Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. Мифология повседневной жизни.
1) Теоретические подходы к изучению повседневности 25
2) Методы исследования повседневности 37
ГЛАВА 2. Модель социалистического города в градостроительных проектах 20-х годов 45
1) Утопические и фантастические идеи реконструкции Москвы в архитектурных проектах, художественной литературе и публицистике 20-х годов 50
2) Всеобщая трудовая повинность как способ решения повседневных проблем 56
3) Переименование как способ преображения. Новые имена как способ социального превращения 58
ГЛАВА 3. Архаичные и новейшие виды транспорта на улицах Москвы. Борьба за приоритет 63
1) Извозчик и трамвай: соседи и непримиримые конкуренты 67
2) Развитие автобусного сообщения в Москве 73
3) Автопробегом - по бездорожью 77
4) Общество «Добролет» и воплощение мечты о ковре-самолете 80
ГЛАВА 4. Улица-речь: средства коммуникации и агитации.
1) Значение лозунга и плаката в повседневной жизни столицы 88
а) Радио 94
б) Вывески 96
в) Реклама 97
2) Новая экономическая политика и торговый ренессанс 101
3) Витрины магазинов и уличная торговля 104
ГЛАВА 5. Идея коммунального сожительства.
1) Жилищный кризис и коммунальная квартира.
а) Идея коммунального сожительства и минимальная жилплощадь ПО
б) Состояние жилого фонда и квартплата 114
в) Быт московского дома 118
г) Коммунальная квартира - «метафора советской ментальности» 122
д) Топография коммунальной квартиры 124
2) Интерьер коммунальной квартиры: гамбсовский стул и полосатый матрац 126
3) Дома-коммуны - социальный эксперимент 20-х годов 134
а) Совместное харчевание и артельная кухня 135
б) Другие места общего пользования 138
в) Дома-коттеджи 141
4) Организация общественного питания как способ борьбы с «диктатурой кухонь» 142
ГЛАВА 6. Костюм 20-х годов: вытертый френч и шелковые чулки.
1) Идея омоложения и научные открытия 20-х годов 148
2) Костюм как знак 158
а) Особенности костюма 20-х годов 161
1. Цвет 167
2. Спортивная одежда 169
3. Детская одежда 170
4. Ткани и отделка 170
5. Одежда 20-х гг. и революционная атрибутика 172
б) Женский костюм 173
1. Изменение силуэта женского платья 174
2. Юбка 177
3. Платье 178
4. Прическа 180
5. Головной убор и макияж 182
в) Мужской костюм 184
г) Новые формы костюма и идея «прозодежды» 187
ГЛАВА 7. Причины девальвации семейных ценностей и изменения стереотипов поведения в области брачно-семейных отношений.
1) Демографическая картина Москвы в первое десятилетие Советской власти 195
2) Обсуждение проекта семейного Кодекса 1926 г., проблемы семьи, материнства и «свободной любви» в общественных дискуссиях 20-х годов 203
а) Фактический и гражданский брак 206
б) Алиментные дела 208
в) Причины девальвации семейных ценностей. Изменение мотивов брачности 211
г) Новая мораль и старые принципы 217
3) Проблема беспризорности и борьба с нею 221
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 232
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ 237
- Теоретические подходы к изучению повседневности
- Утопические и фантастические идеи реконструкции Москвы в архитектурных проектах, художественной литературе и публицистике 20-х годов
- Извозчик и трамвай: соседи и непримиримые конкуренты
Введение к работе
В первое послевоенное десятилетие Москва еще сохраняла черты своего прежнего лица. Однако революционные события и гражданская война изменили столицу. Степенный, по-азиатски путаный город стал совершенно иным - деловым, жестоким, стянутым в пружину. Москва, словно магнит, притягивала людей из разных уголков страны, повсюду говорили и думали только о ней. «Москва, город громадный, город единственный, государство, - писал М.А. Булгаков, - в нем только и можно жить»1. Многие приезжали в столицу в поисках работы или хотя бы куска хлеба. Москва давала возможность выжить в нелегкие времена, дарила надежду на осуществление самых невероятных, самых фантастических планов, она задавала новый ритм, новый темп жизни. «Москва - это была работа, счастье жизни, полнота жизни. Едущих в Москву можно было распознать по особому блеску глаз и по безграничному упорству надбровных дуг», - вспоминает В. Инбер . Москва наполнялась приезжими, расширялась, спрессовывались жилища, селились в сараях и гаражах. «Говорили: Москва переполнена, - но это были одни слова: никто еще не имел представления о емкости человеческого жилья» .
Москва была молода. В годы нэпа «главным действующим лицом в обществе была молодежь. Она заполняла поверхность исторической жизни»4. Среди москвичей преобладали 20-29-летние; почти 2/3 населения города составляла молодежь в возрасте до 30 лет . Идеи молодости, вечной весны стали лейтмотивом послереволюционного времени. Москва казалась огромным котлом, в котором «варят новую жизнь»6. «Среди Дунек и неграмотных, - пишет в одном из своих очерков М.А. Булгаков, - рождается новый, пронизывающий все углы бытия организационный скелет»7.
«Пестрота жизни - только поспевай!., а впереди...!!!» . Этими словами, в которых отражено новое мироощущение, ритм времени, романтика открытия бесконечных горизонтов заканчивается одна из глав воспоминаний Валентины Ходасевич. Контрастность и пестрота стали одними из главных черт послереволюционного десятилетия. В Петрограде, истощенном голодом, В. Ходасевич пришлось стать одной из создательниц спектакля «Блокада России», мероприятия фантастического, устроенного в честь открытия дома отдыха для трудящихся. «Ошеломляющий контраст с разрухой, завладевшей городом», представляла собою сцена и зрительный зал, занимающие площадь большого острова9. Не только пейзаж воспринимается как обрамление к спектаклю, вся страна превращается в сцену, где разыгрывается некое действо, в котором каждый становится активным участником. Нарушение обычного течения жизни, уничтожение иерархических барьеров, атмосфера праздника на фоне голода и скудности быта - все это создавало мироощущение карнавального действа, «всеуничтожающего и всеобновляющего времени»10.
