Содержание к диссертации
Введение
Глава первая. Пространство как основа интерпретации "реального" художественного мира 26 - 114
1. Содержание понятия «"реальное" пространство художественного мира» 26-49
2. Тождество, искажение и пустота как показатели «сопротивления среды внутреннего мира произведения» 49-67
3. Топографическая несформированность и взаимопроницаемость локусов как воплощение утраты индивидуального сознания 67-73
4. Пространственные доминанты как возможность осмысления быта с точки зрения бытия 73-88
5. Социальные, нравственные, религиозные и др. отношения как выражение раздробленности художественного мира 88-95
6. Замкнутость и статичность пространства как знак несвободы 95 - 113
Выводы 113-114
Глава вторая. Пространство как основа интерпретации "романтического" художественного мира 115-160
1. Нравственно-этический характер пространственных представлений персонажа как возможность реконструкции "романтического" мира .. 115 -127
2. Связь "романтического" пространства с внутренним миром персонажа 127 - 133
3. Предметный мир как маркер "романтического" пространства и способ его характеристики 133 - 150
4. Пространственно-этическая метафора как суммирующая категория "романтического" мира 150-154
5. Пространственное двойничество как моделирование потенциальной возможности развития "романтического" мира 154-159
Выводы 159-160
Глава третья. Двоемирие как проявление взаимодействия реалистических и романтических тенденций во внутреннем мире произведения 161 - 193
1. Двоемирие как выражение типологических черт художественного мышления писателя 161-163
2. Отсутствие физической границы между пространствами - показатель амбивалентности художественного мира произведения 163-176
3. Взаимодействие пространств как выражение авторской точки зрения в художественном мире 176 - 185
Выводы 185-186
Заключение 187-194
Библиография 195 - 211
- Тождество, искажение и пустота как показатели «сопротивления среды внутреннего мира произведения»
- Нравственно-этический характер пространственных представлений персонажа как возможность реконструкции "романтического" мира
- Пространственное двойничество как моделирование потенциальной возможности развития "романтического" мира
- Взаимодействие пространств как выражение авторской точки зрения в художественном мире
Тождество, искажение и пустота как показатели «сопротивления среды внутреннего мира произведения»
Внешним по отношению к нему является тот мир, в котором совершаются "большие" события, откуда приходят известия о политической и культурной жизни, об открытиях и изобретениях в науке и технике. Связь с этим миром осуществляется через газеты, журналы, слухи, через новые предметы и слова, входящие в обиход обывателей. Сами же обыватели никогда не пересекают границу между внутренним и внешним пространством, не включаются в активную жизнь "большого" мира. Переезжая из города в город, они сохраняют однотипность окружающей их среде, а потому остаются фактически неподвижными . Из "действующих" персонажей лишь Александра Львовна Лей пересекает границу, отправляясь на Дальний Восток, на войну с Японией в качестве "сестры" (милосердия. - Р.Т.) (56) и возвращается оттуда с "трофеем" -"контуженным в голову доктором Вагелем " (66). Но время пребывания Александры Львовны во внешнем мире, равно как и сам внешний мир вообще, остается за рамками повествования. Даже косвенно, даже в рассказах вернувшейся с войны "сестры" внешний мир не появляется в романе. И доктор Вагель остается как бы "внесценическим" лицом романа, присутствуя лишь как объект разговоров и ни разу не появившись перед читателем. Пребывание Кондратьева на Дальнем Востоке обнаружило себя только письмами: "Кондратьева прочитала нам несколько писем от мужа. Мне очень понравились в них слова гаолян и фанза " (60) и "интересными штучками для развешивания на стенах" (66).
