Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. АКСИОЛОГИЧЕСКИЕ ПАРАМЕТРЫ СОВРЕМЕННЫЙ СОЦИОКУЛЬТУРНЫЙ ПАРАДИГМЫ 9
1.1 Лехногенная детерминация современной культуры 9
1.2.Проблема нормативности современной культуры 21
1.3.Аксиология социокультурных антропогем 45
ГЛАВА 2. ГЛОБАЛИЗАЦИЯ СОЦИОКУЛЬТУРНЫХ ПРОЦЕССОВ В СОВРЕМЕННОМ ОБЩЕСТВЕ 66
2.1. Концептуальные основы новой культурной идентичности 66
2.2.От антропогемы к социуму 99
ГЛАВА 3. АКСИОЛОГИЧЕСКИЕ ПЕРСПЕКТИВЫ ГЛОБАЛИЗАЦИИ СОЦИУМА 113
3.1. Гуманизация экономической парадигмы 113
3.2. «Новая» парадигма творчества 139
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 153
СПИСОК
ЛИТЕРАТУРЫ 159
- Лехногенная детерминация современной культуры
- Концептуальные основы новой культурной идентичности
- Гуманизация экономической парадигмы
Введение к работе
Актуальность темы исследования. Современное общество характеризуется принципиально новой социетальнои ситуацией, которая пока не получила адекватного философского объяснения. Это проявляется в очевидном понятийном релятивизме, затрудняющим ее идентификацию. Наиболее распространенной объяснительной гипотезой социокультурных метаморфоз современного общества является концепция постмодернизма, хотя многие исследователи отрицают именно его концептуальный статус, считая данное направление философской эклектикой. Отчасти такое отношение к постмодерну обусловлено отсутствием аналогов в прошлом, что продуцирует неопределенность социокультурных экспектаций.
Немаловажное значение в формировании отношения к постмодернизму как объяснительной гипотезе имеет ускорение темпов общественной динамики, предельно сжимающей социальное время, порождая все новые и новые проблемы, требующие своего незамедлительного решения. Социальная логика, оправданная в эпоху модерна обнаруживает свою контрпродуктивность, а это привлекает внимание к эсхатологическим и футуристическим проектам. Таким образом, социальные изменения сопровождаются изменением в системе культурных ценностей, но темпы того и другого процесса различны, поэтому философская дезориентация вполне возможна. Однако отказ от принятия постмодернизма как концептуального осмысления происходящего только усугубляет ее.
Очевидно, должны быть предложены некие граничные условия, позволяющие принять постмодернизм как философское объяснение современной социальной динамики. К таким условиям мы можем отнести способ интерпретации постмодернизма не как социальной, а как культурологической концепции. Мы склонны полагать, что отсутствие стабильности существующих социальных систем вполне может быть интерпретировано как следствие поиска социумом собственной
идентичности, переходом к новой культурной парадигме. Но осмысление этой парадигмы осуществляется в разных философских подходах. Можно ли считать, что только философия постмодернизма адекватно отражает культуру постмодерна? На этот вопрос и пытается найти ответ диссертант.
Степень разработанности проблемы. Первичные философские интуиции связанные с окончанием эпохи модерна проявились еще в философской рефлексии XIX века. В работах Ф.Ницше, Г Адамса, О. Шпенглера, Т. Лессинга пожалуй впервые высказывается предположение о невозможности дальнейшей реализации новоевропейского проекта. Существенные онтологические аспекты посмодерна были обозначены и нашли авторское освещение в исследованиях В.Дильтея, М. Хайдеггера, Э.Гуссерля, А. Щюца, Ю.Хабермаса. Серьезным прорывом в разработке обозначенной в диссертации темы стали фундаментальные труды крупнейшего исследователя постмодерна П.Козловски, особенно его работы «Общество и государство: неизбежный дуализм» (1999), «Судьбы гегельянства: философия, религия и политика прощается с модерном» (2000).
