Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Эволюция взглядов и правовой регламентации понятий «преступление» и «проступок» в русском уголовном праве до кодификации 1844 г.
1. Социально-исторические предпосылки дифференциации преступления и проступка в русском уголовном праве 18
2. Теоретические подходы к характеристике преступного деяния, сформировавшиеся к началу XIX века 47
Глава 2. Преступление и проступок в уголовном праве XIX - начала XX веков: сходство и отличие
1. Формирование дифференцированного подхода к преступным деяниям в период систематизации российского законодательства 66
2. Преступление и проступок по Уложению о наказаниях уголовных и исправительных 1845 года 90
3. Преступление и проступок по уголовному законодательству второй половины XIX- начала XX вв 115
4. Теоретические основания разграничения преступления, проступка и иных видов «неправды» 131
Заключение 161
Библиография
- Социально-исторические предпосылки дифференциации преступления и проступка в русском уголовном праве
- Теоретические подходы к характеристике преступного деяния, сформировавшиеся к началу XIX века
- Формирование дифференцированного подхода к преступным деяниям в период систематизации российского законодательства
- Преступление и проступок по Уложению о наказаниях уголовных и исправительных 1845 года
Введение к работе
Актуальность темы исследования. Определение преступности и наказуемости деяний всегда было прерогативой публичной власти. Запрещая совершение некоторых деяний под страхом наказания, она тем самым очерчивала круг наиболее важных ценностей, подлежащих охране, и гарантировала их безопасное существование. Двуединый процесс «криминализации-декриминализации» выступал, таким образом, в качестве одного из средств социального регулирования. Известно, что члены социума не в состоянии самостоятельно оградиться от всех посягательств. Это объясняется хотя бы тем, что реализация ряда прав и интересов происходит в непосредственном взаимодействии между людьми и, следовательно, зависит от того, как сложатся те или иные отношения между субъектами. Поэтому государство должно обладать бесспорными полномочиями на осуществление такой охраны, используя для этого весь арсенал имеющихся у него средств. Вместе с тем граждане, соглашаясь с указанным обстоятельством, должны иметь реальные гарантии, что при установлении наказания за какой-либо типичный акт поведения, власть будет, во-первых, учитывать социальные потребности, а во-вторых, исходить из четких и понятных критериев признания деяния преступлением. В этой связи следует отметить, что последнее условие учитывалось далеко не всегда. Более того, в истории отечественного уголовного права вплоть до начала XX века господствовала формальная доктрина преступления, исходя из которой преступным признавалось любое действие или бездействие, запрещенное под страхом наказания. Тем самым упомянутая прерогатива государства являлась, по своей сути, средством обеспечения властью собственной безопасности и полного контроля над всеми социальными процессами. Формальный характер преступления позволял ей признавать преступными любые неугодные проявления недовольства, опасные для нее деяния. Единственным основанием криминализации в этом случае вы ступает воля законодателя, в то время как при наличии указания в законе материального признака преступления является препятствием для правового произвола, требует учета социальной обусловленности вводимого запрета, его реальной опасности для общества. В противном случае правовое регулирование не может отвечать потребностям общества и стоящим перед ним задачам. Кроме того, оно не может быть и эффективным, поскольку любой уголовно-правовой запрет должен быть социально обусловлен, защищать подлинные блага, а не создавать искусственные путем придания ценности самой правовой норме, даже не имеющей корней в общественной жизни.
Таким образом, обоснованность и эффективность уголовно-правового запрета тесно взаимосвязаны. Первая категория предполагает установление действительных задач криминализации на основании объективных критериев и, прежде всего, общественной опасности посягательства, а вторая - степень их достижения.
Современная наука, в том числе и уголовно-правовая, не может обойтись без исторической основы. Существующие ныне представления о преступлении, принципы его правовой регламентации, включающие признаки преступности деяния, критерии дифференциации преступлений, обусловленные, в свою очередь, необходимостью установления адекватного (справедливого и обоснованного) наказания, не возникли случайно, не были кем-то придуманы. Они сложились исторически, под влиянием различных факторов: социальных, экономических, политических и проч. Соответственно, важной теоретической задачей является их изучение, анализ устойчивых позитивных и негативных тенденций, сравнение опыта прошлого с современным состоянием решения проблем уголовной политики. Только с учетом этих условий возможно ее прогрессивное развитие на основе сочетания принципов законности, гуманизма, справедливости, равенства, экономии репрессии с неотвратимостью ответственности, непреклонностью в борьбе с опасными преступными посягательствами на важные социальные блага.
Указанными обстоятельствами и обусловлена, на наш взгляд, актуальность темы исследования. Сказанное свидетельствует о необходимости глубокого и всестороннего анализа в рамках выбранной темы проблем эволюции категории преступления, теоретического осмысления и отражения в законодательстве социальной и правовой природы криминального поведения, выделения преступления и проступка как наиболее опасных видов правонарушений и их разграничения, выработки на этой основе выводов и положений, подлежащих учету в современной теории и законотворческой практике.
Объект и предмет исследования. Объектом исследования выступают проблемы эволюции категории преступления и ее отражения в теории и законодательстве XIX - начала XX вв., оснований дифференциации преступления и проступка.
