Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Теоретические посылки, применяющиеся в сопоставительном анализе с.18 -51
1.1 Языковая картина мира. Менталитет. Язык и реальность. Язык и культура с.18-21
1.2 Место метафоры в языковой картине мира и теории языковой номинации с.22-31
1.3 Метафора как явление языковой системы с.З 1-38
1.4 Метафорический перенос и условия метафоризации с.38 -43
1.5 Свойства коннотации как части прагматики слова с.43 — 44
1.6 Метафора в современном политическом дискурсе, политическая метафора с.45 -48
Выводы с.49-51
Глава 2. Наиболее продуктивные источники формирования политических метафор в немецком и русском политическом дискурсе С.52- 143
2.1 Определение объекта и методики исследования с.52 — 55
2.2 Детерминологизация как основа создания метафор с.55 - 57
2.3 Метафорическая модель «Война» с.57 - 73
2.4 Медицинская терминология с.73 - 87
2.5 Театральная терминология с.87 - 111
2.6 Техническая терминология с.112 - 123
2.7 Спортивная терминология с.123 - 129
2.8 Библейские образы; мифологические, сказочные и т.д. существа; персонажи классической и языческой мифологии; существа из так называемого «потустороннего мира»; литературные персонажи с. 130- 137
Выводы с.138-143
Заключение с.144- 146
1. Литература на русском языке с. 149- 173
2. Литература на иностранных языках с.174 - 177
3. Словари и энциклопедии с.178 - 179
4. Цитированные газеты и журналы с.180
5. Прочие источники с.181
- Языковая картина мира. Менталитет. Язык и реальность. Язык и культура
- Метафора в современном политическом дискурсе, политическая метафора
- Определение объекта и методики исследования
- Медицинская терминология
Введение к работе
Международная и межкультурная и коммуникация всецело проникают во многие сферы человеческой жизни. Среди наиболее важных областей можно назвать область политики.
Политические изменения в России повлекли за собой изменения в
общественном сознании, отражающиеся на системе языка в целом, ив
частности,на языковых средствах, используемых в политическом дискурсе.
Современный этап в развитии лингвистики характеризуется переносом
внимания в изучении языка с анализа структуры языковой системы на
анализ функционирования языковых средств в речи, с письменной формы
языка (например, изучение текстов художественной литературы) на
разнообразные формы устной речи. В настоящее время в исследовании
языка преобладают коммуникативно-функциональный и
лингвокультурологический подходы, что обусловлено расширением границ всех сфер человеческой жизни, постепенным выходом в единое мировое пространство, а следовательно, и возникновением острой необходимости решения проблем, связанных с межкультурной коммуникацией.
На сегодняшний день имеется достаточное количество трудов на тему внешней политики, международных отношений и дипломатии. В тоже время, крайне мало работ посвящено коммуникативному и языковому аспектам в этой области; число исследований, по сопоставительному анализу языка политики разных стран, в том числе, России и Германии, очень незначительно.
В связи с этим представляется важным проследить и сопоставить процессы в немецком и русском политическом дискурсе в лексико-семантическом аспекте, причем для нас интерес представляет не только и не столько общественно-политическая лексика как таковая, сколько особенности функционирования той или иной лексико-семантической единицы в современном русском и немецком политическом дискурсе.
Перед тем как перейти к содержанию работы, необходимо уточнить само понятие политического дискурса, поскольку его трактовка неоднозначна.
Понятие «дискурс» было предложено М. Фуко еще в 60-е годы. Он писал: «Задача состоит не в том - уже не в том, чтобы рассматривать дискурсы как совокупность знаков (то есть означающих элементов, которые отсылают к содержаниям или представлениям), но в том, чтобы рассматривать их как практики, которые систематически образуют объекты, о которых они говорят» [Цит. по Миллер А., 1997, 47]. Ссылаясь на это высказывание, А. Миллер дает следующее определение: «Дискурс -отложившийся и закрепленный в языке способ упорядочения действительности и видения мира. Выражается в разнообразных (не только вербальных) практиках, а следовательно, не только отражает мир, но проектирует и сотворяет его» [Миллер А., 48].
Согласно Н.Д. Арутюновой, дискурс — (от французского discours —
речь, выступление) — связный текст в совокупности с
экстралингвистическими (прагматическими, социокультурными,
психологическими и другими факторами; текст, взятый в событийном аспекте; речь, рассматриваемая как целенаправленное социальное действие, как компонент, участвующий во взаимодействии людей и механизмах их сознания (когнитивных процессах). Дискурс — это речь, «погруженная в жизнь» [Арутюнова Н.Д., 1990, 136].
Ю.С. Степанов трактует дискурс как «язык в языке, но представленный в виде особой социальной данности» [Степанов Ю.С, 1995, 44]. Дискурс существует прежде всего и главным образом в текстах, таких, за которыми встаёт особый мир. В мире всякого дискурса действуют свои правила. Это — «возможный (альтернативный) мир». Каждый дискурс — это один из «возможных миров». Можно сказать, что «политический дискурс» представляет мир политики.
5 А.Н. Баранов и Е.Г. Казакевич определяют политический дискурс
следующим образом: «Совокупность всех речевых актов, используемых в
политических дискуссиях, а также правил публичной политики,
освещенных традицией и проверенных опытом, образует политический
дискурс» [Баранов А.Н., Казакевич Е.Г., 1996, 6].
В данной работе мы опираемся на определение дискурса в трактовке Н.Д. Арутюновой.