Не включенный в повествование, внешний мир присутствует в романе тем, что Лотман называет "масштабом внутреннего пространства" произведения . Входя из "большого" мира, события трансформируются, видоизменяются и принимают тот вид и масштаб, который соответствует характеру локуса ЭнР. Большие, значительные события, происходящие во внешнем мире, трансфор мируются в ЭнР, согласно его масштабу, в мелкие, незначительные. Как и в рассказах Добычина, "история в этом мире присутствует и отсутствует одновременно, съёживается, уменьшается до размеров и границ, адекватных масштабам населяющих его людей, например, до изображения Зимнего и Адмиралтейства на чайных чашках (...)" . Трагические события войны России с Японией отзываются в городе Эн удлиненными церковными службами: "Еще дольше стали тянуться церковные службы. Кончались обедни - и начинались молебны " о даровании победы " (54); вырезанием из "Нового времени" фотографий броненосцев и крейсеров и наклеиванием их в "Черновую тетрадь" (54); появлением новых картинок: "На картинках нарисованы были гора и японка внизу, наклонившаяся над скамейкой с харчами" (70, 71). В витринах магазинов появляются "патриотические открытые письма" (54), в обиходе новые слова "гаолян ", "фанза " (60). Дамы рассуждают, что "теперь на войне уэюе не употребляется корпия и именитые женщины ннеобираютссяместе е не щиплют ее" (54); говорят о цене на чай в случае победы над Японией и пользе риса: " ...- " маман позвала меня в дом и велела проститься с Александрою Львовной, которая отправлялась на Дальний Восток. ... Мы смотрели, когда хоронили их. ... Почти целый час, перестав уже нас занимать, мимо окон, пошатываясь, двигались флаги и полотнища с надписями. Мы узнали потом, что у кладбища была перестрелка и в ней Вася Стрижкин ранен был дробью. Бедняжка, до выздоровления он не мог ни лежатъ на спине, ни сидеть" ((4-65). Сочуввтвие раненному ниже спины Васс Стрижкину - единственная реакция на драматизм происходящего. Все остальное: особые гудки мастерских, выстрелы, факелы и полотнища, похороны убитых - происходит "за окнами", как бы в другом мире, и воспринимается как некое зрелище, на время занявшее их внимание (преобладают глаголы "восприятия": "услышали", "смотрели", "узнали", "занимать нас ").
Научные открытия конца 19 - начала 20 века, значительные достижения в технике становятся в этом мире только разговорами о новых предметах быта, возможностью новых развлечений: "(...) рассказывал (визитёр. - Р.Т.), что в Петербурге появились каучуковые шины" (24); "(...) мы рассказали им о резиновых шинах. - Успехи науки, - подивились они. Седобородые ... они сели за карты" (25); "Господа играли в винт. Седобородые, они беседовали про изобретенную в Соединенных Штатах говорящую машину и про то, что электрическое освещение должно вредить глазам" (38)) "У нас теперь есть граммофон, - говорила она нам. А мы рассказали ей о живой фотографии. На именинах ... граммофон пел куплеты. Анекдот про еврейского мальчика очень понравился всем, и его повторили" (50); "Говорили, что, когда пустят ток, у нас будет работать электрический театр. ... Жуя, мы старались представить себе электрический театр" (71). Все рассуждения о достижениях науки и техники происходят на (Ьоне еды игры в карты рассказывания анекдотов что подчеркивает остранённость сознания говорящего от предмета беседы Не становится событием в "городе" и появление в его небе аэроплана. Четыре строчки уделил ему Добычин в романе между рассказом об уловках повествователя по сокрытию от маман признаков "опасного возраста" и рассказом маман о неблагодарных детях. "Я был с ней на Уточкине. Мы впервые видели аэроплан. Отделяясь от земли, он, жужжа, ,однялся я раз зесять ьписал большой круг. Пораженные, мы были страшно довольны" (101). Реакция "пораженные", "страшно довольные" - обычная реакция на различные события: "-До чего это глупо, - довольные произносили мы по временам" (в театре) (81); "Пораженные, мы посмотрели друг на друга" (в "Живой фотографии") (47); "Довольные друг другом, мы расстались " (свидание с Грикюпель) (48). Увиденное на "Уточкине" ни в ком из юных зрителей не вызвало желания стать летчиком и полететь куда-нибудь, а осталось рядовым, обычным зрелищным событием "города". «Модель мира в романе Добычина есть гротескный каталог фактов взятых из самых разных в плане оценочном и понятийном кругов и помещённых в один ряд рассказанных тем же равнодушным тоном. Слово "митинг" появляется рядом со словом "апельсин" (...) социальные и национальные проблемы вместе с новостями из "Дамского мира"»1.