В диссертационном исследовании использовались идеи Ж.-Ф.Лиотара, Р.Нозика, Г.Райла, Т.Уэлдона, П.Рикера, М.Мерло-Понти, У.Куайна, К.Стэнли, М.Фуко, Г.Х.фон Вригт, Ж.Деррида, Х.Патнэма, Ж.Делеза.
Исследуя социокультурную ситуацию постмодерна соискатель обращался к самому широкому кругу специалистов в различных областях гуманитаристики, полагая, что только привлечение столь значительного интеллектуального потенциала способно обеспечить релевантность восприятия современности. Описывая сущностные характеристики современной эпохи диссертант уделил значительное внимание работам М.Шеллера, М.Уолцера, П.Бергера, Р.Рорти, К.Поппера, Т.Парсонса, Д.Белла, Ж.Бодрийара, А.Тойнби, А.Тоффлера и других исследователей.
Вместе с тем, апелляция к столь внушительному списку именитых ученых совсем не может быть воспринято как свидетельство достаточной изученности всего объема проблематики, относящейся к постмодерну. Для
диссертанта очевидна слабая разработанность широкого круга вопросов, связанных с постмодернистской парадигмой и, прежде всего, вопроса трансформации ценностной системы в условиях глобализации.
Цель диссертационного исследования состоит в выяснении особенностей постмодернизма как культурологической концепции, обладающей объяснительным статусом и использующей аксиологический подход в конструировании объяснений социальной динамики.
Реализация намеченной цели предусматривает решение следующих основных задач:
описание современной культуры в контексте ее техногенной детерминированности;
раскрытие диалектики стабильности и мобильности основных ценностных систем современности;
выяснение соответствия постмодернистских ценностей фундаментальным потребностям человека;
- описание смысла и перспектив формирующейся культурной
идентичности;
- изучение современных трансформаций в иерархии ценностей;
Методологической основой исследования являются такие
когнитивные процедуры как философская рефлексия, эвристические традиции аналитической философии, логико-диалектический анализ, феноменологический и герменевтический подходы, а также методы, используемые в социологии культуры. Диссертант применял общенаучные методы - структурно-функциональный анализ, системный подход, единство исторического и логического. В диссертации использованы идеи и понятия таких современных философов как Ж.Бодрийар, Г.Дебор, П.Козловски, Ю.Хабермас, Р. Рорти, П Риккер, Ж.Деррида, М.Хайдеггер и других мыслителей.
Научная новизна работы состоит в выяснении соответствия статуса постмодернизма как культуры его поливариантной философской рефлексии.
В этой связи автором обосновано положение о том, что культурный эклектизм, приписываемый посмодернизму, интегрирован как целостность в другой философской парадигме, предполагающей творческое единство всех областей культуры - научной, экономической, художественной.
Диссертант описал культуру постмодерна с позиций ее соотношения с постиндустриальным обществом и определил техногенную детерминанту как главную в развитии постмодернизма, но как раз эта детерминанта не является предметом интереса постмодернистской философии, она анализируется в других философских системах.
Диссертант ввел понятие «антропогема» для объяснения гетерогенного характера современной социокультурной ситуации, которая в постмодернизме описывается как постсовременность.
Диссертантом выявлено влияние глобализации на формирование культуры постмодерна, установлено, что результатом такого влияния стало формирование новой культурной идентичности.
Научная новизна раскрывается в положениях, выносимых на защиту:
Техническое и культурное выступают как два поля человеческой деятельности, соответственно, возникает техническое и культурное мышление, где первое есть надстройка, а фундамент - второе, тогда как в эпоху традиционных обществ все было наоборот. В этой связи формируются новые поведенческие параметры социума.
Возрастание гетерогенности современного общества обусловливает плюрализацию постмодернистской культуры, представленной бинарными оппозициями, находящимися, тем не менее, в некоем органическом единстве. Однако, это единство не обнаруживается в постмодернистском философском дискурсе.