Предметом исследования являются:
основные этапы развития понятия преступления в русском уголовном праве и науке;
социальные, политические, идеологические и правовые предпосылки дифференциации преступных деяний;
основания разграничения преступления, проступка и иных видов правонарушения в уголовном законодательстве и теоретические подходы к их определению;
дореволюционные законодательные акты, устанавливающие преступность деяний и регламентирующие понятие преступления;
- научные публикации по исследуемым вопросам. Хронологические рамки исследования охватывают период развития отечественного уголовного законодательства XIX - начала XX вв. Вместе с тем анализу подвергнуты и предыдущие этапы отечественной истории, на которых формировались предпосылки и условия теоретической и правовой основы отражения и дифференциации понятий «преступление» и «проступок» в законодательстве Российской империи. Это вызвано необходимостью проследить основные этапы и выявить закономерности в развитии истории отечественного законодательства и юридической мысли, характеризующиеся постепенным переходом от доктрины частной «обиды» к формуле, отражающей публичный характер преступления, т. е. наносящего ущерб интересам государства, в обязанности которого входит защита основных социальных благ, в том числе и личности. Непосредственно же к предмету исследования относится период с начала XIX по начало XX вв., в который были разработаны представляющие интерес в рамках темы исследования документы: проект Уголовного уложения 1813 г., Свод законов уголовных 1833 года, Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 года, Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями 1864 года, а также специальные уголовно-правовые акты (Уставы военные, Устав таможенный, Устав об акцизных сборах, Сельско-судебный устав и т.д.). В указанных нормативных актах нашло отражение развитие основных положений официальной доктрины преступления и уголовной политики Российской империи XIX - начала XX вв.
Степень научной разработанности темы. Историографическую базу диссертации составили работы юристов, историков и политических публицистов дореволюционного, советского и постсоветского периодов. Многие вопросы рассматриваемой темы освещались в разработанном Екатериной II Наказе, трудах представителей высшей школы и академической науки XVIII века - Ф. Г. Штрубе, А. Я. Поленова, К. Г. Лангера, А. А. Артемьева, С. Е. Десницкого; ученых и юристов, церковных и общественных деятелей начала XIX века - И. В. Лопухина, Н. С. Мордвинова, митрополита Гавриила, Ф. В. Ушакова, А. Н. Радищева, И. П. Пнина; представителей русской университетской науки - А. П. Куницына, О. И. Горегляда, Г. П. Солнцева, М. М. Сперанского, некоторые из которых участвовали в разработке проектов уголовных законов, и др. Во второй половине ХГХ века дискуссия классической и социологической школ уголовного права по вопросам соотношения поня тий преступления и правонарушения, природы и критериев преступности деяний и дифференциации последних велась на страницах учебников и монографий Н. С. Таганцева, Н. Д. Сергеевского, И. Я. Фойницкого, П. П. Пусто-рослева, X. М. Чарыхова, С. К. Гогеля и др.
Отдельные проблемы теории и законодательной практики относительно преступности и наказуемости деяний освещены в современных диссертационных исследованиях Архипова И. В. («Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г.»: Предпосылки, история создания, государственно-правовой анализ». Саратов, 1990); Балыбина В. А. (Уголовное уложение Российской империи 1903 года. Л., 1982); Андрусенко О. В. (Систематизация уголовного законодательства Российской империи, первая половина XIX века. Екатеринбург, 2000); Солодкина И. И. (Русское уголовное право в конце XVIII - первой трети XIX вв. Л., 1966); Иванова Л. О. (Формирование социологической школы уголовного права в России и развитие отечественной уголовно-политической мысли. М., 1982) и др.
Однако специального монографического исследования по проблемам регламентации и дифференциации преступления и проступка в российском уголовном законодательстве XIX - начала XX вв., а также их предпосылок в предыдущие периоды не осуществлялось.
Нормативную базу диссертации составляют уголовно-правовые акты, действующие до XIX века и оказавшие определенное влияние на развитие представлений законодателя о преступлении: Русская Правда; Судебники 1447 и 1550 гг.; Соборное Уложение 1649 г.; воинские уставы Петра І, в частности Артикул воинский 1715 г.; Наказ Екатерины П.
Важное значение для исследования имеют и проекты Уголовного уложения, разрабатывавшиеся в разное время (например, проект Уголовного уложения 1813 г., подготовленный Комиссией составления законов, образованной Александром І в 1804 г.).
К анализируемым уголовно-правовым актам XIX века относятся: Свод законов уголовных 1833 г., Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г., Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями, 1864 г., а также специальные уголовно-правовые акты (Уставы военные, Устав таможенный, Устав об акцизных сборах, Сельско-судебный устав и т. д.). Было рассмотрено также Уголовное уложение 1903 г.
Кроме того, изучены нормативные акты, на которые содержались ссылки в бланкетных нормах уголовного права Российской империи. Среди них: Воинский устав 1868 г., Военно-морской устав 1886 г., Устав Кредитный 1903 г., Устав о Векселях 1903 г., Устав о Промышленности 1893 г., Устав Врачебный 1905 г., Устав о Цензуре и Печати 1890 г., Устав о предупреждении и пресечении преступлений 1890 г., Устав о ссыльных 1909 г. и др.
Цели и задачи исследования. Целями диссертационной работы являются: исследование социально-исторических предпосылок формирования категории преступления, понятий «преступление» и «проступок» в российском уголовном праве;
комплексный анализ проблем отражения указанных понятий в законодательстве Российской империи XIX - начала XX вв.;
изучение тенденций развития теоретической основы криминализации и дифференциации преступных посягательств в Общей части уголовного права данного периода.
