не существует самостоятельно, что особенно заметно в отношении тех существ, границы которых проницаемы для окружающей их среды обитания: философ приводит в пример полужидкую амебу, «у которой почти нет времени», а «если же будет, то это материальное мгновение, пространственная вечность».
Музыкальный принцип коммуникации (опыт Введенского)
Философия музыки, важная часть мировоззрения чинарей, послужит здесь способом проявить важнейшие аспекты их коммуникативной теории и поможет перебросить мост от лингвосемиотической концепции чинарей к конкретным примерам записи коммунитарного опыта.
О необходимости музыкальности стиха, создании музыкальной теории поэзии, говорил уже А. Туфанов166, создатель «Ордена заумников DSO», одним из участников которого был Хармс. Можно утверждать, что именно музыкальная композиция соответствует той структуре, которая лежит в основании большинства вещей Введенского (о «певучести», музыкальности его стихотворений пишет Я. Друскин и Т.А. Липавская). У Хармса музыкальность так же получает концептуальное выражение на уровне переосмысленного жанра собственных произведений («синфония», «пассакалия», «дидаскалия» и т.п. жанровые авторские определения) и попыток анализа собственно музыкальных опусов и исполнительского мастерства («Концерт Эмиля Гиллельса в Клубе писателей 19-го февраля 1939 года»167). Также сюда относятся музыковедческие работы и переводы выпускника консерватории (1929 г.) Я. Друскина (напр., «О риторических приемах в музыке Баха» 1940 г., «Страсти по Матфею» И.С. Баха» 1941 г., переводы с немецкого статей для Московской консерватории, перевод книги о Бахе А. Швейцера и др.), его беседы и переписка с композиторами (И.Блажковым, В.Сильвестровым, Э.Денисовым и другими) и братом, музыковедом и автором книги о И.С.Бахе, Михаилом Друскиным. Самобытную философию и теорию музыки, в частности, исследование додекафонического метода А. Шенберга и А. фон Веберна и исследование метода И.С. Баха, сам Я. Друскин разрабатывал с начала 1940-х годов и до конца своей жизни. Иными словами, применительно к творчеству обэриутов-чинарей полноправно будет применить элементы музыкального анализа.
Музыкальное произведение, как произведение искусства, использующее принципиально асемантичные элементы (звуки) и для организации которого требуется внеположный ему принцип, пронизывающий опус в целом (ладовый строй, тональная структура, контрапункт, додекафоническое «тяготение», алеаторический принцип и т.п.), также фактически в основании своем имеет метонимический принцип. Музыкальное произведение, с одной стороны, представляет собой поле смысловой неразличимости, а с другой - довлеющие над ним критерии и конструктивные принципы, позволяющие оформить музыкальную фразу как высказывание. Между ними происходит организация вторичной системы, т.е. собственно мелодической, ритмической, сериальной или алеаторической упорядоченности звуков, целостности опуса.
Человеческий язык отличается от музыкального способа выражения тем, что в нем существует разделение на два плана: языковую структуру с семиотическим способом означивания (в терминах_.Э. Бенвениста), элементы которой требуют узнавания, языковой компетенции, и речь, динамичную контекстуальную систему, знаки в которой предназначены par excellence для понимания, а не для узнавания, - одним словом, семантичны. Музыка унарна по сравнению с языком, семиотический план в ней редуцирован до синтаксиса (признаки его наличия - обозначение тональности, ключа, размера, повторов и пауз, принципы нотации и т.п.), а семантический - в принципе парадоксален, поскольку нотные знаки не выражают понятий и приравниваются к вещам.