Можно говорить о специфической диалектике постмодернистских социокультурных доминант, включающей в себя следующие оппозиции:
сосуществование различных социокультурных тенденций и систем ценностей, принадлежащих к разным культурным парадигмам;
стремление к идентификации социума как культуры, выраженное в его аксиологическом описании;
элиминирование социальной нормативности и продуцирование «новой» директивности;
критика патерналистских ожиданий и востребованность социальной гарантированности;
отождествление статусов личностно-экзистенциального и архетипически заданного.
4. В условиях глобализации необходимо взаимопроникновение областей культуры, формирование единого творческого духа в каждой из культурных областей — в науке, экономике и искусстве. Философия постмодернизма, претендуя на конструирование культурной реальности, закрепляет ее дифференциацию и мозаичность, поэтому она не эвристична и обращена, скорее, в прошлое, чем в будущее.
Теоретическая и практическая значимость исследования. Материалы диссертационного исследования, результаты, полученные автором предполагают понимание мобильности ценностной системы в условиях глобализации общества, не отражаемое философией постмодернизма. В работе содержатся прогностические выводы, касающиеся перспективных тенденций общественного развития. Настоящее исследование может найти свое применение в практике социального управления, составить основу учебных, специальных и факультативных курсов по культурологи, социальной философии и социологии.
Апробация диссертации. Основное содержание и выводы диссертации изложено в четырех публикациях, общим объемом 4,7 п.л. Некоторые положения диссертационного исследования были использованы при разработке спецкурса по проблемам аксиологии в Кисловодском университете Академии оборонных отраслей промышленности Российской
Федерации. Отдельные результаты диссертации докладывались и обсуждались на ряде межвузовских методологических семинаров.
Объем и структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, содержащих семь параграфов, заключения, примечаний, библиографии. Объем работы - 157 стр. Список литературы содержит 236 источников.
Лехногенная детерминация современной культуры
Техническое мышление и технические понятия в большей степени определяют жизненный уклад и процесс самоидентификации людей в современном обществе. В результате появляется тенденция рассматривать технику в качестве решающего фактора общественного и культурного развития. При этом речь идет о научно-технической цивилизации, существенными приметами которой являются наука и техника, изучение жизненных условий, создаваемых научно-технической цивилизацией, определяло исследовательскую программу социальных наук в 60-70 годы, подчинение технического прогресса целям культуры стало одной из основных задач в политике, философии, искусстве в 80-90-е годы. Согласно ориентированным на технику социальным наукам, техника определяет формы существования и деятельностный мир человека. Во взаимоотношениях техники и культуры техническое развитие составляет независимую, а общественно-духовное - зависимую переменную человек -общество становятся техноформными (зависимыми от форм развития техники). В утверждении примата техники над обществом и культурой проявляется сходство позитивистской и марксистской социологии. Развитие технико-экономических произволительных сил определяет состояние производственных отношений, а уровень потребления энергии -пространство свободы и развитие общества. Лесли Уайт считал, что: «В процессе культурного развития социальная эволюция является следствием технологической эволюции»1. Культурное развитие находится в прямой зависимости от потребления энергии. При неизменном, а тем более понижающемся уровне потребления энергии подобное исключено.
Данная концепция технологической детерминированности культуры вызывает два возражения: экономического и логического свойства. Известно, что возможно не только материю заменить энергией, но и материю вкупе с энергией можно заменить знанием. Отношение энергетических затрат к производственному результату выражается не прямой зависимостью, а определяется уровнем технического или экономического знания. При более высоком уровне знания (и даже меньшем потреблении энергии) можно получить больший конечный продукт. Из этого следует, что возрастающее общественное богатство как показатель культурного развития, равно как и само последнее, не связано однозначно с ростом потребления энергии.