Указанные цели обусловили постановку следующих задач:
проследить эволюцию категории преступления с самых ранних этапов российской истории, установить ее соотношение с политическими и идеологическими условиями жизни общества;
установить теоретические предпосылки и условия формирования господствующей концепции преступления в XIX веке на основе дискуссии по этому вопросу в научных и политических кругах;
определить критерии преступности деяний и дифференциации преступления и проступка по законодательству Российской империи XIX - начала XX вв.;
исследовать их теоретическую основу и соответствие социальным потребностям;
показать особенности законодательной техники при регламентации преступлений и проступков в нормативных актах XIX - начала XX вв.;
проанализировать существующие способы криминализации и показать тенденции развития представлений о сущности преступления и их отражения в нормативных актах.
дать оценку социальному значению итогов развития категории преступления в науке и законодательстве.
Методологию исследования составили диалектический, исторический, системный, сравнительно-правовой, логический, лингвистический и другие методы научного познания.
Научная новизна исследования обусловлена тем, что до настоящего времени не было осуществлено ни одного крупного историко-правового исследования, посвященного вопросам развития категорий преступления и проступка в российском уголовном праве. Диссертанту удалось на основе изучения проблем в рамках выбранной темы показать исторические предпосылки, условия и особенности отражения и дифференциации понятий «преступление» и «проступок» в законодательстве Российской империи XIX -начала XX вв., проследить тенденции преемственности и обновления, определить движущие силы эволюции официальной доктрины в отношении преступных деяний, в том числе - путем анализа дискуссии по этим вопросам в науке уголовного права, раскрыть сущность преступления и проступка, содержание основных признаков этих понятий, критериев криминализации и пенализации, провести сравнительный анализ основных теоретических положений регламентации в рассматриваемый период и в настоящее время.
На защиту выносятся следующие научные положения и выводы:
Дифференциация преступления и проступка в XIX веке явилась результатом эволюции взглядов на природу преступного деяния от сакральных и религиозно-этических представлений к его формально-материальному определению.
В истории отечественного законодательства и юридической мысли происходит постепенный переход от доктрины частной «обиды» к формуле, отражающей публичный характер преступления, т. е. наносящего ущерб государственным интересам, в обязанности которого входит защита основных социальных благ, в том числе и личности. Основными факторами этого процесса были: развитие государства, укрепление его авторитета и утрата властью своей сакраментальной основы.
В послепетровскую эпоху наблюдается тенденция к формированию материальной концепции преступления, причиняющего двоякий вред: а) нарушение устоев общества, чем и был обусловлен социальный, публичный характер преступления, и б) ущерб конкретному охраняемому благу. Пересмотр взглядов на преступление был вызван развитием гуманистической философии, которые нашли отражение в созданном Екатериной II юридическом трактате - Наказе, а также проектах Уголовного уложения. Причинами, вызвавшими довольно радикальную для России законодательную реформу, явились изменения, происшедшие в социальных и экономических условиях, а также - мода на западноевропейскую философию, проповедующую идеи гуманизма, естественных прав, минимизацию роли государства.
В 20-е гг. XIX века на новом этапе реформы российского законодательства произошел отказ от материальной концепции преступления. Тем самым власть стремилась к обеспечению собственной безопасности и полному контролю над всеми социальными процессами, в том числе посредством уголовного законодательства. Формальный характер преступления позволял признавать преступными любые неугодные проявления недовольства. Един ственным основанием криминализации в таком случае выступает воля законодателя, в то время как указание в законе материального признака преступления является препятствием для правового произвола, требует учета социальной обусловленности вводимого запрета, его реальной опасности для общества.
Формальное определение преступления и проступка не отражало их сущности, следовательно, не давало никаких оснований для их дифференциации. Очевидно, что формальная категоризация преступных деяний по тяжести наказания была искусственной. При таком подходе ничего не стоило ввести любой уголовно-правовой запрет или поменять конкретные преступление и проступок местами только лишь на основании волеизъявления лица, обладающего законодательной властью, превратить уголовный закон в орудие политической борьбы.
Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. исходило из двойственной природы преступления. Его формальный аспект выражался в нарушении определенной нормы. Значение же нормы определялось важностью охраняемого объекта и соответственно отражалось на тяжести преступления. Материальный аспект преступления имел опосредованный характер и заключался в том, что его содержание являлось неотъемлемым звеном в конструкции: «охраняемое благо - норма - опасность преступления». Соответственно, значение нормы выражалось не в оценке общественной опасности деяния, а в фиксации таковой в случае ее нарушения.
Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. понимало преступление в широком и узком смысле слова. В первом случае оно выступало в качестве родового понятия, отграничивающего наиболее опасные виды посягательств, наказуемых в уголовном порядке, от других видов «неправды», обладающих меньшей степенью общественной опасности. В узком смысле слова преступление понималось как более опасный, по сравнению с проступком, вид уголовно наказуемого поведения. Во втором случае факт подразделения преступных деяний на преступления и проступки обусловливал выделение понятия преступления как более опасного, по сравнению с проступком, вида уголовно наказуемого поведения. При этом механизм преступления характеризовался посягательством на само благо, охраняемое законом, а механизм проступка - нарушением норм, охраняющих те или иные ценности. Законодатель таким образом стремился показать сущностное различие указанных деяний. Преступление характеризовалось повреждением объекта, охраняемого законом, а проступок - нарушением закона, охраняющего благо. Следовательно, понятие проступка было более формализовано.