Дискурс включает паралингвистическое сопровождение речи (мимика, жесты), выполняющее следующие основные функции, диктуемые структурой дискурса: ритмическую (автодирижирование), референтную (связывающую слова с определенной предметной областью приложения языка), семантическую (например, мимика и жесты, сопутствующие определенным значениям), эмоционально-оценочную, функцию воздействия на собеседника (иллокутивную силу, например, побуждения, убеждения) [Арутюнова Н.Д., 1990, 136].
Политический дискурс изучается в совокупности с соответствующими «формами жизни»; в политический дискурс в частности, входят газетно-публицистические тексты (репортажи, интервью и пр.), ораторские выступления, которые посвящены политике, парламентские дебаты, официальные тексты на политическую тему, например постановления, указы, законы и, наконец, политологические статьи, т.е. статьи, в которых политика рассматривается с научной точки зрения. Каждая из этих разновидностей политического дискурса преследует свои цели: цель официальных постановлений, указов, законов — создать юридическую базу для политической деятельности; цель газетно-публицистических статей, ораторских выступлений — воздействовать на адресата; цель научных, политологических работ состоит в том, чтобы изучить политическую жизнь и постараться дать ей максимально объективную оценку.
В нашей работе политический дискурс рассматривается не во всей совокупности его составляющих. Основное внимание акцентируется на метафоре в публицистических текстах.
Специальных сопоставительных исследований по теме «Политическая метафора в немецком и русском языках» не проводилось. В то же время, культурологическая, психологическая и гражданская история минувшего столетия свидетельствует о том, что именно русское и немецкое политическое «слово» играло значительную историческую роль в жизни наших странах. Разнообразные сферы знаний и профессий, как в России, так и в Германии, напрямую связаны с феноменом политической речи. Поэтому так важно изучать в сопоставительном плане особенности этих двух языков именно в сфере политического дискурса. Представляется особенно интересным период с начала 90-ых годов по сегодняшний день, когда на смену советскому политическому языку, с его сложившимися штампами и языковыми клише, пришел новый язык. Современный политический язык в России сильно отличается от советского, и прежде всего в лексико-семантическом аспекте. Политический язык в объединившейся Германии также претерпел ряд изменений, отразив на языковом уровне те жизненно важные процессы, которые происходили в стране.
На изменения в языке русской прессы первым, еще в начале эпохи перестройки, обратил внимание М.В. Панов. Он отметил следующие основные явления: диалогичность; усиление личностного начала; стилистический динамизм; явления «переименования» (в широком смысле); сочетание резко контрастных стилистических элементов не только в пределах текста, но и в пределах словосочетания (словосочетания строятся как семантические и стилистические контрасты, что «сдвигает, изменяет значение слова. Оно становится метафорическим, метонимическим, сужает или расширяет свое значение») [Панов М.В., 1998, 23]. Особо важным представляется вывод, к которому приходит
7 автор, сравнивая предшествующий период с современным : «В 30—60-е
годы господствовало такое отношение к литературному языку: норма — это
запрет. Норма категорически отделяет пригодное от недопустимого.
Теперь отношение изменилось: норма — это выбор. Она советует взять из
языка наиболее пригодное в данном контексте» [Ук. соч., 27]. Необходимо
отметить, что подобный взгляд на норму является точкой зрения М.В.
Панова. Под стилистической нормой традиционно принято понимать
«принятую обществом в данный исторический период совокупность
правил, которые регламентируют использование слов в зависимости от
сферы употребления. Стилистические нормы изменчивы и отражают те
языковые варианты, которые наиболее распространены в практике
использования» [Лингвистическая энциклопедия, 421]. Но тенденции,
выявленные М.В. Пановым, нашли отражение в последующих
исследованиях других лингвистов.
На негибкость и формальность советского политического дискурса указывает Е.В. Какорина. По её наблюдениям советский политический дискурс (особенно в период с середины 60-ых до середины 80-ых гг.) представлял собой неестественно стабильную систему. Круг тем был заранее задан, оценки были социально санкционированы, существовала устоявшаяся система фразеологических средств, использовались отобранные в ходе становления традиции образы — клише [Какорина Е.В., 1992, 18].
Для нас особо интересны и полезны следующие выводы, к которым приходит данный автор в своей работе, исследуя стилистические изменения языка газеты в современной России:
Произошли изменения общих параметров стилистической нормы.
а) Разные факторы (переход на новый код, коммуникативное намерение автора) приводят к возрождению такого органичного свойства газетного текста, как стилистической раскованности. Это явление соответствует «плюрализму» (многообразию индивидуальных лексиконов,
8 представленных в газетном языке без предварительной модификации,
правки).
б) Фактор темы сообщения утрачивает релевантность, т.е. из содержательной структуры текста устраняется основной стилеобразующий центр. В советские времена именно тема задавала способ создания текстов в соответствии с газетной нормой, т.е. она определяла функционально-коммуникативный тип текста (основную интенцию и языковые средства ее воплощения).
Основу стилистической нормы языка советской прессы образовала
схема распределения языковых средств (парадигма «трех стилей»: высокое
і — нейтральное — сниженное). «Верхним» полюсом была «передовая
статья» и всякого рода официальная информация, а «нижним» —
фельетон. [Какорина Е.В., 14-15]
і Как отмечает Е.В. Какорина, новая система унаследовала от
разрушенной старой лишь ее «нижний» полюс. Признаки фельетона
распространены на все функционально-коммуникативные типы текстов.
Фельетон как самостоятельный жанр почти целиком исчезает из газеты;
«фельетонные» правила построения текста применяются для всех типов
текстов.
И.П. Лысакова в своих социолингвистических исследованиях
советской прессы отмечает, что монополия одной партии на прессу
привела к преобладанию официально-делового стиля во всех изданиях.