Другая неверная посылка в теории технологической детерминированности культуры является, по сути дела, одним из вариантов обычной категориальной ошибки. Ни одна из научных категорий не может быть использована в какой-либо другой области, где она недопустима или недостаточно важна. А в гипотезе технологического детерминизма культуры, наоборот, дело обстоит таким образом, будто бы категории техники и культуры относятся к совершенно различным областям действительности, в которой основы техники (в материальном мире) определяют культуру (принадлежащую миру духовному). В свою очередь техника является феноменом не только материального, но также и духовного мира. Она представляет собой не внекультурный, а очень действенный фактор культуры в общественном развитии. Техника проявляет себя как поле деятельности человеческого духа, она не возникает — подобно природе — сама собой. Заключенное в технике знание предопределяется не внешним миром, его находит, придумывает, воображает человек.
Техника, согласно Аристотелю, есть разумное, созидательное поведение, обусловленное правильным знанием. Другими словами, во внешнем мире производится нечто, что без производителя действия (в противоположность процессу роста как производству в природе) не существовало бы вовсе и смысл чего (в противоположность практике, имеющей цель в самой себе) находится за пределами этого действия. Таким образом, определяются две следующие характерные черты техники: последняя не является необходимой, так как производится только человеком; и она зависит от правильного знания. Цель техники, ее «ради чего» заключена не в ней, а в человеке. Цели определяют облик и вид техники. Общество, не придающее большого значения экономичности автомобильного транспорта, получает громоздкие автомобили, пожирающие огромное количество бензина; экономное общество — соответственно, модернизированные модели автомашин. Цели, которые человек ставит перед техникой, определяют постановку и решение конкретной технической проблемы. Цели, которые люди устанавливают себе сами, определяются не только окружающей их природой или задачей выживания. Решающими здесь являются представления о хорошей жизни и ее поддержании, то есть о культуре. Культура непременно участвует в решении вопроса о выборе целей, для которых изобретается и производится техника.
Концептуальные основы новой культурной идентичности
Культура призвана составлять контекст, ткань смысла, с которым может себя соотносить индивидуальное решение. Аристотель называет поэзию и миф слиянием событий в осмысленной истории44. Культура — это сеть историй: индивидуальных и коллективных, общественных. Она должна делать возможным интегрирование фактов индивидуального решения в персональную биографию, а также интегрирование последней в осмысленную большую историю. Для этого нужно, чтобы история и повествование культур проявляли продолжительность и устойчивость, неизменяемость, чтобы нить истории и повествование культуры не были бы вновь оборваны, прежде чем антропогема могла бы присоединить свою персональную историю к истории культуры. Утрата контекста в архитектурной среде городов — если бы последняя полностью изменялась каждые десять лет — была бы невыносимой для идентичности биографии индивида. Это же верно и для изменения ландшафтов, пейзажей. Национальная система образования, в которой учебные программы принципиально изменяются каждые десять лет, также не в состоянии сформировать единую ткань осмысленной истории. Родители перестают понимать детей, дети ориентируются на иные, чем у их родителей, образцы и «житейские мудрости».
Для отдельного человека ориентация становится почти невозможной, если культура больше не образует осмысленной истории, а переживания и события не могут быть больше включены в органическую смысловую взаимосвязь поколений культуры. Утрата контекста культуры и утрата самобытности индивида сопутствуют друг другу, так как целевая взаимосвязь и цельность, которую воплощает индивид, могут сформироваться только во взаимосвязи со сверхиндивидуальными, сверхличными целевыми системами культуры. Со времен Ницше в немецкой культуре существует тенденция отделять развитие индивида от развития целевой взаимосвязи культуры. Эта теория антропогемы составляет неудачную пару с другой крайней позицией в немецкой истории духа — у Фейербаха и Маркса: «растворить» развитие индивида в развитии объективной целевой взаимосвязи культуры, соответственно, диалектики истории.