Страна, как казалось многим, переживала родовой процесс. Складывалась «новая орфография эпохи, где были свои знаки препинания и свои законы»11. Создание нового миропорядка воспринималось многими как пролог к грядущим переменам, к социализму. Устремленность в будущее и оптимизм, эксперименты в социальной и культурной сфере, вселенский размах и революционный романтизм, вера в возможность преодоления любых преград, «грамадье» планов - все это было привлекательнейшими чертами времени. Человек казался всемогущим, его возможности в управлении природой и ходом исторических событий - фантастическими.
Один из героев В. Инбер уверен в том, что «скоро будут придуманы новые цветы, основанные на понимании фактуры, а не на анархии природы» . Персонажам ее рассказов грезятся города, превращенные в груду сокровищ, «где каждый дом будет расписан снаружи и внутри», теннисные корты на крышах домов, земля, засаженная лесами, в которых разводят драгоценных зверей, необычайные машины величиной с обыкновенный свисток, которые все умеют13. Новая предметная среда понималась в те годы художниками и архитекторами как важное средство переустройства жизни. Проблемы производства и потребления вещей, их функционального назначения, декоративности и стилистической характеристики бурно обсуждались в литературе, публицистике и различных дискуссиях на протяжении всех 20-х гт. Перестройка всех устойчивых, привычных, повседневных форм жизни при новом социальном строе стала своего рода эстетической нормой.
Время создавало новых поэтов и творцов эпохи. Общественные работники и управдомы в рассказах В. Инбер чувствуют личную ответственность за происходящие перемены; головокружительные планы и неясные порывы, во власти которых они находятся, заставляют их верить в то, что постановлением или декретом можно переделать жизнь. «Наркомздрав постановил, - пишет В. Инбер, - чтобы не было болезней»14. В другом ее рассказе: «Город был переписан наново, как декрет, где все ненужное вычеркнуто»15. В воспоминаниях В. Ходасевич встречается упоминание о докладе A.M. Коллонтай, в котором она говорит о вреде ревности и настаивает на том, чтобы Совет Народных Комиссаров утвердил отмену ревности декретом1 . В мае 1932 г. за подписями Сталина и Молотова вышло постановление «Об уничтожении засухи в районе Заволжья». Комментарии к правительственному акту были следующие: «Еще никогда люди не брались за решение такой задачи... Засуха — враг. И против этого врага в Советском союзе издан почти военный декрет» .
В стране начинают претворяться в жизнь идеи, утопические по своей сути. Впрочем, утопия в России никогда не считалась сферой литературы, самые невероятные проекты воплощались в жизнь и определяли характер социальных изменений. После революции радикальным образом должна была измениться жизнь советских людей, общественная и личная, а вместе с нею и то, что лежит в ее основе - культура повседневности. Появились Дома-коммуны, Дворцы и Парки культуры, рабочие клубы и артистические лаборатории, позже к этому списку прибавились колхозные хозяйства. К середине 30-х годов парки культуры и станции метрополитена определяли советскую городскую иконографию. Московское метро в 30-е годы стало материальным воплощением новой утопии, фантастического царства, расположенного не на утопическом острове, а в подземелье. Дома-коммуны были миниатюрной моделью социалистического города, а город - моделью «страны Советов». Детские трудовые коммуны, созданные в 20-30-е годы, должны были воплотить представления об идеальном государстве, царстве справедливости, всеобщего равенства и труда. Все эти искусственно созданные пространства, расположенные одно в другом, повторяли одни и те же утопические конструкции и были своего рода «авангардной матрешкой»18.
В 1920-е годы коллективизм превратился в одну из сильнейших составляющих стиля и образа жизни. Взгляд на личное хозяйство как на основу любого дома, подлежал искоренению. «Мы вступили в полосу социалистического строительства. Единичные отдельные домашние хозяйства стали вредным пережитком... Они должны быть отменены»19. Сфера частной жизни, ведение домашнего хозяйства, семейные традиции и повседневные практики провозглашалось новой моралью общественным достоянием. «Партия имеет право заглянуть в семью каждого из нас и проводить там свою линию»20, - один из традиционных тезисов в публицистике 20-х годов.
В первое послереволюционное десятилетие происходила смена эпох не только в историческом плане, но и мировоззренческом, социальном. Значения многих событий были еще не ясны, но вера в то, что возникает новый порядок вещей, была крепка. Уничтожение всего, что было связано со старым порядком и лабораторное создание нового обуславливало причудливое переплетение артефактов разных культур практически во всех областях повседневной жизни: одежде, интерьере квартир, праздниках и традициях. Когда в 1922 г. Вера Инбер приехала в Москву, у Арбатских ворот она увидела стену, «...на которой были начертаны охрой всемирно известные имена. Имена бунтовщиков, ораторов, ученых, воинов и актеров. Рядом с Сен-Жюстом была Дузе и рядом с Тимирязьевым - Мирабо. Все было смешано, как в минуту сильного душевного напряжения» .
«Самая привычность, - писала Л. Гинзбург, - могла образоваться только на основе устойчивых и ритуальных форм». Каждая социальная группа имела свое принудительное распределение времени22. После революции произошел отказ от этих «устойчивых и ритуальных форм», привычного, закрепленного в повседневных практиках и бытовых традициях.
По свидетельству В. Ходасевич, для литературного быта 20-х годов все более характерным становится совмещение служащего, ученого и писателя в одном лице: «этот человек с утра должен быть на службе, днем писать, вечером ходить в кино, а думать в остальное время»23. Социальный статус или род занятий меняется с легкостью и быстротой и уже не является строго закрепленной за человеком характеристикой.
В ежегодниках 20-х годов соседствуют коммунистические и церковные праздники. Распоряжением Президиума Московского Совета рабочих и крестьянских депутатов от 17 сентября 1918 г. праздничными днями признавались: 1 января - новый год, 9 января - «Кровавое воскресение», 12 марта - низвержение самодержавия, 18 марта - День Парижской коммуны, 1 мая - день Интернационала, 7 ноября - День пролетарской революции. Праздничными днями считались также 7 и 8 января - Рождество, 19 января — Крещение, 7 апреля - благовещение, два дня Пасхи, Вознесение, Духов день, 19 августа - Преображение, 28 августа - Успение Божьей матери. В канун Рождества и в пятницу страстной недели работа в учреждениях должна была заканчиваться в 12 часов дня24.