В то время как ЭнР снимает значительность с больших событий "большого" мира и сглаживает их до рядовых, мелкие происшествия городского масштаба вырастают в восприятии обывателя и встают в один ряд с "большими". Обычный новогодний молебен собирает множество народа, порядок на нем охраняют солдаты, конная милиция: "В соборе звонили, и все направлялись в ту сторону - посмотреть парад. Потолкавшись в толпе, мы нашли себе место. Солдаты притопывали. Полицейские на больших лошадях, наезжая, отодвигали народ. Колокола трезвонили " "24))
Открытие выставки, на которой представлены "скот, мешки с мукой и птица", "сарай" с "Живой фотографией", становится событием, на которое спешит посмотреть весь город: "Мы очень интересовались ею и, когда она открылась, мы отправились туда. (...) Чигилъдеева обмахивалась веером. Маман была без шляпы. Приодевшиеся люди обгоняли нас. Помещик прокатил на дрожках, соскочил у выставки (...) и ссадил помещицу в митенках и с лорнеткой" (47). Проезд по улице "Члена Государственной думы" вызывает острый интерес у горожан. Его экипаж рассмотрен и описан с пристрастием, в отличие от аэроплана "Уточкина", о котором повествователь, видевший его впервые, не сказал ничего: "Этой зимой мы видели члена Государственной думы. (...) Член думы проехал вдруг - в маленьких санках запряженных большой серой лошадью, под оливковой сеткой. Канатчиков крикнул нам. Мы побежали и успели увидеть молодцеватую щеку и черную бороду. - Нам, крайний правый, - сказал нам Канатчиков. Мы улыбнулись приятно " (74-75). Как интересная, "необычная" заманчивая картина воспринимается здесь рассказ одного ученика жившего у баронов: "Из Англии с баронессе приехал двоюродный брат. В рых созвали и рассадив на лугу подавали им кофе - смотрели" (105). И пове "может быть " "увидел бы что-нибудь необыч Одномасштабность событий, "постоянное сталкивание так называемых "важных" и "неважных" событий, переданных одним и тем же тоном" , определяет не только масштаб этого мира, но и лишает его пространственно-временных ориентиров, делает существование однообразно неразличимым, безликим, бессодержательным. Не случайно повествователь часто констатирует; "Дни проходили друг за другом, однообразные" (46), "Один как другой, одинаковые, как летом прошлого года и как позапрошлого, без происшествий, шли дни" (105).
Уродливый, деформирующий характер локуса ЭнР сказывается не только в его способности изменять масштаб событий, уравнивать и обезличивать их, но и в его способности трансформировать, искажать явления внешнего мира. Мы уже видели искаженность в этом мире событий войны с Японией, событий 1905 года. Явственно это проявляется в характере танца обитателей ЭнР. То, что танцы входят в понятие пространства и могут служить его характеристикой, отметил Лотман: "(...) в понятие пространства входят и такие неделимые явления, как музыка, пляска, пир, битва, товарищество..." Пространство вольной Сечи Лотман сравнивает с механическим миром, в котором живёт герой "Вия", через пляску запорожцев и танец Хомы Брута . Танцам в мире ЭнР придают большое значение: "кто пляшет, тот не набивает свою голову разными, как говорится, идеями" (115). Танцам, в обмен на "идеи", с удовольствием предаются и молодые и зрелые обыватели "города": "На расчищенном месте уже завертелись валъсёры. Карл Пфердхен крутился со своей Эдит. Конради-ха фон - Сасапарелъ выступила с Бодревичем, издателем газеты "Двина". Натали, покраснев, приняла приглашение подскочившего к ней Грегуара " (74).
Нравственно-этический характер пространственных представлений персонажа как возможность реконструкции "романтического" мира
Художественный мир романа не ограничивается созданием только пространственной структуры типичного провинциального города. Задачи, которые ставил перед собой художник, требовали в художественном мире романа ещё одного пространства, противостоящего ЭнР как душа и тело, дух и материя, мечта и реальность, норма и антинорма. Таким пространством в романе стало пространство повествователя. Его присутствие в художественном мире "Города Эн" отмечают многие исследователи романа Добычина. Он оценивается как "странный, фантастический, многомерный мир (...) главного героя "Города Эн", противопоставленный "здравомыслящей действительности" в романе"1, как мир, отличный от мира реального города, как "пространственная метафора сознания рассказчика"2, как "общая модель (...) мировосприятия" "героя-повествователя"3, как "другой мир в тексте романа", обозначенный "художественным топонимом "город Эн"" .
Присутствие другого пространства в художественном мире романа заявляет о себе вторым значением топонима "город Эн". Им повествователь называет всё тот же город N из "Мёртвых душ" Н.В. Гоголя, только воспринимает его как существующий в реальности ( "Мы могли бы купить ьебе бричку у покатить в город Эн" -23) и , более того, как город любви и дружбы ("Там нас полюбили бы. Я подружился бы там с Фемистоклюсом и Алкидом Маниловыми" -23).
В этом значении топонима город Эн является плодом читательского воображения мальчика, его представлением о гоголевском городе N. В романе он нигде не появляется как реальный город, оставаясь только фантазией юного читателя. С этой точки зрения (авторской и читательской) мы можем говорить о нём как о гипотетическом пространстве1. Но, с точки зрения самого героя, Эн - реальный город, и он готов туда поехать.