Уже к концу первого десятилетия советской власти, по мере укрепления
командно-административной системы, во всех газетах появились
директивно-императивные интонации, нивелировался стиль разных
изданий. В прессе утвердился казенный язык, который был не столько
следствием неграмотности журналистов, сколько результатом
тоталитаризации политической системы. Жесткая идеологическая цензура
привела к преобладанию стандарта над экспрессией во всех типах изданий,
породила «канцелярит» — особый советский «новояз», отражающий
бюрократический стиль общения [Лысакова И.П., 1993, 17]. Далее автор, изучая вопрос о том, какое влияние перестройка оказывала на общество, а следовательно и на язык прессы, приходит к следующим выводам: дозволенная в связи с перестройкой гласность привела к демократизации общества, а демократизация общества повлекла за собой демократизацию языка. Язык новой прессы стал отличаться невиданной в советские времена раскованностью стиля. Особенно четко, по мнению И.П. Лысаковой, эти изменения вырисовывались в 1987 году, когда интеллектуальные демократические издания начали приоткрывать «железный занавес» информации; они стали намеренно разрушать пропагандистские формулы советской эпохи. Итак, на фоне разрушения политической системы происходила дестандартизация языка прессы [Лысакова И.П., 98-107].
X. Шпрауль, рассматривая современный политический язык, пишет: «Сегодняшние изменения в лексике публицистики связаны с отказом России от диктатуры советской власти и связанного с ней авторитарного строя, установление которых повлекло за собой в 20-е годы и последующие десятилетия <...> семантические сдвиги в сторону идеологизированного сужения слова» [Шпрауль X., 141].
Определенное сходство прослеживается в политическом дискурсе Германии. Но, говоря о немецком политическом языке, необходимо учитывать тот факт, что проблема подчинения и зависимости стилистики и семантики от советской идеологии и цензуры была свойственна лишь ГДР. Именно здесь, также как и в политическом дискурсе СССР, стабильная система с заданным кругом тем, которые определяли функционально-коммуникативный тип текста, была не естественной, а установленной. Политический язык ГДР негибок, формален и законсервирован. В ФРГ язык политики развивался иначе и, соответственно актуальными являлись другие лингвистические проблемы (например, засилие англицизмов в языке прессы и телевидения). Поэтому, в объединенной Германии система
10 стилистических норм не претерпела столь сильных изменений, как это
произошло в постсоветской России; «раскованность стиля» не
наблюдается и в наши дни. Существенному. изменению подвергся круг
тем, оценки и идеологический характер текстов политического
содержания. Это отразилось и на тематике немецких лингвистических
^исследований, посвященных проблемам языка и политики. Так,
большинство работ западногерманских лингвистов (Dieckmann W., Moser
Н.) посвящено проблеме дивергентного развития современного немецкого
языка в период существования ГДР (das sprachliche Ost-West-Problem) [см.,
напр., Dieckmann W., 1967]. Анализируя конкретные проявления
«языковой проблемы Востока и Запада», некоторые лингвисты ФРГ
рассматривали появление в немецком языке ГДР новых слов и выражений
как процесс развития «языка функционеров» (Funktionarsprache,
Parteichinesisch), сравниваемого порой даже с языком третьего рейха [см.
Moser Н., 1962, 41]. Работы восточногерманских лингвистов (Schmidt W.,
Neubert Л.) написаны с марксистских позиций и ставят себе целью
вскрытие механизма использования языка в качестве инструмента
идеологической борьбы.
В Германии после объединения появилось большое количество
исследований, посвященных политическому дискурсу в языке СМИ. Из
работ последних десятилетий следует отметить «Fernsehnachrichte" Э.
Штрасснера [Strassner Е., 1982], которую можно охарактеризовать как
работу дискурсивного плана, поскольку она носит междисциплинарный
характер и рассматривает как производство и восприятие теленовостей, так
и лингвистические аспекты их функционирования: семантические и
стилистические особенности сообщений агентств, анализ различных
жанров дискурса в показе теленовостей, изучение связей между текстом
новостей и визуальной информацией. Несомненный интерес представляет
и работа Х.-Х. Люгера «Die Pressesprache» [Ltiger Н.-Н., 1995], которая
посвящена типологии жанров текстов в прессе, лингвостилистическому и риторическому анализу образцов всех жанров.
Известно, что лексика — самый динамичный ярус языка, который быстрее и более наглядно, чем другие ярусы, реагирует на политические, социальные и экономические изменения общества. «Непосредственная обращенность лексики к внеязыковой действительности, — пишет в этой связи Д.Н. Шмелёв, — является её существенной особенностью по сравнению со всеми другими областями языка, и вряд ли всестороннее исследование лексики осуществимо без учета этой особенности» [Шмелев Д.Н., 1973, 15]. И действительно, связь лексики с внеязыковой действительностью ещё более очевидна, когда речь идет о политическом дискурсе. Однако следует отметить, что причинами изменения языка газеты считаются не только экстралингвистические факторы, но и внутриязыковые. Язык изменяется не только и не столько под влиянием внутриязыковых потребностей, поскольку система языка, как и все в природе и обществе, подчиняется основному закону диалектики, закону единства и борьбы противоположностей. В языке несколько таких противоположностей (антиномий), именно под влиянием общественного развития приходят в действие механизмы, стимулирующие «борьбу» внутри каждой антиномии. Влияние со стороны общественных факторов и приводит в движение так называемые антиномии, в результате чего в них побеждает то начало, которое больше отвечает потребностям общества.