Все это вносило неразбериху, прежде всего, в повседневную жизнь москвичей, нарушало заведенные порядки и повседневные практики. Образ вырванного с корнем дерева, состояние бездомности и бесприютности — лейтмотив многих произведений 20-х годов: «Новый год приближался, — вспоминает в одном из произведений В. Инбер. - Было не вполне понятно, каким образом встречать его и встречать ли вообще. И главное - когда. Все было сдвинуто со своих мест, старый календарь вырван с корнем, а новый еще не врос как следует, не привился. Тринадцать промежуточных дней висели в воздухе, как выдернутые из земли корешки. Кроме того, часы были передвинуты на два часа назад. Утро наступало неестественно рано, и солнце по вечерам не заходило, когда следовало»25.
С 1924 г. была введена десятичная система мер и весов. Но большинство продолжало пользоваться старой. Вершки, пуды и сажени использовали наряду с килограммами и километрами. Это создавало путаницу, но люди продолжали пользоваться старой системой. Сосуществование разных порядков, систем, практик было характерной чертой времени.
«Культура - негенетическая память коллектива, - писал Ю.М. Лотман, — она всегда связанна с историей, всегда подразумевает непрерывность нравственной, интеллектуальной, духовной жизни человека, общества и человечества» . Революция отменила всю традиционную систему представлений о добре и зле, разрушила веками соблюдаемые обычаи, привычный распорядок жизни, регламент норм и правил повседневности. Новый порядок и новые традиции в 20-е годы только создавались, поэтому ощущение хаоса и анархии жизни, несомненно, были одной из доминирующих черт времени.
Важнейшие стороны быта и повседневные практики после революции подверглись резким изменениям. За два с небольшим года новой власти удалось разрушить устойчивые представление о нормальном человеческом доме, семье, принятом распорядке дня и т. д. Жизнь менялась на глазах: каждый день приносил столько событий, сколько в иное время не приносил и год. «Рабочий корреспондент, работница-делегатка, фабричные ясли, домовой клуб, дом-коммуна, красные крестины, комсомольская свадьба - вот целый ряд явлений, случайно выхваченный из области нашего быта» , -рапортовали средства массовой информации. Кардинальная ломка общественного сознания и социального поведения индивида произошла в течение нескольких лет, а в целом охватила период первого послереволюционного десятилетия. В обычных условиях такие принципиально качественные трансформации совершаются на протяжении жизни в среднем 2-3 поколений.
Но партийные решения не могли мгновенно изменить сложившийся стиль повседневности. Сопротивление программам, кардинальным образом меняющим бытовую культуру, было значительным. В результате сложного взаимодействия этих двух факторов, лабораторному созданию новой культуры, с одной стороны, и нежеланию принимать новое в повседневном — с другой, рождалась культура повседневности советского человека.
Актуальность темы исследования.
В последние годы внимание широкого круга исследователей привлекают социальные и культурные изменения в нашей стране первого послереволюционного десятилетия. В это время возникают и оформляются культурные и социальные практики, надолго определившие повседневную жизнь советского человека. Изучение культуры повседневности этого периода дает ключ к пониманию тех процессов, результатом которых стал советский человек.
За последние пятнадцать лет средствами массовой информации, а также в ряде исследовательских работ, посвященных советскому периоду нашей истории, «советский человек виделся воплощением патологии», «отклонением от нормы». Анализ работ, написанных в это время, показывает большой диапазон нередко противоречащих друг другу оценок. Сегодня, оценивая социально-типологические эксперименты 20-х годов, мы видим, что многое в них имеет качество утопий. Однако в целом создается впечатление, что мы еще не в состоянии в полной мере оценить значение и итоги того социально-исторического эксперимента, который был поставлен в нашей стране.
В первое послеоктябрьское десятилетие страна ускоренными темпами пыталась реализовать вековую мечту человечества о социальной справедливости, проверяя на себе жизнеспособность тех или иных положений ортодоксальной модели социализма. Процесс этот был чрезвычайно болезненным как для отдельных людей, так и для всей страны в целом. Никаких сомнений не вызывает то, что поставленные задачи достигались крайне жестокими способами. «Мы не оставили камня на камне от многовековой постройки «государства российского», - писал в одном из своих писем Н. Бухарин, - мы экспериментируем над живым, все еще, черт возьми, живым народным организмом, как первокурсник-медик «работает» над трупом бродяги, доставшимся ему в анатомическом театре...»29.
Изменение культуры повседневности было одной из главных задач новой власти, поскольку без изменений основ жизни, без кардинальной и немедленной их реконструкции невозможно было приступить к строительству нового социалистического общества. Попытка изменить повседневность перевернула с ног на голову вековые представления о добре и зле, уничтожила старые традиции и повседневные практики: «На его глазах ломались традиции доброго старого времени. То, что тогда было позором, теперь считалось подвигом»30.
Но надо помнить и о том, что эти социальные эксперименты велись в ситуации массового энтузиазма, охватившего строителей первого в мире социалистического государства. В первую очередь это касается рабочей и студенческой молодежи, которая видела в происходящих в стране переменах реальные ростки социализма и создавала в своих общежитиях десятки и сотни коммун с полным обобществлением быта.
В данной работе мы постарались избежать каких-либо оценочных характеристик советской эпохи, поэтому многие исследования и источники (в первую очередь дневники и мемуары эмигрантов), дающие негативную характеристику этого времени, не были использованы нами в качестве источников.
Объектом исследования данной работы является повседневная жизнь Москвы первого послереволюционного десятилетия, как наиболее репрезентативная в отношении культуры повседневности 20-х годов.
Предметом исследования стал процесс формирования новых повседневных практик и смыслов, появления атрибутов новой культуры и их сочетание в одной культурно-бытовой среде с унаследованными символами и знаками старой культуры.
Отбор материала определяют пространственные и временные границы.
Исследование базировалось преимущественно на материале, л иллюстрирующем бытовую культуру и позволяющем исследовать формирование новых культурных традиций и практик.
Одним из способов реконструкции конкретной исторической эпохи является обращение к произведениям, созданных представителями этого времени. Особое место принадлежит письменным источникам. В этой связи интересными представляются слова К. Ясперса: «К истории мы относим все то время, о котором мы располагаем документальными данными. Когда нас достигает слово, мы как бы ощущаем почву под ногами. Все бессловесные Ш орудия, найденные при археологических раскопках, остаются для нас немыми в своей безжизненности. Лишь словесные данные позволяют нам ощутить человека, его внутренний мир, настроение, импульсы»31.