Границы условного Эн постепенно расширяются, он "прорастает" в реальный Эн, обыватели в восприятии рассказчика выступают в роли героев его воображаемого города, авторская точка зрения накладывается на точку зрения воспринимающего субъекта, и создаётся особое, реально-гипотетическое, пространство, где реальность и вымысел слиты воедино - пространство повествователя ЭнП. Топоним Эн в названии пространства повествователя (ЭнП) указывает на важную роль города-мечты во всём его пространстве. Он даёт юному читателю образец высокой, чистой, настоящей дружбы между людьми. "Я взял книгу и читал, как Чичиков приехал в город Эн и всем понравился. Как заложили бричку и отправились к помещикам, и что там ели. Как Манилов полюбил его и, стоя на крыльце, мечтал, что государь узнает об их дружбе и пожалует их генералами " (20). Окружающая его реальность таких образцов дать ему не может. Опираясь на пример "высоких человеческих отношений", которые, как он представляет, существуют между героями фантастического Эн, мальчик строит свои отношения с миром, строит своё пространство. Тезис, выбранный им как главный структурообразующий принцип города-мечты - "Там нас полюбили бы", становится основным структурообразующим принципом всего его пространства. Он часто уподобляет себя и других персонажей героям Гоголя: "Я пожал Сержу руку: - Мы с тобой - как Манилов и Чичиков. - Он не читал про них. Я рассказал ему, как они подружились и как им хотелось эюить ьместе и вдвоём заниматься науками" (30). Воодушевлённый этими образами, повествователь инсценирует любимый эпизод из поэмы для постановки на сцене: "Мы с Сержем сочинили пьесу и пойти просить Софи быть зрительницей. (...) На сцене была бричка. Лошади бежали. Селифан хлестал их. Мы молчали. Нас ждала Маниловка и в ней - Алкид и Фемистоклюс, стоя на крыльце и взяв друг друга заруки" (30). Мысли о городе Эн, о Манилове и Чичикове часто посещают его: "Учитель словесности продекламировал оду. (...) Я был тронут. Я думал о городе Эн, о Манилове с Чичиковым, вспоминал детство" (99). Негативная интерпретация гоголевских образов вызывает у него противодействие: "Слыхал ли ты. Серж: будто Чичиков в исе жители города аЭн Манилов в мерзавцы? Нас этому учат в училище. Я посмеялся над этим " (73). Реакция повествователя на такую оценку гоголевских героев находит своеобразное толкование у критиков: "Над чем и над кем посмеялся наш гогольянец? Над всеми, кто видел в "Мёртвых душах" Н. В. Гоголя (Белинский в первую очередь) только то, что есть в первом томе. А добычинский герой знает и дорожит тем, что у Гоголя - по замыслу, согласно гоголевской мечте о городе Эн, о воплощении идеи единства, истины, блага и красоты - должно было быть три тома поэмы, как у Данте - Ад, Чистилище, Рай. И добычинский рассказчик, в сущности, в том же своём полудетском возрасте стремится уже к диалогу и к дружбе с самим Николаем Васильевичем, а не только с его героями"1. На наш взгляд, роман не содержит никаких указаний на то, что "добычинский герой знает" "в том же своём полудетском возрасте" о "гоголевской мечте о городе Эн" и что "должно было быть три тома поэмы".
Представления повествователя о городе Эн настолько реальны, что он наделяет его конкретными пространственными очертаниями и архитектурными формами, имеющими не фантастический, а вполне реальный характер. Выбор этих архитектурных форм выявляет существенные свойства ЭнП.
Первое, с чем повествователь связал свои пространственные представления о городе Эн, являются совершенные формы петербургского Адмиралтейства: "У Кондратьевых я получил картонаж: изображавший йдмиралтейство. ОО понравился мне. Оставаясь один, я смотрел на него, и прекрасные здания города Эн представлялись мне" (42). Затем в представление о городе-мечте включаются дома и улицы прекрасной Риги: "Город (Рига. - Р.Т.) был очень красив и как будто знаком мне. Возможно, он был похож:наот город дн, куда ане так хотелось поехать, когда я был маленьким" (109). Если Адмиралтейство похоже на Эн, и Рига похожа на Эн, значит и петербургское Адмиралтейство похоже для воспринимающего субъекта на прекрасную Ригу и между ними для героя есть нечто общее. И мы предполагаем, что это - характер устремлённой ввысь архитектуры: Рига показалась ему "знакомой" и похожей на город Эн потому, что архитектурно Адмиралтейство органично вошло бы в Ригу, город с лёгкими и стройными готическими постройками, с островерхими крышами зданий, с вонзающимися в небо шпилями соборов. Тесная связь пространственных представлений повествователя о городе Эн с готическим стилем свидетельствует о том, что готический стиль для него, как и город Эн, является воплощением дружбы и любви. В поисках ответа на вопрос, почему островерхая, устремлённая ввысь архитектура стала олицетворением этих нравственных категорий, обратимся к "городу", где живёт повествователь. Наша задача - найти в нём здания "островерхой, устремлённой ввысь" архитектуры и выяснить, какие чувства и ассоциации могут быть с ними связаны у повествователя.