В настоящее время в лексике СМИ особенно заметны противоречия говорящего (пишущего) и слушающего (читающего), информационной и экспрессивной функций языка. Это противоречие обычно разрешается в пользу адресанта, который выбирает языковые средства для выполнения своего коммуникативного намерения. Следовательно, противоречие информационной и экспрессивной функций языка разрешается в пользу экспрессивной. По этому поводу пишет Е.В. Какорина: «В сфере массовой коммуникации (далее МК) все виды текстов, включая «протипически»
12 информационные жанры новостей, обязательно содержат не только
сообщения, но и аксиологические высказывания или их компоненты. Это связано с ориентированностью любой информации в МК на воздействие» [Какорина Е.В., 1996, 412].
Технологии речевого воздействия сегодня разработаны настолько, что могут реально и существенно влиять на поведение масс, на исход выборов, на популярность того или иного политика или политического проекта и т.д. Поэтому представляется чрезвычайно важным изучать и описывать политическую речь, в частности метафору в языке политики.
Политический дискурс разных культур последних десятилетий XX века сильно метафоризирован. Это связано с общей метафоризацией человеческого сознания [см. Баранов А.Н., Казакевич Е.Г., 1991, 184-193]. Изучение политических метафор дает выход на общественное сознание, что позволяет не только фиксировать положение дел, но и выявлять общие тенденции представлений о мире в разных культурах. Каждая метафора формирует модель восприятия политической действительности, в которой отражаются представления о роли и месте действующего политического субъекта.
Таким образом, метафора является не только средством привлечения внимания потенциальных избирателей. Ее роль в политической коммуникации не ограничивается сугубо художественной стороной. Метафора активно используется при построении картины мира в политической сфере, причем используется настолько эффективно, что ее присутствие, ставшее неотъемлемой частью политических текстов, незаметно массовому потребителю, что, в свою очередь, позволяет воздействовать как на его сознание, так и на бессознательные компоненты его психики.
Поскольку метафора в политической сфере оказывается средством формирования представлений, это предполагает изучение когнитивных, а не только экспрессивных аспектов метафоры. В целях воздействия на
13 адресата в СМИ интенсивно используется метафора, так как «чем образнее
речь, тем она ярче, живее, тем сильнее воздействует на того, к кому
обращена» [Телия В.Н., 1995, 5], т.е. метафора используется не только как
образное средство, но и как средство оценки. По мнению О.П. Ермаковой в
современный период «весь «арсенал» метафор используется прежде всего
для изображения негативных сторон политики, экономики, социальной
обстановки в целом для «разоблачения», точнее — образного обругивания
политического противника» [Ермакова О.П., 1996, 55].
Преобладание экспрессивной функции в языке газеты также отчетливо проявляется в интенсивном употреблении говорящим сниженных лексических средств, так как, по точному замечанию В.Г. Костомарова, «замена более обычного для книжной речи слова его разговорным или просторечным эквивалентом объясняется несомненно тем, что необычное, как-то- маркированное дает искомый экспрессивный эффект, делает текст конструктивно-газетным» [Костомаров В.Г., 1971, 124]. В современном русском политическом дискурсе употребляются слова почти из всех слоев сниженной лексики. Среди них большое место занимает лексика с отрицательной эмоционально-экспрессивной окраской.
Вследствие интенсивного употребления метафор, сниженных
лексических средств, язык современной российской газеты стал отличаться
от языка советской газеты, с одной стороны — большей выразительностью
и экспрессивностью, с другой — сближением с обиходно-разговорной
речью заниженного стиля. '
Противоречие кода и текста разрешается в пользу сокращения текста, что проявляется в большом количестве «однословных» иноязычных слов, замещающих русские словосочетания.
Одно из существенных изменений лексико-семантических единиц языка современной газеты — это изменение коннотации. Лексика коммунистической идеологии в подавляющем большинстве газет, кроме коммунистических, отсутствует либо используется в отрицательном или
14 ироническом смысле. Фактически эта лексика превращается в историзмы
или лексику с негативной экспрессивной оценкой. Появление новых
реалий и явлений требует новых названий. Для этого используется в
большинстве случаев лексика, которая в советские времена употреблялась
только для описания зарубежной действительности. Возвращаются многие
слова, которые были вытеснены из употребления. Использование этих слов
в новой коммуникативной ситуации сопровождается изменением
коннотаций, которые были присущи словам в советские времена.
Опираясь на вышесказанное, актуальность, предмет и цели темы исследования можно сформулировать следующим образом:
Актуальность темы исследования определяется:
задачами современной лингвистической теории, для которой характерно движение в сторону коммуникативно-функционального и лингвокультурологического подходов к исследованию языка;
принадлежностью к одному из важнейших направлений общего языкознания, лексикологии и функциональной стилистики — изучению средств массовой информации;
значительными изменениями политического дискурса, обусловленные целым рядом экстралингвистических факторов; язык современного политического дискурса зачастую непонятен для носителей
, другого языка, поэтому его особенности нуждаются в фиксации, лингвистическом осмыслении и сопоставительном изучении;
недостаточной изученностью особенностей употребления метафоры в политическом дискурсе, а также механизма ее образования в процессе речевой деятельности человека;
малым числом исследований данной проблематики в плане сопоставления.
Научная новизна определяется отсутствием систематического описания и, что наиболее важно, сопоставления современного русского и немецкого политического дискурса (конец 90-ых — начало 2000-ых гг.) в
15 лексико-семантическом аспекте. Существующие описания в лингвистике
относятся к советскому «идеологическому» языку, и они явно устарели.
Предмет исследования —тематические группы слов, которые чаще всего выступают источником формирования политических метафор в немецком и русском языках (с сопоставительной точки зрения), а также круг вопросов, связанных с метафорой в лингвистическом, функциональном и лингвокульторологическом аспектах.