Бесценным источником для раскрытия практически всех сторон жизни является периодическая печать. В публикациях тех лет можно встретить достаточно откровенные суждения по самым разным вопросам. Это позволяет судить о действительном отношении корреспондентов, среди которых были и профессиональные журналисты, и рабкоры, к социально-политическим реформам, проводимым в стране. Пристальное внимание именно к этому источнику объясняется еще и тем, что, во-первых, средства массовой информации отражают не только индивидуальное восприятие, но и , общественное мнение, а во-вторых, во многом формируют последнее. Как нам кажется, анализ периодической печати тех лет серьезно корректирует сложившиеся ныне представления о 20-х годах.
В качестве источников мы использовали следующие периодические издания 20-х годов: «Огонек», «Рабочая газета», «Жизнь искусства», «Искусство», «Вестник моды», «Вечерняя Москва», «Журнал для хозяек», «Журнал для женщин», «Коммунистка», «Комсомольская правда», «Рабочая газета», «Строительство Москвы», и ряд других, в которых в той или иной мере представлены интересующие нас темы.
Наибольший интерес для нашего исследования представляли рубрики, рассказывающие о повседневной жизни столицы, заметки о коллективизации домашнего хозяйства, достижениях науки и техники, советы по домоводству. Модные журналы, издаваемые в 20-е годы, как нам кажется, дают достаточно полное представление о тенденциях парижской моды тех лет, использование этого источника позволило проанализировать один из типов массовой одежды 20-х годов. Большое внимание мы уделяли лозунгам, анекдотам, карикатуре, рекламе товаров и объявлениям, встречающимся на страницах периодической печати. В работе использовалась публицистика 20-х годов, посвященная обсуждению проблем семьи, брака, морали, проблемам переустройства быта, воспитания, борьбы с беспризорностью и т. д.
Естественно, только на основании анализа периодической печати тех лет мы не можем претендовать на всестороннее раскрытие темы (хотя этот источник, с нашей точки зрения, дает достаточно широкие возможности реконструкции интересующей нас исторической эпохи), поэтому в своей работе мы используем сопоставление и анализ других письменных источников.
Художественная литература выступает как вид исторических источников, изучение которых необходимо при исследовании общественного сознания и эволюции ментальностей и, безусловно, является ценным материалом для воссоздания деталей общественной и частной стороны жизни (от домашнего интерьера до взаимоотношений между различными слоями общества). Проблему достоверности фактов в произведениях художественной литературы можно решить различными способами: сравнивая произведения между собой, с дневниками, мемуарами, официальными документами и т. д.
В своей работе мы привлекали произведения художественной литературы, дающие богатый материал для иллюстрации культуры повседневности 20-х годов: повести, рассказы и очерки М.А. Булгакова, рассказы М. Зощенко, рассказы В. Инбер, повесть «Сонечка» М.И. Цветаевой, произведения И.А. Ильфа и Е.П. Петрова, драматургию В.П. Катаева, рассказы и роман «Зависть» Ю. Олеши и др.
В качестве источников мы также использовали изданные в 20-е годы законы, постановления правительства, сборники правил, демографические источники и статистические справочники, материалы общественных комиссий по изучению быта и санитарного состояния различных заведений, а также условий жизни и работы москвичей.
Уникальным источником для реконструкции повседневной жизни 20-х годов являются источники личного происхождения. В своем исследовании мы использовали дневники, переписку, мемуары и воспоминания разных авторов (В. Ходосевич, Б. Глан, Э. Триоле, Л. Гинзбург, В. Беньямин, Мэри Дестин, Айседора Дункан, И.А. Ильф, К.Н. Чуковский).
Таким образом, анализ периодической печати, источников личного происхождения, законодательных документов, а также произведений художественной литературы тех лет, синхронно фиксирующих восприятие общественным сознанием тех или иных изменений в повседневной жизни, позволяет воссоздать панораму жизни страны, понять наших предшественников и время, в котором они жили.
Цель исследования.
Любая историческая эпоха имеет свое преломление в быту, в формах его организации, рождении новых, становящихся типичными, и отмирании старых атрибутов. Все это, в конечном счете, создает дух и атмосферу времени. В данной работе предпринята попытка изучения социально-исторического опыта 20-х годов сквозь призму повседневного опыта человека. Реконструкция образа повседневности 20-х годов составляет цель нашего исследования.
Достижение этой цели реализуется в следующих направлениях:
1. Научное осмысление и анализ факторов (действия нового политического режима, условия нового быта и т. д.), которые повлияли на мироощущение и мировосприятие людей того времени и, в конечном итоге, определили общественное сознание эпохи.
2. Изучение изменений в политической, социальной и культурной сферах жизнедеятельности общества, их роли и влияния на формирование культуры повседневности, на создание «схем» нового культурного и бытового пространства.
3. Анализ основных черт нового городского и жилого пространства, исследование феномена коммунальной квартиры и его роли в создании габитуса советского человека.
4. Изучение способов воздействия на действительность, методов создания «нового» («новый человек», «новый город»).
5. Выявление сущностных черт культуры повседневности 20-х годов, изучение механизмов создания культурных и бытовых практик, появления атрибутов новой культуры. Изучение особенности взаимоотношения и взаимодействия старого и нового в быту и социальной сфере.
7. Изучение причин девальвации традиционных ценностей. Роль этих процессов в формировании стереотипов поведения.
Методологическая и теоретическая основа исследования.
Для достижения исследовательской цели и реализации поставленных задач был использован комплекс общенаучных принципов: сравнительно-исторический, принцип комплексного исследования, наблюдения, изучения и сопоставления документов, принцип детерминизма. В качестве важнейшего методологического принципа нами был использован статистический принцип.
Выбор комплексного метода исследования обусловлен междисциплинарным характером проблематики настоящей работы. Метод позволяет выявить все множество связей между явлениями культуры изучаемого периода. Этот подход приводит к наиболее полной реконструкции повседневности 20-х годов, демонстрирует всю сложность и многоплановость изменений в культурной и социальной сферах.
Принцип детерминизма выявляет причинно-следственную связь между господством традиционных ценностей и нововведений, формирующих новые идеалы и нормы морали, личного и общественного, старого и нового в культуре 20-х годов.
Статистический инструментарий, использование и интерпретация статистических данных позволяет осознать глубину явлений, которые характеризуют повседневность первого послереволюционного десятилетия.