Пространственное двойничество как моделирование потенциальной возможности развития "романтического" мира
Рассматривая "романтический" художественный мир, находящийся в окружении агрессивного "реального" мира, правомерно обратиться к исследованию потенциально возможной "судьбы" "романтического" мира. Такую возможность даёт предположение, что в одном из топосов художественного мира романа является пространственным двойником "романтическому" пространству и в нём воплощен потенциально возможный путь развития пространства повествователя. Двойничество топосов доказывается сопоставлением ряда характеристик, свойственных обоим топосам. Оно начинается с того, что повествователь, считая гоголевский город N реальным, создаёт в своём воображении его двойника. При этом он видится ему как город, где его "все полюбили бы". Но Добычин, разоблачая этот обман, вводит в художественный мир романа двойника города-мечты повествователя - Свенту-Гуру.
Свента-Гура - это местечко, где однажды летом повествователь отдыхал с маман и где чуть позже поселилась вдова А.Л. Вагель, до замужества Александра Львовна Лей. В тексте имеется множество деталей, позволяющих считать этот топос своеобразным двойником города Эн мальчика. На родство этих двух топосов указывает прежде всего сам повествователь: "Мы узнали ещё, что она (А.Л. Вагель. - Р.Т.) собирается переселиться в местечко, напротив которого мы провели одно лето на даче, когда я был маленький, и куда она к нам приезжала. Она не забыла ещё, как ей нравился тамошний воздух. - К тому же, , -казала она, , там приличное общество. . Так, , -впомнил я, когда мы возвращались, - думал я когда-то, что мы, если выиграем, то уедем жить в Эн, где нас будут любить " (53-54). В этих рассуждениях героя уже намечены основные черты, роднящие Свенту-Гуру и город-мечту Эн.
Во-первых, Эн в представлении мальчика был более прекрасным, совершенным городом, чем его родной город. Свента-Гура также представлялась Александре Львовне Лей чудесным местом с свежим воздухом и прекрасными людьми. Спустя несколько лет после первого посещения местечка "она не забыла ещё, как ей понравился тамошний воздух. - К тому же, , -казала ана, -там приличное общество " (84).
Во-вторых, возможность поехать в воображаемый город Эн маленький мальчик связывал с новогодним выигрышем в двести тысяч: "Встречать Новый год её (маман. - Р.Т.) звали к Белугиным. Завитая и необыкновенно причёсанная, она прямо стояла у зеркала. ... - Как светло на душе, - ... сказала маман. - Отчего это? Уж не двести ли тысяч мы выиграем?
Раздеваемый нянькой, я думал о том, что нам делать с этим выигрышем. Мы могли бы купить себе бричку и покатить в город Эн" (23). Переселение Александры Львовны в Свенту-Гуру также связано с новогодним выигрышем в двести тысяч: она "выиграла в новогодний тираж двести тысяч" и "собирается переселиться в местечко " (84-85)1.
В-третьих, город Эн представляется мальчику местом, где их "полюбили бы"" Он "подружился ябыам м Фемистоклюсом м илкидом Маниловыми" (23). А.Л. Вагель также может полагать, что в Свенте-Гуре её полюбили. В её дом приходит "много гостей - свентогурских чиновников, пенсионерок и дачников " (88). Жители Свенты-Гуры встречают её ликованием: "Затем мы отправились в "парк". На А.Л. была автомобильная ишяпа, в руке же она несла хлыст (не является ли этот "хлыст" частью семантического поля той "брички", на которой собирался "покатить в город Эн" мальчик? - Р.Т.). Быстрым шагом мы прошлись вслед за ней по дорожкам. - Гимн, , крикнул почтмейстер Репнин, когда мы оказались на главной площадке, где были подмостки. Тут все сняли шапки. Сидевшие встали. ... Оркестр из трёх музыкантов, которыми дирижировал М. Цыперович (художник)) сыгралл Мы кричали ""ра", ликовали и требовали опять и опять повторения " (89). Ни о каком празднике между тем, кроме появления А.Л. Вагель, в тексте речь не идёт. А значит, и снятие шапок, и вставание, и оркестр, и ликование предназначались А.Л. Вагель как свидетельство горячей любви к ней. Алкид и Фемистоклюс Маниловы, с которыми хотел подружиться повествователь, превратились в Свента-Гуре в Сурира и фон-Бонина: "Оба мальца, Сурир и фон-Бонин, вертелись по-прежнему возле А.Л. Они первыми занимали гамак у крыльца и места на диванах в гостиной " (100).