Контекст культуры, сеть смысла и жизненного мира, должен претерпевать изменения, подобно тому как подвержена изменениям и антропогема. Это изменение не может принимать вид линейной прогрессии или количественную форму технических преобразований, оно должно происходить в органичных превращениях. Органический и культурный рост — это интегрированный рост всех частей организма и культуры во временной и пространственной гармонии, в согласовании периферии и центра. Контекст в целом возрастает, увеличивается. Технический рост — это прогрессия определенной переменной в заданном направлении. Арифметическая прогрессия образует в этом случае принципиальную, базовую модель. Технический рост заинтересован не в интеграции периферии и центра, а в возрастании одной или нескольких выбранных целевых переменных независимо от контекста. В соответствии с моделью арифметической прогрессии технический рост — это движение от центра к периферии в любом направлении. Это совершенно легитимный способ: с помощью изолирующих методов вычленять целевые взаимосвязи и повышать, увеличивать их целевое исполнение в изоляции от цельности и других целевых взаимосвязей. Но нет никаких сомнений в том, что интеграция изолированных целевых взаимосвязей с использованием технических методов и моделей таит в себе много трудностей. Составление не есть органическое интегрирование, живой культурный контекст — не сетка установочных величин, а осознавшее себя и изменяющееся полотно символов, артефактов, обычаев, толкований существующего и поведенческих ожиданий.
Утрата культурного контекста сегодня весьма ощутима, она проявляется в возникновении новых, ориентированных на культуру социальных движений и в увлечении идеей «сетевого заграждения» в движении «Новый век». Новая эпоха хочет создать систему «сетевого заграждения» духа, которую все люди доброй воли, созидающие новую эпоху, соорудят между собой46. «Сетевое заграждение» образует при этом идеал живого культурного контекста — идеал, в котором, однако, уже заложена техническая отвлеченность. Его технические коннотации сигнализируют об опасности, что культурная парадигма, контекст заменяется технической парадигмой, системой или сеткой (электронных) схем. Модель технической системы не годится в таком качестве для культурного контекста. С одной стороны, неизвестны все переменные культурной взаимосвязи, и поэтому культуру нельзя толковать каузально-аналитически. Для того чтобы культура однажды могла быть объяснена, когда будут известны все переменные, как логическое допущение, как реализация принципа «если... — то...» — нужно тривиальное: если все известно, то все можно объяснить. До тех пор пока все не познано, недопустимо говорить, что все можно познать, даже еще недопустимее, чем утверждать: скорее невероятно, чтобы все можно было объяснить. Бремя доказывания возложено на тот самый тезис, который до сих пор не имел силы: Ab posse ad esse (лат. Недопустимо заключение от возможности к бытию). С другой стороны, против концепции культуры как системы должно быть выдвинуто в качестве довода онтологическое возражение: в сфере культуры речь идет о контексте, который должен определяться не как техническая система, а как живой дух. Оформление культуры (индивидуальной — в воспитании, общественной — в политике и экономике) должно быть наполнено знанием о своеобразии духа и культурного контекста. Размышления о культуре должны ориентироваться на модель жизни, органического и интегрированного развития периферии и центра, а не на технические модели прогрессий. Только в этом случае может быть обеспечено органичное развитие культуры.
Гуманизация экономической парадигмы
Экономика в ее культурфилософской и социально-философской отвлеченности есть предметная область культуры, или, в терминологии теории систем, — общественная субсистема. С одной стороны, она предмет теории общества, которая пытается определить фундаментальные закономерности всех социальных действий и всех институциональных образований. С другой стороны, в отличие от всех предметных сфер культуры экономика, по-видимому, должна быть наиболее автономной и управляемой собственными законами, а поэтому она должна быть предметом собственной науки, национальной экономии, которая в своем самосознании колеблется между наукой о природе и социальной наукой, или общественной наукой. Несмотря на это, экономика — часть культуры, она определяется культурными нормами и ценностями.