Основными критериями, разграничивающими преступление и проступок, являлись объект посягательства и вид нарушаемой нормы. В последнем случае речь идет о принципе построения системы Особенной части Уложения. В ней по убывающей закреплялась иерархия охраняемых уголовным правом социальных ценностей. Однако в ряде случаев само благо подменялась позитивной нормой (церковного, гражданского, административного, семейного и других отраслей права), находящейся, по мнению законодателя, в такой тесной связи с объектом, которая позволяет распространять на нее статус последнего. Упоминание норм и прочих правил в качестве объектов посягательства содержится в самом названии некоторых структурных частей Уложения.
Преступление и проступок в своей основе являлись посягательствами на разные уровни правовых установлений. Дифференциация преступных деяний была основана на различии исторически сложившихся типов криминализации: первый тип соотносился с регламентацией основных (наиболее опасных) преступлений, второй - преступлений, проступков, общественная опасность которых была актуальна на определенный период. При этом ценность охраняемого объекта экстраполировалась на норму, содержащую уголовно-правовой запрет, чем самым определялась и важность этой нормы.
Разграничение между преступлением и проступком проводилось также по роду назначаемого наказания. Преступления могли караться уголовными, а в отдельных случаях в качестве дополнительных - исправительными наказаниями. Проступки наказывались только исправительными наказаниями.
Общественная опасность принималась во внимание лишь как вторичный признак и только при определении санкции за то или иное посягательство. Однако фактор опасности (вредоносности) деяния полностью не сбрасывался со счетов: он учитывался при разграничении указанных посягательств по объекту (преступления, по сравнению с проступками, посягали на наиболее важные социальные блага); преступления и проступки характеризовались разными механизмами посягательства; качественные и количественные параметры наказания зависели от соответствующих характеристик деяния. Наблюдалось качественное соотношение рода репрессивной меры с категорией деяния: преступления карались преимущественно более суровыми уголовными наказаниями, а проступки влекли применение исключительно исправительных наказаний. Более того, именно вид наказания являлся единственным показателем - к какой из упомянутых групп принадлежит посягательство. Дифференциация ответственности посредством варьирования карательного потенциала санкции также зависела от материальных признаков деяния, которые принято соотносить со степенью общественной опасности (форма и степень вины, стадия преступления, вид соучастия, а также обстоятельства, предусмотренные нормами об ответственности за конкретные деяния).
12. Основной особенностью уголовного законодательства второй половины XIX - начала XX вв. было сочетание общеуголовного и специально- уголовного правового регулирования. Законодатель, как правило, исходил из представления о целесообразности конструирования универсальных правовых актов, посвященных как регламентации позитивных правил, так и уста новлению ответственности за их нарушения (Уставы военные, Устав таможенный, Устав об акцизных сборах, Сельско-судебный устав и т.д.). Специальная регламентация относилась не только к проступкам, поскольку в отдельных документах, например, в военных уставах, предусматривалась ответственность и за весьма тяжкие деяния, о чем обычно свидетельствовала суровость санкций. Наличие большого количества уголовно-правовых актов, отсутствие единой системы наказаний как общего критерия категоризации преступных деяний приводило к размыванию и так довольно хрупких границ между преступлением и проступком.
Такую криминализацию вполне уместно назвать «адресной», поскольку ее цели были обусловлены интересами уголовно-правовой охраны отдельных аспектов социальной действительности в рамках их специального позитивного правового регулирования. Специальные уголовные законы применялись с учетом общей части уголовного права: это характеризовало условие, сохраняющее единство уголовно-правового механизма. Между тем можно предположить, что существовала возможность регламентации в указанных специальных актах ответственности за преступления путем установления за определенные деяния уголовных наказаний.
В специальных актах нормы стали интегрироваться не по категории деяний, а по предметному признаку - в связи с необходимостью охраны определенного объекта, как если бы отдельные разделы или главы уголовного закона, потенциально способные объединять деяния любой степени тяжести, стали преобразовываться в отдельные законы, более того, включаться в нормативные акты, в целом посвященные установлению границ должного либо приемлемого поведения. Формальный критерий в этих условиях терял всякий смысл, т. к. единственной возможностью дифференцировать ответственность за смежные деяния заключалась в оценке их материальных признаков - характера и степени общественной опасности. Альтернативой этому при со хранении формальной концепции преступления могло быть только объединение всех уголовно-правовых запретов в едином правовом источнике.
В Уложении о наказаниях уголовных и исправительных редакции 1885 г. окончательно возобладала формальная концепция преступления. Сущность преступления была обусловлена не посягательством на само благо, а нарушением его «правовой оболочки», состоящей не только из охранительных, но и регулятивных норм. Только этим можно объяснить практически постоянно встречающиеся в Уложении и других актах уголовно-правового характера формулировки: «нарушение правил», «нарушение постановлений» и т. п.
В Уголовном уложении был подведен своеобразный итог развития категории преступления в российском уголовном праве. Несмотря на внешнюю формализацию дефиниции, преступность деяния не исключала его материальной стороны. Преступным признавалось только то, что нарушало уголовно-правовой запрет. В то же время материальные признаки деяния учитывались в ходе правотворческой деятельности при конструировании санкции и в дальнейшем оставались неизменными в течение всего времени действия нормы-запрета. Этим ограничивались возможности судейского произвола по применению закона по аналогии. Вместе с тем отсутствие указания на общественно опасный характер и возможности признания деяния непреступным вследствие малозначительности оставляло актуальной проблему произвольной (необоснованной) криминализации.