Основная цель состоит в исследовании и сопоставлении особенностей образования и употребления метафоры в немецком и русском политическом дискурсе, а также в изучении роли политической метафоры в языковой картине мира.
Достижение поставленной цели предполагает решение следующих задач:
описание лингвистической сущности метафоры;
определение роли метафоры в языковой картине мира;
описание и сравнение процессов возникновения и формирования метафоры в немецком и русском политическом дискурсе;
4) классификация немецких и русских политических метафор по
признаку наиболее продуктивных источников формирования и
сопоставление по этому признаку;
5) выявление на исследуемом материале сходных и отличительных
черт немецкой и русской языковой картины мира, а также, по
возможности, определение причин подобного сходства и различия.
Методы исследования, использованные при решении указанных задач: метод семантико-стилистического анализа, контекстологический метод, функциональный и сопоставительный методы, количественный метод (было рассмотрено 1178 примеров политической метафоры из
немецкого языка и 1956 примеров из русского языка), метод опроса
і
информантов.
Материалом для анализа в первую очередь послужили тексты немецких и российских газет второй половины 90-ых — начала 2000-ых г.г.; данные сети интернет; тексты устных выступлений (парламентский дискурс и индивидуальная речь некоторых российских и германских политиков) и материалы, полученные в результате опроса информантов (граждане России, Германии и Люксембурга).
Как известно, в газетах и в интернете печатаются самые различные материалы. Для нас интерес представляли' произведения только публицистического стиля на политическую тему. Что же касается устных выступлений, то можно сказать, что технологии речевого воздействия наиболее применяемы и эффективны именно в языке средств массовой информации (СМИ): инструментом для передачи публичных ораторских выступлений служат газета, телевидение и радио. Причем газета, пресса, занимает в этом ряду первостепенное место, так как является не только традиционной областью существования политического языка, игравшей во все времена важнейшую роль в политическом просвещении народа, но и, что наиболее важно, зафиксированным («записанным») текстом, что позволяет использовать язык газеты как материал для изучения, ссылаться на него, отслеживать протекающие в нем изменения. В нашей работе мы опираемся в основном на язык газеты, хотя используются и материалы телевизионных выступлений и стенограммы заседаний Государственной Думы и Бундестага.
Теоретическая значимость исследования заключается в развитии ряда положений, касающихся метафоры в современном русском и немецком языках, — например, положения о том, что метафора является естественным и универсальным проявлением языка и мышления, связанным со способностью человека к обобщению, и что метафора через исходный образ выражает экспрессивно-эмотивное отношение говорящего к озночаемому данного языкового знака, о том, что метафору возможно и нужно изучать в сопоставительном и лингвокультурологическом аспектах,
17 и некоторые др. (см. работы Н.Д. Арутюновой, В.Г. Гака, Д.Н. Шмелева,
В.Н. Телии, Г.Н. Скляревской и др. исследователей).
Практическая ценность работы состоит в том, что ее результаты могут быть использованы в курсах лекций по сравнительному языкознанию и межкультурной коммуникации, при написании учебных пособий, в лексикографии, а также в преподавании немецкого и русского языков как иностранных.
Структура работы. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения и библиографии.
В первой главе «Теоретические посылки, применяющиеся в сопоставительном анализе», исходя из того, что в исследовании отводится большое значение роли метафоры в отражении языковой картины мира, рассматривается собственно понятие языковой картины мира и место метафоры в ней, а также некоторые проблемы, имеющие отношение собственно к теории метафоры (метафора как явление языковой системы; метафорический перенос и условия метафоризации; метафора в современном политическом дискурсе, политическая метафора).
Во второй главе «Наиболее продуктивные источники формирования политических метафор в немецком и русском политическом дискурсе» определяются объект и методика дальнейшего исследования, а именно: классификация и сопоставление немецких и русских политических метафор по признаку наиболее продуктивных источников их формирования с учетом роли лингвокультурологических факторов; проводится также соответствующий сопоставительный анализ метафор в немецком и русском политическом дискурсе.
В заключении делаются наиболее широкие обобщения и подводятся основные итоги проведенного сопоставительного анализа метафор в немецком и русском политическом дискурсе.
Языковая картина мира. Менталитет. Язык и реальность. Язык и культура
Как совершенно справедливо отмечается в лингвистической литературе, при обсуждении темы соотнесенности языка, реальности, культуры и менталитета (см., напр., работы Костомарова В.Г., Верещагина Е.М.), язык — зеркало окружающего мира, он отражает действительность и создает свою картину мира, специфичную и уникальную для каждого языка и, соответственно, народа, этнической группы, речевого коллектива, пользующегося данным языком как средством общения.
Сравнение языка с зеркалом правомерно: в нем действительно отражается окружающий мир. За каждым словом стоит реальный предмет или явление. Язык отражает все: географию, климат, историю, условия жизни.
Общественная природа языка проявляется как во внешних условиях его функционирования в данном обществе, так и в самой структуре языка, в первую очередь — в лексике.
Человек воспринимает и осознает мир посредством органов чувств и на этой основе создает систему представлений о мире. Пропустив их через свое сознание, осмыслив результаты этого восприятия, он передает их другим членам своего речевого коллектива с помощью языка. Иначе говоря, между реальностью и языком стоит мышление.
Язык как способ выражения мысли и передачи ее от человека к человеку теснейшим образом связан с мышлением. Соотношение языка и мышления — вечный, сложнейший вопрос, изучаемый и в языкознании, и в философии.