Теоретической базой послужили научные труды отечественных и зарубежных ученых: А. Шюца, Р. Барта, Ф. Броделья, П. Бурдье, Л. Витгенштейна, Ю.М. Лотмана, Г.С. Кнабе, Л.Г. Ионина, С. Боум и др., где намечены подходы к изучению культуры повседневности, а также работы Н.Н. Козловой, И.Н. Гавришиной, М.М. Горинова, Н. Лебиной, в которых исследуются повседневность 20-х годов или созвучные ей темы.
Подход к изучению культуры повседневности предложенный в работах Г.С. Кнабе, кажется нам продуктивным при изучении «переходной» эпохи, когда дисгармония вещей в ансамбле, их несочетаемость друг с другом очевидна. В данной работе мы остановимся на рассмотрении социального образа вещи. Особое значение будет уделено способности (или возможности) вещи «встраиваться» в новое бытовое и культурное пространство.
Исследование задач проектирования социалистического города основывалось на работе В.В. Кирилова «Идеи реконструкции Москвы в проектах 20-х - начала 30-х г.г. 20 в.», статье СО. Хан-Магометова «Роль русского авангарда в развитии архитектуры 20 в.», на анализе наиболее заметных и характерных архитектурных проектов 20-х годов.
Интересный фактический материал был найден в книге «От конки до трамвая», «Александр Родченко. Фотографии», «Москва и москвичи» Вл.
Гиляровского, комментариях Ю.К. Щеглова к тексту романа «Двенадцать стульев», в работе Г.В. Андреевского «Москва 20-30-е годы».
Для исследования костюма 20-х годов привлекались работы А. Дзеконьска-Козловска «Женская мода 20 в.» и Джоан Нанн «История костюма 1200-2000».
Научная новизна данной работы заключается в следующем:
1. Впервые исследуемый материал (художественная литература, газетные и журнальные статьи, фотография, воспоминания современников) рассматривается с точки зрения формирования культуры повседневности советского общества, возникновения новых культурных практик и смыслов.
2. Переосмыслены традиционные представления в исследованиях культурологов и историков связанные с процессом формирования культуры повседневности в период резкой смены культурных, социальных и экономических приоритетов, крушения старых и появления новых идеалов.
3. Проведен комплексный анализ источников, итогом которого, как нам кажется, стало разрушение многих сложившихся стереотипов, связанных с этим периодом истории.
4. Выявлены и проанализированы причины негативного отношения населения к нововведениям и социальным экспериментам, а также роль негативного восприятия в формировании новой культурной традиции.
5. Бытовое пространство 20-х годов анализируется с точки зрения гармонии, «ансамбля» вещей, «звучания хором», их сочетаемости друг с другом, что представляется нам новым подходом в традиции культурологического и исторического исследования.
6. Предложена авторская трактовка влияния идей молодости на культуру повседневности тех лет. Тема омоложения ранее не рассматривалась с этой точки зрения, хотя очевидно, что идеи молодости и «вечной весны» оказали существенное, определяющее влияние на повседневность 20-х годов.
7. В диссертационном исследовании изучается топография дома-коммуны и коммунальной квартиры, процесс трансформации личного пространства в публичное. Исследователи повседневности, рассматривая в своих работах проблему коммунального сожительства, не уделяли должного внимания внутренней организации дома и топографии квартиры. Между тем, вопросы эти чрезвычайно интересны, специфичны и сложны.
8. В работе анализируются способы и средства коммуникации и агитации, характерные для московских улиц 20-х годов и являющиеся одой из их главных особенностей.
Практическая значимость результатов исследования.
Полученные в ходе диссертационного исследования результаты и выводы обобщают и дополняют достижения философско-культурологической и исторической наук в изучении культуры повседневности, а также позволяют использовать их для дальнейшего анализа повседневности как 20-х годов, так и последующих периодов нашей истории.
Апробация результатов работы.
Основные теоретические и практические результаты работы исследования отражены в трех печатных работах общим объемом ,2п.л., докладывались и получили одобрение на 21-ой научной конференции «Реформы в России и проблемы управления», проводимой в Государственном университете управления, а также апробированы в Государственном университете управления.
Структура работы.
Диссертация состоит из оглавления, введения, семи глав, заключения, списка использованной литературы и источников. В работе 141 страница основного текста, список литературы включает 136 наименований.
Первая глава «Мифология повседневной жизни» состоит из двух частей. В первой части «Теоретические подходы к изучению повседневности» анализируется понятие повседневность, выделяются основные планы использования термина «повседневность», исследуется изменение отношения к повседневному и способы изучения повседневности. Особое внимание уделяется подходам к изучению повседневности в русле аналитической философии и социальной феноменологии.
Во второй части - «Методы исследования повседневности» речь идет о применении разнообразных методологических принципов, рассматриваются возможные подходы, позволяющие осуществить «прочтение» структур повседневности. Определяется круг источников для изучения повседневности.
Вторая глава «Модель социалистического города в градостроительных проектах 20-х годов» состоит из нескольких частей. В первой части «Утопические и фантастические идеи реконструкции Москвы в архитектурных проектах, художественной литературе и публицистике 20-х годов» исследуется задача изменения городского пространства, появление новых градостроительной концепций, отвечающих требованиям строительства социалистического города и нового социалистического быта. Нас интересуют в первую очередь формообразующие и стилеобразующие поиски отечественных мастеров, а также социальные эксперименты архитектурного авангарда, идея города-сада (вторая часть главы) и ее влияние на градостроительные концепции тех лет. В качестве источников мы использовали наиболее репрезентативные для изучения этой темы архитектурные проекты 20-х годов.
Третья часть «Всеобщая трудовая повинность как способ решения повседневных проблем» рассказывает о повседневных проблемах города, которые приходилось решать народному хозяйству Москвы: организации трудовых повинностей граждан для поддержания санитарной обстановки, проведении недель оздоровления жилищ, недель очистки, водоснабжения, работ по озеленению столицы, замощению новых улиц, ремонту мостовых и т.д.
Четвертая часть - «Переименование как способ преображения. Новые имена как способ социального превращения». Предметом анализа этой части работы стала идея переименования как способ переработки старой культуры, средство символического преображения действительности. Присвоение нового имени как символический отказ от прошлой жизни, смена социального статуса, способ выживания в новом обществе, «встраивания» в новую социальную среду.