По характеру топоса Свента-Гура вполне может быть отнесена к ЭнП: дома местечка, как и в ЭнП, имеют своё архитектурное лицо и имя. Дом А.Л. Вагель "одноэтажный (...) из дикого камня. На нём была черепичная крыша и флюгер "стрела". Здесь жил раньше "граф Михась"" "86)) "Дом к-ца Мамонова, белый, украшен был около входа столбами" (87). (Он напоминает дом магистра Ютта, который "украшен был около входа барельефом "сова" (79). "Над дверью аптеки фон-Бонин " есть деревянный балкон, где аптекарша с сыном пьют кофе. "На горке за садом аптеки был виден костёл " (87). И особые архитектурные формы домов, и их белый цвет, и идиллическая картина семейного согласия матери с сыном - всё, казалось бы, говорит в пользу принадлежности Свенты-Гуры к ЭнП.
Но картины идиллической любви и дружбы в Свенте-Гуре так же призрачны, как и в том городе Эн, где, как думает мальчик, "их полюбили бы". А.Л. Вагель ошибается, принимая проявление восторга и внимания со стороны жителей за любовь и дружескую привязанность. "Малые - суриршин и бонин-шин", как назвала их маман, вертятся вокруг А.Л. Вагель не из любви или дружеских чувств, а в расчёте на часть её наследства. И многочисленных "свеитогурских чиновников, пенсионерок и дачниковв в дом м.А. привлекает то, что А.Л. "кормила их", правда, при этом ещё и "толковала про объединение и про отпор " (88). "Отпор" намечался высокомерной графине, хозяйке "палаца" и флагштока без флага, которая отказалась принять вдову Вагель: "А.Л. посетила "палац", но графиня не согласилась к ней выйти". Отказ графини признать её, подружиться с ней и полюбить тяжело подействовал на Александру Львовну, потому что разрушал образ города, где её "все любят". Каждый день теперь после обеда она удалялась на гору и, "скрючась, сидела на кочечке, в шляпе с шарфом, и, старенькая, подпершись кулаком, что-то думала, глядя вниз, где был виден палац" (100). Печаль, тоска А.Л. Вагель -"свидетельство власти реальности и одновременно свидетельство несмыкания с реальностью, форма протеста и борьбы духа с торжествующей реальностью"1. Борясь с этой реальностью, А.Л. Вагель "основала в Свенте-Гуре ... православное братство", чтобы "бороться с католиками" (87) и отомстить высокомерной графине, разрушившей её мечту. Несостоявшаяся как город любви Свента-Гура становится городом религиозной распри, раздоров и вражды.
Александра Львовна утрачивает целостность восприятия мира. Символом этого становится её способ рассматривать живописное полотно: "А.Л. научила нас, как рассматривать живопись через кулак" (88). Деление картины на отдельные фрагменты лишает её общей мысли, разъединяет и в итоге разрушает полотно, и сама Александра Львовна теряет в этом рушащемся мире свою живую сущность, превращаясь, как и другие жители "города", в своеобразную вывеску: ""Вдова АЛ. Вагель", -уже красовалась доска на воротах ... " (86). Повествователь уже не называет ее "Александрой Львовной", а ограничивается в рассказе о ней инициалами "А.Л.". (Сравните: "Вывески были с картинками, под которыми была сделана подпись М. Цыперовича" (87); "Оркестр из трёх музыкантов, которыми дирижировал М. Цыперович (художник), сыграл" (89); "дом к-ца Мамонова" в Свента-Гуре, "на окне Петра к-ца Митрофанова" в "городе", имя "Л. Кусман"). Так кончается попытка Александры Львовны создать город, где её "все полюбили бы".