Как известно, путь от реального мира к понятию и далее к словесному выражению у различных народов не одинаков, что обусловлено различиями истории, особенностями жизни этих народов и, соответственно, различиями развития их общественного сознания. «Поскольку наше сознание обусловлено как коллективно (образом жизни, обычаями, традициями и т.п., т.е. всем тем, что можно определить словом культура в его широком этнографическом смысле), так и индивидуально (специфическим восприятием мира, свойственным данному конкретному индивидууму), то язык отражает действительность не прямо, а через два зигзага: от реального мира к мышлению и от мышления к языку. Метафора с зеркалом уже не так точна, как казалось вначале, потому что зеркало оказывается кривым: его перекос обусловлен культурой говорящего коллектива, его менталитетом, видением мира, или мировоззрением» [Тер Минасова С.Г., 40].
Таким образом, язык, мышление и культура взаимосвязаны настолько тесно, что практически составляют единое целое, состоящее из этих трех компонентов, ни один из которых не может функционировать (а следовательно, и существовать) без двух других. Все вместе они соотносятся с реальным миром, действительностью, противостоят ей, зависят от нее, отражают и одновременно формируют ее. Итак, «окружающий человека мир представлен в трех формах: реальная картина мира, культурная или понятийная картина мира, языковая картина мира. Реальная картина мира - это объективная внечеловеческая данность, это мир, окружающий человека. Культурная (понятийная) картина мира — это отражение реальной картины через призму понятий, сформированных на основе представлений человека, полученных с помощью органов чувств и прошедших через его сознание, как коллективное, так и индивидуальное» [Ук. соч., 40]. Культурная картина мира специфична и различается у разных народов. Это обусловлено целым рядом факторов: географией, климатом, природными условиями, историей, социальным устройством, верованиями, традициями, образом жизни и т.п. Языковая картина мира отражает реальность через культурную картину мира. «Идея существования национально-специфических картин мира зародилась в немецкой филологии конца XVIII — начала XIX вв. (Михаэлис, И.Г. Гердер, В. Гумбольдт). Речь идет, во-первых, о том, что язык как идеальная, объективно существующая структура подчиняет себе, организует восприятие мира его носителями. А во-вторых, о том, что язык — система чистых значимостей — образует собственный мир, как бы наклеенный на мир действительности.» [Цит. по: Тер-Минасова С.Г., 75]. Итак, культурная и языковая картины мира тесно взаимосвязаны, находятся в состоянии непрерывного взаимодействия и восходят к реальной картине мира. Как отмечалось выше, путь от внеязыковой реальности к понятию и далее к словесному выражению неодинаков у разных народов, что обусловлено различиями истории и условий жизни этих народов, спецификой развития их общественного сознания. Соответственно, языковая картина мира у разных народов различна. Это проявляется в принципах категоризации действительности, материализуясь и в лексике, и в грамматике.
Путь от реальности к слову (через понятие) сложен, многопланов и зигзагообразен. Одно и то же понятие, один и тот же кусочек реальности имеет разные формы языкового выражения в разных языках — более полные или менее полные. Слова разных языков, обозначающие одно и то же понятие, могут различаться семантической емкостью, могут покрывать разные кусочки реальности. Фрагменты мозаики, представляющей картину мира, могут различаться размерами в разных языках в зависимости от объема понятийного материала, получившегося в результате отражения в мозгу человека окружающего его мира. Способы и формы отражения, так же, как и формирование понятий, обусловлены, в свою очередь спецификой социокультурных и природных особенностей жизни данного речевого коллектива.
Метафора в современном политическом дискурсе, политическая метафора
Политический дискурс разных культур последних десятилетий XX века сильно метафоризирован. Это связано, как уже отмечалось выше, с общей метафоризацией человеческого сознания [Баранов А.Н., Караулов Ю.Н., 1991, 184-193]. Изучение политических метафор дает выход на общественное сознание, что позволяет не только фиксировать положение дел, но и выявлять общие тенденции в изменении представлений о мире в разных культурах. Каждая метафора формирует модель восприятия политической действительности, в которой отражаются представления о роли и месте действующего субъекта.
Роль непосредственно метафоры в политическом дискурсе огромна: ее присутствие оживляет официальный текст, «позволяет увидеть ярко, картинно представить себе определенное явление жизни, ... кидает свет на самую сущность данного явления, позволяет лучше понять, оценить, определить его» [Эльсберг Я., 1960, 20]. Таким образом, метафора привлекает и удерживает внимание; насыщает текст выразительными образами, способными надолго сохраниться в памяти; оказывает воздействие на ассоциативное мышление, являясь одним из инструментов воздействия, а подчас и манипулирования сознанием и мыслительным процессом; служит эффективным средством выражения личной позиции автора; выступает в роли уплотнителя информации.