Третья глава «Архаичные и новейшие виды транспорта на улицах Москвы. Борьба за приоритет». В этой части работы рассматриваются изменения, которые касаются в первую очередь городского общественного транспорта, несомненно, составляющего одну из важных сторон повседневной жизни москвичей. Анализируются тенденции в развитии не только общественного транспорта столицы, но и автомобилестроения, а также ход и итоги агиткомпаний, направленных на поддержку воздушного флота страны.
В четвертой главе «Улица-речь: средства коммуникации и агитации» темой нашего исследования стали способы и средства коммуникации и агитации, характерные для московских улиц 20-х годов. Улица наставляла, советовала и предостерегала, относилась к прохожим как к детям, требующим ежеминутного внимания со стороны старших. Общение с прохожим осуществлялось через агитационные плакаты, лозунги, вывешенные повсеместно правила, звучащие на улицах столицы радиоприемники, рекламу, вывески магазинов. Значительную роль в создании образа московской улицы играла уличная торговля, составляющая с вышеперечисленными средствами общения обращенный к прохожим текст.
Пятая глава «Идея коммунального сожительства» состоит из нескольких частей. В первой части «Жилищный кризис и коммунальная квартира» нас интересуют идеологические и экономические причины квартирного передела, установление санитарной нормы и причины ее изменения. Мы предприняли попытку изучения топографии коммунальной квартиры, исследовали изменения и новаторства в этой сфере.
Во второй части «Интерьер коммунальной квартиры: гамбсовский стул и полосатый матрац» нас интересовало сочетание старого и нового, традиционных повседневных практик и новаторств в сфере организации быта, особенности интерьера, статус и социальное происхождение жильцов. Мы исследуем процесс упразднения и упрощения повседневных практик, изменение традиционных схем организации быта, а также изменение представлений о «доме», девальвация его ценности.
В третий части, «Дома-коммуны - социальный эксперимент 20-х годов», исследуются новые формы организации быта: дома-коммуны, инфраструктура которых была основана на обобществлении домашнего хозяйства и дома-коттеджи, идеально подходящие для реализации идеи города-сада. Дом-коммуна должен был стать образцовой моделью «социалистического дома». Основной задачей данного социального проекта было изменение индивидуального жилья, уничтожение его традиционной структуры. В домах-коммунах детские и кухни были исключены из инфраструктуры жилья. Новыми элементами топографии дома, помимо общей кухни, стали: детская комната, клуб, красный уголок с читальней и библиотекой, прачечная, хлебопекарня, починочные и пошивочные мастерские и т. д. Каждый из вышеперечисленных элементов должен был способствовать установлению особых отношений членов коммуны, основанных на кооперации и товарищеской взаимопомощи.
Уничтожение индивидуальной кухни явилось принципиальным шагом в коренной ломке быта. В качестве переходной формы к обобществленному питанию предлагалось совместное харчевание или организация артельной кухни.
В четвертой части «Организация общественного питания как способ борьбы с «диктатурой кухонь» исследуются роль и задачи общественного питания и проблемы, связанные с его организацией. Задачей общепита была борьба с «диктатурой кухонь», освобождение женщин от рутинной повседневной работы и, как следствие, коренное изменение быта рабочей семьи. Основным способом борьбы с «диктатурой кухонь» стала агитация в поддержку общепита. Шестая глава «Костюм 20-х годов: вытертый френч и шелковые чулки».
В первой части «Идея омоложения и научные открытия 20-х годов» мы исследуем проблему омоложения в ее научном аспекте. Эксперименты по омоложению человека в нашей стране имели идеологическую подоплеку. Успехи научного эксперимента средствами массовой информации интерпретировались как воплощение заимствованных из сказок идей, служили доказательством всемогущества и всевластия человека. Мы исследуем газетные статьи и популярные брошюры, рассказывающие об опытах в области экспериментальной эндокринологии, способах омоложения хирургическим путем и создании препаратов, способствующих омоложению.
Вторая часть, «Костюм 20-х годов», исследует новые тенденции моды, изменение семантики костюма и роль в этом революционной атрибутики, трансформацию представлений о моде, типы костюма 20-х годов и появление специализированных направлений в одежде. В этой части нас интересуют средства создания женского образа, изменение представлений о женской телесности и красоте, роль в этом эмансипации и социально-экономических реформ.
Седьмая глава «Причины девальвации семейных ценностей и изменения стереотипов поведения в области брачно-семейных отношений» состоит из двух частей. В первой части - «Демографическая картина Москвы в первое десятилетие Советской власти» исследуется специфика демографической ситуации столицы, определяются главные тенденции ее развития и особенности политики народонаселения страны. В этой части работы мы постарались проследить, как формировалось население Москвы, каковы были показатели воспроизводства, демографической структуры, роль в этом миграции.
Вторая часть «Обсуждение проекта семейного Кодекса 1926 г., проблемы семьи, материнства и «свободной любви» в общественных дискуссиях 20-х годов» посвящена одному из самых заметных событий 1926 • г., принятию нового «Кодекса законов о браке, семье и опекунском праве».
Проект нового кодекса обсуждался на партийных, рабочих и крестьянских собраниях, дебатировался на страницах советской прессы. Общественные дискуссии 20-х годов, дающие интересный материал о брачной идеологии того времени, формировании новых стереотипов поведения, причинах девальвации семейных ценностей стали областью исследования данной части работы.
Третья часть - «Проблема беспризорности и борьба с нею». Беспризорность была не только результатом двух войн и революции. Причины беспризорности кроются в и переустройстве быта, изменении повседневных практик и смыслов, девальвации ценности семейной жизни, а , вместе с ней и родительства. Беспризорные в 20-е гг. представляли серьезную социальную проблему. Решить ее предполагалось силами общественности и благотворительных организаций. В этой части работы мы изучаем деятельность деткомиссий, источники финансирования заведений, призванных помочь в решении этой проблемы, их санитарное состояние, роль трудовых коммун в ликвидации беспризорности.
Теоретические подходы к изучению повседневности
Повседневность - целостный социокультурный жизненный мир, представленный в функционировании общества как «естественное», самоочевидное условие человеческой жизнедеятельности. Как специфическая область социальной реальности повседневность выступает в качестве объекта ряда наук и междисциплинарных исследований: истории, социальной и культурной антропологии, социологии, психологии, теории литературы, философии.
Повседневность, несомненно, является одним из тех понятий, которые приобретают неконтролируемую многозначность и теряют собственное содержание при попытке дать им определение или рационализировать. Повседневность очень часто оценивается как сфера, которой недостает ясности, или даже как «сфера» полной неопределенности.