Музыка - язык без семантики, т.к. звук не является ни означающим, ни означаемым, в этом отношении он иероглифичен168; музыка, как система
«Музыкальный язык состоит из комбинаций и последовательностей различным образом соединенных звуков; элементарная единица, звук, не является знаком; каждый звук определяется только своим звуков, также не способна выступать в качестве семиотической системы: « Но в одном по крайней мере можно быть уверенным: никакая семиология звука, цвета, образа не может формулироваться в звуках, цвете, в образах»169. _Музыка оказывается организованной системой вещественных элементов с внеположным принципом организации, на который они неявно указывают. Организация, в первую очередь, - это ритмизация, а ритм, как уже было показано в предшествующем анализе концепта времени и семиотической системы чинарей, это «соотношение индивидуальностей», коммуникация. Ритм принципиально не зависит от времени: к такому выводу приходит Липавский в результате анализа структуры восприятия и свойств элементарных качеств. Вспомнив замечание Р.Якобсона о том, что комбинация языковых элементов по принципу метонимии позволяет преодолеть сугубо линейный характер языка, исключающий возможность одновременного произнесения двух элементов, предположим, что музыка -как способ выражения - обладает вневременным, нелинейным существованием; грубо говоря, музыка располагается и разворачивается в «пространственноподобной вечности».
Исходя из вышеизложенного, необходимо поставить следующий вопрос: каким образом происходит подобная коммуникация, если «музыкальный язык» (не только и не столько сама музыка, сколько «музыкальность» произведений как основной конструктивный принцип коммуникативной стратегии Введенского и Хармса) является не вполне языком (состоит лишь из одного типа знаков - индексального, где символико-иконические отношения сняты) и в принципе противоречит стандартным принципам речевого выражения, поскольку речевое выражение направлено на понимание и разворачивается во времени, а музыкальное произведение асемантично в принципе (имеет только синтаксис и, отчасти, морфологию) и вечно? Ответив на этот вопрос при помощи анализа конкретного текста чинарей, мы смогли бы предложить вариант обнаружения и прочтения фиксированного коммунитарного опыта. С этой целью мы предложим прочтение стихотворения Введенского.
Поэтическая логика Введенского приближается к музыкальной логике в том отношении, что при сохранении двуплановости его текстов, языковой и речевой, семантика и прагматика в этих планах редуцирована по музыкальному типу. Стихотворения Введенского, особенно «беспунктуационного» периода, в качестве семиотической структуры воспроизводят просодические нормы, даже сохраняется рифма, а в речевом плане представляют собой набор дейктических, указательных слов (о важной роли местоимений у Введенского, со ссылками на Э. Бенвениста и Ю. Лотмана, писал Друскин ) и автореферентных единиц, связанных друг с другом почти исключительно синтаксически. Такое проторечевое поле может занимать большую часть стихотворения, в котором в зонах появления иероглифов начинает производиться смысл.
Конечно, о прямом переводе или транспозиции музыки в поэзию речь здесь не идет. Но попытка сплавить поэтический текст с музыкальным принципом организации дает в результате ту «амальгаму», которая, по мнению классика современной сериальной музыки П. Булеза, позволяет очистить стихотворение как речевое высказывание от явных и скрытых смыслов и обнажить тем самым саму структуру, лишенную символизма и отвергающую подражательные цели. Голос здесь становится звучащим телом, или, иными словами, знаком-вещью: «Какими бы ни были преследуемые цели, такое использование речи отвергает непосредственное семантическое значение: оно либо создает собственную систему референции, либо интегрируется с чуждой ему логикой организации ... Поэтика, к которой относятся только что описанные нами отношения, ... является совершенно адекватной собственным целям. Точнее говоря, без такой поэтики было бы немыслимым исследование темных областей сознания» . При этом, с определенностью утверждает П. Булез, музыка как таковая фактически не способна передать смысл, выраженный нормативными лингвистическими средствами - т.е. действительно асемантична.
Как было сказано выше, «музыкальное» использование речи, которую составляют в случае поэзии Введенского асемантичные или автореферентные элементы - иероглифы, должно отсылать к внеположному принципу организации: к коммунитарному, телесному и аффективному, опыту. Стихотворение организовано серийно172: две двойные серии представлены оппозициями «сон, бред, горячка - явь» и «рассказчик - герой». Парадоксальными, абсурдными элементами, заставляющими элементы этих серий коммуницировать и производить тем самым смысл, служат важнейшие для поэта иероглифы «время», «смерть», «Бог», повторяющиеся с вариациями в стихотворении.