Метафора обладает способностью влиять на процесс принятия решений. А.Н. Баранов и Е.Г. Казакевич указывают на «свойство метафор — подсказывать, настраивать, наводить на определенный тип решения и поведения» [Баранов А.Н., Казакевич Е.Г., 1991, 17]. Они считают, что когнитивная сила метафоры делает ее незаменимым инструментом при поиске решений проблемных ситуаций: «Метафорическое мышление в политике является признаком кризисного мышления, мышления в сложной проблемной ситуации, разрешение которой требует значительных усилий от когнитивной системы человека по усвоению новых знаний и переработке их для построения множества вариантов действий и выбора правильной альтернативы» [Там же]. Простой пример: на одном из общих собраний АН СССР (1989г, данные интернет — www.personali.ru), когда шла дискуссия о выборах президента академии, один из выступающих сравнил академию с кораблем в океане общественных потрясений. Другой, подхватив его метафору, стал агитировать в пользу сохранения «капитана» корабля и его «команды» в этом ответственном походе. Аргументация была усилена следующим выступающим, который заявил, что нет гарантий, что новая команда окажется лучше уже существующей. Удачный выбор метафоры и ее развитие оказались одним из факторов принятия решения в данной ситуации: президент был переизбран на новый срок. Значит, важнейшим этапом принятия правильного решения, т.е. выбора правильной альтернативы является сам процесс построения альтернатив. В этом процессе большое значение имеет знание лица, участвующего в коммуникации. В этой связи хотелось бы особое внимание обратить на высказывание А.Н. Баранова о том, что «в процессе коммуникативного взаимодействия происходит онтологизация знания, т.е. знание вводится в модель мира адресата и согласуется с уже имеющимися представлениями о действительности» [Баранов А.Н., Караулов Ю.Н., 1991, 184]. При этом, как будет видно в дальнейшем, онтологизация знания осуществляется при помощи употребления определенной метафорической модели, а следовательно, построение альтернатив происходит в соответствии с различными путями развития данной метафорической модели. Следует отметить, что «политической» принято считать любую метафору, присутствующую в политическом дискурсе, т.е. метафора может быть определена как политическая только при наличии соответствующего тематического окружения, контекста. Какой-то «особенной» политической метафорики, фундаментально отличающейся от других разновидностей метафоры в языке и речи, не существует, поскольку в основе политической метафоры лежит стандартный механизм образования (предикат, источник метафоры — ассоциативный признак сходства — субъект, цель метафоры). Что касается «политического» характера данной метафорики, то он определяется исключительно ближайшим речевым окружением (контекстом), т.е. в схеме возникновения любого политического образа роль субъекта (цели метафоры) играет человек (предмет, событие, явление), относящийся к области политики. Функцию же предиката (источника метафоры) может выполнять практически любая семантическая сфера современного языка. А.Н. Баранов и Ю.Н. Караулов дают следующее определение основной цели политической метафоры: «политическая метафора есть речевое воздействие с целью формирования у реципиента (чаще всего — у общества) либо положительного, либо отрицательного мнения о той или иной политической единице (политике, партии, программе, мероприятии)» [Баранов А.Н., Караулов Ю.Н., 1991, 189]. Это определение представляет собой дефиницию не столько самой метафоры, сколько ее коммуникативной цели.
Определение объекта и методики исследования
Характерной особенностью политического языка является широкое метафорическое использование научно-технических терминов. Вступая в контекстуальные связи с лексикой различных функциональных стилей, специальная (терминологическая) лексика постепенно подвергается детерминологизации: термин деспециализируется и, следовательно, перестает быть термином в узком значении этого слова — он наполняется новым лексическим значением, расширяет свой семантический объем, и, соответственно, свои лингвостилистические возможности, получает от контекста определенные семантические и стилистические приращения, обусловленные тематикой текста или личным пониманием текста автором — создаются метафоры. Иногда первоначально такие метафоры могут представлять собой результат индивидуально-авторского языкотворчества. С течением времени наиболее экспрессивные и актуальные авторские метафоры попадают в речевой обиход и остаются в нем на правах общеупотребительной единицы. Этот процесс неизбежен в силу специфики работы СМИ.
Активное привлечение терминов к построению политических метафор представляется вполне закономерным явлением, обусловленным широким вторжением научно-технического прогресса в повседневную жизнь каждого индивидуума. Огромный арсенал слов специальной сферы использования вошел в общее употребление; появилась практическая возможность оперировать ими в СМИ и в устных выступлениях (в том числе, используя их в качестве основы метафорического образа). Воздействуя на образное мышление человека, научно-технический прогресс тем самым влияет и на выразительные средства языка, которые в результате становятся более гибкими, постоянно обогащаются и развиваются. Как правило, умело использованное детерминологизированное понятие легко выступает в качестве основы точной, емкой метафоры. Экспрессивный потенциал такого образа усиливается за счет несвойственного для данного термина языкового окружения и приобретает особую силу эмоционального воздействия. Однако следует отметить, что далеко не каждый термин обладает метафорическим потенциалом и способен стать основой политической метафоры. Для того, чтобы термин вышел за пределы своей терминосистемы, а тем более мог использоваться образно и развивать вследствие этого новые значения, экстралингвистических факторов и общекоммуникативных потребностей недостаточно. Необходимо, чтобы он сам обладал соответствующими внутренними смысловыми возможностями, т.е. обозначаемое им понятие должно соответствовать двум условиям. Во-первых, ему следует быть общеизвестным и хорошо понятным практически любому читателю или слушателю. Во-вторых, называемый данным термином предмет или явление должны обладать ярко выраженными отличительными чертами. В выборе терминов, подвергающихся метафорическому переосмыслению, . прослеживаются определенные, исторически закрепившиеся закономерности. Если вести речь об экстралингвистических исторических закономерностях, то у России и Германии в интересующий нас период (конец XX — начало XXI века) обнаруживается много общего: социалистическое прошлое России и ГДР, ломка экономики в объединившейся Германии и постперестроечной России, процессы, связанные с пересмотром границ, с переустройством социальной жизни и т.п. Очень часто в текстах политического содержания метафоризации подвергаются термины из военной области, медицины, театра, техники, спорта, а также наименования библейских, мифологических и литературных персонажей. Безусловно, это не конечный список сфер, служащих источником формирования политических метафор. Но, согласно нашему материалу, эти тематические группы слов чаще других получают метафорическое переосмысление в немецком и русском политическом дискурсе, что в значительной степени определено состоянием общественного сознания в сферах политики. При анализе метафор, образованных на основе военной, медицинской, спортивной, театральной и прочей терминологии, очень часто встречаются аналогичные модели. Это вполне объяснимо, т.к. термины специальных областей в большинстве случаев универсальны для всех языков, и, соответственно, метафоры, созданные на их основе, весьма часто у носителей разных языков вызывают одни и те же образы и не требуют разъяснения. Но это не исключает наличия индивидуальных ярких метафор, не имеющих аналога в другом языке и отражающих языковую картину мира. Поэтому представляется чрезвычайно интересным и важным сопоставление немецких и русских метафор, образованных в результате детерминологизации и использовании лексики из специальных областей. Рассмотрим эти метафорические модели более подробно.