Когда мы говорим о повседневности, то на ум приходит «нечто привычное, рутинное, нормальное, себе тождественное в различные моменты времени» . Она кажется нам абсолютно ясной, понятной, но как только мы пытаемся четко операционализировать понятие, то оно становится недоступным, сложным для интерпретации. Все это происходит потому, что повседневность просто ускользает от рефлексии.
Массовые повседневные феномены встречаются в нашей жизни везде и во всем. Но выделить их, дифференцировать от «иного» чрезвычайно трудно. Они представляют собой род «массовой маргинальности» и часто как бы невидимы. «Это мир нерациональных логик, культурного бриколажа, который противостоит рационально-техническому или идеологическому монологизму, но одновременно приспосабливается к нему, сохраняет существующий порядок» . Повседневность предстает как видимое, но Козлова Н. Социология повседневности: переоценка ценностей. // ОНС. - 1992. № 3. С. 48-53. незамечаемое. Повседневные практики никогда не выступают в форме проектов, программ, доктрин социального изменения. Они не воплощаются ни в каком официальном институте, образуя своеобразные «свободные зоны», защищенные или защищающиеся от институциональных давлений.
Исходя из вышесказанного, постараемся выделить основные планы использования понятия «повседневность» как термина, обладающего определенной функциональной нагрузкой:
«Повседневное - это нечто привычное, близкое, упорядоченное. Скажем, жизнь пчелы жестко фиксирована инстинктом. Человек не «фиксирован» и, в соответствии со своей природой, должен изобретать намеченный лишь весьма приблизительно порядок, создавать свой мир. В процессе привыкания и освоения его навыки преобразуются в знания и умения, которые многократно воспроизводятся и воплощаются в материальных предметах. Это касается питания, одежды, продолжения рода, расположения жилища, распределения времени и т.п. - всего того, что принадлежит миру, близкому и знакомому для человека, миру, в котором он может свободно ориентироваться»35.
«Человек в любой момент его повседневной жизни находится в биографически детерминированной ситуации, т.е. в определенной им самим физической и социокультурной среде. В такой среде он занимает свою позицию. Это не только позиция в физическом пространстве и внешнем времени, не только статус и роль в рамках социальной системы, это также моральная и идеологическая позиция» .
«Быт - это обычное протекание жизни в ее реально-практических формах; быт - это вещи, которые окружают нас как воздух, он заметен нами только тогда, когда его не хватает или он портится. Мы замечаем особенности чужого быта, но свой быт для нас неуловим - мы склонны его считать «просто жизнью», естественной нормой практического бытия...
№ 2. Однако быт - это не только жизнь вещей, это и обычаи, весь ритуал ежедневного поведения, тот строй жизни, который определяет распорядок дня, время различных занятий, характер труда и досуга, формы отдыха, игры, любовный ритуал и ритуал похорон»37.
Анализируя исследования, посвященные данной проблеме можно выделить два плана значений. Первый из них связан с «содержательными» обстоятельствами совместной жизни людей, их взаимодействиями, которые осознаются как естественное состояние, как частная сфера жизни.
Утопические и фантастические идеи реконструкции Москвы в архитектурных проектах, художественной литературе и публицистике 20-х годов
Первая треть 20 в. была важнейшим этапом развития не только отечественного, но и всего мирового искусства. В это время в процессе взаимодействия различных видов художественного творчества в условиях стремительного ускорения научно-технического прогресса рождался новый стиль. Наша страна стала одним из важнейших центров его формирования. Несмотря на то, что русский авангард развивался в условиях коренных социально-экономических преобразований, ему удалось сохранить максимально тесную связь с общим ходом развития мировой архитектуры в области важных стилеобразующих процессов, которые сопровождались радикальным сломом как образных стереотипов, так и всей художественно-композиционной системы средств и приемов.
В России зародилось многое из того, что стало достоянием архитектуры 20 в. В художественном наследии 20-х гг. есть значительная доля первичных достижений в масштабе мирового искусства. Формообразующие и стилеобразующие поиски отечественных мастеров авангарда внесли огромный вклад в становление нового стиля. Не меньший интерес вызывают и социальные эксперименты архитектурного авангарда. Из всего социального концептуализма мировой архитектуры 20 в. советский авангард был самым раскованным, предельно отважным в экспериментах.
Образ Москвы 20-х гг. был тесно связан исторически и генетически с Москвой дореволюционной. Архитектура города во многом сохраняла старые градостроительные традиции, а в повседневной жизни Москвы сохранялись приметы старого быта. «Москва - самый тихий из городов-гигантов, а в снегу она тиха вдвойне, - писал В. Беньямин. - Главный инструмент уличного оркестра, автомобильный гудок, представлен здесь слабо, машин мало... Москва вообще повсюду производит впечатление, будто это еще не сам город, а его предместье. В самом центре города можно встретить немощеную дорогу, дощатые ларьки... скотину, которую гонят на бойню, убогие трактиры... Ни над одним из других городов-гигантов нет такого широкого неба. Это из-за того, что много низких домов. В этом городе постоянно ощущается открытость русской равнины»62.
После революции встала задача строительства нового социалистического быта, которая потребовала преобразования всей жизненной среды. Старые города заключали в себе массу противоречий и нуждались в основательной реконструкции. В необходимости преображения облика старой Москвы сомнений не было. В средствах массовой информации появилось большое количество статей, убедительно доказывающих необходимость перепланировки исторической части города, звучали призывы к более смелым и решительным шагам в деле ее реконструкции, рисовались фантастические картины города будущего.
В статье заведующего Московским управлением недвижимого имущества Н. Попова, помещенной в журнале «Строительство Москвы» 1925 г., говорилось: «Москва не музей старины, не город туристов, не Венеция, не Помпея. Москва не кладбище былой цивилизации...» . А посему отделом благоустройства Московского Коммунального хозяйства планировалось проделать «обширные работы по слому ряда сооружений, либо вклинившихся в улицы и площади и мешающие движению, либо не могущих быть использованными под жилые или иные надобности»64. Общественность, выступающую против столь решительных мер, успокаивали: «История больших городов Западной Европы свидетельствует, что все они неоднократно переживали коренные ломки в своей планировке, во время которых безвозвратно гибли ценнейшие архитектурные памятники. Без ломки город расти не может, сносить старое и давать место новому надо, но все это должно протекать по строго разработанному плану, притом с максимальными гарантиями в смысле сохранения всего ценного с точки зрения историко-художественной»65.