Из сказанного можно сделать вывод, что в Свенте-Гуре Добычин представил один из возможных вариантов создания субъектом, стремящимся к высоким нравственным понятиям любви и дружбы, своего особого "любовно-дружеского" пространства в условиях обывательского окружения. А.Л. Вагель пошла путём Дон Кихота (не случайно её муж уподобляется этому образу) и принимает желаемое (выражение любви и дружбы) за действительность. Но этот путь призрачен и не состоятелен, и вдова Вагель может обманываться лишь до тех пор, пока вместе с её "выигрышем" в двести тысяч не иссякнет и "любовь" тех, кто её окружает. По мере уменьшения её "капитала" будет уменьшаться и число охотников за ним, как, например, уже сейчас он не привлекателен для хозяйки палаца, а следовательно, будет сжиматься и её мнимое пространство. И если повествователь, повзрослев, будет строить свой "город", основываясь на заблуждениях и иллюзиях, его вполне может постигнуть участь Свенты-Гуры. Так через Свету-Гуру, двойника города-мечты повествователя, отвергается для повествователя путь Дон Кихота в обретении своего пространства в реальном мире. И увиденные повествователем в Гриве Земгальской мельницы в момент "прозрения" говорят о том, что, скорее всего, пространство героя избежит участи Светы-Гуры и вдовы Вагель.
Взаимодействие пространств как выражение авторской точки зрения в художественном мире
Наличие в рамках одного художественного мира двух больших и сложных пространств, не разделённых чёткими территориальными границами, не может не привести к сложной системе их взаимодействия. При этом "обычно один из них (хронотоп. - Р.Т.) является объемлющим, или доминантным (...) Хронотопы могут включаться друг в друга, сосуществовать, переплетаться, сменяться, сопоставляться, противопоставляться или находиться в более сложных взаимоотношениях. Эти взаимоотношения между хронотопами сами уже не могут входить ни в один из взаимоотносящихся хронотопов. Общий характер этих взаимоотношений является диалогическим широком понимании этого термина). Но этот диалог не может войти в изображённый в произведении мир, ни в один из его (изображённых) хронотопов: он - вне изображённого мира, хотя и не вне произведения в его целом. Он (этот диалог) входит в мир автора, исполнителя и в мир слушателей и читателей. И эти миры также хроното-пичны" (мы должны оговориться, что, хотя высказывание М. М. Бахтина относится к хронотопам, мы используем его для анализа собственно пространства, поскольку пространство является неотъемлемой и важнейшей составной частью хронотопа). Если взаимоотношения пространств не могут войти ни в один из взаимодействующих миров, стать его частью, то особенности этого "диалога" могут служить прекрасной характеристикой этих пространств и художественного мира произведения в целом. Взаимодействие различных по характеру и структуре пространств очень важно для характеристики произведения, или творчества отдельного автора, или даже целой культуры. Именно во взаимодействии пространств с наибольшей силой выразилась такая важная черта художественного мира произведения, как авторская точка зрения, его мировоззрения, миропонимания.
Говоря о взаимодействии пространств в романе Добычина "Город Эн", необходимо отметить, что в художественном мире романа доминантным является пространство реального города Эн - ЭнР: и по сложности структуры, и по степени выраженных признаков, и по протяжённости ему принадлежит ведущее место. Относительно него пространство повествователя занимает различные положения. Оно может накладываться на ЭнР, проникать в него, включая в се бя одинаковые с ним реалии, вкрапливаться в него отдельными частями, "островками" (Ю.М. Лотман), не сливаясь с ним.
С наложением пространств мы имеем дело в тех случаях, когда один и тот же объект принадлежит разным по характеру пространствам и в нём проявляются свойства в зависимости от того, какому пространству принадлежит воспринимающий его субъект, т.е. в поле носителя какого пространства этот объект попадает. Примером наложения пространств могут служить дом Янека, который, с одной стороны, принимает в свои стены семью Кармановых, занявшую в нём "квартиру в десять комнат", а значит, принадлежит ЭнР, а с другой стороны, маркирован природными деталями, что свидетельствует о его связи с ЭнП; любимый ангел рассказчика, наклеенный в столовой на обои, оценивается сразу в двух пространствах: в ЭнП он привлекателен тем, что "миленький", а в ЭнР тем, что "заграничный"; каштан Кати Голубевой, "согревающий" повествователя, но теряющий свои свойства в ЭнР, т.п. Наиболее ярким примером наложения пространств являются храмы. Они и в ЭнР, и ЭнП являются пространственными доминантами и не только топографически организуют пространства, но и выявляют их сущность. В ЭнР храмы, лишённые божественной сущности, подвергнутые самой грубой прозаизации, демонстрируют крайнюю степень бездуховности этого пространства. Но в ЭнП эти же храмы дарят повествователю, стремящемуся к духовному контакту с миром, божественные лики Мадонны, Иоанна, помогшие ему обрести дорогих ему людей; архитектурные формы храмов становятся для него символом дружеской приязни и любви и прообразом архитектуры города-мечты.