Теоретическое и практическое значение работы обусловлено, во-первых, тем, что это первое комплексное монографическое исследование проблем определения сущности и правовой регламентации преступления и проступка в уголовном законодательстве России XIX - начала XX вв. Во-вторых, в диссертации не только прослежена эволюция категории преступления, но и установлены причины и условия формирования представлений о преступлении, о механизме преступного посягательства, их обусловленность социальными, экономическими и политическими факторами. Содержание учения о преступлении, будучи основой уголовной политики государства, показывает не только приоритеты в уголовно-правовой охране, существующие на определенном историческом этапе, но и раскрывает сущность и содержание карательной политики, функциональное назначение уголовного права. Таким образом, результаты диссертационного исследования имеют важное теоретическое значение, поскольку позволяют составить целостную картину особенностей, проблем и дискуссионных вопросов в сфере правовой регламентации преступлений. В работе анализируются как законодательные определения, так и дефиниции, сформулированные дореволюционными криминалистами XIX - XX вв., осуществлен их сравнительный анализ с данными современной науки. На этой основе выясняются как негативные, так позитивные моменты в решении рассматриваемых вопросов в разные исторические периоды.
Практическая значимость исследования заключается в том, что, во-первых, выявленные закономерности находятся в обусловленной законом преемственности диалектической связи с ныне существующими теорией и практикой развития понятий преступного поведения. Во-вторых, эволюционная выработка критериев их дифференциации может быть учтена в современной юридической науке и законотворческой практике как антитеза нынешним положениям о критериях преступности и наказуемости, а также в целях совершенствования действующего законодательства. В-третьих, содержащиеся в диссертации выводы и положения могут послужить ориентирами для дальнейших исследований проблем регламентации преступности и наказуемости деяний в истории отечественного уголовного права. Наконец, в-четвертых, результаты диссертационного исследования целесообразно использовать в процессе преподавания учебных дисциплин: «История государства и права России», «Теория государства и права», «Уголовное право. Общая часть».
Апробация результатов исследования. Диссертация подготовлена на кафедре истории государства и права Московской государственной юридической академии, там же проводилось ее обсуждение. Основные положения диссертации опубликованы в научных статьях.
Структура работы обусловлена целями и задачами исследования и состоит из введения, двух глав, включающих шесть параграфов, заключения и библиографии.
Социально-исторические предпосылки дифференциации преступления и проступка в русском уголовном праве
Дифференциация преступления и проступка в ХГХ веке явилась результатом эволюции взглядов на природу преступного деяния от сакральных и религиозно-этических представлений к формально-материальному определению.
Развитие категории «преступление» в русском уголовном праве прошло несколько этапов. Этот процесс всегда находился в тесной взаимосвязи с развитием государства, обладающего прерогативой признания опасными тех или иных деяний и установления запретов их совершения под угрозой наказания. Разумеется, степень опасности различных посягательств не была одинаковой. Вместе с тем ее определение не всегда было основано на законе.
Еще до образования государства сакрализация власти была важнейшим фактором, влияющим на основные процессы общественной жизни. В истории культуры считается доказанным, что первыми властителями на земле были жрецы и маги1. Государство либо в лице своего правителя, либо как единое целое было возведено в древности до пределов религиозного культа, литургии. Это вдохновляло людей на создание государства и к жизни для него, несмотря на то, что государство традиционного общества требовало от человека гораздо больше жертв, чем современное2. Объяснение этого феномена заключается в особенностях общественного сознания, а именно в убеждениях, что в основу государства положено божественное начало. Испокон веков власть воспринималась не просто как материальное или социальное могущество, а как трансцендентное явление. Так, в Древней Индии и Египте, античных Греции и Риме династии царей и императоров возводились к божественным или полу божественным предкам. В христианском мире это священное почитание фигуры властелина не исчезло, а скорее даже усилилось: католик Данте Алигьери считал монарха «высшей волей и властью», «земной ипостасью Христа»3. Православные богословы отождествляли царя с загадочной функцией «катехона» - того, кто препятствует приходу в мир «антихриста». Развитие процесса сакрализации власти непосредственно отражалось на представлениях о преступности деяния. До образования государства преступление представляло собой частную обиду и, соответственно, формы реакции на нее определялись закрепленным в обычаях правом потерпевшего и его рода на месть.
В истории отечественного законодательства и юридической мысли наблюдается постепенный переход от доктрины частной «обиды» к формуле, отражающей публичный характер преступления, т. е. наносящего ущерб интересам государства, в обязанности которого входит защита основных социальных благ, в том числе и личности. В этой связи Н. С. Таганцев, прослеживая его генезис, писал: «Наше отечественное право, конечно, не могло выработать деление преступных деяний по наказуемости, оно даже не имело особого термина для их обозначения: в древнейших памятниках в более общем смысле употреблялось выражение «обида», в эпоху уложения Алексея Михайловича «воровство»4. Впрочем, это не единственный термин, что объяснялось отсутствием закрепленной в законе дефиниции преступного деяния.