Соответственно, национальная экономия как наука о хозяйстве, с одной стороны, является, как показали А. Шютц и Л. фон Мизес, самой развитой ветвью понимающей социологии, с другой — учением о поведении, приобщающем ее к технике и естествознанию.89 Она является наиболее вразумительной частью понимающей социологии, поскольку мы лучше понимаем рациональные действия, связанные с нашим собственным интересом, чем поступки, или, лучше сказать, действия, которые более диффузны по своей рациональности, например, ценностно и рационально ориентированное действие и действие, целерационально не направленное на преследование собственных интересов.90 Наряду с этим национальная экономия содержит естественнонаучные элементы своего рода механики движения благ и движения факторов, поскольку она должна иметь дело с количественными величинами и измеримыми ценами.
Помимо этого, если исходить из технико-экономической парадигмы, обнаруживается склонность недооценивать, умалять и затемнять культурные смыслосодержащие и значимые составляющие человеческой практики. Притом бесчисленное множество экономически релевантных действий определяется и «штампуется» культурным образом. Так, наши решения в сфере потребления и решения из области обратной связи всегда оформлены в образах культуры и религии и соответствующим образом определяются именно в символическом значении благ и религиозном обосновании отречения от потребительства и накопления. Даже обычай потребления энергии и ориентация на охрану окружающей среды тоже несут на себе печать культуры.
Экономическая наука, как и ее предмет, простирается на область уверенного хозяйственного существования — от мертвой материи, сырья, до символического и эстетического содержания, от природы до сферы духа. Наука о хозяйстве не является ни наукой о природе, ни общественной наукой. Она представляет собой науку о культуре, науку о природе и техническую науку. Как раз в интеграции технических, экономических и культурных знаний и умений состоит подлинное руководство предпринимателей.
Отрыв от культуры, соответственно от этики и экономики, является определенным следствием триумфального шествия механистической картины мира и ее переноса на экономику после Гоббса и Мандевиля, что относится как к «буржуазной», так и к марксистской национальной экономии.91 Хозяйственные субъекты рассматриваются как актеры, движимые ненасытной алчностью, активность которых в производстве должна быть опосредствована механическим или техническим образом путем уравновешенности рынка или центрального управления. Онтологически — например, у Канта — наука о хозяйстве причисляется к естествознанию, и лишь практический разум ограничивает, стесняет внутреннюю сущность моральности чистой волей. Эта онтология хозяйства, понятого как техническая или природная область, усваивается не только домарксистской политэкономией Давида Рикардо, но также и Марксом.93 Политэкономия рассматривается как «столкновение с природой», как развитие производительных сил. Детерминистски-механический основной тон рикардовской и марксистской политэкономии заявлен во всеуслышание. Смысловой и этический аспекты хозяйственной деятельности остаются затемненными. Очевидно, самым внятным образом это выражено в ленинском одобрении тезиса Зомбарта о том, что в марксизме нет ни грана этики, а лишь наличествуют экономические закономерности 4. Примирение позитивистской и марксистской национальной экономии, связанное с положением, что можно отречься, отказаться от хозяйственной этики и культурфилософии хозяйства, выдвигает вопрос, в состоянии ли теория эффективной хозяйственной системы функционировать без своего рода этики хозяйства и культуры хозяйства, и может ли она гарантировать гуманную совместную жизнь людей.
В двух сфокусированных точках экономическая наука одновременно является наукой о культуре и общественной наукой: в этике и в философии хозяйства. Этика бизнеса проясняет вопрос о связи экономической ориентации в установлении высшего предела прибыли, т. е. ее максимизации, с ценностными ориентациями этического и социального плана. Эта очень заметная сегодня потребность, связанная с этикой предпринимательства и тем самым с этической ориентацией руководителей предприятий, вытекает из нарастающего оправдания ожиданий руководящих кадров хозяйства. Культурэкономия, или наука о культуре хозяйства, принимает в расчет возросшее «культивирование» и эстетизацию потребностей в народном хозяйстве с его растущим благосостоянием.