При наложении, совмещении пространств доминирующее, более "сильное" пространство способно поглощать "слабое". Обратимся к дискурсу Шавских Дрожек. Напомним, что Шавские Дрожки - это дачное место, и здесь, в частности, находится дача Кармановых. Повествователь неоднократно приезжает сюда, и постепенно соотношение ЭнР и ЭнП в топосе Шавских дрожек меняется. На момент первого приезда повествователя в Шавские Дрожки его пространство является "слабым", а пространство Кармановых, т.е. ЭнР, "сильным". Текст первого приезда повествователя в Шавские Дрожки представляет только ЭнР, причём в ярчайшем его образце: "Инженерша и Серж вышли встретить нас. Праздничные, мы прошли через парк. Разместись на эстраде, наш оркестр уже загремел. Встали с лавочек дамы в корсетах, в кушаках со стеклярусом и твёрдых причёсках с подложенными под волосы валиком и пошли по дорожкам. Мужчины ы бородах и усах, в белых форменных кителях сопровождали их. Серж поклонился одной из них и сообщил мне, что это - нотариусиха Конрадиха фон-Сасапарель. За заборчиками красовались шары на зелёных подставках и веранды с фестончиками из парусины. На кухнях стучали ножи. В гамаках под деревьями нежились дачницы. Бегая и пререкаясь друг с другом, девицы и мальчики играли в крокет.
Расставаясь, Кармановы попросили маман заходить иногда на их городскую квартиру (...) " (56). Дачное общество Шавских Дрожек как будто специально собралось здесь, чтобы в очередной раз продемонстрировать сущностные ценности своего мира: господство вещи, "манекенность" людей, неистребимость делового расчета (Серж, только что встретивший друга, не забывает раскланяться с "нотариусихой", она - нужный для деловых Кармановых человек). Но читатель остаётся в недоумении: информации о пребывании рассказчика в Шавских Дрожках, а тем более о его дружеской встрече с Сержем в дискурсе Шавских Дрожек нет: "Инженерша и Серж вышли встретить нас. Праздничные, мы прошли через парк. (...) Расставаясь, Кармановы попросили маман заходить иногда на их городскую квартиру". Нет "дружеских встреч" повествователя с Сержем и в других случаях его приезда в Шавские Дрожки. Причиной этого является то, что оба героя принадлежат к разным пространствам. В мире Сержа невозможны слова и действия, выражающие дружескую приязнь и любовь, так как в ЭнР нет категорий истинной любви и дружбы (но при необходимости этот мир может внешне уподобиться им), а в пространстве повествователя, в ЭнП, исключается материальный расчёт и ложь. Переходить же из одного пространства в другое для общения на одном языке герои не могут: Серж принадлежит к "героям своего места (своего круга), героям пространственной и этической неподвижности, которые если и перемещаются согласно требованиям сюжета, то несут вместе с собой и свойственный им locus"1 повествователь, хотя и принадлежит к "героям пути" (имея своё индивидуальное пространство, отличное от окружающей его среды, он постоянно переосмысливает отношение к параметрам своего пространства и потому перестаёт быть однотипным ему, то есть передвигается внутри него), но выход из ЭнП наметится для него только к концу романа, с актом так называемого "прозрения". Поэтому дискурс Шавских Дрожек и не в состоянии зафиксировать встречи и беседы "друзей": пребывание в разных пространствах исключает возможность их общения на "одном языке". (Разные пространства исключают не только "прямое" общение героев, но и их переписку: повествователь писал Сержу дружеские письма, но не отправлял их: "Я рвал свои письма, когда они были готовы, и забрасывал клочья за шкаф (...) " (73)) хотя такая судьба писем и мотивируется внешними обстоятельствами ("у меня не было денег на марки, ма-ман же перед отправкой читала бы их" - 73), но причина неотправки писем кроется именно в невозможности получения их Сержем). Прибытие повествователя в Шавские Дрожки означает "прибытие" сюда и его пространства ЭнП, которое вправе о себе чем-то заявить. Но ЭнР так сильно в Шавских Дрожках (см. парад вещей и застывших масок в парке), что "вновь прибывшему" ЭнП здесь не находится места: при встрече двух пространств доминантное ЭнР поглощает ЭнП.