Д. Я. Самоквасов писал, что в период Московского государства термины «преступление» и «преступник» были неизвестны русскому праву. Со времени издания великокняжеского Судебника 1497 г. преступление именовалось «лихим делом», а преступник - «лихим человеком»5. Слово «лихо» означало зло, следовательно, термины «лихое дело» и «лихой человек» обозначали, соответственно, злое дело и злой человек, лиходей. Именование преступников злодеями встречается уже в договорах X века князя Олега с греками.
В договорах с греками преступление именуется проказой и согрешением, преступник - татем и злодеем, а наказание - местью, казнью и епитими-ей.
Слово проказа означало несчастье вообще6 и преступление в частности7. Согрешение было специальным названием преступного деяния и подлежало наказанию по закону 8. Смысл этого названия соответствовал религиозному характеру славянорусского права языческой эпохи, по которому нарушение правовой нормы было тождественно с нарушением религиозной догмы9.
Татями и злодеями назывались явные преступники, обличенные несомненными доказательствами и подлежащие безусловному наказанию.
Слово «месть» имело двоякий смысл - божьей кары и возмездия со стороны потерпевшего или его родственников и.
Теоретические подходы к характеристике преступного деяния, сформировавшиеся к началу XIX века
До Петра I отечественная правовая наука практически не развивалась. Главными особенностями русских юридических трактатов той эпохи были, с одной стороны, отсутствие четкой дифференциации цивилистического и криминалистического направлений исследований, а с другой - их прикладной характер, обусловленный, как представляется, потребностями правоприменительной практики в толковании огромного количества нормативных актов, которые не систематизировались со времен заключения договоров с Византией и, как правило, не отменялись вновь издаваемыми.
За огромный период времени с IX по XVII вв. было создано крайне мало отечественных произведений, посвященных вопросам юриспруденции вообще и анализу преступления и наказания, в частности. При этом даже в этих, крайне немногочисленных произведениях юридической литературы наблюдается отсутствие собственных концепций и суждений даже по основополагающим вопросам. Необходимые сведения и определения заимствовались у иностранных авторов. В то же время обращение к зарубежным источникам не сопровождалось обобщением и систематизацией излагаемых там положений53. Использование отрывочных сведений служило исключительно практическим интересам толкования и применения правовых норм, заимствованных из иностранных правовых источников, прежде всего, из римских (периода империи), в том числе изданных до нашей эры. В имеющихся источниках того времени не делался акцент на выработке дефиниций, юридических формулировок. Об отсутствии серьезной разработки юридических вопросов косвенно свидетельствует расплывчатость, громоздкость и юридико-техническое несовершенство текстов правовых актов допетровской эпохи.
В изложении доминировала нравоучительная тематика. И в первую очередь это касается работ, посвященных изучению проблем преступления и наказания. Думается, объяснение этому можно найти в том, что теоретическими исследованиями в основном занимались служители Церкви, которая не проводила разграничения преступного и греховного. Любое преступление с религиозной точки зрения нарушало основы религиозного учения, противоречило его основным постулатам. Разумеется, на том этапе это было действительно так. Как уже отмечалось, в основу преступления в отечественном праве была положена субъективно-нравственная оценка содеянного, являющаяся, к тому же, главным критерием определения его юридических последствий: наказания либо иных мер воздействия на нарушителя. Как правильно отмечает В. А. Рогов, греховное оформляется раньше преступного. Соединение этих двух элементов на определенном историческом этапе в нормах светского законодательства было неизбежным 54. Это обстоятельство и послужило причиной того, что первыми русскими исследователями-криминалистами были церковнослужители и религиозные писатели. Преступное деяние рассматривалось ими как «неправда», т. е. противоположность в первую очередь праведному, нравственному, поведению, а уже во вторую - как нарушение закона. В этой связи уместно вспомнить трактат митрополита Иллариона «Слово о законе и благодати», где автор доказывает, что нарушение закона условно и не может быть первичным в оценке деяния, поскольку воля светских правителей преходяща. Нарушение закона, по его мнению, простительно, а в некоторых случаях и оправданно. В то же время, нарушение Божественных заповедей (Благодати) недопустимо и является подлинным преступлением. Илларион писал, что закон есть раб, подчиненный благодати, имея в виду исконный приоритет первой над вторым, справедливости над силой.
Одним из первых произведений, посвященных проблемам преступления и наказания, следует назвать Домострой, написанный православным священнослужителем Сильвестром 55. Автор раскрывает природу преступного поведения («неправедного жития») через противопоставление сформулированным им самим нравоучительным максимам, основанным не только на религиозных догматах, но и житейской мудрости, т. е. сочетающим критерии греховности и целесообразности. Сильвестр формулирует запреты недозволенного поведения на основе Священного писания (Библии), относя к лицам, подлежащим наказанию, блудника, лихоимца (взяточника), идолослужителя, волшебника, ругателя, пьяницу, хищника, мужеложника, татя (вора), досади-теля и др.56 Как видим, в указанном перечне говорится о деяниях с различной (порой несоразмерной) степенью опасности. Это обусловлено тем, что Церковь видит в наказания не меру воздаяния за преступление, а способ покаяния, искупления греха через страдание, дозировать которое согласно религиозной концепции нет смысла, т. к. природа греха одинакова, а его проявления изменчивы и не имеют принципиального значения. В связи с этим важно подчеркнуть, что в рамках данной концепции невозможно разделение преступления и проступка, основанное на дифференциации преступных деяний по объекту посягательства и категоризация по степени общественной опасности в зависимости от объективных и субъективных признаков и назначаемого наказания.