Медицинская терминология
Медицинские термины постоянно присутствуют в немецком и русском политическом дискурсе, причем как в прямом, так и в переносном значении. Такие образы, как Agonie / агония, Infarkt / инфаркт, Arznei / лекарство и т.п. не нуждаются в дополнительных пояснениях, они отличаются наглядностью и способностью привлечь внимание. Обратимся вначале к рассмотрению примеров из немецкого языка. Heute hat West-Europa, das sich mit den Maastricht Vertragen recht und schlecht auf eine Vereinigung von Nationalstaaten zubewegt, keine politische Arznei dagegeben, wenn in Ost-Europa die Tendenz genau entgegengesetzt ausgerichtet ist. (SZ. 09.06.1998). (Сегодня у западной Европы, которая с момента подписания Маастрихского договора худо-бедно движется от национальных государств в сторону объединения, нет никакого политического лекарства на случай, если в восточной Европе начнется обратный процесс.) ... wenn von 16 Bundeslanden elf am Tropf des Bundes hdngen. (DW. 14.09.1998). (если из 16 федеративных земель 11 находятся в полной зависимости (доел.: «висят на капельнице» ) от Федерации.) Первый из приведенных выше примеров содержит метафору, образованную обычным для политических газетных статей способом — соединением слова politisch с понятием из другой области; в данном случае — с медицинским термином Arznei (лекарство). Также можно встретить такие формы метафоры, как словосочетание jinanzpolitische Arznei (финансово-политическое лекарство); сложное существительное Politarznei (политическое лекарство); метафорические образы — die beste Arznei gegen die Krise (лучшее лекарство от кризиса), der deutsche Verkehr braucht eine neue Arznei (немецкому транспорту необходимо новое лекарство). Медицинское понятие am Tropf hangen («висеть на капельнице») в данном случае употреблено в значении «находиться в полной зависимости от кого-либо», а политический характер этой метафоры подчеркнут словом Bund (Федерация). Вот еще один пример с этим термином и сходной структурой метафоры из статьи, посвященной проблемам беженцев в Германии: Alle Fluchtlinge (und die meisten von ihnen kommen in Deutschland mit ihren Familien an) hangen heute am Tropfdes Staates. (SZ. 16.03.1999). Все беженцы (а большинство из них приезжают в Германию со своими семьями) находятся сегодня в полной зависимости от государства.) Следует отметить, что в медицинской терминологии заложены большие оценочные возможности. Основанные на медицинских терминах политические метафоры достаточно редко выступают в качестве стилистически нейтральных, образно-информативных элементов. Даже изначально не выражающие оценок медицинские термины, становясь политическими метафорами, могут получать от контекста определенную окраску (как правило, негативную). В первую очередь это связано с особенностью обозначаемых дефиниций, их . семантикой (т.е. с экстралингвистической базой медицинской терминологии). Подобные термины вызывают стойкую ассоциацию с неблагополучием, необходимостью срочного вмешательства. К примеру: Die FDP schliesslich hat sich in den letzten Wochen sehr gewunden, um nicht, nachdem sie das liberale Chaos eben erst uberwunden hat, vom Chaos in der Union infiziertzu werden. (HAZ. 18.03.1998). (СДПГ в последние недели пришлось изрядно покрутиться, чтобы, после того , как они только что пережили либеральный хаос, не заразиться хаосом в союзе.) Die Deutschen in Ost und West mussen weiter daran arbeiten, die wechselseitigen Barrieren abzubauen. Es gilt, die wirtschaftUchen Probleme mit Augenmass und Verstand anzugehen und Neidkomplexe zu vermeiden. Zukunftsperspektiven sind zudem die beste Medizin gegen das gefahrliche Gift eines engstimigen Nationalismus, der sich bis zum menschenverachtenden Fremdenhass steigert. (SZ. 18.05.1998). (Немцы на востоке и западе должны и в дальнейшем упорно работать над разрушением двухсторонних барьеров. Имеется ввиду то, что # необходимо преодолевать экономические проблемы скурпулезно и вдумчиво, избегая комплекса зависти. Перспективы на будущее в данном случее являются лучшим лекарством от опасного яда узколобого национализма, который в конечном счете ведет к ненависти и презрении всего чуждого.) Содержащийся в первом из приведенных выше примеров термин infiziert sein (infizieren) (быть зараженным, заражать) является одним из излюбленных медицинских терминов немецких журналистов, пишущих на политические темы; в немецкой политической прессе он встречается очень часто. Приведем некоторые примеры; von politischer Unsicherheit, von der fmamiellen Krise, von Auslandsschulden, von der Arbeitslosichkeit usw. infiziert sein (быть зараженным политической неуверенностью, финансовым кризисом, внешними долгами); die auslanderfeindlichkeit infiziert immer mehr deutschen Burger (враждебность ко всем иностранцам все больше заражает немецких граждан). Метафорический образ второго примера основан на медицинском термине Medizin (медицина, лекарство) выступающем синонимом слова Arznei, т.е. имеющем в данном случае значение «лекарство».