Намеченные к слому сооружения никакой историко-художественной ценности, как уверял автор статьи, не имели, т. к. относились ко 2-ой половине 19 в. и не являлись памятниками архитектуры, кроме того «все они, за исключением одного, закрывают подлинные памятники искусства». Поэтому снос этих «сооружений» одновременно «освобождение из плена произведения искусства, вандальски некогда застроенного и искаженного. Работа, дающая важный для современного города выигрыш пространства и приносящая нужный строительству материал, является в то же время по существу работой реставрационного или восстановительного порядка»66.
Во многих проектах реконструкции Москвы история и современность оказались непримиримы. Было принято решение о сносе многих зданий в исторической части города. Еще до начала реконструкции столицы серьезный ущерб был нанесен внутреннему и даже внешнему виду монастырей, а также памятникам Кремля, занятым в начале 20-х годов различными учреждениями и организациями. Игнорирование общественного мнения, переход органов власти к чисто административным методам в решении многих проблем привели к уничтожению сотен замечательных памятников архитектуры.
Извозчик и трамвай: соседи и непримиримые конкуренты
На улицах Москвы 20-х годов соседствовали друг с другом средства передвижения разных эпох: гужевой транспорт, автомобили, электрические трамваи: «...Извозчики едут вереницей... дыхание бури их не коснулось... и автомобили летят, хрипя сигналами»99. Извозчик даже в столице не воспринимался, как явление архаичное. Иностранный корреспондент, посетивший Москву в 1920 году, писал: «На московских улицах оживленное движение. По ним ездит множество деревенских саней с колокольчиками на дугах, в которые впряжены низкорослые лошадки, на санях сидят крестьяне в треухах и тулупах; попадаются длинные вереницы подвод, везущих мешки, бочки и бидоны, бараньи туши, а больше всего дрова... На углах улиц поджидают седоков бородатые извозчики в синих, подпоясанных кушаком поддевках, и их косматые лошаденки выдыхают облака пара»100. В Москве в те годы во владении извозопромышленников, государственных учреждений и частных лиц находилось в 1925/26 гг. - 28.329, в 1926/27 гг. - 23.086, в 1927/28 гг. - 24.179 легковых и ломовых лошадей101.
Комментируя ситуацию на дорогах западноевропейских столиц, корреспонденты газет с некоторой долей сомнения отмечали: «Движение на лошадях понемногу замирает и через несколько лет, по-видимому, совершенно исчезнет»102. В Москве гужевой транспорт играл существенную роль в перевозке пассажиров вплоть до начала 30-х годов103. Чтобы облегчить пешеходам проход через многочисленные ряды экипажей, тянущихся в разных направлениях, устраивались среди мостовой так называемые «островки безопасности». Это были асфальтированные площадки в уровень с тротуарами, которые располагались между потоками движения. Облегчая пешеходам пересечение улицы или площади, островки, вместе с тем, регулировали экипажное движение, намечая для него определенное русло. За лето 1926 г. планировалось соорудить 20 таких островков.
Такие же площадки делали и для безопасности пассажиров у трамвайных остановок105. Трамвай в 20-х годах, несомненно, был основным видом транспорта. Сравнительно недавно появившийся на улицах городов, он очень быстро стал привычным и необходимым элементом жизни. Юрий Олеша, описывая свои детские впечатления, связанные с появлением первого трамвая в Одессе, рассказывал: «Я не помню, как я освоился с тем, что вот вижу перед собой трамвай, вот езжу на нем... Освоение это не заняло много времени»106.
Сведения о велосипедах, широко распространенных еще в дореволюционной России, встречаются в средствах массовой информации крайне редко. Велосипед, владельцы которого были на учете у государства, долгое время оставался роскошью и не был популярен в те годы в качестве спортивного средства или средства передвижения. Велопробеги, неоднократно организованные в 20-е годы, должны были способствовать популяризации велосипеда. В 1924 г. состоялся велопробег между городами Севастополь - Москва. Его участники проехали 1814 верст на «машинах русского производства». Расстояние между начальным и конечным пунктом было преодолено в 10-12 дней, ежедневный прогон составил 150-200 верст . «Журнал для хозяек» в своей постоянной рубрике «Спортивное воспитание женщины» предлагает служащим одного учреждения или отдела купить «коммунальный» велосипед. Но даже покупка в складчину была не по карману многим служащим, поэтому автор статьи рекомендует покупать велосипед в рассрочку: организация в этом случае может выступить в качестве поручителя. Сотрудницам учреждения советовали пользоваться велосипедом поочередно, добираться на нем с работы домой и обратно. Таким образом, занятия спортом сулили еще и некоторую экономию: не приходилось оплачивать проезд в общественном транспорте.
Не был широко распространен в 20-е годы и мотоцикл. Максимальная скорость, которую мог развить гонщик, равнялась 120 км/ч. В конце 20-х годов появились мотоциклы с коляской. Также как и автомобили, мотоциклы окрашивали черной или красной краской. Интересный факт был отмечен в 1922 г.: на улицах столицы появилась рикша. По Тверской улице курсировал трехколесный велосипед с прикрепленным к нему плакатом: «Прокат. Подвезу в любую часть города»110. Рикша в Москве не прижилась, а вот другой вид транспорта, «советская лошадка», пользовался большим спросом. «Советские лошадки», чаще всего подростки, снабженные санками, часами стояли у вокзала, ожидая приезда спекулянтов-мешочников, которым за хлеб или за деньги отвозили багаж по адресу,п.
Таксомоторное движение, хорошо развитое в крупнейших городах Западной Европы, было организовано в Москве с середины 1925 года. Первоначально по городу курсировало 15 такси. Количество таксомоторов в Париже, Лондоне или Берлине в том же 1925 г. доходило до 10.000. Агитируя за новый вид транспорта, газеты уверяли, что таксомотор, по сравнению с извозчиком, - дешевое, удобное и быстрое средство сообщения . В 1927 г. число машин достигло 120 при общем пробеге в 3 млн. км в год. Таксомоторы обслуживали в год свыше 3 млн. пассажиров. В средствах массовой информации регулярно появлялись статьи, разъясняющие читателям правила пользования таксомотором.