Следует отметить, что в допетровский период отсутствовала собственно русская школа уголовного права. Более того, даже существующие труды (например, Григория Кошихина57) являлись всего лишь попытками описания действующего российского уголовного законодательства, систематизации зарубежного опыта.
Впрочем, и в период царствования Петра I не придавалось особого значения теории уголовного права, в том числе вопросам определения сущности и понятия преступления. Обращаясь к условиям составления Воинского, Морского и других уставов, описанным в работах П. Бобровского и профессора Фогеля, следует признать, что законодатель не опирался на какую-либо научную доктрину. В целом стиль изложения и дефиниции указанных нормативных актов являлись результатами преемственности традиции Соборного Уложения 1649 г.
Формирование дифференцированного подхода к преступным деяниям в период систематизации российского законодательства
Кодификационные работы конца ХУШ - первой трети XIX веков создали необходимые предпосылки для дифференциации преступления и проступка в русском уголовном законодательстве. В ходе их осуществления был подведен итог развития теоретических представлений о преступном деянии, регламентации его понятия и законодательных классификаций.
На протяжении всего XVIII века шли работы по консолидации и кодификации огромного законодательного материала, доставшегося в наследство как от эпохи Петра I, так и более ранних исторических периодов. Указанный выше процесс предполагал не только сведение воедино различных (часто противоречащих друг другу) нормативных актов, но и выработку новых подходов ко многим проблемам уголовного права.
Основными источниками уголовного права до начала XIX века оставались Соборное уложение 1649 г. и Артикул воинский 1715 г. Вместе с тем преступность и наказуемость деяний определялась огромным количеством нормативных актов, изданных в различные исторические эпохи и зачастую противоречащих друг другу. Б. С. Ошерович писал, что в XVIII веке в России действовали не только нормы Соборного уложения, но также и Судебников 1497 г. и 1550 г. и даже греко-римского права, изданные еще до нашей эры86.
Указанные правовые документы давно не соответствовали социальным условиям, потребностям и ценностным представлениям, отражали особенности феодального строя, основывались на концепции преступления периода Московского государства, о которой говорилось выше. До конца XVIII века продолжали формально действовать нормы, закрепляющие объективное вменение, жестокие, в том числе членовредительские наказания, преследующие цель устрашения. В этих законодательных актах практически отсутствовала унифицированная юридическая терминология, изложение нормативного материала было казуистичным и чрезвычайно трудным для толкования и применения. Эта ситуация порождала неразбериху в судопроизводстве, а следовательно, большую вероятность вынесения неправосудных решений и возможность для злоупотреблений. Суды руководствовались не только упомянутыми законами, но также многочисленными указами, принятыми по отдельным вопросам. Следует согласиться с замечанием И. В. Архипова в том, что этот нормативный материал отличался пестротой, отсутствием какой-либо системы и соответствия между указами. Зачастую трудно было сделать вывод о том, имеет ли данный указ нормативную силу или издан для конкретного случая. Поэтому судьи при вынесении приговоров часто манипулировали разными указами. Все это свидетельствовало о нарастании противоречий в политико-правовой сфере87.
Таким образом, в конце XVIII века уголовное законодательство было тормозом в развитии производительных сил в России, противоречило не только нарождающимся тогда производственным отношениям, но и право-сознанию граждан нового времени .
К концу XVIII века в очередной раз встал вопрос о кодификации русского права, в том числе и уголовного законодательства. Он возникал неоднократно. Надо сказать, что еще Петр I ставил цель подготовки нового Уложения.
В период с 1700 по 1832 гг. создавалось много комиссий по составлению законов. Однако их работа не была отмечена какими-либо заметными результатами.
В 1796 г. была создана девятая по счету комиссия, на которую императорским указом возлагалась задача «собрать существующие узаконения и извлечь из них три Книги законов: 1) Уголовных, 2) Гражданских, 3) Дел Казенных»89. За все время ее деятельности было подготовлено 13 глав уголовных законов, которые в силу низкого качества даже не рассматривались Сенатом.
В 1804 г. была учреждена очередная комиссия (Комиссия составления законов), которая имела план действий, разработанный Министерством юстиции. Прежде чем обратиться к содержанию этого документа, заключавшего в себе стратегию реорганизации правовой системы Российской империи, необходимо сказать, что первоначально направление работ Комиссии было сформулировано еще в изданном в 1801 году рескрипте Александра I графу Завадскому, назначенному ее куратором. В нем предписывалось предварительно составить общий план работ по различным отраслям законодательства, подобрать достойные кандидатуры в члены Комиссии.
В Докладе Министерства юстиции о преобразовании Комиссии составления законов, утвержденном 28 февраля 1804 г., прослеживается осознание сложности, масштабности и глубины поставленной перед ней задачи. В частности, в планы работ по уголовному праву было включено не только номинальное систематизированное изложение соответствующего нормативного материала, но, что на наш взгляд более важно, и выработка его теоретических основ.
Согласно первому направлению, Комиссия должна была собрать воедино огромный и разрозненный правовой материал, максимально сжать его, объединив в едином сборнике - Книге законов, добиться при этом согласованности и ясности изложения. Эту Книгу предполагалось разбить на шесть частей. Будущий кодифицированный источник уголовного права должен был заключаться в четвертой ее части и объединять два отдела: «Устав уголовный» и «Устав благочиния и все до полиции относящееся». Уже на этом этапе заметно стремление дифференцировать уголовно наказуемые деяния по степени опасности на преступления и проступки.
Преступление и проступок по Уложению о наказаниях уголовных и исправительных 1845 года
Несмотря на реакционные тенденции, проявившиеся в период царствования Николая I, власть испытывала определенное влияние реформаторских кругов. После подготовки и издания в 1832 г. Свода законов Российской империи, в 15 том которого входил Свод законов уголовных111, было принято решение начать работу над новым кодифицированным источником уголовного права. Свод законов при всех достоинствах все же оставался актом инкорпорации, включающим в себя прежние основы законодательства, не отвечающие требованиям времени. В 1833 г. М. М. Сперанский совместно с министром юстиции Д. В. Дашковым обратился к императору с предложением о кодификации уголовного законодательства, проведя параллельно его переработку. Николай I поддержал эту инициативу, отметив особую необходимость исключить недостатки в этой отрасли права112.
Кодификация была поручена двум ведомствам: Второму отделению и Министерству юстиции. В функцию первого входил сравнительный анализ отечественной и зарубежных правовых систем в целом и уголовных законов, в частности; Минюсту - систематизация проектных материалов и собранных на них замечаний. Д. В. Дашков, возглавивший все указанные работы в феврале 1839 г., возложил их только на Второе отделение, скорее всего, ввиду необходимости обеспечения надлежащей координации и избежания разногласий. Это вытекало из предварительно направленного им Николаю I предложения об объединении работ по разработке уголовного кодекса, в котором говорилось о подготовке единого уголовного закона для всей империи на основе объединения старых и создания новых норм, их теоретическом обосновании.
Вторым его предложением было создание особого комитета, координирующего ход работ и определяющего окончательное содержание включаемых в Уложение норм.
Сосредоточение работ по кодификации во Втором отделении, способствовало их активизации и повышению эффективности.
По словам самих составителей Уложения 1845 г., они поставили перед собой следующие задачи: «1) исправить главнейшие недостатки - неполноту постановлений предусмотрением в уложении всех встречающихся в жизни случаев и несоразмерность в наказаниях; 2) внести в текст его необходимые общие теоретические положения при помощи постановлений иностраннных кодексов и выводов науки; 3) упорядочить самую карательную систему»113.
Таким образом, на концепцию и содержание Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. большое влияние оказало изучение разработчиками зарубежного опыта. В ходе подготовки проекта Уложения было изучено 15 действующих зарубежных уголовных уложений, среди которых: шведское (1734 г.), прусское (1798 г.), австрийское (1803 г.), французское (1810 г.), баварское (1813 г.), неаполитанское (1819 г.) и др., а также проекты уголовных кодексов ряда европейских государств114.
Специально образованная во Втором отделении редакция по подготовке Уложения проделала огромную работу. Было заново изучено все уголовное законодательство, начиная с Соборного уложения 1649 г., составлено его историческое обозрение, в котором анализировалось не только содержание отдельных норм и правовых актов, но и обстоятельства и причины их принятия, т. е., говоря современным языком, социальная обусловленность. Особое внимание было уделено изучению теоретических положений и замечаний практикующих юристов. На основе отчетов Министерства юстиции было составлено «Обозрение уголовной статистики» за 1834-1840 гг.
Сказанное позволяет сделать вывод о том, что разработка проекта Уложения была осуществлена методологически грамотно, на серьезном теоретическом уровне, с максимальным привлечением имеющегося на тот период научного и практического материала (как отечественного, так и зарубежного). Все это позволило создать достаточно современный, с точки зрения правовой идеологии и юридической техники, закон.
В целом работы по выработке основных положений и обобщению материалов были завершены к 1840 г. Окончательный вариант текста Уложения, подготовленный в 1845 г., вступил в силу после появления на нем резолюции:
«На подлинном собственною Его Императорскаго Величества рукою написано: Быть по сему. Петергоф. 15 августа 1845 г.».
Авторами в общих чертах была сохранена архитектоника Свода законов уголовных. В то же время в содержание проекта были внесены существенные изменения. В первую очередь они коснулись положений о преступлении.
На наш взгляд, нельзя полностью согласиться с мнением, что Уложение закрепило материальное определение преступления116. Оно исходило из двойственной природы этого явления. При этом формальный аспект выражался в нарушении определенной нормы. Ее значение определялось важностью охраняемого объекта и соответственно отражалось на тяжести преступления. Материальный аспект преступления имел опосредованный характер и заключался в том, что его содержание являлось неотъемлемым звеном в следующей конструкции: «охраняемое благо - норма - опасность преступления». Соответственно, значение нормы выражалось не в оценке общественной опасности деяния, а в фиксации таковой в случае ее нарушения.
Необходимо отметить, что Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. понимало преступление в широком и узком смыслах. В первом случае оно выступало в качестве родового понятия, отграничивающего наиболее опасные виды посягательств, наказуемые в уголовном порядке, от других видов «неправды», обладающих меньшей степенью общественной опасности. В связи с этим нужно отличать критерии разграничения видов преступных деяний и дифференциации ответственности за их совершение. В ряде статей Уложения преступление понимается именно в таком общем контексте. Так, говоря о стадиях преступной деятельности, законодатель не дифференцирует ее на виды, вероятно, из исходя из ее общей социально-правовой природы. Соответственно, выделялись: обнаружение умысла117, приготовление, покушение и оконченное преступление.
